Трапезунд Османская империя Весна 1915 года

С наступлением турецких войск в деревню пришли перемены. Солдаты маршировали по улицам, будто пытаясь сравнять их с землей. Женщины крепче прижимали к себе детей. Старики отворачивались, вслушиваясь, как звуки чеканного солдатского шага эхом отражаются от каменных стен.

Солдаты вошли в Трапезунд в октябре 1914 года, а до деревни добрались полгода спустя. В мире шла война, и все, о чем говорили жители, — это о незащищенности границ и наступлении российских войск.

Задолго до этого все молодые мужчины деревни надели солдатскую форму и отбыли на службу. Их семьи до сих пор оставались безутешными.

Явившиеся в деревню солдаты были не местные, не армяне, от них веяло жгучим холодом.

Стоя возле церкви, две армянские девочки наблюдали за марширующими солдатами — те повернули на площадь и начали строиться на южной ее стороне. Сотни винтовок ударились оземь, подняв клубы пыли вокруг солдатских башмаков.

Когда лейтенант начал выкрикивать команды, младшая девочка, Саси Таланян, от испуга выронила из рук буханку черного хлеба. Хлеб сразу же был подхвачен голодным псом. Похоже, он единственный не был обеспокоен этим оглушительным топаньем.

Ануш Шаркодян, более высокая девочка, отвела взгляд от площади, чтобы посмотреть, что делается на улице. На другой ее стороне в дверях магазина Туфенкяна стояла, уставившись на солдат, маленькая женщина — мать Ануш. Она выглядела старше своих тридцати девяти лет и была худа, впрочем, как и большинство жителей деревни. Она с вызовом рассматривала солдат, но ее узкое лицо было белее снега. Этот момент Ануш не забудет никогда. Она поняла, что ее мать испугалась.

***

Пройдя через ржавые ворота и дальше по переулку, поросшему травой, Ануш направилась к ферме семьи Таланян. Когда-то давно на ферме были коза, пара свиней, ежегодно приносивших выводок поросят, корова, дающая молоко, и курятник, полный несушек. Но к 1914-му году все изменилось.

Отец Саси и два старших брата были призваны в турецкую армию, и госпожа Таланян пыталась управлять фермой самостоятельно, делая все, что могла. Девять месяцев спустя от мужа и сыновей перестали приходить письма и деньги, не было никаких известий о них, и она на все махнула рукой.

Свиней не стало: одну продали, другую съели, и свинарник опустел. Коза куда-то пропала, а лошадь была уже так стара, что ни на что не годилась.

Ферма, да и сама госпожа Таланян, выглядели так, будто они сдались и обрушились одновременно. Крыша из красной черепицы просела посередине длинного здания, а побег дерева завладел потолочными балками и пролез наружу. Его зеленые усики свешивались над окном спальни, которую Саси делила со своей сестрой Хават.

В сыром углу одной из комнат нижнего этажа выросли грибы. Ставни на окнах болтались туда-сюда или их и вовсе не было.

Проходя мимо, Ануш попыталась закрыть ставни на одном окне, но их петли так заржавели, что не поддавались и в конце концов просто упали наземь.

Во дворе появился самый младший из семьи Таланян — одиннадцатилетний Кеворк. Он вышел из коровника с вилами в руке.

— Барев, Ануш! — поприветствовал он девочку, уставившись на корзину в ее руке.

— Барев, Кеворк. Где все?

— Саси и мама ушли в деревню. Хават вон там…

Хават встала с сена, лежавшего в сарае, и подошла к Ануш.

— Что это? — спросил Кеворк, кивком указывая на корзину.

— Попробуй, тогда и узнаешь, — предложила Ануш.

Мальчик снял крышку с кастрюльки и вдохнул восхитительный запах. Пальцами он взял немного кушанья, попробовал и расплылся в улыбке.

— Твоя бабушка делает очень вкусные рыбные фрикадельки, — отметил он и протянул немного своей сестре.

Они сели у подножья дуба и стали есть руками, пока кастрюлька не опустела. В воздухе витал рыбный запах, и пасшийся неподалеку гусь насторожился и поднял голову.

— Для тебя ничего не осталось, — засмеялся Кеворк, глядя на него.

— Хочу еще! — сказала Хават, подбородок которой был измазан анчоусными фрикадельками.

— Больше нет, и хватить распускать слюни, Хават! — Мальчик резко вытер рот сестры рукавом. — Позже пойдем в курятник, может, будут яйца на ужин…

Но все они знали, что куры уже давно не несутся, кроме одной, и семья выживала благодаря ей и угощениям соседей.

— Я завтра еще чего-нибудь принесу, — сказала Ануш. — Может быть, плов.

Хават улыбнулась, облизала язычком верхнюю губу. На ее широком лице поблескивали глаза. В деревне Хават звали Монголка, потому что она была похожа на монгольских всадников, которые приехали из российских степей в Ризау и Трапезунд.

Местные жители после рождения Хават считали ее мать уже слишком старой, чтобы иметь детей, но, к всеобщему удивлению, госпожа Таланян забеременела снова и родила здорового мальчика — Кеворка.

— Госпожа Стюарт спрашивала о тебе, — заговорила Ануш. — Она хотела знать, почему ты не был в школе.

— Я теперь работаю на ферме, мне нужно помогать матери.

— Завтра будут вручать призы. Я не должна была тебе говорить, но, по-моему, один из них предназначается тебе!

Кеворк искоса посмотрел на Ануш:

— Дадут медаль?

Та кивнула:

— Да, ты один из победителей.

Мальчик недолго обдумывал сказанное.

— Отдай ее Саси, мне нужно работать.

— Мне кажется, твой отец хотел, чтобы ты ее получил!

— Мой отец предпочел, чтобы я присматривал за фермой.

Господин Таланян, как и многие мужчины деревни, не умел ни читать, ни писать, но хотел, чтобы его дети учились. Он был другом детства отца Ануш и дальним родственником ее матери.

Своего отца Ануш толком не знала. Напоминанием о нем служил лишь портрет, висевший у двери, да помазок, который она держала в своей комнате. На фотографии отец был запечатлен стоя: в костюме и рубашке с жестким воротничком, возле сидящей матери, одетой в традиционное армянское платье. Они с торжественным видом уставились в камеру, будто незнакомцы, каковыми, по сути, и являлись. Дагеротип давно поблек, его цвет стал мутно-зеленым, что придавало лицам неземную бледность. Однако же это нисколько не уменьшило доброты в глазах отца и не скрыло блеска его густых каштановых волос.

Ануш обожала мужчину на фотографии. Она любила его той любовью, какую лишь ребенок может испытывать к отцу, которого никогда не знал. Они были чем-то похожи, не ростом, хотя отец был необычно высок, а скорее темным цветом глаз и волос.

Их схожесть была для Ануш источником постоянной отрады. Все деревенские девочки после двенадцати лет скалывали волосы, но Ануш носила толстую косу, которая свободно свисала на спину.

— Покачай меня, — попросила Хават и увлекла Ануш к качелям.

Девочка села, устроилась поудобнее. Ануш встала рядом и легонько качнула.

— Выше!

Качели скрипели и стонали, а ноги Хават рассекали прохладный воздух.

— Выше! — снова попросила она, откидываясь назад.

Старые качели восставали против такого обращения, с каждым толчком их опоры чуть ли не вырывались из земли.

— Толкай сильнее!

— Ты упадешь, Хави! — предостерегла ее Ануш, но еще раз сильно толкнула.

Громкий металлический скрежет испугал ласточек, дремавших на выступающих потолочных балках сарая. Ануш ухватилась за веревки и резко остановила качели.

Кеворк опустил вилы и пошел посмотреть, что творится в переулке. С тех пор как двуколку продали, ворота более не открывали, на улицу выходили сквозь пролом в рушащейся каменной стене.

Петли ворот заржавели из-за влажного соленого воздуха и жалобно заскрипели, когда солдаты начали их открывать. Они вошли во двор как раз в тот момент, когда Ануш и Хават вышли из сарая.

Мужчины выглядели злыми и опасными. Один из них подошел к мальчику. Он был худым и невысоким, не намного выше, чем Кеворк, с узким лицом и бегающими глазами, как у хорька. Один глаз был карим, другой — мутно-синим, они были посажены слишком близко к длинному носу.

— Ты живешь здесь?

Кеворк кивнул.

— А ты? — спросил он у Ануш.

— Я соседка.

Хорек обернулся к солдатам, стоящим у него за спиной.

— Посетитель! Хорошо… Мне нравится уделять время посетителям.

Солдаты засмеялись, а мужчина повернулся к девочкам:

— Мы пришли за едой. Иди в дом и неси все, что есть!

— Здесь нет еды, — ответила Ануш.

— Ты лжешь!

— Это правда. Здесь ничего нет.

— Обыскать дом! — велел Хорек остальным, и те исчезли внутри дома.

— Это место — самая настоящая развалина! — сказал один из солдат, вернувшись с пустыми руками. — Нет ни черта! Даже в холодильной комнате пусто!

Из окна наверху порхнула вниз и упала на землю одежда, раздался двойной глухой стук тяжелых ботинок.

— Я беру ботинки, — крикнул высунувшийся из окна солдат.

Хават, стоявшая возле Ануш, начала плакать.

В дверях показался третий солдат, держа в руках фотографию в рамке.

— Нет! — крикнул Кеворк — Это мой отец!

Солдат оттолкнул мальчика, но Кеворк продолжал тянуться к фотографии.

— Отдайте ее мне!

— Отвали!

— Она моя!

— Забери ее тогда! — сказал солдат и разбил стекло о стену сарая.

Затем вынул из рамы серебряный ободок. Кеворк поднял порванную фотографию, лежащую среди осколков стекла.

— Посмотрите в надворных постройках! — приказал Хорек, и два солдата исчезли в свинарнике и сарае.

— Пусто! — сказал один из них, вернувшись. — Старое свиное дерьмо, и больше ничего!

— В сарае несколько кур — и все.

— Начнем с них. Возьми с собой Саная, и сверните им шеи.

Солдаты закрыли за собой дверь сарая, и вскоре во дворе стали слышны звуки хлопающих крыльев и кудахтанье, которое резко прекратилось. Дверь открылась, и появились солдаты, неся в руках четырех кур со свернутыми шеями.

— Где животные, мальчик? — спросил Хорек.

— Здесь больше ничего нет, — ответила Ануш. — Взять больше нечего.

— Я тебя не спрашивал! Я спросил мальчика-фермера! Ты похож на него. Ты фермер, а, мальчик?

Кеворк кивнул.

— Ну так где животные?

Тот не ответил.

— Смотри, гусь! — заметил один из солдат.

Разведя руки, мужчина нагнулся над гусем, но тот громко зашипел и забил своими огромными крыльями. Солдат отскочил, а остальные засмеялись.

— Ты же не испугался гуся, Ханим?

— Сам лови его!

— И поймаю! Смотри!

— Не забирайте гуся, — попросила Ануш, — пожалуйста! У них больше ничего нет!

— Эй, гусик-гусик… — начал зазывать солдат, сняв китель. — Иди сюда!

Гусь расправил крылья, опустил голову и двинулся на солдата, но тот стоял на месте и вдруг набросил китель на гуся.

В одно мгновение мужчина оказался на борющейся птице, призывая других на помощь.

Кеворк подбежал к нему, крича, но чья-то рука схватила его за воротник и отшвырнула так, что мальчик пролетел полдвора.

— Принесите мне тот топор, — велел Хорек.

Он снял китель с гуся, а двое солдат прижимали шею птицы к куску дерева.

— Держите его ровно!

Занеся топор над головой, он опустил его на гусиную шею. Тут же хлынула кровь, заструилась, будто живое существо, забрызгала одежду солдат, их руки и лица.

Пока Хорек триумфально держал тушку, один солдат прильнул к обрубку шеи и стал пить кровь. Кеворк наскочил на него, начал его пинать и бить изо всех сил.

— Маленький негодяй! — Всю свою силу Хорек вложил в удар кулаком по лицу Кеворка.

Хават закричала, увидев, что Кеворк упал, но Хорек все еще продолжал наносить удары ногами.

Мальчик встал и, пошатываясь, опять пошел на них, но у него подкосились колени, он упал, и у него началась рвота. Ануш подбежала, чтобы помочь ему, но Хорек продолжал со злостью пинать мальчика, снова и снова.

— Перестаньте! Оставьте его в покое!

— Ханим, успокойся… Это всего лишь ребенок…

Хорек что-то буркнул и занес руку, чтобы ударить неподвижно лежащего мальчика еще раз. Ануш схватила вилы и вонзила их в его ботинок.

Хорек взревел, развернулся, чтобы кинуться на Ануш, но прежде он должен был вытащить вилы. Потом он упал на бок и, схватившись за ботинок, пытался разглядеть, какую рану ему нанесли.

— Ах ты армянская сука! Моя нога!

Он встал и, постояв на месте, понял, что ботинок защитил его от увечья и он вполне может ходить.

— Я проучу тебя! Я преподам урок, который ты никогда не забудешь!

Захромав к сараю, он вскоре вышел с куском веревки в руке.

— Держите ее!

— Ханим…

— Я сказал, держите ее!

Он сделал петлю на одном конце веревки, а другой закинул за ветку дуба.

— Несите мальчишку сюда!

— Нет! Пожалуйста! О боже!.. Нет!

Колени Ануш подкосились, но солдаты заставили ее стоять.

Кеворк застонал, когда его поставили на ноги и потянули к дереву.

— Пожалуйста! — взмолилась Ануш. — Я вас умоляю… Простите меня!

Стоявшая у сарая Хават истошно выкрикивала имя брата:

— Кево! Кево!

Хорек связал руки мальчика за спиной и, надев петлю ему на шею, затянул ее покрепче.

Это привело мальчика в чувство, он закачался, воздух с шипением вырывался из его рта.

— Ты смотришь, гадина?

Взявшись за другой конец веревки, Хорек начал тянуть, и Кеворку пришлось встать на цыпочки. Лицо его побагровело, затем начало синеть. Вновь дернув за веревку, Хорек наблюдал за выражением лица Ануш, как оно менялось по мере того, как мальчик задыхался.

— Не нравится то, что видишь? Уже на такая храбрая?

Рот Кеворка приоткрылся, язык вывалился наружу. Ануш всхлипывала, Хават закрыла глаза руками.

— Это только начало! Ты следующая!

— Ханим!

Двое солдат на лошадях въехали во двор. Хорек выпустил веревку из рук. Ануш подбежала к Кеворку, который без сознания лежал на земле.

— Что происходит?

— На нас напали, капитан Орфалеа! Мы только хотели взять гуся, а на нас напали с вилами!

Капитан огляделся. Он был моложе многих солдат и заметно от них отличался. Его форма была опрятной и отлично сшитой, ботинки — начищенными. Он не носил ни усов, ни бороды, а ровные черные волосы были необычно длинны.

— На вас напали, — протянул он презрительно, — на пятерых? Две девочки и мальчик?

Солдаты пришли в замешательство, а Хорек, угрюмо уставившись на капитана, ответил:

— Я не собирался причинять ему вред. Просто хотел немного напугать…

Капитан подошел к Кеворку, который лежал на земле. Нос мальчика был сломан, лицо опухло, красные следы от веревки пересекали шею.

— Лейтенант, сопроводите этих людей на базу!

— Она напала на меня! — настаивал Хорек. — Я имел право защищаться!

— Капрала Ханима бросьте в карцер, и пусть он остается там до тех пор, пока я не позволю его выпустить.

Солдаты двинулись по переулку, сопровождаемые лейтенантом. Капитан подошел к Ануш, склонившейся над Кеворком.

— С ним все в порядке?

Ануш кивнула. Она помогла мальчику сесть и ослабила воротник его рубашки.

Капитан осмотрел двор, разбитое стекло и обезглавленного гуся.

— Пусть мальчик побудет на воздухе немного, и впредь не хватайтесь за вилы.

Ануш вскочила на ноги:

— В следующий раз я вгоню их ему в живот!