В ту ночь Ануш не спала. На рассвете, когда лишь начало светлеть небо над горизонтом, она стояла возле дома и слушала шум прибоя. Это был мирный звук, она закрыла глаза. Ануш ожидала, что будет встревожена содеянным, но на душе у нее было спокойно.
Она молилась, чтобы день прошел как можно быстрее и они снова могли бы встретиться. Каждая частичка ее тела пела. Она пьянела от одного лишь его прикосновения, запаха, взгляда…
Капитан смотрел на нее так, будто никогда прежде не видел женщину. Быть с Джаханом — вот единственное счастье, которого она желала. И она была счастлива! Когда солнце взошло, Ануш наконец уснула и час спустя уже встала самой счастливой девушкой во всей Османской империи. Но другим не так повезло.
***
— Мне нужно увидеть доктора Стюарта, — сказала Парзик.
Ануш обнаружила подругу тяжело опустившейся на ступеньки, ведущие ко входу в больницу, и завела ее внутрь.
— Расскажи мне, что случилось?
— Они собираются повесить отца Вардана. В ближайшие несколько дней.
Ануш недоумевающе уставилась на Парзик. Она, должно быть, ошибается. Акинян невиновен! Все это знают.
— Кто это сказал? Это все слухи… сплетни!
— Они сказали Вардану. Жандармы. Они хотят заставить его присутствовать на казни.
Парзик опустила голову, слезы капали на колени.
— Доктор Стюарт знает, что делать! — сказала Ануш. — Он сможет этому помешать!
Но у доктора Стюарта были свои плохие новости:
— Я ничем не могу помочь.
— Доктор, эфенди, вы можете с ними поговорить! Скажите им, что он невиновен!
— Поверьте мне, я уже все испробовал, чтобы освободить Мислава.
— Еще не поздно, доктор, я умоляю вас! — Парзик стала перед ним на колени и головой коснулась его ботинок. — Пожалуйста, доктор, только вы можете помочь!
— Я сожалею, искренне сожалею!
***
В день казни вся деревня собралась на площади. Виселица была установлена на том же месте, где до этого находились свадебные шатры. Рядом разместили подмостки. Госпожа Стюарт велела детям остаться дома, но Томас и Роберт выбрались через окно и, скользнув в толпу, стали за отцом и священником, находящимся возле Вардана.
Саси и Ануш стояли по обе стороны от Парзик, рядом ее мать и Гохар держались за руки. Солнце уже начало клониться к западу, но жара все еще не спала. Люди стояли в тени лимонных деревьев или прислонившись к виселице, то и дело поглядывая на южную сторону площади.
Хусик стоял за подмостками, его взгляд блуждал по веревке и виселице. Отец Хусика расположился поодаль, рассчитывая первым поймать взгляд заключенного.
Время тянулось медленно, и пока не было ни малейшего признака скорого появления Акиняна. Рука Ануш болела в том месте, куда впились пальцы Парзик. Новоиспеченная жена Вардана была бледна и напряжена и за все время едва вымолвила пару слов. Каждую секунду она бросала взгляд туда, где стоял возле подмостков Вардан.
Наконец на дальнем конце площади показался жандарм, за ним следовали еще десятка полтора жандармов. Между ними тащился отец Вардана. Акинян всегда был худым, но теперь это был сломленный сгорбленный старик, с трудом переставлявший связанные ноги, и при виде его у всех собравшихся вырвался возглас сочувствия. Проступали каждая кость и каждая жила под кожей, которая, казалось, едва удерживала их вместе.
Он что-то бормотал себе под нос, уставившись на ноги, будто не осознавая, что здесь собрались люди. Рыдание сорвалось с губ Вардана, Парзик прикрыла рот дрожащими руками. Старшие женщины начали голосить так, как причитают по покойнику, другие перебирали четки, будто отсчитывали, сколько старику осталось жить.
У Акиняна не было сил подняться по ступенькам на помост, и его подтолкнули. Он споткнулся и упал.
Он ударился лицом о деревянные ступеньки с отвратительным глухим стуком, и Вардан, которого никто не успел остановить, подбежал к отцу, истекающему кровью на ступеньках подмостков.
— Отойди! — крикнул жандарм, но Вардан остался сидеть на корточках возле отца.
— Папа! — прошептал он, утирая кровь с его лица. — Я здесь… Это я, Вардан.
Акинян посмотрел на сына, в его взгляде читались страх и смятение. Он покачал головой и отвернулся.
— Я сказал, отойди! — Жандарм пнул Вардана пыльным ботинком.
— Дайте им несколько минут! — попросил доктор Стюарт. — Это сын Акиняна, его мальчик! Он только хочет попрощаться…
— Я знаю, кто он! — презрительно рявкнул жандарм. — Уберите его, или я повешу его рядом со стариком!
Отец Грегори помог Акиняну подняться на ноги, а доктор Стюарт тем временем увел всхлипывающего Вардана. Наконец с помощью священника старик поднялся по ступенькам на помост.
— Папа… папа! — кричал Вардан.
На шею его отца уже накинули веревку.
Парзик уткнулась лицом в плечо Ануш, Гохар крестилась.
Старик все что-то бормотал, слова слетали с его губ с невероятной скоростью, ведь вскоре им овладеет безмолвие.
Он качал головой из стороны в сторону, а наброшенная на дряблую шею веревка впивалась в нее все сильнее. По сигналу офицера веревку подтянули, Акинян балансировал на носках несколько секунд, но потом раздался удар, под стариком открылся люк, и он повис над пустотой.
Воцарилась тишина.
Никто не произнес ни звука, когда ноги старика задергались, рот раскрылся, губы раздулись и посинели. Как только тело перестало биться и повисло неподвижно, раздался протяжный страшный вопль Вардана.
На протяжении трех недель после казни жандармы запрещали Вардану снять тело отца — чтобы это страшное зрелище стало предостережением для других сторонников русских, говорили они. Наконец, после вмешательства доктора Стюарта и отца Грегори, разрешение на захоронение было дано и Мислав был погребен на армянском кладбище, примыкающем к церкви.