Вторжение сил союзников во Франции обычно называют «открытием второго фронта». Но войну на два фронта Германия вела еще с начала русской кампании. Северная же Африка рассматривалась как некий второстепенный театр военных действий, и Роммель, как ни умолял, так и не успел получить необходимого войскового подвоза — все резервы проглотил плацдарм в Тунисе. Потеря Германией Африки привела к вторжению союзников в Италию, и этот первый «второй фронт», открытый еще летом 1943 года, затребовал массу германских войск.

Открытие же еще одного фронта на Западном театре военных действий прямиком вело Германию к катастрофе, поскольку противник располагал огромными, казалось, неисчерпаемыми ресурсами живой силы и техники. Таким образом, отражение вторгшихся на побережье сил союзных держав приобретало особое значение — необходимо было нанести противнику сокрушительный удар буквально в первые часы после высадки и сбросить его в море.

Вопрос заключался в том, где именно высадятся англо-американцы? 5 ноября 1943 года генерал-фельдмаршал Роммель получил лично от Гитлера приказ объехать все побережье от Дании и до Бискайского залива и разработать оборонительную концепцию. После того, как он был отозван из Африки, Роммель находился в Италии, занимая в последнее время должность командующего группой армий «В». А затем вместе со штабом группы армий перебрался во Францию.

За несколько месяцев под руководством Роммеля на атлантическом побережье были возведены укрепления. В ходе инспекторской проверки генерал-фельдмаршал убедился, что далеко не везде дело обстоит должным образом и что до сих пор нет единого плана отражения ожидавшегося наступления.

С 1 января 1944 года Роммель вместе с группой армий «В», ранее подчинявшейся непосредственно Гитлеру, переходил в подчинение генерал-фельдмаршала Герда фон Рунштедта, главнокомандующего Западным направлением. Оба генерал-фельдмаршала имели диаметрально противоположные взгляды по стратегическим вопросам, касавшимся отражения вторжения сил союзников.

Роммель в первую очередь полагался на собственный опыт, собранный им в Северной Африке. Ему было ясно, что противник не пожалеет ничего для обеспечения численного превосходства. Союзная авиация обретет полное превосходство в воздухе и тем самым в существенной мере повлияет на ход боевых действий на суше. Самолеты противника просто парализуют все попытки переброски войск и сделают невозможным войсковой подвоз. Роммель прекрасно помнил, что способно натворить даже звено истребителей или штурмовиков. Он видел единственную возможность успешно противостоять вторжению — наброситься на противника в момент, когда тот слаб, иными словами, именно в момент десантирования. Именно первые часы решат все, так полагал Роммель.

Герд фон Рунштедт, напротив, придерживался мнения, что в момент десантирования союзные войска вермахту не сокрушить по причине их значительного численного превосходства. Можно и нужно, конечно, нанести им мощный удар на побережье, но главная сила, так считал фон Рунштедт, состоит как раз в накопленном немецкими войсками опыте ведения мобильной войны. И предлагал громить противника, когда тот углубится на территорию Франции и окажется вне пределов досягаемости мощной поддержки корабельной артиллерии.

Шли месяцы, подготовка к вторжению проводилась, но на ее ходе лежал отпечаток имевших место в верховном главнокомандовании разногласий. В результате не было единого мнения даже по такому вопросу, где именно ждать высадки. С начала мая 1944 года 21-я танковая дивизия дислоцировалась в районе Кана в Нормандии, а именно там и намечалась высадка англо-американских сил.

Командование союзных сил долго и весьма скрупулезно готовило операцию. Были учтены даже мельчайшие детали. Вторжение началось в ночь на 6 июня 1944 года. Авиация союзников подвергла бомбардировке районы предстоящего десантирования и тыл немецких войск. Было задействовано в общей сложности 13 000 самолетов противника. Кроме того, в Нормандии был выброшен многотысячный десант. От берегов Англии к Франции двинулись 6000 судов. Начиналась крупнейшая за всю Вторую мировую войну операция по высадке войск.

Хотя немецкая сторона, в целом, была в курсе предстоящей высадки, в ночь на 6 июня 1944 года немецкие войска оказались совершенно неподготовленными к отражению удара. Главнокомандующий силами нового фронта, в чью задачу входило именно отражение вторжения союзников, 4 июня 1944 года отбыл в Германию. И в момент начала высадки находился у себя дома в Херрлингене на Ульме, куда прибыл на празднование 50-летнего юбилея своей супруги. Именно он, кто так настаивал на решительном ударе в первые минуты, оказался за тридевять земель от побережья Нормандии. И отсутствие главнокомандующего отразилось на всех низовых уровнях группы армий «В» вплоть до 21-й танковой дивизии.

Командующий 7-й армией генерал-полковник Фридрих Дольман 5 июня 1944 года отправился в Ренн. Там намечалось проведение военной игры с участием командующих дивизиями. Тема: «Высадка сил неприятеля в Нормандии». Командующий 21-й танковой дивизией генерал-майор Эдгар Фойхтингер тоже укатил в Париж по личным делам. И второго по значимости офицера 21-й танковой дивизии, офицера 1а штаба дивизии подполковника Гётца фон Берлихингена также не было на месте. Таким образом, занимавшая столь важное место в стратегическом плане Роммеля 21-я танковая дивизия, по сути, оказалась обезглавленной в ночь на 6 июня 1944 года.

«В ночь на 6 июня 1944 года вдали послышался гул канонады, но я и не подумал ни о каком вторжении — мне показалось, что это гроза. Прибыв, как обычно, к 7 утра на наш командный пункт, я узнал, что еще несколько часов назад, ночью началось вторжение сил союзников. Меня еще упрекнули в том, что я, дескать, мирно посапывал в кровати.

Но ведь никто меня ни о чем не известил. В нашем тылу на рассвете был выброшен десант, на побережье шли ожесточенные бои, а я не в курсе. Собравшиеся у побережья крейсеры, эсминцы, линкоры и торпедные катера непрерывно вели огонь по береговым укреплениям. Союзники дождались отлива, чтобы не напороться на подводные камни. И вот из сотен десантных лодок и кораблей стали спрыгивать американские и британские солдаты и по колено в воде устремились к берегу. Под градом пуль и снарядов, под падающими с самолетов бомбами погибло очень много солдат и офицеров. Возникает вопрос: как можно было проглядеть такую армаду? Для чего в таком случае существует воздушная разведка? Кто виноват в пресловутом факторе внезапности на стороне противника?

Мы сидели на КП в ожидании приказа. Приказ поступил. Лично я должен был вести свои бронетранспортеры в бой. Это была игра в прятки со смертью. Небо почернело от самолетов союзников. Падали бомбы, истребители поливали огнем все живое на земле. Мы получили приказ наступать, наш полк двинулся в северном направлении с задачей поддержать сражавшиеся на побережье части и сбросить противника в море».

Когда лейтенант Хальм, выспавшись, к 7 часам утра прибыл на командный пункт батальона, уже много успело произойти. Еще в половине первого ночи в штаб 21-й танковой дивизии поступили первые донесения о парашютистах. Около 2 часов ночи третий офицер штаба дивизии (1с) объявил по дивизии «готовность № 2» — это означало немедленную подготовку к выступлению моторизованных частей. Время на подготовку — 1,5 часа.

О принятии мер по телефону оповестили находившегося в Париже командующего дивизией. Генерал-майор Фойхтингер заверил, что немедленно выезжает в расположение дивизии. А вот также находившийся в Париже первый офицер штаба дивизии подполковник фон Берлихинген первым делом осведомился, так ли уж необходимо его присутствие.

К 3 часам утра на КП 21-й танковой дивизии прибыл третий офицер штаба дивизии и принял командование соединением. Майор Шарнхорст был назначен на эту должность лишь 1 июня 1944 года. Вскоре после прибытия с Шарнхорстом связался по телефону генерал-лейтенант Шпейдель, начальник штаба группы армий «В». Разумеется, сразу же выяснилось, что командовать 21-й танковой дивизией, по сути, некому. Генерал Шпейдель не скрывал своего возмущения, ему был хорошо известен замысел Роммеля, и при всем при том последний палец о палец не ударил. Но Шпейделю следовало отдать распоряжение о том, чтобы кто-нибудь из высших офицеров принял временное командование 21-й дивизией. Далее, он мог бы приказать соединению немедленно двинуться на север в направлении побережья, как, скорее всего, на его месте поступил бы и Роммель, но все дело было в том, что Роммеля на месте не оказалось. Что же касается офицеров 21-й танковой дивизии, они были в шоке от отсутствия на месте командования и ждали, пока оно, наконец, соберется. Не исключено, что именно в те часы был упущен важнейший момент, целиком и полностью определивший будущую обстановку.

Генерал-фельдмаршал Роммель во время инспекционной поездки незадолго до высадки союзников. Расположение 21-й танковой дивизии. 

Примерно в 5 часов утра на дивизионный КП прибыл генерал-майор Фойхтингер. Наскоро выяснив обстановку, он доложил о ней вышестоящим инстанциям. Командирам частей и подразделений 21-й танковой дивизии пришлось еще несколько часов провести в томительном ожидании. Выяснилось, что назрела насущная необходимость бросить часть сил в район высадки неприятельского десанта восточнее Орна. С 6 часов утра командование дивизии выбивало разрешение наступать в восточном направлении, но миновало еще два часа, пока поступил приказ выступить на линию, примыкающую к побережью. Между тем, стрелка часов миновала цифру 8.

Союзники из корабельных орудий главного калибра начали яростный обстрел районов предстоящего десантирования еще с 5.30 утра. Вскоре после этого первые подразделения смогли высадиться на берег. Невзирая на серьезные потери, союзникам удалось высадиться во всех районах десантирования и вскоре начать наступление в глубь территории Нормандии.

21-я танковая дивизия в полдень 6 июня 1944 года получила приказ нанести контрудар противнику. Из-за необходимости проведения перегруппировки контрнаступательная операция началась лишь во второй половине дня. К тому же боевое применение дивизии осуществлялось не в полном составе, да и участвовавшие в операции части были расчленены. Самой удачной операцией того дня стал контрудар усиленного 1-го батальона 192-го мотопехотного полка под командованием полковника Рауха.

«Наш батальон под плотным артогнем корабельной артиллерии сумел пробиться к побережью, где вступил в ожесточенные схватки с противником. В первые вечерние часы возникло опасение оказаться в кольце превосходящих сил противника. Где же танковый полк полковника Оппельн-Брониковски? Он как раз смог бы сыграть решающую роль в изменении обстановки в нашу пользу.

От гауптмана Ретцера я получил приказ: «Хальм, поезжайте в тыл. Попытайтесь отыскать Оппельна. Передайте ему, чтобы немедленно наступал и разгрузил бы нас».

Взяв двоих солдат, я вскочил в наш вездеход и по извивавшейся среди холмов и полей дороге помчался на розыски полковника Оппельна. Внезапно мы попали под обстрел британцев. Они залегли в кювете одной из пересекавшейся с нашей дорог метрах в тридцати от нас. Водитель успел резко развернуть машину, но был ранен и вывалился на дорогу. Второй солдат тоже не успел добежать до кювета. Что делать?

А у меня из оружия только пистолет. И приказ надо выполнять. Под огнем я кое-как дополз до кювета и уже потом добрался до находившейся за холмом части нашего полка. Я попросил один бронетранспортер для себя и второй — забрать и вывезти моих раненых товарищей. Прорвавшись на бронетранспортере, я решил ехать другой дорогой и уже на засаду не нарвался. Как я потом узнал, обоих солдат вывезли и отправили в госпиталь.

Командный пункт нашего батальона все еще располагался в Версоне. Там мне дали еще один полевой вездеход и координаты полковника Оппельна.

В небе непрерывно кружили самолеты союзников, их корабли забрасывали нас снарядами — ад, да и только! В конце концов, мне все же удалось разыскать танковый полк и передать его командиру полковнику фон Оппельну приказ. Но Оппельн и не думал наступать и не сдвинулся с места. Моему полку было приказано пробиваться в тыл. Таким образом, на нашем участке никто не помешал высадке союзников».

Чего не знал Хальм в тот момент, это того, что полковник фон Оппельн-Брониковски все же пытался наступать. Но его контратака захлебнулась в чудовищном обстреле превосходящих сил противника, а 21-я танковая дивизия понесла первые ощутимые потери. Исключительно силами одного лишь усиленного 1-го батальона 192-го мотопехотного полка под командованием полковника Рауха был осуществлен прорыв к побережью. Около 19 часов передовой отряд достиг побережья в районе Лион-сюр-Мер. Вот тогда пехотинцы 21-й танковой дивизии в последний раз и видели море. Удар группы Рауха пришелся как раз на незанятый противником участок.

Около 20 часов ударная группа наметила еще одно наступление вдоль побережья. И в этот момент, судя по явным признакам, у них в тылу высадились силы противника. И это подтвердилось внезапной танковой атакой врага, серьезно осложнившей положение сил Рауха. Именно тогда лейтенант Хальм получил приказ пробиться в 22-й танковый полк полковника Оппельн-Брониковски.

В сложившихся обстоятельствах генерал-майор Фойхтингер распорядился прекратить атаковать противника и начать отвод сил к исходным рубежам. Отвод удался, если не считать потерь нескольких артиллерийских орудий и бронетранспортеров и раненых. То есть все попытки группы Рауха атаковать противника провалились. 21-я танковая дивизия, важнейшая боевая единица первого дня высадки союзников, так и не сумела организовать контрудары. Если Роммель полагал, что именно первые часы решат успех вторжения, то в таком случае успех был явно на стороне противника. Сам Роммель появился на КП группы армий «В» лишь в половине десятого вечера 6 июня и лишь выслушал доклад об обстановке, по сути, сам оставшись в стороне от происходящего.

К исходу дня 6 июня 1944 года союзники высадили на побережье Нормандии свыше 130 000 человек плюс высадили десант в глубине территории численностью до 23 000 человек. Контрудар 21-й танковой дивизии хоть и не удался, однако все же помешал союзникам захватить важный населенный пункт — город Кан уже в первый день высадки.

«После этого я находился на КП батальона, откуда постоянно занимался поисками сил подкрепления для атак, и ненадолго мне было поручено исполнять обязанности адъютанта командира батальона. В первую очередь необходимо было знать боевой состав рот. Знать количество вооружений. Донесения носили отрывочный характер, что вносило тревогу за судьбу батальона. Прорыв в тыл удался лишь ценой внушительных потерь как личного состава, так и техники. Свыше 15% личного состава погибли, были ранены или попали в плен.

После того, как удалось собрать остатки всех рот, поступил приказ занять позиции севернее Кана. Штаб нашего батальона разместился на территории брошенной фабрики. А КП батальона — в наскоро отрытой землянке 2 метра шириной, прикрытой бревнами с довольно тонким слоем насыпанной поверх их земли. На вид вроде надежно, но ни от пуль, ни от осколков уберечься возможности не было. Позиции были выдвинуты примерно на полкилометра, а КП полка находился в тылу на расстоянии километра.

На этой позиции мы пробыли неделю и за это время не видели ни одного американца, ни англичанина. Зато их артогонь тяжелыми снарядами не давал покоя с утра до вечера. Не следует забывать и об авианалетах бомбардировщиков, от разрыва бомб которых земля буквально ходуном ходила. С бревенчатого потолка землянки на нас постоянно сыпался песок. Лежа на полу, мы думали, что одно хорошее прямое попадание, и нам всем конец. Нашего военврача, с которым мы дружили, срочно вызвали в одну из рот. Когда он возвращался, осколком ему перерезало сонную артерию. Мы все молча смотрели, как хлещет кровь, не в силах ничем помочь. На наших глазах военврач скончался от потери крови, мне никогда не забыть его взгляда.

Мне было приказано явиться на КП полка. С тремя солдатами отправляемся туда. Двое — разносчики обеда с термосами за спиной, причем термосы эти по иронии судьбы произведены на заводах Зенкинга в Хильдесхейме. Я там собирал такие. Соблюдая осмотрительность, используя рельеф местности, мы продвигаемся в тыл. Не успели мы пройти и половины пути, как раздались орудийные выстрелы. Я уже по звуку определил, что дело плохо, и скомандовал. «Ложись!» Едва мы успели залечь, как прогремели два взрыва — слева и справа от нас, потом еще два — впереди и позади. Провизжали осколки, от удушливого порохового дыма перехватило дыхание. И тишина. Мы поднялись, к счастью, никого не зацепило, и, отряхнувшись, побрели дальше, ожидая следующих выстрелов.

Мой планшет исполосовало осколками, еще один прошил коробку противогаза и мешок для провизии, а у одного солдата обнаружились две пробоины в термосе, но сами мы были целы и невредимы и благополучно добрались до командного пункта. После доклада полковнику Рауху нас предупредили, что, дескать, бороды в вермахте запрещены, так что неплохо было бы и побриться. На передовой с бритьем было сложно, а вот здесь, на КП, можно было и попытаться привести себя в порядок. А вообще это просто смех — в двух шагах на передовой гибнут люди, а нас заставляют печься о внешнем виде.

Нагруженные почтой и пайками, мы к ночи вернулись на наш батальонный КП. На этот раз пронесло. Я даже получил от родителей бандероль с сигаретами. Потом снова начался артобстрел, и я, наверно, пачки три за ночь выкурил. Так проходили дни, один за другим, то по ротам, то на КП полка, и каждый день кто-то либо погибал, либо был ранен. Но противника в лицо мы не видели».

7 июля 1944 года линия фронта застыла в районе Кана. 21-я танковая дивизия заняла позиции севернее этого города. И весь следующий месяц мы провели в позиционной войне, все это время дивизия подвергалась ожесточенному артобстрелу. 13 июня вследствие потерь была произведена перегруппировка. 1-й батальон 192-го мотопехотного полка был переброшен в район Лебисе и снова перешел к обороне на этом участке, короче говоря, позиционная война продолжалась. Прямых атак на участке обороны батальона противник не предпринимал.

Союзники продолжали закрепляться на захваченном ими в Нормандии плацдарме. К 16 июня 1944 года они высадили 557 000 человек, 81 000 транспортных средств и 183 000 тонн различных грузов. 21-я танковая дивизия к 16 июня потеряла убитыми 1864 человека. Эти потери были невосполнимы.

На участке фронта под Каном командование силами союзников осуществлял Монтгомери, давний оппонент Роммеля — они сражались друг с другом еще в Африке. Война в Нормандии целиком и полностью шла согласно его замыслам — несопоставимое численное и материальное превосходство и без оглядки на стремительно таявшие резервы. Правда, и успехов существенных у Монтгомери не было. Первейшей его задачей было овладение Каном. Обе атаки 6 и 7 июля 1944 года были отбиты, не удалась и попытка взять город 13 июля в клещи. И Монтгомери готовил третий по счету штурм Кана, снова планировалась охватная операция. Подготовка к наступлению была назначена сначала на 22 июня, потом перенесена на 25-е. До этого времени позиции немцев подвергались интенсивному артиллерийскому обстрелу.

«Однажды к нам на КП прибыли двое моряков. Выяснив, как и где проходят оборонительные позиции, они провели на командном пункте ночь. От них кое-что удалось узнать. Их подразделение смертников находилось в Орне. Они были настоящими смертниками, потому что после выпуска индивидуальной торпеды практически шансов выжить не оставалось. Но они были убеждены, что выживут. Это были люди, чья участь вряд ли стала достоянием военных сводок, но на боевую обстановку повлияла. Каждый солдат в отдельности был своего рода ячейкой в своем подразделении, колесиком в огромном часовом механизме войны».

Одного из тех, кто обслуживал индивидуальные торпеды и все же был официально упомянут в военной сводке вермахта, звали Вальтер Герхольд. В 1940 году он добровольцем пошел на флот и почти всю войну провел на борту торпедных катеров, действовавших в проливе Ла-Манш против британских дозорных кораблей малого водоизмещения и канонерок, за что в июне 1941 года удостоился Железного креста 2-й степени.

Когда в 1943 году приступили к формированию диверсионно-штурмовых боевых средств, Герхольд также добровольцем записался на курсы подготовки. После весьма сложных и интенсивных тренировок он участвовал в порту Неттуно в первой операции — потопил неприятельский танкер, управляя торпедой-носителем, выпускавшей одну-единственную боевую торпеду. Из их группы в 12 человек с боевых заданий вернулись лишь трое, среди них Вальтер Герхольд. За проявленный в боях героизм 5 мая 1944 года ему был вручен Железный крест 1-й степени.

В конце июля 1944 года Вальтер Герхольд входил в состав группы, готовившейся в районе Орна к операциям против кораблей флота вторжения союзников. В общей сложности 25 человек в ночь с 5 на 6 июля отправились из Вилье-сюр-Мера на торпедах-носителях к скоплению кораблей противника у побережья Франции.

Пробравшись среди неприятельских кораблей, Вальтер выпустил боевую торпеду по крейсеру. Несколько секунд спустя корму крейсера сотряс мощный взрыв. После этого Герхольд все же сумел вернуться на побережье у Онфлёра. И доложить о том, что, дескать, крейсер противника потоплен. За это 6 июля 1944 года, то есть в первый день вторжения, старшему матросу Вальтеру Герхольду был вручен Рыцарский крест. Таким образом, Вальтер Герхольд стал первым кавалером Рыцарского креста в диверсионно-штурмовых группах и первым из рядового состава флота, кому была вручена эта высокая награда Военно-морского флота, и до самого конца войны его статус не изменился. Хотя несколько лет спустя после войны к выяснилось, что атакованный Герхольдом крейсер так и не был потоплен, это ничуть не умалило заслуг Вальтера Герхольда и его товарищей, принимая во внимание условия, в каких они действовали против флота вторжения союзников.

Задуманная Монтгомери операция «Эпсом» началась 25 июня 1944 года. Несмотря на огромные боевые и материальные ресурсы, немцам все же удалось предотвратить окружение Кана. Дело в том, что оборонявшие этот город солдаты очень хорошо знали специфику местности — успели изучить ее за три недели пребывания на позициях. Весьма квалифицированные минеры потрудились над закладкой минных полей, и те послужили мощным средством сдерживания наступавшего противника невзирая на мощнейшую артподготовку. Мотопехотинцы удерживали танковые клинья англичан до тех пор, пока еще оставались боеспособные подвижные резервы.

После третьей по счету неудачи с окружением города Монтгомери добился выполнения хотя бы одной задачи: его наступление связало немецкие танковые силы в районе Кана. Всего на Канском участке, кроме 21-й танковой дивизии, сражалось 5 танковых дивизий ваффен-СС, кроме того, два усиленных танковых батальона ваффен-СС. Такого мощного сосредоточения сил на узком участке фронта не было за всю войну. Хоть Монтгомери располагал гигантскими резервами, немецкая сторона не имела в распоряжении ничего подобного. Однако рано или поздно силы немцев исчерпались, и прорыв сил союзников тяжкой ценой был достигнут.

Основные сражения в ходе операции «Эпсом» происходили по обеим сторонам от Кана. Силы 21-й танковой дивизии, занимавшей оборону севернее Кана, таяли с каждым днем. Дивизия непрерывно участвовала в боевых действиях с первого дня вторжения. К 1 июля 1944 года отдельные части и подразделения 21-й танковой дивизии насчитывали не более 50% от первоначального личного состава, в 1-м батальоне 192-го мотопехотного полка эта цифра составляла 62,5%. Танковый полк дивизии на тот же день (1 июля 1944 года) располагал всего 7 машинами типа «Panzer III» и 52 — типа «Panzer IV», то есть на него приходилась половина всего боевого состава дивизии в целом из расчета на 6 июля 1944 года. За июнь 1944 года 21-я танковая дивизия потеряла 472 человека убитыми, 1606 ранеными и 776 пропавшими без вести. В итоге потери личного состава насчитывали 2854 человека. Следует добавить, что за указанный период соединение получило всего лишь 54 человека пополнения.

В конце июня 1944 года 21-я танковая дивизия получила приказ на отход с северного участка обороны Кана в связи с ее заменой 16-й полевой дивизией Люфтваффе. Таким образом, почти месяц непрерывных боев завершался.

«Я получил приказ доставить бронетранспортеры. В полной темноте я проехал Кан — ни одного целого здания не осталось, пепел и руины. Вдруг я громко скомандовал водителю остановиться, но тот не успел, и мы на полном ходу въехали в глубокую воронку прямо посреди дороги. Засели мы, надо сказать, крепко. Как быть? После недолгих поисков мы обнаружили гусеничный тягач, который с великим трудом, но все же вызволил нас. К счастью, двигатель запустился с первой попытки, и мы поехали дальше.

Все ехали в полнейшем мраке — запрещалось зажигать фары. Ориентироваться было невозможно — вокруг сплошные развалины, к тому же все испещрено кратерами воронок от снарядов. Пришлось, как говорится, задействовать шестое чувство. Мы уже чувствовали опасность, на войне такое случается.

Наши бронетранспортеры мы отыскали в лесном массиве примерно в 15–20 километрах в тылу. Именно туда нас потом отправили на отдых, там же было проведено и столь необходимое пополнение личным составом. Но и добраться туда было очень непросто — ад в чистом виде. Из-за непрерывно круживших в небе истребителей, атаковавших все, что движется. К тому же дороги были забиты французскими беженцами, и почти каждый вез с собой на телеге или просто тележке свои пожитки. Ад войны свел на нет всю враждебность, ибо все были одержимы одним лишь стремлением убраться как можно дальше от этого кошмара и спастись».

Матрос Вальтер Герхольд — единственный кавалер Рыцарского креста рядового состава флота. 

Полевые дивизии Люфтваффе были сформированы осенью 1942 года. Рейхсмаршал Геринг, желая помочь сражавшимся на фронтах сухопутным частям, объявил в подчинявшихся ему Люфтваффе об отправке добровольцев на фронт в составе вновь сформированных так называемых «полевых частей Люфтваффе», задачей которых было участие в наземных операциях. До мая 1943 года было создано в общей сложности 20 полевых дивизий Люфтваффе. В тот период Люфтваффе еще могли позволить себе подобное, поскольку располагали достаточно большим численным составом. Весь квалифицированный личный состав остался в составе военно-воздушных частей и подразделений, либо часть его использовали для комплектования формировавшихся десантных частей, но и полевые дивизии Люфтваффе были доведены до штатной численности. Но проблема заключалась в том, что многие солдаты, добровольцами отправившиеся в Люфтваффе, внезапно оказались в положении обычных пехотинцев.

К началу вторжения союзников 16-я полевая дивизия Люфтваффе дислоцировалась в Голландии, но ее срочно перебросили в район Кана. Дивизия имела все необходимое — и технику, и вооружение в основном хоть и на конной тяге, что весьма снижало мобильность соединения. Да и уровень боевой подготовки личного состава был таков, что дивизия могла решать лишь очень скромные боевые задачи, большей частью чисто оборонительного характера. Командование 21-й танковой дивизии, в целом, было за смену, поскольку отчетливо сознавало собственное плачевное состояние. И в то же время оно было категорически против того, чтобы ответственные участки фронта севернее Кана доверить не имеющей боевого опыта полевой дивизии Люфтваффе.

В начале июля 1944 года смена дивизий была завершена. 21-я танковая дивизия перешла в резерв танковой группы «Запад». Монтгомери тем временем готовил новый удар. Для этого были собраны силы численностью до 115 000 человек, в задачу которых входило овладение северной частью Кана. Предварять проведение сухопутной операции «Чарнвуд» должны были многочисленные силы авиации, и вечером 7 июля британские бомбардировщики совершили ковровое бомбометание на участке 3,5 на 1 километр в северной части Кана. За несколько минут несколько городских кварталов превратились в лунный ландшафт. Город, в ходе предыдущих боев и так достаточно сильно пострадавший, теперь представлял сплошные развалины. И при этом британцев, похоже, мало волновала участь мирного населения.

Пылающий Кан. 

Они рассчитывали полностью разгромить в ходе бомбардировки с воздуха все оставшиеся немецкие резервы, однако никаких резервов в указанном районе не находилось. А вот моральное воздействие на прифронтовые районы было колоссальным. Если бы 21-я танковая дивизия за несколько дней до описываемых событий не была сменена, то ей пришлось бы оказаться в самом центре наступательной операции. Возникает вопрос: какова же участь 16-й полевой дивизии Люфтваффе? Когда самолеты, отбомбившись, взяли курс на Великобританию в 23 часа 7 июля, артиллерия союзников подвергла артобстрелу позиции немцев. Участвовала и корабельная артиллерия главного калибра. После 4 часов утра 8 июля 1944 года обстрел стал массированным. Кроме того, начиная с 7 часов утра, 250 бомбардировщиков в течение двух часов осыпали бомбами передовую линию немецкой обороны. И уже по завершении этой вакханалии части Монтгомери перешли в наступление.

Разумеется, перед массированным артиллерийским обстрелом и ковровым бомбометанием 16-я полевая дивизия Люфтваффе устоять не могла — сразу же после начала наступления британцы прорвали фронт обороны.

Уже после первых донесений о массированном авианалете на северную часть Кана частям 21-й танковой дивизии было приказано вернуться на прежние позиции. Отдых и пополнение личным составом, столь желанные для измотанного месячными боями соединения, оказались лишь краткой паузой.

«Мы лежали на брошенном крестьянском подворье, недоенные коровы надсадно мычали неподалеку на лужайке. Часть их околела, и на жаре тела их ужасающе вздулись. Зрелище было совершенно неописуемым, а вонь нестерпимой.

8 июля 1944 года нас подняли по тревоге — англичане наступают на Кан. Сменившая нас 16-я дивизия Люфтваффе вела упорные оборонительные бои, но удержать оборону не сумела.

Наиболее ожесточенные бои завязались в районе Бюрон-Контеста. Основную нагрузку несли на себе части дивизии СС «Гитлерюгенд». Нашу дивизию также бросили туда. Тут и там вспыхивали рукопашные схватки, непрерывно била артиллерия противника, раздавались крики раненых и умиравших, продохнуть было невозможно в густом дыму рвавшихся вокруг снарядов. Приходилось с риском для жизни выносить раненых с поля боя и тут же под огнем британцев оказывать им первую помощь. Как только неприятель прорывался на нашем участке, немедленно следовала контратака, зачастую силами лишь нескольких солдат, уже не думавших ни о чем, как только не пустить противника дальше. И эти бои, когда все вокруг в едином порыве невзирая на разницу в возрасте и воинском звании отражали натиск врага, не позабыть никогда, так впечатались они в души и сознание оборонявших. Политика, фюрер — все это исчезло, вмиг испарилось. Оставалось лишь скрепленное кровью боевое товарищество, всеобщее братство от солдата до офицера. Погоны и петлицы уже роли не играли, каждый сражался за своего товарища. Мы были воспитаны так, что хуже дезертирства и малодушия перед лицом врага и представить себе не могли, не говоря уже о том, что за подобные проявления ты шел под трибунал. Нас не волновало, что будет потом, в тот момент для нас главным было выстоять.

Выйдя к южным пригородам Кана, мы закрепились там. И снова на брошенной заводской территории. Целых зданий уже не осталось, и мы укрылись в какой-то хилой траншее. Наши разведчики сумели пробраться до северных окраин города и обороняли пути отхода последних бойцов 16-й полевой дивизии Люфтваффе. Небо снова потемнело от истребителей и бомбардировщиков противника. И снова артогонь, да такой силы, что мы и головы поднять не могли. Наши артиллеристы отвечали лишь отдельными выстрелами — из-за нехватки боеприпасов. А истребителей Люфтваффе и говорить нечего, мы вообще забыли, как они выглядят. В нашем тылу примерно в километре в лесном массиве стоял батальон «тигров».

После месяца позиционной войны, не видя противника, бои в районе Бюрон-Контеста, как описывает их Гюнтер Хальм, стали самым тяжким испытанием за все военные годы. В его послужном списке этот день станет единственным днем настоящего боевого соприкосновения с противником. Хальм все это время находился рядом со своим командиром гауптманом Ретцером.

За Кан и в самом городе шли упорные бои, но на этот раз удержать город не было возможности. Оборонявшие город немецкие части вынуждены были отойти за Орн, и в течение дня 9 июля 1944 года северная и западная часть Кана уже была под контролем союзников. Но потребовалось еще 9 дней, пока англо-американцы овладели южной и восточной частью, то есть всем Каном. Лишь 19 июля 1944 года союзники могли заявить о том, что обрели полный контроль над городом, — собственно, эта задача, согласно оперативному плану, должна была решиться уже в самый первый день высадки на побережье.

В итоге ни отправки на отдых, ни пополнения личным составом и техникой 21-й танковой дивизии ничего не вышло. В середине июля дивизию перебросили на пока что только возводимую за Орном линию эшелонированной в глубину обороны. Таким образом, соединение снова оказалось на передовой.

Между тем Монтгомери готовил новый удар — операцию «Гудвуд»: если снова прорыв не вышел, то хотя бы следовало связать все немецкие части в районе Кана и блокировать их там. Резервы, имевшиеся в распоряжении Монтгомери, похоже, и на самом деле были неисчерпаемыми. Для нового наступления было выделено 900 танков.

17 июля 1944 года генерал-фельдмаршал Роммель был тяжело ранен по пути с передовой в штаб во время воздушной атаки «спитфайров». Еще до начала решающей битвы группа армий «В» лишилась главнокомандующего. Командование армейской группой в порядке расширения командных функций было передано главнокомандующему силами Западного фронта генерал-фельдмаршалу Гюнтеру фон Клюге. Последний был назначен на эту должность только с 3 июля 1944 года.

Операция «Гудвуд» началась утром 18 июля 1944 года атакой 1000 тяжелых бомбардировщиков. Целью атаки были оборонительные позиции 21-й танковой дивизии и остатков 16-й полевой дивизии Люфтваффе.

«Ни о каком сне в ночь на 18 июля 1944 года и речи быть не могло. Нас разбудил мощный гул двигателей самолетов. Сотни бомбардировщиков кружили над нами, сбрасывая на нас смертельный груз. Кошмар, который невозможно ни с чем сравнить. Ад, да и только. Этот налет продолжался около часа, после него бесследно исчезли целые расчеты зенитных пулеметов, а машины танкового батальона пришлось потом откапывать из-под земли».

Сосредоточенным авиаударом на узком участке фронта союзники рассчитывали пробить коридор для своих наступавших войск, подавив всякое сопротивление немцев. Налет был воистину кошмаром — каждый, кто чудом уцелел тогда, до конца жизни с содроганием вспоминает об этом. И потом — моральное воздействие, как правило, всегда куда более эффективно, чем даже нанесенные потери. Какое-то время после авианалета солдаты на передовой были словно парализованы. Бесконечная череда оглушительных взрывов, воздействие взрывной волны, сыпавшиеся на них тонны земли — все это не могло пройти бесследно. Сила взрывов была такова, что от нее опрокидывались даже тяжелые танки. Машины, которые мы потом откапывали, оказывались даже после тщательной очистки большей частью небоеготовыми.

Рельеф местности изменился до неузнаваемости. Теперь это было сплошное поле воронок. Зачастую даже отправить раненых в тыл было невозможно из-за перепаханных бомбами дорог, не говоря уже о подвозе боеприпасов или подкрепления. Но и сами союзники лишили себя возможности проведения широкомасштабного наступления танковыми силами — местность стала практически непроезжей даже для гусеничных машин.

Уцелевшие после авианалетов немецкие солдаты возобновили, казалось, бессмысленное сопротивление. Нередко линию обороны удерживали малочисленные отряды. На участке 1-го батальона 192-го мотопехотного полка имелось одно боеготовое противотанковое орудие, из него и вели огонь по скоплению наступавших танков. Гауптман Дёниц, командир 2-й роты, в первой половине дня попал в плен после ожесточенной схватки с врагом.

Однако если соотнести задействованные союзниками ресурсы и отвоеванные ими участки территории, результаты были ничтожны. Как уже упоминалось, только 19 июля 1944 года они обрели полный контроль над Каном. Из-за неожиданно яростного отпора немецких сил Монтгомери уже 20 июля вынужден был приостановить наступление своих сил. Всего за три дня его танковые части недосчитались 463 машин. Запланированный прорыв снова не удался. Немцы спрашивали себя, сколько еще можно продержаться при натиске таких сил? Да и из Германии приходили безрадостные вести.

«Покушение на Адольфа Гитлера 20 июля 1944 года потрясло нас. И дело было не в личности Гитлера, а в способности генералитета на государственную измену в период войны и тем самым на предательство наших интересов. Ведь только сплоченность и единство являлись залогом успеха и победы. Нам казались абсурдными меры вроде введения в вермахте нацистского приветствия — мы сражались за фатерланд, а не за политические идеи.

Теперь в каждом подразделении появился офицер-пропагандист. В нашем батальоне эту роль решили отвести мне. Я представления не имел ни о целях, ни о задачах офицеров-пропагандистов. Да, собственно, никогда ничем подобным в батальоне и не занимался. Должность эта существовала исключительно ради галочки. Нам, фронтовикам, не были потребны ни политагитаторы, ни политнадзиратели. Костяк сплоченности составляло боевое товарищество и взаимовыручка. Перебежчиков в нашей части не было, и боевой дух был на высоте. Так что для каких-то там офицеров-пропагандистов у нас изначально работы не было».

В конце июля 1944 года сражения за Кан для нашей 21-й танковой дивизии закончились. Соединение было снято с фронта и направлено в район южнее Кана для сбора и учета оставшихся сил. Снова дивизия была отправлена в резерв танковой группы «Запад».

Замысел Монтгомери состоял в том, чтобы в ходе нескольких подряд наступательных операций связать и блокировать в районе Кана танковые силы немцев.

И, надо сказать, связать силы ему удалось. На тот момент в район Кана были стянуты в общей сложности 7 немецких танковых дивизий и все батальоны тяжелых танков. Германское командование ожидало еще одну крупную наступательную операцию в районе Кана.

На западном участке 7-й армии, где немецкие силы противостояли американцам, было сосредоточено куда меньше немецких танковых частей. Но именно это направление стало решающим. Уже 18 июля 1944 года американцам после тяжелых и кровопролитных боев удалось овладеть городом Сен-Ло. Именно отсюда и начались 24 июля 1944 года задуманные ими массированные бомбовые удары по немецким оборонительным позициям, возымевшие катастрофические для немцев последствия. В последующие дни немецкий фронт под натиском американцев отодвигался все дальше, и 30 июля американцы были уже в Авранше. И на этом участке фронт вот-вот должен был рухнуть. Что не удалось Монтгомери под Каном, удалось американцам в районе Авранша.

Танковые части спешно изымали с канского участка для последующей переброски в угрожаемый район под Авранш. Одновременно Монтгомери в целях поддержки американского наступления 30 июля 1944 года начал новое наступление своих сил. Это наступление или операция «Блукоут» и вызвала необходимость переброски сил 21-й танковой дивизии.

В первые недели августа одно событие не успевало сменить другое. Монтгомери не ослаблял натиск в районе Кана, американцы расширили участок прорыва на западном участке фронта, контрнаступление немцев, замысел нанесения флангового удара по силам американцев, провалилось, фронт в Нормандии опасно истончался. Период позиционной войны кончился, теперь это была война маневренная. Наконец и Монтгомери мог рапортовать об успешном прорыве в районе Кана. Германский фронт вот-вот готов был рухнуть. В нескольких словах описанная здесь ситуация завершилась к середине августа 1944 года соединением британских и американских частей и образованием кольца окружения под Фалезом. Немецкий фронт оказался перед лицом катастрофы.

Сражавшиеся на разных участках части 21-й танковой дивизии также оказались подхвачены вихрем трагических событий, предшествовавших образованию котла у Фалеза. Не явились исключением и ударная группа Рауха и служивший в ней лейтенант Хальм.

«Нам была поставлена задача удержать силы противника на внешних границах кольца окружения в целях прикрытия отхода немецких сил. И снова меня отправили на поиски и доставку танков. Под огнем непрерывно атаковавших нас с воздуха штурмовиков и под обстрелом артиллерии мы сменили позиции. Внутри кольца окружения царил хаос. Личный состав частей рассеялся по местности и беспорядочно отступал. Судя по всему, была потеря управления войсками на всех уровнях.

19 августа 1944 года я от моего командира гауптмана Ретцера получил приказ перевести батальон на новые позиции. И вместе с водителем мы выехали. На тот момент я не знал расположения наших рот. Не было и возможности расспросить солдат в этом хаосе. Приходилось пробивать дорогу в потоке отступавших — солдаты, грузовики, танки, полевые вездеходы, легковушки… А мне срочно нужно было отыскать роты, прикрывавшие этот беспорядочный отход, скорее, бегство. По-другому не назовешь. Я в ужасе смотрел, как танк просто переехал легковую машину, и от нее осталась лишь груда спрессованного искореженного металла. Потом у нашей машины забарахлил мотор. Налетели англичане, и мы вынуждены были искать, где укрыться. Людские крики, горевшие машины и техника, страшный смрад в воздухе. Невозможно было ориентироваться. Вдруг куда-то исчезла и наша машина вместе с водителем.

А я понятия не имел о расположении наших рот. Враг неумолимо надвигался. И тут я заметил немецкий танк. Башенный люк был распахнут. Взобравшись на танк, я залез в кабину. К ужасу, я понял, что машина получила прямое попадание в башню. Погибший командир танка лежал на полу. Наводчик вопил, призывая санитара, взрывом его чуть ли не на куски разорвало.

Тут в танк забрался еще один солдат, и мы в тесноте сидели в кабине. Голова тяжелораненого покоилась у меня на коленях. Постепенно крики его слабели, а последние слова были о матери. Мы уже ничем не могли ему помочь.

По башне хлестнуло пулеметной очередью. Такое впечатление, что горохом по железу. Боже, только не еще одно прямое попадание. Водитель не получил ни царапины. Он запустил двигатель, и кое-как мы стали пробираться дальше.

Внезапно мотор заглох, и водитель устало произнес: «Все. Бензин кончился. Вылазим». Выбравшись из танка, мы огляделись. Где мы? Оказывается, еще пятеро солдат под защитой танковой брони семенили рядом. Мы все вдевятером спешно укрылись и стали думать, что делать дальше. Дождаться темноты, а уже потом пробираться дальше? Стало потише, весь хаос остался позади.

Нам нужно было, как стемнеет, пробираться дальше на восток. И мы стали пробираться, стараясь ступать как можно тише, скрываясь за толстыми деревьями и живыми изгородями. Потом до нас донеслись голоса. Американцы. Мы обошли их, стараясь держаться как можно дальше. Мы шли всю ночь, надеясь встретить кого-нибудь из своих. Светлело. Мы спрятались у какого-то ручья в кустарнике. Устали мы смертельно. Ночной рейд, да и события предыдущего дня свое дело сделали. Один из наших дежурил, остальные, прикрывшись ветками, улеглись спать. Вскоре и я провалился в сон.

Вдруг кто-то меня основательно пихнул в бок, и я раскрыл глаза. И увидел перед собой высоченного негра с автоматом наготове. «Get up!» — скомандовал он и едва я поднялся, как он стащил с моей руки часы. У него вся рука была увешана ручными часами. Мои товарищи уже все стояли, перебрасываясь словами с американцами. А я раздумывал, по своей воле они сдались врагу или же их просто захватили врасплох. Мы забрели в логово врага, и не было никакой возможности выбраться. Вокруг было тихо, ни намека на шум боя.

К счастью, на мне был маскхалат, поэтому американцы не разобрали, кто я по званию. Сдав личное оружие, я забрался в джип, где уже сидели остальные. Мысли неслись наперегонки. Неужели это все? Неужели для нас войне конец? Я не понимал даже, что эти мысли внушали — то ли облегчение, то ли озабоченность дальнейшей судьбой. Обрушившаяся на нас мощь противника не сулила ничего хорошего. Наша уверенность в победе здорово пошатнулась. И мы просто томительно ждали своей участи. Даже то, что мы попали в плен не к русским, а к американцам, настроения не улучшало. Было известно, что в канадских, польских, чешских и даже кое-где во французских частях армии союзников пленных не брали».

Уже 16 августа 1944 года Гитлер снял генерал-фельдмаршала Гюнтера фон Клюге с должности главнокомандующего войсками Западного фронта и поставил на эту должность генерал-фельдмаршала Вальтера фон Моделя. А 19 августа 1944 года Гюнтер фон Клюге решил свести счеты с жизнью. После снятия с должности своего предшественника генерал-фельдмаршала Герда фон Рунштедта и тяжелого ранения Роммеля Западный фронт терял уже третьего по счету генерал-фельдмаршала. Впрочем, с возникновением Фалезского котла был потерян Западный фронт в целом.

Два месяца немцы противостояли натиску союзных сил, нанеся англо-американцам чувствительные потери, в особенности в районе Кана. Однако Западный фронт был обречен. Хотя к 21 августа 1944 года и удалось вывести из кольца окружения под Фалезом от 20 до 30 тысяч человек, но от потерь вооружений и техники Третий рейх так и не смог оправиться до самого конца войны.

Уже 25 августа 1944 года войска союзников вошли в Париж. Остатки разгромленных сил немцев спешно отступали за Сену, однако стремительное продвижение сил союзников приостановилось по причине проблем с войсковым подвозом. Разумеется, это никоим образом не могло повлиять на ход войны в целом — она была безнадежно и окончательно проиграна. А для Гюнтера Хальма лично и вообще закончилась.

В части, где служил Хальм, он значился как пропавший без вести. Только в конце сентября 1944 года командир батальона гауптман Вернер Ретцер написал письмо родителям Хальма, в котором сообщил о том, что судьба их сына неизвестна. Читателю предлагается полный текст данного письма:

«Ретцер.

Гауптман и командир.

19 сентября 1944 г.

Многоуважаемый господин Хальм,

только сегодня я имею возможность сообщить вам о судьбе вашего сына. Кроме того, вплоть до сегодняшнего дня я пытался разузнать о постигшей его участи.

19.08.1944 г. Примерно в 20 часов 30 минут я в последний раз видел Вашего сына. Дальнейший ход боевых действий вынудил нас расстаться. Ваш сын находился вместе с еще одним офицером. В ночь на 20 августа 1944 года мы пытались прорвать кольцо окружения англичан. С этого дня у меня нет никаких сведений о вашем сыне. Веемой попытки выяснить что-либо оказались безуспешными.

Многоуважаемый господин Хальм!

Прошу вас и вашу уважаемую супругу невзирая на неизвестность все же поверить в возможность встречи с сыном вновь. Предполагаю, что он, как и все мы, все же сумел прорваться и, по всей вероятности, служит теперь в другой части или же оказался в плену.

Я лично и весь офицерский корпус от души сочувствуем вам в связи с постигшей вас участью. Но я искренне верю, что однажды туман неизвестности рассеется — совсем недавно я получил известие от одного из офицеров, которому выпала та же доля.

Я и впредь буду прилагать все усилия для выяснения всех обстоятельств и как только буду располагать соответствующими сведениями, немедленно оповещу вас обо всем.

Ваш сын служил в моем штабе на должности офицера по особым поручениям. Я очень ценил его. Тем сильнее для меня боль утраты, ибо я собирался предложить ему стать моим адъютантом. Не теряю надежды, что однажды мы все же увидимся с ним вновь.

Не сомневайтесь в моем к вам искреннем сострадании и впредь можете рассчитывать на мою полную поддержку.

С наилучшими вам пожеланиями

Хайль Гитлер!

Ваш Ретцер».

Когда командир батальона писал это письмо, 21-я танковая дивизия находилась в Лотарингии, на фронте наступило относительное затишье. Поэтому гауптман Ретцер сумел выкроить время для того, чтобы письменно поставить в известность родителей Гюнтера Хальма о судьбе их сына. Бросается в глаза одно обстоятельство — письмо написано не рукой гауптмана Ретцера, хотя подпись под ним, вне всяких сомнений, принадлежит командиру батальона. То есть, в этом можно усмотреть нечто сугубо официальное, сводящее его послание до уровня формальной отписки. А ведь письмо было адресовано не родителям просто офицера, а кавалера Рыцарского креста. И в этой связи представляется вполне вероятным, что Ретцер вставил в письмо родителям фразу о своем намерении предложить Гюнтеру Хальму должность своего адъютанта все же ради красного словца.