Константинополь 26 июля 1915 года

Джахан был сопровожден в Трапезунд солдатами Ожана и посажен на военный корабль, следующий в Константинополь.

На борту корабля он провел беспокойные дни, проклиная собственную глупость и тревожась за Ануш. Невыносимой была мысль о том, что Ожан может с ней сделать, и ощущение собственной беспомощности — что он мог предпринять, оказавшись в таком положении? Доктор Стюарт не мог гарантировать ее безопасность. Такой человек, как Ожан, не позволит неверному, иностранцу, помешать ему в его извращенных развлечениях.

Джахан должен был найти способ вернуться в деревню или забрать Ануш в Константинополь. Всеми фибрами души он стремился к ней, но, когда Трапезунд начал таять вдали, мысли обратились к дому.

Солнечным днем судно прибыло в порт Константинополя, и капитан почувствовал прилив радости — он вернулся в город, где родился.

Когда Джахан ступил на пристань и увидел Галатскую башню, вздымающуюся над Бейоглу со стороны бухты Золотой Рог, у него улучшилось настроение.

Но в штабе армии, похоже, никто не имел ни малейшего представления, что с ним делать. Он час прождал Энвера-пашу, и лишь для того, чтобы ему сообщили, что министра нет в здании. Затем его секретарь отправил Джахана на три лестничных пролета выше, где угрюмый немецкий полковник сообщил капитану о его новом назначении.

В казармах Скутари его ожидал отряд раненых ветеранов, по виду которых можно было предположить, что они скорее вспорют живот своему командиру, чем вернутся на фронт.

Большинство из них были вдвое старше Джахана или казались таковыми. Эти мужчины были уверены, что не вернутся живыми, если снова отправятся на войну.

Разочарованный, то и дело мысленно возвращаясь в Трапезунд, Джахан шел к дому своих родителей в Галата.

Дом на Гранд рю де Пера был окружен посольствами, школами и церквями немусульманской части населения Константинополя. В этом районе города и у более современных турок французский был вторым родным языком. Все родные Джахана владели им в совершенстве, наряду с турецким, английским, немецким и греческим.

Владение языками было признаком высокого статуса и образованности, что в Константинополе весьма ценилось.

Не было ничего необычного в том, что каждый указатель или официальный документ печатался на четырех, а иногда и на шести языках.

Во время своего пребывания в Париже Джахан был удивлен однородностью населения, благородным отсутствием смешения народностей. А в Константинополе больше всего он любил обилие непостоянства.

Джахан заплатил дорожную пошлину за пересечение Галатского моста и направился к улице Гран рю мимо магазина «Бон Марше». Дамы в со вкусом подобранных шляпках сплетничали в тени арок, и Джахан поприветствовал их.

На этой улице единственным различием между турецкими мужчинами и европейскими было ношение фески, все еще более популярной, чем котелок.

Семилетняя сестра Джахана Танзу бросилась в его объятия, когда Азизе открыла дверь.

— Ты дома! Он дома! Джахан дома! — кричала она, крепко обнимая его за шею. — Ты надолго? Привез мне что-нибудь?

— Если не будешь стискивать мне шею так крепко, я отвечу. Как ты поживаешь, Азизе? Все так же ворчишь?

Его старая няня улыбнулась и похлопала его по руке.

— Джахан… вот сюрприз! — Окутанная шелестящим шелком, с широкой улыбкой подошла его мать.

Мадам Орфалеа была на голову ниже сына. Эта грациозная и стильная женщина тем не менее внушала трепет, и никто не позволил бы себе фамильярничать с ней.

Джахан расцеловал ее в обе щеки, а Танзу тем временем вертелась вокруг брата.

— Танзу! Аrrête-toi! Беги и скажи сестрам, что твой брат дома! Va-t’en!

— У maman для тебя сюрприз! — сказала Танзу, опускаясь на пол. — У нас был один посетитель! Очень особый посетитель!

— Азизе, отведи ее наверх.

— Она учительница! Учительница! — напевала девочка, вертясь у его ног.

Азизе взяла ее за руку, но Танзу вырвалась.

— И она довольно красивая! Très gentile!

— Танзу!

Девочка побежала наверх, в детскую, перескакивая через две ступеньки, а Азизе медленно поднималась за ней.

— Сюрприз? — спросил Джахан, но его мать уже шла в гостиную.

В течение следующего часа сестры рассказывали ему обо всем, что произошло за время его отсутствия. Дилар, которая была на шесть лет младше его, обручилась с Арманом, сыном французского посла. Арман, капитан французской армии, был другом детства Джахана. Свадьба должна состояться в этом году или же по окончании войны.

— Мари-Франсуазу я просила быть дружкой на свадьбе, но она сама обручилась в прошлом месяце и скоро уедет в Париж. — Уголки красивых губ Дилар скорбно опустились вниз. — Maman сказала, что я должна довольствоваться Танзу и Мелике, но кто же выходит замуж только с двумя дружками?

— Ну да, тем более что они твои сестры! — подхватил Джахан, подмигивая девушкам. — А ты, Мелике? Чем ты занималась, пока меня не было?

Сестра застенчиво улыбнулась. Слишком взрослая, чтобы сидеть у него на коленях, как Танзу, и слишком маленькая для компании Дилар, Мелике была нескладной и все время проводила за книгами и живописью. Она не была такой красивой и очаровательной, как две другие сестры, но именно поэтому занимала особое место в его сердце.

— Спасибо за письма, Мелике! — поблагодарил он. — Я получил лишь несколько, но как же мне было приятно то, что ты пишешь мне!

Когда Джахан был маленьким мальчиком, его любимым местом была крыша дома. Темными вечерами он забирался туда и подавал друзьям, живущим через улицу, сигналы лампой — была разработана целая система кодов. Никто не знал, что они означали, кроме Мелике. Она часто подглядывала за ним со ступенек, где и была в конце концов обнаружена. Джахан разрешил ей остаться при условии, что она сохранит все в тайне. Когда они подросли, часто забирались на крышу вдвоем, сидели в окне башни, а Джахан выпускал кольца дыма, куря сигареты, которые он крал у отца.

— Это тебе! — сказал Джахан, протягивая ей маленький томик, который он достал из чемодана.

Мелике взяла книгу и начала переворачивать страницы. Внутри были цветные изображения растений, невероятно тонко прорисованных.

— Эти рисунки выполнены английской художницей миссис Делэйни. Они напомнили мне твои картины.

— Они великолепны! — восхитилась Мелике, целуя брата в обе щеки.

— А что ты привез мне? — спросила Танзу, отталкивая сестру локтем.

— Ничего!

— Правда? Ты ничего мне не привез?

— Ничего.

Но она уже заметила выпуклость в его нагрудном кармане.

— Ах, это… Это для другой маленькой девочки!

— Покажи мне! Покажи!

— Ты должна была сказать «пожалуйста»!

— Пожалуйста, пожалуйста, Джахан!

— Она себя хорошо вела, maman, пока я был в отъезде?

Мадам Орфалеа скептически подняла бровь.

— Сочтем это за утвердительный ответ, — решил Джахан, доставая подарок из кармана.

Это была крошечная серебряная шкатулка филигранной работы с ключом, с небольшой золотой обезьянкой, присевшей на крышке. Эту шкатулку Джахан купил у серебряных дел мастера в Трапезунде. Танзу повернула ключ, обезьянка стала вращаться с мелодичным звуком. Девочка восхищенно взвизгнула и убежала играть в детскую.

Некоторое время спустя, когда все подарки были розданы и сестры разошлись по своим комнатам, Джахан воспользовался возможностью поговорить с матерью наедине.

— Как папа? Он на фабрике?

Она покачала головой:

— Ему нездоровится. Он полагает, что должен ходить с утра в министерство, а на фабрику после обеда, но это сильно утомляет его. Фабрика может работать и без него.

— А что говорят врачи? Он лечится?

— Нет! — Мать попыталась улыбнуться. — Они ничего не могут сделать. Ты заметишь большие перемены. Он едва ходит, сильно задыхается, однако все еще курит!

— Он никогда не бросит, maman. Даже если захочет. Кстати, о ком это недавно говорила Танзу? Кто тот посетитель, о котором она упоминала?

Его мать довольно долго поудобнее усаживалась в кресле.

— Я собиралась поговорить об этом позже, ну да ладно. Как тебе известно, Дилар вскоре выйдет замуж за Армана. И, поскольку ты намного старше и должен уже быть женатым к настоящему времени, твой отец и я действовали от твоего имени.

— Действовали?

— Мы делали запросы. Подходящую девушку не так просто найти, но, конечно, мы не приняли бы решения без тебя.

— Ты говоришь о… жене?

— О возможной жене, да!

Джахан не собирался так сразу рассказывать об Ануш, но, похоже, его к этому принуждали обстоятельства. Прежде чем он успел что-то сказать, раздался звук шагов по мраморному полу, куда более медленных, чем год назад. Открылась входная дверь.

— Джахан…

Его отец стоял в дверях в наброшенной на плечи куртке.

— Мелике сказала, что ты вернулся, и вот я нашел тебя, как обычно, здесь, с матерью.

— Папа!

Поднимаясь, чтобы пожать руку отца, Джахан пытался не показать, насколько он шокирован. Он помнил отца совсем другим.

Отец опирался о дверной косяк как человек вдвое старше него, он похудел и даже стал меньше ростом. Одежда на нем болталась, кожа на лице обвисла, волосы истончились. Его глаза запали, белки были окрашены в желтый цвет, вокруг глаз залегли глубокие морщины.

— Пойдем посидим, пока твоя мать переоденется к ужину.

Джахан последовал за ним на балкон, соединяющий родительские спальни, пытаясь уловить сложный аромат, который он всегда ассоциировал с отцом.

Смесь извести, вайды и фосфорной кислоты раньше использовалась на кожевенной фабрике для дубления кожи. Это была самая большая кожевенная фабрика в Константинополе. Основное производство занимало площадь в три гектара в Бейкозе, на анатолийской стороне, а фабрика по изготовлению кожаных изделий располагалась в европейской части Стамбула.

Этот бизнес был основан прадедом Джахана, неграмотным крестьянином из Ада Базара, который начинал как собиратель экскрементов и кожевник.

Он построил кожевенную фабрику Орфалеа и стал ведущим производителем перчаток, седел, обуви, нагрудных патронташей и пулеметных лент, и продавал все это не только в Империи, но и в Греции, Америке, Персии и Египте. Дело процветало на протяжении двух поколений, и были большие надежды на третье, но отец Джахана выбрал другую карьеру.

Олкей Орфалеа стал военным и получал звание за званием с впечатляющей быстротой. Он, казалось, был рожден для ратных подвигов, но его подвело плохое здоровье. Застойные явления в легких сделали его инвалидом, не способным нормально дышать; его карьера медленно сошла на нет. И наконец он обнаружил, что уже вышел из игры.

Госпожа Орфалеа утешала мужа тем, что у него есть фабрика и он еще способен защищать интересы семьи, но, несмотря на то что Олкей Орфалеа был успешным бизнесменом, сердце его никогда не лежало к этому делу.

— Ты изменился, — сказал отец, как только они сели.

Он открыл коробку для сигар, лежавшую на столике около его стула, и раскурил одну из тонких сигар, к которым всегда был неравнодушен.

— Ты выглядишь старше. Я уверен, что твоя мать отметила это.

— Она решила, что я похудел.

— Если это возможно. У меня-то есть оправдание.

Отец закашлялся, плечи его затряслись, а дым выходил из носа и рта. Спазм прошел, а манильская сигара все дымилась у него в руке.

— До меня дошли слухи, что у тебя неприятности.

В здании напротив темноволосая женщина открыла ставни, чтобы впустить в комнату прохладный воздух.

— Прости, папа, что ты сказал?

— Я сказал, что ты не смог завоевать любовь своего начальства.

— Оно меня также не впечатлило.

— Это не игра, Джахан! Это серьезное дело!

— Я пытался привлечь внимание армейского начальства к событию, свидетелем которого стал. К событию, которое меня потрясло.

— Следовало держать свои чувства при себе! Идет война, Империя в сложном положении! У министерства есть более важные дела, чем притеснения армян.

— Это было не притеснение, а жестокое нападение на юную девушку!

— Ты считаешь, это худшее, что может случиться во время войны? Погибают тысячи мужчин, а ты переживаешь из-за какой-то девчонки?

— Они вырезали ей язык!

— Они могли покромсать ее на кусочки, но это не твоя забота! Ты солдат, Джахан! Капитан. Твоя задача — руководить солдатами и выполнять приказы, а не ныть, как женщина. То, как ты проявишь себя на этой войне, отразится на всей твоей карьере!

— Я не хочу делать карьеру в армии, папа! И никогда не хотел!

— Чего ты хочешь и что тебе нужно — это совсем разные вещи.

— Ты имеешь в виду, чего ты хочешь!

Олкей Орфалеа шумно дышал через рот, и, когда он повернулся посмотреть на сына, Джахан отшатнулся. Болезнь, медленно пожиравшая его легкие, иссушила в нем человечность, сделала его черствым, загрубевшим, как недубленая кожа.

— Значит, Джахан, ты предпочитаешь работать на фабрике?

— Конечно нет.

— Я уверен, из тебя получился бы прекрасный сапожник!

— Папа…

— Армии нужны сапоги! Как еще ты можешь помочь Империи?

Все те же аргументы, все те же разглагольствования.

В доме напротив женщина отошла от окна, открытые ставни болтались туда-сюда.

За спиной колыхались тени, доносились слабые звуки фортепиано — этажом ниже Дилар и Мелике занимались музыкой.

— Армяне — несчастные люди, — продолжал отец, — они заслуживают сочувствия и помощи, но они не та порода людей, с которыми следует иметь дело.

— Вот в чем моя проблема! — улыбнулся Джахан, поворачиваясь к отцу. — Я уже имею дело! Я ведь собираюсь жениться на армянке, как только смогу получить увольнительную или отпуск!

— Что за вздор ты несешь?

— Скоро одна из этих несчастных людей станет твоей невесткой!

— Ты решил так пошутить?

— Я женюсь, папа. Что в этом такого?

— Ты ставишь крест на своей карьере!

— Это не имеет никакого отношения к карьере!

— На армянской крестьянке!

— Было бы лучше, особенно при maman, не говорить в таком тоне о моей будущей жене! — Джахан встал и посмотрел на отца.

Тот явно нервничал, его губы побелели и были крепко сжаты.

— Мне жаль тебя, папа, правда, жаль.

— Сядь, Джахан.

— Передай maman, что я не останусь на ужин.

— Джахан!

Капитан обернулся.

— Тебе очень повезло в жизни. У тебя есть родители, заботящиеся о тебе, и три сестры, которые тебе очень преданы. Прежде чем что-то сделать, вспомни о том, что в этом городе плохо относятся к сиротам.