Полицаи гоготали.
Они сидели за столом и пили самогон из чернослива. Закусывая хрустящими малосольными огурцами и квашеной капустой с хреном, немецкие холуи с интересом наблюдали за тем, что происходило на стоящей в углу избы скрипучей кровати. Там их товарищ раскормленный как боров сопел над пленной советской санитарке по имени Тоня.
И вот, наконец, толстяк слез с черноволосой девушки, вытер со лба пот и присел к столу.
«Хороша девица, Василь?» — хохотнули друзья.
«Отлично…» — ответил толстый. — «В самый раз».
Девушка не вставала и не двигалась. Она обреченно и безжизненно смотрела в потолок. Воля ее была сломлена, и ей было все равно, что с ней сейчас делают. Главное что ее не убили — и это уже хорошо! К тому же они пока над ней не издеваются. Какой это? Шестой по счету? Надо еще потерпеть.
«Шо, хлопцы, по второму разу?» — предложил кто-то.
«Петро, хорош, пора ее на дело пускать. После побалуемся. Пусть она докажет преданность великой Германии».
«Пусть!» — заорали пьяные полицаи. — «Эй, Тонька вставай, выпей с нами!»
Девушка, молча оправив юбку, с трудом поднялась с кровати и присела к столу. Ей налили полный стакан мутной жидкости с характерным алкогольным запахом.
«Давай, Тося, за нас, за Локотскую республику и за Великий Рейх!» — предложил тост кто-то из полицаев.
Тоня Макарова послушно выпила и сморщилась от невыносимой горечи… Кавалеры услужливо протягивали ей в качестве закуски кто огурец, кто помидор, а кто и вареную картошку. Тоня выбрала большой ярко-красный помидор и надкусила — сок брызнул ей прямо в рот! Большая доза алкоголя сразу ударила Антонине в голову. Блаженное тепло разлилось по всему телу, и девушку повело. Кто-то дал ей закурить. После папиросы Тоню еще больше развезло. Произошла и резкая перемена в ее настроении. Смерть уже не страшила девушку как прежде. Теперь советской санитарке стало абсолютно все равно, что с ней сделают немецкие прихвостни. Будут издеваться над ней?… Пусть издеваются! Изнасилуют еще раз?… Пусть насилуют! Убьют?… Так пусть убивают! Пусть! Меньше ей мучиться в этой проклятой и невыносимой жизни.
«Пойдем, Анюта развлечемся!» — кто-то крикнул у девушки за спиной.
Полицаи вывели Тоню из хаты. Санитарку покачивало. Это было последствия от выпитого алкоголя и пережитого сексмарафона.
«Стой здесь» — приказал Василь.
Тоня безропотно подчинилась.
Из конюшни немецкие холуи вывели двадцать семь человек пленных. Среди них — женщины, мужчины, дети, старики, старухи. Полицаи выстроили людей в одну шеренгу, спиной к Антонине, а лицом к длинной и глубокой траншее.
«Это партизаны и члены их семей», — объяснил девушке Василь. — «Этих гадов надо расстрелять. Всех до единого. Поняла?»
Антонина покорно кивнула.
Кто-то из полицаев подкатил к Тоне станковый пулемет «Максим» с заряженной патронной лентой.
«А ну давай, Анька-пулеметчица… тьфу ты, Тонька-пулеметчица, давай стреляй по врагам Локотской республики и великой Германии. Фюрер тебя наградит».
Что же, стрелять, так стрелять. В своих, так в своих. Тоне сейчас было все равно в кого разрядить пулеметную ленту. И ничуть не грызла совесть. Девушка оправдывала себя тем, что если бы не товарищ Сталин, то и не было бы сейчас этого трагического спектакля. Это Сталин заставил ее воевать. Это он — вождь всех времени и народов — бросил ее юную хрупкую девушку навстречу фашистским танкам, и тем самым обрек ее и на ужасный плен. Сталин думал, что она не выживет в этой мясорубке под названием Вяземский «котел», а она вопреки его воле жива и здорова. И жизнь ее пока продолжается. Пусть и таким нелепым и неприглядным образом…
Антонина опустилась на голые поцарапанные колени и, заслышав команду: «огонь!» почти не целясь, нажала на гашетку…
«Максим» застрочил. Смертоносные пули стали безжалостно вонзаться в тела пленных. Пулеметная лента, извиваясь как змея в предсмертных конвульсиях, постепенно освобождаясь от патронов. Звук выстрелов заглушал крики и стоны погибающих людей. А Тоня все стреляла и стреляла. Вскоре все двадцать семь человек лежали вповалку, кто мертвый, а кто раненый. Полицаи добили пленных из винтовок и столкнули их ногами в ров. Расстрел был окончен.
Новоявленную карательницу кто-то поднял с колен, обнял и расцеловал в губы.
«Гут, Тонька-пулеметчица! Зер гут!» — орали ей ошалелые от спиртного и чужой крови полицаи, — «Скоро будет другая партия, не промахнись!»
Девушке дали еще выпить самогона, заплатили тридцать марок за выполненную работу и предложили сотрудничать. Она согласилась. Ей дали большую комнату при конюшне конезавода, которую немцы при приходе в Локоть превратили в тюрьму. Комнату Макарова обустроила согласно своему вкусу и пристрастиям. Здесь было все для комфортного отдыха и приведения себя в порядок, и здесь Тоня чувствовала себя единственной хозяйкой и устанавливала «правила игры» для гостей. Помещение больше походило на стильный будуар, чем на обычную комнату: мягкий диванчик, туалетный столик с парфюмерией и косметикой, небольшая ванна без душа, но с лейкой вместо него, шкаф с вещами, ковры, картины, статуэтки, антикварные часы с ходиками. Практически все это было реквизировано у местного населения.
Вскоре Тоньку-пулеметчицу заприметил начальник тюрьмы Иванин и взял под опеку. Больше группового секса в жизни Антонины не было. Не было и рядовых полицаев или солдат. Был лишь начальник тюрьмы и некоторые немецкие офицеры. Они брали ее уже по согласию, а не насильно. Один офицер подарил девушке новенькие сапоги и уже вечером хмельная и разбитная Тонька плясала под пьяный хохот и возгласы немцев на дощатом полу в вечернем клубе. Фашисты обожали Макарову, и после секса или выполненной работы дарили пулеметчице мыло, папиросы, сигареты, одеколон.
Как мы знаем перед первым расстрелом ее насильно напоили самогоном и заставили строчить из пулемета, но потом она уже пила самостоятельно — и уже после расстрелов. Пила для того, чтобы снять стресс, чтобы не мучила совесть, чтобы забыть день сегодняшний и день вчерашний. И стреляла в пленных она уже сама, никто ее не заставлял. Нет, стреляла не за идею, и уже не за страх, а за немецкие марки, достойное жилье и привольную жизнь. Эта существование ее вполне устраивало. Главное, что она жива, а все остальное не в счет.
Антонине нравилась ее нынешняя роль прислужницы немцев. А отчего бы она ей не нравилась? Ее любят, лелеют, уважают, делают разные презенты. Она в тепле, сыта, накормлена, обеспечена хорошей работой. А что касается ее соотечественников, которых она расстреливала… Так они сами виноваты, что попали в плен. Если бы храбро сражались, то не очутились бы в плену. Это их судьба. А ее судьба — великая Германия! Советского Союза уже скоро не будет, немцы сотрут его с лица земли до основания. И от тайги и до Британских морей. Вон, какая у них силища! А она — Тонька-пулеметчица — уже зарекомендовала себя в немецкой армии с лучшей стороны. Значит, если она и дальше так будет стараться, то ее непременно повысят по службе. И может вполне так случится (с чем черт не шутит!), она выйдет замуж за какого-нибудь немецкого офицера и станет стопроцентной фрау, а вместе с тем достойной гражданкой своей страны — Третьего Рейха. Вот тогда и начнется для Антонины Макаровой, бывшей советской гражданки, великая и достойная жизнь.
А пока… расстрелы, пьяные оргии, прием офицеров в своем импровизированном будуаре и мечтания о прекрасном будущем.
У Макаровой было еще одно странного свойства развлечение. В свободное о работы время она обходила стойла забитыми пленными и, молча и внимательно, разглядывала их. Настороженных, злых, дерзких, подавленных, угрюмых. Словно Тоня была в музее. Ей было любопытно — кого из заключенных она скоро отправит на тот свет. А кто пойдет во вторую очередь…
Истории не известен день и месяц рождения Тони Панфиловой (Макаровой), но известен год — 1920-ый.
У Тоси было типичное советское детство. Сначала детский сад: игра в куклы, коллекционирование фантиков, катание на карусели в Парке культуры и отдыха, мороженое, ситро, лимонад. Потом школа: учеба, сдача норм ГТО, стрельба в тире, торжественные линейки, ведение общественной работы. В общем, все как у советских ребят — будущих строителей коммунизма.
В 1934 году на экраны страны вышла картина братьев Васильевых «Чапаев». Успех картины был просто ошеломляющий. Сам вождь народов Сталин считал «Чапаева» лучшим фильмом советской кинематографии и просмотрел его более 30 раз! Сотни девчонок и мальчишек сбегали с уроков лишь в очередной раз посмотреть этот фильм. В числе их была и Тося. И если тогда своими кумирами мальчишки признавали Чапаева, Фурманова или Петьку, то героиней девчонок, и в том числе и Тоньки, считалась Анка-пулеметчица. Тосе очень хотелось подражать этой кинематографической большевичке со смелым и лихим характером. Иметь такой же, как у нее пулемет «Максим», умело с ним обращаться, также метко, как она, поражать врагов Отчизны и пользоваться заслуженной революционной славой.
Естественно, любимой сценой в фильме у восьмиклассницы Тоси Макаровой была «Психическая атака каппелевцев» и геройский подвиг большевички. Она готова была пересматривать эту сцену чуть ли не сотню раз! Марширующие стройными рядами белогвардейцы в эффектных и единообразных чёрных мундирах с белыми аксельбантами, завораживающая и четкая барабанная дробь, знамена с черепами и костями; крылатая фраза, брошенная одним из красноармейцев: «Красиво идут. Интеллигенция»; Анка в папахе, метко строчащая из пулемета и хватающаяся в отчаянии за голову в тот момент, когда у нее кончились патроны. И, наконец, финал сцены — лихая конная атака во главе с самим Василием Ивановичем Чапаевым и бегущие в панике офицеры. Знала бы она — Антонина Макарова — что через семь лет ее мечта воплотиться в реальность, но в такой уродливой и страшной форме — то вряд ли бы ходила по нескольку десятков раз в кинотеатр на один и тот же фильм и любовалась подвигами бесстрашной Аньки-пулеметчицы. Но это будет потом, а пока Тося наслаждалась счастливым советским детством и юностью и благодарила за это, согласно пионерским, а затем комсомольским распоряжениям, главу Советского Союза — товарища Иосифа Виссарионовича Сталина.
Но вот началась война. Тоня как истинная патриотка решила помочь Родине в трудный момент и записалась в добровольцы. Она окончила ускоренный курс санинструкторов и сразу отправилась на фронт. И здесь ей откровенно не повезло: она попала в огненный и смертоносный ад под названием Вяземский «котел»!
30 сентября 1941 года по приказу Гитлера началась операция «Тайфун» — наступление на Москву. 2-я танковая группа генерал-полковника Гудериана с линии Гадяч — Путивль — Глухов — Ногород-Северский перешла в наступление на Орел и Брянск. На дальних подступах к Москве, на Западном направлении, пока было относительное затишье. Командующий Западным фронтом генерал-полковник Конев продолжал уделять особое, внимание трассе Москва — Смоленск.
Немцы все больше вгрызались в оборону русских. Конев просил помочь Сталина танками, самолетами, снарядами — но напрасно. Помощи не было. Сталина больше заботило Юго-Западное направление фронта.
1-го октября началось мощное наступление немцев. И глава СССР принимает решение вывести из состава Резервного фронта 49-ю армию для прикрытия Орловского, Курского и Харьковского направления. При этом Сталин не счел даже нужным поставить в известность командующего Западным фронтом Конева о передислокации этой армии, находящейся в тылу его 30-й армии. Так осуществлялось «эффективное взаимодействие» между Западным и Резервным фронтами под руководством Верховного Главнокомандующего и Генерального штаба.
2 октября, рано утром, огневая мощь немцев обрушилась на «адский котел» под Вязьмой, в который попали сотни тысяч наших солдат из ополченских дивизий. А это были полуинвалиды, школьники, девушки, старики. Ополченские дивизии, предназначались первоначально для тыловых работ и тыловой службы. Но им не повезло — их бросили на передовую. Началось уничтожение людей и вооруженных и безоружных, умеющих воевать и не умеющих. Началась массовая паника, дезертирство. Между частями полностью отсутствовало взаимодействие, и солдаты и командиры не знали что делать.
Это было избиение младенцев!
Например, Краснопресненская ополченская дивизия, не имевшая ни какого боевого опыта, вступила в бой с 15-й пехотной дивизией немцев, которая имела опыт военных действий и в Польше, и во Франции, да и России. В результате — на одного убитого немца приходилось 15–20 убитых ополченцев. А добровольцы Фрунзенского, Ленинского, Москворецкого, Ростокинского районов Москвы встретились с немецкими танковыми дивизиями, да так, что на одну ополченскую дивизию приходилось по две танковых, а то и более дивизий! Наших солдат Панцерваффе просто расстреливали, давили и закатывали в землю! Тем более ополченские дивизии были практически безоружны. Советские военачальники распорядились выдать на десять ополченцев… одну каску! Мол, обойдутся солдаты и без касок. Вооружения вообще было у ополченцев аховое: винтовки, пулеметы времен гражданской войны, и в основном — иностранного производства. Пушек и минометов тоже было мало. Встречались, например, французские пушки, расточенные под советский снаряд. О противотанковых средствах и говорить нечего.
Силам немецкой группировки «Центр» удалось прорвать оборону советских войск и окружить четыре армии в составе: 37 дивизий, 9 танковых бригад, 31 артиллерийский полк. Убитых оказалось 380 тысяч человек; в плен попало свыше 640 тыс. человек.
Основные силы армии «Центр» двинулись дальше, к Москве, а отряды СС и полиции стали прочесывать ближайшие леса. Раненых бойцов Красной армии немцы добивали, а живых брали в плен. Во время одного такого рейда поймали Тоню и еще с дюжину советских солдат. Потом их всех под усиленным конвоем полицаев отправили к основной толпе военнопленных. После многотысячную толпу бывших советских солдат загнали на огромное поле и огородили колючей проволокой. Люди сидели и спали прямо на голой земле. А нахождение в плену в то время было равносильно смерти. Уже было не лето. В начале октября грянули ранние морозы, а 7-го октября выпал первый снег. В грязи, снегу, на холодной земле, под открытым небом, почти без еды, без теплой одежды, пленные просто были обречены на скорую и верную смерть.
И люди гибли сотнями.
Тоне явно не хотелось умирать в столь молодом возрасте. Впрочем, как и ее знакомому по плену — красноармейцу Федчуку. У них созрел простой, но дерзкий план. Один участок, ближе к лесу, был менее охраняемым, чем другие, и колючая проволока имела несколько разрывов. Вот именно через этот спасительный участок и решили бежать Федчук и Макарова. Подговорив еще пятерых безумцев из числа пленных, они ночью перемахнули через колючую проволоку и рванули в лес. Но часовые не спали. Троих красноармейцев при побеге застрелили, двое других скончались от ран позже в лесу, а Федчук и Макарова остались живы. Их даже не задела ни одна пуля.
Счастливчики — что и говорить!
Вдвоем мужчина и девушка стали блуждать по лесу. Было холодно и сыро, и они начали замерзать. К счастью, у Федчука оказались запрятанные до поры до времени спички, и беглецы разожгли костер…
Занимался рассвет…
Желтые языки пламени с жадностью принялись глодать сломанные ветки и сучья. Костер разгорался все сильнее, а беглецам становилось все комфортнее и теплее. Они сидели на толстой и шершавой поваленной сосне, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу и жарили на тонких веточках лесные грибы.
Вот оно простое человеческое счастье: согревающий костер, одинокий молчаливый лес, незатейливая полезная еда и осмысление того, что ты до сих пор живой, а твоя верная смерть осталась за несколько километров отсюда. Чего еще более желать? Но появляющеюся время от времени чувство неопределенности — что там впереди? — и чувство страха — а вдруг их поймают и убьют — мешало парочке в полной мере насладиться скоротечным счастьем. Но и этим мигом они дорожили.
Становилось жарко… От близости тел, от разгоревшегося вовсю огня. Тоня расстегнула верхние пуговицы гимнастерки. Федчук увидел ложбинку между ее грудей. Эта картинка так сильно его возбудила, что он невольно потянулся к девичьей груди. Так порой изнемогающий от жажды путник бросается к студеному ручью, чтобы вдоволь напиться. Тоня почувствовала сексуальный импульс Федчука и невольно подалась навстречу. Их губы встретились и слились в сладкий и продолжительный поцелуй… А дальше был яростный и умопомрачительный секс. Они любили друг друга как в последний раз. Страх перед неизбежным лишь усиливал их желание и чувствительность.
Так бывает иногда, что при чувстве опасности резко включается инстинкт размножения. Природа в этом плане умна. Она очень заботиться о подержании человеческой популяции. Если самец даже и погибнет, то пред смертью успеет осеменить самку и человеческий род продолжиться. Есть даже примеры. В одном журнале по психологии описывалась ситуация произошедшая во время теракта 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке в США. Дело происходило в одном из небоскребов, объятых пожаром. Некая женщина, спасаясь от неминуемой смерти, заскочила в лифт, где был некий мужчина. Они совершенно не знали друг друга, так как были из разных компаний и работали на разных этажах. При спуске вниз женщина вдруг почувствовала совершенно дикое и неопределимое желание срочно заняться сексом. Незнакомым мужчина не стал возражать против этой неожиданной затеи. Пока парочка доехала до первого этажа, все у них благополучно получилось и разрешилось. Когда дверцы лифта открылись, любовники разбежались в разные стороны, не обмолвившись ни словом. И больше они никогда не встречались.
Так и в нашем случае. Стресс и переживаемый страх толкнул наших героев на страстное соитие.
Когда оно закончилось, партнеры принялись разжигать едва не погасший костер.
«Выходит, у тебя это в первый раз, Тося?» — удивленно спросил Федчук, подкладывая сучья в огонь.
«Угу…» — кивнула головой Макарова, тесней прижимаясь к милому.
«А я думал в двадцать лет уже…»
«Что уже?…»
«Должна быть… не девочка».
«Некогда было. Школа, комсомол, общественная и спортивная работа, курсы санитарок, а потом вот, война…»
«А немцы не приставали?»
«Некогда им было. Да и добрые они сейчас, они же выигрывают войну, скоро, наверное, и Москву захватят».
«Тебе понравилось?»
«Поначалу нет, но потом… Очень понравилось. Я еще хочу… И, кажется, я уже влюбилась в тебя».
«Влюбилась, вот так чудеса», — откровенно усмехнулся Федчук.
Едва рассвело, парочка тронулась в путь. Пока они шли, ели ягоду, грибы, грелись у костра, занимались любовью. Антонина действительно влюбилась в Федчука, ведь он был ее первый мужчина. А первый мужчина для любой женщины — самый любимый и запоминающийся на долгие годы человек. Но Федчука лишь забавляла эта девушка. Ее наивная страсть, мечтания, желания. Сколько он таких перепробовал за свою жизнь — не счесть! И каждой обещал жениться и любить до гроба. Впрочем, как и Тоне.
Федчук сказал ей, что хорошо знает эти места и что где-то в нескольких километрах отсюда находится его родная деревня — Красный Колодец.
Беглецы прошли еще несколько километров…
Вдруг Федчук и Макарова остановились. Невдалеке послышался лай собак. Сердце йокнуло в груди у обоих: неужели немцы?! Но славу богу, это был лай не немецких овчарок, а обыкновенных деревенских шавок. Потянуло и печным дымом. Красноармеец Федчук оглянулся по сторонам. И сразу повеселел, приободрился и удовлетворительно хмыкнул:
«Кажется, пришли. Там моя деревня».
Макарова тоже обрадовалась. Сейчас они с любимым помоются в деревенской баньке, поедят нормальную человеческую еду, сожгут свою армейскую форму, наденут цивильную, станут похожи на обыкновенных гражданских людей и будут искать потом своих: либо партизан, либо регулярные части. Главное чтобы в деревне не было немцев. Но Федчук неожиданно сказал Макаровой:
«Ну, Тося, давай прощаться…»
Макарова сильно удивилась словам возлюбленного. Растерянная улыбка скользнула по ее губам.
«Как прощаться?… Я что-то не понимаю, ты шутишь?…»
Федчук престал улыбаться и принял серьезный вид.
«Какие тут шутки. Я не хотел тебе поначалу говорить, боялся, что ты расстроишься раньше времени, но теперь приходиться признаться. Я пришел домой, а там меня ждет… жена, дети. Я женат, Тося, прости. Поэтому я не могу тебя взять с собой. Извини…»
«Женат, дети…» — словно в сомнамбуле произнесла девушка.
Антонину словно обухом по голове ударили. Она отшатнулась от солдата, глаза ее широко открылись от изумления и боли, она окатила Федчука ледяным презрением.
«Какая ты мразь все-таки», — процедила слова ненависти Тоня. — «Как ты мог?! Использовал слабую доверчивую девушку вместо подстилки в лесу. Так получается? Грелся, спасался от холода, удовлетворял свою похоть — а теперь прощай?! Какая же ты сука, Федчук!.. Любовь… Какая я наивная дурочка… Развесила уши…Какая ты подлая душа…»
«Можешь, как хочешь меня обзывать, а я пошел к своей семье… Я тебя не знаю, ты меня не знаешь. И не вздумай увязаться за мной — все ребра пересчитаю», — с угрозой сказал бывший красноармеец. — «Ты мне еще спасибо должна сказать, что я тебе помог бежать и вывел к нашим, а не к немцам. А попала бы к фашистам — они тебя бы враз расстреляли за побег. Вот так, Тося… Ну, не держи зла, прощай!..»
«Чтоб ты издох, сволочь…» — зло выпалила Макарова.
На эту реплику Федчук уже ничего не ответил, а углубился в лес, в сторону поселка Красный Колодец. Тоня еще какое-то время продолжала стоять на месте и смотреть с ненавистью вслед удаляющемуся любовнику.
Это был ее личностный крах. И такой удар по женскому самолюбию! Так ее никто еще не унижал в этой жизни. Как это больно, горько и противно на душе. Почему ее так предали?! Сначала Родина, которую она любила и уважала больше всех. Она просто взяла и бросила ее, безоружную и неопытную санитарку, на натасканных псов Вермахта. То есть бросила на верную гибель. Не оставив ей никаких шансов на спасение. Потом ее предал первый мужчина, которого она безумно полюбила.
К чему ей теперь жить? Куда идти? Что делать?
Тоня испытывала жуткий голод и апатию. Девушка постояла еще минут десять на опушке и пошла вперед, ничего не боясь. Ей было на данный момент все равно. Если попадет к немцам — то будет служить им. Если к нашим, то тогда продолжит воевать за Родину.
Чет иль нечет.
Но жребий судьбы оказался немилосердным к Антонине Макаровой: она вышла к поселку Локоть к немцам и ее заново арестовали…
Поселок Локоть (сейчас Брянская область) всегда славился своим отменным конезаводом. На месте конезавода когда-то существовало имение Апраксиных, потомков смоленского генерал-губернатора, они с середины девятнадцатого века разводили орловских рысаков. В 1870 году в имении Апраксиных, в которое входил и Локоть, были построены конюшни с метровыми стенами. В 1882 году вотчина Апраксиных было куплено царской семьёй для Великого князя Георгия Александровича. После его наследовал Великий князь Михаил, родной брат последнего императора России Николая II.
В 1895 году был подписан царский указ об организации Заводской Орловской конюшни. Михаил Романов распорядился разбить вокруг имения липовую аллею и яблоневый сад. Яблони посадили по прихоти великого князя в форме двуглавого орла.
Потом грянула революция, царей и князей не стало, а имение сгорело… Яблони и липы распределились по участкам советских граждан. А конезавод продолжил свою работу. В 1920 году было принято решение о продолжении традиции разведения орловских скакунов. И теперь уже не княжеские холуи, а свободные граждане молодой Советской республики выращивали для своего новоиспеченного государства превосходных и крепких рысаков. Но вот разразилась Великая Отечественная война. Локотских лошадей забрали для нужд Красной Армии, и конюшни опустели.
Локоть был вскоре захвачен немцами и объявлен столицей Локотской республики. Ее главой стали бургомистр Константин Воскобойник и обер-бургомистр Бронислав Каминский. Оба — бывшие красные командиры.
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказал создать образцовую для местных жителей территорию. Его цель — показать всему миру как хорошо живется на освобожденной от большевиков земле бывшим гражданам СССР. Как им нравятся фашистские порядки и образ жизни. Местные жители по приказу немецкого командования ходили по поселку с плакатами «Гитлер-освободитель!» и их фотографировали немецкие военные корреспонденты. Пусть Европа и весь остальной мир увидят как прекрасно живут на освобожденной от коммунистов земле бывшие советские граждане.
Административная система Локотского самоуправления во всем копировала систему, распространенную и в других оккупированных фашистами областях. Основополагающая идея таких систем в том, что вся полнота власти на местах принадлежит не немецким комендатурам, а органам местного самоуправления. Практически любым германским органам власти запрещалось вмешиваться во внутренние дела Локотской республики. Немцы могли лишь посоветовать местным руководителям что-то сделать или оказать какую-нибудь посильную помощь.
На территории республики прислужники немцев попытались создать свою партию. В конце ноября 1941 года глава Локотского самоуправления Константин Павлович Воскобойник опубликовал манифест Народной социалистической партии «Викинг». В нем говорилось о том, лидеры партии будут ратовать за уничтожение коммунистического и колхозного строя, наделение крестьян пахотной землей и приусадебными участками, развитие частной инициативы и беспощадное уничтожение всех евреев и бывших комиссаров. Но в планы гитлеровского военного командования не выходило создавать на оккупированной территории, какие бы то ни было политические партии, поэтому холуйскую инициативу бургомистра Воскобойника оно не поддержало.
Самое интересное, что на территории данной республики ходили две денежные единицы — советский рубль и немецкая рейхсмарка.
Когда немцы заняли Локоть, то лучшего места для тюрьмы, чем конюшни и придумать было нельзя. Высокий забор конезавода обнесли колючей проволокой и поставили вышки с часовыми. В конюшнях в каждом стойле помещалось по двадцать семь- двадцать восемь человек. Было очень тесно и люди в основном стояли. Причем, по многу часов.
«Стон вокруг был. Людей набивали в стойла так, что нельзя было не то, чтобы лечь, даже сесть», — рассказывала потом местная жительница Лидия Бузникова.
Другой очевидец тех событий Елена Мостовая, которую молодой девушкой бросили в «лошадиные казематы» за то, что она рисовала тушью партизанские листовки, сообщала следующие подробности:
«Электричества не было, свет только тот, что из окошка, почти полностью заложенного кирпичом. И только один просвет — если встать на подоконник, то можно заглянуть и увидеть мир божий».
По иронии судьбы сейчас эта 80-летняя женщина живет недалеко от своей бывшей тюрьмы.
Брянская область в те суровые годы была домом родным для партизанов. В отместку за лихие партизанские рейды фашисты расстреливали ни в чем не повинное мирное население. Причем, порою, за одного убитого немца разъяренные германские солдаты убивали с десяток местных жителей, а других — сажали в «Локотскую тюрьму» и уже потом расстреливали.
И вот в этом «конезаводском каземате» тюремным палачом и работала Антонина Макарова. Она из доверчивой и доброй девчушки по имени Тося-санитарка превратилась в жестокого и кровожадного зверя по прозвищу Тонька-пулеметчица. Днем она убивала пленных, а вечером развлекалась на полную катушку: пьянки, сексуальные оргии, танцы. Тонька-пулеметчица удивляла своей жестокостью даже немцев. За всю свою карательную карьеру Антонина Макарова расстреляла свыше 1500 человек(!).
Как-то одна местная жительница, погибающая с голоду, пришла к немцам попросить соли. Навстречу ей попалась Макарова. Узнав о нужде женщины, карательница милостиво согласилась помочь ей и привела в свой будуар. В комнате Тоньки, женщина увидела заряженный боевой лентой пулемет «Максим» и гору различной одежды.
«Хочешь, я подарю тебе блузку — расщедрилась Антонина.
«Хочу», — откровенно призналась женщина.
«Вот выбирай…»
Женщина выбрала одну с синенькими и красненькими цветочками. Повертела ее в руках и разочаровано произнесла:
«Да здесь дырка… и какое-то темное пятно вокруг нее».
Тонька усмехнулась:
«Ничего постираешь, зашьешь… Это след от пули. Видишь ли, я расстреливаю людей, снимаю с них одежду и ношу, а иногда и дарю. Не пропадать же добру. А если что-то из одежды и попадаются с дырками, то не ленюсь, зашиваю. Если платье новое красивое, почему бы его не залатать. Вот эта прекрасная юбка, что на мне, третьего дня снята с одной девушки. Видимо модницей была она. Какая красивая и стильная вещь. Не правда ли? Герру начальнику тюрьмы жуть как нравиться моя юбка… Правда, ха-ха, ему нравиться больше то что под ней…»
От этих слов женщину будто ударило током, она выронила блузку из рук и резко выбежала из комнаты.
«А соль?» — крикнула вслед селянке Антонина.
Но женщины и след простыл.
«Вот дурочка. Где она еще такую вещь найдет. И соль не взяла. Точно, ненормальная», — покачала головой Макарова.
Тоня была в великом нетерпении, она предвкушала: скоро будет новый расстрел, новые шмотки, и она что-нибудь выберет для себя хорошее и стоящее.
Но недолго продлилось «фашистское счастье» Антонины Макаровой. В 1943 окончательно сломив хребет немецким войскам в битве под Курском, наши войска начали развивать наступление на Запад в брянско-гомельском направлении. В наступлении на Брянск участвовал не только Брянский фронт, но и Западный и Калининский. Во второй половине августа советские войска фронта развернули наступление на обоих флангах фашисткой обороны, но к 26 августа стало очевидным, что сил для этого недостаточно. Командующий фронтом с разрешения Ставки перенес главные усилия на правый фланг немцев.
7 сентября, 50-я армия под руководством генерал-лейтенанта Болдина начала мощное наступление на правый фланг фашистов и прорвала их оборону. В образовавшуюся брешь был брошен 2-й гвардейский кавалерийский корпус. Он 11 сентября форсировал Десну и захватил плацдарм на ее правом берегу в районе Жуковки. Затем доблестные конники перекрыли железную дорогу Брянск — Смоленск, угрожая немецким тылам.
Командование 9-ой немецкой армии было вынуждено отступать за Десну. Соединения Брянского фронта стали преследовать фашистов. Наших солдат в этом стремительном наступлении хорошо поддержала авиация. Советские самолеты успешно и без устали бомбардировали отходившие вражеские колонны, танки, опорные пункты, узлы сопротивления, переправы и помогали отражать редкие, но отчаянные немецкие контратаки. Успешному наступлению советских войск способствовала также и активная поддержка брянских партизан.
Немцы в панике отступали.
Выбирать Макаровой было уже нечего — нужно было спасать свою шкуру. И Тонька-пулеметчица ушла с локотскими тюремщиками и остатками германских войск на запад. Ей удалось раздобыть военный билет, который подтверждал, что в 1941–1943 годах она служила санинструктором в Красной армии. А потом ее и след пропал.
Искать Макарову комитетчики начали сразу после войны. На допросах многие каратели упоминали Тоньку-пулеметчицу. Ее еще называли «Тоня-медсестра» и «Тоня-москвичка». Но как ее звали на самом деле, никто сказать не мог. Сообщали лишь об одной запоминающей примете Антонины — угрюмая складка на лбу. Карательницу искали среди пленных и раненых. Была версия, что ее вывезли в Германию немцы и что она сейчас работает на западные спецслужбы. Но аналитики пришли к выводу, что ее возможно убили. Ее розыскное дело то сдавали в архив, то снова извлекали. Но МГБ, а затем и КГБ продолжали искать ее. Среди них был один настырный оперуполномоченный капитан Головачев. Коллеги его считали самым лучшим охотником за головами нацистских преступников. Отца Головачева убили на фронте, и опер поклялся мстить немцам и особенно предателям Родины. Он ловко находил, разоблачал и сдавал советскому правосудию изменников десятками, но вот отыскать карательницу Макарову ему пока не удавалось. Даже не было ни одной зацепки, ни одной ниточки, за которую можно было потянуть и распутать это сложное дело. Но тут произошел один счастливый случай, помогший Головачеву выйти на след Тоньки-пулеметчицы.
Это был 1976 год.
В Брянске, на улице подрались двое пьяных мужчин. Один из них нанес другому два ножевых ранения. И оба попали в милицию. В одном из дебоширов неожиданно опознали (вот удача!)… начальника Локотской тюрьмы — Иванина! Оказывается он никуда и не убегал и тридцать лет жил на Брянщине. Правда скрывался под другой фамилией и немного изменил внешность. Теперь предателем занялось само КГБ, а именно — капитан Головачев. На одном из допросов и всплыла настоящая фамилия Тоньки-пулеметчицы — Антонина Макарова. Бывший начальник Локотской тюрьмы поведал чекисту об их бурном романе с Тосей. Но Иванин сказал что, кажется, она теперь живет в Москве.
Головачев срочно выехал в столицу. Оказалось, что в Москве и Московской области проживает чуть ли не с сотню Антонин Макаровых. Всех их стали тщательно проверять. И проверяли целый год. Заподозрили только одну: она жила в городе Серпухов и работала продавщицей в магазине. По приметам все сходилось. Это она — Тонька-пулеметчица. Комитетчики во главе с капитаном Головачевым установили за карательницей наружное наблюдение. Потом в местную гостиницу привезли начальничка Локотской тюрьмы — Иванина. Чтобы тот при очной ставке опознал Макарову. Но случилось непредвиденное. У предателя Иванина не выдержали нервы, и он повесился в своем номере на люстре.
Головачев проклинал всех и все на свете. И в том числе себя за головотяпство. Как же он так? Не уследил за ценным свидетелем и теперь кто подтвердит, что Антонина Макарова из Серпухова это и есть та самая Тоня-пулеметчица. Но к счастью для проколовшегося капитана КГБ нашли других свидетелей Тонькиных преступлений. Их тоже привезли в гостиницу города Серпухова и поселили там. Под видом покупателей свидетели по очереди заходили в магазин, где работала предполагаемая Антонина Макарова, и пытались ее опознать. Но все они дружно сказали по окончанию следственного эксперимента, что это «не она». Головачев сильно расстроился по этому поводу. Получается, что целый год им потрачен впустую и поиски неуловимой карательницы надо начинать, практически, с нуля. Но капитан не сдавался. Сжав волю в кулак и запасшись отменным терпениям, он как хорошая гончая собака пытался снова взять след предательницы. Он по всему Союзу разыскивал Тоньку. Но шли месяцы напряженных поисков — и не было ничего обнадеживающего в этом деле!
И вот, наконец, Головачеву снова несказанно повезло!
Некий сотрудник министерства обороны Гинзбург, выезжая за границу из города Лепель, Белорусской ССР, указал в анкете девичью фамилию своей жены — Антонина Макарова.
Капитан Головачев немедленно отправился в Лепель. Прибыв туда он быстро навел справки про лепельскую Макарову-Гинзбург. У Антонины оказалось двое детей — две девочки. Ее муж — ветеран войны, бывший красный командир, уважаемый всеми в городе человек, к тому же имеющий благодарность от самого товарища Сталина. Место работы Макаровой — фабрика по выпуску телогреек. Она заслуженный работник, передовик производства, ее портрет украшает доску почета. Головачев крепко задумался: так та это Тонька-пулеметчица или не та? В таком деле не должно быть ошибок и мелочей, иначе в случае провала разразиться жуткий скандал, и Головачеву и его коллегам не поздоровиться от партийных бонз. Комитетчики решили действовать осторожно.
Для начала за подозреваемой установили наружное наблюдение. Потом ухитрились снять опечатки пальцев Макаровой. Как это удалось чекистам. Дело в том, что на фабрике для работников стоял автомат с газированной водой. И когда Антонина во время обеденного перерыва утолила жажду водой с сиропом, то стакан, из которого она пила тут же быстро и незаметно изъяли чекисты. А дальше было делом техники. Осторожно сняли слепки со стакана — и вот тебе пальчики предполагаемой преступницы! Но Макарова что-то заподозрила. Она стала часто оглядываться, присматриваться, путать след. Чтобы не вспугнуть раньше времени Макарову КГБ снял наружку. Целый год подозреваемая гуляла без комитетской слежки. За это время она успокоилась, и у нее притупилась бдительность.
Здесь Головачев разработал новую операцию. Он послал своего подчиненного на фабрику на торжественный концерт посвященный Дню Победы. Чекист сначала смешался с толпой, а потом, как бы невзначай, подошел к Макаровой. Он стал задавать вопросы о ее военном пути, где воевала, с кем, о местах дисклокации воинских частей и соединений. Ветеранка заметно смутилась. Она не могла вспомнить не имен командиров, ни названия частей. Эксперимент с проверкой Макаровой на знания театра военных действий, имен командиров и воинских частей удался на славу. Это окрылило капитана Головачева.
В июле в Лепель привезли главного свидетеля по делу карательницы. Стали разрабатывать операцию по опознанию Тоньки-пулеметчицы и ее аресту. Решили пригласить Макарову в СОБЕС для якобы перерасчета пенсии. Роль бухгалтера СОБЕСа играл Головачев. Свидетельница тоже изображала сотрудницу СОБЕСа. В случае успешного опознания Макаровой женщина должна была подать капитану условный сигнал. Но женщина заметно нервничала, и чекист боялся, что она сорвет операцию.
И вот в назначенный день и час ничего не подозревающая Антонина Гинсбург зашла в бухгалтерию и стала разговаривать с Головачевым, но свидетельница не подала условного сигнала. Капитан заволновался: неужели снова ошибка?! Неужели провал! Но когда Гинсбург вышла, свидетельница тут же дала волю чувствам:
«Это она, она, товарищ капитан!» — воскликнула чуть не плача женщина. — «Она убивала моих родственников!»
Головачев возликовал: он все-таки отыскал предательницу!
Итак, Макарова была опознана. Осталось только ее арестовать. С этим делом не стали долго затягивать. Комитетчики быстро разработали операцию по задержанию карательницы и стали ее так же быстро осуществлять.
В 10 часов утра Антонину Гинзбург вызвали к начальнику отдела кадров фабрики. Там ее и задержали и надели на руки наручники. Невероятно, но Макарова-Гинзбург ничему не удивилась. Она не впадала в истерику, не орала. На лице у нее не было ни страха, ни волнения, ни слез. Она производила впечатление решительной и волевой женщины. Ее посадили в черную «Волгу» к капитану Головачеву. За головной «Волгой» пристроилась другая черная «Волга» — машина сопровождения.
Когда автомобили подъехали к зданию лепельского КГБ, Макарова попросила закурить. Головачев разрешил снять с женщины наручники и дать ей пачку «Беломора». Антонина с наслаждением затянулась крепкой папиросой. Она молчала и курила, молчала и курила и все смотрела в окно. Она была спокойна и отрешенна. Потом пожилая женщина поднялась в кабинет Головачева и спокойно стала рассказывать о своей первой и второй жизни.
…Немцы в панике отступали. Советские войска стремительно продвигались по Брянщине.
Антонина враз стала не нужна никому из своих ухажеров. Ни начальнику Локотской тюрьмы, ни немецким офицерам. Никто не взял ее с собой. Все спасали свои жизни в одиночку. Тогда Тоня охмурила одного немца-повара в звании ефрейтора и вместе с ним, согревая его осенними ночами, стала пробираться на Запад. Так они дошли до самой Польши. Но во время одной из бомбежек ефрейтора убило, и Тонька-пулеметчица снова осталась одна.
Перед ней стоял нелегкий выбор: либо идти с немецкими войсками дальше на запад, в Германию, либо, замаскировавшись под бежавшую из плена санитарку, возвратиться на восток, в СССР — авось ее никто и не узнает! Главное, миновать Брянщину и особенно поселок городского типа Локоть, где карательницу знала каждая собака. И Тоня как не парадоксально решила повернуть в сторону наступающей Советской Армии. Это был весьма нестандартный и рискованный ход, но именно он позволил Макаровой прожить еще сорок лет на свободе. Ей поверили в НКВД, и она снова очутилась в Красной Армии. Ее отправили служить в Кенигсберг, в военный госпиталь. Там Тоня и познакомилась со своим будущим мужем, раненым фронтовиком Гинзбургом и после замужества взяла его фамилию.
Жизнь для Антонины Макаровой началась с чистого листа. Никто не знал о ее предательстве и преступном прошлом. Теперь она снова стала типичной советской гражданкой. Как все гражданки СССР она работала на производстве, ходила на демонстрации, субботники, в дом культуры на танцы, вела общественную работу, читала советские газеты и смотрела кино. В том числе и свой любимый фильм «Чапаев».
Потом Антонина родила двух девочек.
«Фронтовичка, герой производства», — с уважением говорили о ней народ.
Ее уважали, ценили. На фабрике, в семье. Муж ее очень любил. И дети. Тоня была в то время счастлива. Она жила заново. Словно и не было того позорного и страшного прошлого. Макарова просто вычеркнула его из своей памяти. Всевышний дал ей новый шанс, и она им воспользовалась. Теперь у нее была настоящая полноценная семья, заботливый супруг, хорошие детки, она уважаемый всеми человек и живет полноценной и насыщенной жизнью счастливой советской женщины.
Но… дав Антонине много лет новой жизни в другой ипостаси, Бог все-таки, в конце концов, решил призвать карательницу к ответу за ее нацистские преступления.
«Ее действительно ничто не мучило, не тревожило. И только в последний год, говорит, что-то начало беспокоить, сниться что-то нехорошее стало…» — рассказал Петр Головачев. — «На улицах городка чудились тени из ее прошлого — но она ничего не подозревала. Лишь тревожно спала».
Попрощаться после ареста Макарова ни с кем не успела. Потом ее супруг и дети узнали о Тоньке-пулеметчице. Муж долго не мог поверить в невероятную и чудовищную правду. Его жена — нацистский преступник?! Каратель и враг народа?! Быть не может!!! А когда поверил, то забрал детей и навсегда покинул город.
Летом 1978 года Макарову привезли специальным конвоем в Локоть. Местные жители те, что выжили в войне, ее сразу опознали. Хотя она постарела, пополнела, носила очки в тяжелой роговой оправе, но она была узнана. По жесткому колючему взгляду и угрюмой складке на лбу. На очную ставку с Макаровой местные жители шли неохотно. Многие даже через столько лет боялись жестокой фашистки Тоньки-пулеметчицы.
Потом был следственный эксперимент. Ее привезли к бывшей Локотской тюрьме — конюшням конезавода. Преступница, опустив глаза, обреченной и усталой походкой прошла пятьсот метров от тюрьмы до места расстрелов. Там она подробно рассказала следователям, как она убивала пленных.
На допросах в июне 1979 года Макарова дополнила свои показания:
«Я расстреливала заключенных за тюрьмой, примерно в пятистах метрах от тюрьмы, у какой-то ямы или траншеи. По команде кого-либо из начальства я или ложилась за пулемет, или становилась на колени и производила стрельбу из пулемета по обреченным, стреляла до тех пор, пока не падали все… Все заключенные были для меня одинаковы. Менялось только количество, остальное было как обычно: мне приказывали расстрелять группу, на место расстрела кто-либо выкатывал мой пулемет, по чьей-либо команде я ложилась за пулемет и стреляла, а после я уходила с места расстрела. Обстоятельства расстрела я старалась не запоминать… А людей? Я их не знаю, они меня не знают, деньги, главное, платили. А война все спишет…»
Выходит, жизнь не списала. И решила посчитаться с Тонькой-пулеметчицей. В ходе следствия официально была доказана причастность Антонины Макаровой к расстрелу только 168 человек. Но и этого количества загубленных душ хватило для того, чтобы вынести подсудимой Антонине Макаровой-Гинзбург весьма суровый приговор. Ее судили в Брянске и приговорили к расстрелу.
На Руси смертная кара впервые появилась в 1398 году и зафиксирована в Двинской уставной грамоте. Великий царь Петр I распорядился наказывать смертной казнью за 123 состава преступления.
При Советской власти в 1947 году смертная казнь была отменена, но в начале 50-х ее возродили. К исключительной мере наказания приговаривали за умышленные убийства при отягчающих обстоятельствах, за групповое изнасилования, повлекшее за собой смерть потерпевшей, за дезертирство, шпионаж, измену Родине, а с начала 60-х годов — также за экономические преступления и хищения в крупных размерах.
Наша «героиня» Антонина Макарова-Гинзбург тоже удостоилась смертной казни. За предательство Родины, мародерство, массовые убийства при отяжеляющих обстоятельствах своих же соотечественников и за другие военные преступления.
Наступавший 1979 год был объявлен Годом женщины. Макарова ждала ответа на прошение о помиловании, но ей отказали.
Из зала суда приговоренную Антонину Гинзбург увезли в автозаке в тюрьму отдельно от других. В СИЗО ее обыскали, остригли наголо и переодели в тюремную робу, где горизонтальные широкие серые полосы чередовались с темно-серыми. Зэчка была подавлена и заторможена: медленно двигалась, не сразу отвечала на вопросы, а иногда их вообще не понимала. Ее поместили в одиночную камеру. Теперь она была в шкуре тех людей, которых она расстреливала.
И вот теперь для Антонины Макаровой небо стало в клеточку, а жизнь в полосочку. Кругом — четырехметровый забор с колючей проволокой. На цепях под проволоками — псы натасканные, лютые. На вышках — солдаты-вэвэшники с автоматами. И не сбежать горемычной предательнице Родины никуда и не скрыться.
Дни для зэчки Макаровой потянулись унылой чередой. Она вспоминала школу, начало войны, Вяземский котел, первый плен, второй, свои военные «подвиги», «Локотский будуар», как она пробиралась с Федчуком по брянским лесам, как развлекалась в клубе с немцами. Прокручивала в голове и вторую свою жизнь. Словно отматывал киноленту назад.
Все-таки предчувствие не обмануло ее: за ней следили. И все-таки нашли. Надо было бы ей тогда не возвращаться в СССР, остаться где-нибудь в Европе. Может, была бы до сих пор жива.
Говорят она предатель, изменник родины. А Сталин разве не предатель? Кинуть миллион жизней на закланье в Вяземский «котел» — и совесть не болит? Ему и его генералам было наплевать на таких, как Тоня Макарова. Лишь бы самим остаться целыми. На их орденах и медалях — кровь сотни тысяч людей. А ей хотелось жить. Очень хотелось жить. Им этого не понять.
Антонина подала снова прошение о помиловании, но ей отказывали. Она написала очередное письмо и ждала с надеждой положительного ответа. Лишив жизни почти около 1500 человек, она цеплялась за свою единственную жизнь. Ее снова посетило забытое чувство. Страх за свою жизнь. Как тогда в 41-ом, когда она панически боялась умереть. Но как не страшилась Макарова умереть, она старалась утешить себя мыслью, что все-таки прожила на земле целых 58 лет, а ведь могла закончить свою жизнь и в 21 год.
Макарову в тюрьме никто не навещал. И вот наступило 11 августа 1979 года.
…Тишину просторной комнаты вдруг нарушил телефонный звонок. Прокурор, надзирающий за местами лишения свободы, в домашних тапочках и халате снял трубку. Звонил начальник местного СИЗО:
«Здорово, Михалыч! — бодро поприветствовал прокурора «кум».
«Привет, Федорович. Что случилось?»
«Сегодня для тебя работенка есть. Машину уже выслали».
«Понятно, а я хотел сегодня отдохнуть. Но ничего не поделаешь, буду ждать».
Михалыч тяжело вздохнул и начал облачаться в синюю форму с полковничьими погонами. Не удалось ему сегодня расслабиться: попить коньячка, посмотреть любимое кино и поспать. Вместо этого будет уже другое «кино», страшное и ужасное. И будет и алкогольное расслабление. Только уже под водочку и после пережитого стресса. Михалыч не любил эти мероприятия, но работа есть работа. Никто кроме него ее не выполнит.
Приехал «рафик» с затемненными стеклами и темными занавесками на окнах. Шофер просигналил. Прокурор выглянул в окно, закрыл дверь на ключ и спустился с третьего этажа вниз. Сел в машину. По пути немногочисленная компания прихватывала представителя ОИЦ (оперативно-информационного центра УВД) и поехала в СИЗО. Минут чрез тридцать добрались до тюрьмы. Машина въехала на территорию изолятора без всякого осмотра.
Представители пенитенциарной системы дружно спустились по лестнице в полуподвальное помещение. Помещение состояло из двух комнат. Одна комната — обычная. Со столом, стульями, с линолеумом. Другая — пустая с бетонным полом, покрытым железными листами.
Михалыч сел за стол. Полистал личное дело смертницы. В деле были приговор суда, отказ в помиловании, другие документы. Рядом находились начальник СИЗО, представитель ОИЦ, медик. И… знакомый капитан с непроницаемым лицом. Мало кто даже из работников СИЗО догадывался, что это человек работает исполнителем смертных приговоров. Таких на тюремном жаргоне называют «палачами» или «стрелками». Ему и контролерам за расстрельные мероприятия доплачивали по секретной ведомости. Только главный бухгалтер знал о ней. Этим людям к основному отпуску добавляли еще 15 дней. А раз в полгода — еще одно месячное денежное содержание (полный оклад и за звание). Прокурор знал капитана как нормального, порядочного и ответственного человека. До него был другой, старший лейтенант, тот вроде умом тронулся после увольнения. Не выдержал. А этот молодец. Проверенный, надежный офицер. Доброволец. И крышу не срывает. Делает свою работу на совесть.
В то время исполнители порой не знали, кого и за что они лишают жизни. Но те не менее были горды тем, что именно их привлекают к такому ответственному делу. Тогда моральные и идеологические мотивы превалировали над материальными и карьерными. А этот капитан был сама надежность!
Михалыч снова склонился над толстой папкой с бумагами.
«Да-а, предатель Родины, значит… Туда ему и дорога…» — лишь произнес прокурор.
Все молча кивнули в знак согласия.
…В это время дверь в одиночную камеру отворилась. Туда заглянул конвоир. На топчане лежала, свернувшись калачиком, женская фигура.
«Гинзбург, к начальнику тюрьмы! Собирайся! Да поживее!» — донеслось до арестантки Макаровой.
Пожилая женщина откинула одеяло и неохотно поднялась со скрипучей кровати. Водрузила на нос очки в тяжелой роговой оправе, надела стоптанные черные ботинки. Бросила сожалеющий взгляд на надорванную пачку «Беломора»: эх, не успела покурить, и вышла в тюремный коридор. Там стоял еще один надзиратель с хмурым лицом. Макарова развернулась к стене…
«Стоять! Руки за спину!..» — крикнул кто-то за спиной арестантки.
Макарова слегка нагнулась и вытянула руки назад. Один конвоир закрыл дверь в камеру, а другой защелкнул на запястьях Антонины наручники.
«Вперед иди», — приказали ей.
Она пошла по длинному коридору. За ним двигалась, гремя ключами, тюремная охрана.
«Все, это конец!» — вдруг подумала Макарова — «Сейчас выстрелят в затылок».
И вся внутренне съежилась. Сердце йокнуло в зэковской груди. Антонина внутренне приготовилась к смерти. Теперь только она поняла, что чувствовали тогда те люди, которых ставили полицаи перед ее пулеметом. Она ждала характерного металлического звука от передернутого затвора. И замедлила шаги… Но в нее не выстрелили.
«Шевели копытами, заключенная Гинзбург, чай не на Первомайском параде идешь!» — кто-то грубо подтолкнул ее в спину.
Арестантку вывели на улицу. Дальнейший маршрут проходил по коридору между режимной частью тюрьмы и административной. Макарова расслабилась. Пока ее не убили. А что дальше? Куда ее ведут?
Через сто шагов ее завернули в подвал. Там — длинная лестница вниз. А теперь направо… И вот Тоня-пулеметчица очутилась в комнате, где сидел народ в погонах. Капитан, увидев арестантку, вдруг встал и, не проронив ни слова, вышел из комнаты. Прокурор, оторвав взгляд от дела, внимательно посмотрел на заключенную… Его голос зазвучал монотонно и официально.
«Назовите, пожалуйста, вашу фамилию, имя, отчество, год и место рождения. По какой статье осуждены, кто родители, семейное положение. Говорите внятно и четко».
Антонина заученным текстом ответила на все вопросы. Прокурор кивнул: мол, все точно, эта та самая Антонина Макарова-Гинзбург, чье дело лежит у него на столе.
«Заключенная гражданка Гинзбург, к сожалению, ваше прошение о помиловании отклонено…» — отвел взгляд прокурор.
Макарова обречено понурила голову.
«Подпишите, что вы ознакомлены. Вот здесь, здесь и здесь…»
Ей сняли наручники. Зэчка, ничего не соображая от расстройства, не глядя, подписала все бумаги.
«Но… в соседней комнате сидят люди из Верховного Совета — они дадут вам ручку, бумагу, и вы можно еще одно прошение написать…» — утешил ее прокурор.
Антонина слегка оживилась.
«Товарищи проводите ее в соседнюю комнату» — обратился прокурор к конвоирам.
Те согласно кивнули. Макарова заложила руки за спину. Ее вывели из комнаты и отконвоировали в соседнюю. А там за дверью уже стоял исполнитель — капитан. Зеленая металлическая дверь с лязгом отворилась, и Макарова шагнула вперед… На миг недоумение промелькнуло в ее голове:
«А где же комиссия Верховного Совета?…»
И только она успела подумать, как тут же раздался оглушительный выстрел. 9-ти миллиметровая пуля попала ей прямо в затылок, вырвав клок кожи и часть волос. Кровь брызнула из раны. Макарова упала вперед. Очки слетели с носа и разбились. Капитан подошел к поверженной узнице и произвел контрольный выстрел в голову. Желтая гильза, вылетев из ПМ и немного повращавшись в воздухе, звякнула об железный пол.
Зашел медик, констатировал смерть заключенной. Появились и другие работники СИЗО. Собрали в пакетик роговую оправу и разбитые линзы, пустые гильзы, бинтом перемотали простреленную голову, а водой из шланга смыли кровь в сливное отверстие…
Пока оформлялись документы о приведении приговора в исполнение, младшие по рангу контролеры сбегали в магазин. Оказывается, на эту акцию — расстрел — выделялась определенная сумма. Гонцы купили водки, колбасы, хлеба, консервов. Сотрудник ОИЦ уже сделал отметку в своих бумагах и забрал личное дело. Потом он уведомит родственников, что человека уже нет в живых.
Пока труп Макаровой остывал в одной комнате, в другой за столом собралась вся исполнительная бригада. Нужно было снять стресс от данного мероприятия. Откупорили водку и разлили по стаканам.
Прокурор первым поднял стакан.
«Порядочной сволочью она была», — начал Михалыч. — «Убийца, предатель, сколько людей расстреляла, но… вот и ее расстреляли тоже. Нет этого… Человеком ее трудно назвать, назовем «особой». В общем, нет уже этой особы уже на нашей земле многогрешной. Ушла она в мир иной. Людской суд закончился. Но там будет еще и Небесный суд. Хоть я и атеист, но думаю, ей там, в царстве мертвых тоже несладко придется. Да и шут с ней. Да, я не спорю, она монстр в женском обличии, но все же — живое существо. Было живое…Так что за упокой раба царства небесного Антонину…»
Все выпили, молча, не чокаясь. Водка щедро полилась в стаканы. Стресс уходил под натиском расслабляющего мозг и тело алкоголя. Затем начались байки и рассказы за жизнь.
«Я в одном СИЗО работал в лесистой Мордовии. Стрелял этих… из мелкокалиберной винтовки. Убойная сила Токарева и Макарова очень большая, а расстояние близкое — двадцати-тридцати сантиметров. После мелкашки даже выходное отверстие не всегда оставалось… — откровенничал с прокурором капитан.
«А вот у меня случай был на одной зоне…» — не отставал от капитана Михалыч и поведал тому свою байку про лагерную жизнь.
Через часа два исполнительную бригаду развезли по домам. В такой день можно было не возвращаться на работу. А нашу «героиню» положили в сосновый гроб и, загрузив в грузовик, отвезли на загородное кладбище. Там на безымянном участке с пронумерованными деревянными и металлическими табличками и нашла свой последний приют Локотский монстр — Антонина Макарова…
В Локте и поныне существует яблоневый сад Великого князя Михаила Романова. Работает и местный конезавод. Говорят, его выкупил «Газпром». В стойлах конюшен мирно стоят племенные лошади. Гнедые, рыжие, вороные, в яблоко. Тракененской, русской, ганноверской породы. Жуют сено, пьют водичку. Ждут, что когда-то их купит какой-нибудь состоятельный бизнесмен или олигарх. Скачки — вот новомодное и весьма дорогостоящее увлечение элиты российского бизнеса. Говорят, в настоящий момент общая численность лошадей в заводе составляет более 200 голов. По итогам работы Локотской конный завод многократно признавался лучшим в России. ЗАО «Конный завод «Локотской» не только разводит лошадей, но и реализует даже глубокозамороженную сперму (производство Франция) жеребцов-производителей рысистой французской породы, лицензированных в Европе.
В общем, жизнь на заводе продолжается. И ничего там не напоминает о страшных событиях глубокой давности. Стены конюшен по сто раз крашены, выбелены. Они не сохранили ни надписей, ни следов преступления, ничего. Будто и не находились в этих стойлах измученные, но не покоренные фашистами советские люди. Будто и не было Тоньки-пулеметчицы, не было войны. Также и семьдесят два года назад сквозь решетки окон струиться рассеянный свет, пыль поднимается вверх и играет в лучах солнца, хрустит под ногами овес.
Тихо и недвижно стоят лошади. Рыжие, гнедые, вороные. Русской, верховой рысистой, ганноверской породы. Жуют сено, пьют водичку.
Будто то и не было войны…
Спустя двадцать пять лет, после того как Тоньку-пулеметчицу разоблачили, журналисты встречались с ее родными и близкими. Родственники предательницы прожили жизнь полную позора и горечи, их преследовали жуткие болезни, и они страшно умирали, на них косились окружающие, их осуждали. Хотя они и не были виноваты перед людьми за преступления Тоньки-пулеметчицы.
«Развалилось как-то все сразу», — говорит ее дочь, которой сейчас столько же, сколько было ее матери, когда за ней пришли. — «Боль, боль, боль… Она же четырем поколениям жизнь испортила… Вы хотите спросить, приняла бы я ее, если бы она вдруг вернулась? Приняла бы. Она же мать… А я вот даже и не знаю, как мне ее вспоминать: как живую или как мертвую? Вы не знаете, что с ней? Ведь по негласному закону женщин все равно не расстреливали. Может, она и жива еще где? А если нет, то вы скажите, я, наконец, свечку пойду, поставлю за упокой ее души».
Но кто ей скажет теперь, что с ее матерью и где она похоронена. Это тайна за семью печатями. Локотский монстр и каратель — Антонина Макарова — навсегда вычеркнута из людской памяти.