Расы, ЭТНОСЫ

[56]

, ЯЗЫКИ

Старинный синкретизм значений 'язык' и 'народ' в слове язык, восходящий еще к старославянским текстам, известен языкам различных семей: индоевропейским (например, лат. lingua), финно-угорским (причем не только финскому или венгерскому, но и коми, марийскому), турецкому, некоторым языкам Африки. Эта семантическая двуплановость говорит о тесной связи понятий "язык" и "народ" в сознании людей: один народ — это те, кто говорит на одном языке, а язык — это то, на чем говорит народ, он объединяет народ и отличает его от других народов. Действительно, этнический и языковой принципы группировки народонаселения во многом совпадают и взаимосвязаны. При этом оба принципа противопоставлены антропологическому (расовому).

Расы объединяют людей по наследственному биологическому сходству (цвет кожи, характер волосяного покрова, строение черепа, цвет и разрез глаз, форма губ и т. п.). Звуковой язык человека древнее, чем расы. Становление языка и становление вида Homo sapiens взаимно связаны, это происходило примерно 50–40 тыс. лет назад. Разделение же человечества на расы связано с расселением племен из общей прародины человечества (Центральная или Южная Африка, по предположению антропологов) по всей территории Земли и происходило значительно позже, под длительным влиянием климатических и географических условий. С другой стороны, современная генеалогическая группировка языков (в зависимости от степени родства языков, происходящих из общего языка-источника — праязыка) также складывалась независимо от дальнейшего дробления и смешения рас.

Естественно, что определенные соответствия между границами территорий, заселенных одной расой, и границами языковых семей существуют. Например, на языках малайско-полинезийской семьи не говорит ни один народ евразийской (белой) расы; напротив, языки кавказской семьи не встречаются на территориях, заселенных народами негроидной (черной) и монголоидной (желтой) рас. Однако это лишь географическое совпадение принципиально разных сущностей.

Как все генетическое, биологическое, расовый фактор подспудно и глубоко определяет менталитет народов. Естественно допустить, что такое общее воздействие могли испытывать и языки. Однако доказательств подобной зависимости нет. На индивидуальном уровне то, какой язык является родным (материнским) для конкретного человека, зависит не от его антропологических характеристик, а от языкового коллектива, в котором он вырос. В США английский — это родной язык и белых и черных, а также многих индейцев. В Казахстане, по данным переписи 1979 г., свыше одного процента казахов назвали своим родным языком русский. Таким образом, не существует "антропологической" предрасположенности людей разных рас к языкам определенных семей или групп.

Совсем по-иному соотносятся между собой карта народов мира и карта языков мира. Они не только во многом совпадают, но и существенным образом взаимно обусловлены. Дело в том, что само формирование отдельной этнической общности (племени, народности) связано с языковым объединением населения определенной территории. Общность языка, наряду с общностью территории, экономической жизни, известной общностью культуры и этническим самосознанием, является существенным признаком этноса. С другой стороны, конкретное языковое образование воспринимается как язык (а не как диалект или жаргон) только в том случае, если оно обслуживает отдельный народ и при этом весь данный народ.

 

Является ли язык обязательным признаком этноса?

Вместе с тем в действительности — в исторической и географической реальности — параллелизм между этнической и языковой общностью существует не всегда. Нередко один народ использует не один, а несколько языков. Так, в современной Швейцарии, которая является государством швейцарской нации, сосуществуют четыре языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский. Два языка — английский и ирландский — используют ирландцы. На двух сильно различающихся финно-угорских языках — мокшанском и эрзянском — говорит мордовская нация.

В мире широко распространена асимметрия и другого рода: один язык используется несколькими или многими народами.

На английском языке говорят англичане, американцы, канадцы, австралийцы, южноафриканцы; в 19 странах Африки английский признан официальным (в ряде случаев — наряду с каким-нибудь другим языком); он также является вторым официальным языком Индии (после хинди). На немецком говорят немцы и австрийцы; на испанском — в Испании, 20 странах Латинской Америки и на.

Филиппинах; на португальском — в Португалии, Бразилии; в 5 африканских государствах португальский является официальным языком. Три южнославянских народа — сербы, черногорцы и боснийцы — говорят на сербскохорватском. В Российской Федерации на карачаево-балкарском языке говорят два тюркских народа — карачаевцы и балкарцы; один язык у кабардинцев и черкесов — кабардино-черкесский (иберийско-кавказская языковая семья). Языковые ситуации в Африке, Азии, Океании еще дальше от одно-однозначного соответствия "один этнос — один язык" (см. с. 95–98 ).

Таким образом, в ответственных случаях — например, при разрешении территориальных споров, межэтнических конфликтов, изменении государственно-административного устройства и т. п. — определение этнического статуса некоторой общности людей (т. е. того, образует ли данная общность самостоятельный народ или нет) не может ставиться в зависимость от того, на каком языке говорят эти люди: на "отдельном" и "самостоятельном", или на языке соседей, или на нескольких языках. Нужен другой критерий.

 

Определяющий признак этноса — этническое самосознание

Не только язык, но и некоторые другие признаки этноса трудно рассматривать как признаки идентифицирующие. Для этноса характерна общность важнейших составляющих социальной жизни: 1) общность территории; 2) единая социально-государственная организация; 3) сходство хозяйственно-экономического уклада; 4) общность языка, быта, культуры, религии, психологии. Однако ни один из этих признаков не может быть решающим при выяснении того, что представляет собой та или иная группа населения (допустим, жители Полесья, или Закарпатья, или Кавказа) — самостоятельный народ, часть народа или группу народов.

Далеко не всегда имеются все указанные признаки. Так, при всей важности государственной и территориальной общности сохраняли национальное единство поляки, разделенные до 1918 г. границами России и Австро-Венгрии; северные и южные вьетнамцы до 1976 г.; восточные и западные немцы до 1990 г.; один народ образуют пока еще не объединенные корейцы. Достаточно обычна, далее, конфессиональная неоднородность одного народа (см. с. 68–71 ). Трудно определить также ту меру культурной, бытовой или психологической близости, которая указывает на этническую общность. Ведь близки культуры и соседних народов; с другой стороны, внутри одного народа и быт, и ментальность разных его групп (например, северян и южан или сельских и городских жителей) могут значительно различаться.

Обязательным и четким признаком этноса является этническое самосознание, т. е. представление некоторой группы людей о себе как о народе . Этническое самосознание (самоопределение, самоидентификация) народа состоит в следующем: народ считает себя общностью людей, которая отличается от других народов и иных человеческих общностей (сословий, партий, союзов государств).

Каждый современный этнос имеет имя — этноним (бретонцы, коряки, белорусы, эстонцы, гагаузы, шотландцы, манси и т. д.), хотя, по-видимому, в дописьменной древности конкретный этнос какое-то время — до регулярных контактов с другими племенами — мог не иметь своего имени. В этническую общность входят все, кто считает это имя своим. Консолидирующее значение этнонима хорошо подчеркнул известный польский писатель Ежи Путрамент, когда говорил, что белорусы прошли свой путь od tutejszośći do narodowośći (от "тутэйшости" до национальности).

Правда, имя народа может измениться. Обычно это связано с распадом прежних этнических общностей и образованием новых, с миграцией народов. Так, народ Киевской Руси называл себя русь, русичи, русские , а сейчас русские — это этноним только одного из трех восточнославянских народов. Самоназвание народа может отличаться от того, как его называют другие народы. Например, жители Московского государства в XV–XVII вв. называли себя русскими , а в Западной Европе их называли mosckovitae ( московиты ). В Великом княжестве Литовском самоназванием белорусов и украинцев было русские, русь, русины , в Москве жителей белорусских земель называли литвины, литва, литовцы , реже — белоросцы, белорусцы , жителей украинских земель — малоросцы , а в Западной Европе украинцев и белорусов называли ruteni , наряду с russi и roxolani . Тот балтийский этнос, который сейчас называется литовцы (самоназвание lietuviai ), во времена Великого княжества Литовского составляли аукшайты и жемайты .

Вообще, "кочующие" этнонимы, как и народы, которые стали называть себя иначе, — не такая уж редкость в многовековой истории человечества (см. подробно: Агеева 1990).

С этнонимами обычно связаны также названия государств (исключения составляют названия крупных полиэтнических государственных образований — название распавшегося государства СССР, США, ЮАР). Во взаимоотношениях народов и стран эти имена выполняют важную демаркационную, опознавательно-разграничительную функцию.

Вот характерный эпизод из области межгосударственных отношений. После распада Югославии Греция выступила против международного признания суверенности одной из республик бывшей СФРЮ, Македонии, именно под этим именем — Македония , поскольку это имя исторической области древнего мира может стать основанием для территориальных претензий: современная Македония может заявить о себе как о территориальном ядре древней империи Александра Македонского (IV в. до н. э.) и рассматривать современную Грецию как свою провинцию. ООН признала опасения Греции заслуживающими внимания, и в апреле 1993 г. было принято беспрецедентное в истории ООН решение: 181-м членом ООН стало государство под временным названием — Бывшая югославская республика Македония [59] .

Этническое самосознание входит в обыденное (повседневное) сознание людей. Оно складывается почти наследственно, в процессе семейного воспитания. "Этнические различия не мыслятся, а ощущаются по принципу: это мы, а все прочие — иные" (Л.Н. Гумилев). В исторические времена минимум этнического самосознания отдельного человека — это знать имя своего народа.

Социопсихологи и этнологи с основанием говорят об этносах с более и менее развитым этническим самосознанием. Одним из показателей его уровня может быть широта общеизвестных в этносе представлений (мифопоэтических, религиозных, исторических) о себе самом. В нормальных условиях (т. е. без ассимилирующего внешнего давления) этническое самосознание характеризуется положительной самооценкой (подобно тому как у психологически здорового человека в целом преобладает положительное отношение к самому себе).

Решающая роль этнического самосознания (самоопределения) в формировании народа закреплена в международном праве. Согласно Уставу ООН (1948 г.), отношения между нациями должны строиться "на основе уважения принципа равноправия и самоопределения народов".

Согласно современному пониманию прав человека, национальное самоопределение человека является его личным делом. Замечательный языковед И.А. Бодуэн де Куртенэ, демократ и защитник прав национальных меньшинств, еще в 1913 г. писал, что "вопрос о национальной принадлежности решается… каждым сознательным человеком в отдельности"; "в области национальности без субьективного сознательного самоопределения каждого лица в отдельности никто не имеет права причислять его туда или сюда"; "вполне возможна сознательная… принадлежность к двум и более национальностям или же полная безнациональность, точнее, вненациональность, наподобие безвероисповедности или вневероисповедности" (Бодуэн де Куртенэ 1913, 18–21). О Бодуэне де Куртенэ см. с. .

В современных либерально-демократических обществах государство не фиксирует национальную принадлежность гражданина в документах, удостоверяющих его личность (например, в паспорте, иметь который, впрочем, во многих странах необязательно), и не "спрашивает" человека о его национальности (например, при переписях населения). В ряде полиэтничных стран (Финляндия, Бельгия, Швейцария, Австрия, Испания, Турция, Пакистан, Индия, Канада, Мексика, Гватемала) национально-языковая тема переписи ограничена вопросом о родном языке.

В опросном листе первой всеобщей переписи в России (1897) не ставился вопрос о национальности, но был вопрос о языке. Прямой вопрос об этнической принадлежности ("национальности") был включен только в 1920 г., в программу первой советской переписи населения; этот вопрос был в переписях бывшей Югославии, Румынии, Шри-Ланки.

 

Как отличить язык от диалекта?

В некоторых языках различия между территориальными диалектами настолько значительны, что жители разных земель не могут понять друг друга без помощи койне или литературного языка. Такова степень различий между нижнесаксонскими и баварскими диалектами немецкого языка, закарпатскими диалектами и говорами Харьковщины украинского языка, жемайтским и аукшайтским диалектами литовского языка, северными и южными диалектами китайского языка. Нередко наблюдается и обратная картина: люди, говорящие на разных языках, без переводчика понимают друг друга. Например, без переводчика общаются все тюрки, финны и эстонцы, датчане и норвежцы, сербы и хорваты. В таком случае в чем различие между языком и диалектом? Статус языкового образования (т. е. языка, диалекта, арго, функционального стиля и т. п.), как и этнический статус некоторой общности людей, определяется самосознанием соответствующего коллектива. Языковое самосознание — это представление говорящих о том, на каком языке они говорят.

Допустим, перед исследователем или экспертом гуманитарной посреднической организации стоит задача: определить статус того языкового образования, на котором говорят жители местности А, — язык это или диалект? (Например» такая экспертиза потребовалась для выбора языка радиовещания или языка обучения в создаваемых школах.) Допустим также, что исследователь в достаточной мере понимает речь жителей местности А и жителей соседних территорий В и С: он видит, ка́к идет повседневное общение одноязычных соседей из земель А, В и С; видит, что в структурно-лингвистическом плане языковые системы А, В и С различны между собой; при этом исследователь достаточно владеет этими языковыми образованиями, чтобы расспрашивать жителей А, В и С обо всем, что его интересует [60] .

Чтобы решить поставленную задачу, исследователь должен выяснить, как (т. е. каким лингвонимом) сами жители А называют тот язык, на котором они говорят между собой. Теоретически возможны следующие ответы:

1) мы говорим на A

2) мы говорим на В

3) мы говорим на С

4) мы говорим на D

В 1-м случае (т. е. если жители А считают, что они говорят не на языках В, С или D, а на своем языке А, отдельном от языков В, С и D) исследователь констатирует именно это: в А говорят на языке А, который не является диалектом соседних языков В и С и отдаленного языка D. При этом для социолингвистической экспертизы не имеет значения, понимают ли жители А и В или А и С друг друга без переводчика: если понимают, значит А и В (или А и С) — это близкородственные, но безусловно разные языки; если говорящим на А и В нужен переводчик, значит это достаточно далекие друг от друга языки.

Во 2-м случае (жители А считают, что они говорят на языке В) исследователь констатирует: языковое образование А является диалектом В. При этом, как и в 1-м случае, возможны два варианта в общении жителей А и В: без переводчика (если два диалекта одного языка или диалект и соответствующий наддиалектный язык несильно отдалились друг от друга) и с помощью переводчика (при значительном языковом расстоянии двух территориальных разновидностей одного языка).

Аналогично в 3-м и 4-м случаях: А — это диалект по отношению к С или D.

Если же надо определить статус того языкового образования, на котором говорят в местности В, то об этом надо спросить жителей именно В, а не А, не С и не D, т. е. применительно, например, к ситуации в Полесье надо спрашивать жителей деревень и городов Полесья, а не Киева, Минска, Варшавы или Москвы.

Таким образом, при определении статуса языкового образования социолингвистический критерий (т. е. самоопределение говорящими себя по языку) является приоритетным по отношению к структурно-лингвистическому критерию (который зависит от степени близости двух языковых образований, что выражается в возможности или невозможности коммуникации без переводчика). Если коллектив говорящих считает родную речь отдельным языком, отличным от языков всех соседей, значит, то, на чем данный коллектив говорит, — это отдельный самостоятельный язык. Соблюдая права человека, эту точку зрения должны принять и языковеды и политики.

Языковое самосознание обязательно включает лингвоним (имя языка): гагаузский, белорусский, галисийский, ятвяжский и т. д. В языковом сознании многих говорящих (в том числе, конечно, и не профессионалов) кроме лингвонима есть также представления о том, с какими языками соседствует родной язык, с какими он сходен больше, с какими меньше и т. п.

 

Надэтнические многоязычные общности; консолидация и добрососедство или "мины замедленного действия"?

Этническое развитие в современном мире характеризуется некоторыми новыми тенденциями, которые существенно меняют традиционные отношения понятий "народ" и "язык". Во многих регионах третьего мира складываются этнические общности более крупные, чем нация. Их границы совпадают с границами государств или больших регионов внутри государств и в той или иной мере соответствуют границам прежних европейских колоний. Достаточно обычна такая ситуация. Ряд племен и более мелких, этнических групп говорит на практически разных, даже не всегда родственных языках. В межэтническом общении внутри региона они используют несколько языков-посредников — иногда один из племенных языков региона, но чаще — языки соседей. Однако, вопреки реальным языковым барьерам, племена региона характеризуются общим этническим самосознанием, имеют единое самоназвание, т. е. представляют собой один народ. Государство объединяет десятки таких внутренне разноязычных народов.

В крупнейшей по численности населения африканской стране — Нигерии — 80 млн. жителей говорят на 200 языках (по некоторым оценкам, языков около 500), причем многие языки распространены в соседних государствах — Гане, Дагомее, Того, Нигере. На трех главных языках Нигерии — хауса, йоруба, ибо — говорит около половины населения. Именно эти языки, имеющие письменность и литературные традиции, считаются кандидатами на роль общенационального языка. Используются также импортированные языки: в мусульманской религии и культуре — классический арабский; в официальной сфере, в художественной литературе [61] — английский (имеющий статус официального языка государства); в межэтнических деловых контактах — пиджин-инглиш (о пиджинах см. с. 110–111 ). И тем не менее, несмотря на этническую и языковую пестроту, на то, что крупнейшие языки Нигерии, будучи распространены за ее пределами, не являются специфически нигерийскими и, следовательно, с трудом могут служить средством этнической идентификации; несмотря на процессы сложения новых народностей и сильную межэтническую рознь, в Нигерии популярен лозунг сплочения всего народа страны: "единое государство — единая нация — единый язык". Вопрос о едином "государственном", или "официальном", языке в Нигерии далек от решения, однако это движение способствует формированию черт наднациональной общности (Проблемы 1977, 86 — 105; Виноградов. Коваль, Порхомовский 1984, 81–92).

Таким образом, в этноязыковых ситуациях в странах третьего мира язык перестает быть признаком этноса и средством этнической консолидации. С этим связана резкая асимметрия в соотношении количества языков и народов: языков значительно больше, чем народов, поскольку несколько разноязычных групп населения могут осознавать себя одним народом. Большая Советская Энциклопедия (3-е изд.) определяет количество языков на Земле в интервале от 2,5 до 5 тыс. В то же время разных народов на Земле (по данным на 1983 г.) около U тыс. (Брук 1986, 90).

По-видимому, в дальнейшем диспропорция между количеством языков и количеством народов мира будет возрастать. Дело в том, что процессы этнической и языковой консолидации протекают с разной скоростью и не всегда взаимосвязаны. Тенденция к постоянному укрупнению этнических единиц проявляется в истории народонаселения с большей определенностью и силой, чем конвергентные явления в процессах языкового контактирования. В первобытную эпоху, на заре цивилизации существовали многие тысячи разноязычных племен и народов. 600–700 человек, занимающих пространство в 5–6 миль, могли составлять особую этническую общность и говорить на языке, непонятном соседям. Такую языковую картину застал в Новой Гвинее Н.Н. Миклухо-Маклай. В Австралии в XIX в. на 300 тыс. аборигенов приходилось 500 языков австралийской семьи (т. е. в среднем один язык на 600 человек). Сходная языковая картина открылась современным исследователям Африки. Так, к югу от Сахары насчитывается примерно 2 тыс. языков. Множественность и дробность языковых семей Африки, Океании рассматриваются в социолингвистике как наследие и вместе с тем аналог этноязыковых ситуаций племенного строя.

В сравнении с разноплеменными и разноязычными империями прошлого, сколоченными силой оружия (Римская империя, Монгольская империя Чингисхана, Золотая Орда, "Османская империя, колониальные империи европейских метрополий), для многонациональных государств третьего мира характерен более высокий уровень этнической, культурной и языковой интеграции. Здесь нет противостояний "имперского центра" и "завоеванных провинций", поэтому в качестве сверхэтнических объединений они более жизнеспособны. Культурно-языковую конвергенцию усиливают массовая коммуникация, общая интенсивность и надэтнический характер информационных процессов в мире. Укрепляются социальные позиции языков-посредников (пиджинов, койне, лингва франка, мировых языков; см. с. ).

Итак, на политической карте третьего мира преобладают многонациональные и разноязычные государства. Их создавали народы, совместно освобождавшиеся от колониальной зависимости, и сверхэтнические сообщества в границах прежних колоний казались естественной и перспективной социальной организацией.

Вскоре, однако, обнаружились многосторонние внутренние межэтнические конфликты — трайболизм в Африке, незатухающая вражда "сепаратистов" и "унитаристов" на полуострове Индостан. Существование многонационального государства постоянно чревато межнациональными конфликтами. Самые разные другие противоречия — экономические, территориальные, политические, религиозные, сословно-классовые, идеологические — легко приобретают национальную оболочку и могут протекать как межнациональные. В быстроте и ярости, с какой вспыхивает национальная вражда между еще недавно мирными соседями, много иррационального, слепого, патологического.

Однако фатальной неизбежности межэтнических конфликтов нет. И дело не в том, чтобы каждый этнос отгородился от соседей государственными границами. В современном мире уже невозможно разойтись "по национальным квартирам" — слишком тесен стал мир, сильна миграция, интенсивно смешение рас и народов, взаимозависима экология. Все меньше остается однонациональных государств — из-за миграции, в результате появления новых этносов. Современные народы вынуждены жить рядом и вместе. Поэтому они вынуждены уживаться друг с другом — вырабатывать в каждом человеке терпимость к "инаковости", уважение к правам живущих рядом людей другого языка и другой культуры.

Принцип равноправия наций становится не просто декларацией доброй воли, но условием выживания народов — и больших и малых. Человечество выработало правовые нормы мирного сосуществования народов, в том числе принципы ненасильственных разрешений межэтнических споров и защиты национальных меньшинств. Всеобщая Декларация прав человека (1948), Хельсинкский акт (1975), Парижская хартия для новой Европы (1990) исходят из приоритета прав человека над правами нации и государства. Созданы международные организации, осуществляющие контроль за соблюдением международных правовых норм (Международный суд ООН в Гааге, Комиссия и Совет ООН по правам человека, Комиссия ООН по предупреждению дискриминации и защите меньшинств, Совет ООН по устранению расовой дискриминации и др.).

Принцип равноправия народов в повседневной жизни гражданского общества означает, что каждый его член не только лоялен к людям других национальностей, но сознает общую опасность всякого иного отношения. Он сознает, что лозунги, построенные по схеме "Фингалия — для фингальцев!" — это всегда фашизм; что "исторические" аргументы в территориальных спорах ('кто раньше поселился') ведут только к тупикам и крови; что ущемление прав меньшинства рождает цепную реакцию несправедливостей, разрушающую право.

 

"Право на различие": этноязыковая самобытность против стандартизации и глобализма

В последние десятилетия в Европе и Америке, а с середины 80-х гг. и в странах СНГ активизируется стремление сохранить или возродить культурно-языковую самобытность различных этнических групп населения.

В Европе эти тенденции находят опору в более широком, включающем экономику и политику, движении к "новому федерализму". Исследователь языковых ситуаций в западноевропейских романских странах пишет: "Мы присутствуем при фундаментальном изменении самой концепции государственности; заканчивается длительный период существования больших государственных образований с сильной центральной властью, в состав которых входили как крупные нации, так и подчиненные им сравнительно малочисленные этносы. Параллельно установлению прозрачных границ между государствами медленно, но неуклонно осуществляется предоставление значительной самостоятельности (автономии) регионам, сохранившим самобытность в языке, культуре, экономике, укладе жизни. Происходит переход от "Европы государств" к "Европе регионов" и как бы восстанавливается на новом уровне федеративное устройство, характерное для средневековой Европы" (Нарумов 1992, 32–33).

Защитниками этноязыковой самобытности обычно выступают интеллигенция, знатоки истории и культуры родного края, люди, чуткие к богатству народного языка. В демократических государствах современной Европы забота о региональных языках находит определенную поддержку, в том числе законодательную и материальную. В защите языков видят полезную культурно-просветительскую самодеятельность граждан. В многоязычной ситуации расширение общественных функций регионального языка, повышение его престижа снимает или уменьшает психологические трудности для говорящих на этом языке и таким образом гармонизирует психологический климат общества, "смягчает нравы".

В ряде ситуаций речь идет о расширении социальных функций и повышении статуса языка, близкородственного к основному языку социума. Таковы каталанский и галисийский языки по отношению к испанскому в Испании; фриульский и тирольский в Италии; фарерский язык на Фарерских островах (автономная область Дании); фризский язык в Фрисландии (провинция Нидерландов). В Славии аналогичные движения в защиту местных языков связаны с "литературными микроязыками" (термин А. Д. Дуличенко, который описал 12 региональных языков в Югославии, Польше, Словакии; см.: Дуличенко 1981). Речь идет о территориально ограниченных вариантах славянских языков, носители которых активно стремятся сделать эти диалекты литературными языками, т. е. распространить в местной школе, печати, в литературном творчестве.

В других, более сложных случаях усилия защитников миноритарного языка направлены на его сохранение в условиях неродственного двуязычия. Таким языком по отношению к испанскому является баскский язык — древнейший неиндоевропейский язык Западной Европы, сейчас генетически изолированный. При режиме Франко баскский язык, как и каталанский и галисийский, был запрещен; значительная часть басков утратила родной язык. По испанской конституции 1978 г. баскский язык, наряду с испанским, признан официальным языком Страны Басков (автономная область Испании). Он используется в национальной школе, прессе. На Британских островах и во Франции предметом специальной защиты являются кельтские языки ранних индоевропейских поселений в этих землях: в Шотландии — гэльский, в Уэльсе — валлийский, в Ирландии — ирландский, на полуострове Бретань во Франции — бретонский.

В третьих случаях язык, являющийся этническим языком национального меньшинства, выступает в другом социуме как язык большинства: французский язык в канадской провинции Квебек, шведский язык в Финляндии, русский — в странах СНГ (кроме России, конечно). В подобных ситуациях миноритарный язык также нуждается в защите — как язык меньшинства и культурное достояние всего социума. Примером образцового соблюдения прав обоих языков и при этом специальной защиты миноритарного языка может быть языковая политика Финляндии (см.: Гак 1989, 115–118; см. также с. 122–124).

Наконец, особый и замечательный по результатам случай защиты этноязыковой самобытности — это возрождение древнееврейского классического языка — иврита. Уникальность случая в том, что был возвращен к жизни не язык матери (т. е. язык детства человека), а язык дедовских книг, причем язык далекий, другой языковой семьи.

К середине I тыс. до н. э. иврит вышел из употребления в качестве разговорного языка, но оставался языком религиозной практики и духовно-светской книжности. После исхода из Иудеи евреи диаспоры (рассеянные по разным странам) перешли на индоевропейские языки: это или языки тех народов, среди которых они жили, или идиш — язык германской подгруппы, сформировавшийся в X–XIV вв. на базе одного верхненемецкого диалекта, который подвергся интенсивной гебраизации. Начиная с XIV в. на идише создается значительная еврейская литература, в XIX в. — еврейский народный театр. По данным Р. Белла, в 196 1 г. идиш был первым или вторым языком для 75 % евреев (Велл 1980, 220). Тем не менее со 2-й половины XVIII в. евреи, главным образом в Восточной Европе, возрождают иврит (как современную модификацию древнееврейского языка). Вначале он возвращается в просветительскую и художественную литературу; со 2-й половины XIX в. иврит употреблялся и в повседневном общении; с образованием государства Израиль (1948) иврит становится его официальным языком (наряду с арабским).

Нарастающей мировой стандартизации противостоит гуманитарная культура с ее интересом к индивидуальному, особенному.

По-видимому, поиски здорового равновесия будут усиливать тягу самых разных народов к своим корням, к "своему родному", близкому, нигде не повторимому и в том числе — к родному языку. ^ Для человека в родном языке сохраняется жизненно важный опыт первого знакомства с миром, вот почему так важно сберечь эту естественную языковую среду обитания/ Для народа родной язык, "дом бытия", по Мартину Хайдеггеру, — это и защита его этнического суверенитета от нивелирующего воздействия цивилизации, и духовное наследство, объединяющее поколения.