Мятежная и полная кровавых событий ночь принесла еще одну беду восставшим. У них появились новые потери и уже значительные. Несколько лодок, проходя один бурный порог, перевернулось и разбилось об крутые камни, и человек одиннадцать утонуло. Причем, погибли пособники каторжан – братья Матвеевы! И их жены! Все они умещались в одной лодке.
Вот ирония судьбы! Отомстил Ахрим коменданту за адюльтер, да и сам горемычный сгинул навеки! И Феклу свою ненаглядную, изменщицу подневольную, погубил заодно. Да еще с собой на тот свет братьев и их супружниц прихватил. А не участвовал бы он в заговоре каторжников – глядишь и живой бы остался! Да и близкие его тоже бы уцелели. Месть – сладкое блюдо, да не всегда удобоваримое. А порой и смертельное. И не только для объекта мщения, но и для того, кто мстит. Как в случае с Ахримом.
Но к счастью в июле рано светает. И не было больше потерь среди мятежников. Через три часа они пристали к берегу. Для того чтобы прийти в себя, поесть, почистить зарядить оружие, перевязать раненных, и наконец подремать немного. Но для того чтобы найти подходящее место для бивака восставшим необходимо было забраться наверх. И вот, цепляясь за кусты и ветви деревьев, за ножны сабель и стволы ружей товарищей, восставшие стали карабкаться по скалистому склону…
Иногда из-под каторжан срывались то мелкие, то крупные камни, вились пыльным столбом и летели вниз… Попадая в воду, они булькали и тонули. Некоторые мятежники опасливо смотрели вниз, не желая повторять судьбу утонувших в Шилке камней, а другие и вовсе не оборачивались, боясь внезапного головокружения от приличной высоты.
…Наконец мятежники оказались на равнинной поверхности берега, заросшей высокой травой и перевели дух.
Их встречала свежесть утреннего леса, ласковое теплое солнце, аромат таежных цветов и хвои и беззаботное щебетание птиц. Природа пробуждалась и расцветала всевозможными красками и звуками. И долго преследовавшее беглецов чувство опасности сразу куда-то исчезло, нервное напряжение последних часов резко спало, и восставшие возликовали. Ура, вот она долгожданная воля! А позади – тяжелый побег, кровавый бой, опасный сплав по реке и прочие другие трудности.
Алабина тоже охватила эйфория. Он осуществил свой промежуточный план, он жив и здоров, к тому же совершенно свободен! И он на пути к своей цели. Разве это не великолепно? И Дмитрий, как и многие заговорщики, расплылся в счастливой улыбке и лег на траву.
Но счастье не бывает долгим. Алабин вспомнил о боевой реальности и распорядился выставить дозор из самых крепких и выносливых мятежников. Всем раздали сухари, сало, галеты и прочую припасенную в каземате снедь. Потом заговорщики, кроме фланкеров, спали как убитые. Поручик подремал всего лишь час и пошел осматривать караульные посты и местность. И вот что он увидел…
Кругом – скалы, поросшие мхом, травой, яркими цветочками и кустарниками – шиповником, багульником, можжевельником. Где-то среди расщелин примостились невысокие сосны, лиственницы, ели. Алабин приметил среди всего горного разнообразия одну самую огромную скалу. Мимо нее петляла широкая тропа. Кроме этой дороги прохода дальше по суше не было. Поручик, не отрывая взгляд от величавого и каменистого творения природы, на время задумался…
Вскоре в голове у него созрела неплохая мысль. Минут через тридцать Алабин попросил растолкать всех членов Совета, но уже не из семи человек, а из шести (Царство небесное Сташинскому!). Совет мрачный и невыспавшийся окружил командира в ожидании дальнейших распоряжений.
– Господа, братья, у меня возникла замечательная идея, – начал Алабин.
– Интересно, что за идея? – поинтересовался, зевая, Кислицин.
– А вот какая… Слушайте, братья…
Лица членов Совета напряглись и сделались серьезными, а поручик продолжал:
– По реке нас никто не догонит: суда в Стретенске уничтожены пожаром, остальные – в нашем полном распоряжении. А вот по суше нас могут в любом случае настигнуть казаки на лошадях. Я полагаю, что они уже пустились за нами в погоню. Они, несомненно, будут преследовать нас по пятам и в самом узком месте реки устроят нам грандиозную засаду. А после всех уничтожат или возьмут в плен. А плен в нашей ситуации равносилен смерти.
– Здесь вы совершенно правы, Дмитрий Михайлович, – поддержал командира Окунев. – Казаки нас могут запросто настичь. Но что нам предпринять, подскажите, командир?
– Я придумал для них один сюрприз… Вон видите самую большую скалу?
– Видим – дружно ответили члены Совета.
– Отлично! Так вот… вдоль нее идет широкая тропа. Само собой разумеющееся, преследуя нас, казаки проскачут по ней. А мы, братья и господа, взберемся наверх скалы и займем господствующее положение. Мы заранее заготовим валуны и крупные камни в большом количестве и сложим в большие кучи. В нужный момент, когда преследователи будут возле скалы, мы устроим им грандиозный камнепад и похороним их всех под ним. Оставшуюся часть казаков встретим дружным огнем и затем перебьем. Сил у нас, я думаю, хватит, дабы отразить атаку вражеской конницы.
– Дмитрий Михайлович, вы гений! – воскликнул Кислицин. – Вы видите все умными очами!
– Брависсимо! – восхитился Окунев.
– Хорошо задумано, дельно! – нарушил молчание Лукин.
– Недурная мыслишка! – заметил подручный атамана – Захар Кручина.
– Чтобы мы без вас бы делали, командир? – сказал Юзевский. – Вы весьма рассудительный человек! Jesteś mądry!
– Только начинаем осуществлять план немедленно! – приказал Алабин. – Времени у нас мало! Командиры, будите своих бойцов!..
Алабин приказал выставить дозоры по пять человек у флотилии и у дороги, а остальные беглые со своими командирами забрались с оружием наверх скалы и принялись заготавливать валуны и крупные камни. Эти каменные запасы складывали в несколько куч, на некотором расстоянии друг от друга, а под них в качестве рычагов подставляли крепкие жерди и толстенные сучья.
Удача каторжникам благоволила. Не успели они приготовить каменные сюрпризы для неприятеля и перевести дух, как разведчики восставших заметили отряд всадников в синих фуражках, мундирах и штанах с красными лампасами. То были казаки. Один из мятежников нарочно выстрелил в сторону отряда для того, чтобы его заметили, и бросился бежать вместе с сотоварищами к своим исходным позициям.
Казаки, почувствовав легкую добычу, оголили шашки, схватились за пики, засвистели, загикали и припустили шибче коней. Сейчас они догонят и нещадно порубают каторжников! Тем самым отомстят за своих погибших в Стретенске товарищей. Не позавидовать сейчас мятежникам! Потому что грозная и лихая сила – сибирские казаки! И вот они уже рядом! Шашки вращаются в умелых руках, сверкая в солнечных лучах, острые наконечники копий устремлены вперед. Копыта скакунов стучат по каменистой и пыльной дороге. Ну, держитесь, беглые! Никому вам не уйти от лихой погони! И от жестокой расправы!
– Скачут, господа-братья! Все по местам! – дал команду Алабин. – Скидывать камни по моей команде!
Восставшие рассредоточились у рукотворных каменных горок и приготовились атаковать неприятеля камнепадом и ружейным огнем.
Отряд в человек в сто казаков и жандармов галопом уже приближался к скале, не чувствуя подвоха. И когда головная часть конницы вытянулась вдоль скалы, Дмитрий Алабин громко скомандовал своим бойцам:
– А ну братья, давай! Навалились дружно! Сыпь не жалей! Победа или смерть!
Мятежники дружно навалились на древесные рычаги и во всадников с большой высоты полетели всевозможные крупные глыбы и обломки горных пород. «Горные снаряды» по пути следования задевали мирно лежащие на скалистых выступах камни и валуны, и, откалывая от скалы крупные остроконечные куски, еще больше усиливали гибельный камнепад. Пыль тут же взвилась вверх огромным столбом…
В итоге получился грандиозный обвал, под которым оказалось почти полотряда казаков. И практически все его командиры – сотник, есаулы и подъесаулы. Часть казаков, сорвавшись с крутого берега вместе со своими напуганными лошадями, переломали себе все конечности, шеи и позвоночники и погибли мучительной смертью. Впрочем, как и их питомцы – гнедые, рыжие и каурые скакуны.
И вскоре дружный залп из пистолетов, карабинов, штуцеров и ружей прогремел вслед уцелевшим казакам, выведя из строя еще человек восемнадцать. Остатки разбитых, деморализованных правительственных сил повернули назад в Стретенск. Скоротечное сражение было каторжниками полностью и убедительно выиграно. И без всяких потер с их стороны.
– Победа! Виват! Виктория! – радостно закричали восставшие.
Все стали дружно трясти ружьями и карабинами, обниматься, целоваться и поздравлять своего верховного главнокомандующего Алабина с удачным планом.
– Славная виктория, Дмитрий Михайлович! Не так ли?! – восторженно завопил Окунев.
– Полый разгром, господа! – радостно констатировал Кислицин. – И враг бежит, бежит! Гип, гип, ура!
– Ваше благородие, вы гений! – ликовал Лукин. – С вами мы точно дойдем до Амура!
Алабин польщено улыбался.
– Полноте, братья и господа, победа вполне заслуженная и одержана вами убедительно. Мой вклад в сие дело весьма скромен. Главное достижения отряда то, что итог боя в нашу пользу. Теперь им не пройти по этой стороне берега, камнями завален проход. Можно спокойно плыть далее. И хотя разбитые на голову казаки вряд ли вернутся назад, но, пока собираемся все рано выставим пикет из пяти-шести человек. Как вы знаете, братья-господа, береженого бог бережет.
Совет Шести согласился с доводами командира.
Мятежники стали осторожно спускаться со скалы…
Алабин, проходя мимо завала, невольно бросил взор на задавленных и побитых камнями казаков. Зрелище было ужасное. Повсюду пол обломками скал лежали окровавленные служивые с пробитыми и расплющенными от удара головами, переломанными грудными клетками, шеями, позвоночниками, руками, ногами. Некоторых насмерть придавили лошади. Животных под камнепадом тоже погибло немало. Несколько смертельно раненых казаков стонали и агонизировали. Но никто из каторжников не собирался им оказывать помощь. Пусть с богом умирают. Мертвый враг – уже не враг. И не броситься в погоню.
Кого-то из восставших вырвало при виде обезображенных трупов и стонущих раненых. А некоторые понюхавшие пороху мятежники принялись обыскивать трупы, пытаясь найти кисеты с махоркой, фляжки с водкой и другие ценности. С собой забирали уцелевшие копья, шашки, карабины, сапоги, ремни. А кто-то даже и фуражки.
* * *
После двадцати верст пути по Шилке мятежники сделали привал.
Лукин, Кручина и некоторые восставшие пошли вдоль берега. Кто-то окунуться, кто-то ополоснуться, кто-то освежиться. На реке было несколько перекатов. Атаман внимательно всматривался в бурлящую воду, и, наконец, видимо увидел то, что интересовало. Он поднял руку вверх, что означало на языке восставших: «Внимание!» Все повернули лицо в его сторону…
– Нам нынче свезло, братцы! Командир, господа офицеры, братва! Здесь полно форели! – радостно прокричал Лукин. – Айда, братцы, ловить свеженькую!
Отряд оживился: полакомиться свежей рыбкой – предел мечтания любого путешественника.
Часть мятежников, сделав остроги и взяв трофейные копья, отправилась на рыбную ловлю, а часть принялись разжигать костры. Каторжане развлекались и ловили рыбу кто как мог. Кто острогами, кто на спор – руками, а кто и с помощью рубахи вместо невода. Улов собирали на куканы и, привязав за один конец шнура к кустарнику, оставляли в воде у берега.
Совет Шести не отставал в этом деле от своих подчинённых и с неслыханным упоением и азартом пытались поймать форель. Правда, кто чем. Алабин, Лукин и Кручина – острогой, Юзевский – руками, Кислицин и Окунев – рубашкой. Господа офицеры первый раз в своей жизни охотились за рыбой на таежной реке.
– Уф, вода ледяная, течение сносит, сводит ноги! Плохо видно, муть от речного ила поднимается – сказал Юзевский. – Ах, черт, форель выскользнула прямо из рук, склизкая какая!
– Шустрая шибко! – подтвердил Кручина.
– Что удивительно, господа, вода стылая даже в такую жару, – сказал Алабин.
Кислицин согласился с командиром.
– Вы правы, вода студеная. Как бы вам не заболеть, Дмитрий Михайлович! Вы же по зиме сильно хворали.
– Благодарю вас за заботу, капитан! Но я, к счастью, здоров как бык! Так, по-моему, говорят мужики. О, вижу цель!..
Дмитрий изловчился и резко ударил острогой в воду.
– Виват, я поймал! – воскликнул поручик, и из воды с шумными брызгами появилась острога с нанизанной на нее блескучей форелью.
– Поздравляем, командир! – крикнул Лукин.
– С почином, ваше благородие! – отозвался Кручина.
– Везет! – позавидовал удаче поручика Юзевский.
Алабин впервые рассмотрел речную форель. Что за чудная рыба! Тело темно-бурое с желтизной, усеяно многочисленными темными и красными пятнышками, спинка темная, буро-зеленая, голова почти черная, жабры золотистые, а брюшко белесоватое.
Кручина всем рассказывал об этой речной особи:
– Чуть зазеленеют деревья и кустарники, и появятся первые стрекозы и всякая другая насекомая, – и пеструшки, то есть форели, тут как тут! Захватывают свои обжитые с прошлого лета места. Крупные рыбины оседают вблизи обрывистых берегов, водопадов, водоворотов, устьев ручьев и рек, мельче – больше обитают возле каменистых перекатов. Они небольшими стаями все лето кочуют с одного места на другое. Часто их можно обнаружить за большими камнями или потопленными деревьями и кустарниками, где течение не столь сильное и образует небольшие завихрения… В этом месте кроме форели должны водиться хариус, таймень, налим и много другой вкусной рыбешки! Так что, братцы, с голода мы не умрем! – заверил всех Захар.
– И это великолепно! – возликовал Алабин. – Природа-матушка нам бесценно помогает! Она непременно прокормит нас!
Так как он был ответственен за обеспечение провизией всей Стретенской эскадры, наличие большого запасов свежей рыбы в этой местности не могло не радовать верховного главнокомандующего – в отряде в таком случае не будет голодных и недовольных. А это значит, что восставшие будут в неплохом настроении и их боевой дух не будет подорван. Говорят же, хороший солдат – это сытый солдат. И раз они будут хорошо накормлены, то и дальше смогут продолжать преследовать свою цель – достижение берегов Амура.
Лукин, Кручина и некоторые мужики сделали над кострами из толстых веток наподобие решеток и разложили на них пойманный улов. Ароматный вкусный запах жареной рыбы распространился по всему побережью. Когда пища была готова, мятежники с удовольствием приступили к трапезе. Отламывая хрустящую черно-коричневую корочку и с удовольствием ее уничтожая, они затем принимались есть горячее полусырое мясо то белого, то розового цвета, в зависимости от особи. Кому-то попадалась икра, и счастливец, поедая ее, радовался неожиданному лакомству.
Запивалась трапеза душистым и вкусным чаем. Кто-то из патрульных набрел в лесу на дикую малину и черную смородину и нарвал кроме ягод еще и листьев. Листья бросили в походные чайники – и чай получился на загляденье! Душистый, полезный для здоровья и приятный на вкус! В ароматный отвар для усиления тонизирующего эффекта бросили еще листья шиповника. Все просто опились таежным чаем и покрылись обильным потом.
После рыбной трапезы настроение у беглецов резко поднялось. Должны быть какие-то мелкие радости у них в этом опасном и полным приключениями путешествии.
Энай принес Алабину ветки какого-то кустарника с резко одурманивающим запахом и положил возле него.
– Что это, братец?
– Багульник, однако?
– И для каких целей он?
– От мошки и комаров спасает, командир. Запах свежих листьев и ветвей багульника отпугивает всех кровушку сосущих. И дает глубокий сон.
– Благодарю тебя, Энай, за заботу.
– Пустяки, командир, это я должен вас благодарить.
– За что, изволь полюбопытствовать, мил человек?
– Как за что? За свободу, которую вы нам дали. И в том числе Энаю. А Энаю, ох, как жутко трудно было в остроге! Помирать уже хотел, сил больше не было терпеть надзирателей и тюрьму.
– Меня не за что благодарить, братец, только если за идею. Мы все вместе завоевали эту долгожданную свободу. И ты тоже отличился при мятеже, Энай. Без тебя мы бы, несомненно, не справились.
– Хорошие вы слова говорите, командир, Энаю так приятно. Однако, все же вы нас спасли от неволи. И Энай будет вам вечно благодарен и предан.
– Спасибо, братец, я ценю твою преданность и участие….
Бурятский Робин Гуд ушел. А сытый, пригретый солнышком и довольный благодарственными словами Эная в свой адрес Алабин уснул как убитый.
* * *
Многих сморил сон. Прошло минут сорок, как вдруг раздался испуганный возглас:
– Смотри-ка, братцы, косолапый!
– Где! – чуть не хором воскликнули вмиг пробудившиеся мятежники.
– Вон! На перекате!
Алабин тоже пробудился.
Все увидели огромного бурого медведя! И многих тут же объял животный безотчетный страх: вот это зверь-великан! Некоторые стали карабкаться вверх по склону ближе к ветвистым деревьям: если что можно в случае опасности залезть на них и до поры до времени отсидятся. Но зря они старались: им было невдомек, что медведи неплохо лазят по деревьям и могут добраться до любой жертвы.
Грозный хищник спустился с того берега, проплыл середину реки и вышел на рыбный перекат. Отряхнулся. Множество брызг полетело во все стороны! Увидев людей, исполин грозно зарычал и встал на задние лапы. Это был гигант среди своего медвежьего рода. И он видимо никого не боялся – он же здесь хозяин, а некто иной! И как эти двуногие звери посмели потревожить его владения? Пусть только попробуют помешать его обеду. Всех разорвет до единого! Всех!
А более смелые мятежники, в том числе Лукин и Кручина, продолжали перекликаться между собою.
– Не боится нас, чертяка!
– А что ему бояться: он хозяин тайги!
– Умный поп тебя крестил, да жаль не утопил! Какой он хозяин тайги? Мы, а не он, отныне владельцы этих лесов и рек! И так будет!
– Рыбки, наверное, свежей захотел?
– Оголодал в лесу!
– Полакомиться решил.
– Вот так гора шерсти и мяса!
– Пудов тридцать будет или более!
– Завалить его – и дело с концом! – подытожил перекличку атаман Лукин. – Эва, сколько в нем пудов свежайшего мяса! И жиру полезного! И шкура огромная! Да только жаль попортить ее. Но маленько все же придется. Давайте, братцы, за дело дружно возьмемся!
Каторжники как по единой команде схватились за ружья и карабины.
– Не трогайте, братья, его, это злой дух! – упал на колени Энай и возвел руки в небо. – Мы, буряты, опасаемся их убивать. Вы только разозлите его! И черная кара падет на ваши головы!
– Не беспокойся, Энай – усмехнулся Лукин. – Мы уничтожим твоего злого духа, а заодно полакомимся медвежатиной.
Энай от ужаса уткнулся головой в землю и зашептал какие-то заклинания. Бурый великан подошел к перекату и приготовился ловить лапой рыбу… Лукин вскинул карабин и тщательно прицелился в медведя… Кручина тоже… Алабин, Кислицин, Окунев, Юзевский также взвели курки своих ружей…
Еще стволов пятнадцать вытянулись в направлении косолапого. Это сцена напоминало больше расстрел, чем охоту на зверя. Бурый исполин, почуяв что-то неладное, замер и грозно посмотрел на людей. Раздался оглушительный залп! Хозяин тайги не успел опомниться, как «стальные осы» смертельно ужалили его бурую мохнатую тушу. Хищник подскочил на месте, завертелся, как юла, и упал. И больше не двигался. Он был мертв.
– Готов зверюга! – торжествующее прокричал Лукин. – Власть сменилось, косолапый! Теперича мы хозяева тайги! Айда его свежевать! Возьмите, братцы, ножи острые да булатные! Прочна шкура да кожа Михайло Потапыча – сладить бы ее заточенными клинками! А там и мясо, и жир добудем!
Решили убитого медведя не тащить к берегу, слишком он тяжел, а разделывали прямо на перекате, на отмели. Этим занимались мужики да их предводители – Лукин и Кручина. Алабин и господа офицеры с любопытством наблюдали за разделкой хищника. Ловко орудовали острыми ножами обвальщики. Кровь животного стекала извилистым ручьем по течению вниз. А затем поплыли по Шилке и внутренности Бурого…
Спустя час мятежники уже лакомились медвежатиной. Только Энай не притронулся к дичи, боялся, что черный дух в облике медведя переселится в его тело.
* * *
Стретенская потешная флотилия прошла еще тридцать верст. И снова вольное братство устроила отдых на берегу. На этот раз в дозор отправился капитан Кислицин и шестеро его людей.
Когда через час капитан с отрядом вернулся, он был сильно озабочен. С ним были два связанных бурята. Один – постарше, а другой – помладше. Старший – кряжистый и косолапый туземец – был в мягких доспехах в виде халата с длинными рукавами и косым запахом, как у монголов в тринадцатом веке. Он смотрел на всех исподлобья звериным и полным ненависти взглядом. Алабин почувствовал что-то нехорошее в душе и спросил у Кислицина:
– Что случилось, Сергей Сергеевич? Кто эти люди? И отчего они связаны?
– Дмитрий Михайлович, не успели мы избавиться от казаков, как новая опасность подстерегает нас, – сказал Кислицин. – На наш дозор неожиданно вышел разведывательный отряд бурятов. Они вступили с нами в бой. Их было человек десять. Троих мы убили, двоих взяли в плен, а остальные скрылись.
Совет Шести собрался для экстренного совещания.
– Что им нужно от нас и почему они так воинственно настроены? – спросил Алабин.
– Знамо дело, нашей смерти ищут, они любят охотиться за беглыми людьми, – промолвил атаман Лукин. – Им за это награду дает правительство. Деньги или ружья. Я человек сибирский давно уже наслышан о подвигах туземцев. Да и не любят, чтобы белые люди в их землях хозяйничали. Вероломны буряты весьма и коварны. Прадед мне в детстве рассказывал, как сей народец уничтожил Падунский острожек на реке Ангаре. Они казаков выманили из крепости обещанием ясака, напоили и всех вырезали, а затем сожгли и сам острог. Вот как…
Алабин сказал:
– Возможно, ты и прав, Михайло, но хорошо бы их самих спросить об этом. А эти дьявольские аборигены ни черта не понимают русский язык. Я же не владею бурятским, хотя знаю и французский, и английский, и испанский, и греческий и даже латинский и старославянский. Так что для понимания варварской речи придется пригласить нашего боевого друга Эная. Пусть переведет слова своих соотечественников.
– Конечно, надобно бы пригласить, – поддержали поручика остальные члены Совета.
Послали за Энаем. Бурят вскоре пришел.
– Что угодно, однако, старшие братья? – спросил он у членов Совета.
Алабин за всех ответил:
– Вот твои соплеменники, Энай. Они напали на наш дозорный отряд и хотели его перебить, но наши братья сумели дать им достойный отпор. А вот двоих Сергей Сергеевич и его удальцы захватили в плен. Расспроси их, отчего они преследуют наши грешные души и отчего так воинственно настроены к нам. И объясни своим в доступной форме, что мы не намерены чинить им зло и покушаться на их жен, земли и собственность. Пусть не преследуют нас, мы держим путь дальше на Восток.
Энай кивнул и что-то спросил на своем языке у пленного, что постарше, но тот ничего не ответил. Бурят сжал челюсти в приступе злобы и недовольства, затравлено оглянулся и начал «играть желваками».
– Молчишь, мерзавец, – грозно посмотрел на пленного Дмитрий. – Энай, скажи ему. Если он не заговорит честно и искренне, то его и дружка младого привяжут за правую ногу к одной согнутой молодой сосне, а за левую – к другой и отпустят в небеса. Разорвет их просто напополам. Страшнее смерти не придумаешь. А если передумает, расскажет все честь по чести, то мы его и вместе с товарищем отпустим, слово офицера.
Энай перевел. Абориген неохотно кивнул головой: дескать, согласен говорить.
– Энай, братец любезный, повтори ему вопрос. Зачем они преследуют нас?
Пленник впервые нарушил молчание и быстро заговорил. Энай его внимательно слушал, и вскоре толмач в точности повторил слова соплеменника, но уже на русском.
– Он говорит, однако, большие русские офицеры в золотых погонах и орденах обещали их вождям награду за каждого убитого или живого беглого. За мертвого – пять рублей. И десять – за доставленного живьем.
– Вот оно что? Твои соплеменники за счет наших жизней захотели обогатиться? – воскликнул Алабин.
– Я же говорил, ваше благородие, что на уме у этого дикого народа только убийства нашего брата да вероломство, – торжествующе произнес Лукин.
– Дорого им достанутся наши души. Каждый из нас человек десять на тот свет унесет, – зло сказал Окунев.
– Это точно! – согласился Кислицин.
– Захлебнуться своей кровью, – воинственно произнес Юзевский.
– Энай, выведай у своих соплеменников… – попросил бурята-переводчика Алабин. – Сколько всего человек у них в отряде?
Толмач перевел вопрос командира старшему буряту. Тот понял, закивал головой и растопырил десять пальцев. Потом сжал в кулаки, затем снова растопырил. Потом еще и еще… И так двадцать пять раз. Затем загнул три пальца, провел рукой по горлу: мол, трое убиты. Показал на себя и молодого бурята и загнул еще два пальца.
– Значит двести сорок пять человек осталось? А с вами, выходит, двести сорок семь?
Пленный согласно закивал.
– Да, у них трехкратное преимущество перед нами, – удрученно сказал Кислицин.
– Ерунда, господа, я один перебью дюжину, даже две дюжины этих карликов! – хвастливо заявил Окунев. – Пусть только посмеют сунуться к нам!
Алабин снова обратился к штатному толмачу.
– Эй, голубчик, будь так любезен, переведи-ка ему… Пусть они идут к своим вождям и передадут следующие… Если они со своими воинами и в дальнейшем будут нас преследовать, то мы с ними расправимся. Жестоко расправимся, никого не пожалеем. А если отстанут от нас, мы их, уверяю, не тронем и уйдем далеко за ваши владения. Понятно?..
Энай перевел. Старший бурят согласно закивал головой. Тогда пленных развязали и отпустили. Те, ни секунды не мешкая, быстро скрылись в лесу.
Алабин скомандовал:
– Братцы, милые, надобно нам готовиться к отплытию! Собирайте ваши котомки, оружие! Попытаемся уйти от сих кровожадных аборигенов подальше. Возможно, они и передумают преследовать нас. Хотя… как сказал славный римлянин Флавий Вегеций: «Si vispacem, para bellum» – хочешь мира, готовься к войне. Посему будем настороже и готовы ко всему, в том числе принять бой. Итак, в дорогу, братья!.. Командирам отрядов обеспечить своевременную отправку своих витязей…
Мятежники засуетились стали собирать свои вещи и оружие. И дружною гурьбою направились вниз по склону к судам.
* * *
Стретенская флотилия со скоростью четыре версты за час двигалась по Шилке. Кругом было спокойно, тихо. Шумело лишь речное течение да щебетали птички. Но все мятежники были начеку. Вдруг буряты не отказались от своих планов в отношении их. Поэтому оружие каторжан было заряжено и находилось у них в руках. Никто не расслаблялся. Все внимательно, очень внимательно поглядывали по сторонам и порой настороженно всматривались в таежные заросли: не мелькнет ли среди деревьев силуэт врага.
Порой в лесу раздавалось кукование кукушки. Некоторые мятежники, чтобы снять ненужное напряжение и волнение, в шутку принимались считать, сколько им осталось жить. Выходило, что много. И каторжники, втихомолку посмеиваясь, успокаивались.
Река начала постепенно сужаться…
– Будьте наготове, братья! – предупредил всех Алабин. – Здесь весьма подходящее место для засады! Удвоить внимание! Оружие из рук не впускать!
Мятежники напряглись…
Вдруг раздался резкий свист. Длинная стрела с красным оперением вонзилась в шею одного из мятежников. Он вскрикнул и упал в воду. Раздался шумный всплеск.
– Туземцы! – воскликнул поручик – К бою, господа!
За кустами и деревьями замелькало множество раскосых и забронзовевших лиц. В беглых со всех сторон посыпались стрелы, копья, дротики. Раздалось даже несколько ружейных выстрелов. Послышались гортанные выкрики. Еще один каторжник упал на дно лодки пронзённый насмерть стрелой, а другой схватился за раненое плечо, в которое тоже угодил оперенный «бурятский гостинец». Часть из метательного оружия прочно застряла в бортах и мачтах суден и попадала в воду. И тут же в ответ нападавшим туземцам грянул мощный ружейно-пистолетный залп. Кто-то из бурятов с шумом скатился вниз по камням и остался недвижим. Другой схватился за живот и упал ничком в густую траву. Третий схватился за окровавленный глаз и со стоном завалился в кусты. Четвертый с воем подстреленного волка полетел с крутого береге и бултыхнулся в воду. Где-то послышались несколько вскриков то ли раненых, то ли убитых автохтонов.
– Попал! – восторженно завопил Юзевский. – Заряжай, Энай!
И схватив другое ружье, поляк произвел снова выстрел в направлении врага.
– И я попал, господа! – радостно крикнул Кислицин. – Я видел, как мой супостат схватился за голову!
– Укрывайтесь за бортами! – приказал Алабин. – Не высовывайтесь!
И тут новая меткая стрела воткнулась между лопаток одного из ссыльнокаторжных. Тот охнул и повис недвижимым телом на борту шлюпа. Алабин и еще пару мятежников пальнули по тому месту, откуда прилетела хвостатая смерть.
Схватка между беглыми и аборигенами была скоротечной, но жестокой. Потешную флотилию все дальше и дальше относило течением от места засады. И уже летящие вслед каторжникам стрелы не имели достаточной силы. Они падали в воду или отскакивали от бортов суден. Мятежники за полминуты произвели перезарядку ружей и произвели прощальный залп по предполагаемому противнику и принялись помогать грести своим товарищам.
Итог боя был неоднозначен. Никто из противоборствующих сторон не одержал решающей победы. У стретенских беглецов были потери налицо: пять человек убито и восемь ранено. А какие потери понесли буряты, было неизвестно. По крайней мере, по рассказам мятежников, они поразили пулями человек десять-пятнадцать туземцев. А сколько аборигенов они ранили – естественно никто не знал.
Через двенадцать верст «Стретенская эскадра» пристала к правому берегу. Мятежники спешно покинули суда, чтобы прийти в себя, «зализать раны», подкрепится едой, зарядить оружие, подточить сабли и кинжалы. Быстро запылали костры, закипели походные чайники. Все мятежники горячо обсуждали перипетии короткой схватки.
После непродолжительного чаепития Алабин, проявив разумное беспокойство, собрал экстренное заседание Совета.
– Следует удостовериться, братья, – начал поручик. – Преследуют ли нас по-прежнему туземцы или они отказались от своих планов? Для этого надобно произвести разведку. Антон, возьми с собой с десяток людей и отправляйся на рекогносцировку.
– Есть, командир! – с готовностью ответил Юзевский.
Разведчики ушли. Дозоры поручили Захару Кручине. Все остальные улеглись на траву отдыхать. Пока не было команды продолжать путь: все ждали итогов разведки отряда Юзевского. Алабин, подложив под голову кулак, улегся на изумрудную травку. Веки его отяжелели и под щебетание птиц и стрекот кузнечиков он уснул.
Через три часа вернулся долгожданный Юзевский и его люди. Они запыхались от быстрого передвижения по лесу. Поручика разбудил Кислицин.
– Вставайте, Дмитрий Михайлович, дозор вернулся?
– Какова обстановка, докладывай, друг мой бесценный? – с великим нетерпением спросил Алабин у поляка.
Антона быстро окружили члены Совета: Кислицин, Окунев, Лукин и Кручина.
Юзевский, смешивая русские и польские слова, сбивчиво заговорил:
– Дмитрий Михайлович, эти упрямые туземцы не отказались от своих черных замыслов, они идут по нашему следу. Вот так… Przeklinać! Видели их разведчиков. Kręciliśmy. Bardzo przepraszam, стрельнули, спугнули, в стычку они не вступали. Мы почти бегом вернулись назад. Że takie rzeczy!
– Они упрямы до ужаса и прямолинейны, не отстанут от нас, братья, – сказал озабоченный Алабин. – Генерального сражения нам не избежать. Но бурятов в несколько раз больше чем нас. И мы не знаем их замыслов. На их стороне внезапность и знание здешних мест. Ведь это земля их предков. Но, и мы, братья, тоже не лыком шиты… И хотя у аборигенов преимущество в живой силе и в знании местности, зато у нас преимущество в огневой мощи. Вдобавок я полагаю, мы тактически грамотнее и умнее сих варваров. И я предлагаю, братья, такую военную хитрость…
Мы отплывем подальше и устроим им в лесу западню. Их scouts доложат свои вождям, что мы отправились дальше вплавь, снова пойдут за нами и наткнуться на засаду. Один отряд, его поведет Кислицин, зайдет бурятам в тыл. А также отряд Лукина и Кручины зайдет с третьей стороны. Мы с Окуневым вступим в бой с передовыми отрядами врага. Мы ударим с трех сторон и полностью их уничтожим.
– Отличный план! – согласились члены Совета.
Пока заседал Совет, двое мятежников умерли от ран. Их скоренько похоронили на берегу. В могилы воткнули по одному кресту, сделанному из двух березовых сучьев. Товарищи убиенных сняли шапки перекрестились и начали собираться в путь.
– Сколько нас осталось? – спросил Алабин у Кислицина.
– Теперь семьдесят пять человек, – ответил капитан.
– Туземцы наверняка пополнили свои ряды свежими бойцами и их опять втрое больше чем нас.
– Ничего, мы их угостим свинцовым гостинцем и штыковым и сабельным боем. Тем более у нас есть весьма изумительно разработанная операция по их уничтожению. Кстати, предложенная вами, Дмитрий Михайлович. Так что чего нам, боевым офицерам, боятся каких-то слабосильных автохтонов? Мы их всех перестреляем и перерубим.
– Так-то оно так, Сергей Сергеевич, но не будем делить шкуру неубитого медведя раньше времени. Когда выиграем сражение, тогда и будем пировать.
* * *
Флотилия мятежников отплыла и скрылась за поворотом. Через пять верст суда пристали к берегу. Повстанцы высадились и двинулись навстречу врагу. У судов остались лишь человек пять караульных, остальные каторжники отправились на генеральное сражение.
Отряд Алабина и Окунева в составе тридцати пяти человек двигался для фронтальной атаки противника, Лукин и Кручина – с шестнадцатью бойцами и Кислицин – тоже с тем же количеством людей шли в обход вражеского отряда.
– Цепью братья, идем, цепью, вдруг они выставили авангардный отряд… – говорил Алабин – Если так, то они попадутся в наши сети как миленькие.
Но вот поручик дал приказ остановиться. Отряд засел на сопке за огромными валунами, приготовив ружья и пистолеты.
– Заранее огонь не открывать, – предупредил своих бойцов Алабин. – Подпустим их ближе. С меньшего расстояния легче поражать противника.
Но кто-то из мятежников ослушался приказа. И, первым заметив противника, в силу невероятного психического напряжения, пальнул из карабина в наступающего врага. И это послужило сигналом к грандиозному бою.
Торопливо загрохотали выстрелы. Замелькали за стволами сосен разноцветные одежды бурятов. Черноволосые низкорослые люди с раскосыми глазами бежали мятежникам навстречу. Засвистели стрелы, полетели копья и ножи, загремели выстрелы. У некоторых бурят более смышленых тоже были ружья. И почти у всех забайкальских аборигенов – сабли. У более богатых бурят защитное снаряжение было представлено шлемами, обшитыми лисьими и волчьими хвостами, легкими кольчугами, стегаными и пластинчато-нашивными доспехами.
Аборигены, исчерпав первый запас стрел и копий, выхватив из ножен сабли, пошли на штурм сопки. Мятежники тоже расстреляли первый пулевой запас, а перезаряжать ружья и карабины уже было некогда. Многие каторжники потянулись за саблями и палашами.
– А ну, братья, примкнуть штыки и врукопашную! – скомандовал Дмитрий и, выхватив из ножен саблю, первым кинулся вперед на врага. Мимо него дружно пролетели две стрелы.
Мятежники с криками: «За Россию! За свободу! За братство!» последовали за командиром. Две волны непримиримых и беспощадных друг к другу поединщиков схлестнулись в хвойном лесочке. Завязалась ожесточенная рубка.
На Алабина налетело сразу трое бурят. Бывалый воин не растерялся. Он выхватил из-за пояса два пистолета и, почти не целясь, разредил их в нападавших… Двое противников упали, как подкошенные. Оба были тяжело ранены.
Третий противник ринулся к поручику с копьем. Он хотел было поразить Алабина, но поручик отскочил в сторону за дерево. Тогда бурят немного отступил назад, соизмерил на глаз расстояние до противника, сделал обманное движение и бросил в офицера копье… Алабин нырнул вниз – и метательное оружие вонзилось в сосну. В руках аборигена появился нож. Алабин вскочил на ноги и, выхватив из ножен саблю, ловко махнул ею… Башка бурята, как кочан капусты, покатилась по земле. Марая кровавой краской изумрудную траву и немного покувыркавшись, срубленная голова встретила на своем пути преграду в виде мощного ствола гигантской ели и остановилась. Выпученные и недвижимые глаза погибшего уставились на изумрудно-густую крону дерева. Но они уже не могли видеть изумительной красоты векового леса. Ибо сложил на бескрайних сибирских просторах буйну голову бурятский батыр, и никогда уже не оживет. Ни под заклинание шаманов, ни под причитание родственников и жен. К окровавленной шее, откуда еще текла густая кровь, через некоторое время устремились насекомые-некрофаги. Потом с ними в конкуренцию вступят птицы-падальщики.
И тут Алабина атаковали еще двое низкорослых соперников… Гвардеец обрушил на них всю мощь своих ударов… Поручик так рубанул одного бурята, что раскроил череп противнику, но второй туземец выбил у кавалергарда саблю схватился с ним врукопашную. Навалился и третий туземец. Алабин увидел нож перед своим лицом и невероятным усилием оттолкнул ногой одного, а второго перекинул через себя. Алабин вскочил и подхватил саблю… И тут же две стрелы вонзились в то место где он только что был. Два взмаха саблей и два бурята отправились к своим духам на небеса…
В это время Окунев штыком заколол двух противников. И тут кто-то сзади пронзил его копьем в спину. Лицо корнета приняло удивленное выражение: он никак не ожидал такого подлого удара. Острие железного наконечника пробило легкое гусара. Из-за рта Окунева потекла струйка крови. Он закашлялся кровью, опустился на колени и уткнулся головой в мох…
* * *
Кислицин сделал все тактически правильно и согласно приказу Алабина. Он зашел бурятом в тыл и так ударил!.. Сделав залп из семнадцати единиц огнестрельного оружия, каторжники бросились с криком «ура!» в яростную штыковую. Туземцы дрогнули, а некоторые и побежали, бросая сабли и ружья. Один фланг не устоял.
Одновременно с силами Кислицина атаман Лукин со своим отрядом ударил сбоку по туземцам, а Алабин со своими гвардейцами усилил фронтальную атаку. Противника каторжане зажали в полукольцо с трех сторон. Мятежники сражались героически и исступленно: им было нечего терять. Лучше смерть, чем неволя! Теперь уже туземцы запаниковали и стали спешно пятиться назад. У аборигенов оставался только один путь к отступлению – река. Но берега Шилки были круты и каменисты. Бурятов прижали к берегу и стали постепенно теснить. Столкновение было ужасным. В ближнем бою луки и копья стали бесполезны. Мятежники рубили бурят топорами, шашками, саблями, кололи штыками, а добивали кистенями, цепами, ножами и прикладами ружей. Это походило больше на избиение младенцев, чем на сражение равных по силе противников.
– Вот вам пять рублей, вот вам десять! Ну что обогатились, ироды! – грозно орал Лукин и рубил шашкою туземцев.
Буряты искали спасения в Шилке. Но бурное течение топило их, а некоторые разбивались об острые камни. Речная вода обильно окрасилась кровью погибших.
Алабина, вооружившись еще одной саблей, махал клинками налево и направо как заведенный. Он почти не разбирал, кого бьет и куда бьет. По плечу так по плечу, по запястью, так по запястью, по голове так по голове. Руки поручика стали уставать от бешеной рубки. Давно он так не бился: в последний раз это было при Аустерлице с французскими кирасирами.
Вскоре все было кончено. Войско противника было полностью уничтожено. Кругом валялось куча трупов. И врагов и своих. Часть мятежников во главе с атаманом Лукиным превратились временно в служителей цирка времен Римской империи – конфекторов (завершителей). Древнеримские завершители с помощью увесистой кувалды добивали после гладиаторских сражений тяжело или смертельно раненых меченосцев. Современные же русские конфекторы добивали раненых бурятов другим оружием – штыками и кистенями. Добивали так на всякий случай. А то вдруг ночью павшие враги оживут и нападут на победителей. Либо зарежут, либо из лука поразят. А мертвый туземец уже не страшен и не причинит мятежникам никакого вреда.
На Алабина было жутко смотреть: лицо, руки, белоснежная рубаха, оружие забрызганы каплями чужой и своей крови, глаза ошалелые, по вискам и телу течет обильный пот. Дмитрий воткнул две сабли в землю и, упал в изнеможении лицом вниз на траву. Он постепенно начал приходить в себя.
Многие из мятежников тоже попадали или уселись на траву. Они переводили дух и радовались тому счастливому обстоятельству, что остались живы и то, что уничтожили множество неприятелей. Наиболее впечатлительные каторжники вспоминали перипетии боя, свое бесстрашие и ловкость и убитых ими лично туземцев. И особенно начало боя, такое волнительное и тяжелое для мятежников.
В шутку это сражение Кислицин назвал «Битва при Шилке» по аналогии с битвой при Калке. У врагов потери были просто колоссальные. Мало кто спасся из них, возможно лишь единицы. Человек сто пятьдесят точно осталось на поле сражения, остальные сгинули в бурной реке. Все представители бурятских племен – булагаты, эхириты, хоринцы и хонгодоры – погибли. И в том числе и четыре их вождя и пять шаманов. Но потери были и среди каторжан: в бою погибло пятнадцать человек, в том числе члены Совета Семи – Окунев и Кручина. Имелось и много раненых.
…Алабин привстал с травы и оглядел всех тех мятежников, кто был в поле зрения: интересно Вин Чоу уцелел в этой рубке? Наконец Дмитрий увидел целого и невредимого китайца, и от сердца поручика сразу отлегло. Слава богу, жив желтолицый! Вот он сидит на поваленном дереве и отирает свою саблю от крови пучком травы и поет какую-то свою народную песню. И часто повторяет одно и тоже слово «Хоу И». Еще раз слава Всевышнему за спасенного китайца! А то, как поручику и его товарищам без толмача в Поднебесную плыть? Кто им будет переводить причудливую речь собратьев Вин Чоу? Аллилуйя фортуне! Аллилуйя!
Алабин еще раз обвел взглядом ряды своих оставшихся в живых товарищей. Энай тоже жив. Только сильно переживает, что убили его друга – татарина. Но каково ему взирать на убитых им же соплеменников? Какие чувства он испытывает? А, впрочем, не все ли равно. Главное он на их стороне и цел. Второй переводчик им тоже нужен.
Мятежники стали искать на поле боя своих убитых товарищей и стаскивать в одно место. За это время трое каторжан умерли от тяжелых ран. В один ряд под березами положили восемнадцать трупов бывших ссыльнокаторжных, скрестив им на груди руки, а некоторым и закрыв глаза. Такое же количество было вырыто и могил. Товарищей похоронили и на каждом поставили по березовому и сосновому кресту. У беглецов в живых осталось лишь пятьдесят семь человек. И десять лаек, доставшихся в наследство от бурятов.
К Алабину подошли оставшиеся в живых представители Совета Шести – Кислицин, Юзевский и Лукин – для дальнейших указаний.
– Думаю, господа, туземцы больше не станут преследовать нас, – начал Дмитрий. – Весть о страшном поражении их соплеменников облетит все их селения. Мы надолго отбили у них охоту нападать. Значит, приведем себя в порядок, подкрепимся, и завтра поутру двигаемся дальше.
– Дмитрий Михайлович, что делать с конями туземцев? – спросил Кислицин. – Там в ельнике их штук тридцать. Остальных увела парочка оставшихся в живых бурят.
– Да, что делать, ваше благородие? – подхватил Лукин.
Алабин призадумался…
– Что делать, спрашиваете? Да куда мы их возьмем, господа? На свои суда, что ли? Но нет нам в них дикой нужды. Выходит, надобно колоть тех лошадей да делать запасы конины на будущее. Энай, не исключено, знает, как конину вялить и коптить. Они умельцы этого. Да и ты, Михайло со своими мужиками, наверное, хорошо знаком с обработкой сырого мяса. Ведь по тайге бродили, скрывались от казаков. Жили на природе и в знойную летную пору, должны знать сие искусство. Давайте закоптим на дыму конину, дабы дольше сохранились при этой сибирской жаре.
– Знамо дело, Дмитрий Михайлович, – кивнул головой атаман. – Коптить мясо, птицу, рыбу – вещь привычная для лесного бродяги. Сколько раз это копчение спасало наши припасы. Не беспокойтесь, командир, закоптим как надо наших бурятских лошадок.
– Вот и славно, братья!..
И снова за дело взялась команда Лукина. И снова образовалось море крови, теперь уже лошадиное. Бедные животные – они стали припасами путешественников поневоле. Остальные были обречены на погибель. Либо их загрызут волки и росомахи, либо хищники покрупнее – медведи и тигры. Лишь отдельным особям из конного стада будет возможность вернуться в родные края. И то вряд ли. Единственное спасение для лошадей – это то, если их хозяева вернуться за ними. Но и это тоже фантастический вариант: все их владельцы преданы смерти.
Энай, Лукин и атаманова команда натерли куски мясо солью и чесноком из Стретенских припасов и развесили на ветках деревьях. С судов мятежники принесли десять пустых бочек, поставили друг на друга и разместили под деревьями с развешенным мясом. Верхние поставили дном вниз, а нижние в обычном порядке – получилось пять импровизированных коптилен. На дне каждой верхней бочки сделали отверстие для прохода дыма. В нижней – сделали вход для закладки топлива. В качестве топлива положили туда стружку из ольхи, можжевельника, разные опилки, веточки. Энай нашел ароматные травы и тоже положил в отверстие для нижней бочки. Вскоре мятежники разожгли пять очагов – и коптильни заработали.
Алабин с интересом наблюдал за бурятом: как он ловко все делает.
– Послушай, братец, все некогда было у тебя спросить. Ты как на каторгу ухитрился попасть? За какую такую провинность?
Энай ощерился.
– Однако, убил…
– Кого убил?
– Хозяина, своего.
– А кто твой хозяин был?
– Купец, однако… из Читы… города большого.
– А изволь спросить, братец, за что ты его приголубил? Обижал тебя или ты позарился на какое-то его имущество или вещь?
– Золото у него в мешочке было. Ослеп Энай от блеска желтых камешков. Вот и убил хозяина. Ножом его зарезал. Я же его проводником был. И слугу его тоже убил, однако.
– А для чего тебе золото-то понадобилась?
– Хотел много вещей хороших купить. Ружья, нарядную одежду, большую-пребольшую юрту. Скот, большие утуги, то есть, по-русски наделы. Жениться на дочери вождя нашего – красавице из красавиц земли нашей. Калым щедрый Энай хотел платить за нее. И еще несколько жен взять в дом. Хотел богатым нойоном стать. Русские шибко много платят за эти блестящие и желтые кусочки.
– А как тебя схватили?
– Не повезло мне, командир. Духи на меня разгневались. Ушел я недалеко. Наряд казаков мимо проезжал. Они на лошадях, а я? Пешком шел – вот и догнали. Били нагайками, чуть живой остался. Весь был в крови, весь, однако. Отвезли к жандармам. А там, в тюрьму – после на каторгу в Стретенск. Постоянно меня били надзиратели.
– Тебе крупно повезло, любезный, могли за двойное убийство тебя и повесить.
– Однако, могли. Но духи смилостивились надо мной. Вот и живу до сих пор.
– Ничего, Энай, в Китае я найду тебе красивую жену, не расстраивайся. И юрту большую найду. Будете жить-поживать да добра наживать.
– Это хорошо, командир, «весьма благодарю» вам потом, однако, скажу. Энай добро не забывает.
– Что же договорились…
В течение трех часов Энай и компания коптили первую партию конины, потом уже в течение двух часов – другую. После припасы сложили в глубокую яму и закрыли мешковиной и присыпали – пусть храниться до завтрашнего утра.
Отряд, полакомившись свежекопченой и жареной кониной, заночевал, выставив пару дозоров.
Ночь прошла спокойно. Никто не потревожил мятежников. Теперь дозорным помогали прикормленные лайки. С ними фланкерам было веселее и безопаснее. Утром восставшие благополучно тронулись снова в путь. Одну лодку загрузили свежей и копченой кониной, другую – захваченными трофеями и оружием. Обнаруженные каяки бурятов сожгли в целях безопасности. Теперь туземцам не на чем было преследовать беглых. У них не было ни лошадей, ни собак, ни лодок. Долго будут зализывать раны туземцы и приходить в себя после битвы при Шилке.
* * *
И вот почти вся Шилка пройдена. Триста шестьсот верст осталось позади. И три недели пути, полного интересных событий и невероятных приключений! Впереди еще пять верст, граница и великая река – Амур!
– Какая красота здесь! Просто земля обетованная! Вот мы и пришли, братья! Конец шилкинской одиссеи! Дальше граница, а там Китай! – воскликнул Алабин. – Братья, сделаем последний в нашем забайкальском путешествии привал! Следующий привал уже будет на чужбине.
Мятежники пристали к берегу для отдыха. Как всегда, они разделились на четыре неравных по количеству отряда. Первый – человек восемь – охотники-заготовители. И заодно разведчики. Второй – четверо человек – дозор на подступах к лагерю, третий – трое мятежников – караульные у судов. Четвертый – все остальные беглые – должен разжигать костры, выкладывать, готовить, провизию и заряжать ружья и пистолеты.
Атаман Лукин пошел с разведчиками. Те взяли с собой пять лаек. Отряд двигался не спеша вдоль берега. Неожиданно Михайло захотелось пить.
– Братья, я сей час! Токмо водицы студеной изопью! – сказал Лукин. – Ждите!
Атаман осторожно стал спускаться к реке, иногда хватаясь, чтобы не упасть, за ветки низкорослых деревьев. Берег был крутой, скалистый и скользкий: не так давно прошел небольшой дождь. Если бы не сильная жажда, атаман не решился бы на столь опасный и рискованный для него спуск. Лукин приметил удобную каменистую площадку, где можно было встать рядом с водою. Дальше путь к реке преграждал густой ивняк. Михайло достиг площадки, наклонился, зачерпнул в ладошки хрустальной и чистой воды, и хотел было ее с наслаждением выпить, как вдруг увидел в ней нечто-то интересное. Руки остановились на полпути ко рту. Сквозь прозрачную воду блестели какие-то золотистые крупицы. Лукин обомлел…
Ведь… это… золото…
Язви его, золото!
Точно, золото!!
Настоящее золото!!!
Атаман чуть не сошел с ума от счастья. Михайло воровато оглянулся и сунул желтые крупинки в тряпицу и спрятал в карман.
«Здесь залежи золота! – ликовал Лукин – Налажу-ка я добычу его да стану самым богатым человеком на свете! Был я атаманом Михайло Лукиным, а буду известным золотопромышленником Михаилом Тимофеевичем Лукиным. Буду торговать с Китаем и другими странами. Заведу слуг, женок, кучера! Раздобуду роскошную коляску с гнедыми лошадями. Отгрохаю трехэтажный особняк с каминами, статуями и львами на воротах, самый лучший в Сибири! Художник напишет огромный портрет, где я буду стоять в полный рост, я эту картину обрамлю в позолоченные рамки и повешу в парадной. Все чиновники и губернатор будут пресмыкаться передо мной. И весь мир будет у моих ног!..»
Мечтанья Лукина прервал оклик одного из разведчиков-заготовителей:
– Эй, атаман, доколе тебя ждать? Надобно двигаться вперед. Ведь знаешь, Михайло Степаныч, семеро одного не ждут!
– Иду уже, братья, иду! Щас!..
Атаман с таким же трудом поднялся вверх, как и спускался. Лукин незаметно для заготовителей сделал на сосне зарубку, с глубоким вздохом оглянулся на то место, где нашел золото, и присоединился к отряду. Он о чем-то с ними посовещался, заручился их согласием и после славной охоты (были убиты два глухаря, три рябчика, три тетерева, парочка зайцев и даже косуля) подошел к Алабину.
Лукин без обиняков обратился к бывшему кавалергарду:
– Выше благородие, Дмитрий Михайлович, я тут посовещался с братьями, и вот что скажу. Мы на чужбину не пойдем.
– Отчего так, Михайло?
– Не надобно нам, мужикам, заморских краев, мы здесь хотим остаться. Сделаем небольшой острожек, избы скатаем, баньку. Будем на охоту ходить, да вольной жизнью жить. Или набеги на бурят и тунгусов делать. Дюже они мне должны за свои злодеяния супротив моих товарищей. За то, что братков моих положили в мать сыру землю. Да в придачу моего верного подельника и друга Ефима Кручину погубили. Вовек им сей подлости не забуду. Мстить мерзавцам буду до последнего. Припомню я им и пять рублей, и десять, да кресты березовые на могилах моих товарищей. Сам буду платить такие деньги за убитых и захваченных в плен туземцев. А может и на китайцев буду набеги совершать. Пусть нас русских богатырей желтолицые бояться.
– Что же, Михайло, неволить тебя и других наших собратьев не стану. Я более не твой командир. Мы все сражались и бежали только во имя исключительно одной мечты: чтобы стать свободными. И каждый из нас может своей волей, кровушкой честно заработанной и выстраданной, распоряжаться, как ему заблагорассудиться. Раз решили в тайге остаться – оставайтесь!
– Верно, ваше благородие! Золотые слова! – закивал головой атаман.
– Благодарю за поддержку восстания и всех наших заговорщицких начинаниях. Что же тогда, атаман, поделим оружие, провизию и суда. И вне сомнения, людей. Собак я оставляю тебе – пригодятся для охоты и дозора. Давай, атаман, собирай наших братьев в круг, буду речь перед ними держать…
– Да зараз, ваше благородие Дмитрий Михайлович!..
Лукин собрал практически весь отряд (кроме дозорных). Алабин встал перед сотоварищами и заговорил:
– Братья! Мы уже давно свободные люди! И вправе выбирать куда идти, где жить! Неволить идти за границу никого не стану! Я слагаю с себя командирские полномочия! Кто хочет остаться с Михайло Лукиным, становитесь по левую от меня руку, а кто желает идти со мной в Китай и далее – по правую! Решайте, братья! На то ваша воля!
И снова Алабин обратился к Лукину:
– Атаман, если не возражаешь, то Вин Чоу я возьму с собой. А еще мы возьмем шлюп с парусом и пару лодок.
– А что возражать, коли вам нужно, Дмитрий Михайлович, берите на здоровье китайца, он вам там, на чужбине, пригодится, дабы толковать чужеродные слова. Да и шлюп возьмите, и сколько нужно лодок.
Беглые разделились на две неравные кучки: сорок три каторжника выразили желание остаться с атаманом, а двенадцать – с Алабиным. Естественно, в отряд поручика вошли Кислицин, Юзевский, матросы и солдаты. И неожиданно Энай. Он решил покинуть землю своих предков.
Поручик обвел взглядом толпу.
– Так кто еще пойдет со мной?.. Нет никого?.. Тогда устроим прощальный ужин.
Мятежники зажарили дичь и в последний раз в полном составе поели. Затем атаман и поручик поделили оружие, порох, пули и провизию согласно количеству человек в их отрядах.
Когда раздел имущества произошел, Лукин заключил Алабина в теплые объятья. Расцеловались.
– Ну, бывай, поручик, не поминай лиха! – чуть прослезился атаман. – И хотя я вашего брата офицера не очень жалую, но вы Дмитрий Михайлович – не чета им. Как и Сергей Сергеевич. И ваш рыженький, корнет, царство ему небесное!
Лукин обнялся с каждым из отряда поручика. Затем с алабинцами распрощались и остальные мятежники.
Атаман, вне всякого сомнения, радовался отъезду Алабина и его сотоварищей. Скоро атаман заживет богатою жизнью, а острог станет форпостом известного золотодобытчика Михаила Лукина. Главное пока хранить тайну о месте будущего прииска и набрать в помощники верных людей.
Эх, как бы ему здесь Захар Кручина пригодился! Позарез пригодился бы! Прекрасным и верным помощником его долгие годы был! Вместе разбойничали, вместе отбывали каторгу, вместе бежали и вместе снова воевали. Да нет его сейчас родимого рядом с атаманом: сгинул бедняга в Забайкальских лесах за дело правое и святое – за волю-волюшку бесценную и неповторимую.
Прощайте, ваше благородие Дмитрий Михайлович! Прощайте, господа офицеры! Прощайте, братья! Может быть, когда-нибудь встретимся! Да храни вас бог! Особенно, поручика. Если бы не он не видать бы атаману свободы! Кто знает, без помощи такого умного и рассудительного офицера был бы успешен его собственный побег из Стретенского острога № 7? Или Лукин потерпел бы неудачу? Хорошо, что атаман тогда на руднике доверился Алабину и присоединился со своими людьми к восстанию.
…Остатки Стретенской флотилии через несколько верст пересекли границу чужой страны.
Энай, словно легендарный герой бурят Баргубатор, гордо стоял впереди, на носу корабля, сложив руки на груди. За спиной бурята был лук с колчаном, полным стрел, карабин, на левом боку – сабля, на правой – шашка, за поясом – два ножа и пистолет. Что и говорить – орел! Вооружен до зубов и очень опасен. В племя он никогда не вернется. Он выше своих соплеменников. Он – герой сражений и бесстрашный путешественник. Ему понравилось быть независимым и плыть навстречу испытаниям. Да и не жить ему больше в родной вотчине: за предательство и истребление бурятских племен ждет его смерть от ножей и стрел соплеменников.