Год спустя

Ребенок заснул на руках Ануш, головка девочки тяжело опустилась на согнутый локоть маминой руки. Ее прекрасные крошечные губки были приоткрыты, она негромко посапывала во сне. Сквозь свободную хлопковую рубашку на груди ребенка просвечивалось родимое пятно.

Ануш коснулась его пальцем. Оно было в форме тюльпана, розовое, идеальной формы.

Когда Гохар увидела его, то нахмурилась и пробормотала заклинание, чтобы снять сглаз. Ануш нравилось это родимое пятно, как, впрочем, и все в малышке.

Образ Джахана был запечатлен в чертах ребенка: в длинных ресницах, карих глазах и прекрасных шелковистых темных волосах. Было больно видеть, что они так похожи.

Девушка пыталась не думать о Джахане, но каждый раз, глядя на свою дочь, она видела его. Ануш наклонилась, чтобы поцеловать ребенка, а потом положить его в колыбель, которую подарили Стюарты.

Беременность была долгим и пугающим отрезком времени. Столько перемен… Столько лжи…

В тот день на пляже она взяла Хусика за руку и повела его в лес. О том, что произошло там, она пыталась забыть, но несколько недель спустя, когда она объявила, что беременна, он воспринял эту новость спокойно. Сообщить об этом его отцу — совсем другое дело. Тот назвал Ануш дьявольским отродьем и проклял ее, но через несколько дней одумался и согласился, чтобы она вышла замуж за его сына.

Подруги Ануш, узнав эту новость, ужаснулись. Саси разрыдалась, Парзик сначала отказывалась в это верить. Ануш сказала, что делает это из-за долга ее семьи Казбеку и ради матери и бабушки. Парзик знала, что она лжет, но Ануш не могла сказать ей, что у нее был любовник турок, османский военный, и что он отец ребенка.

На протяжении долгих месяцев беременности Ануш одолевали мрачные мысли. А что, если она не сможет полюбить этого ребенка? А что, если она не будет питать к нему никаких чувств, как Хандут не питала чувств к ней?

Девушка переживала, что это качество ее матери все это время было спрятано в ней глубоко внутри, но в тот момент, когда акушерка положила Лале ей в руки, она почувствовала только любовь к своему ребенку и больше ничего.

Друзья пришли благословить ребенка и поздравить Ануш. Саси сшила одежду для новорожденной. Парзик, которая потеряла первого ребенка, была снова беременна, она держала Лале на руках и говорила Ануш, как же ей повезло.

Хават пришла с матерью и одарила всех одной из своих редких и душераздирающих улыбок.

Пока Ануш была в роддоме, подруги часто виделись, но, когда она вернулась в дом Казбека, встречам пришел конец.

Свекор Ануш любил чистую одежду и хорошо начищенные ботинки, но дом был полон его собственной скверны. Он трещал четками, как тюремщик, и орал молитвы, как полоумный. Будучи очень сильным, он преклонялся лишь перед силой, намного превосходящей его собственную. Его манера поведения не свидетельствовала о страхе перед Богом, лишь о желании вызывать его у других.

Поскольку Ануш боялась его, всеми способами она пыталась заслужить расположение свекра. Она вымыла и вычистила дом так, что он засиял.

Она убедила Хусика починить ставни, чтобы они вновь открывались и можно было проветрить дом и избавиться от запаха мужского пота.

С помощью Гохар она засадила небольшой огород, в том числе и картошкой. Овощи здесь росли, еще когда была жива мать Хусика.

Казбек постоянно был ею недоволен, и чем больше она старалась, тем больше он выходил из себя. Ему нравилось падать на колени и громко молиться о том, чтобы Господь простил ее за лень и греховные помыслы, и он вынуждал ее опускаться рядом на колени на только что вымытый ею пол.

А тут еще и Хусик! Ее муж был столь же странным, как и его отец, но без преступных наклонностей. Ануш пыталась не сравнивать мужа с Джаханом, но ей требовалось все ее мужество, чтобы не отшатнуться от него. Она считала, что он будет использовать ее лишь на кровати, где его взгляд пригвождал ее к матрасу, а грубые руки исследовали ее тело, будто он был слепым. Муж затаскивал ее в спальню, которую они делили с ребенком, не обращая никакого внимания на крики Лале или на то, что его отец был за стеной. Ничто не могло помешать ему удовлетворять свои потребности.

Он был одержимым человеком, и тем не менее она не могла заставить себя ненавидеть его. Когда муж держал Лале на руках, это было такое трогательное зрелище! Это он предложил назвать ее так — ее имя означало «тюльпан».

После рождения малышки Ануш плакала горючими слезами, когда увидела отметину на груди ребенка, но именно Хусик убедил ее, что это красиво.

Она была благодарна ему и, кроме всего прочего, ценила доброе отношение мужа к ее бабушке.

Именно об этом напоминала себе Ануш, когда его толстые пальцы торопливо расстегивали ее платье, и когда он больно сжимал ей грудь, достигнув пика наслаждения, и когда он лежал опустошенный около нее, а она пыталась побороть слезы и стыд.

Вне дома тоже было неспокойно. Набеги на фермы и перестрелки стали обычным делом. Каждую неделю кого-то вешали на площади, как Мислава Акиняна.

Деревенские жители прятали своих женщин, но не было никакой защиты от Ожана и его людей. Армянские девушки принадлежали им, впрочем, как и все остальные. Было облегчением для всех, когда Ожан уезжал в город, и мучением — когда он возвращался.

Стюарты делали все что могли для местных жителей, но супа, который они раздавали, было уже недостаточно. Люди покидали дома, просили милостыню, некоторые пытали счастья в городе, где жилось не лучше.

Таланяны и Шатияны, с которыми теперь жили Вардан и Парзик, едва сводили концы с концами.

После рождения дочери Ануш нанесла визит семья Стюартов, они подарили колыбель для малышки. Милли, прикоснувшись к родимому пятну девочки, сказала, что отметина в виде тюльпана обязательно принесет удачу и ребенок будет счастлив.

Ануш чувствовала себя в доме Казбека как в тюрьме. Ее навещали лишь госпожа Стюарт и Манон, и девушка жила предвкушением этих визитов.

Казбеку не нравилось, когда в дом приходили посторонние, в присутствии женщин он становился еще более необузданным и грубым. Он никогда не выходил из комнаты, так что ни Ануш, ни ее гости не могли говорить свободно. В конце концов Казбек запретил любые посещения. Сначала госпожа Стюарт игнорировала запрет, но этот крепкий и долговязый мужчина с желтыми глазами пугал жену доктора.

Медсестра Манон приходила к дому и свистом вызывала Ануш. Это было лучше, чем не видеть никого, но все изменилось после визита доктора Троубриджа.

Ануш видела из окна, как он подъезжает к дороге, ведущей к дому. Завидев Казбека, ведущего скот с водопоя, доктор спешился и направился к нему.

Разговаривали они вначале тихо, но вскоре Казбек уже орал и размахивал палкой.

— Ты не понимаешь, кому угрожаешь! — кричал он.

После этого жизнь Ануш стала еще невыносимее. Казбек обвинял Ануш в том, что она спала с англичанином, и заявил Хусику, что его жена — шлюха.

И опять Казбек принудил ее стать на колени и молиться, а Хусик при этом смотрел в другую сторону.

Однажды пришел доктор Стюарт, и, к удивлению Ануш, Казбек впустил его в дом.

Доктор осмотрел ребенка и предложил Ануш снова работать в больнице.

— Приноси Лале с собой, — сказал он. — Ты должна выйти на работу, и мы будем счастливы видеть вас обеих.

Но Казбек и слышать ничего не хотел об этом, и какие бы аргументы ни приводил доктор Стюарт, они не могли переубедить свекра.

***

Малышка продолжала спокойно спать, когда Ануш встала. В животе урчало от голода. В лесу рос дикий чеснок; несколько картофелин и рис — и у нее получится отличный плов.

Ануш вспомнила о блюде, которое готовила ее бабушка, — хаше, мясном бульоне, подаваемом с чесноком и лавашем. Это была самая вкусная еда, какую только можно вообразить, но уже давно ни у кого не было мяса, чтобы приготовить это блюдо.

Выйдя на цыпочках из дома, Ануш направилась в лес. Узенькая тропинка вела мимо зарослей иссопа к месту, где рос чеснок.

Кроны деревьев были густыми и не пропускали яркий солнечный свет, но она различила впереди белые цветы чеснока.

Треснула ветка, потом еще одна, и раздались голоса. Ануш огляделась в поисках места, где можно было спрятаться, и зашла за деревья, упавшие друг на друга.

— Что значит — ничего нет? — произнес хриплый голос. — За что мы тебе платим?

— Люди нервничают, — отозвался второй голос.

Голос, который Ануш знала очень хорошо.

— Они осторожны. Никто ничего не говорит. Особенно после того, как повесили Акиняна и остальных.

— Акиняна повесили благодаря тебе!

— Я не думал, что вы его повесите, так, припугнете как следует.

— Послушай меня, ты, бесполезный кусок дерьма! С той самой минуты, как ты назвал нам его имя, ты знал: ему конец! Поэтому прибереги свои крокодильи слезы для священника!

Казбек нервно засмеялся:

— Да, да, конечно, поделом ему. Просто из-за этого люди нервничают.

Было слышно чирканье спичкой, а потом звук втягиваемого в легкие дыма.

Ануш рискнула выглянуть из своего укрытия и увидела спину жандарма.

— Так и должно быть. Грядут большие перемены.

— Что вы имеете в виду? Какие перемены, эфенди?

— Вскоре узнаешь!

Вдавив в землю спичку носком ботинка, жандарм наставил палец на Казбека:

— Лучше, если в следующий раз тебе будет что рассказать. Если, конечно, ты не хочешь раскачиваться на виселице, как тот старик.

***

Жара, похоже, достигла пика. Ануш распахнула все окна, но было такое ощущение, что в доме нечем дышать. Лале явно чувствовала перемену погоды. Весь день она была беспокойной, плакала у мамы на руках и наконец заснула в изнеможении.

После происшествия в лесу каждый раз, когда Казбек входил в комнату, Ануш дергалась.

Его глаза неотступно следовали за ней, а четки, казалось, отсчитывали количество ее последних вздохов.

Ануш старалась держаться от него подальше, стать невидимой, но от него негде было спрятаться. Хусик явно ничего не замечал. Он дни напролет занимался своими ловушками в лесу и смеялся, когда жена выражала желание пойти с ним.

— Нет, Ануш! Не туда!

Лаваш, который она достала из тандыра, расположенного во дворе, охлаждался на столе. Он был слишком горячий, чтобы разламывать его руками, поэтому она принесла нож, чтобы нарезать.

В доме матери Гохар пекла лаваши каждое утро, раскатывала тесто, а потом подбрасывала его. Под собственным весом тесто постепенно истончалось, превращаясь в большой прекрасный лист, готовый к выпечке.

Ануш любила наблюдать за тем, как Гохар печет лаваши, ей недоставало этого размеренного ритма и спокойствия, с которыми ассоциировалась выпечка хлеба. Хандут тоже пекла лаваши, но не так, она нетерпеливо хлопками разбивала тесто с громким стуком о кухонный стол.

Хандут пришла лишь раз после рождения Лале. Она держала внучку на руках с такой нежностью, что Ануш пришлось отвернуться, чтобы не расплакаться.

Гохар не сказала ни слова. Она вышла из дома и копалась в огороде, пока не настало время уходить. Хандут больше не приходила.

Ануш положила нож для хлеба на стол. Через окно была видна длинная дорога, идущая вдоль леса, и ей показалось, что вдалеке она увидела бабушку, узнала ее медленную, шаркающую походку.

Но там никого не было, только на ветру раскачивались ветки деревьев.

Стюарты попросили Гохар присматривать за их детьми, Лотти все время болела, и госпожа Стюарт была занята младенцем. «Ну, бабушка хотя бы отдохнет от Хандут», — подумала Ануш.

Она расстегнула верхние пуговицы сорочки и обмахивалась платком. Волосы были собраны на затылке и стянуты косынкой, но ей все равно казалось, что она вот-вот растает. Пот, струясь по шее, стекал на грудь. Внезапно в комнате потемнело. В дверях стоял Казбек, наблюдая за ней.

Яркий солнечный свет образовал ореол вокруг его головы. Не отрывая от нее взгляда, он закрыл дверь. Четки в руках тихо постукивали.

— Вы ищете Хусика? — Ее голос прозвучал слабо в душной комнате. — Он должен скоро вернуться.

— Я не ищу Хусика, — сказал он, положив четки в карман. — Я послал его в деревню. С поручением. — Он стоял посередине комнаты, уставившись на маленькое боковое окно. — Прикройся!

Пуговицы сорочки казались слишком большими для петелек, она с трудом их просовывала.

Круги от молока остались на тонкой хлопковой ткани.

— Думаешь меня провести, Ануш? Думаешь, я не понимаю, чего ты добиваешься, когда вот так красуешься передо мной?

— Нет, нет, Казбек! Я кормила Лале!

— Я не вижу ребенка.

— Она в колыбели, спит.

— Блуд — это грех, Ануш.

Вдруг Лале заплакала, но сразу затихла, потом заплакала еще сильнее, и Ануш пошла к ней, но Казбек схватил ее за руку. Его пальцы впились в кожу.

— Я разве сказал, что ты можешь идти?

— Лале плачет.

— И пусть плачет.

— Я ей нужна.

— Ты знаешь о нуждах всех, не так ли? — Голос его понизился до шепота.

Она видела его сероватую слюну и почувствовала, как все внутри сжалось, когда он толкнул ее к столу. Она ударилась о край стола.

— Как ты думаешь, Ануш, что проносится в моей голове, когда я слышу, как ты и мой сын возитесь в соседней комнате? Ты считаешь, я молюсь? Так ты думаешь?

Она уже почти лежала на столе и боролась с желанием отвернуться от его горячего, подозрительно прерывистого дыхания.

— Ты ошибаешься. Я грешил, Ануш! Я удовлетворял себя. И кто осудит меня за это?

Страх кислотой начал жечь ее изнутри. Ануш попыталась вывернуться, но он был силен и крепко прижимал ее к столу.

— Меня принудили к этому! Ты, Ануш, принудила! Но есть только один способ бороться с твоей греховностью. Огонь выжжем огнем! — Его рука метнулась к штанам. — Огонь огнем и меч мечом!

— Нет! — Она вцепилась ногтями в его лицо и руку.

— Шлюха!

Он прижал ее голову к столу так, что на мгновение все померкло у девушки перед глазами. Когда она пришла в себя, мужчина склонился над ней, ей было трудно дышать — одной рукой он изо всех сил сжимал ее горло.

— Как ты думаешь, почему я разрешил Хусику жениться на тебе? Чтобы сделать сына счастливым? Так ты думала?

Кровь прилила к ее лицу, все перед ней расплывалось.

— Я позволил ему жениться на тебе, чтобы я мог делать это!

— Хусик!

— Хусик? — Казбек засмеялся, спуская штаны свободной рукой. — Хусик за несколько километров отсюда. Сейчас… — Он навалился на нее всем своим весом, и перед глазами Ануш заплясали звездочки. — Если ты не хочешь, чтобы твой ребенок остался без матери, раздвинь ноги!

Он отпустил шею, она перевела дыхание, но не могла бороться с ним. У нее не было сил. Слезы стекали по щекам в уши.

Руки ее были заведены за голову, и что-то холодное коснулось ладони. Нож! Она схватила его и вонзила Казбеку в плечо. Раздался дикий рев, и он сполз с нее. Ноги у Ануш подкашивались, когда она встала, но ей удалось отскочить от него — обеими руками он держался за нож, вошедший в плоть, а потом швырнул его на стол.

— Не подходи ко мне! Стой на месте, или я убью тебя! — крикнула она.

Обходя присевшего, истекающего кровью мужчину, она рискнула посмотреть на дверь и заколебалась. Она не могла уйти без Лале, но Казбек был снова на ногах и направлялся к ней.

— Не подходи! Я не шучу!

— Следовало вонзить его мне в глаз, Ануш. — Он зажал рукой рану, но кровь сочилась сквозь пальцы. — Надо было сделать все как следует, так, как я сделаю сейчас!

Он попытался ее схватить, но девушка отскочила к столу. Мужчина качался как пьяный, однако целенаправленно двигался к ней.

— Не подходи! — Она снова схватила нож и махнула им в его сторону. — Не подходи, или я всем расскажу, что ты предатель!

Казбек застыл, будто в него вонзили металлический прут, пригвоздив его к полу.

— Именно так! Мне известен твой секрет. Все твои грязные делишки! — Ее голос дрожал, но страх, затаившийся в его глазах, придавал ей сил. — Как ты думаешь, много ли людей захочет узнать имя человека, который предал своих, доносит на них туркам? Например, Вардан Акинян?

Лале снова заплакала.

— Мне доставит огромное удовольствие рассказать им об этом, Казбек! И я клянусь, если ты еще раз приблизишься ко мне или к моей дочери, о тебе узнает каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в деревне! Узнают, кто ты есть на самом деле!

Они стояли, оба тяжело дыша, сверля друг друга взглядами. У него было такое лицо, что Ануш решила: свекор убьет ее прямо сейчас. Но мужчина отступил, открыл дверь и вышел.

***

От берега Ануш двинулась по направлению к ореховому лесу. Вдоль реки росли деревья, тропинка, идущая вдоль берега, вела к лесу и дому Казбека.

Идти вдоль дороги было легче, но там было меньше тени, а значит, небезопасно. Лале пошевелилась, лежа в перевязи, и прижалась щекой к груди матери.

С момента нападения Казбека прошла неделя. Ануш старалась проводить как можно больше времени на воздухе. Несколько дней Казбек держался от нее подальше, исчезал куда-то с самого утра или запирался в своей комнате. К Хусику отец относился, как и прежде, жестоко, насмехался над ним и поручал самую грязную работу, но Ануш он не говорил ни слова. Девушка начала вновь уходить далеко от дома, навещала бабушку и друзей, ходила в гости к Стюартам. Казбек никак не реагировал на это. Больше для нее не существовало никаких запретов. Жизнь в одном доме с Казбеком и сейчас не была легкой, но, определенно, изменилась в лучшую сторону.

Ануш иногда ходила в деревню, но, как и большинство жителей, старалась обходить центр. Вардан Акинян так и не вернулся из Трапезунда, где он работал в казармах. Жандармы утверждали, что им ничего о нем не известно, доктору Стюарту также не удалось ничего узнать, хотя он направлял запросы во все инстанции. Вардан не мог исчезнуть, не предупредив беременную жену, но повсюду шныряли солдаты, хватая всех подряд, старых и молодых, турок и армян, и отправляли их на фронт. Это было слабое утешение для Парзик, но все могло быть намного хуже.

Как так получилось, недоумевала Ануш, что Хусик избежал воинской повинности? Он не отличался умом, зато был здоровым и сильным. Наверняка это устроил Казбек, скрытный, неразговорчивый Казбек, чья земля осталась нетронутой и у которого всегда было вдоволь еды.

Дьявол вознаграждает своих пособников, говорила Гохар. Возможно, сейчас дом Казбека — лучшее убежище для Ануш и ее дочери.

Вдруг что-то капнуло ей на лицо. Она удивилась и смахнула жидкость. Ануш посмотрела вверх.

На дереве висело тело. Ярко начищенные ботинки Казбека едва виднелись из-под штанов, которыми были связаны его лодыжки. Ручейки темно-красной крови уже засохли на черных волосатых ногах. В паху не было гениталий, лишь слипшиеся волосы и ошметки кожи. Рубашка, распахнутая на груди, тоже вся была залита кровью.

Черные четки впились в кожу запястий, руки были связаны за спиной. Лицо было желтого цвета и покрыто пятнами.

Ануш заметила надпись на его груди.

Грубо вырезанные буквы были залиты кровью, Ануш понадобилось некоторое время, чтобы их разобрать. Там было написано лишь одно слово: «Предатель».