Мушар Трапезунд 16 июня 1915 года

Я задавался вопросом, должен ли я писать о событиях, участником которых стал сегодня, потому что у меня нет никакого желания вновь переживать все это, но это такое варварство, такая бесчеловечность, что я не могу это проигнорировать.

Хават Таланян, молодая армянка с монголоидными чертами лица, живущая на окраине деревни, пропала, выйдя из дома сегодня утром.

Я зашел на ферму с обычным визитом — навестить ее мать, которая страдала хронической депрессией, — и обнаружил женщину очень возбужденной. Она утверждала, что ее младшая дочь похищена.

Еще одно событие в длинной веренице невзгод, обрушившихся на эту семью, так сильно нуждающуюся и во многом зависящую от сострадательности окружающих.

Старшая из двух сестер Таланян, Саси, сказала, что Хават не вернулась после того, как пошла покормить кур, и соседи выразили желание помочь искать ее.

Я был совершенно уверен, что Хават просто пошла прогуляться, заблудилась и вскоре мы найдем ее целой и невредимой.

Мы решили разделиться на группы, но увидели, что к нам со стороны моря приближаются двое вооруженных турецких военных.

Я узнал капитана Орфалеа и лейтенанта. Капитан спросил, что происходит, и я рассказал ему о пропавшей девочке.

Лейтенант заявил, что мы устроили «несанкционированное собрание» и должны немедленно разойтись, но, к моему удивлению, капитан вызвался нам помочь в поисках.

Он велел лейтенанту присоединиться к той группе, которая направлялась к деревне, остальные решили искать девочку на побережье.

Договорились, что та группа, которая найдет Хават, пошлет гонца сообщить об этом. Дело близилось к вечеру, но поиски все еще не дали результата.

Ануш осмотрела все укромные места на берегу, но безуспешно. Капитан проехал полпути до Трапезунда, но также ее не нашел.

Члены нашей группы прошли по всем тропинкам, ведущим через лес в город, но не нашли и следа девочки, она, казалось, просто растворилась.

Стало смеркаться, и, как только мы решили отложить поиски до утра, капитан заметил, как что-то движется по краю леса.

— Там! — сказал он. — Среди деревьев!

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, на что он смотрит, и, прежде чем я успел что-нибудь произнести, капитан Орфалеа достал пистолет.

Ануш закричала, увидев, что Хусик, зверолов, медленно выходит из полумрака. Капитан приказал ему выйти на дорогу, я поддержал его, попросив юношу выйти, и заверил его, что здесь ему ничто не угрожает.

Я объяснил капитану, что Хусик работает на меня, он зверолов и знает эти леса лучше, чем кто-либо другой. Но Орфалеа не опустил пистолет, а рука Хусика замерла на рукоятке ножа, который он носил на поясе. Он был чрезвычайно взволнован, его взгляд метался с одного лица на другое.

— Вы ищете не в том месте, вам никогда ее не найти!

Я спросил его, видел ли он пропавшую девочку, но, похоже, его больше интересовала Ануш. Он уставился на нее с неприкрытой враждебностью.

— Хусик, если ты знаешь, где девочка, пожалуйста, скажи нам, — снова попросил я.

— Ему я ничего не скажу! — заявил он, вперив взгляд в капитана.

Я пытался образумить парня, но он отказывался говорить. Было ясно, что капитан считает его виновным в исчезновении девочки, он все продолжал допытывать его, что он с ней сделал.

Ануш умоляла зверолова помочь найти Хават, но тот только смеялся, да и вообще вел себя нагло.

— Я так много знаю! — хвалился он. — И так много могу рассказать!

— Отвечай на вопрос! — заорал капитан. — Что ты с ней сделал?

— С ней? Что ты сделал?!

— Достаточно! — воскликнул я, становясь между ними. — Последний раз спрашиваю, Хусик, ты видел девочку или нет?

Парень, полуобернувшись к лесу, навострил уши, будто прислушиваясь к чему-то.

— Я не видел ее. Я лишь слышал шум. Вот и все.

— Какой шум?

— Крики. Так кричит зверь, попавший в капкан. Только это был не зверь.

Ануш побледнела, капитан был явно настроен скептически, но я знал: мне парень не будет лгать.

— Где именно ты слышал эти крики? — спросил я.

— Я могу не вспомнить.

— Пожалуйста! — взмолилась Ануш. — Мы не можем оставить ее там.

Охотник снова замолчал, я начал уставать от этих прений. Я снял шляпу и вытер пот со лба. Было все еще жарко, и москиты безумствовали.

— Послушай, Хусик, — снова заговорил я, — если мы не найдем Хават, она, скорее всего, умрет. У нее нет способности, в отличие от тебя, выживать в лесу. Ты единственный, кто может ей помочь.

Я не знал, как он на это отреагирует, но он вдруг развернулся и исчез за деревьями. Капитан, Ануш и я поспешили за ним.

В свете фонаря тропинка была едва видна, но Хусик не сбился с пути ни разу. Повернув резко на восток, он сошел с тропы и стал пробираться через кусты, низко нависающие ветви и упавшие деревья. Нам нужно было идти быстро, чтобы не потерять его из виду, мы спотыкались, ветки царапали нам лица и руки.

Постепенно тьма в лесу стала чуть менее густой, и то, что сначала я принял за просеку, превратилось в широкую проездную дорогу, идущую через лес. Дорога поросла мхом, деревья простирали над ней свои ветви, но было ясно, что когда-то это была подъездная аллея, и она наверняка вела к какому-то строению.

Хусик двигался по дороге, которая сворачивала на юг, и постоянно озирался, будто не хотел терять нас из виду. Вдруг он резко остановился и стал ждать нас.

— Здесь, — сказал он, вытягивая вперед руку, — здесь я слышал крики.

В конце проезда, скрытый лесом со всех сторон, стоял деревянный двухэтажный дом, вернее то, что осталось от дома.

Крыша просела так сильно, что сломанные балки валялись на полу второго этажа. Только одни ставни свисали с ржавых петель.

Окна без стекол давно деформировались, плющ обвил их со всех сторон и даже пророс сквозь рамы. Из каждой ниши и трещины выглядывала трава.

Ануш, капитан и я вошли через дверной проем, а Хусик остался снаружи, будто это бывшее жилище человека было противно ему.

Внутри мне понадобилось время, чтобы глаза привыкли к темноте.

Первый этаж был целее второго, хотя в некоторых местах потолок разрушился, как и стены, разделяющие комнаты. И все же можно было представить, каким этот дом был когда-то.

Заброшенный дом, наполненный запахами птичьего помета, плесени, мокрой глины и чего-то еще.

— Дальше этого места сигаретные окурки не валяются, — отметил капитан, — еще дюжина лежит здесь, около двери. О, что за черт?!

Я повернулся и увидел, как он пытается отряхнуть от чего-то подошву своего ботинка. Пока я озирался, он отшвырнул это ногой. Я был не в состоянии избавиться от ощущения, что это зловещий дом.

Деревья, темнота, тошнотворный запах разложения. И затем я услышал это. Первый звук, слабый и жалкий, как стон раненого животного…

— Идите сюда! — позвал капитан, указывая на то, что когда-то было лестницей.

Я добрался туда первым.

— О господи боже мой!

Кто-то пошевелился возле меня, и я вытянул руку, чтобы помешать этому человеку пройти:

— Стойте! Не подходите!

Это была Ануш, она стояла рядом, глаза ее расширились, а лицо в зеленоватом полумраке было бледным, как у призрака.

Хават лежала на спине, нижняя часть ее тела и грудь были полностью обнажены. Ноги были разведены, одна нога была согнута под неестественным углом.

Одежда под бедрами была пропитана кровью, лужицы жидкости светлого цвета застыли у нее на животе, бедрах и груди. Руки были связаны за спиной одним шнурком из ее ботинка, а другой ботинок все еще был на ноге. Эти ботинки сегодня утром крепко зашнуровала ее сестра.

Внезапно дом наполнился ужасным шумом.

Глаза Хават широко распахнулись, и из ее рта вырвались вселяющие страх звуки.

Она дернулась, но сдвинуться с места не могла. Ее нога билась о скрипучий пол, похожий на бульканье крик рвался из груди.

Хусик стоял, уставившись на нее, но она с ужасом смотрела на капитана.

— Выйдите! — гаркнул я. — Ваша форма пугает ее! Выйдите, капитан!

Но капитан стоял, будто пригвожденный, и не мог отвести взгляда от девочки. Он смотрел на ее лицо, на подбородок, залитый темной, черной кровью.

— Да будет милосерден Аллах! — прошептал он. — Ее язык… они вырезали ей язык!

— Капитан, выйдите! Немедленно!

Он пересек комнату и подошел к окну. Опершись на толстую деревянную раму, он нагнулся, и его вырвало.

Ануш немного пришла в себя, стала на колени возле Хават и нежно поглаживала ее по растрепанным волосам.

Крики утихли и перешли в тихие рыдания, как только Хават узнала подругу.

Как можно осторожнее я попытался выпрямить поврежденную ногу, но девочка громко застонала от боли.

— Бедро вывихнуто, — сказал я.

Из кармана пальто я достал бутылочку с настойкой опия, которую всегда ношу с собой, и снял крышку.

— Это от боли, — сказал я Хават, — я налью немного тебе в рот. Настойка чуть горчит, но тебе станет легче.

Она скривилась, когда настойка достигла горла, а ее рука потянулась к Ануш. Через пару минут она затихла.

У задней стены лежала старая дверь, нам удалось положить Хават на нее. Ножом Хусик проделал отверстия в двери и продел в них веревку, чтобы мы с ним могли тащить дверь за собой, как санки.

Хават не произносила ни звука. Она не сводила глаз с Ануш, будто боясь, что ее ангел милосердия исчезнет.