То, что стилисты вновь потрудились на славу, я поняла, уже выходя из гардеробной. Приятно чувствовать себя красивой, но еще приятнее чувствовать восхищение со стороны небезразличного тебе человека, а я его чувствовала. Эйстон, который и сам сейчас больше походил на лорда, чем на мага, переодевшись в темный с серебром камзол, с довольной улыбкой подал мне руку. Он напоминал сытого кота, который важно шествует у ног хозяйки, с той только разницей, что это я семенила за ним, переступая на слишком больших для меня каблучках.

— Миледи, вы очаровательны, — шепотом отметил маг, пропуская меня вперед. — Ваш избранник будет счастливейшим мужчиной на этом вечере.

— А разве счастливейшим будет не моя дядя? — съехидничала я. И откуда только взялось эта веселость?

— Чувства императора мне не ведомы, но чувства вашего избранника я с уверенностью могу предположить, — усмехнулся Эйстон.

— А если это будете вы? — не удержалась от шпильки я. — Разве вы не советовали выбрать кого-то еще?

— И не отказываюсь от совета, — кивнул мужчина. — Но если выбор падет на меня, то и я буду счастливейшим.

— Вы говорите об этом слишком безрадостно, — попеняла я.

— Я мужчина, — насмешливо заметил маг.

— Но сейчас вы мой спутник и могли бы сделать приятное даме.

— Лучше я подарю вам цветы.

И столько иронии было в его словах, что я почти обиделась. Вот только… не могла я долго на него обижаться. Просто — не могла. Меня радовала его близость, его надежность, тепло его руки, которое я чувствовала, и мой предстоящий выбор. И казались совершенно глупыми все прежние сомнения, все отговорки, оправдания, что я искала, чтобы не быть рядом с ним.

Император? Он сам составил список, и если я ему хоть чуточку дорога, хоть в память о матери, хоть из невозможной среди нас привязанности к племяннице, то он позволит. Позволит выбрать его, позволит быть с ним, позволит больше не бояться. Никого и никогда.

И даже мысли о Димитрии, который посвящал мне все свое время в школе, ушли куда-то в даль. Ушли, как нечто несущественное и невероятно отдаленное. Ушли, как песок сквозь пальцы, ушли бесследно и навсегда.

Мы покинули императорскую часть дворца, присоединяясь к десяткам других пар и целых семей, кто спешил, как и мы, выразить почтение императору и стать свидетелями эпохального зрелища, пусть и повторявшего в империи с завидной регулярностью, — помолвки его величества.

К моему удивлению, ставок не делали. Впрочем, памятуя о том, кто бы был частью спора, это даже не удивляло.

Нас пропускали без задержек: кланялись придворные — теперь уже мне, кивали министры — здесь уже я пыталась изобразить реверанс, но Эйстон не позволял, нахально протаскивая вперед, маги, как было принято, выражали почтение жестом, возвращаясь к прерванным делам. И только у самых дверей, распахнутых так, что можно было залететь на каре, мы остановились.

С обреченной грустью разглядывая толпу, как солдат из почетного караула, стоял Актор, выискивая меня глазами. Эйстон отошел на шаг, словно не хотел влиять на мое решение. Но… все равно влиял. Я не могла не чувствовать его запах, не могла не представлять его, не могла не слышать его дыхание, не могла забыть его имени. Даже среди сотен гостей, я все равно чувствовала его рядом, за моей спиной. И от одного этого становилось спокойно.

Я покачала головой и отступила назад, касаясь удивительно холодных пальцев Эйстона, которые тут же сжали мое запястье и… потеплели. Как будто он беспокоился, волновался из-за моего решения, ожидал его и надеялся. И мне стало тепло.

— Я выбираю вас, — тихо, но мне казалось, слышал весь мир, сказала я, вверяя свою руку этому странному и самому честному мужчине. И он взял ее, словно давая обещание уже не отпускать. Взял и уверенно, как будто имел право решать, повел меня под своды тронного зала. Я не возражала.

Первый танец я танцевала с ним. Под чужими взглядами, осуждающими, непонимающими, откровенно завистливыми и оценивающими. Я танцевала с ним и улыбка не сходила с моих губ. И даже когда кавалеры менялись дамами и моим партнером стал император, улыбка не дрогнула. Ни на мгновение. И Эйвор Тергелей кивнул. Довольно или просто разрешая, но он кивнул, делая меня самой счастливой здесь. Самой, безмерно и всепоглощающе счастливой, какой может сделать только первая ответная любовь.

И мир, казалось, был счастлив вместе со мной. Даже та девушка, с кем танцевал мой невероятно ужасный дядя, приходила в себя и, казалось, наслаждается оказанной ей честью. По крайней мере, ее щечки перестали алеть, а бледность ушла с лица. Ну и пусть, что красные ободки поселились в ее глазах, ну и пусть, если это заставит ее сделать первый шаг. Ведь император уже выбрал. Выбрал, иначе не смотрел бы на нее с улыбкой, не кивал ее словам и… не смотрел ее досье в своем кабинете. Теперь я видела ее наяву, девушку, что заинтересовала дядю. И сейчас, глядя на них, я думала, что и у них все будет хорошо. Ведь восемь это вечность, вот и они пусть будут вместе навсегда. Незачем империи девятая императрица, если один взгляд на восьмую заставляет императора улыбаться.

Сколько мы кружились в танце, я не знала. Как будто усталость ушла, впервые поступив по-человечески, давая нам возможность насладиться легкими касаниями друг друга, движениями в одном ритме, чуть сбитым дыханием, но нашим общим. И мне хотелось, чтобы танцы не заканчивались, но протокол диктовал свои условия.

Я не смогла прийти в себя, едва только остановилась музыка, и только спустя минуту, мы скрылись за спинами настороженно взирающих на происходящее придворных. А смотреть им было на что. Император делал предложение. И пусть даже вставая на одно колено, он сохранял осанку и взгляд его обещал всем мучительную смерть, но это зрелище стоило десятка лет, и все стремились как можно ближе подойти к негласной черте.

Мы же отходили к стене. Под укрытие тени, подальше от суеты.

Внезапно Эйстон нахмурился и сделал шаг в сторону, открывая экран браслета и вглядываясь в сообщение. Он не ругался: его воспитание не позволяло грубостей при девушке, но ничего хорошего о том, кто прислал уведомление и о том, кто вообще устроил крупную неприятность, такую, что требовала присутствия императора и его, как одного из самых сильных магов, в его мыслях не промелькнуло.

Решение требовалось незамедлительно, но Эйстон медлил, словно размышляя, в каком случае дело кончится меньшей кровью.

— Нет, я не должен оставлять тебя, — простонал маг, делая шаг назад и обнимая меня за плечи, привлекая к себе. — Они справятся сами.

— Справятся? Кто?

— Мои… бывшие ученики, — помедлив, ответил Эйстон, медленно вдыхая мой запах. — Вкусно.

Я зарделась, в душе довольная, что он похвалил выбор. Вот только…

— Ученики? Что-то случилось?

— Они справятся сами, — холодно и слишком резко, чтобы не выдать свое волнение, отрезал маг. — Я должен дождаться конца церемонии и передать тебя императору. Только в этом случае, я мог бы уйти.

— Идите сейчас, что может случиться здесь? — я кивнула в сторону придворных, императора, где-то на противоположной стороне мелькнуло лицо старшего принца.

— Нет.

— Идите. Я думаю, дядя вас оправдает.

— Нет, ваша жизнь и безопасность важнее чьей-либо еще. И если вы доверили мне себя — я не уйду, оставляя вас без защиты.

И он не ушел. Пусть я то и дело ловила его взгляды, направленные на распахнутые двери, он не ушел, продолжая обнимать меня и медленно и глубоко дышать, как будто мой запах его успокаивал. Я не возражала. И мне с ним было хорошо, но я понимала, что его тянет уйти, ведь где-то за пределами дворца творится что-то плохое с дорогими ему людьми. И едва только император закончил, получив ответ, мы быстро направились к нему.

Эйвор Таргелей довольно усмехался, принимая поздравления. Его невеста несмело кивала, предпочитая прятаться за спиной жениха. Император не возражал, ибо такая модель поведения женщины полностью укладывалась в принятые в семье нормы.

Я попыталась ободряюще ей улыбнуться, но, боюсь, вышло совсем иначе. Девушка вздрогнула и коснулась руки императора, словно ищу защиту. Неужели здесь даже искреннее счастье считается угрозой?

Маг быстро поклонился, не совсем так, как от него ждали, судя по неодобрительным взглядам. Брошенным ему в спину, но его величество не обратил внимания на дерзость, и придворные вынуждены были смолчать, поджав от зависти губы.

— Ваше величество, я вынужден обратиться с просьбой.

— Насчет моей племянницы? Я даю свое согласие, — усмехнулся Эйвор, желая повернуться к собственной невесте, которая начинала скучать.

— Благодарю, это честь. Но есть еще один вопрос, по которому я должен обратиться. Мне или вам нужно немедленно отбыть в Крепость, — последнее слово Эйстон выделил, как будто намекал на какое-то определенное укрепление, если это было конечно оно.

— Иди, — посерьезнев позволил император. Он колебался, видимо решая, не требуется ли и его внимания, но взгляд на девушку за плечом внес свои коррективы. — Кирин, вас еще не представили. Эва — моя невеста, — я учтиво склонила голову, — Кириниса — моя единственная племянница и, на данный момент, моя самая близкая родственница из женской половины семьи. Думаю, представлять принцев не стоит, они чаще появляются на публике.

— Да, их высочеств я уже запомнила, — тихо призналась девушка. — Могу я поговорить с вашей племянницей наедине?

— Если недолго. Бальный зал не покидать, — распорядился монарх и отошел от нас, давая возможность поговорить без его мужских ушей.

Признаться, слова девушки о разговоре прошли мимо меня: я смотрела вслед уходившему магу, и на душе становилось тоскливо, начинали скрести кошки, как будто должно было произойти что-то, что не укладывается в картину моего привычного мира.

— Кириниса? — осторожно позвала девушка… Эва, напомнила я себе. Зажмурилась, пытаясь избавиться от видения уходящего мага, и растянувшись в улыбке, хотя теперь никакой радости я не чувствовала, обратила внимание на говорившую.

— Можно просто Кирин. В семье не приняты условности, а ты теперь ее часть.

— В семье, — задумчиво повторила девушка, забавно хмуря лобик и ничуть не думая о морщинах. Даже Франческа была аккуратна в выражении эмоций, чтобы не пришлось бежать за помощью к магу, а тут… будущая императрица и совершенно не озабочена собственным внешним видом! Она уже начинала мне нравиться.

— Семья императора. Тебе еще устроят бурное знакомство с родственниками, — поделилась опытом я, то и дело бросая взгляд куда-то в сторону. Мне казалось, что за мной наблюдают, но я никак не могла понять, откуда смотрит невидимый зритель.

— Вам… — Она снова нахмурилась. — Тебе устраивали подобное, — она остановилась, подбирая слова, — развлечение?

— Да, но дальних родственников я как не знала, так и не помню, — призналась я и добавила: — У меня плохая память на драгоценности, а ничего другого в том водовороте платьев и костюмов я не успевала разглядеть. Только блеск.

— Понятно.

Эва замолчала. И я прекрасно ее понимала: я и сама не знала, о чем нам говорить. Впрочем, девушку стоило похвалить: разговаривать сразу после того, как тебя огорошил предложение руки, сердца и вороха проблем сам его величество, не каждому под силу, она справилась. И справляется.

Я нашла глазами императора. Эйвор разговаривал с советником, бросая частые взгляды на нас. Заметив мой интерес, император прервал беседу и чуть приподнял голову вверх, словно интересовался, все ли в порядке. Я спешно кивнула и отвернулась: обращаться к его величеству только потому, что мне ‘показалось’ думалось глупым и даже позорным. Еще и отвлекать его от советника, чтобы старый плут позже припомнил мне это недоразумение.

Но даже от понимания. Что император совсем рядом, нервозность и не думала исчезать — скорее усиливалась, заставляя чувствовать себя даже не в чужой тарелке, а вовсе на вертеле над огнем. И ощущение, что горячее пламя лижет кожу, все больше соответствовало действительности. И хотелось броситься вон из зала, забежать в ванную и прямо в одежде встать под душ.

Я начала задыхаться, перед глазами все поплыло и Эва исчезла из моего поля зрения. А после я почувствовала, как кто-то твердо ведет меня к выходу. Почему к выходу? Потому что с каждым шагом дышать становилось легче, и я быстро семенила рядом с… я глянула на своего спасителя и облегченно выдохнула. Сведрига. Кто лучше, чем она мог понять, что мне плохо?! Ведь только ее я не могла провести. Никогда.

— Спасибо, — слабо поблагодарила я.

— Не за что, — улыбнулась подруга, но что-то в ее тоне было неправильное. Она извинялась?

— Нет, ты, правда, мне помогла. Очень.

Мы шли по какому-то коридору. Шли, несмотря на то, что я понимала, что должна вернуться в зал, понимала, что император разозлится, что он будет искать, но… ноги сами послушно шли, как будто и не меня вовсе слушались.

— Куда мы идем? — не нашла ничего лучше, чем спросить. Хотела остановиться, чтобы передохнуть, но не смогла.

— Здесь недалеко, — успокоила меня… или себя Сведрига?

— Рига, что происходит?

Мне стало как-то совсем невесело.

— Ничего. Мы просто идем в гости, — отмахнулась девушка. В ее голосе появилось раздражение.

— Мне нельзя никуда уходить. Император…

— Да сдался тебе твой император! — рыкнула она и, больно вцепившись мне в руку, поволокла меня дальше. И только сейчас я заметила, что на руке не хватает браслета. По телу прошла судорога, и я наконец-то остановилась, споткнувшись и упав на пол.

Больно… лицо залила теплая жидкость. Кровь?

Сведрига выругалась и вздернула меня на ноги, резко вытянула из кармана носовой платок и прижала его к моему лицу. Дышать было сложно, а сквозь ее платок…

— Рига… за что? — я хотела сказать это четко, глядя ей в глаза, но вышли только отдельные звуки, на которые она не обратила внимание.

Было гадко. Не от пролитой на себя крови, не от грязного платья, подол которого порвался — от ситуации. От того, кто причиняет мне боль. Ведь это было предательство? Я не понимала, куда и зачем она меня тащит, но от самого факта, что это делает она, сердце сжималось, рвалось на куски и разлеталось осколками. Рушилась, превращаясь в прах, моя последняя детская дружба. Рушила из-за дворца. Да, он меняет. И сейчас я понимала это лучше, чем никогда.

— Пришли, — шепотом, как будто не веря, что все получилось, выдохнула Сведрига.

Мы стояли в полупустой комнате, где остатки мебели были прикрыты полупрозрачными белыми покрывалами, как иногда поступают при ремонте, чтобы защитить от пыли. Огонь не зажигали, чтобы разглядеть конструкцию портала, хватало его собственного света.

— Идем.

Девушка толкнула меня в спину, заставляя сделать шаг вперед. И я снова пошла, механически, без собственного контроля, в ту сторону, куда меня толкнули. Перед глазами стало темно, боль ушла — я потеряла сознание.

Насколько приятно просыпаться самой под ласковые поглаживания солнышка, настолько же отвратительно неприятно приходить в сознание по воле случая, действовавшего чужими руками. Меня не стали обливать водой, как часто случается в подобных ситуациях, не стали бить по щекам, просто в один миг чувствительность вернулась, усиленная в сотни раз. Я закричала: мне было больно от простого прикосновения, даже холодный пол под спиной ощущался пыточным ложем.

— Достаточно, она очнулась, — констатировал тусклый голос, как будто у его обладателя совсем не было сил.

— Хорошо, — легко согласился другой. Этот голос я знала, не сказать, что хорошо, но не запомнить голос кузена… Арье, это он стоял надо мной и просто смотрел. Мое состояние пришло в норму, и теперь ничто не мешало с укором взглянуть ему в глаза. Он отвел взгляд. — Поднимайся. У нас еще много дел.

И хоть времени у них, судя по недовольству Сведриги — в ее сторону я старалась не смотреть, да и держалась она за моей спиной, — было всего ничего, принц меня не подгонял, терпеливо дожидаясь, пока поднимусь на ноги.

Я не торопилась, понимая, что их поведение не предвещает для меня ничего хорошего. Уж слишком возбужденной была Сведрига, как бывало только в самые ответственные моменты ее жизни, слишком виноватым выглядел принц, которому, видимо, претил его поступок, и только тот, кто остановил Арье, был молчалив, спокоен и холоден. В прямом смысле этого слова. Его уже ничего не интересовало в этом мире, разве что забота о собственном посмертии. И у меня складывалось нехорошее впечатление, что его посмертие связано со мной.

В резиденции кронпринца не было слуг. Вероятно, их всех отпустили заранее или услали в отпуск за несколько дней, чтобы никто не задумался о причинах. Тем не менее, дворец был пуст. Даже свет не горел, но никому кроме меня и Риги, ориентировавшейся по светлому силуэту призрака, темнота не мешала.

Мне хотелось сделать шаг в сторону, скрыться в коридоре, выбежать на балкон — сделать хоть что-нибудь, лишь не идти покорно за старшим принцем, не подниматься по лестнице, все выше и выше, преодолевая ступеньку за ступенькой, навстречу неотвратимому. Хотелось — но не получалось. Только болела сильнее голова, и разум подсказывал, что упасть с лестницы будет куда печальнее, чем прожить пару лишних минут. А в том, что дело кончится моей кровью, даже сомневаться не приходилось — иначе не было бы всего этого, иначе они бы просто попросили. Рига бы попросила. Ведь если бы у них был другой выход?..

А если его и нет, разве они в праве? Я сглотнула комок, но слез не было. Сейчас, когда загробный холод я чувствовала спиной, стоило призраку остановиться, слез не было. Ни горьких, ни соленных — никаких. Было пусто внутри, как будто этой части во мне больше не существовало, как будто она исчезла с предательством последнего близкого мне с детства человека.

Мы поднимались все выше, а мне казалось, что опускаемся в подвал, в огромный темный лабиринт, который всегда найдется под дворцом. С камерами, прикованными узниками, стонами и криками. Но мы шли наверх, к луне и звездам, к их холодному бесчувственному свету, который по преданиям греет мертвых. Неужели и я скоро почувствую его тепло? Мне не хотелось знать ответ.

Дверь на входе в башню не скрипела, как не скрипел и паркет. Старое, полурассыпавшееся дерево вновь обретало прежний лоск, как будто готовилось к предстоящему. Мы поднимались вверх, и я видела, скольких ступенек не хватало в лестнице, чувствовала, как прогибаются доски. Прогибаются — но выдерживают.

И как насмешка над тлеющими перекрытиями, сияла, обитая железными пластинами, покрытая лаком дверь. Именно ее и открыл Арье. Мы пришли.

Здесь горели свечи. Слишком много, как мне показалось. Их запах был настолько тяжелым, что становилось трудно дышать. А света напротив, почти не было, как будто их главное предназначение иное — отравлять всех, кто посетит чужую обитель, удушать их, заставлять раскаяться в минутном любопытстве.

Щелкнул замок, отрезая нас от всего остального мира, и если раньше я слышала шаги двоих, Сведриги и Арье, то сейчас к ней прибавились третьи. Как будто призрак вдруг обрел плоть.

Я хотела обернуться, чтобы убедиться, удостовериться, что мне показалось, но он сам предстал передо мной. Высокий мужчина, с оценивающим, пронзительным взглядом черных глаз, странной прической, какие были приняты довольно давно, судя по видимым мной портретам предков, острым носом, который не красил его и при жизни, а ныне и вовсе нелепо смотрелся на красивом лице. И я знала его, видела, в галерее, но глаза были светлыми. Ныне же…

Эйнак Таргелей учтиво поклонился и, не спрашивая разрешения, взял меня за руку. Его ладонь была теплой. Такой теплой, что на миг я решила, что и не его вовсе видела минуту назад, что не от его присутствия холод бежал по коже, что это не он заставлял сердце срываться с ритма. Но память была беспощадна.

— Моя милая, мы не представлены, но полагаю глупо предполагать, что моего имени ты не знаешь, — мужчина вопросительно вздернул брови.

— Я вас знаю.

— В таком случае, можно оставить формальности.

Он был доволен. Он улыбался. Он торжествовал. Я видела это, видела четко и ясно, как будто могла читать души.

— Арье, подготовь все, — распорядился Эйнак, кивая в сторону стола.

Я пригляделась и сжала до боли кулаки. Ногти впились в кожу, оставляя некрасивый след. Но это мало волновало меня и вовсе не волновало остальных. Какое им дело до моей крови, если уже скоро она потечет как эта…

Я впервые видела, кровь без жертвы. Раньше, ту сторону комнаты от меня заслонял Эйнак, но сейчас он отошел, пропуская кронпринца, и я смогла разглядеть тонкую струйку, стекающую вниз со стола и образующую лужу на паркете.

— Исток нашей силы, — с удовлетворением отметил император и уже тише: — И я не жалею. Ни на секунду.

Последние его слова были адресованы не нам: он смотрел перед собой, смотрел в пустоту, словно видел то, что не было доступно мне.

Эйнак замер и с спустя мгновение удовлетворенно усмехнулся.

— Мой портрет во дворце сожгли.

— Отец? — равнодушно переспросил принц, убирая с запятного стола лишние предметы. Я бы возможно посмеялась, но сама способность смеяться покинула меня.

— Глупый мальчишка. Мне это не помешает. Поторопись, пусть я и укрыл дворец от перемещений, они скоро будут здесь. Рига, ты должна стоять рядом, когда мы начнем.

Девушка кивнула и послушно переместилась к столу, аккуратно переступая через кровь.

— А теперь и вам, ваша светлость, пора, — проговорил Эйнак, все так же галантно подавая руку. В его голосе не было ни насмешки, ни торжества. Он не жалел, но и не радовался, просто знал, что произойдет и готовился наблюдать. Я снова не могла контролировать себя. Впрочем, кто я для него, простая кукла, которую нужно довести до нужной точки и сломать, чтобы вновь играть, но уже с другой.

Стол был теплый, как будто с него только что встал другой человек. И кровь была теплой. Та, что не моя. Моя потекла внезапно. И даже боли не было. Ничего не было. Только холод. Холод, холод и нарастающая пустота.

Я видела как упал на колени Арье, исчезая из поля зрения, как вскрикнула Сведрига, как на ее груди проступает кровь, как разрастается пятно, слышала ее крик, как она звала кронпринца, но он был слишком занят, чтобы видеть, что происходит с его любимой.

Наверное, все же любимой, ведь он пошел против императора, против своего отца, против… меня? Скорее нет, просто… при дворе не выбирают средств. А я была средством. Средством, которому позволили почувствовать себя чем-то большим. И пусть. Час, два, радости, блаженства и веры, но они у меня были. Значит, моя жизнь была прожита не зря.

На щеку капнул воск, словно заменяя одинокую слезинку. Эйнак склонился, чтобы убрать ее, и поцеловал меня в лоб. И его прикосновение было теплым, живым, таким родным и болезненным, ведь он был моей семьей. Что бы ни было, но он был одним из нас.

Он отстранился, а я видела на манжетах его рубашки кровь. Риги ли? Мою ли?

— Мою… — тихий голос, прошептал ответ на ухо.

Я широко распахнула глаза от удивления, замечая за спиной покойного императора девичью фигуру, и…

Смерть приходит внезапно, но всегда — срезать свой колосок.