Парень был раздет до талии и, копая, сильно потел. На его руках вздулись пузыри от негашеной извести, и пройдет несколько дней, прежде чем он сможет без содрогания взяться за приклад.

Очистка уборных в казармах была обязанностью разнорабочих, но это изнурительное грязное занятие нередко использовалось в качестве наказания.

Джахан понаблюдал за тем, как провинившийся вычищает яму, прежде чем отвернулся от невыносимого зловония и роя черных мух над ямой. Ему было жаль, что с этим парнем он вышел из себя. Обычно он не обращал внимания на небольшие нарушения установленного порядка, и наказание скорее было связано с его раздражительностью и плохим настроением из-за ссоры с отцом.

Бравада уже покинула его, как и предполагал Олкей Орфалеа. Они знали друг друга очень хорошо. Джахану было прекрасно известно, как далеко мог зайти отец и что тот не угрожает попусту. Совершенно немыслимо лишиться дома, общества матери и сестер, но какой у него выбор? Больше никогда не видеть Ануш?

Потеря семьи станет незаживающей раной, но, если бы у него был выбор, только одно решение он мог бы принять.

— Капитан Орфалеа, сэр… — окликнул его помощник, вышедший из казармы. — К вам посетитель, капитан.

— Кто?

— Дама.

Мадам Орфалеа пила чай, сидя в приемной казармы.

— Тебе нужно помыться, — сказала она, отстраняясь после того, как сын поцеловал ее. — И как можно скорее!

— Дай мне несколько минут, — попросил Джахан и ушел мыться.

Вернувшись, он увидел, что помощник смотрит на его мать через открытую дверь казармы.

— Спасибо, Рефик, можете идти. Что ты здесь делаешь, maman?

— Я вышла прогуляться и надеюсь, ты проводишь меня домой.

Они вышли из казармы и под руку двинулись через Ускюдар, мимо Сарайбурну, который, по сути, разделял мусульманскую часть Константинополя и «город неверных».

Два немецких военных корабля — «Гебен» и «Бреслау» — были пришвартованы в южной части моста и затмевали все мореходные компании и банки, разместившиеся на той стороне залива Золотой Рог.

Спасаясь от британских военных кораблей, немецкие крейсеры нашли приют в порту Империи после объявления войны.

У Джахана было много друзей среди немцев, его отец способствовал прибытию на берега Босфора германской военной миссии, но он негодовал по поводу вовлечения Империи в войну, которую не она начала.

Джахана возмущала приостановка учебного процесса и то, что теперь ресурсы использовались не на новые разработки. Он видел в этом возвращение к необоснованному поощрению неподготовленных офицеров и использованию неопытных немецких солдат, получающих большую зарплату, в то время как оттоманским пехотинцам платили очень мало, да и то раз в пять-шесть месяцев.

— Так легко забыть, что идет война, — заметила его мать, когда они подходили к Галата. — До меня дошли слухи, что в Дарданеллах стоят британские подводные лодки, ожидающие возможности обстрелять наши корабли.

— Исход войны решится в Дарданеллах. Все силы будут брошены туда в ближайшее время.

Мадам Орфалеа вздрогнула и крепче сжала руку сына. Они шли по знакомым улицам Галата, мимо театров, кондитерских, баров и оперного театра.

Недалеко от Гран Рю мадам Орфалеа настояла на продолжении прогулки, и они пошли дальше, взбираясь по узким улочкам Пера по направлению к площади Таксим и дальше к Галатской башне. Взобравшись наверх, они остановились, любуясь видом.

— На солнце так жарко! Давай немного посидим в тени.

Они зашли в маленькое кафе, откуда открывался вид на город и торговые суда, плывущие по Босфору.

— Твоя сестра была сегодня сильно взволнована.

— Которая?

— Конечно Дилар! Она беспокоится, что Франция объявит войну Турции.

— Арман?

— Да, бедный Арман. Одно дело — воевать за свою родину, совсем другое — против страны будущей жены.

— Она хочет отложить свадьбу?

— Наоборот, хочет, чтобы она состоялась как можно скорее. Они планируют переехать в Париж, как только им выдадут разрешения на выезд.

Пришел официант и поставил на стол две крошечные чашечки с кофе и тарелочку с горкой печенья.

— Твой отец расстроен. Его злит то, что он не может воевать.

Джахан глотнул кофе, чувствуя, что мать не отрывает от него взгляда.

— Он рассказал мне о вашем разговоре.

— Правда?

— Он упомянул твою… подругу.

С порта подул сильный ветер; задирая углы скатерти, он опрокинул сахарницу. Они подождали, пока подбежавший официант закрепил скатерть зажимами и поставил новую сахарницу.

— Девушка, — начала мать, — твой отец сказал, что она…

— Армянка.

— И ты привез ее сюда? В Константинополь?

— Она по-прежнему в Трапезунде.

— Но ты собираешься привезти ее сюда?

— Да, как только смогу это организовать.

Издалека донесся гудок корабля, зонтик женщины, сидящей за соседним столиком, пролетел мимо них. Мадам Орфалеа со щелчком закрыла свой зонтик и положила его возле ног. Джахан наблюдал за ней, понимая, что это только начало.

— Джахан, — продолжила она, наклонившись к нему и накрыв его руку своей, — écoutes! Твой отец — человек гордый. Гордость — это все в этой стране! Когда ты угрожал… когда говорил, что можешь оставить военную службу, чтобы жениться на этой девочке, у него перед глазами все померкло, он уже не понимал, во что верить, ради чего он так тяжело трудился. Эта война не продлится вечно. К концу этого года она закончится, ну, может быть, затянется еще на год. Я понимаю, как это бывает… Ты влюбился. Это естественно в твоем возрасте. Я знаю, сейчас для тебя только это имеет значение, но прошу тебя, умоляю… ради меня, Джахан, не предпринимай ничего сейчас. Если ты спровоцируешь отца, он совершит поступок, о котором впоследствии пожалеет, но уже ничего нельзя будет вернуть. А при его состоянии здоровья… — Она покачала головой, глаза ее неестественно блестели. — Я даю тебе слово, Джахан, когда будет подходящий момент, я поговорю с ним. Я знаю, как с ним обращаться. Je t’en pris, Джахан. Я прошу, сделай это ради меня.

Джахан посмотрел вниз на множество остроконечных и плоских крыш, лес мачт в заливе и перевел взгляд на железные бока огромных немецких военных кораблей. За заливом Золотой Рог виднелись мечети, минареты и башни ветрогенераторов мусульманской части города.

Мать наблюдала за ним, ожидая ответа, но разве он мог ждать? Разве мог он лишить Ануш шанса стать счастливой? Но, если он поступит так, как просит мать, у него будет союзник в сражении с отцом, а она — единственный человек, способный ходатайствовать перед ним.

Джахану оставалось лишь надеяться, что влияния доктора Стюарта будет достаточно, чтобы уберечь Ануш от бед, а требования, предъявляемые войной, будут отвлекать Ожана от развлечений.

— Хорошо, maman! Я сделаю, как ты просишь. Но не думай, что я буду ждать долго.