Джини не могла уснуть в эту ночь, после редкого вечера, проведенного дома в одиночестве. Ардет сказал, что едет куда-то по делам. Это ее беспокоило. Она не могла расспрашивать его, куда и с кем он едет, потому что он был человеком замкнутым, да и брак их был не такого рода, чтобы допускать расспросы, и это ее тоже беспокоило. Она ничуть не приблизилась к тому, чтобы понять его, и боялась, что этого ей не добиться вообще.

Беспокоилась она и о маленьком больном мальчике, своем племяннике. Какой беспомощной выглядела ее сестра, какой напуганной… Да и сама Джини преисполнилась теми же чувствами.

Единственным человеком, который всегда мог прогнать ее страхи и опасения, был Ардет. Пропади все пропадом, какая досада, что его нет дома именно тогда, когда ей так нужно поделиться с ним своими печалями! Очень нужно! Пусть он и не всегда дает ей прямой ответ на каждый ее вопрос. Джини вспомнила слова Лоррейн о том, что Ардет с его властностью и непроницаемостью привлекает женщин… Что касается его непроницаемости и даже таинственности, то ей эти качества мужа вовсе не казались привлекательными. Как и то, что он слишком часто уезжал из дому.

Она чувствовала себя принцессой, заточенной в башне. Прекрасный рыцарь явился, чтобы ее спасти. Он преодолел глубокий ров, взломал ворота, сбил замки с дверей темницы, порвал цепи, убил дракона – и ускакал на своем коне. Исчез. Нет, совсем не так должна была кончаться сказка!

Бедная, достойная жалости принцесса, которая живет в полной безопасности среди золота, драгоценных камней и телков! Она окинула взглядом свою роскошную спальню, одну из множества комнат в ее собственном, полном сокровищ доме. Как смеет она жалеть себя? Как смеет жаловаться на то, за что должна быть бесконечно благодарна? Ей же ничего не было обещано, кроме прочного дружеского союза. Мало того, Ардет ведь поклялся, что удалится через полгода. Осталось неделей меньше пяти месяцев, так что ей лучше постепенно привыкать к его отсутствию. К тому же она теперь сильная женщина. Он говорил ей об этом, но он и помог ей стать такой. Она должна смотреть в лицо всем трудностям, которые уготовила ей судьба.

Джини вытерла слезы и сказала себе, что плачет она из-за своего деликатного положения. Господи, сегодня вечером она напустилась на Мари за то, что та слишком туго затянула шнурки корсета, и Джини даже не могла толком поесть за обедом. Она оставила мисс Хэдли и Джеймса Винросса за столом, а сама ушла из столовой, сославшись на неважное самочувствие. Это их вроде бы огорчило, но не настолько, чтобы прервать разговор о книге, которую Джини не читала и оттого почувствовала себя еще более глупо. Она была рада, что эти двое так хорошо сошлись друг с другом, – ведь она и предполагала именно это, – однако их растущая близость как бы делала ее чужой и лишней. Что, если они поженятся и уедут, чтобы жить собственной жизнью, без некоей слезливой беременной женщины? Джини останется в полном одиночестве. Конечно, она будет рада за них, довольна своим успешным сватовством… и несчастна.

Она подумала, что Ардет, уходя от нее, заберет с собой ворона.

Джини высморкалась и мысленно сделала себе строгий выговор. Хватит упиваться жалостью к себе. Она должна чего-нибудь поесть. Все дело в том, что она голодна. Отсутствие еды, общества себе подобных и понимания окружающих может довести до мигрени. Джини сунула ноги в шлепанцы, накинула халат – не новомодный, из тоненькой, как паутина, ткани, а из доброй старой фланели, – на тот случай, если кто-нибудь из слуг еще не спит, – зажгла свечи в двойном канделябре и спустилась в кухню, где уже никого не было.

Она нашла на широком деревянном столе ветчину, кружок сыра и остаток вчерашнего хлеба, из которого утром сделают тосты. Отлично. На полке в кладовой она обнаружила кувшин с компотом из персиков, плошку с изюмом, свиные ножки в маринаде, засахаренные грецкие орехи и соленую лососину. Так! Джини выпила кружку пива – судя по словам опытных старых женщин, это полезно для здоровья младенца.

Ужинать в одиночестве было не слишком весело и приятно. Кухня была огромной, совершенно пустой, с темными углами, от развешанных по стенам кастрюль и сковородок падали странные, уродливые тени. Днем в кухне всегда можно было увидеть собачку Рэндольфов, но сейчас старушка Хелен спала в детской у их сына, так что Джини не могла разделить трапезу с четвероногой приятельницей. Даже крылатый Олив покинул ее, устроившись, по обыкновению, либо в библиотеке Ардет-Хауса в ожидании порции бренди на ночь, либо в конюшне, где Кэмпбелл и грумы часто играли в кости и выпивали до глубокой ночи.

Джини вздохнула и наставила на поднос всякой еды. Поднос показался ей тяжелым, когда она несла его в свою любимую комнату. Здесь все было так заставлено песочными часами, что ей пришлось опустить свою ношу на пол. Потом она разожгла огонь в камине и с удовольствием смотрела на отблески света на стеклянной поверхности сотен песочных часов. Ей недоставало тех, которые она возвращала владельцам или отправляла для продажи на аукционе в благотворительных целях. Нет, пожалуй, она предпочитала утешать себя мыслью о том, сколько добра можно сделать на вырученные, деньги, отдавая их на нужды школ, оплату труда учителей, покупку книг.

Однако сегодня ночью как-то не шли на ум мысли о добрых делах, особенно когда сидишь на полу, устроив себе персональный пикник. В чем по-настоящему нуждалась Джини сейчас, так это в том, чтобы почитать какую-нибудь книжку, и чем скучнее, тем лучше.

Первым делом она отнесла уже не такой тяжелый поднос обратно в кухню и подумала было о том, не помыть ли посуду в раковине. Но для этого пришлось бы накачивать насосом воду, нагревать ее, отыскивать на аккуратно прибранном рабочем столе кухарки мыло и полотенца… Тогда Джини вспомнила о десерте, к которому так и не притронулась за обедом.

Понадобились совсем недолгие поиски, чтобы найти оставленный нетронутым бисквит со взбитыми сливками и нарезанные кусочками фрукты. Нет, графине все-таки не пристало мыть за собой тарелки! Чтобы облегчить утреннюю работу судомойке, Джини решила есть прямо из общего блюда, на котором всего-то и оставалась одна порция, ну, может, еще две поменьше.

На этот раз она отнесла блюдо и чистую ложку в библиотеку. В комнате сохранялся запах Ардета – его табака, дорогого мыла, одеколона и кожи, которой была обтянута мебель. Ардет запрещал гасить здесь огонь в камине: он уверял, что тепло необходимо для сохранности старых редких книг. Огонь, скорее всего, необходим ему самому, подумала Джини, развязывая пояс своего халата.

Она уселась в широкое кожаное кресло – любимое кресло Ардета – и пробежала глазами по рядам книг на полках. Интересно, многие ли из них прочитал ее муж? Похоже, что многие. В девичестве круг ее чтения определялся вкусами матери, а во время жизни с Элгином читать ей доводилось мало. Книги были роскошью, которой она не могла себе позволить, ибо денег едва хватало на оплату жилья и еды.

Теперь у нее книг было больше чем достаточно, но никто не давал ей советов, что стоит прочитать. А начинать следовало поскорее, если она хочет сравняться начитанностью с Ардетом или хотя бы с мисс Хэдли. Тут она про себя посмеялась – над собой. Господи, да она даже не может прочитать на корешках переплетов названия этих книг на разных языках! И все-таки она чувствует себя здесь, возле книг Ардета, очень уютно, и к тому же с десертом.

Она не съела и половины того, что положила себе на тарелку, и не взяла с полки ни одной книги, когда услышала, как отворилась дверь.

– Ах, что за милая картина!

Это был он. Темные волосы слегка растрепались, узел шейного платка развязался, и концы его свободно свисали с широких плеч. Джини сразу почувствовала себя лучше.

– Можно и мне попробовать?

О, ему тоже хочется бисквита!

– Конечно. Я могу сходить за ложкой для вас.

– Не беспокойтесь. Мы обойдемся одной.

Прежде чем Джини успела перебраться на диван, Ардет взял ее на руки – вместе с десертом – и опустился в кресло, усадив Джини к себе на колени. Она сидела чопорно, стараясь сохранять достоинство, при том, что ноги ее не доставали до пола и всем телом она чувствовала крепкое, твердое тело мужа. А главное, ее ягодицы были прижаты к его бедрам, а он ел бисквит как ни в чем не бывало!

Он привлек Джини к себе еще крепче и поднес ложку ко рту.

– Вы не могли уснуть?

– Да. Хотела поговорить с вами. Но это может подождать до завтра. Ведь вы устали, я это вижу. – Глаза его были полузакрыты даже в ту минуту, когда он передавал ей ложку. – Вам надо отдохнуть.

– Пока нет. Мне нужно еще многое сделать.

– Вы никогда не спите?

– Почему? Сплю, конечно. Но сон – это потеря времени. Иногда я забываю, что тело нуждается в отдыхе. О чем вы хотели со мной поговорить, моя дорогая?

Джини проглотила кусочек бисквита и вернула Ардету ложку. Вместо того чтобы снова передать ложку ей после того, как съест свою долю, Ардет поднес полную ложку к ее губам. Он собирался покормить ее, и это показалось Джини самым интимным эротическим моментом в ее жизни. Она, можно сказать, имя свое забыла, где уж тут вспомнить, о чем она собиралась его спросить!

Она облизнула губы и помотала головой, когда он поднес к ее губам еще одну полную ложку. Джини нужно было время, чтобы подумать, и подумать о чем-то совершенно другом, нежели жаркое тепло там, где она сидела, ведь Ардет всегда казался ей таким неприступным. С чего начать? Не с того же, что пальцы ног у нее подогнулись от напряжения! Нет-нет! Самое время рассказать о маленьком сынишке Лоррейн. Пока граф продолжал есть, она поведала ему о визите к сестре и о том, что передала Лоррейн его предостережение насчет пиявок.

– Я не знаю, прислушается ли она к этому, но мальчику не стало лучше. Только хуже.

Рассказала она и о том, как Питер закашлялся после глупой выходки Олива, и спросила, что Ардет думает на этот счет.

– Дело идет к тому, что мальчик станет астматиком, – печально заметил он. – Это заболевание известно много веков, но успешный способ лечения до сих пор не найден. Странно, не правда ли, что люди знают сотню способов убивать друг друга и занимаются этим постоянно, а лечить недуги почти не научились?

– А вы могли бы?

Он невесело улыбнулся:

– Нет. Я не обладаю такого рода познаниями.

– Но вы творили чудеса в лазарете.

– То были раны. Надо только делать стежки, сшивать, скреплять телесную материю.

– Но вы так много знаете. – Она повела рукой, указывая на книжные полки, подымающиеся до самого потолка. – И у вас есть все эти книги.

– Я мог бы перелистать их все, но не найду лекарство.

– Вы уверены?

– Поверьте мне, если бы кто-то где-то открыл надежное средство, я узнал бы об этом.

Она поверила его утверждению, хоть оно и могло показаться невероятным: ведь Ардет не был врачом. Сейчас он вроде бы немного расслабился (Джини подумала, что надо велеть кухарке готовить побольше десертных блюд), и она набралась смелости спросить:

– Откуда у вас такие обширные познания?

– Я же вам говорил, что много путешествовал.

– Путешествовала уйма людей, но очень немногие из них стали хотя бы наполовину такими мудрыми.

Губы Ардета сложились в улыбку, когда он услышал этот комплимент.

– К мудрости я и близко не подошел. И не держал бы вас на коленях, если бы обладал мудростью хоть какого-нибудь насекомого.

Джини приподнялась, чтобы встать на ноги, решив, что причиняет ему неудобство или боль, но Ардет удержал ее, обхватив одной рукой за талию.

– Но я и не настолько глуп, чтобы отпустить вас.

Джини подумала, что уместнее переменить тему.

– Как вы находили время для занятий, если постоянно были в дороге? Вы вообще учились в университете?

– Это очень трудно объяснить.

Он не выглядел рассерженным или нетерпеливым, и Джини продолжала свое:

– Я всего лишь пытаюсь лучше узнать, лучше понять моего мужа.

– Я одобряю ваши усилия, дорогая, однако значительная часть моего прошлого остается почти непостижимой для меня самого. – Он доел последний кусочек бисквита и отставил блюдо в сторону, явно обдумывая ответ на прямой вопрос Джини. Потом заговорил: – Вообразите себе обширное пространство, на котором собраны величайшие умы всех времен.

– Кембридж?

Ардет был достаточно вежлив, чтобы не посмеяться над ее провинциализмом.

– Нет, гораздо обширнее. Духовное пространство, заполненное знаниями всех веков.

– Монастырь?

– Гораздо обширнее. Без стен, без легких ответов, с множеством загадок.

– Это похоже на волшебное царство из старой сказки, – с нескрываемой иронией произнесла Джини. – Теперь вы мне скажете, что там живут эльфы и единороги… Такого места нет на свете и не может быть.

Ардет откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза.

– Оно существует. Где-то между небом и адом, как я полагаю.

– Ну вот, вы снова говорите загадками.

– Я же сказал вам, что это очень трудно объяснить.

– Но вы могли бы помочь моему племяннику. Я уверена, что могли бы. Он такой прекрасный ребенок, но я не успела познакомиться с ним хорошенько. И боюсь, что уже не успею.

– Я не в силах помочь. Слишком долго пробыл здесь, мои знания и воля ослаблены.

Он щелкнул пальцами перед камином, но ничего не произошло, огонь продолжал гореть, как горел. Джини решила, что он ее поддразнивает.

– Я уверена, что здесь на полках немало книг, в которых описано множество магических фокусов. Но я говорю сейчас не о ловкости рук.

– И я тоже. Человек слишком многое забывает. Такова его природа, и такой она должна оставаться, если он продолжит свой путь.

– Но ведь вы вернетесь? Туда, в загадочное пространство… через пять месяцев?

– Осталось уже меньше.

– Как же вы туда попадете? Если вы наймете корабль, я могла бы…

Не дав ей договорить, Ардет прикрыл пальцами ее губы.

– Это другого рода путешествие. И вам известно какое.

– Вы умрете.

Слова прозвучали как утверждение, а не вопрос.

Его рука опустилась на колено, на ее колено, и медленно заскользила вверх по ее бедру, в то время как он искал подходящее для ответа слово. И не нашел иного, кроме утверждения «да», которое и произнес.

Джини почти не думала о том, что рука Ардета лежит на ее бедре и уже пробралась под теплый халат, касаясь тонкого шелка ее ночной сорочки. Она не предалась наслаждению, если Ардет и желал его доставить. Он находился в экспансивном, откровенном настроении, и понять его ответы было для нее куда важнее осознания, что она испытывает жар и в другой ноге, к которой Ардет еще не прикасался.

– Но ведь вы даже точно знаете время, когда вам предстоит испустить дух? Такое невозможно, если вы… если вы не намерены покончить с собой, не так ли?

Пальцы его перестали двигаться и теперь крепко сжимали ее бедро.

– Покончить с собой после такой тяжелой борьбы за право жить? Нет, я не уйду до тех пор, пока это не станет неизбежным и независимым от меня. Вот это, – продолжил он, крепче сжав ее ногу и одновременно ласковым движением большого пальца приподняв край ее ночной рубашки, – слишком хорошо, о да, это так.

Джини прерывисто вздохнула.

– Вы не можете объяснить подробнее?

Ардет покачал головой и передвинул руку на ее колени.

– Но вы все-таки уйдете?

– Если не произойдет настоящего чуда. Я думал… – Он умолк, не сказав, о чем думал.

– А вы верите в чудеса? – спросила Джини, решив, что одно из чудес происходит в эти минуты, поскольку ее колени и другие части тела превратились в жидкую субстанцию.

– О, я немало их повидал в свое время, – ответил он, глядя на распахнувшийся ворот ее халата, на белоснежные груди, скрытые сейчас от его взгляда, от его рук и губ только тонким шелком и полоской кружева.

Джини улыбнулась, глядя ему прямо в глаза. Ардет застонал.

– Я причинила вам боль?

Он смог лишь помотать головой, не в состоянии шевельнуть языком.

– Я хочу сказать вам, что наконец поняла, почему вы дали обет целомудрия.

Она поняла? Самое неподходящее время услышать ее ответ на этот вопрос. Трудно будет его услышать, как ни крути.

Джини кивнула. Ее груди с темно-розовыми сосками, по-прежнему открытые взгляду Ардета, слегка приподнимались и опускались от каждого вдоха и выдоха.

Хорошо, что хоть один из них двоих может дышать ровно, пришло в голову Ардету.

Немного помолчав, Джини сказала:

– Вы считаете, что супружеские отношения сократят срок вашей жизни.

От этих слов сердце у Ардета забилось спокойнее и мысли отвлеклись от того, что происходило у него в брюках. Он вновь обрел способность рассуждать более или менее разумно.

Один неверный шаг может сделать его игрушкой Сатаны на веки вечные. Если он причинит ей боль или заденет ее чувства, если он использует ее как шлюху, с ним все будет кончено, и не важно, найдет он песочные часы или нет. Он обречен навеки на пребывание в аду – и на сей раз не в должности Вестника Смерти, вопреки словам Сатаны. Его величество Властелин Мрака не назначит на подобную должность ослушника. Ар может стать в лучшем случае разносчиком чумы либо адским истопником. Дьявол любил подобные катастрофические убийства. У мертвого Корина Ардсли не хватит сил предотвратить такой ход событий. Он лишится воли к сопротивлению, хоть и будет понимать, что делает. И это самое худшее.

Ардет вздрогнул, словно от холода, одернул полы халата Джини и запахнул воротник. Потом коснулся ее волос, пропуская между пальцами волнистые золотые пряди.

– Мы больше не станем говорить об этом. Отдыхайте.

Здесь, в его объятиях? У него на коленях? Но как видно, он имел в виду именно это, потому что прижал ее к своей груди, укутывая халатом, словно одеялом. Но ей вовсе не было холодно, ни капельки. Скорее, наоборот. И она не чувствовала себя усталой, разве что немного ослабевшей. Но ведь и время было близко к четырем часам утра. Ардет продолжал ласково поглаживать голову Джини, и это ее успокаивало. Ну и что из того, если ее муж был загадкой или даже беглецом из сумасшедшего дома? Его руки надежны. Его грудь словно чудесная подушка. Его сердцебиение звучит словно колыбельная песня.

Ворон прилетел примерно через час. Ардет приоткрыл один глаз, услышав хлопанье крыльев. Олив склевывал с блюда крошки десерта. Ардет открыл второй глаз и увидел, что халат его жены распахнулся, обнажив ее прелести, а гремлин поглядывает на эту картину с поистине бесовским лукавством.

– Я этого не делал, – сказал Ардет, давая понять, что не раздел спящую женщину с бесцеремонностью распутника.

– Ар смир-рный, – проверещал Олив.

– Ты хочешь сказать, что я скромный? Да, я научился сдерживать свои желания, но я не сдался.

– Смир-рный, – повторил ворон, поддразнивая хозяина.

– Считаешь меня обманщиком? Скажу тебе, что я не стал бы набрасываться здесь, в библиотеке, на свою жену, как последний распутник.

Ворон вытер клюв о ковер, как бы давая понять, что возразить ему нечего.