Мушар Трапезунд 13 мая 1915 года

Поступление нового пациента вызвало сегодня волнение на мужской половине больницы.

Я был рад отвлечься, настроение у больных было очень подавленным после казни. Открыто никто не обсуждал смерть Акиняна, но я постоянно слышу обрывки каких-то разговоров и горькие слова. Может, я это все придумал, но мне кажется, что частично эта озлобленность направлена на меня.

Никто не хотел принимать горькой правды — ружья и винтовки были найдены на ферме Акиняна. Никто не пытался отрицать этот факт, о нем просто умалчивали.

Утром Ануш сообщила мне, что у нас новый пациент в одной из частных палат на мужской половине. Войдя в палату, я увидел ружья, горны с порохом, пояса с патронами, мечи и кинжалы, украшающие стены, а на кровати сидел, будто сам султан, бандит Мурзабей.

Это могучего телосложения мужчина средних лет с чертами лица закоренелого преступника и обманчиво добродушной улыбкой.

Как я понимаю, он вожак банды отступников из племени шота, но, в отличие от Махмуда Аги и прочих представителей горных племен в окрестностях Трапезунда, это жестокий человек и его разыскивают за различные преступления по всей провинции.

Хетти однажды лечила одну из его жен от послеродовой горячки, а я видел его лишь один раз несколько лет назад, когда пострадала его правая рука в стычке с местными жандармами. Этого человека сложно забыть. Рассказывают невероятное количество историй о его жестокости.

Его власть распространяется на все окрестные земли к югу и востоку от Трапезунда, и он зверски расправляется с каждым, кто ему противится. Все землевладельцы живут в постоянном страхе перед ним, и даже Махмуд Ага приносит ему ежегодные «дары» — овец и лошадей, — чтобы заручиться его благосклонностью.

Разбойник этот действительно легендарная личность, и я был поражен тем, что он обосновался в моей больнице.

Я вошел в палату в тот момент, когда Манон заканчивала перевязывать ему ногу, при этом шестеро его головорезов наставили на нее винтовки.

На беглом курдском она велела им опустить оружие, иначе им самим придется бинтовать ногу вожака. Мурзабей нахмурился, как вдруг увидел меня в дверях.

— Салам алейкум, доктор Стиппет, — сказал он. — Вы пришли как раз вовремя. Я хочу, чтобы вы осмотрели мою ногу.

Манон сообщила мне, что у него на ноге язва, к которой она уже приложила лекарство и забинтовала ногу как следует. Я заверил Мурзабея, что нет никакой необходимости мне его осматривать.

— Она не вы, доктор Стюарт. Вы должны решить, что у меня с ногой.

Я уже собирался сказать ему, что полностью доверяю Манон и что она обработала его ногу так же, как это сделал бы я, но все же решил не возражать.

Я развязал прекрасно наложенную повязку, и моя медсестра, фыркнув, вылетела из палаты.

Язва была рыхлой, воняла гниющей плотью, но ее великолепно очистила Манон и наложила на нее цинковую мазь.

Больше ничего не требовалось, я сказал, что необходимо менять повязку ежедневно, и выписал ему направление в клинику.

— Вы не упрячете меня в клинику, доктор. Как видите, мои люди хотят как можно скорее убраться отсюда!

Потом он напомнил мне, что, хоть это и произошло столько лет назад, именно я спас ему жизнь, и он рассчитывает, что я смогу вылечить ногу.

— Вас же не зря прозвали великий доктор Стиппет!

— Тогда последуйте моему совету! Если вы не будете ухаживать за ногой, разовьется гангрена и вы ее потеряете. И после этого ни я, ни какой-либо другой врач вам уже не поможет!

Впервые с того момента, как я вошел в палату, Мурзабей замолчал и уставился на меня своими знаменитыми зелеными глазами. Мужчины, стоящие вокруг кровати, придвинулись, будто ожидая приказа перерезать мне горло, но, к моему облегчению, Мурзабей улыбнулся:

— Хорошо, доктор! Я сделаю так, как вы говорите, и вы почините мою ногу, она станет как новенькая. Пришлите медсестру, пусть перевяжет. Скажите ей, что ружья будут направлены не на нее, а на дверь.

Его смех все еще звучал в моих ушах, когда я вышел из палаты.