Драма. В трех действиях. Пяти картинах

 

Действующие лица

Агафонов Василий Степанович — председатель колхоза.

Екатерина Григорьевна — его жена.

Алексей — их сын, агроном.

Гордей Степанович — брат Василия.

Степан Макарович Агафонов — отец Василия и Гордея.

Рябинин Сергей Дмитриевич — агроном, почвовед.

Зоя Кокорина — библиотекарша.

Тарас (Чижик) — колхозный сторож.

Орехов Николай Данилович — секретарь райкома.

Коровин Иван Иванович — член правления колхоза.

Кузьма Никифорович — счетовод колхоза.

Ваня Мухин — молодой колхозник.

Время действия — наши дни.

Место действия — Московская область.

 

Действие первое

Картина первая

Кабинет председателя большого, богатого колхоза; телефон, радио, телевизор; на стенах график работы бригад, диаграммы подъема животноводства. Длинный стол покрыт зеленым сукном. В кабинете чистота и порядок, — он имеет вид деловой и строгий.

За сценой слышен шум остановившейся машины. Входит здоровенный мужчина с проседью; военные брюки цвета хаки заправлены в высокие болотные сапоги; под кителем без погон — свитер; талия перетянута охотничьим патронташем. Это — Гордей Степанович.

Гордей (остановился в дверях, оглядел пустой кабинет; кричит). Э-гей! Кто здесь? Хо-зя-и-ин!

Из других дверей появляется библиотекарша колхоза Зоя — миловидная девушка лет двадцати. В руках у нее книга и газеты.

Зоя. Здравствуйте, Гордей Степанович! С приездом! Гордей. Здравствуй, Зоя. Как жизнь? Как дела? (И не дав ей ответить, посмотрел на стол.) Где брат?..

Зоя. Где же Василию Степановичу быть?! Где-нибудь в поле… весна ведь… Вы к нам надолго?

Гордей. На недельку, Зоя… пострелять, порыбачить… Ну, я пошел… Да, если увидишь Тараса — скажи, что я приехал…

Зоя. А вдруг дома никого нет? Кто вам двери откроет?..

Гордей. Ничего… в окно влезу… (Направляется к двери.)

В дверях Гордей сталкивается с Сергеем Рябининым — молодым человеком лет двадцати восьми-тридцати.

Рябинин. Здравствуйте…

Гордей. Здравствуйте!.. (Уходит.)

Рябинин. Кто это такой?..

Зоя. Брат Василия Степановича… из Москвы… полковник… Каждую весну приезжает на охоту… селезней бить…

Послышался шум удаляющейся машины.

Рябинин. Здравствуйте, Зоя…

Зоя (смеется). Здравствуйте, Сергей Дмитриевич.

Рябинин. А вы что здесь делаете?..

Зоя. Да вот, газеты принесла Василию Степановичу.

Рябинин. А где он?..

Зоя. Не знаю.

Рябинин (оглянулся па дверь, шепчет). Зоя…

3оя. Что, Сергей Дмитриевич?

Рябинин. Мы сегодня увидимся?

Зоя (опустив голову). Не надо, Сергей Дмитриевич…

Рябинин. Почему не надо?.. Я ведь не шучу с вами, Зоя…

Зоя (смотрит Рябинину в глаза). Так только в романах бывает, Сергей Дмитриевич… Приезжает в деревню человек из города в командировку или на отдых к родным, влюбляется в знатную колхозницу… и все заканчивается счастливой свадьбой… Но, во-первых, я не знатная колхозница, а самая обыкновенная библиотекарша… А во-вторых… (Замолкла.)

Рябинин. Что во-вторых?..

3оя. Ничего…

Рябинин. Так и «ничего»?..

Зоя. Не надо со мной шутить, Сергей Дмитриевич… Прошу вас… Мне так хочется верить, что вы хороший человек, а вы…

Рябинин (перебивает ее). А я?.. Что я сделал плохого?.. Я люблю вас, Зоя… Люблю… вот и всё!..

Зоя (оценивающим взглядом, укоризненно смотрит на Рябинина, и, кажется, она немного обижена). Хоть бы не говорили так, Сергей Дмитриевич… кто же вам поверит, что вы в тридцать лет впервые встретили девушку, которую полюбили, и то… в деревне…

Рябинин. Во-первых, мне не тридцать, а двадцать восемь. Но это не главное, — хорошо, что я хоть на два года серьезнее выгляжу… Конечно, я не первый раз влюблен… но так, как вас, Зоя, честное слово, никого еще не любил… Ну поверьте мне!..

Зоя хотела что-то сказать, но, не решившись, сорвалась с места и побежала к двери. Рябинин провожает ее ласковым взглядом, затем быстрыми шагами идет вслед за ней.

За сценой слышен шум остановившейся автомашины. В кабинет входит Василий Степанович Агафонов. Это человек лет сорока пяти — сорока восьми, сухощавый, с загорелым, обветренным лицом. Его слегка прищуренные, умные глаза смотрят чуть иронически. Вид у него опрятный, подтянутый, лицо чисто выбрито. Вслед за ним входит Ваня Мух и и, высокий парень, ходит вразвалку, кепка набекрень.

Агафонов (сел за стол, потер ладонями усталое лицо и взглянул на стоящего перед ним Ваню). Ты что ко мне пристал как банный лист?

Ваня. Не хотите меня дослушать, так хоть сами прочтите. (Протягивает ему какую-то бумагу.)

Агафонов. И слушать тебя не желаю и знать не хочу, что о тебе пишут.

Ваня. Не только обо мне, но и о вас, Василий Степанович…

Агафонов. Ну черт с тобой, читай!

Ваня (держа в руках бумагу, читает), «…председатель колхоза товарищ Агафонов обещал принять меры, а ничего не сделал. И что мы видим? Иван Мухин остался таким же лодырем и позорит всю свою бригаду, а наш председатель почил на лаврах…»

Агафонов. Как тут написано? «Почил на лаврах»? Ишь, как загнули! Ну давай дальше.

Ваня. «…и потворствует лодырям и дезорганизаторам».

Агафонов. Стало быть, тебе?

Ваня. Выходит, мне, Василий Степанович! (Продолжает.) «Мы требуем от товарища Агафонова ответа через нашу стенную газету». Подпись. «Редакционная коллегия». (Вопросительно посмотрел па Агафонова.)

Агафонов. Стало быть, вся редакционная коллегия требует от меня ответа. Так сказать, все на одного?

Ваня. Так выходит, Василий Степанович! Но что они все против вас одного? Шавки!

Агафонов (словно задумавшись, пристально смотрит на Ваню. После паузы). Да… обнаглел народ.

Ваня. Вот я и говорю…

Агафонов. Сколько газет получают: и «Правду», и «Известия», и нашу районную… А все мало… Не пойму, кому нужна эта стенгазета, да еще в четырех экземплярах…

Ваня (оживившись). Кляузникам, Василий Степанович.

Агафонов. Верное ты слово сказал, Ваня. Ох, уж эти мне кляузники… На дворе весна, работать надо, а они писаниной занимаются.

Ваня. Ночами не спят, сочиняют. До утра в библиотеке свет. Всё пишут, пишут… Будто и в самом деле писатели.

Агафонов. Говоришь, в библиотеке?.. Так… А где сейчас Зоя?

Ваня. Только что здесь была. Должно быть, у себя, Василий Степанович.

Агафонов (сердито). А ну-ка позови ее!

Ваня. Сейчас. (Быстро уходит.)

Агафонов (берет телефонную трубку). Дайте механическую… Петрович? Как у тебя там?.. Ты не виляй!.. Великий изобретатель… Этим ты бы зимой занимался, а сейчас — гони тракторы на поле! Иначе душу из тебя вымотаю! Не перебивай, слушай, что говорю… Чтобы к вечеру все тракторы были на местах!.. (Кладет трубку.)

Входят Ваня и Зоя. Агафонов, положив трубку, смотрит на Зою.

Зоя. Василий Степанович… Гордей Степанович приехал поохотиться…

Агафонов. Делать ему нечего… Мне сейчас не до его охоты…

Зоя. Он не вас, а Чижика искал…

Агафонов. Гордей Гордеем, а вы, товарищ редактор, почему по ночам в библиотеке свет жгете?..

Зоя (лукаво). А разве можно общественной работой заниматься в темноте?

Агафонов. Ну ладно! Скажи, который час?

Зоя. Вы меня за этим вызывали? (Посмотрела на часы, висящие на стене.) На ваших девять, Василий Степанович.

Агафонов (указывает на Ваню). А почему ты не спросишь Ивана Мухина, что он здесь делает в рабочее время? Почему он не в поле со своей бригадой? Разве в деревне можно сейчас встретить хоть одного колхозника?

Зоя (пожав плечами). Я ведь не председатель колхоза. Пока председатель вы, Василий Степанович.

Агафонов (вдруг искренне и весело засмеялся). Пока? Значит, только пока?

Ваня (растерянно). Я, Василий Степанович, здесь, а не там потому, что… вот… редакция…

Агафонов (серьезно). Садись, редактор! Пиши!

Зоя садится за стол.

(Диктует.) «Критику стенгазеты в связи с поведением прогульщика Ивана Мухина и ему подобных лодырей в колхозе принимаю с благодарностью…»

Ваня. Что вы, Василий Степанович!

Агафонов, «…явившись ко мне, Мухин требовал закрытия стенной газеты, то есть стал на путь зажима самокритики…»

Ваня (испуганно). Что вы, Василий Степанович! Я бы никогда до этого не додумался. Это вы, Василий Степанович!

Агафонов. Не спорю, — я. Но ты со мной согласился и сказал, что стенгазета существует для кляузы. Сказал?

Ваня молчит.

Ну?

Ваня. Сказал.

Зоя. Так и запишем.

Агафонов (сердито). Вырос эдакий верзила! Когда за ум возьмешься? Заруби себе на носу: колхоз тебе не дом отдыха! Понял? И твоя десятилетка не поможет— работать надо! Ра-бо-тать. (Махнул рукой. Зое.) Да чего с ним толковать!.. Напиши, Зоя, все, что здесь слышала, а я от себя добавлю и подпишу.

Зоя. Напишем, Василий Степанович…

Ваня (взволнованно). Нет, нет! Не надо, Василий Степанович! Прошу, в стенгазету больше не надо! Буду работать! Ну слово даю! Только в газету не надо…

Агафонов. Нет уж, я от своего слова не отступлюсь. Изобразим тебя в полном параде… А если не подействует— поставим вопрос на общем собрании и выдернем тебя, как сорняк с поля… Иди на все четыре стороны, работай где хочешь… только не у нас в колхозе…

Ваня (бормочет). Не будет больше этого, Василий Степанович…

Агафонов (смягчившись). И не стыдно тебе? Разве ты не видишь, что вокруг делается? Твои товарищи Героями становятся… ты!.. Уходи! Чтобы я тебя больше не видел. Уходи!

Ваня, опустив голову, выходит.

(Смотрит ему вслед. Затем, подмигивая Зое и добродушно улыбаясь.) Ничего, выправится.

Зоя. А может, не надо статьи, Василий Степанович?

Агафонов (многозначительно). А вам в газете следует и обо мне подумать — словом, поддержать мой авторитет. (Подмигнул и добавил.) Пока я председатель… Хотя я разрешаю и меня иногда покритиковать.

Зоя (улыбаясь). Если понадобится, мы вас и спрашивать не будем, Василий Степанович. И пропишем и изобразим.

Агафонов (улыбнулся). Эх ты, стрекоза! Меня пропишешь…

Зоя (вдруг вспомнила). Вы сегодняшнюю «Московскую правду» читали?

Агафонов. Нет еще. А что? Уже ругают?

Зоя. Наоборот, хвалят. И вас хвалят. Василий Степанович. Вот, на третьей странице… (Показывает.)

Агафонов (довольный, читает). Общественное хозяйство колхоза «Светлый путь». (Подмигнул Зое.) А ты думала, про нас плохо пишут?

Зоя. Пишут о наших новых скотных дворах… о молочной ферме… о мастерских… Обо всем пишут… (Лукаво.) И о том, что товарищ Агафонов хорошо руководит колхозом…

Агафонов. Ты лучше помолчи. Я и сам прочту. (Читает.) Видишь, «Московская правда» хвалит, а ты своей стенгазетой угрожаешь…

Зоя (ехидно). Но там и другое про вас написано… Запаздываете с весенним севом, Василий Степанович. Прочтите!

Агафонов. Да, погода без ножа режет. Земля на критику, так сказать, не реагирует. Правду в народе говорят: «Весной неделю мочит — два часа сохнет, а осенью два часа мочит — неделю сохнет». У нас что-то наоборот получается: весна, а земля не сохнет. Ты, как редактор, скажи: что мне делать?!

Зоя. К сожалению, Василий Степанович, я не агроном.

Агафонов. Ну ладно, иди! Насчет земли мы как-нибудь сами сообразим. Моего Алексея не видела?

Зоя. Нет, не видела. (Выходит.)

Агафонов (берет телефонную трубку). Дайте коровник! (Встает, смотрит в окно, продолжая говорить по телефону.) Как дела, Андрей Павлович? Ладно. Буду. Обязательно буду… (Вдруг увидел кого-то из окна, зовет.) Алеша! Зайди ко мне! (Кладет трубку, читает газету.)

В кабинет входит Алексей, молодой человек лет двадцати пяти. Он похож на отца, глаза у него слегка прищуренные, как у Василия Степановича, смотрят напряженно, словно он чем-то недоволен.

Алексей (садится, глядя на свои облепленные грязью сапоги). Эх! Черт возьми! Всюду грязь по колено.

Агафонов (исподлобья смотрит на сына). Как же быть, агроном?

Алексей. Не знаю. Ничего не поделаешь — форс-мажор…

Агафонов (прищурив глаз). Что? Форс-мажор? Это какое-нибудь новое удобрение вроде суперфосфата?

Алексей (снисходительно улыбаясь). Форс-мажор — это чрезвычайные обстоятельства. Например, стихийное бедствие, как у нас. (Развел руками.) Сырая весна…

Агафонов. Ага! Вот оно что… (Пауза.) А какой форс-мажор тебя беспокоит? Ты почему ходишь как в воду опущенный?

Алексей. А что, по-твоему, колхозный агроном должен по улице с песнями да с гармошкой ходить?

Агафонов. Не крути! Ты понимаешь, о чем я спрашиваю.

Алексей. Меня многое тревожит, отец.

Агафонов. Ну?

Алексей. Вот уже два года я работаю в колхозе… (Замолчал.)

Агафонов. Ну что? Договаривай! Не буду же я из тебя клещами каждое слово вытаскивать.

Алексей. Все равно ты меня не поймешь, отец.

Агафонов. Зря ты меня считаешь таким непонятливым. Люди иначе думают о Василии Агафонове. Выкладывай: может, я тебе чем-нибудь и помогу.

Алексей. Я не думал, что так сложится жизнь… Помнишь, как я рвался в колхоз после окончания института? Какие у меня были планы!..

Агафонов. И что? Форс-мажор?

Алексей пожал плечами.

Ну, сынок, хватит тебе баклуши бить. На песке планы не строятся… Вот я, вернее, наш колхоз, по плану должен в этом году поднять урожайность на пятнадцать процентов — так я обещал в Кремле! Целому Пленуму обещал!..

Алексей. Ты поторопился, отец! С трибуны говорить легко… А для нашего колхоза — это трудно, очень трудно…

Агафонов. Знаю, что трудно, но поднимем! А почему? У меня планы — во! (Показывает кулак.) Всё здесь! (Раскрывает кулак.) И люди, и земля — всё как на ладони! А у тебя (дует на ладонь) — ничего! Ветер! (Замолчал.)

Алексей сидит с опущенной головой. Кажется, что Агафонову стало жаль сына.

(Вдруг он переводит разговор.) Ты мне лучше скажи, что надо сделать, чтобы поскорее начать пахоту?..

Алексей. Куда в такую грязь пахать! Я не бог!..

Агафонов. Бог плохой агроном — это давно известно. (Задумался, после паузы.) Посоветовался бы ты о своих планах с Рябининым. Человек он умный и вообще, кажется, мужик с головой…

Алексей (сердито перебивает его). С Рябининым? Нет, мне с ним советоваться не о чем… Рябинин! У него свои планы…

Агафонов (не понимая сына, обрывает его). Ну и дурак ты! Он же больше тебя знает. Это сразу видно. Почему же не использовать человека? Почему не спросить, что и как лучше сделать? Какого черта ты петушишься!.. Он же не на твое место целится.

Алексей. Не шуми, отец! Ты не знаешь, в чем дело.

Входит Зоя. Алексей демонстративно подошел к окну и стал спиной к отцу и Зое.

Зоя (увидев Алексея, смутилась). Заметка готова, Василий Степанович. Прочтите, пожалуйста. (Кладет на стол бумаги и быстро выходит из комнаты.)

Агафонов (провожая Зою взглядом). Понятно… (Алексею.) Что-то ты скрываешь от меня… Эх ты, стручок гороховый!..

Алексей. Мне скрывать нечего…

Агафонов (многозначительно). Значит, так сказать, личная жизнь Алексея Агафонова? Наверно, с Зоей повздорил… (Иронически.) Трагический случай! Чудак ты! Зоя хорошая девушка, умная… Она будет хорошей женой…

Алексей (понурив голову). Здесь дело куда серьезнее, чем тебе кажется, отец.

Агафонов. Ай-яй-яй, как страшно!

Алексей (тихо). Сергей Дмитриевич вскружил ей голову…

Агафонов. Это еще кто такой?

Алексей. Рябинин… почвовед ив Москвы… Ты только что посылал меня к нему за советом…

Агафонов. Рябинин? (Сердито.) Зачем он сюда приехал? Работать или за нашими девками гоняться? Сегодня лее пусть уезжает ко всем чертям! Мне работники нуясны, а не… как бы это поприличнее выразиться… сердцееды…

Алексей. Что ты, отец! Хочешь, чтобы надо мной весь колхоз смеялся? Ты это оставь! Не твое это дело.

Агафонов (задумчиво). Рябинин — залетная птица. Он пробудет у нас всего-навсего две недели, а потом уедет обратно в Москву. И конец… И Зоя его забудет… Что ты молчишь?

Алексей. Возможно, и так.

Агафонов (вдруг спохватившись). А может, у него есть семья? Ты не знаешь?

Алексей. Не знаю, но это не меняет дела.

Агафонов. Что? Разве для члена партии безразлично, как он относится к своей семье?

Алексей (желая прекратить этот разговор). Ты прав… во всем прав. Только, прошу тебя, не вмешивайся в мои личные дела (улыбаясь) ни как отец, ни как председатель колхоза…

Быстрыми шагами входит Рябинин.

Рябинин. Здравствуйте, товарищи!..

Алексей (сухо). Здравствуйте.

Агафонов. Здравствуйте, Сергей Дмитриевич.

Рябинин. Я вас ищу, Василий Степанович. Без вашего распоряжения Кокорев не дает трактора, а я сегодня хотел пробовать новые плуги…

Алексей, не сказав ни слова, уходит.

Агафонов (провожая сына глазами, натянуто улыбается). Кокорев бюрократ, Сергей Дмитриевич…

Рябинин. Нет, что вы! Просто — хозяйский порядок.

Агафонов (подходит к карте колхоза, спрашивает). А какой участок вы для себя выбрали?

Рябинин. Мне не участок, а малюсенький кусочек земли… вот здесь… за мостом…

Агафонов (повторяет)… «земли»… Эх, Сергей Дмитриевич, для многих земля — только пространство, и ничего больше. А председатель колхоза должен знать каждую пядь своей земли: какой у нее характер, что она может дать, чего ей недостает, чем она, кормилица, дышит. (Вдруг, что-то вспомнив, внимательно смотрит на Рябинина и спрашивает.) Как вам у нас нравится? Не скучаете?

Рябинин. Что вы, Василий Степанович. Я рад, что попал именно в ваш колхоз. Я ведь о вас много слышал. И вот вижу перед собой живого Агафонова… На деле вижу.

Агафонов (иронически). И как? Нравится вам Агафонов? (Вздохнул.) Эх, Сергей Дмитриевич, много еще у нас недостатков…

Рябинин. Да… немало…

Агафонов (вдруг насторожился; он ожидал услышать от Рябинина другой ответ). Что?

Рябинин. Недостатки бывают в каждом деле.

Агафонов. А не должны быть, Сергей Дмитриевич. Не доли-сны быть! (Пауза.) Значит, вам у нас нравится?

Рябинин. Очень, Василий Степанович.

Агафонов (равнодушно, как бы между прочим). А почему вы не привезли с собой жену? Она за месяц могла бы отдохнуть у нас лучше, чем на курорте.

Рябинин (смеясь). Жену? Нет у меня пока жены, Василий Степанович.

Агафонов. Нет жены? Значит, вы, так сказать, жених? (С деланной улыбкой.) Ха-ха! Ну ничего, за этим дело не станет.

Рябинин. Ия так думаю.

Агафонов (переводит разговор). О чем мы, бишь, толковали?

Рябинин. О недостатках.

Агафонов. Стало быть, вы говорите, что у нас… много неполадок?

Рябинин (улыбается). Это и вы говорите, Василий Степанович.

Агафонов (внимательно смотрит на Рябинина). А вас, должно быть, девушки любят.

Рябинин (смеется). А почему вы так думаете?

Агафонов. Улыбка у вас правильная.

Рябинин. Правду сказать, не замечал…

Агафонов. Эх! Покраснел, как девка на выданье. (Погрозил пальцем.) Бабы таких любят… любят, Сергей Дмитриевич!

Рябинин (смущенно улыбаясь). Не жалуюсь, Василий Степанович. Кому следует, та и любит.

Агафонов. Говорите, любит?

Рябинин (утвердительно). Любит.

Агафонов. Что ж, хорошее дело, когда это все, так сказать, получается по-хорошему… (Неожиданно переводит разговор.) Ну, как работа? Ничего не мешает?

Рябинин. Спасибо, Василий Степанович, всё в порядке.

Агафонов. Разве вы за эти две недели успеете всё сделать?

Рябинин. Двух недель мне никак не хватит. Думаю остаться у вас еще на месяц… если не прогоните…

Агафонов. Что вы! (Шутливо и вместе с тем многозначительно.) Вы пока ничего такого не сделали, чтобы вас (смеется) гнать отсюда.

Рябинин. Я ведь на практике вашего колхоза перестраиваю свою диссертацию. За основу я беру правильную организацию земельной территории в большом колхозе для разных культур.

Агафонов (гордо). Значит, по-нашему — так, как у нас?

Рябинин (с хитрецой). Нет, не так, как у вас… А так, как должно быть в многоотраслевом колхозе под Москвой.

Агафонов (задумался). Вам кажется, что у нас неправильно… все это… так сказать… организовано?

Рябинин. Не совсем правильно.

Агафонов (усмехается). «Не совсем». Думаете, из кабинетов вашего института виднее, как нам участки распределять? Да?

Рябинин (смеется). А вы мне нравитесь, Василий Степанович!

Агафонов. Ну? Не думал.

Рябинин. Я пять лет был колхозным агрономом в Бронницком районе (хитро моргнул глазом)… и как будто неплохо работал…

Агафонов. А почему ушли из колхоза?

Рябинин. В аспирантуру, учиться, Василий Степанович.

Агафонов. Ишь ты, учиться… Так вас легко и отпустили?

Рябинин. Как вам сказать… (Пожал плечами.) Конечно, пришлось выдержать бой у себя в районе… И немалый бой… но… раз человек задумал учиться — кто его может остановить!

Агафонов. Вы еще, чего доброго, в этой самой., своей диссертации напишете, что у Агафонова в колхозе все не так устроено… А?

Рябинин. Ведь диссертация у меня не об Агафонове, а о земле.

Агафонов. Так… Та-ак… Значит, вы у нас еще целый месяц пробудете?

Рябинин. Говорю: если не прогоните…

Агафонов (хитро прищурившись). Жаль, нет в нашем колхозе достойной для вас девушки, а то за это время мы бы вас женили, ей-богу женили!

Рябинин (лукаво). Как сказать… Плохо же вы тогда знаете ваших девушек, Василий Степанович. А председатель колхоза должен знать, не только чем земля дышит, но и как у него люди растут.

Агафонов (хлопает Рябинина по плечу). Значит, может случиться, и нашим зятем окажетесь…

Рябинин. Слишком вы быстрый, Василий Степанович.

Агафонов. А может, быстрый не я, а вы?..

Рябинин. Что ж, быстрота — не порок.

Агафонов. Может, и не порок…

Входит Екатерина, высокая, плотная женщина лет сорока пяти, с энергичным и все еще красивым лицом. За ней — Тарас.

Екатерина (взволнованно, говорит уже у двери). Беда, Василий! Куры мрут. За ночь двадцать семь штук потеряли. (Садится.)

Тарас. Я говорил: куры — птицы деликатные.

Рябинин. Сколько их у вас?

Екатерина. Тысяч около десяти наберется.

Агафонов. Познакомьтесь — заведующая птицефермой.

Рябинин (здоровается.) Рябинин, Сергей Дмитриевич.

Екатерина. Я вас знаю.

Агафонов. А это — Тарас, охотник… Егерь он, наш колхозный сторож.

Тарас. Меня все московские охотники знают…

Агафонов (Тарасу). К тебе, Чижик, Гордей приехал селезней бить…

Тарас (обрадовался.) Неужели? Вот радость-то! (Засуетился.) Как же он мимо меня прокатил? (Почти бежит к выходу.)

Агафонов. Ты куда?..

Тарас (взволнованно). К Гордею… он же там один сидит… (Махнул рукой на Агафонова и выбежал из кабинета.)

Агафонов. Что с курами делать — ума не приложу… Как весна — мор…

Рябинин. Я видел вашу птицеферму… Там слишком сыро, и поэтому куры болеют. Я бы посоветовал перенести ферму в Андреевку — место высокое, песчаное, и воздух сухой…

Агафонов. Вы разве зоотехник, что так разбираетесь в куриных делах?

Рябинин. Нет, Василий Степанович. Но, по-моему, каждому должно быть ясно, что нельзя держать кур в заболоченных местах. Я бы здесь развел уток. Озеро-то у вас большое!

Агафонов. Да… гектаров сорок будет.

Рябинин. Вот видите, на таком озере можно расселить тысячи уток. Дело это хорошее и доходное, тем более что корма бесплатные. А так… зря пропадает озеро.

Агафонов (как бы между прочим). Да-да… утки — тоже дело… (Почесал затылок.) Подумаем насчет уток! (Глядя на Екатерину.) А пока — немедленно отделить больных кур от здоровых. Словом, устроить карантин…

Екатерина. Ох! Горюшко-горе…

Уходит.

Агафонов. Ничего не поделаешь, Сергей Дмитриевич, привыкли работать по старинке, а сейчас… когда мы (показывает руками) во как разрослись… иногда не всё, так сказать, учтешь. Руки не доходят… А учитывать надо… всё надо… Иначе — форс-мажор.

Рябинин. А эта Екатерина Григорьевна давно заведует птицефермой?

Агафонов (гордо). Со дня основания, целых двенадцать лет. Начали мы с сотни кур, а теперь у нас их тысячи.

Рябинин. Она имеет зоотехническое образование?

Агафонов (улыбаясь). Какое там образование! Простая колхозница… Но свое дело любит и в курах разбирается.

Рябинин. Вот у вас и мрет птица потому, что такой большой фермой заведует не специалист.

Агафонов (смутившись). Вы так думаете?

Рябинин. Конечно. Руководить такой фермой можно только на научной основе. Говорят, у вас в районе один зоотехник с высшим образованием в «Гастрономе» работает, другой — в сберкассе счетоводом. А у вас здесь птицеводством занимается не специалист… Может быть, эта самая Екатерина Григорьевна хорошая домашняя хозяйка — не смею спорить, но…

Агафонов (перебивает). Да, Екатерина Григорьевна отличная домашняя хозяйка. Я могу это подтвердить… она, так сказать… моя жена…

Рябинин (смутившись). Ваша жена?

Агафонов (улыбаясь). Да, жена. Чего вы смутились?

Рябинин. Я не знал. Вы извините, что я так чистосердечно, сплеча…

Агафонов. Это неважно. Значит, по-вашему, она не подходит для этой работы?

Рябинин. Я этого не утверждаю, Василий Степанович. Бывают практики сельского хозяйства, которые заткнут за пояс любого агронома.

Агафонов (повторяет). «Практик»… Обидное это слово… Вроде как малограмотный какой-то…

Рябинин. Да, конечно, это нехорошо… Но ведь таких малограмотных людей становится все меньше и меньше.

Агафонов (протяжно). Меньше… да… Все меньше и меньше… Однако… не все люди, так сказать, с дипломами могут заправлять, к примеру… колхозами.

Рябинин. Не каждого агронома выбирают председателем, Василий Степанович. Ищут лучших. Разве любой агроном управится с таким колхозом, как ваш? Черта с два! Здесь недолго и голову потерять!

Агафонов (перебивает его). А бывает и так, что выбирают первого попавшегося… лишь бы с дипломом!

Рябинин. Не спорю. Наверное, бывает.

Агафонов. Не наверное, а в самом деле бывает… Вот… в соседнем колхозе «Заря» в прошлом году выбрали председателем агронома Кочетова. Человек он как человек… с дипломом, с партийным билетом — словом, все как полагается… А насчет работы… (разводит руками) труба… Беда, да и только.

Рябинин. Промахи бывают, Василий Степанович.

Агафонов. А не должно быть! Выбирать председателя колхоза — это тебе не птицу в лёт стрелять. Здесь промахов не должно быть, Сергей Дмитриевич!

Телефонный звонок.

(Берет трубку.) Слушаю… Да, он здесь… Хорошо… (Кладет трубку.) Вас просят в мастерские.

Рябинин. Да, да! Спасибо. (Уходит.)

Агафонов (долго смотрит вслед Рябинину, горько усмехается). Промахи… всё меньше и меньше… Вот оно что! Эх, Рябинин, Рябинин! Не в мой ли огород камешки швыряешь? (Пауза.) Будто он не знал, что Екатерина Григорьевна — моя жена… (Пожимает плечами.) А может, и не знал… Какое ему дело до семьи Василия Агафонова?

Входит Зоя с книгой в руках.

Зоя (остановившись у двери). Сергей Дмитриевич ушел?

Агафонов. Зачем он тебе?

Зоя. Он книгу просил… Вот. (Показывает книгу.)

Агафонов. Книгу? Дай сюда! (Берет книгу, читает название.) «Профессор Преображенский. Добыча торфа». Интересно, что он насчет нашего торфа задумал. Оставь-ка ее, я почитаю. (Оглядывает Зою с головы до ног.) У тебя новое платье?

Зоя (смущенно). Новое… Я его в первый раз надела.

Агафонов. Сколько тебе лет, Зоя?

Зоя. Почему все меня об этом спрашивают?

Агафонов. А кто еще спрашивал?

Зоя. Сергей Дмитриевич.

Агафонов (сухо). Сергей Дмитриевич?

Зоя. Да.

Агафонов (после паузы). И что ты ему ответила?

Зоя (улыбаясь). Скрывать пока нечего, Василий Степанович. Мне исполнилось двадцать.

Агафонов. А ведь тебе, Зоя, замуж пора… Такую свадьбу закатим!

Зоя. Что вы, Василий Степанович! Кто меня возьмет? (И чтобы Агафонов не заметил ее смущения, быстро уходит.)

Агафонов (с силой швыряет книгу на стол; с досадой). Эх, ты, сынок. Шляпа! Такую девушку прозевать… (Берет телефонную трубку.) Дайте гараж! Сережа! Заезжай на строительство коровника, захвати инженера — и мигом ко мне!

Входит с бумагой и карандашом в руках Кузьма Никифорович, седой, худенький, маленький человек в очках.

Кузьма. Ты один, Василий? (Пе дожидаясь ответа, подходит к висящему на стене графику трудодней и что-то записывает.)

Агафонов. Как видишь, Кузьма, один. (Встает и тоже подходит к графику.) Ну, как дела?

Кузьма. Хороши, Василий! (Глаза его загорелись совсем молодым огнем.) Смотри, что делается!

Агафонов. Да, Кузьма Никифорович, растут люди, растут…

Кузьма. Разве раньше человек, окончивший гимназию, работал бы на земле? А теперь…

Агафонов (хитро прищурил глаз). А мы с тобой, Кузьма Никифорович, какие гимназии окончили?

Кузьма. Меня, каюсь, из четвертого класса честью попросили.

Агафонов. А я еле добрался до второго класса.

Кузьма. Зато в колхозном деле нас на любого профессора не променяют.

Агафонов. Смотри, не дорожись… Много за нас просишь…

Кузьма. Нет, немного. Помнишь, как мы с тобой начинали наш маленький колхоз? А теперь какой у нас колхозище! Мне иной раз кажется, что социализм пошел именно с нашего колхоза. И кажется мне, что к коммунизму мы тоже первые придем.

Агафонов. А все-таки плохо мы с тобой работаем, Кузьма.

Кузьма (удивленно). Плохо? Это что же, заключение ревизии?

Агафонов. Нет, ревизионная комиссия осталась довольна. У нас концы с концами сходятся.

Кузьма. А как же может быть иначе? Где они найдут лучшего председателя?

Агафонов (сердито). Не говори ерунды!

Кузьма. Что ты, Василий! Ведь это только одни голые факты.

Агафонов. Стыда у тебя нет! На старости лет подхалимничаешь.

Кузьма (обидевшись). Перед кем?

Агафонов. Передо мной, перед председателем колхоза.

Кузьма (гневно). Да как ты смеешь! Эх, Вася!.. Василий Степанович… Я здесь состарился, и никто никогда меня так не обижал… (Сердито бросает па стол бумаги и идет к двери.)

Агафонов (догоняет его и хватает за руку). Прости меня, Кузьма! Это я так… сгоряча…

Кузьма (качает головой). Нервничать ты стал, Василий Степанович, выдержку потерял. Ты словно чего-то боишься, а чего — и сам не знаешь.

Агафонов. Боюсь, Кузьма. И тебе, как другу, чистосердечно признаюсь: боюсь.

Кузьма. Чего, Васенька? Чего тебе бояться? Наш колхоз среди первых в области. И в какой? В Московской области!

Агафонов. Вот этого-то и боюсь, Кузьма. Дело наше как море… словно Московское море… Гляди, как бы нас волной не смыло! Что такое наш колхоз? Это же целый комбинат! А люди! Приходит ко мне простой колхозник, советуется — как бы поднять урожай пшеницы или надоить побольше молока, и, черт возьми, всё геометрическими прогрессиями доказывает. А что я и этих проклятых прогрессиях понимаю? Ни шиша!

Кузьма. Твоя голова поважнее этой геометрии.

Агафонов. Ну, начал ладан кадить. Вокруг председатели колхозов — агрономы с высшим образованием. А мы с тобой…

Кузьма (передразнивает). «С высшим образованием»… А что у них, лучше нашего дело поставлено, что ли?

Агафонов. Будет тебе, Кузьма! Подожди, скоро обгонят нас соседи. Тогда не то запоешь…

Кузьма (вздохнув). Тяжелое время…

Агафонов. Врешь, Кузьма! Время хорошее. Время что надо!

Кузьма. Не пойму я, чего тебе горевать?

Агафонов (понизив голос, доверительно). Мою Екатерину Григорьевну в стенной газете раскритиковали.

Кузьма (удивленно). Я читал сегодняшний номер, там про Екатерину Григорьевну нет ни слова.

Агафонов (шепотом). Я был у Зои в библиотеке. Случайно увидел статью. Ай-яй-яй! Чего они только про нее не написали. Придется се освободить от работы.

Кузьма (сокрушенно). Ничего не понимаю. Женщина работает с утра до поздней ночи, не знает ни сна, ни отдыха, а они…

Агафонов. А ты прикинь с другой стороны. Они правы. Ведь жена моя — не специалистка, зоотехнического образования не имеет.

Кузьма (пожав плечами). Пожалуй, и это верно…

Агафонов. Вроде как с твоей бухгалтерией получается. Здесь четырехклассного образования уже маловато.

Кузьма. Это верно. (Опомнившись.) Ты что сказал?

Агафонов. Вот это и сказал. (Пауза.) Плохи наши дела, Кузьма.

Кузьма молчит.

Без бухгалтера нам не обойтись. Бухгалтерия-то у нас тройная…

Кузьма. Значит, меня… по шапке?

Агафонов. Тебя? Нет… (Хитро.) А как ты сам посоветуешь?

Кузьма (задумался). Жестокий ты человек, Василий. Жену родную не пожалеешь.

Агафонов. Как видишь, не жалею.

Кузьма (идет к двери, поворачивается). Стало быть, мне домой… на печку?

Агафонов. Почему? Ты же сам говорил, что на ферме понадобятся счетоводы.

Кузьма (упавшим голосом). Когда будет решение о моем освобождении?

Агафонов. А кому нужно разводить этот бюрократизм? Пиши заявление. Так, мол, и так… прошу меня… на пенсию… Или куда-нибудь перевести…

Кузьма. Эх, Василий, на свою голову раздул кадило. Гляди, как бы и тебя волна не смыла. (Уходит.)

Агафонов (оставшись один). Я сдаваться не думаю… Хотя волна такая, что может и захлестнуть… (Задумался.)

3анавес

 

Действие второе

Картина вторая

Вечер.

Большая читальня колхозной библиотеки. За длинным столом, где разложены журналы и газеты, — сидят колхозники: старики и молодые — девушки, парни. Среди них: Ваня Мухин и мужчина средних лет — Иван Иванович Коровин. В углу, особняком, на стуле — Тарас. В конце стола — Сергей Рябинин; у книжного шкафа — 3оя. Занавес открывается в тот момент, когда на сцене общий хохот и веселый гомон, столь несвойственный обычной тишине читальни.

Зоя. Тише, товарищи! Забыли, где находитесь?

Смех смолкает.

Коровин. Слушаю я вас, товарищ Рябинин, и думаю: мастер вы сказки рассказывать!

Рябинин. Вот вы уже немолодой человек…

Коровин. Да, пятьдесят пять стукнуло.

Рябинин. А если лет тридцать тому назад вам бы рассказали о сегодняшней жизни — разве она не показалась бы вам сказкой?

Коровин. Как вам сказать?.. И да, и нет… Я ведь сам своими руками делал эту жизнь, дорогой наш Сергей Дмитриевич!

Рябинин. В том-то и беда, Иван Иванович, что вы всё хотите руками делать, поэтому и топчетесь на месте…

Коровин (удивленно). Это мы-то… топчемся? Вы что, милый?.. Шутите? Один из лучших колхозов области!..

Рябинин. Лучший. Не спорю! И про ваши миллионы знаю… Но доходы у вас уж третий год не растут!.. Вроде до предела дошли… И про это знаю.

Тарас (хмыкнул). И откуда это он все так досконально знает?

Коровин. Дай бог каждому хозяйству такой предел!

Рябинин. Нет, Иван Иванович… Так мы с вами Америку не перегоним… Ну вот, возьмем, к примеру, вашу прославленную доярку Марию Сорокину…

Коровин. А что? Таких, как Маша, во всей области по пальцам перечесть! Недаром про нее чуть ли не каждый день в газетах пишут…

Рябинин. Не подумайте, что я ее критикую. Она действительно героиня! Но поймите, Иван Иванович, современный труд не спорт, где прыгнешь на сантиметр выше — и уже новый мировой рекорд! Надо шире использовать технику — и удвоить, утроить свои доходы!

Молодая колхозница. А у нас механические доилки на складе ржавеют. Как купили, так и лежат…

Рябинин. Вот видите — на складе лежат. Обзавелись— и будет! (Коровину.) А вы приезжайте в Москву на любой завод, посмотрите, что там делается! Есть многие цехи, где рабочего не увидишь — сплошь автоматика…

Коровин. Завод, миленький мой, не земля… и не скотинка… Земля руки любит! И молочко, руками надоенное, вкусом получше…

Хохот.

(Ехидно, Рябинину.) Знаете что, вы бы все это нашему председателю Василию Степановичу доложили… Он вам спасибо скажет…

Рябинин. Василий Степанович хороший руководитель. У него многому можно поучиться. Но я ведь, Иван Иванович, не столько о нем, сколько о ваших агрономах… Они могли бы гораздо больше дать колхозу, ведь ваш колхоз — это народная академия! Только надо действовать смелее, побольше фантазии, Иван Иванович!

Коровин. Эх, дорогой друг… всякие там фантазии… мечтания… это люди с голоду придумали… Зачем мне забивать мозги разными фантазиями и мечтами о том, что я уже и так имею, что само ко мне в дом пришло.

Рябинин (иронически). По щучьему велению…

Коровин. Нет, всё сам… своими руками сделал…

Рябинин. Значит, мало вы от жизни хотите, Иван Иванович.

Коровин. Нет, Сергей Дмитриевич, я многого хочу… только не в мечтах, а на деле! Разве вашей мечтой поле вспашешь или дом срубишь? (Покачал головой.) Черта с два!..

Рябинин (смеется). Лукавите, Иван Иванович! Наша мечта — и поля пашет, и города строит, и космические корабли на планеты отправляет…

Коровин (уклончиво). Так это вы о большом, Сергей Дмитриевич… А наше дело маленькое, колхозное…

Рябинин. Плохо, когда от сытой жизни лень одолевает… и люди перестают мечтать о лучшем…

Коровин. Это вы о ком же, Сергей Дмитриевич?

Рябинин (хохочет). Ну хотя бы о вас, Иван Иванович. Только вы не обижайтесь на меня. Конечно, вы по праву считаетесь одним из лучших хозяйств области. Но сколько еще у вас можно сделать! Сколько еще не использованных возможностей для подъема урожайности! У нас здесь под боком богатейшие залежи торфа… лучшего удобрения и не придумаешь. При вашей технике да еще торф.

Коровин (развел руками). Всего не учтешь… Хорошо вы говорите, Сергей Дмитриевич, но… (посмотрел па часы) уже десять часов… (Оглядел присутствующих.) На сегодня хватит! Пора, ребята, по домам, а то утром вас барабаном не поднять!..

В комнате движение.

(Пожимает руку Рябинину.) Не обижайтесь, если я что-нибудь не так сказал. Я человек с пережитками.

Все засмеялись. Смеется и Коровин.

Рябинин. А вы не притворяйтесь, Иван Иванович.

Коровин (доверительно). Ей-богу, и в мыслях этого нет. У меня так бывает: голова одно хочет, а сердце другое подсказывает… Вот так и живу.

Тарас. Как говорят ученые, «раздвоение личности»…

Коровин. Нет, Тарас, вся личность на месте… Спокойной ночи! Вы идете?

Рябинин. Нет, я еще останусь… почитаю…

Коровин. Тогда до свиданья. (Выходит.)

За ним Тарас.

Голоса:

— Спокойной ночи, Сергей Дмитриевич!

— До свиданья.

Все, кроме Рябинина и Зои, уходят.

Зоя. И вы уходите, Сергей Дмитриевич… А то — мало ли что могут подумать…

Рябинин. Пусть думают что хотят!

Зоя. Вам, конечно, безразлично, что будут говорить… Вы уедете, а я ведь здесь остаюсь… Мне это далеко не безразлично…

Рябинин (горячо). А я тебя не оставлю… ни за что не оставлю… Я без тебя жить не могу! Понимаешь?.. Родная ты моя, хорошая… любимая!.. Ты со мной поедешь в Москву…

Зоя (отрицательно покачала головой). Я… не поеду, Сергей Дмитриевич…

Рябинин. То есть как это не поедешь? Ты же сама сказала, что мы никогда больше не расстанемся…

Зоя. Не надо об этом.

Рябинин. О чем ты задумалась?

Зоя. Слишком вы резко говорили, Сергей Дмитриевич.

Рябинин. О ком? Когда?

В дверях показался Агафонов. Услышав разговор Зои и Рябинина, он останавливается, не входя в комнату.

Зоя. Да здесь… о нашем председателе… Агафонов ведь хороший человек!

Рябинин. Он не только хороший человек, Зоя, но и отличный председатель! Слава вашего колхоза — это Василий Агафонов. Действительно, он все своими руками построил… И все это знают. Дай бог каждому хозяйству такого командира. Но…

Зоя. Но что?

Рябинин. Помощники у него плохие. Поэтому он часто путает, спотыкается…

Зоя (удивленно). Это… Василий Степанович спотыкается?

Рябинин. Да. А что?

Зоя (шепчет). Нет… Ничего…

Рябинин. А ваши агрономы, Зоя, ни в чем не помогают Агафонову. (Доверительно.) Скучные они люди… они служат, а не работают…

Зоя. Может, вы и правы, но… ваш разговор могут понять иначе.

Рябинин (резко). Это уж не мое дело! Я желаю добра колхозу. Думаю, Агафонов на меня не рассердится.

Зоя. Вы забываете, что агроном Алексей Агафонов, сын нашего председателя, считался моим женихом…

Рябинин. Во-первых, он не был твоим женихом, а только считался. А во-вторых, это дело прошлое.

Зоя. Тем более. Ваш разговор могут истолковать как прямую обиду.

Рябинин. Ну посуди сама, какой Алексей агроном, если он ничем не может помочь колхозу. Ручки боится в земле замарать.

Зоя. Не смейте его ругать, он хороший…

Рябинин (подозрительно взглянув на Зою). Хороший?

Зоя. Да, Сергей Дмитриевич… Алексей, когда пришел в колхоз, многое хотел сделать, но… отец не принимал его всерьез, всегда считал мальчиком…

Рябинин. И он сдался?

Зоя. Ему не хватает вашего характера.

Рябинин (смеется). Это какой у меня такой особенный характер?

Зоя (с хитрецой). Настойчивый… Вы своего всегда добьетесь.

Рябинин. А как же! Грош цена человеку, который не видит ясно перед собою цель. (Глядит в глаза Зое.). Вот я тебя вижу и… люблю тебя… Люблю, понимаешь?

Агафонов медленно повернулся и тихо ушел.

Зоя. Тише. Могут услышать..

Рябинин. Ну и что же! Пусть все слышат! Все равно в конце концов узнают и скажут: Сергей Рябинин (шепчет) с ума сошел от любви… Чего ты улыбаешься, родная?

Зоя. Да так… Я люблю вас слушать…

Рябинин. И только?..

Зоя (задорно). Нет… не только…

Рябинин (шепчет). Мне хорошо с тобой… Все мне вокруг тебя кажется замечательным: и эта комната и эти книги… (Посмотрев на книжные шкафы.) Сколько в этих книгах любовных историй, и счастливых, и трагических, а порой и смешных… (Глядя ей в глаза.) А у меня счастливая любовь… Счастливая… Правда, Зоя? Чего ты смотришь на меня и молчишь? Скажи что-нибудь!

3оя. А что вы хотите услышать?

Рябинин. Самое хорошее, самое сокровенное… Любишь меня? Отвечай!

Зоя (смотрит на него влюбленными глазами). Я же говорила…

Рябинин. А мне мало. Я жадный… Очень жадный. Я хочу еще раз услышать.

Зоя (неловко шепчет). Люблю…

Рябинин. Ты мне это будешь говорить ежедневно. И по сто раз в день повторять.

Зоя (смеется). Не много ли? Когда же тогда работать?..

Рябинин (шутливо). А зачем работать? Влюбленным работа ни к чему. Хорошо, что нас никто не слышит, иначе и впрямь бы сказали, что Рябинин действительно сошел с ума. Ты с мамой говорила?

Зоя (опустила голову). Говорила.

Рябинин. Ну?

Зоя (отрицательно покачала головой). Она и слышать не хочет… Она вас боится.

Рябинин (удивленно). Боится? Почему?

Зоя. Она говорит, что вы, наверно, в своей жизни не одну девушку обманули.

Рябинин. Я? Выходит, я тебя обманываю?

Зоя. Я этого не говорю. Это она… мама.

Рябинин. Какой вздор. Плохо же ты меня еще знаешь, Зоя.

Зоя (после паузы). Главное, она привыкла к мысли, что мой жених Алексей Агафонов. Она с Василием Степановичем даже о свадьбе говорила.

Рябинин. Я завтра с ней поговорю — хочешь, один, без тебя, поговорю? А через несколько дней айда в Москву!

Зоя. Нет, Сергей, в Москву я не поеду.

Рябинин опускает голову.

Не потому, что мне не хочется в Москву, и не потому, что я считаю свою работу здесь каким-то подвигом… Просто мне интересно работать в нашем колхозе. Вы разве с этим не согласны?

Рябинин. Я сам работаю у вас с интересом. Но это не имеет никакого отношения к твоему переезду в Москву. Мы едем — и всё!

Зоя. Нет, я не поеду! Что я буду делать в Москве? Сидеть дома и ждать, пока муж вернется с работы? (Решительно.) Нет. Так я не смогу.

Рябинин. Ты тоже будешь работать… Послушай меня…

Рябинин не успевает закончить фразу, как в комнату неровными шагами входит Алексей. Он садится у стола с газетами. Долгая, неловкая пауза.

Алексей (блуждающими глазами смотрит на Зою и Сергея). Не помешал?

Зоя. Нет. Почему?

Алексей. Я думал, помешал… Может быть… Сергею Дмитриевичу помешал.

Рябинин. Нет, вы мне никак не помешали.

Алексей (как будто просматривая газету, многозначительно). Очень рад. А я по глупости думал, что помешал… (Отложив в сторону газету и пристально посмотрев на Рябинина.) Сергей Дмитриевич, пойдем со мной! Хочу с вами пару пива выпить и… поговорить по душам.

Рябинин. О чем, Алексей Васильевич?

Алексей (пожав плечами). Хотите — об агрономии, о том, как на наших полях кукуруза растет. Или лучше поговорим о том, ну… (щелкнул пальцами) как у нас осваивается техника. (Доверительно.) Плохо осваивается, это я наверняка знаю… не хуже вас знаю. Но… (Развел руками.)

Зоя. Алексей, иди лучше спать.

Алексей. Мне лучше знать, товарищ Кокорина, куда мне идти и куда не идти.

Рябинин. Я давно хочу с вами поговорить, Алексей Васильевич, но давайте лучше завтра.

Алексей. Завтра? А может быть, все-таки сегодня? Настроение у меня такое…

Рябинин. А если у меня нет сегодня настроения говорить о технике?

Алексей. Ага… Значит, у вас сегодня настроение лирическое?

Рябинин. Допустим, лирическое.

Алексей (примирительно). Ну что ж, возможно, и так. Пусть будет лирическое. (Сделал, вид, что вновь углубился в чтение газеты.)

Зоя показывает Рябинину глазами, чтобы он ушел. Рябинин отрицательно качает головой и упорно продолжает сидеть на месте.

Пауза.

Зоя, тебя мама искала!

Зоя. Зачем ей искать меня? Она знает, что я в библиотеке.

Алексей (продолжая просматривать газету). Да, действительно знает…

Рябинин. Пора закрывать библиотеку, Зоя.

Алексей. Да, пора… А я не вовремя пришел… мешаю людям… мешаю… (Встает и довольно грубо берет Рябинина за руку.) Пусть она закрывает читальню, а вы пойдете со мной… Есть о чем поговорить…

Рябинин (очень спокойно). А вы руки… уберите…

Входит Агафонов. Чувствуется, что он раздражен. Вслед за ним семенит Тарас. Алексей, смутившись, быстро садится, берет газету и делает вид, будто читает.

Агафонов (молча садится между Рябининым и сыном. Вдруг резко поворачивается к Алексею, нарочито громко спрашивает). Что здесь, библиотека или кабак?

Алексей. Это ты о чем, отец?

Агафонов (еще громче). Смердишь водкой! Аж газеты и книги пропахли…

Алексей. А ты не кричи. Что ты от меня хочешь? Агафонов (тоном приказа). Встать!

Алексей вызывающе смотрит на отца и продолжает сидеть.

(Неожиданно хватает сына за грудь и резким движением подымает его со стула. Кажется, еще секунда — и он ударит Алексея. Но быстро меняет тон, тихо.) Я… кому сказал — встать? Иди домой! Там я с тобой поговорю… по душам поговорю!

Алексей покорно, нетвердыми шагами идет к двери и выходит.

(Косо взглянув на Зою.) Почему в десять часов вечера библиотека еще открыта?

Зоя. Здесь молодежь беседовала с Сергеем Дмитриевичем. Только что разошлись.

Агафонов. У нас для собраний клуб имеется. А в читальне чтобы никаких собраний! Понятно?

Рябинин. В этом я виноват, Василий Степанович. Я зашел, здесь товарищи сидели. Случайно разговорились, и вот засиделись до десяти часов.

Агафонов. Я не о вас, Сергей Дмитриевич, а о людях, которые с шести утра уже должны быть в поле.

Рябинин. Я виноват, Василий Степанович, не учел.

Агафонов. То-то. А надо, надо учитывать, Сергей Дмитриевич. В деревне надо всех и всё учитывать. Иначе получится форс-мажор.

Рябинин. Прошу прощения, Василий Степанович. Агафонов. Я не для того, чтобы извинялись. Я хочу только, чтобы вы знали об этом. Бывает, к нам приезжают разные люди, видят наши, так сказать, разные неполадки, а жизни нашей во всей доскональности не знают.

Рябинин. Наверное, бывает…

Агафонов. Я и говорю, что с гостями это бывает. (После паузы.) Но вы же у нас не гость…

Рябинин. Гость не гость, а человек временный. (Встает. Прощается с Зоей.) Спокойной ночи, Василий Степанович.

Агафонов. До свидания! (Провожая взглядом уходящего Рябинина, многозначительно повторяет.) Временный… (Садится за стол, берет газету.) Временный…

Зоя собрала книги и вышла в другую комнату.

Временный… А? (Прошептал.) Прохвост…

Тарас (наклоняясь к Агафонову). Ну и ну! Очень подозрительный тип. Сколько он здесь наговорил! И того у тебя в колхозе нет, и этого не хватает, и там недоглядели, и тут недодумали… Страсть чего наговорил. На наш торф напустился.

Агафонов (насторожившись). Что?

Тарас. Говорит, такое богатство, через него можно урожай вдвое поднять, а вы, говорит, этот торф ногами топчете…

Агафонов. Говоришь, торф? (Обозлился.) Отстань, Чижик!

Возвращается Зоя. Молча собирает со стола журналы и снова выходит.

Тарас. На нашу Марию Сорокину напал… Что это за героиня, говорит, когда все руками делает… а техника на складе ржавеет… Даром, говорит, колхоз деньги выбросил.

Агафонов. Техника?

Тарас (возмущенно). Без техники, говорит, сегодня и курице яйцо не снести. А вы эту технику не уважаете и потому стоите на месте.

Агафонов. Замолчишь ты наконец?

Тарас (чувствует, что Агафонов вовсе не хочет, что-бы он молчал). Агрономы, говорит, у нас неопытные, слабые…

Агафонов (вдруг переспрашивает). Агрономы?

Тарас. Да, агрономы…

Агафонов. Вот сволочь… куда метит.

Тарас. И на твоего Алексея напустился. Ничего, дескать, не делает. Любой практикант, говорит, принес бы больше пользы.

Агафонов (по-прежнему уткнувшись в газету). А как люди?..

Тарас. Слушали, головами кивали… даже поддакивали… А против никто не говорил.

Агафонов (понизив голос). А меня ругали?

Тарас. Нет. Только агрономам досталось.

Агафонов (огрызается на Тараса). А ты чего ко мне прилип?

Тарас (удивленно). Так я же… для твоей пользы, Василий Степанович.

Агафонов. Ты чего здесь делаешь? Одиннадцатый час… Тебе давно сторожить пора, а ты в библиотеке расселся. Хоть бы читать умел…

Тарас. Иду. (Вынимает из большого кармана колотушку.) Вот она у меня. Ружье мое. Ты на меня, Василий, не кричи. Я иду. Ты лучше на других покрикивай, а я человек верный, преданный. (Уходит и уже с порога начинает стучать колотушкой.)

Входит Зоя.

Агафонов (после паузы). Как стенгазета?

Зоя. Готова. (Кладет перед ним четыре экземпляра стенгазеты.)

Агафонов (просматривает газету). Скажи, редактор, почему ваша газета пишет только о полевых бригадах, а о фермах ни слова… ни гу-гу?

Зоя. Это неверно, Василий Степанович. В прошлом номере была заметка о неполадках на молочной ферме, а в этом номере печатаем ответ.

Агафонов. Это я читал. А почему ничего не пишете о птицеферме? Вы знаете, что там куры мрут?

Зоя. Знаем, но почему они мрут, никто сказать не может.

Агафонов. Значит, на то есть свои причины. Без причины на свете ничего не происходит.

Зоя. У нас ведь нет специалистов по птицеводству…

Агафонов (перебивает ее). В том-то и беда, что нет.

Зоя. Поэтому мы и не знаем, что писать.

Агафонов. Вот и надо писать о том, что специалистов у нас нет, а птицы больше десяти тысяч… Это же богатство, а мы плохо за ним смотрим, не бережем.

Зоя (лукаво). О вас, что ли, писать?

Агафонов. Обо мне? Разве я заведую птицефермой?

Зоя. Не вы, а жена… Вот мы и напишем, что товарищ Агафонов подбирает кадры по родственному признаку. (Звонко смеется.) Нет, Василий Степанович!

Агафонов. А разве это неправда? Ведь заведует же Екатерина Григорьевна птицефермой, не имея специального образования?

Зоя. Но ведь и вы не агроном, а таким колхозом заправляете!

Агафонов. Эх, Зоя, Зоя! И ты меня критикуешь… под чужим влиянием…

Зоя. Что вы, Василий Степанович!

Агафонов. Яс тобой о деле говорю, Зоя, а не шутки шучу. Стенгазета должна критиковать людей, так сказать, невзирая на лица.

Зоя. А вы, оказывается, хитрый, Василий Степанович.

Агафонов (наивно). Неужели? А я и не знал.

Зоя. Вы, наверное, задумали сменить Екатерину Григорьевну?

Агафонов. Ничего подобного. (Вдруг, словно спохватившись.) Собственно говоря, почему бы и нет? Она ведь не специалист, а дело-то как выросло! (Доверительно.) Пойми сама, Зоя. Такой фермой теперь должен руководить зоотехник, а не простая колхозница.

Зоя. И вы хотите, чтобы стенгазета приняла удар на себя. Ой и хитрый вы, Василий Степанович!

Агафонов. Да нет, где уж нам…

Зоя. Ох и попадет вам от Екатерины Григорьевны!

Агафонов. Я здесь ни при чем. Ты редактор — тебе и попадет.

Зоя. Все равно вы, Василий Степанович, за все отвечаете.

Агафонов (встал, повторил, словно про своя). <}а все… За все… Ты даже не понимаешь, Зоя, как ты это верно сказала. Я за все и за всех в ответе. Эх, Зоя, будь мне сейчас, как тебе, двадцать лет, я бы иначе распорядился собой. (Посмотрев на Зою.) А сейчас что получается? (Улыбнулся.) Меня на твоих глазах почем зря честят, аж пыль летит, а ты, воды в рот набрала.

Зоя. Что вы, Василий Степанович! Про вас никто плохого слова не говорил.

Агафонов. Ой ли? (Пауза. Снова посмотрел на Зою.) Знаешь что, Зоя?..

Зоя (настороженно). Что, Василий Степанович?

Агафонов (махнув рукой). Ничего… Закрывай библиотеку. Спокойной ночи. (Выходит.)

Зоя постояла, потом села за стол, опершись на локти, и низко опустила голову.

Занавес

Картина третья

Утро. Большая комната в доме Агафоновых. Две тахты, круглый обеденный стол. Комната обставлена по-современному, «по-городскому».

На сцене Степан Макарович, Гордей и Тарас. Гордей заряжает патроны.

Тарас. Я ни за какие деньги не сел бы в этот самый… корабль… который там… к звездам шарахнулся… Во-первых, по-моему, скучно одному сидеть, а во-вторых— не понимаю, зачем туда лететь? И на земле не так уж плохо…

Степан Макарович. Много ты, Чижик, понимаешь!..

Тарас. Чего же тут не понимать, Степан? По-моему, сущие пустяки! В «Московской правде» один ученый писал, что на Венере пятьсот градусов жары! Зачем же посылать туда на мучение человека, когда у нас на земле прохладно и вольготно? Хотя как сказать… может, и я полетел бы… если, конечно, на папиросах напечатали бы мой портрет… вроде той собачки…

Степан Макарович. Собачка-то, Чижик, животное умное. А ты…

Тарас (смеется). Ох и язва ты, Степан! (Оглядывается на дверь.) Куда это хозяйка запропастилась? Во всей деревне давно поели, а вас голодом морят. (Вынимает из кармана большие старинные часы, встряхивает их и смотрит на циферблат.) Господи! Да никак десятый час…

Гордей. Часы у тебя, Тарас, архиерейские.

Тарас. Почти угадал, Гордей. Часы эти особенные. В наших местах любил охотиться генерал, граф Строганов. Вот лет сорок тому назад он и подарил мне эти часы. Душевный был человек…

Гордей (смеется). Я не генерал, а только полковник…

Тарас (перебивает). По мне все едино — что полковник, что генерал… одно слово — командир!

Гордей. А насчет часов — так и быть. Есть у тебя подарок от генерала, пусть будет и от полковника.

Тарас (с деланной скромностью). Что ты, Гордей Степанович! Это ведь только так, к слову пришлось.

Степан Макарович (укоризненно смотрит на Тараса). Вымогатель ты, Чижик, вот что я тебе скажу. На днях сам при мне нашему гостю, инженеру Степанову, хвастался, что тебе эти часы подарил какой-то инженер в царское время.

Гордей (хохочет). А может, это другие часы?

Тарас (с жаром). Ей-ей, другие! Они у меня дома.

Степан Макарович. Вот что, Чижик. Мне Гордей костюм привез — в плечах жмет. (Снимает со стула висящий на спинке костюм.) Ты человек щуплый, он тебе впору будет.

Тарас (берет костюм). Спасибо, Степанушка. Как погляжу, душевный ты человек и мне заместо брата… Без тебя я, бобыль несчастный, совсем пропал бы…

Степан Макарович (сердито). Давай сюда! (Отбирает костюм.) Неблагородной ты породы человек, Чижик! Совсем в тебе стыда нет.

Тарас (повысив голос). Ты чего кричишь на меня?

Степан Макарович. А ты зачем мне акафисты поешь?

Тарас. Это я-то?.. Тебе?..

Степан Макарович. Да. Ты. Мне. И из-за чего? Из-за тряпки. Тьфу, поганая у тебя душа. Уходи, чтобы я тебя больше не видел!

Тарас. И уйду! В самом деле уйду! Вот встану и уйду! (Медленно поднимается с места и идет к двери.) Потом жалеть будешь, Степан. (Уходит.)

Степан Макарович (Гордею). Догони его, Гордей! Подари ему костюм от себя.

Гордей быстро выходит из комнаты и тотчас же возвращается вместе с Тарасом.

Тарас (обиженно). Не желаю я с ним мириться — и точка! Изверг он, тиран! И всю жизнь такой. Хорошо, что сыновья не в него, а в покойницу матушку. Душевная была женщина…

Гордей. Дядя Тарас! (Подает костюм.) Прими отмени на добрую память.

Тарас. Ну от тебя — другое дело. (Рассматривает костюм.) Буду щеголять по последней моде. (Посмотрев на Степана Макаровича.) А от него— ничего не хочу! Спасибо, Гордей Степанович. (Снова собирается уходить.)

Гордей. Куда спешишь, Тарас? Позавтракай с нами.

Тарас. Спасибо, я уже…

Степан Макарович. Он уже, наверное, трижды заправлялся. Он такой… С утра любит в гости ходить.

Тарас (Гордею). Вот таким манером все время меня шпыняет. А день к нему не зайдешь — сердится. (Степану Макаровичу, повысив голос.) Ну чего тебе надобно? Я ведь знаю, что тебе без меня скучно.

Степан Макарович (добродушно). Это ты правильно сказал, Чижик. Для меня ты как вино или какое-нибудь космическое представление.

Тарас (обиделся). Врешь, мучитель!

Степан Макарович (покровительственно улыбаясь). Вру, вру, Чижик. (Берет его за плечи.) Садись!

Гордей (хохочет). Можешь ли ты, отец, хотя бы день прожить без дяди Тараса?

Степан Макарович. Я — хоть всю жизнь. Только он сам не отстает.

Тарас. Душегуб ты, вот что я скажу! (Садится рядом со Степаном Макаровичем.)

Гордей взял полотенце и выходит из комнаты.

Какого ты, Степан, сына вырастил! Полковника! Понимаешь это, старик?

Степан Макарович. Почему сына, а не сыновей? А Василий?

Тарас. Василий — это Василий, а Гордей — это особенная личность. Крылья у него другие. (Многозначительно.) Голова! А Василий как был мужик, так и остался. Вроде как ты да я.

Степан Макарович (передразнивает его). «Ты да я». Чем тебе плох Василий? Его в газетах хвалят, к нам со всех сторон экскурсии наезжают, а ты его с собой равняешь! Он личность государственная! Тебе этого, Чижик, не понять.

Тарас (скептически). Я свое понятие имею. Какая же это государственная личность, ежели он без образования. Кругом — председатели агрономы, а он два класса приходского училища окончил, и стоп! Вот на днях этот приезжий из Москвы такую баню закатил… Ай-яй-яй!

Степан Макарович (насторожился). Какой приезжий?

Тарас. Этот самый агроном, Рябинин. Целое собрание устроил и такого наговорил…

Степан Макарович. И что он, Василия ругал?

Тарас. Не то чтоб ругал, а вроде… Отсталый ты человек, Степан. Это в старину говорили «ругать», а теперь это называют «критиковать». Вот что!

Степан Макарович. А что он говорил?

Тарас. Говорил, что наши агрономы плохо работают, никуда не годятся.

Степан Макарович. Значит, и Алексей тоже?

Тарас. Выходит. Говорил, что они не помогают расти колхозу.

Степан Макарович. Куда еще нашему колхозу расти? И так чуть не до самой Москвы наша земля. Ты что, спятил?

Тарас. Да это не я, а он, Рябинин. Говорит, земли у нас уйма, техники хоть завались, а вот агрономии, говорит, не хватает. Ежели председатель действовал бы согласно науке — вдвое, говорит, можно всего достичь. Вот какие дела…

Входит Гордей.

Степан Макарович (передразнивает Тараса). «Согласно науке». Что он, твой Рябинин, предлагает? Телятам доклады читать, как им лучше расти, или, может, скрещивать свеклу с пшеницей?

Тарас. Не знаю… Теперь все может быть. Я в агрономии человек темный.

С улицы входит Екатерина. На ходу она снимает шарф, лицо у нее расстроенное и сердитое. Не глядя ни на кого, она проходит в другую комнату.

(Шепотом.) Сердитая она сегодня. Быть буре… Я лучше пойду.

Степан Макарович. Сиди, обойдется. А как же ей не быть сердитой?

Тарас. Так раскритиковали, обложили… Прямо обидно за человека.

Входит Екатерина с кипящим самоваром.

Екатерина (услышав последние слова Тараса). Тебя, Чижик, ник го не просил за меня заступаться. Я и сама за себя постою. (Ставит самовар на стол.) Тоже опекун нашелся! (Снова выходит.)

Степан Макарович (подмигнув Тарасу). Попало, Чижик? Чего суешь нос не в свои дела?

С улицы входит Агафонов.

Агафонов. Проголодались? Небось хозяйка весь гнев на вас срывает?

Екатерина вносит большой поднос с завтраком.

Екатерина (услышав слова мужа). И ты, председатель, хорош! Нечего сказать!

Агафонов. А что я могу сделать? Ты хочешь, чтобы я запретил критику. Может, и стенгазету прикажешь закрыть?

Екатерина. Ничего я от тебя не хочу. Только оставь меня в покое. А на ферму я больше не пойду. Не дам над собой смеяться.

Агафонов. Постановление правления о твоем освобождении еще не подписано. Значит, пока будешь работать.

Екатерина. Ты что, собираешься меня еще перед правлением срамить?

Агафонов (подмигнув Гордею). А как же без правления? Дело это общественное. Хотя по-родственному могу тебе помочь, напишу: «Освободить от работы по семейным обстоятельствам». Ввиду того, что Екатерине Григорьевне Агафоновой следует потрудиться дома, так сказать, для здоровья собственного мужа…

Екатерина. Что? Дома? Я тебе не домашняя хозяйка! В своем колхозе я и без тебя работу найду.

Агафонов (пытается отшутиться). Без меня? Нет, не выйдет, Катя.

Степан Макарович. Одна болтовня! Противно тебя слушать! Ты мне лучше скажи, за что Катю обижают?

Агафонов (огрызаясь). Вы что, суд надо мной собираетесь устраивать? Что здесь, общее собрание колхоза или семейный завтрак?

Екатерина. А ты не ершись!

Входит Алексей и молча садится за стол.

Степан Макарович (сердито). Срамота! Денно и нощно женщина работает, из-за этих проклятых кур жизни не видит, а все мало! (Василию.) Ты скажи, за что Катю обидели?

Агафонов. Ты лучше прочти газету, отец. Значит, есть за что.

Екатерина. Конечно, есть. Пишут, что я университет по куриным делам не окончила и потому у меня птицы мрут.

Агафонов. А разве это не правда? Шутка ли, управлять такой птицефермой? Это дело большое. (Раздельно.) Об-ще-ствен-но-е…

Екатерина (наступая на мужа). А ты какую академию кончал? Таким колхозом небось руководишь… И ни гу-гу… Молчишь? И стенгазета молчит. И партийная организация молчит. И райком молчит.

Агафонов. Не беспокойся, придет время — и обо мне заговорят. И ох как заговорят!.. Правда, Чижик? Может, ты первый начнешь?

Степан Макарович (глядя на Тараса). Может, он уже начал. Характер у него такой: любит нос совать не в свои дела.

Тарас. Меня в газетах не печатают, я человек не опасный.

Агафонов (Екатерине). А ты, женушка, не печалься. Скоро и обо мне услышишь. Ветер переменится… И перестанут меня хвалить. Такое будут писать, аж перья полетят! Ох как будут писать!

Степан Макарович. Глупости говоришь. За что тебя ругать?

Агафонов. Стало быть, есть за что, отец. Правда, пока это не видно, то есть еще не всем видно, но я-то знаю, за что меня бить надо… Скоро и другие узнают, и тогда пойдет писать губерния…

Екатерина. А меня уже на весь район ославили. В четырех экземплярах пропечатали. Люди читают, ухмыляются, глазами на меня показывают.

Алексей. Хватит, мама.

Екатерина. Нет, погоди, я и до тебя доберусь. Это все твоя Зоя подстроила. Эта стрекоза ко мне всегда с улыбкой, с уважением, а сама…

Агафонов. Зоя здесь ни при чем. Там у них целая редколлегия.

Екатерина (передразнивая). Коллегия… Знаю я твою коллегию! Одна видимость. Зоя там — первый человек. И после этого она хочет стать моей невесткой!

Алексей (спокойно). Я и не собираюсь на ней жениться.

Екатерина (удивленно). Что?!

Алексей (так же спокойно). То, что слыхала, мама.

Екатерина (разводит руками). Ничего не понимаю. Всюду кричим: наш колхоз — дружная семья! А прочтешь стенгазету — одни непорядки. Придешь домой— и здесь неладно, нескладно! Вот тебе и колхоз! Все под откос валится.

Агафонов (сердито). Договаривай, жена, доругивайся! Эдак ты и до советской власти доберешься! (Отодвигает стакан с чаем.) Сказку о рыбаке и рыбке помнишь?

Екатерина (рассердившись). Ты советскую власть не трогай. Я о нашем колхозе говорю: у тебя все так перепуталось, что не поймешь, где хвост, где голова. Выпустил ты вожжи, председатель, сидишь на облучке, а не знаешь, куда ехать.

Агафонов. Ага!.. Давай! Крой, Катюша, бога нет! Слышишь, отец, жена обо мне первая заговорила, а ты спрашиваешь, за что меня ругать?

Екатерина. А что? Разве я не правду говорю? Вертишься, как белка в колесе. Думаешь, не вижу? Тебя будто подменили. Ночами не спишь, ворочаешься, словно не на перине, а на колючках лежишь.

Агафонов (шутливо). Что поделать, жена разлюбила: меня от ревности тяжелые сны одолевают. (Подмигивает Гордею.) Вот я и ворочаюсь. Наше дело такое, стариковское.

Степан Макарович. Хватит! Постыдился бы Гордея. Ему небось скучно про ваши дела слушать.

Гордей. Что ты, отец! Говори, Катя! Мы этот вопрос обсудим, подведем итоги (смеясь), создадим комиссию по разоружению… Выкладывай все, что у тебя на душе.

Екатерина (не может успокоиться). Я и выложу. Жили мы в нашем старом колхозе хорошо, степенно, как люди жили, и, слава богу, со всем управлялись. А теперь колхоз у нас чуть ли не на весь район, конца-края не видно…

Агафонов (повышает голос). И ты, конечно, недовольна. Ты бы хотела, так сказать, единоличные колхозы. Или, скажем, по пять баб — один колхоз. По тишине соскучилась, моя голубушка Екатерина Григорьевна?

Екатерина. Брось, Василий! Стыдно. Я не меньше твоего наш колхоз люблю, но я другого боюсь: за тебя, за нашу семью, за наше славное имя. Не хочу, чтобы над нами насмехались. Смотри, Василий, с меня началось— и до тебя дойдет.

Агафонов (встает из-за стола). Нет, видать, мне не удастся сегодня позавтракать. (Гордею.) Я скоро за тобой зайду, пойдем осматривать новые скотные дворы. Сегодня нам их сдают строители. Истинное удовольствие получишь: не дворы, а дворцы, Гордей!

Стук. Агафонов открывает дверь.

На пороге стоит Зоя.

(Пожав плечами, оглянулся, говорит ей вполголоса.) Ох, не вовремя ты пришла.

Зоя. Здравствуйте… Извините, я помешала… вы завтракаете…

Агафонов (многозначительно вздохнув). Дело не в завтраке, Зоя.

Гордей. Ничего… Прошу к столу. Враждебные стороны в сборе. Сейчас мы можем приступить к обсуждению конфликта…

Агафонов. Ты здесь, Гордей, похлопочи, так сказать, о мирном исходе дела… А я ушел! (Быстро выходит из комнаты.)

Зоя. Як вам, Гордей Степанович.

Гордей. Что, Зоя?

Зоя. Если у вас найдется время, я хочу, чтобы вы побеседовали с нашими читателями о космических полетах.

Гордей. Когда, Зоя?

Зоя. Хотя бы сегодня вечером.

Гордей. Хорошо! Я приду. Но для этого тебе придется с нами позавтракать.

Зоя. Нет, Гордей Степанович. Я уже завтракала. Гордей. Ничего не выйдет, я тебя просто-напросто не отпущу. (Берет ее за руку.)

Входит Екатерина Она несет блюдо с мясом. Увидев Зою, застыла на месте. Гневно смотрит на нее. Все замолкли, словно перед бурей.

Зоя (неловко улыбаясь, с трудом). Здравствуйте, Екатерина Григорьевна.

Екатерина, не отвечая на приветствие, молча смотрит на Зою.

Занавес

 

Действие третье

Картина четвертая

Та же комната в доме Агафоновых. Горит настольная лампа. Гордей, лежа на тахте, читает книгу. Вокруг тишина поздней ночи. Слышно только, как где-то далеко, обходя улицы спящей деревни, бьет в колотушку ночной сторож. Гордей, оторвавшись от книги, прислушивается к стуку колотушки. Он задумчиво улыбается. Чувствуется, что эти звуки будят в нем далекие воспоминания.

Тихо открывается дверь. Входит Агафонов. Гордей поворачивается к нему.

Агафонов (тихо). Чего ты не спишь? Уже два часа.

Гордей (так же тихо). Я днем отдыхал, а ты чего не спишь? Где до сих пор пропадал?

Агафонов (снимает фуражку, садится). Дела, брат.

Гордей. Дела. Всегда дела. Какие в колхозе могут быть дела в два часа ночи?

Агафонов. Весна… (Улыбается.) Только дела у меня не любовные.

Приближается однотонный, словно успокаивающий стук колотушки.

Гордей (прислушивается). Как хорошо! (Вздохнув.) Слышишь?

Агафонов. Что хорошего? Не хорошо, а плохо… Плохо Тарас работает… постарел. До двух часов ночи спит, а сейчас выходит со своей колотушкой, минут пятнадцать отколотит и обратно — спать до утра.

Гордей. Я не об этом, Василий. Вот слышу колотушку, и она мне как музыка… Помнишь детские годы…

Агафонов. Ага… Ты, так сказать, насчет поэзии. А для меня, брат, это просто ночной сторож.

Гордей (продолжает). Ночь… На дворе мороз, вьюга разгулялась… в сенях солома свистит, где-то собака воет, должно быть волка чует… Мы с тобой на печке, прижались друг к другу. А рядом спит отец, покрытый овчиной, он кажется большим, как гора… Ветер завывает в трубе… Воет… воет… и мне страшно. Высунешь голову из-под лохмотьев, прислушаешься, и вдруг, перекрывая вой ветра, — колотушка… И сразу уходит куда-то страх. Кажется, нет на свете человека храбрее деревенского сторожа. Он не боится ни ночи, ни вьюги, ни волков, ни бесов… А ветер так трясет нашу избу, будто хочет поднять ее и унести далеко-далеко, за тридевять земель… и опять колотушка… Под ее мерный стук и засыпаешь.

Агафонов. Тебе хорошо воспоминаниями заниматься… Правда, ты в отпуске, тебе можно. А у меня голова другим забита. Мне эти воспоминания, — как осетру зипун.

Гордей. Да, дел у тебя по горло…

Агафонов. Тяжко мне стало, Гордей. Ох, как тяжело!

Гордей. А может, это тебе только кажется. Бывает, вобьет себе человек в голову, что он не справляется с работой, его гложут сомнения, он теряет покой, а на деле оказывается, что все это туман, игра воображения.

Агафонов. Нет, Гордей… двадцать пять лет тому назад меня выбрали председателем…

Гордей (смеется). Вот и ты ударился в воспоминания…

Агафонов. Не в воспоминаниях дело… Двадцать пять лет тому назад я верил, что я настоящий председатель… Два года тому назад верил… (Понизив голос.) Год тому назад верил… (Умолк.)

Гордей. А теперь? Разве что-нибудь случилось?

Агафонов. Многое случилось, Гордей. Многое… Правда, ты газеты читаешь… всё знаешь… Вроде как всё знаешь… Но разве хватит газеты, чтобы рассказать обо всем, что у нас на селе происходит? (Махнул рукой.)

Гордей. В этом ты прав, Василий.

Агафонов. А в чем же я, собственно говоря, неправ?

Гордей. Вот я тебя послушаю, а потом скажу.

Агафонов. Помнишь наш маленький колхоз: тридцать дворов… триста гектаров земли… семьдесят голов скота…

Гордей. И всё.

Агафонов. Да, всё… И я был тогда настоящим председателем. Я знал, что должен знать каждый умный мужик. Заедет ко мне раз в месяц районный агроном, посмотрит, похвалит и уедет. И опять тишина… Спросишь: жили плохо? Нет, хорошо жили. А захотелось еще лучше, богаче жить, так сказать, ближе к коммунизму подойти. А почему бы и нет? Партия тебе помогает, власть тебе помогает, ни в чем отказа нету… Вот тебе и клуб, и библиотека, и кино, и школы. И магазины закатили такие, как на самой Петровке.

Гордей. Я все это знаю, но почему ты, Василий, говоришь об этом так, словно сердишься?

Агафонов (в сердцах, резко, но тихо). Чудак ты человек! Как я могу сердиться, когда все это — моя горькая радость, когда во всем этом моя кровь, мой пот! Но меня другое гложет. Вот здесь (показывает на сердце) засело и не дает покоя… Ох и сцепился я сегодня с секретарем райкома!

Гордей. С Ореховым?

Агафонов (ударил кулаком по столу). За живое он меня задел, так обидел, что я ему в жизни этого не прощу. Он меня себялюбцем обозвал. Меня, Василия Агафонова!

Гордей. А может, ты в самом деле стал себялюбцем? Подумай, Василий!

Агафонов (смотрит брату в глаза). А чего мне думать? Ты посмотри, что у нас делается в конце лета, когда все зреет. (Лицо его светлеет.) Это праздник! Праздник, Гордей! (Понизив голос). А у меня не те плечи, чтобы такой колхоз подымать. Вернее, голова не та. Понимаешь? Вот что обидно, Гордей! Вот что меня гложет.

Гордей (тихо). Значит, Орехов прав. Тебе обидно, Что колхоз так вырос?

Агафонов. Ничего ты не понимаешь… Ничего! Мне за себя обидно. Я хожу — будто меня обокрали…

Гордей. А кто вор?

Агафонов. Я вор. Я себя обокрал… Вокруг все выросли… (Ударяет себя ладонью по лбу.) Богаче стали… А я? (Тихо.) Кто я такой, Гордей? Тот же умный мужичок, и всё… (Свистнул.)

Гордей. Ты действительно так думаешь или для красного словца говоришь?

Агафонов (даже обиделся). Глупости, Гордей! Я ведь с тобой, с родным братом, говорю… ночью… один на один.

Гордей. А что ты скажешь собранию? Без общего собрания тебя и не переизберут и не освободят.

Агафонов. Собранию так и скажу: дорогие мои односельчане! Неплохо я у вас работал… неплохо… За двадцать пять лет скольким из вас я помогал учиться, выйти в люди. Ты знаешь, Гордей (берет брата за руку), я вчера сосчитал: из нашего колхоза — пятнадцать инженеров вышли, два профессора — доктора наук! А сколько со средним образованием! А сколько в институтах учатся!.. Да, я так и скажу. А сам я — Василий Агафонов, дорогие мои, остался неучем… силенок у меня не хватает, не управляюсь я. Честное партийное слово, так и скажу, — мне от своих таиться нечего. Прошли те времена, когда кулаком и криком брали. Теперь головой управлять надо!

Гордей. Правильный ты человек, Вася.

Агафонов. Знаю, что правильный. А почему он меня себялюбцем обозвал? Как же меня могут уважать мои агрономы? Они ведь больше меня знают… И понимают это, черти полосатые… больно уважительно со мной разговаривают — как бы я не догадался, что они ученее меня…

Гордей. Разве ты только сейчас заметил, что тебе трудно руководить колхозом?

Агафонов. Нет, Гордей, не сейчас… Я это давно чувствую. Собственно говоря, пока я еще крепко держу вожжи в руках, но… уже трудно стало. Завидно мне, Гордей… Начал я нашим детям завидовать. Знал бы я, к примеру, столько, как мой Алексей, — я бы горы своротил… Я бы себя показал во весь, так сказать, рост показал…

Гордей (тихо). А как Алексей? Он не мог бы тебя заменить?

Агафонов (горько покачал головой). Горе мне с ним, брат… горе… Я хотел дать ему все, чего мне недостает. Он же у меня единственный, ему никогда ни в чем отказу не было. Но… как говорят, не судьба — не получился человек!

Гордей (задумавшись). Разве? А мне казалось…

Агафонов (горько усмехнулся). И мне раньше казалось… (Вздохнул.) Оболочка у него правильная, как и полагается самому настоящему Агафонову.

Гордей. Значит, вы виноваты, плохо воспитали…

Агафонов. Может, и так. (Пауза.) Что же ты мне посоветуешь, брат? На старости лет идти учиться или оставаться и ждать, пока мне по шапке дадут. А?

Входит Екатерина и слышит последние слова мужа.

Екатерина (подходит к столу). Совсем рехнулся!

Агафонов (примирительно, ласково). Поди сюда, поди, моя красивая… Иди ко мне, любушка! (Протягивает руки и обнимает подошедшую Екатерину.) Что бы со мной было без тебя? (Незаметно подмигивает Гордею.) Ты одна меня понимаешь в этом доме!

Екатерина (не замечая иронического тона мужа, сочувственно гладит его по голове). Василек ты мой… хороший… Ну что с тобой делается, дорогой? Заболел, что ли? И голова у тебя, кажись, горячая.

Агафонов (иронически). Да… жар у меня… Погибаю я, Катя… Ну дай поцелую, добрая моя, хорошая… (Притягивает ее голову и целует ь щеку.)

Гордей. Дурака он валяет, Катюша. Смеется над тобой. Ничего у него не болит.

Екатерина. Послушай меня, Василий. Уймись ты, родимый. Довольно сраму в нашей семье, образумься ты, Васенька.

Агафонов. Ай-яй-яй! До чего дожили. Тебя по личной просьбе от работы освободили… Какой позор!

Екатерина (отстраняет от себя мужа). Ты еще издеваешься! Не освободили, а сняли… И это твоя работа. А теперь ты сам собираешься бросить дом и сесть за парту. Куда же мне после этого деваться? Над нами вся деревня будет смеяться: Василий Агафонов на старости лет в ученики пошел.

Агафонов. А мне плевать на то, что твои сороки будут обо мне на хвостах разносить. Пускай чешут языки сколько влезет. Я не о бабах, а о колхозе думаю.

Екатерина. А дом, а семья? А о самом себе ты когда-нибудь должен подумать?

Агафонов. Дом? (Оглядел комнату.) Дом — это, так сказать, существо не живое: бревна, доски и тес. Вот что такое дом… (Многозначительно посмотрев на Екатерину.) А семье я посоветовал бы понять меня.

Входит сонный Степан Макарович, на ходу застегивая пиджак.

Степан Макарович. Что у вас тут происходит, полуночники? По какому случаю в три часа ночи митинг?

Екатерина. Послушай своего сына, Степан Макарович. Василий надумал учиться. Бросает дом и колхоз. В школу поступает. (Иронически.) Я ему сумку для книг сошью. (Мужу.) Хочешь, я тебе старую Алешину сумку дам? Пригодится.

Агафонов (сжав кулаки, раздраженно). Давай, пригодится! Ох, бабы! Бабы! Все они одним миром мазаны.

Степан Макарович. Ты что, свихнулся, сынок?

Агафонов. Ты, Степан Макарович, в мои дела не вмешивайся. Мои дела — мой ответ.

Степан Макарович (раздраженно). Что? Ты кому это говоришь? Отцу? (Повысив голос.) Кто хозяин в этом доме: ты или я? (Еще громче.) Может, вам напомнить, кто я такой?! (Ударив кулаком по столу.) Раскудахтались, как куры на насесте. Ты командуй у себя, в правлении колхоза, а здесь — я правление, я — хозяин!

Агафонов. Будь ты в доме хоть трижды хозяин— мы тебя таким и считаем, — а в моих делах я сам себе хозяин!

Степан Макарович (ошеломлен, Гордею). Слышишь?

Гордей. Слышу, отец! (Хитро.) И возмущаюсь! Конечно, ты хозяин дома, и все мы, можно сказать, под тобой ходим. Как же иначе? В этом вопросе Василий ошибается. (Брату.) Извинись перед отцом. Но (подняв палец, понизил голос) что касается колхоза, он действительно прав.

Степан Макарович (метнув взгляд на Гордея). Как это прав? (Напряженная пауза.) Откуда ты знаешь, прав он или неправ? Ты же двадцать лет земли не нюхал. Двадцать лет не сеял, не пахал. Что ты в наших делах понимаешь? Весь колхоз на нашу семью с любовью смотрит… Только и слышишь: Агафоновы… Агафоновы… (Сердито.) А если Василий уже не председатель? Что от этих Агафоновых останется? Срам и пустое место… А ты говоришь, он прав. (Многозначительно.) Советчик!

Гордей. Да, отец. Василий прав. Во главе такого колхоза, как ваш, должен стоять агроном. В наше время на одной практике далеко не уедешь. Но… (притворно грозно посмотрел на брата) он, конечно, неправ: наш хозяин ты, отец!

Степан Макарович. Да, сынок… Туманно ты говоришь… И туда и сюда… Ничего не пойму!

Гордей (хохочет). Вы оба правы, Макарыч! Это уже честное слово…

Екатерина (вздыхает). Ох, горе-горе!

Входит заспанный Алексей.

Алексей. Что ты причитаешь, мать, будто в доме покойник?

Степан Макарович (Алексею). Послушай своего отца, тогда поймешь.

Алексей (садится). А я все слышал.

Степан Макарович (вопросительно). Ну?

Алексей (после паузы) Я с отцом… во многом согласен.

Степан Макарович (раздраженно). Все с ума сошли! Сговорились вы, что ли?

Агафонов. А в чем ты, собственно говоря, со мной не согласен?

Алексей молчит.

(Сердито.) Отвечай! Чего смотришь на меня как истукан?

Алексей. Я слышал, что ты говорил обо мне.

Агафонов. И, конечно, не согласен? Придираюсь я к тебе? Говори!

Екатерина. Чего ты привязался к парню?

Агафонов (Гордею, указывая на Екатерину). Видишь, так мы его и воспитывали: я — на него, она — на меня! И вот что получилось (показывает на Алексея)… Все двадцать пять лет за спиной матери прячется. А ты мне советуешь передать в его руки бразды правления!

Гордей. Ты, Василий, не передергивай. Я этого не предлагал.

Алексей (вдруг подняв голову). Не сердись на меня, Василий Степанович. Я сам знаю, что мне с колхозом не справиться.

Агафонов. Ты и со своими делами не управляешься. Об этом уже громко говорят.

Екатерина. Кто говорит? Рябинин! Со зла говорит твой Рябинин… которого ты на нашу голову из Москвы притащил…

Алексей. Ты Рябинина не трогай, мать! Он верно говорит.

Екатерина (выйдя из себя). Что ты сказал?

Алексей. То, что ты слышишь.

Екатерина (зло). Видишь, Василий, что ты наделал? Уходи с богом! Уходи на все четыре стороны! Куда глаза глядят! Только чтобы я тебя больше не видела!

Агафонов. А может, я никуда и не пойду. Останусь бригадиром…

Степан Макарович (рассвирепев). Что? Я тебе не позволю срамить мою семью. Тогда лучше убирайся из колхоза!

Агафонов (посмотрел на брата). Пойми, Гордей, они хотят сохранить доброе имя Агафоновых. (Отцу и Екатерине.) А если этот Агафонов похоронит доброе имя колхоза, вам на это наплевать?

Екатерина. С чего ты это взял? И впрямь взбесился человек. Разве кто-нибудь тебя ругал? Все — и колхозники, и райком, и даже сама Москва, — все хвалят Василия Агафонова.

Агафонов. А я не хвалю… Я собой недоволен… Я себя последними словами ругаю. Что? Не нравится вам? Я сам член бюро райкома и не хуже райкома знаю, что мне с такой махиной, как наш колхоз, не управиться. Вы уж меня извините, но интересы колхоза для меня дороже доброго имени Агафоновых.

Степан Макарович (горько вздохнул и покачал головой). Все вверх дном — и семья и дом…

Агафонов (хитро подмигнув Гордею). Хочешь знать правду, кто во всем виноват? Отец!

Степан Макарович. Я?! Да ты что, еще издеваться вздумал?

Агафонов. Почему одному сыну (показывает на Гордея) все, а другому ни черта? Одному — образование, университеты кончать, а другому — крестьянствовать?

Степан Макарович. Я Гордею никакого образования не давал, он его сам получил, а ты, лодырь, с трудом азбуку одолел. На какие шиши я дал бы вам образование? Что у меня за душой было? Дырявая хата да рваный армяк!

Гордей. Вот и отец ударился в воспоминания…

Вдруг у самых дверей раздается стук колотушки.

Екатерина (испуганно). Это еще Тарас на мою голову…

Степан Макарович (сердито). Подслушивал, наверно, старый хрен. Эх, не люблю я сор из избы выносить. (Встает.) Я ему покажу!

Екатерина. Не надо, отец. А то он на всю деревню раструбит, что у Агафоновых неладно.

Стук в дверь.

Гордей (смеясь). Войдите.

Тарас. Что это вы по ночам не спите? Дискуссия у вас, что ли? Может, Гордей Степанович чего-нибудь про войну и мир рассказывает? Страсть как люблю слушать. (Идет к столу.)

Степан Макарович. Интересно, откуда ты узнал, что мы не спим?

Тарас. А как же, когда во всех окнах такой свет, будто в доме свадьба. Ну я, как ночной сторож, по долгу службы обязан заинтересоваться…

Степан Макарович. Ходят тут всякие паразиты… Днем с сыном в своем доме не дадут поговорить. Вот приходится ночью балакать… И то не получается. А ты что, Чижик?

Тарас. Я… ничего… Хожу и постукиваю… Сторожу…

Агафонов. Знаю, как ты сторожишь! Одна видимость.

Тарас (обиделся). Ах, тебе не нравится, председатель? Ну и ладно. Сторожи сам… Другого ночного сторожа тебе во всем колхозе не найти, люди в Герои рвутся. Кто же захочет в колотушку бить? Меня одного, старого дурака, нашли.

Агафонов (примирительно). Тебе же, Чижик, за это трудодни насчитываются.

Тарас (смеется). А как же иначе? Что я, по-твоему, даром буду колотить? (Бьет в колотушку.)

Степан Макарович (вздохнув). Эх! Несознательная ты личность, Тарас.

Гордей. Что ты, отец! Я с тобой не согласен.

Тарас (Степану Макаровичу). Видишь, собственные твои сыновья с тобой не согласны.

Степан Макарович (с горечью махнув рукой). Подслушивал, подлец.

Тарас. Ей-ей… И в мыслях у меня этого не было. Мне твои разговоры неинтересны.

Гордей. Ты ведь у нас артист.

Тарас. Я и есть артист. Хочешь «Светит месяц» сыграю?(Выбивает на колотушке ритм.)

Гордей смеется.

А хочешь — «Барыню»? Изволь, за милую душу. (Выбивает ритм и подпевает.) «Барыня, барыня, сударыня барыня». Я двадцать лет каждую ночь вот так колочу. А когда скучно становится, сам себе песни играю… (понизив голос) и… развлекаю молодых голубков, что прячутся по углам. (Громким шепотом, хитро прищурив глаз.) Вот и сегодня вечером нашего приезжего гостя моей музыкой угощал… Он тоже, как голубь, в темноте ворковал…

Степан Макарович. Это еще какого гостя?

Гордей (хохочет). Честное слово, не меня. Я никуда из дому не выходил.

Тарас. Нет, не тебя, Гордей Степанович. Я насчет Рябинина говорю. (Искоса поглядев на Алексея.) Он около библиотеки с одной нашей девушкой до самой полуночи разговаривал. Я хожу вокруг да около, колотушкой постукиваю и удивляюсь, как людям не надоест…

Агафонов (сердито). Ты чего разболтался. Чижик?

Екатерина (многозначительно). Да-а-а… Понятно.

Алексей. Договаривай, дядя Тарас. Ты хочешь сказать, что Рябинин был с Зоей? Говори прямо, никого этим не удивишь.

Тарас. Это не я, а ты говоришь. Я про Зою не у поминал.

Степан Макарович. Не ябедничай, старый грешник!

Тарас (обиженно). Отродясь за мной этого не водилось. Я только не могу стерпеть, когда наша девушка чужого завлекает, а на своих и внимания не обращает. И другое скажу: если ты девушку любишь (он опять взглянул па Алексея) — никому не уступай! В случае чего, набей морду, как и полагается мужчине, а не спи, как баба на печи.

Алексей. Ты меня, старик, не учи, как поступать…

Агафонов. Старый сплетник….

Степан Макарович. А что! Ей-богу, Чижик прав. Вся деревня знает Зою как будущую невестку Агафоновых… Если внук не может, я сам этому кавалеру морду набью и выгоню его отсюда ко всем чертям!..

Агафонов. Вы что? С ума оба сошли?

Гордей. Нет, отец, так нельзя…

Екатерина. Бить, конечно, не дело… Но этот Рябинин немало бед у нас натворил. Всюду сует свой нос. Он у тебя обо мне допытывался, какая я есть?!

Агафонов. Верно, допытывался.

Екатерина. Верно… И так весь колхоз говорит, что наш председатель, Василий Агафонов, без Рябинина и шагу не делает, души в нем не чает… Даже невесту сына ему уступил…

Агафонов. Ох и язык у тебя, Катерина! Вот что я скажу!

Екатерина (рассвирепела). Ах так!.. Тогда я все выложу!

Агафонов. Выкладывай.

Екатерина (Гордею.) По совету Рябинина — Василий меня с работы снял. Ну это ничего… Допустим, так надо было. Но Зоя!.. (Она хотела сказать что-то резкое, запнулась и быстро перевела взгляд на Алексея. Сыну.) И ты тоже… нечего сказать… отличился… Не мог девушку уберечь…

Алексей (вскочил с места). Оставь меня в покое, мать! (Хватает пальто и пулей выбегает из комнаты.)

Екатерина. Боже мой! Он без шапки…

Тарас (провожая глазами Алексея. Хитро). Зачем такой горячей голове — да еще шапка!

Степан Макарович. Вот ночь — будь она неладна!..

Занавес

Картина пятая

Кабинет председателя колхоза. За столом — Агафонов; он считает на счетах и что-то записывает.

В кабинет входит Иван Иванович Коровин.

Коровин. Здравствуй, Василий!

Агафонов (не глядя на Коровина). Здравствуй, Иван!

Коровин. Подсчитываешь?

Агафонов (машинально). Подсчитываю.

Коровин. А что ты подсчитываешь?

Агафонов (опомнился, посмотрел на Коровина). Что? Что ты спрашиваешь?

Коровин (подсаживается к столу). Ничего.

Агафонов (взглянул в сторону окна). Как дела?

Коровин. По-моему, хороши… Погода установилась, все тракторы работают…

Агафонов. Еще пять таких деньков, и мы спасены, Иван!

Коровин. Погода стоять будет!

Агафонов. Давай бог! (Вернулся к счетам.)

Коровин (чувствуется, что хочет что-то сказать, но не решается). Послушай, Степаныч… Мой Федя… вот здесь… (Он вытащил из кармана бумаги.) Что-то нарисовал… и подсчитал…

Агафонов, прекратив считать, с вниманием слушает Коровина.

И говорит, что можно большие дела сделать! Вроде как в колхозе «Путь Ильича»… Даже еще больше, говорит…

Агафонов (заглядывает в бумаги и рисунки). Это что? Парники?

Коровин (уже более горячо). Не парники, а парниково-тепличное хозяйство… такие зимние огороды, говорит, где земля круглый год будет давать урожай…

Агафонов. Это что? Твой Федор придумал? Сам, без агрономов?

Коровин. Нет… (Запнулся.) Этот самый Рябинин помогал, вернее… подсказывал…

Агафонов. Рябинин?

Коровин. Да, он… Вчера он… у наших ребят был… на гитаре играли, пели… (И посмотрев на бумаги, продолжает.) Правда, здесь стекла много потребуется… Топлива в наших руках сколько хочешь… Торфа до окончания века хватит, да и зимой мы все свободны… Рябинин говорит, что с декабря сможем посылать в Москву тоннами свежие огурцы, капусту, помидоры… Понимаешь, какой это доход!

Агафонов (видно, что ему неприятен этот разговор). Понимаю… Понимаю, Иван! Я все понимаю. Ну что ж, подумаем и о парниках… До зимы еще далеко… (Как бы про себя.) А может, и недалеко…

Распахивается дверь, и на пороге появляется секретарь райкома Николай Данилович Орехов. Это опрятный, молодой, сухощавый человек.

Орехов. Здравствуйте, Василий Степанович.

Агафонов (обрадованно). Здравствуй, Николай Данилович! (Встает из-за стола, идет к нему навстречу.)

Орехов. Как здоровье?

Агафонов (прищурив глаз, подозрительно посмотрел на Орехова). Портишься, Николай Данилович…

Орехов (хохочет). Это почему я порчусь?..

Агафонов. Со здоровья начинаешь… Я же здоров как бык. Как сто быков! Это тебя надо спрашивать о здоровье. (Берет Орехова за худые плечи.)

Орехов. А я здоров! В жизни не болел… даже насморком… Здравствуйте, Иван Иванович.

Коровин. Здравствуйте, Николай Данилович! Ну, Василий, я пошел. (Выходит.)

Орехов. Ну как дела?

Агафонов. Дела? Вроде ничего… Пока в порядке… Садись, Николай Данилович.

Орехов. Послушайте, Василий Степанович… Только дайте слово — не сердиться…

Агафонов. А что случилось?

Орехов. Ничего особенного… (После паузы.) Был у меня Алексей…

Агафонов. Алексей? Сын?

Орехов. Да… Но он приходил не к секретарю райкома, а к товарищу по институту.

Агафонов (нетерпеливо). И что же?

Орехов. Просил перевести его в другой колхоз…

Агафонов. А ты что?

Орехов. Я решил посоветоваться с вами…

Агафонов (продолжая стоять рядом с Ореховым, обнял его за плечи). Николай! Друг ты мой! Я же тебя как родного сына люблю…

Орехов. Знаю, Василий Степанович.

Агафонов. Помоги мне… Убери Алешу из нашего колхоза. Ты это можешь — ты секретарь райкома. Партия тебя не станет критиковать за то, что помогаешь семье Агафоновых…

Орехов (растерянно). Не понимаю я вас, Василий Степанович… Вы что? Действительно не можете с сыном работать?..

Агафонов. Дело не в работе, Николай Данилович… Здесь дела сердечные, так сказать… (И, чтобы не услышать возражений Орехова, поспешно продолжает.) Словом, сделай так, чтоб Алексей работал в другом колхозе… Парень ведь он хороший, не подведет тебя…

Орехов. Я это знаю.

Агафонов. Ну тогда тем более… Он же у меня единственный. Ты это понимаешь?

Орехов. Алексей у нас в институте был среди лучших.

Агафонов. А в колхозе он у меня не среди лучших… И вообще следует, чтоб взрослые дети жили подальше от родителей… для самостоятельности, так сказать… (Доверительно.) А тут еще девушка его разлюбила… (Развел руками.) Трагедия! Хотя никакой трагедии и нет…

Орехов. Ну что ж! Можно и перевести… Такие хорошие агрономы в районе нужны. А у вас кто будет?

Агафонов. Найдем! Агронома найдем! У меня с тобой есть еще более серьезный разговор… Но это потом. (И вдруг, хлопая Орехова по плечу, с мальчишеским задором.) Как ты меня назвал? Себялюбцем? А?.. (Хохочет.) Этот себялюбец такое дело затевает, что аж чертям тошно станет!

В кабинет входят Степан Макарович, Гордей. Тарас.

(Весело.) Вот и вся честная компания. (Брату.) Ты что, уезжаешь?

Гордей. Уезжаю. Здравствуйте, Николай Данилович.

Степан Макарович. Здравствуйте, Николай Данилович.

Тарас. Мое вам нижайшее, товарищ секретарь!

Орехов. Здравствуйте. Как поохотились?

Гордей. Ничего… Селезней почему-то в этом году мало…

Тарас. Все они на торфяные болота тянутся… за Андреевну…

Степан Макарович. Врешь, Чижик! Там утки отродясь не водились. Им там делать нечего…

Тарас. Ей-богу, правду говорю.

Степан Макарович. От твоей правды за версту враньем несет. (Гордею.) Гляди, как бы не опоздать. Прощайся!

Тарас. Пока еще рано. (Вынимает из кармана знакомые нам старинные часы, встряхивает их и смотрит на циферблат.)

Орехов (попался на удочку). Хороши часы у Тараса Кирилловича…

Тарас (быстро). Да… отменные часы… Их подарил мне… (Вдруг испуганно посмотрел на Степана Макаровича, замолчал и спрятался за спиной Гордея.)

Степан Макарович. Кто? Кто подарил? Не бывший ли секретарь райкома?

Тарас (смеется). Именно он… бывший секретарь… Ты же знаешь, Степанушка, душевный он был человек!

Все хохочут.

Степан Макарович. Горбатого могила исправит.

Тарас. Неправ ты, Степанушка. Устарелая эта поговорка.

Орехов (снимает с руки часы). Ну, Тарас Кириллович, получай от меня подарок… Не могу я отставать от своего предшественника.

Тарас. Что вы, что вы. Это я… просто так… по привычке… (Протягивает руку, берет часы.) Спасибо, Николай Данилович.

Степан Макарович. Вымогатель ты, Чижик. Ты что, собираешься часовой магазин открывать? Или как? А где подарок моего Гордея?

Тарас (гордо вынимает из бокового кармана маленькие часы). Вот они у меня, заветные… Страсть как люблю часы! Часы — это время, Степан Макарович! Время… Вот остановятся, а время не ждет… Берешь другие, и они идут… И стрелки бегут… согласно времени идут.

Орехов. Оказывается, вы, Тарас Кириллович, философ.

Тарас. Что ж, философ так философ. Всё от бога, Николай Данилович. Отродясь нигде не учился… самородок, одним словом.

Гордей. Ну до свиданья, брат. (Протягивает руку Агафонову.) До свиданья, Николай Данилович.

Орехов. Я с вами.

Все идут к двери. Агафонов провожает их. Он стоит в раскрытых дверях, опершись о косяк. За сценой слышится шум отъезжающих машин.

Агафонов (подходит к окну, видит кого-то. Быстро распахивает окно). Сергей Дмитриевич! Чего вы мимо проходите? Заходите ко мне. (Закрывает окно, подходит к столу.)

В кабинет входит Рябинин.

Рябинин. Здравствуйте, Василий Степанович.

Агафонов. Здравствуйте, Сергей Дмитриевич. Как живется?

Рябинин (настороженно). Ничего.

Агафонов. Как работа?

Рябинин. Нормально, Василий Степанович.

Агафонов (что-то тянет, глядит в окно). Кажется, погода устанавливается…

Рябинин. Да, видать, устанавливается.

Агафонов. Садитесь, Сергей Дмитриевич.

Рябинин. Спасибо. (Садится.)

Агафонов. У меня к вам серьезный разговор.

Рябинин (настороженно). Я вас слушаю.

Агафонов. Можете вы быть со мной вполне откровенны?

Рябинин. Как видите, я человек довольно смелый. Хотя… (Смущенно.) Есть такие вопросы…

Агафонов (догадался, почему Рябинин смутился). Ваши личные дела меня не интересуют.

Рябинин. Я не понимаю, о каких личных делах вы говорите.

Агафонов (решительно). Хорошо! Я не хотел об этом с вами говорить. Честное слово, не хотел! Но если так — скажу! Мы люди, Сергей Дмитриевич, люди, и у нас бывает в жизни, так сказать… всякая там любовь… и тому подобное…

Рябинин. Куда вы клоните, Василий Степанович?

Агафонов. А вот куда… Зоя была невестой моего Алексея…

Рябинин. При чем тут Зоя?

Агафонов. А вы дослушайте до конца. Я знаю: вы любите Зою, и она вас полюбила… Одно скажу: будьте счастливы!

Рябинин удивленно смотрит на Агафонова.

Я люблю Зою. Она у меня на глазах выросла. Думал, она войдет в мой дом как родная, но… не судьба. Сын прозевал.

Рябинин. Я не хотел огорчать ни вас, ни Алексея Васильевича.

Агафонов. Это ничего. Алексей молодой… Потужит, потужит — и пересилит себя. Он гордый. Из-за гордости своей он и прозевал Зою. Эта гордость и поможет ему забыть ее. (Лукаво подмигнув.) Ведь моя Екатерина Григорьевна была невестой Ивана Ивановича… того самого Коровина, у которого вы вчера были в гостях… Но он слишком долго присматривался… А я… за день до свадьбы увел ее из отцовского дома.

Рябинин (облегченно улыбнулся). Да… Вот так история…

Агафонов. История этим не кончилась. Иван с горя напился и с топором ко мне в дом. Я ему говорю: уходи с богом, Иван! А он кричит: «Убью!» Ну, вмешались тут люди, отняли у него топор. Тогда он меня палкой по голове! (Нащупал рукой маленький шрам на лбу.) Вот и все, что осталось от его ревности.

Рябинин (улыбаясь). А мог бы убить. И не было бы председателя.

Агафонов (смеясь). Конечно, мог. Темными мы тогда были. Другие были времена. Но вам теперь эта опасность не угрожает. Алексей на вас с топором не пойдет.

Рябинин. А я в этом и не сомневался, Василий Степанович.

Агафонов (шутливо). Напрасно. Откуда у вас такая уверенность? Разве ревность отменена?

Рябинин (засмеялся). Конечно, нет, но не с топором же!

Агафонов. Это я пошутил. (Внимательно посмотрев на Рябинина.) У меня с вами не об этом разговор.

Рябинин. Я вас слушаю, Василий Степанович.

Агафонов. У нас к вам просьба… остаться в нашем колхозе…

Рябинин. Простите, я вас не понимаю. Как это остаться?

Агафонов. Очень просто. Вот так и остаться… Работать у нас.

Рябинин (пожав плечами). Я ведь научный работник, Василий Степанович.

Агафонов (хитро прищурив глаз). А разве эта ваша наука помешает колхозу?

Рябинин. Не наука помешает колхозу, а… колхоз помешает науке. Я готовлю кандидатскую диссертацию и по своей теме провожу у вас опыты…

Агафонов (перебивая его). Вот видите! Значит, эта ваша диссертация и вся наука связана с нашим колхозом. Так ведь обстоит дело, Сергей Дмитриевич?

Рябинин. Не совсем так.

Агафонов. То есть как это не совсем так? А по-моему, в самую точку так. Разве ваша наука не должна, так сказать, произрастать на колхозной почве? (Помогает себе жестами.) А она, то есть почва, у нас… А вы ведь почвовед… А наша почва и есть, так сказать, почва для вашей научной работы.

Рябинин. Все это так, но…

Агафонов (перебивает его). Вот видите, оказывается, так…

Рябинин. Так, но и не так, Василий Степанович. Одних опытов для диссертации мало. Мне нужна уйма литературы, я должен консультироваться с профессорами.

Агафонов. За чем же дело стало? Сели в машину — и через полтора часа вы в Москве… Или послали машину — и через полтора часа профессор здесь. В вашем распоряжении будут три легковые машины. Хватит для консультаций!

Рябинин. Нет, Василий Степанович… Поймите, у меня в Москве квартира… Я там спокойно работаю…

Агафонов (подхватывает). Вот и замечательно. Мы вам дадим квартиру не хуже, чем в Москве: с ванной, с электричеством и со всеми, так сказать, подробностями, как это полагается… А кабинет… вот, владейте (показывает на свой кабинет).

Рябинин. Нет, Василий Степанович, ничего у нас с вами не получится. Если я соглашусь быть у вас агрономом, у меня не останется времени для работы над диссертацией.

Агафонов. Что вы, Сергей Дмитриевич! Мы и не собираемся приглашать вас агрономом…

Рябинин (облегченно). Тогда другое дело. Я могу приезжать каждый месяц дня на три, на четыре и с удовольствием помогу вам, чем смогу.

Агафонов. Нет, Сергей Дмитриевич, так у нас с вами действительно ничего не получится. Вы же сами говорили, что такой колхоз, как наш, — это целая народная академия…

Рябинин. Говорил и подтверждаю.

Агафонов (продолжает).…что у нас можно чудеса творить. Жить. Работать. Коммунизм строить… Вы же меня на народе ругали именно за то, что я плохо завтрашний день вижу…

Рябинин. Я вас, Василий Степанович, не ругал. Правда, я критиковал правление за некоторую медлительность и говорил это вполне искренне.

Агафонов. Тогда за чем же дело стало? Вам и карты в руки! Вам и руководить колхозом!

Рябинин. Так вот в чем дело! (Смотрит в глаза Агафонову.) А я считал вас, Василий Степанович, прямым человеком и не думал, что вы пойдете на поводу у сплетни. (Встает.)

Агафонов (не понимая). Это вы о чем?

Рябинин (прямо и резко). О том, что я не люблю кривить душой!

Агафонов. Ничего не понимаю.

Рябинин. Поверьте, если мне и приходилось вас критиковать, то я вовсе не собирался занять ваше место.

Агафонов. Товарищ Рябинин! Я первым делом коммунист. Тридцать лет я не просто состою в партии, а верой и правдой служу партии.

Рябинин. Я ведь не ставил под сомнение вашу партийность. Речь шла о некоторых недостатках в вашей работе, а вы, оказывается, обиделись.

Агафонов (укоризненно). Как вы можете так думать, Сергей Дмитриевич. Критика — это как хирургическая операция: больно, необходимо для здоровья… Я не об этом, честное партийное слово. Я с вами как с другом говорю. Скоро у нас отчетно-выборное собрание… Я все равно председателем не останусь. И я хотел, чтобы моим колхозом руководил такой человек, как вы. Я говорю — моим, потому что мне здесь дорога каждая пядь земли… каждое деревцо мне родное. Я ведь ночей недосыпал, все о колхозе думал. А люди! Какие у нас люди, Сергей Дмитриевич! При вас они могут горы своротить!

Рябинин. Люди у вас действительно замечательные, Василий Степанович. Но… (после паузы) я на ваше предложение согласиться не могу. У меня своя научная работа, которая имеет значение для всех колхозов. У каждого своя дорога…

Агафонов. А если партия прикажет?

Рябинин. Партия уже приказала, она помогает мне стать ученым.

Агафонов (хитро). Какой же это приказ, Сергей Дмитриевич? Это помощь. Не так ли?

Рябинин. Так.

Агафонов. Мы всем колхозом на защиту вашей диссертации приедем. Так сказать, грудью станем.

Рябинин. Вы всё шутите, Василий Степанович.

Агафонов. А что? С шуткой да прибауткой веселей живется, Сергей Дмитриевич. (И он ударил Рябинина по плечу, словно полководец, выигравший сражение.)

Входит 3оя. У нее в руках какая-то бумага.

Зоя. Подпишите счет для библиотеки, Василий Степанович.

Агафонов. Давай сюда!

Зоя передает бумагу.

Рябинин (смотрит на часы). Извините, я опаздываю в лабораторию. Не сердитесь на меня, Василий Степанович. (Уходит.)

Агафонов (провожает Рябинина глазами). Орел! Чистый орел! Первого сорта человек! А ты чего покраснела, егоза?

Зоя (смущенно). Я? Это вам показалось.

Агафонов (строго). Ну выкладывай, когда свадьба?

Зоя (совсем растерялась). Какая свадьба, Василий Степанович? Чья свадьба?

Агафонов. А ну, ты мне туману не напускай! Говори все как есть. (Ласково.) Зоя… Зоя… Все равно я тебя, как дочку, люблю.

Зоя (с волнением). И я вас, Василий Степанович, как отца родного…

Агафонов (взяв ее за плечи). Можешь ты один секрет, так сказать, в тайне сохранить?

Зоя. А вы разве в этом сомневаетесь?

Агафонов. Тогда слушай — и никому ни слова!

Зоя. Ни слова, Василий Степанович!

Агафонов. Так вот: Сергей Рябинин остается работать у нас в колхозе.

Зоя. Агрономом?

Агафонов. Нет, подымай выше. Председателем.

Зоя (удивленно). Как?

Агафонов. Да так, председателем колхоза… вместо Василия Агафонова. Что? Не рада?

Зоя. Что вы, Василий Степанович? Шутите?

Агафонов. Это дело не шуточное. Я с тобой серьезно говорю.

Зоя (категорически). Нет, не может этого быть!

Агафонов. Только, Зоя, пока никому ни-ни… Ну, кроме своих, конечно… (Многозначительно.) Редколлегии… можешь сказать об этом, кое-кому из актива. Только чтобы они до поры до времени держали язык за зубами. Понятно? (Подписывает бумагу и передает ее Зое.)

Зоя, взяв бумагу, ошеломленная, выбегает из комнаты.

(Провожает ее глазами и неожиданно откровенно, весело смеется.) Этот важный секрет уже сегодня вечером будет знать весь колхоз… Слухи ветром гонит… И это очень хорошо, Василий Агафонов, бывший председатель колхоза «Светлый путь».

3анавес