Виконт Форд воплощал мужественность от кончиков взлохмаченных ветром волос до носков начищенных сапог. Он представлял собой воплощенное очарование – когда хотел этого – сверкая этой улыбкой. И он был соблазнительным мужчиной – а подобная приманка так давно не встречалась в жизни Кейти, что просто удивительно, как она смогла узнать ее, словно слона. Она никогда не видела подобных животных, но была уверена, что сможет узнать их, если встретит. А что касается его сиятельства, то он обладал еще одним качеством, которое заставляло всех остальных померкнуть в сравнении с ним.

Женщина может наблюдать, как джентльмен флиртует или танцует, или скачет на лошади, и обнаружить, что влюблена. Но увидеть, как мужчина обнимает своего сына – грязного маленького мальчика, который играл в пятнашки с козами – это что-то совершенно иное. Это – доброта, чистое и редкое качество в этом мире. У многих мужчин есть храбрость, честь и привлекательная внешность, но доброта – вот то сокровище, за которое стоит сражаться, схватить его и сохранить навсегда.

Кейти отступила от окна, откуда наблюдала воссоединение, желая посмотреть, как виконт станет обращаться со своим наследником. Ее собственный отец вел себя отстраненно и холодно, в то время как сквайр почти не замечал сыновей. Кузнец часто шлепал своих мальчишек, а многие фермеры считали детей всего лишь бесплатными помощниками. Форд любил своего сына.

Почему это должно было вызвать у нее слезы, осталось тайной для Кейти, но именно так и произошло. Она хотела презирать Форда за то, что он превратил ее жизнь в хаос. Она должна была гневаться на виконта, потому что в его власти было нанести ей серьезный ущерб, а ни одна женщина не станет восхищаться своим преследователем.

Однако Кейти не могла ненавидеть его.

Она сомневалась, что Форд разоблачит ее тайну, несмотря на невысказанные угрозы. Если бы он поговорил с миссис Уэлфорд о рождении Сюзанны, то эта перекормленная мегера заявилась бы сюда с пистолетом, требуя вернуть ее драгоценного мальчика. Нет, Форд в высшей степени джентльмен, чтобы свалить незаслуженный позор на голову невинной девушки. Он просто хотел защитить свою семью, точно так же, как и Кейти лгала, чтобы защитить свою дочь.

Она не могла ненавидеть его. Ничего подобного Кейти не испытывала, к собственному сожалению.

Джеральд устремился мимо дяди, даже не поприветствовав его.

– Я остановлюсь в доме Доддсворта, где нет женщин, которые ворчат и придираются, – крикнул он через плечо.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– А мне нужно услышать что-то иное, кроме разговоров о приданом и платьях. Сквайр и его лошади не беспокоятся из-за того, что парень опоздал на пару дней, или что он привез свою маму. Или захотел жениться на бедной девушке.

– Ты будешь здесь к обеду? – крикнул Форд в спину удаляющемуся племяннику, хотя эти слова прозвучали так, как будто Джеральду и так предстояло расхлебывать достаточно неприятностей.

Сюзанна снова плакала, разозлившись на Джеральда, его матушку, свою матушку и на свадебное платье.

– Это должен был быть самый счастливый день в моей жизни! – причитала она на пути к своей спальне, чтобы предаться наплыву горестных рыданий и дурного настроения. Форд услышал, как наверху громко хлопнула дверь, когда входил в библиотеку.

– Извините. Я пришел в неудобное время?

Что может создать больше неудобств, чем двенадцать человек, неожиданно приглашенных на обед, дочь, страдающая от предсвадебной нервозности, херувим с грязным лицом, которого Кейти практически похитила у чрезмерно опекающей семьи, и потрясающе привлекательный джентльмен, готовый разоблачить ее за обеденным столом? О, еще есть платье, чей подол не хочет оставаться подогнутым, а швы не убираются для изящной фигурки Сюзанны. Нет, во всем этом нет ничего неудобного. Она отложила платье в сторону, чтобы позже попытаться еще раз.

– Рада вас видеть, и надеюсь, что вы позволите Криспину остаться здесь с нами. Он оказал нам огромную помощь.

Форда терзало то, что она не может позволить себе горничных, когда его собственная семья требовала ухода слуг – и что его сын был вынужден играть роль лакея. Он знал, что миссис Коул не возьмет у него деньги, так что не стал их предлагать.

– Я могу поговорить с хозяином гостиницы, чтобы он прислал несколько своих девушек.

– Благодарю вас, но в этом нет необходимости. Племянницы миссис Таррант уже работают на кухне, и они помогут подавать на стол. Криспин собирается сделать карточки с именем гостей для стола, не так ли?

– Миссис Коул сказала, что у меня идеальный почерк для такого задания, отец.

– Прекрасно, мой мальчик. Почему бы тебе не пойти практиковаться? То есть, куда-то в другое место. Я хочу поговорить с миссис Коул с глазу на глаз.

Криспин выпятил подбородок, став похожим на ослика. Или на своего отца.

– Ты говорил, что я могу остаться.

– До тех пор, пока будешь себя хорошо вести. А теперь иди. Мы быстро закончим.

Как быстро? – подумала Кейти. Сказать, что свадьба отменена, можно за короткий промежуток времени. На то, чтобы залечить разбитое сердце Сюзанны, уйдет вечность – если это вообще будет возможно. В конце концов, свадебное платье кажется невозможным починить. А что тогда говорить о сердце?

Виконт шагал по маленькой комнате, то поднимая книгу, то перекладывая газету, пока не убедился, что они остались одни. Затем он сказал Кейти:

– Я решил, что мне нужно поговорить с Джеральдом. Если он узнает об этом позже, и для него будет иметь значение, что его жена не будет чувствовать себя комфортно в Лондоне, или может в любое время быть разоблачена как самозванка, то тогда, возможно, он никогда не простит меня. Да я и сам никогда не смогу простить себя.

Кейти кивнула, не желая смотреть на него.

– И я никогда не смогла бы простить себя за то, что позволила дочери выйти замуж за человека, для которого имеет значение такой ничтожный факт. Если он любит ее, то только потому, что она такая, какая есть, а не за то, какое имя она носит или не носит. Мы скажет им обоим, вместе. Если ваш племянник откажется от помолвки, то Сюзанна должна знать причину, чтобы она не подумала винить во всем себя.

– Сделаем это после обеда?

– Определенно не перед ним! И не во время обеда.

Обед в Коул-Коттедже оказался еще более официальным, чем предыдущий, главным образом из-за присутствия выражающей неодобрение матери Джеральда. Сам Джеральд беседовал с юным Доддсвортом о лошадях, его сестры хлопали ресницами в сторону младших братьев Доддсворта с такой силой, что могли бы охладить суп, а сквайр и Агнес Уэлфорд, казалось, соревновались, кто сможет съесть больше.

С окороком, бараниной, говядиной и цыпленком в меню угощение этого вечера едва ли можно было назвать скудным. Кейти ощутила гордость за свой стол, и порадовалась тому, что никто не смог пожаловаться на просто приготовленную, но обильную трапезу, даже собака. Мать Джеральда поглощала здоровые порции каждого блюда, а затем скармливала еще немного своему любимцу.

Кейти хотелось запустить тарелкой в эту женщину – но на столе стоял ее праздничный сервиз. Почему юного Криспина посчитали слишком невоспитанным, чтобы сидеть за одним столом с взрослыми, а пекинес беспрепятственно расположился на пухлых коленях Агнес? Кроме того, собака сожрала столько еды, сколько обитателям Коул-Коттеджа могло бы хватить, по меньшей мере, еще на целый день.

Но она не переставала улыбаться, как идеальная хозяйка дома, и повела за собой леди из столовой, когда обед наконец-то закончился. Сюзанна и девицы Уэлфорд – Кейти так и не узнала, кто из них кто, – над чем-то хихикали, а миссис Уэлфорд дремала после колоссального пиршества. Кейти села за пианино, надеясь успокоить нервы любимой музыкой.

Форд поторопил джентльменов покончить с портвейном, боясь, что Агнес может сделать какие-нибудь оскорбительные замечания. Половина джентльменов все равно были еще мальчишками, так что, по его мнению, им пока не нужно было курить или пить. Учитывая такой небольшой выбор, и к тому же никаких перспектив на игру в карты, Доддсворт решил поехать домой. Он заявил, что две семьи, готовые объединиться, должны провести какое-то время в узком кругу. Кроме того, он с мальчиками рано утром, перед церковью, запланировали вылазку за рыбой. Форд и его сын тоже были приглашены.

Рассвет – это не то время дня, когда Форд обычно радовался жизни, но он ответил, что обдумает приглашение ради Криспина. После того, как компания сквайра уехала, Форд занял место недалеко от скамьи, на которой миссис Коул сидела за пианино, думая, что, возможно, он никогда не устанет от ее искусной игры, или от восторженного выражения, с которым она отдавала себя музыке. Если на то пошло, то он, по всей видимости, никогда не устанет и от кратких, редких улыбок, которыми она награждала его, когда виконт хвалил ее исполнение между пьесами. На миссис Коул был все тот же наряд темного цвета, который может надоесть ему довольно быстро, даже несмотря на то, что он открывал ее грудь намного больше, чем те мешковатые платья, что она носила днем. Форд одел бы ее в зеленый бархат, нежный, как ее кожа, обворожительный, как лунный свет. А затем он раздел бы ее, ласкал бы ее, заставил бы ее прекрасное тело…

– Петь? – виконт закашлялся. – Вы хотите, чтобы я спел с вами?

Миссис Коул с недоумением посмотрела на него.

– Именно об этом я и спросила. Ваш племянник говорил, что у вас прекрасный голос, и мне не хотелось бы утомить вашу невестку продолжительной игрой.

Агнес уже отсыпалась после обеда в самом удобном кресле в комнате. Сюзанна и Джеральд, как обычно, шептались в углу.

Не дожидаясь его ответа, Кейти открыла новые ноты и начала играть. Хвала Небесам, что Форд знал слова, потому что он больше не узнавал сам себя. Его никогда с такой силой не влекло к женщине, никогда еще он так часто или с такой неловкостью не возбуждался из-за добродетельной женщины. Черт возьми.

– Полагаю, эта песня о малиновке и воробье. Начнем?

Они начали петь, и в этот раз Форд обращал внимание на музыку, а не только на свою соседку по скамье. Их голоса сливались так, словно они практиковались вместе несколько недель – идеальное созвучие.

Кейти на короткое время смогла забыть о своих тревогах ради удовольствия сидеть рядом с Фордом, достаточно близко, чтобы вдыхать запах его одеколона, ощущать, как его бедро прижимается к ее ноге, а его рукав касается ее плеча, когда он протягивает руку, чтобы перелистнуть ноты. Но самое лучшее – это то, что он, казалось, разделял простое удовольствие, которое она получала от игры и пения. Немногие мужчины из числа ее знакомых, хотя их число и было ограничено, вытерпели бы целый вечер музыки, но виконт, кажется, получал от этого удовольствие, находил ту же самую тихую радость, которую искала она. Когда они пели, Форд не демонстрировал ни смущения Джеральда, ни наигранности Роланда Доддсворта. Вместо этого его бархатистый баритон звучал спокойно и уверенно, каким был и он сам.

Однако у его племянниц не хватало терпения для такого развлечения. Юные девицы Уэлфорд имели свои домашние заготовки для выступления на публике, которым их обучили, как и всяких благовоспитанных девиц, но на этом и заканчивался их интерес к музыке. Так как их матушка уснула и поэтому не могла заставить девушек привлекать внимание к своим несуществующим талантам, они отказались от вежливого приглашения Кейти в свою очередь занять место за инструментом. Что касается пения, то девицы заявили, что их голоса больше подходят для того, чтобы звать домой коров, чем создавать приятную атмосферу в гостиной. Кроме того, воскликнули они, заслужив хмурый взгляд от дядюшки, подобные неинтересные занятия являются деревенскими и отсталыми. Но, сгорающие от любопытства, вместо этого они хотели взглянуть на свадебное платье их будущей сестры.

С сожалением бросив взгляд назад – как на близость виконта, так и на музыку – Кейти повела их в библиотеку, где оставила платье. Сюзанна осталась в гостиной с Джеральдом, как показалось, поглощенная серьезным разговором. Она сказала Кейти:

– Пожалуйста, идите. Я не желаю видеть это платье чаще, чем должна.

Разбуженная пылкими словами, Агнес встряхнулась. Ощутив любопытство, она спустила собаку с колен на пол, поднялась на ноги и последовала за дочерьми. Девушки охали и ахали, но Агнес сочла сияющее платье цвета слоновой кости возмутительным, перегруженным деталями и немодным. Такое одеяние не подобает носить невесте наследника виконта. При этом оно оказалось более эффектным, чем любое другое платье, которое когда-либо принадлежало Агнес или ее дочерям.

А затем она коснулась его.

– Ах. – Ткань оказалась нежнее лучшего шелка, кружево было подобно самой тонкой паутинке. От одного лишь прикосновения к платью у Агнес появилось ощущение, что ее толстые и узловатые пальцы снова стали похожими на пальчики молодой женщины. Внезапно она почувствовала, что, в конце концов, не так уж и стара. В самом деле, она могла бы принять предложение сквайра Доддсворта остановиться в его доме вместо того жалкого подобия гостиницы. Конечно, этот человек – неотесанный мужлан, но очевидно, что у него отличный стол, если судить по брюшку. Девочки смогут попрактиковаться в кокетстве на его младших сыновьях, а она смогла бы сэкономить в расходах на гостиницу – сэкономить для Форда, разумеется, потому что Агнес не собиралась оплачивать счет. Кто знает, вдруг сквайра можно будет убедить время от времени посещать Лондон? И отказаться от всей этой охоты. И заказать себе новый гардероб. Мир полон чудес.

Пекинес издавал странные звуки, которые Агнес, предавшись восхитительным мечтам, не услышала. Кейти, у которой никогда не была собаки, подумала, что Раффлс рычит, так что она осторожно опустила платье на подлокотник кресла, чтобы закончить работу над ним завтра.

Пекинес не рычал. Ему скормили слишком много еды, которой могло бы хватить двум женщинам на неделю, и поэтому он сделал именно то, что часто делают перекормленные собаки. Только никто не вывел его на улицу, поэтому Раффлс сделал это на подол платья.

Одна из девиц Уэлфорд с визгом выбежала из комнаты, а другая помчалась, чтобы скрыть свое хихиканье. Их мать вышла из затруднения как обычно: она упала в обморок, но на кресло, где ее конечности не будут выставлены напоказ, а отделанный перьями тюрбан останется на месте.

На шум прибежали Джеральд и Сюзанна, Форд следовал за ними по пятам.

– Мама! – воскликнул юный Уэлфорд, упав на колени перед креслом матери.

Сюзанна бросила один взгляд на платье и отказалась надевать его, никогда и ни за что.

Форд снова предложил купить новый наряд.

– Нет, – возразила Кейти, – с платьем все будет в порядке. – Она уже несла его – держа на расстоянии – в кухню, и к дьяволу всех гостей. Форд направился вслед за ней, неся собаку на таком же расстоянии от себя, а затем выбросил это создание за заднюю дверь.

Когда он вернулся, то Кейти уже отчистила платье дочиста.

– Видите? Это платье многое может выдержать.

Виконт сомневался, что то же самое можно сказать о мисс Сюзанне Коул.

– Думаю, что ваша дочь предпочла бы…

– Нет. Это платье – символ, я чувствую это, символ того, чем должно быть хорошее замужество: красивое на поверхности, но выносливое и верное внутри, способное выдержать все напасти и преодолеть любые жизненные трудности, которые могут произойти с молодой парой. Может быть, это так же и предзнаменование. Я на самом деле верю, что оно принесет невесте радость и счастье.

Форд усомнился в таком необоснованном суеверии.

– Вы не извлекли из этого платья много радости или счастья.

– Ах, но я так ни разу и не надела его. А Сюзанна это сделает.