Середина XVIII-го века.
Юг Франции.
Время правления короля Людовика XV по прозвищу Возлюбленный.
Недалеко от замка графа де Сез.
Зловещая ярко-желтая луна освещала лесную поляну. Ночную тишину нарушало лишь уханья филина и стрекот цикад.
Зловещая фигура в капюшоне воткнула гвоздь в правую ладонь молодой крестьянки и стукнула со всей силы по нему молотком… Острый и длинный гвоздь пробил девичью руку и вошел в шершавый и смолянистый сосновый ствол. Жертва закричала от боли, но, к сожалению, девушку никто не мог услышать в лесу, тем более у нее во рту был кляп. Она лишь дико замычала, и слезы брызнули из округлившихся глаз. Когда второй гвоздь вошел в левую ладонь — девушка потеряла сознание. Маньяк не спеша разжег костер. Он не торопился расправляться с жертвой: ему хотелось ее немного помучить.
Злодей подошел к девушке, развязал узел на шнуровке, которая скрепляла лиф платья, и обнажил две упругие выпуклости. Затем ножом распорол подол платья посередине. До самого живота. Подоткнул две половинки грубой материи наверх — и теперь другие женские прелести предстали перед его взором. Но маньяк не планировал насиловать жертву, он придумал для нее нечто изощренное.
Он выхватил из костра начинавшийся гореть сук и, обернувшись к жертве, вдруг ткнул им в нежную грудь. Девушка от жуткой боли очнулась, но после повторного прижигания отключилась. Запахло горелым мясом. Садист был явно доволен своей затеей. Это только начало пытки. А теперь продолжение… Злодей противно ухмыльнулся и сунул раскаленный сук между девичьих ног. Бедняжка снова пришла в себя, но… неожиданно умерла от болевого шока! Голова ее бессильно упала на грудь, и девушка затихла. Маньяк был явно разочарован скорой смертью своей жертвы. Кошка еще вдоволь не наигралась мышкой. Только лишь придушила немного — а она раз и погибла!
Жаль…
Где-то за деревьями послышался топот лошадиных копыт и лай собаки. Ехал какой-то всадник. Возможно, это был охотник. Маньяк не стал искушать судьбу и спешно покинуть место преступления.
На следующий день местные жители нашли распятую на сосне молодую крестьянку и ужаснулись: под разрезанным платьем на ее теле остались следы пытки огнем, а неподалеку чернело пепелище потухшего костра. Люди стали гадать, кто же мог учинить такое злодеяние.
Оборотень?! Лесной монстр?! Ведьма?!
Вампир?!
Или человек-убийца?!
Вскоре с угрожающей частотой стали пропадать без вести или погибать мучительной смертью другие молодые женщины и девушки, как крестьянки, так и дворянки. Неизвестный маньяк не прекращал охоту на представительниц слабого пола, причем выбирал самых симпатичных и хорошеньких. Все думали, что это оборотень и прозвали его почему-то «Французская Волчица».
Однажды в реке выловили утопленницу. Это была симпатичная молоденькая белошвейка, у которой недавно случился бурный роман с графом Франсуа де Сезом. И самое главное на шее несчастной жертвы висел серебреный крестик, подаренный знатным любовником.
Хозяин здешнего замка — граф Франсуа де Сез — привлекательный сорокалетний брюнет с благородной осанкой и с жизнерадостным веселым нравом любил покутить, модно и щегольски одеться и обожал женское общество. Он был отчаянным донжуаном. Часто он говорил своей жене графине Женевьеве де Сез, что отправляется якобы на охоту, а на самом деле посещал своих обворожительных любовниц, простолюдинок, так и дворянок. Графиня интуитивно чувствовала, что здесь что-то не так, слишком часто муж уезжал на охоту, но факт измены она не могла доказать. А слухи? Стоит ли им верить? Да и мало что народ болтает.
Когда число жертв перевалило за двадцать, народ зароптал. Особенно, женщины. Они устали жить в ужасе и страхе за свою жизнь и жизнь своих дочерей и близких. Юг Франции был готов устроить бунт, если столичные власти не предпримут решительных мер по поимке душегуба-садиста. Из Парижа были присланы королевские драгуны и опытный полицейский сыщик Обертэн.
Но не прошло и пяти дней как случилось новое преступление.
…Обертэн снял шляпу и озадачено протер платком вспотевший затылок. Он внимательно осматривал мертвое тело красивой девушки. Ей было всего лет семнадцать. Какой-то изверг сбросил ее в колодец, и она захлебнулась в воде. Хотя может ее сначала убили, а потом сбросили в колодец? Все может быть.
Сыщик присел на корточки и внимательнее пригляделся к покойнице, особенно к области ее шеи. Хм… так и есть. Ссадины. По-научному это называется — странгуляционная борозда Кто-то душил ее. Но чем? Руками, веревкой, чулком? Или ее повесили на дереве, а потом вынули из петли? Ведь выраженность борозды зависит от материала, из которого была изготовлена петля, и степени повреждения кожи. Борозда от полужесткой петли более глубокая, границы ее хорошо очерчены. Жесткая петля всегда формирует глубокую борозду. Нет, это не подходит по описанию и характеру ссадин. Здесь странгуляционная борозда выражена слабо, с крайне нечеткими контурами, мало отличается от обычного цвета кожных покровов, имеет несколько желтовато-серый оттенок. Это значит от мягкой петли. Выходит, жертву душили, чулком? И вполне вероятно, что ее собственным. Чтобы подтвердить свою догадку Обертэн чуть задрал подол женского платья: так и есть на правой ноге не хватает чулка. Видимо этим чулком убийца и задушил девушку, а потом уже сбросил ее в колодец.
Итак, причина смерти ясна.
Обертэн достал из саквояжа рабочие перчатки, надел их.
«Господи, ежели ты в сей час взираешь на меня с небес, то прошу, прости меня за сей грех, — промолвил сыщик и, ослабив шнуровку лифа, оголил грудь убитой.
Так и есть, следы прижиганий на груди, как в случае с крестьянкой, распятой в лесу. Значит, девушку перед смертью пытали.
Обертэн завязал лиф. К сыщику подошел его помощник Жан.
«Сударь, я выяснил нечто любопытное…» — сказал подручный.
«Ну…»
«Ее зовут Жюли. Она дочь галантерейщика Гийома Жиресса. Люди горят, что она встречалась… С кем бы вы думали?…»
«Ну, не тени кота за хвост, говори».
«С графом Франсуа де Сез!»
Обертэн радостно воскликнул:
«Есть! Все совпало! Крестик, найденный на шее утопленницы- белошвейки Антуанетты принадлежал тому же Франсуа де Сез! Он и есть убийца своих любовниц! Срочно едем к нему в замок арестовывать. И возьми конных драгун в подмогу. Вдруг он окажет решительное сопротивление! Ах, нет, сначала отправимся к городскому судье за разрешением».
Вскоре судья, выслушав доводы Обертэна, приказал незамедлительно арестовать графа и заточить в крепость. Его жена — Женевьева де Сез — была вне себя от горя. Она так любила своего мужа, что расставание с ним было для нее подобно смерти.
Зловещие тучи правосудия и людской молвы сгустились над графом. Но Франсуа упорно отрицал свою причастность к гибели любовниц и клялся всеми святыми, что никого из них он даже пальцем не тронул. Но Обертэн чувствовал, что на сей раз он поймал госпожу удачу за хвост — улики и факты были на лицо! Поэтому он ни на минуту не переставал наседать на насильника-графа, вынуждая того чистосердечно признаться в своих злодеяниях. Но аристократ оказался крепким орешком: граф не хотел сознаваться в том, чего он якобы не совершал. Тогда Обертэн усилил давление на подозреваемого.
«Ваше сиятельство, — заявлял он — Не угодно ли вам рассказать, да подробнее, как вы лишали жизни своих жертв. Допустим, как вы утопили белошвейку Антуанетту в реке. Или Жюли Жиресс в колодце…»
Дворянин гневно прервал сыщика:
«Сударь, соблаговолите умерить свой ищейский пыл! Еще раз вам повторяю: не убивал я никого, не убивал! Слышите, милостивый государь?! Не убивал!!! Ваши надуманные обвинения — это просто чудовищный бред! Скажите, отчего я обязан умерщвлять тех людей, которые доставляют мне физическое наслаждение и радость?! Тех людей, которые мне безумно нравятся?! Я дарил им цветы, дорогие подарки, украшения и свою нежность. Так зачем мне их убивать?! Так что ваши измышления, господин Обертэн, явно противоречат здравому смыслу. Не так ли?!..»
Обертэн с сомнением покачал головой.
«Вы умерщвляли, граф, своих любовниц, дабы никто не узнал о ваших похождениях. Тем более ваша жена. А подарки в силу своего корыстолюбия и расчетливости вы забирали обратно…»
«…Какая чудовищная ложь?!» — воскликнул де Сез.
Но сыщик даже бровью не повел.
«…Только в одном случае вы, милостивый государь, дали промах: запамятовали снять крестик с шеи несчастной белошвейки».
Граф запылал гневом.
«Бред! Неслыханный бред! Я убивал своих любимых?! Чудовищное обвинение! Господи, ты видишь, что твориться на нашей земле?! Не дай свершиться нечестному правосудию!»
Но Обертэн по-прежнему не сдавался:
«Покайтесь, граф, вас же все равно казнят. Все улики, факты, доказательства, ваше сиятельство, против вас. И Всевышний вам уже точно не поможет. Уж он-то видел сверху все ваши злодеяния, оттого и не спешит к вам на выручку».
Но Франсуа по-прежнему не хотел ни в чем признаваться, и это слегка настораживало сыщика. Он, конечно же, мог формально подойти к этому уголовному делу. Ведь приказ столичных властей он с честью выполнил: убийца-насильник схвачен и скоро будет казнен. Так чего же еще желать доблестному Обертэну? Вскоре он приедет в славный город Париж, его, наверное, похвалят, наградят, поощрят энной суммой. Все вроде будет замечательно, но… Обертэн был действительно самым лучшим сыщиком во Франции, и подходил к работе всегда весьма профессионально и дотошно. И если он чувствовал, хоть какую-то заковырку в деле, он не закрывал его до полного прояснения.
Так и здесь, в деле графа де Сез. Что-то здесь не стыковалось и не сглаживалось. И это обстоятельство не позволяло сыщику прекратить расследование против маньяка благородных кровей. Плюс к тому же еще оставалось несколько дней до начала судебного процесса по делу графа.
Обертэн погрыз перо и задумался…
Слишком все гладко. Франсуа — донжуан и убийца. Донжуан это точно, но вот убийца… Спорный вопрос. Лишать жизни своих возлюбленных — это неразумно и противоестественно для повесы. Граф любит говорить о женщинах, восхищаться ими. Вряд ли такой ловелас будет убивать то, что ему дорого и вызывает восхищение. Но, а если предположить что де Сез сумасшедший? Не похоже. Общаясь с ним, Обертэн не заметил каких-то психических отклонений у дворянина. Речь его грамотна, а мысли здравые. Нет, здесь что-то не так…
Обертэн взял перо, обмакнул в чернильницу и принялся чертить что-то на листе белоснежной бумаги. Это была предполагаемая схема преступлений: кружочки-жертвы, кружочки-подозреваемые, кружочки-места убийств. От одной окружности к другой шли стрелочки, надписи, знаки вопроса, восклицательные знаки, цифры.
Сыщик пытался понять: кто же на самом деле убийца? Через несколько дней графа могут осудить и приговорить к казни. И если сыщик совершил ошибку, то пострадает ни в чем неповинный человек. Поломав голову над разными версиями, да так что она разболелась не на шутку, Обертэн отправился спать.
Утром следователь решил прогуляться по окрестностям южного городка, наслаждаясь солнечной хорошей погодой. И вдруг он увидел прелюбопытнейшую и забавную сцену. Кудрявый мальчик-сорванец, чумазый и плохо одетый, соорудил ловушку для птиц. Это была простая корзиночка, приподнятая вверх палочкой, к которой была привязана тонкая веревочка. Эта почти невидимая веревочка тянулась к кустам, где в засаде сидел проказник. Идея ловушки была проста: Недалекая птичка, привлекаемая халявной едой, заходит под корзиночку, начнет клевать зерно, а юный ловчий дергает за веревочку… Палочка вылетает из-под корзиночки, и она сверху накрывает бедное пернатое существо. Итак, птаха поймана и не может вызолиться из плетеной темницы, а удачливый охотник на седьмом небе от счастья! Сам Обертэн в детстве делал такие западни и ловил глупеньких и несчастных пташек.
Обертэн минут с пятнадцать наблюдал за сидящим в засаде мальчиком… и вдруг сыщика осенило! Есть отличная идея! А что если попробовать вот так?! Он стремглав бросился к лошади, вскочил на нее и поскакал в тюрьму к Франсуа де Сезу. Прибыв туда, сыщик снова принялся общаться с арестантом. И вот что Обертэн сказал благородному заключенному:
«Я знаю, ваше сиятельство, что вашу последнюю любовь зовут Мари. Ей девятнадцать лет. Я видел ее и понимаю вас, граф, как мужчина. В нее нельзя не влюбиться. Она прекрасна и свежа как распустившийся бутон розы. Она дочь ростовщика Филиппа Готена».
Франсуа де Сез ошеломленно посмотрел на сыщика.
«Да сие верно, Обертэн, ее зовут Мари, и она прекрасна как утреннее солнце или как… Помните, дорогой Обертэн, испанского пересмешника Лопе де Вега… «Собака на сене»… «Как роза, рдея изнутри и вся блестя росою зыбкой, глядит с пурпуровой улыбкой на слезы утреней зари, она в меня вперяла взгляд, залившись огненным румянцем. Так пламенеющим багрянцем ланиты яблока горят»… Вот такой розой для меня является прекрасная Мари… Но соблаговолите объяснить, сударь, вам-то какой интерес до оного обстоятельства?»
«Ваше сиятельство, есть интерес. Да еще какой! Не удивляйтесь, любезный граф, но я хочу устроить вам с ней тайное свидание. Здесь в тюрьме. Какова идея?!».
Знатный арестант еще больше поразился.
«Вот как?! Но с какой целью? Впрочем, если вы сие устроите, милый Обертэн, я буду вам так благодарен! Я заплачу вам хорошую сумму! Золотом, луидорами, пистолями! Чем хотите!»
Сыщик улыбнулся.
«Полно, граф, мне искренне жаль вас и… Считайте что я выполняю вашу последнюю просьбу. Ведь скоро вас казнят. И сие ужасно».
Франсуа в порыве нахлынувших на него чувств обнял Обертэна.
«Благодарю, сударь!» — воскликнул граф.
Сыщик выполнил свое обещание, и к графу в темницу провели юную Мари. После двухчасового свидания Обертэн лично отвез прелестницу Мари к ее отцу. Помощники сыщика через народ пустили слух о любовном свидании графа и дочери ростовщика. А сам Обертэн вместе со своими помощниками и пятью драгунами устроил засаду около дома юной красотки.
На следующую ночь сыщик увидел подъехавшую к дому ростовщика экипаж, запряженный четверкой лошадей. Из нее вышел аббат. Его лицо скрывал накинутый на голову черный капюшон. Когда Мари вышла из дома и села в карету со священнослужителем, Обертэн и его компания последовали за ними. На опушке леса карета остановилась. Фигура в черном выволокла из экипажа бесчувственную Мари (видимо, в карете маньяк избил ее до полусмерти) и поволокла в лес. Сыщик, помощники и драгуны последовали за ней. Злодей остановился и, достав веревку, накинул на шею бедняжки петлю. Он явно собиралась удавить девушку, но это не входило в планы Обертэна. Он со своей компанией кинулся на помощь девушке. Злодей бросилась бежать, но его повалили на землю и скрутили.
«Именем короля вы арестованы!» — торжественно воскликнул сыщик.
Когда аббата подняли с земли, и чей-то факел осветил его лицо, все ахнули от удивления.
Перед ними стояла… некто иная как сама Женевьева де Сез!
«Графиня?» — растерянно произнес сыщик. — «Что вы тут делаете? Соблаговолите ответить».
Неужели она решилась на убийство, чтобы отвести все подозрения от мужа? Но графиня хранила молчание и не отвечала на вопросы. Ее отвезли в тюрьму. Вместе с ней отвезли туда и кучера экипажа — слугу графини Жана. Только в присутствии судей и главного свидетеля — Жана — графиня Женевьева де Сез призналась, что всех несчастных женщин она убила из чувства мести и жуткой ревности. Властная аристократка рассказала, какими жестокими и изощренными способами она уничтожала соперниц. Женевьева де Сез вела двойную жизнь, умело перевоплощаясь то в монаха, то в аббата, то в простолюдина. Она была непревзойденной актрисой, которая коварно скрывала злобу и холодный расчет под маской добропорядочной и покладистой жены. Кто бы мог подумать, что графиня де Сез и есть настоящая убийца местных красавиц!
Когда ее муж узнал о том, кто на самом деле лишал жизни его любовниц, то впал в шок. А затем он потребовал немедленного свидания с супругой-убийцей, но ему было решительно отказано.
Чтобы совершать преступления подобные тем, что совершала графиня, недостаточно быть хорошей актрисой или хладнокровным убийцей, надо быть еще к тому же весьма расчетливым и умным человеком. Разрабатывать целые спецоперации по устранению более юных конкуренток за мужнюю любовь — это не каждой женщине дано! А Женевьева де Сез была неплохо образована до того времени.
Тогда важными центрами женского образования во Франции являлись монастыри. При них существовали школы, где вместе с готовившимися к пострижению девушками обучались и те, кто намеревался возвратиться в светское общество.
В период с 1590 по 1640 года во Франции превалировала идеологии католицизма. Для того чтобы охватить ею как можно больше людей, самые главные и влиятельные адепты веры поставили пред собой три конкретных задачи: реформировать вероучение, проповедовать его и обучать ему заблудших душ. Последнюю задачу — педагогическую — идеологи католицизма возложили на растущие как грибы после дождя христианские организации, такие как: ордена иезуитов, бенедиктинок, визитандинок, урсулинок и капуцинок. Вот они-то и стали центрами образовательной деятельности и оплотом католической веры. Всего к 1711 году на территории Франции было основано 38 религиозных образовательных организаций орденов. А при них — монастырские школы. Теперь вопросами женского воспитания и содержания образования занимались эти учреждения. Туда дворяне охотно отдавали своих прелестных дочек, дабы они получали хорошее образование и росли в атмосфере целомудрия и покорности богу.
Родители Женевьевы решили тоже не отставать от современных веяний и отдали свою прелестную дочку в подобную школу. Это учебное заведение находилась при монастыре ордена капуцинок. Юная Женевьева с успехом постигала школьные предметы, была усидчива, внимательна, трудолюбива, целеустремленна, читала крупнейших теологов и педагогов того времени: Иеронима, Иоанна Златоуста, Пьера Дюбуа, Филиппа Наваррского, Ратхера Веронского, Винсента Бове, Эгидия Римского, Жоффруа де ла Тур Ландри и др.
Самым любимым автором для Женевьевы в то время стал живший в IV–V веках Иероним Стридонский (настоящее имя — Софроний Евсевий Иероним) — церковный писатель, аскет, создатель канонического латинского текста Библии (почитается и в православной и в католической церкви как святой).
Его система женского воспитания и обучения пользовалась огромной популярностью на протяжении нескольких веков и была включена в педагогические системы, представленные в трудах Винсента Бове, Ф. Фенелона и Ш. Роллена.
Иероним главной целью воспитания женщины считал воспитание души. Для этого он разработал целую методику обучения. В нее входило наглядное обучение чтению и письму с параллельным с обучением истории, святому Писанию, греческой поэзии и латыни. Он призывал к активному участию матери в обучении девочки, скромности учениц в одежде, еде, мыслях. Нравственное воспитание девочек осуществлялось через чтение религиозной литературы, для чего Иеронимом был разработан целый комплекс книг и программ для их усвоения.
В своей знаменитой рукописи «О сохранении девственности» («Письма к Евстохии») он призывал учениц смолоду беречь свою честь и отдать ее лишь любимому человеку, а если это не произойдет, то дать обет безбрачия.
Иероним несколько противоречит себе. Героине письма — Евстохии — он советует избегать каждого встречного из мужчин, дабы сохранить свою непорочность. Но если она будет следовать этому совету, то, как тогда как она найдет своего принца на белом коне? Или кто-то где-то ее нечаянно увидит, внезапно влюбиться и жениться на ней? На вечно молчаливой (не немая ли она с рождения?) и вечно прячущейся от его внимания (не в своем ли она уме?) монашке. Так что ли выходит? Но это Иеронима мало беспокоит, главное провозглашать якобы прописные истины.
«Избегай и мужчин,…с отращенными наподобие женских волосами, с козлиной бородой, в чёрном плаще», — также вещал богослов.
Иероним предостерегает Евстохию не только от мужчин, но и от некоторых женщин — от тех, «которые хотят казаться, но не быть девами» от вдовиц, которые «ходят, подняв голову и игривыми шагами», и в то же время «принимают некоторое питие для бесплодия», а другие «принимают лекарства для вытравливания плода, при этом и сами умирают и отправляются в ад, виновные в трёх преступлениях — в самоубийстве, в прелюбодеянии, в детоубийстве ещё не рождённого чада». Евстохии следует сторониться некоторых вдов, ведущих неправедный образ жизни: «у вдов раскраснелись щёки, разгладились морщины так, что легко понять, что они не потеряли, но ищут мужей. Весь дом полон ласкателями, полон пиршествами». Не рекомендует Иероним своей ученице встречаться также и со светскими дамами: «Учись в этом случае святой гордости: знай, что ты выше этой знати». Опасны и те, кто внешне выглядит более благообразно, чем есть на самом деле: «Траурное платье, пояс из грубой ткани, руки и ноги не вымытые, — один живот, так как его не видать, наполнен пищей».
Другой ученый — Филипп Наваррский — в своем богословском сочинении «Четыре возраста человека», как истый крестоносец, был не очень высокого мнения о представительницах прекрасного пола, особенно молоденького возраста. Воспитанием девочки, девушки, по мнению ученого должен был заниматься вначале отец, а затем муж. А долг женщины состоял в том, чтобы повиноваться отцу, мужу, быть стыдливой, скромной, не проявлять самостоятельности даже в делах благотворительности. И в том случаи если девушка не собиралась стать монахиней, то ее не следовало обучать ни чтению, ни письму, ни счету, а лишь ремеслу.
В отношении вопросов женского воспитания французская образовательно-воспитательная системаосновывалась на библейских текстах, а именно Послании к Ефесянам св. апостола Павла (Гл. V, стихи 2224), где говорится «Жены, повинуйтесь своим мужьям».
В XVII веке во Франции появилось новая форма реализации общественных устремлений женщин — салон. Первый открылся в Париже в 1617 году. Хозяйкой его являлась мадам де Рамбуйе. В салон она приглашала различных ученых, деятелей искусств, писателей для обсуждения актуальных проблем. Разговор тет-а-тет запрещался, хозяйка салона выбирала тему для дискуссии и руководила ею. Наиболее значительными салонами в то время были салоны мадам де Жофрен, мадемуазель Д'Эпине, мадам Неккер, мадам дю Деффан и др.
Женевьева как губка впитывала в себя доктрины и концепции богословов, ученых, церковных деятелей о том, как правильно вести себя в этом мире и как быть достойной женщиной и женой.
И вот школа окончена. Женевьева покидает монастырь, возвращается домой — и сразу попадает в светское общество!
И вот первый в ее замке бал — и она в шоке! Она растеряна, смущена, напугана. И было от чего! Она окунулась с головой в совершенно другой круг. Здесь царили другие нравы, другие убеждения, другие манеры, другое поведение. Данный мир был полной противоположностью тому миру, где она до сих пор пребывала. К тому миру, к которому так долго и усердно приучали и призывали святоши-наставники. И ее доселе взращенные католической религией добродетели — строгое закрытое воспитание, аскетизм, богобоязнь. созерцание, скромность, невинность — все это трещало теперь под натиском мирских соблазнов. Женевьеве было нелегко. Тем более «плод» — юная дворянка — уже поспел и истекал соками любви и самых нескромных желаний, настойчиво призывая кого-нибудь «надкусить» его. Но на мужчин — потенциальных первооткрывателей ее «самого святого», она настороженно смотрела, рассматривая почти всех соблазнителями, и согласно Иерониму хранила свою девственность для будущего мужа. Поэтому сочный, и созревший плод — Женевьева — был до поры до времени цел и даже ни разу никем не попробован.
И вот появился он — ее первый мужчина! Красавчик и соблазнитель Франсуа де Сез! Бывшая капуцинка ему сразу приглянулась, и он, не теряя даром времени, атаковал предмет вожделения по всем законам мужского соблазнения, но девушка была неприступна как крепость. Но это так казалось. Даже не смотря на то, что ее бывший кумир Иероним призывал избегать мужчин «с отращенными наподобие женских волосами, с козлиной бородой и в чёрном плаще» (а это все соответствовало внешности Франсуа) девушка была не прочь выйти за графа замуж. Но еще одну строгую заповедь Иеронима о девственности она строго блюла. И не потому, что она не желала отдаться настойчивому де Сезу до свадьбы (ее тело ох как жаждало этого момента!), а потому что боялась потерять красивого и богатого поклонника. Ведь добившись своей цели, граф мог тут же охладеть к завоеванной девушке и отказаться вообще от женитьбы на ней. И Женевьева, закусив от страсти чуть ли не до крови свои сочные переспелые губки, стиснув алчущие мужской ласки прекрасные бедра и сцепив в замок, до хруста, до боли, свои прелестные бархатистые ручки, усердно молилась Всевышнему и героически отбивала все атаки нескромного и настойчивого Франсуа. И не зря она оборонялась и терпела! Пришлось графу-повесе все-таки жениться на Женевьеве, чтобы вдоволь насладиться скромной и неприступной красавицей. Честь и хвала преподобному Иерониму! Все-таки он помог своей почитательнице охмурить богатого и красивого мужа!
После первой брачной ночи Женевьева будто вырвалась на свободу. Запретные и потаенные чувства, мысли и мечтания, которые она доблестно сдерживала на протяжении многих лет, хлынули через край. Она с головой погрузилась в светскую жизнь. Она отдавалась с неистовой страстью своему обожаемому мужу, и теперь уже кокетливо смотрела на других мужчин и не боялась их. Она обожала хорошие вещи, украшения, любила наряжаться, ходить по шляпным салонам и кондитерским. Она любила развлекаться, сплетничать. И очень обожала балы за их радостную и торжественную атмосферу! Ту атмосферу, где присутствуют тяжелые ажурные люстры с сотнею зажженных свечей, толпы гостей в разноцветных нарядных и красивых одеждах, музыканты, церемониймейстеры, смех, улыбки, флирт, музыка, веселье! И ощущение незабываемого праздника!
Женевьева очень любила ездить на балы, которые проходили в Париже в здании оперного театра «Гранд Опера». Особенно когда там устраивали маскарады. По указу Людовика XV в этом театре с 1715 года стали проводить платные общественные балы. С этой поры даже среднее сословие могло за некоторую плату принять участие в нем. В дальнейшем балы разделили на придворные, общественные и семейные.
В начале XVIII века на балах царили в основном парные танцы: паспье, бурре, ригодон, гавот. При Людовике XIV и XV гавот стал любимым танцем на придворных балах, позже им стал менуэт. Начало XVIII века можно смело назвать эпохой менуэта. Этот танец отличался от других танцев не только движением и музыкой, но стремлением к строгой красоте форм, утонченности и элегантности выражения.
Но к середине столетия на смену пышным, неторопливым и изысканным танцам высшего общества приходят танцы доступные широким общественным кругам. Парные танцы вытесняют массовые. Появляются в последствии ставшие популярными — полонез и контрданс, а затем и котильон. Контрданс, например, объединял однотипные танцы — кадриль, экосез, англез, гроссфатер, лансье — выстроенные люди в каре или по линии, где четное число пар стояло друг против друга.
Женевьева обожала новомодный бальный танец «Котильон». Котильон сначала исполнялся в конце бала как прощальное выступление всех участников, а затем стал центром танцевального вечера.
…И вот графиня де Сез на балу в роскошном платье лазурного цвета. Оно так идет к ее голубым глазам. У Женевьевы — веер из слоновой кости и лазоревого атласа украшенный росписью и драгоценными камнями, длинные перчатки из бархата, бальные бархатные туфли небесно-синего цвета с бантиком и светлые шелковые чулки со стразами. Русые волосы уложены в высокую красивую прическу с лентами и цветочками. Она великолепна. Мужчины охают от восторга, а ее любимый Франсуа просто носит ее на руках от счастья.
Танец сменяются танцем. Полонез, кадриль, экосез, англез, гросфатер, лансье, котильон…
Графиня танцует без устали. Кругом мелькают милые лица, радостные улыбки, роскошные и разноцветные бальные наряды, веера, шляпки, мраморные колоны, свечи, стулья, кресла, зеваки…
А графиня все танцует…
Женевьеве тогда казалось, что такая веселая и счастливая жизнь будет длиться вечно. Но нет ничего вечного на этой земле. Пришла пора — и кончились праздники для любительницы балов. Насытившись графиней, Франсуа де Сез начал охладевать к ней. Она ему уже изрядно поднадоела. Сорванная дерзкой рукой прекраснейшая и свежайшая роза, отдав своему покорителю весь свой благоухающий аромат, молодость, страсть и восхитительный цвет, была безжалостно измята и выброшена на пыльную дорогу увядать в гордом одиночестве.
Теперь граф редко появлялся в ее покоях ночью, а на балах все больше флиртовал с незнакомыми красавицами, что вызывало дикую ревность у графини, а потом благоверный стал слишком часто ездить на охоту, чего раньше не было. Женевьева заподозрила что-то неладное. А когда случайно узнала об измене мужа с одной баронессой, то на несколько дней слегла в постель от душевного потрясения. После сердечная рана зарубцевалась, но с тех пор слепая ревность навечно поселилась в душе графини и начала разъедать ее изнутри.
Как сказал великий французский философ Ларошфуко: «Ревность до некоторой степени разумна и справедлива, ибо она хочет сохранить нам наше достояние или то, что мы считаем таковым».
Венецианский мавр и полководец Отелло тоже хотел сохранить свое достояние — Дездемону. И не придумал ничего лучшего, как задушить свою возлюбленную.
Другой литературный пример. Герой драмы М.Ю. Лермонтова «Маскарад» — Евгений Александрович Арбенин, человек не первой молодости, игрок по натуре и по профессии, разбогатев на картах, страстно влюбляется в свою юную жену — Нину. Он тоже, как венецианский мавр, страшно ревнует свою супругу и пытается сохранить возле себя свое сокровище. Воспаленный дикой ревностью мозг Арбенина подсказывает ему абсурдное и ужасное решение: чтобы удержать Нину ее надо… убить!(?)
Во время бала разгоряченная танцами, Нина просит мужа принести ей мороженое. Евгений перед тем, как подать блюдечко с мороженым жене, подсыпает туда яд. Яд — быстродействующий, сильный, и в ту же ночь, в страшных мучениях, Нина умирает.
Графиня Женевьева де Сез тоже не желает расставаться со своим «драгоценным камушком» — мужем. И чтобы сохранить его при себе потихоньку начинает устранять его возлюбленных. Она страшно боялась потерять мужа. И возможно сильно любила. Но чрезмерная страсть и ревность болезненно сказалась на психике графине, что и привело потом к дурным последствиям.
Таких ситуаций как с Женевьевой случалось за всю историю человечества великое множество.
Ревность в адекватной форме — это нормальная эмоциональная реакция. Человеку хочется только одному обладать своим партнером, он — его собственность, и он боится потерять объект, как в сексуальном плане, так и в эмоциональном. Он испытывает чувство обиды по отношению к индивиду, которого ревнивец считает своим соперником. Убежденность в наличии соперника является основным моментом данной эмоциональный реакции, не важно, существует ли этот конкурент на самом деле или нет.
Ревность к тому же еще и двигатель эволюции. Формы поведения, которые обеспечивают единоличное обладание объектом, дозволяют передавать свои собственные гены, а не гены соперника.
Но если ревность необоснованна, то уходит много времени, сил и нервов на попытки устранить несуществующего конкурента. И тогда может развиться «комплекс Отелло» или патологическая ревность. Такая ревность основана на безосновательных доказательствах, недоверии, бредовых и навязчивых идеях, иррациональных чувствах, которые порой сочетаются с недопустимыми формами поведения, где главной темой является озабоченность сексуальной неверностью партнера. В этом состоянии человек может сделать, что угодно лишь бы удержать своего партнера. Даже пойти на убийство. Что и продемонстрировала нам наша «героиня». А убийство из ревности — это умышленное лишение жизни другого человека, за что в современном мире карается различными сроками заключения.
Сначала Женевьева только убивала фавориток Франсуа — и ничего более! Умертвила — и сразу как мышка шмыг в замок! Притаилась в будуаре, отдышалась, пришла в себя, напудрила нос, натерла виски духами — и в залу! Как ни в чем не бывало. В руки — томик любимого с юности Иеронима, под прелестную задницу — мягкое кресло! Сидит, читает, делает вид, что никуда не отлучалась и тем более ничего преступного не совершала. Да, поначалу это было так. Но затем Женевьеве показалось мало лишать жизни соперниц, она решила их еще и истязать. Ревность за гранью разумного привела графиню к психическим расстройствам. Она компенсировала нравственную боль и сексуальную неудовлетворенность болью физической жертвы. Она люто ненавидела каждую любовницу мужа. За то, что «по их вине» она, знатная графиня, довольствовалась лишь тоскливыми и одинокими вечерами в холодном замке, холодной постелью и холодностью супруга. И в то же время ужасно им завидовала. За то, что не ей, а этим простолюдинкам доставались ласки и тело любимого мужа.
Женевьева помнила, вплоть до мельчайших подробностей, как убивала свою первую жертву.
Был очередной одинокий и скучный вечер, похожий как две капли воды на сотню предыдущих вечеров. В душе графини царило скверное настроение — и было отчего! Во-первых, в замке отсутствовал ее любимый муж: граф якобы отправился на три дня на охоту. Во-вторых, ее съедала хандра. И, в-третьих, еще не старое тело графини жаждало мужской ласки. Ведь ей всего тридцать два! А она как замурованная в замке «старуха». Куда ей да тех семнадцатилетних и двадцатилетних девиц, чьи нежные и сочные тела ласкает ее неверный супруг. Она знала, где он сейчас и у какой именно распутницы: ее верный слуга Жан проследил за графом и запомнил улицу, дом и номер.
Женевьева долго сносила предательство и обман графа. Но натянутая струна психики, пребывающая в долгом и мучительном стрессе, все-таки порвалась в какой-то момент. Графиню что-то вдруг резко дернуло, и она как ужаленная подскочила с кресла. Книга, вылетевшая из яростно дрожащих рук графини, прошелестев страницами, со стуком упала на пол. Этот стук был подобен сотне разорвавшихся бомб. Или самому мощному грому! В мозгу Женевьевы вспыхнула молния-решение. Все, терпение графини лопнуло! Пора рассчитаться с пассией мужа! И заодно и с неверным супругом! Он больше не будет лобзать бархатные ланиты и наливные перси своей похотливой сучки.
«Жан закладывай карету!» — распорядилась графиня. — «Но не парадную, нет, а ту, что похуже. Докрась ее правую сторону в черный цвет».
Пусть экипаж сливается с темнотой — это будет отличной маскировкой для графини.
Слуга умчался в конюшню. А Женевьева переоделась в рясу монаха. Теперь ее никто не узнает. Она еще не решила, каким способом будет убивать любовницу мужа, но на всякий случай взяла кинжал, веревку, склянку с ядом и…старые поношенные перчатки черного цвета.
…Женевьева долго сидела в засаде. Она смотрела на окно через занавеску кареты. Уже было темно. Фантазия ее буйно разыгралась. Она живо и ярко представляла картину, как молодая срамница, бесстыдно раскинув ноги, стонет и извивается под ее мужем. От этой сексуальной грезы графиня приходила в сильнейшее бешенство. Ей хотелось выскочить из кареты, ворваться в спальню и заколоть кинжалом обоих изменщиков. Но женщина из последних сил сдерживала свои дикие желания и терпеливо выжидала. И вот, наконец, дождалась. Ее муж, удовлетворено сияя улыбкой, вскочил на коня и ускакал. Но графиня точно знала, что он сегодня не вернется в замок — любимый же на «охоте»! И это его алиби. По всей вероятности, он будет сейчас кутить в какой-нибудь таверне с друзьями. Пить вино, играть в кости и щупать кабацких прислужниц. У Женевьевы де Сез было в запасе еще тридцать-сорок минут чтобы отомстить любовнице графа: вскоре должен был прийти ее муж-рогоносец.
«Следи за улицей!» — приказала графиня слуге. — «Как только появиться ее муж предупреди меня!»
Жан с рабской покорностью кивнул.
Женевьева де Сез поднялась на второй этаж и постучала бронзовым кольцом по двери.
«Кто там?» — осведомилась хозяйка. Ее голос был прелестен и певуч.
«Сие бедный монах, просит вашей милостыни», — притворилась бедной овечкой злодейка-волчица. — «Он голоден, не ел два дня, подайте хоть кусочек хлеба. Да храни, вас господь, наш благодетель. Аминь»…
После этой жалостливой, пробивающей до слез, просьбы дверь с готовностью отворилась. Теперь графиня воочию увидела свою соперницу.
До чего хороша девица! Прелестное, разрумяненное от недавних плотских утех, личико, голубые большие глаза, милая улыбка, длинные распущенные светлые волосы, стройный гибкий стан. Что же Франсуа разбирается в девушках. Когда-то и графиня была такой же молодой и привлекательной. Да, была, а теперь?…
Белокурый ангел повел незнакомца к столу.
«Отец святой, возьмите… не побрезгуйте… вот сыр, кусок хлеба…»
Девушка повернулась к графине спиной. Она собирала в узелок пропитание для святого отца. Это и ускорило развязку дела. Женевьева де Сез ловко накинула на шею девице веревку и стала душить…
Жертва попыталась освободиться от цепкого и смертоносного веревочного плена, но тщетно: злодейка ни на миг не ослаблял своей мертвой хватки. Огромные силы графине придавала дикая ревность, злость к жертве, кричащая от обмана душа и представление о том, что здесь творилось до ее прихода. Девица покраснела, захрипела, засучила ногами, натянулась струною — и вдруг обмякла… Тяжесть безжизненного тела повлекла преступницу к полу. И чтобы не упасть вместе с жертвой она успела выдернуть веревку из-под шеи. Девица грохнулась на паркет. Женевьева склонилась над задушенной.
Кажется, все. Она не дышит…
Убедившись, что фаворитка мужа мертва, преступница бросилась стремглав к выходу. Когда через пять минут она уехала, в дом пришел муж убитый. А тут как назло к нему в гости зашел сосед-зеленщик. Увидев мужа, склонившегося над мертвой супругой, торговец в ужасе побежал в полицию. Супруга задушенной девицы арестовали, обвинили в убийстве и казнили.
Это была первая жертва Женевьевы. А вот к следующей жертве — крестьянке — графиня уже готовилась с чувством, толком и расстановкой. Она даже взяла молоток и гвозди. Чтобы распять блудницу на сосне. После распятой крестьянки графиня вошла во вкус. Теперь для каждой жертвы она придумывала что-нибудь особенное и изощренное. И скуку маньячки как рукой сняло. Конвейер смерти по имени Женевьева де Сез заработал на полную мощь. Хорошо еще, что она при этом не убивала своих слуг и служанок как это делали другие маньячки типа Элизабет Батори или Дарьи Салтыковой, а то бы жертв было значительно больше.
Женевьеву де Сез перевезли в предместье Парижа Сен-Антуан и поместили в самую страшную тюрьму — Бастилию. В этой тюрьме в продолжении всего XVIII века побывали почти все знаменитости века: короли, вельможи, ученые, философы, романисты и даже книготорговцы. Знаменитый писатель и философ Вольтер здесь был два раза: в 1717 г и в 1726 году. Узниками этого мрачного тюремного комплекса были: сексуальный извращенец, аристократ и писатель Маркиз де Сад, мистик и авантюрист Алессандро Калиостро, его подруга графиня Жанна де Ламотт, министр финансов Николя Фуке, писатель Жан Франсуа Мармонтель и многие другие. В день взятия Бастилии 14 июля 1789 года в тюрьме находилось всего семь узников — четверо фальшивомонетчиков, двое душевнобольных и один душегуб.
Как тут не вспомнить великого романиста Александра Дюма. Его герои — граф Монте-Кристо и Железная маска тоже сидели в Бастилии. Наша «героиня» — графиня Женевьева де Сез — также удостоилась чести посетить знаменитую темницу. Теперь ее приютом стала камера с тройною дверью и окошком с решеткой. Графиню суд постановил казнить на площади при огромном стечении народа через обезглавливание.
Во Франции в то время казнили либо через четвертование, либо колесование, либо повешением за ребро, либо другими мучительными наказаниями, особо рьяно казни употреблялись против гугенотов. Также казнили преступников с помощью двуручного меча. В Уголовном кодексе Франции даже была статья под номером 12, которая гласила, что «всякому приговорённому к смерти отсекается голова». Вот ее и отсекали приговоренным. Французские палачи считались самыми лучшими специалистами в мире по обезглавливанию двуручным мечом.
Французских мастеров приглашал даже английский король Генрих VIII, который в какой-то момент надумал казнить надоевшую ему жену и бывшую любовницу Анну Болейн. Король на этот раз решил поэкспериментировать со способом умерщвления королевской преступницы. В то время в Англии экзекуции по обезглавливанию осужденных производилась с помощью секиры, а государю вдруг захотелось казнить разжалованную жену двуручным мечом. Но так как квалифицированных специалистов по этому делу в стране не наблюдалось, Генрих постановил пригласить палача из Франции. И он приехал. Из города Кале, со своим проверенным и не раз участвующим в казнях мечом. Французский плач прекрасно знал свое ремесло и отсек голову Анне Болейн с первого раза. Это случилось в Зеленой башне Тауэра в пятницу 19 мая 1536 года в восемь часов утра. На что венценосец радостно воскликнул:
«Наконец-то я избавился от этой старой тощей кобылы!»
Можно упомянуть здесь и литературного героя Александра Дюма — палача из Лилля. Он тоже был специалистом своего дела. По сюжету книги он на своем жизненном пути он встречается с крутой убийцей — миледи. Она же — леди Винтер, баронесса Шарлота Бакстер, графиня де ля Фер и прочая и прочая, всех имен и не упомнишь. Авантюристка, шпионка, киллер. Миледи губит брата палача. Потом по заказу кардинала Ришелье она организует ликвидацию герцога Бекингемского. Чтобы досадить своему злейшему врагу-Д'Артаньяну, она с помощью яда устраняет его возлюбленную — Констанцию, камеристку королевы. Затем хочет и его отравить, но не получается. Тогда она подсылает к нему двух киллеров. Но снова неудачно: мушкетер остается жив. Чтобы обезопасить себя от дальнейших покушений со стороны миледи Д'Артаньян с помощью друзей ловит ее и приговаривают к казни, то есть устраивают самосуд. Палач из Лилля за символическую плату отсекает голову миледи двуручным мечом.
В 1792 году двуручный меч и пули заменила гильотина. Эта машина для убийств была изобретена доктором Гийотеном и его учителем — доктором Луи. Смертоносное устройство сразу окрестили «Девой». Популярность этого убийственного механизма была настолько велика среди простого народа, что французы даже сочинили шутливую поговорку: мол, гильотина — это лучшее средство от перхоти (в иных вариантов «от облысения»). Отныне большинство смертных казней, кроме как по приговору военного суда, в этом случае преступника расстреливали, проводились через гильотинирование. Первым венценосным преступником, казненным c помощью гильотины, стал король Франции Людовик XVI. Это событие произошло 21 января 1793 года.
Гильотина не была отменена последующим строем ввиду чрезвычайного её удобства. Если бы маньячка Женевьева де Сез дожила бы до 1792 года то ее, несомненно, казнили бы с помощи гильотины.
Публика в то время очень любила казни. Например, сожжение на костре, повешение, четвертование или отсечение головы. Ведь зрелищ было мало тогда. Ясно ни кино, ни телевидения, ни театра тогда не существовало, а лишь балаганные шуты, циркачи и музыканты. А казнь известного человека было целым событием. Народ шел на казнь как на праздник. Наряжались в свои лучшие одежды, надевали самые дорогие украшения. Причем стекались люди к месту казни из самых отдаленных мест. И заранее: чтобы занять лучшее место. Всем хотелось посмотреть на ужасное и захватывающее зрелище. Празднично были одеты и представители местной власти: епископ, священники, бургомистр, судьи и судебные заседатели.
Обычно отступника привозили на тележке и в сопровождении палача. До места казни преступник добирался сквозь толпу зевак, которые не упускали случая посмеяться и поиздеваться над осужденным. Жертву приковывали цепями к столбу, либо привязывали, обкладывали хворостом, дровами, соломой. Перед тем как начать казнь священник предостерегал народ от коварства Дьявола и его слуг. Затем палач подносил к костру факел, и возгоралось пламя. В страшных мучениях, истошно крича, жертва умирала. После того чиновники и простой люд расходились по домам, подручные палача продолжали поддерживать огонь до тех пор, пока от жертвы не оставался один пепел. Палач собирал пепел в кучку и рассеивал под эшафотом.
Преступника могли так же запросто сварить в котле с кипящим маслом. Это поистине ужасная смерть и ужасная казнь.
Существовала тогда и мучительная тройная казнь. Этой экзекуции был «удостоен» позднее в 1563 году гугенот Жан де Польтро за то, что убил вождя католиков герцога де Гиза. Эту страшную казнь обычно применяли к предателям, но для киллера сделали исключение. Наказание начинали с виселицы. Человек должен был испытать ужас и боль удушья, но остаться в живых. Затем полупридушенного преступника растягивали и четвертовали. Как это происходило. Человека привязывали веревками за руки и за ноги к четверке дюжих лошадей и по команде судьи всадники устремлялись в разные стороны… Можно представить, что чувствовал человек, когда его еще живого растягивали по сторонам четыре лошадиные силы и потом разрывали на части… Адские муки! Адские страдания! Мозг разрывался от ужасающей боли! Да это была действительно страшная и жестокая казнь! После разорванное окровавленное тело выставляли на всеобщее обозрение, чтобы доходчиво и наглядно объяснить всем, какой конец ждет изменников родины и веры.
На публичную казнь приходили не только для того, чтобы посмотреть на казнь преступников, но и для лечебных целей(?) Описывают такой случай.
… Как только веревка была перерезана, а безжизненное тело упало на эшафот, одна из женщин все время находившаяся у помоста схватила мертвую руку преступника и стала проводить ею по своим щекам, шеи, груди(!) Следом начали ловить руку и другие женщины и касаться ее разных частей тела. Тянули за собой детей для того чтобы их тоже коснулась безжизненная длань казненного. Стражники и палач принялись отгонять безумных женщин от эшафота.
А вот другой случай, произошедший в Англии. Его описал один иностранный купец, бывший в это время по делам в Лондоне. Он наблюдал за казнью одного государственного преступника и вот что он увидел…
«Утонченная и прекрасная юная леди вся бледная и дрожащая, стояла в объятьях палача, а он открывал ей грудь на глазах у тысячи людей и прикладывал к этой груди мертвую руку повешенного».
Ужас! Кровь стынет в жилах о такой картины. Даже в фильме ужасов не увидишь подобного. Окровавленная, холодная и обмякшая рука лежит на пышущей здоровьем и красотой девичьей груди. Точно клиника!
Но надо знать нравы той эпохи. Дело в том, что по народным поверьям мертвое тело служило отличным медицинским средством от золотухи, бородавок, чирьев, прыщей и других кожаных заболеваниях. В это свято верила, как и чернь, так и знать. Богачи, как и вышеупомянутая леди, платили палачам деньги за «медицинские услуги», и их допускали на эшафот, а вот простой люд стремился «полечиться» забесплатно, поэтому их и гоняли стражники.
Люди верили в то, что у обезглавленного трупа целительная и обладающая магической силой кровь. Что она излечивает от подагры, экземы и даже эпилепсии. Порой на экзекуциях люди теснились около эшафота с чашками, кружками, ковшами и носовыми платками, чтобы поймать хоть каплю крови или ручеек. Палачи обогащались, торгуя сувенирами смоченными кровью умерщвленных преступников. Находились и ловкие дельцы, которые выкупали безродные трупы, чтобы затем распродать его по частям. Особенно ценились пальцы воров — считалась, что они привораживают удачу, везенье и богатство.
Надо сказать, что профессия палача была весьма престижная в то время и хорошо оплачиваемая. У работников этого ремесла была даже своя гильдия (что-то наподобие современных профсоюзов), которая составляла свои правила, памятки, руководства и стандарты. К концу XV века многие английские города имели официальных вешателей-палачей. Например, в 1534 году в Лондоне был популярен палач по фамилии Крэтвелл. Он вешал легко и непринужденно, он хорошо знал свое ремесло. У него осужденный мгновенно умирал от перелома шейных позвонков. Крэтвелл служил четыре года и сам был повешен за банальный грабеж при стечении двадцатитысячной толпы.
И вот приговор и дата казни французской волчицы — Женевьевы де Сез — была объявлена глашатаем. Преступнице в темнице сказали традиционную для этого случая фразу: «il aura la tête tranchée sur une place publique au nom du peuple français». Это означало, что ей «отсекут голову на публичном месте именем французского народа». А затем согласно тому же ритуалу объявили: «Мужайтесь, мадам де Сез! Час искупления настал!» и предложили бокал вина. Графиня не отказалась его выпить.
С утра окрестный народ стал стекаться к месту казни. Преступницу привезли в зарешеченной повозке, связанной. Стражники открыли навесной замок, дверцу и вытащили преступницу наружу. Провели сквозь улюлюкающую и орущую толпу к деревянному эшафоту.
Некогда властная и богатая женщина предстала перед публикой обыкновенной и лишенной всех титулов и благ преступницей. В простом крестьянском платье, босиком, с распущенными волосами. Она была бледна, спокойна, молчалива, но душа ее оставалась непокоренной. Ничем и никем. Ни богом, ни дьяволом, ни людьми. Лишь только одному человеку на свете она могла подчиниться — своему мужу. Но он сидел далеко в ложе почетных гостей и не делал никаких попыток к ней подойти.
Женевьева презрительным надменным взглядом обвела шумящую и злословящую толпу. Им бесовским выродкам не понять ни ее, ни ее страстную любовь к мужу, ни ее поступков. Поступков, а не убийств. Так мадам расценивала свои преступления по отношению к любовницам супруга. Ею двигало лишь возвышенное и благородное чувство — любовь к мужу. И это цель оправдывала средства. Ведь все это делалось ради сохранения любви и ради любимого! И пусть ее простит Франсуа. За то, что она так поступала с его мимолетными увлечениями. И Всевышний тоже пусть ее простит. Она лишь боролось за свое женское счастье — только и всего!
Ее муж — Франсуа де Сез — сегодня был одет во все черное. Как не крути, а Женевьева все-таки была его женой. И когда-то любимой женой. А траурный цвет одежды давал понять публике, что граф не смотря на злодейские преступления жены, будет скорбеть о скорой потери своей драгоценной половинки. Граф даже шептал какие-то молитвы и старался не смотреть в сторону эшафота. Совесть немного мучила дворянина: ведь не будь его многочисленных измен, то и Женевьева осталась бы жива. Впрочем, она сама виновата в случившемся. Пусть граф немного грешен, но грехи его жены не идут ни в какое сравнение с его грехами. Пусть он похотливый дамский угодник, но она-то — настоящая убийца! Она лишала людей жизни — а это самый страшный и ужасный грех на Земле. Она заключила сделку с Дьяволом и поэтому должна ответить перед Господом за свои проступки. Главное чтобы после казни ее призрак не появлялся в его родовом замке — а то граф сойдет с ума.
Франсуа зашептал сильнее:
«Святой Архангел Михаил, вождь небесных легионов, защити нас в битве против зла и преследований дьявола. Будь нашей защитой! Да сразит его Господь, об этом мы просим и умоляем. А ты, предводитель небесных легионов, низвергни сатану и прочих духов зла, бродящих по свету и развращающих души, низвергни их силою Божию в ад. Аминь!»
Граф перекрестился…
В это время его жена, закрыв глаза и подняв голову к небу, тоже усилено молилась.
«Радуйся, Дева Мария, полная благодати, с тобой Господь, благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего Иисус. Святая Мария, Матерь Бога, молись за нас грешных, даже и в час смерти нашей! Аминь!»
К Женевьеве подошел палач. Выглядел он весьма колоритно. Обнаженный и загорелый мускулистый торс. На груди — большой золотой крест на простой шнуровке. На руках — красные длинные перчатки с раструбами. На теле — фартук как у мясника и тоже красного цвета. Кровавый зловещий цвет разбавляли коричневые штаны и высокие башмаки на шнуровке с загнутыми носками. Лицо «мясника» было скрыто под красной маской с прорезями для глаз. Он взял женщину под локоть и подтолкнул к здоровенному чурбану. Затем требовательно, но не сильно, нажал рукой сверху на ее красивое плечо: мол, опускайся на колени, приговоренная.
«Я люблю тебя Франсуа!» — крикнула в последний раз Женевьева. — «Прощай!!! И помни обо мне!!!»
От этого отчаянного и пронзительного крика у людей пошли аж мурашки по телу. И многим сразу стало жаль графиню: ведь гибнет она за свою единственную и неповторимую любовь. Может зря они на нее так ополчились? Может напрасно ее осуждали и злословили в ее адрес?
Бедняжка!
Палач уже посильнее и настойчивее надавил на плечо графини, и женщина на этот раз подчинилась. Присев на колени мадам-убийца откинув рукой свои длинные волосы с прелестной шеи, покорно положила свою прелестную головку на плаху. Помощник поднес палачу длинный двуручный меч с остро оточенным клинком. Пальцы палача крепко вцепились в массивную деревянную рукоятку… Кругом наступила зловещая тишина — публика замерла в немом ожидании.
И вот кульминация казни.
Взмах мечом!
Удар!..
И прекрасная женская головка, оставляя за собой кровавую дорожку, покатилась по помосту. Обезглавленное тело упало набок и зафонтанировало обильной кровью, оно жило еще секунд тридцать.
Народ разом ахнул…
Франсуа де Сез, прикрыв рукой глаза, в ужасе отвернулся. Скупая слеза предательски скатилась по щеке. Ему было, несомненно, жаль жену. Так как она его любить, наверное, никто и никогда не будет любить. Это точно. Но с другой стороны он испытал и огромное облегчение. Слава богу, что не его голова попала под меч слепой Фемиды! А ведь могла! Если бы Обертэн вовремя не изобличил его супругу в злодеяниях, то тогда сегодня не голова бы Женевьевы отлетела со стуком на помост, а — его. И еще один положительный момент был у этой казни: теперь уже никто не станет убивать его прелестных фавориток, и граф будет спокойно и без опаски наслаждаться их приятным обществом. И свои адюльтерные дела можно будет совершать практически в открытую, без всяких тайных ухищрений и конспирации. Он — вдовец и этим все сказано! Но самый главный положительный итог в смерти жены был заключен в следующем. То, что Женевьева убивала его возлюбленных — это еще полбеды. Хотя все эти смерти могло лишить его головы, но не в этом суть. Беда была бы в том и, причем реальная, что если бы графиня съедаемая ревностью и ненавистью в какой-то момент передумала умерщвлять девушек, а взялась бы за самого Франсуа! Вот тут бы было весело! Что бы она ему приготовила для отправки его на аудиенцию с Всевышним. Яд? Кинжал? Удавку? Или наемного убийцу — Жана? К счастью этого не произошло. Спасибо господу за милость! И спасибо Полю Обертэну, что он докопался до истины. В следующий раз, когда граф поедет в Париж по делам, то непременно заедет к Обертэну и еще раз — луидорами — поблагодарит сыщика за чудесное спасение.
Вот так печально закончила свою жизнь ревнивица и убийца Женевьева де Сез. Ирония судьбы, но… сейчас ее памятник стоит в Париже, как символ одновременно и верности и ревности.