Когда Ануш добралась до дома, Лале спала. Она перенесла ребенка в комнату в задней части дома, где было прохладнее.
Зайдя в спальню, девушка стала выдвигать ящики комода, один за другим, и все вещи перекладывать в мешок.
В кухне она открыла все шкафы, беспорядочно выгружая их содержимое на стол. Две серебряных столовых ложки, которые Гохар подарила на свадьбу, были по-прежнему завернуты в голубую ткань. Баклажка из тыквы была наполнена водой. Кусок соленой свинины, завернутый в марлю. Нож. Хлеб. Немного риса. Горсть семян, принесенных Гохар. Лезвие для бритья, принадлежавшее ее отцу. Локон волос Лале. На столе уже не осталось свободного места, слезы капали на растущую груду.
Военный, которого она встретила сегодня, не был Джаханом. Это был незнакомец, орудие в руках правительства, турок, вмешивающийся в чужую жизнь. Вытирая слезы, она пошла к двери комнаты Казбека и открыла ее. Было темно, отсюда еще не выветрился крепкий мужской запах.
Кровать, стол и стул едва можно было различить в тусклом свете, который просачивался сквозь неплотно закрытые ставни.
Она споткнулась о железный брусок, и в воздух поднялась пыль. Из маленького очага на пол высыпался потемневший пепел, но в целом комната была опрятной.
От запаха Казбека у нее скрутило живот. Напротив двери стояла кровать с высокой, до середины стены, дубовой спинкой, напоминающей надгробный камень.
Свекор несколько раз заставлял ее убирать здесь, и она заметила, что кровать иногда немного отодвигали — на деревянном полу остались царапины.
Девушка обеими руками попыталась отодвинуть кровать, но та не поддавалась — изголовье было слишком тяжелым. Сев на корточки, Ануш уперлась в край кровати спиной и снова попыталась ее сдвинуть, потом еще раз. Наконец у нее получилось — кровать сдвинулась на несколько сантиметров. Она напряглась снова, и кровать отъехала от стены, оставив царапины на полу. Этого было достаточно, чтобы можно было заглянуть за нее. Ануш стала на колени и посмотрела на стену за изголовьем. Деревянные планки были прибиты гвоздями и казались абсолютно целыми.
Наверное, она ошиблась. Она была так уверена, что тайник именно здесь!
Только одна доска, напротив верхней части изголовья, отличалась от других, она не была прибита гвоздями, а подогнана так, что плотно входила между соседними досками.
Кончиками пальцев она начала ощупывать все доски, спускаясь до самого пола. Вдруг что-то укололо ей палец, она ухватила это и вытащила на свет — это был конский волос. Их прокладывают между стенами для утепления. Он должен был откуда-то вылезти. Ануш еще раз провела рукой по доскам и остановилась, когда нащупала выемку размером с большой палец в последней доске. Когда Ануш нажала на выемку, доска отскочила, и она нашла то, что искала. Кожаный мешочек с кровавыми деньгами Казбека.
— Что ты делаешь?!
Ануш подпрыгнула от неожиданности.
— Я говорил тебе, никогда сюда не заходи!
— Хусик… ты испугал меня.
— Где ты это взяла? Отдай мне! — Он вырвал мешочек из ее рук. — Так вот где он его прятал! Надо было раньше поручить тебе найти его. — Хусик окинул взглядом комнату отца. — Закрой плотнее ставни.
Ануш так и сделала, и комната погрузилась в темноту.
— Нам нужно уходить, Хусик, — сказала она, идя вслед за мужем. — Нам всем нужно бежать!
Хусик отодвинул стул и сел за стол. Он смотрел на лежащую перед ним гору вещей, и наконец взгляд остановился на куске свинины. Взяв его, он развернул ткань и ножом для кожи стал нарезать тонкие, как папиросная бумага, кусочки.
— Хусик, людей выгоняют из домов. Армян. Нам нужно уходить. Если нам удастся добраться до Батуми, мы сможем остановиться у родственников Гохар. Там мы будем в безопасности.
Мужчина медленно жевал, глядя на жену. У него было то же выражение лица, какое напугало ее сегодня в спальне, а еще когда-то в стойле и в лесу.
— Послушай меня, у нас нет времени! Мне сказал… один солдат, что они будут выводить армян из деревни. Нам нужно уходить, Хусик, сейчас!
— Это был случайно не тот солдат, с которым ты блудила в разрушенной церкви? — Доски пола заскрипели, когда он откинулся на спинку стула. — Ты действительно думала, что я не знаю? О тебе и турке? Я все о тебе знаю, Ануш! — Он подцепил кусочек мяса ножом и протянул ей. — Нет? Не хочешь? А ведь вкусно! Сядь, ты что-то побледнела.
Ануш схватилась за спинку стоявшего поблизости стула.
— Я был там практически каждый раз, когда ты его имела. Я помню, какие звуки ты издавала. Только дурак мог взять в жены шлюху с чужим ребенком, но за такую глупость можно получить награду. И я получил ее, моя награда — это ты!
Хусик отодвинул свинину и вытер руки о штаны.
— Со мной ты ни разу не издавала таких звуков. Может, сейчас попробуем, а, как думаешь?
Он встал и подошел к жене.
— Что скажешь? Покричишь так для меня?
— Пожалуйста, Хусик! — взмолилась она, положив руку на грудь супруга. — Я догадываюсь, что ты думаешь обо мне, но…
Он засмеялся, а в дальней комнате захныкал ребенок.
— Мы должны уходить, Хусик, на это нет времени.
— А куда ты на самом деле собралась, Ануш? Решила сбежать со своим капитаном?
— Нет! Все совсем не так!
— Правда? А что это тогда на столе? И это? — Кончиком ножа он поддел мешочек с деньгами. — Что он сделал для тебя? Кроме того, что убежал, наградив тебя ребенком? Его никогда не было рядом. Он никогда не защищал тебя, как я.
Следы от синяков на ее шее, появившихся от рук Казбека, были еще заметны, и Хусик провел по ним пальцем.
— Я знаю, что пытался сделать мой отец. Он был опасным человеком, Ануш. Жадным. Он хотел, чтобы ты принадлежала ему. Я всегда это знал. Он убил мою мать, когда мне было семь лет. Избил ее так сильно, что я едва узнал ее. Ударил ее ножом в живот, чтобы она потеряла ребенка, и запер меня с ней в комнате, чтобы я не мог позвать на помощь. В той самой комнате, где ты умудрилась найти деньги. Я сидел в углу и смотрел, как моя мать умирает. Всем он сказал, что она истекла кровью, потеряв ребенка, но в ее смерти виновен он. Но я не мог позволить, чтобы он прикасался к тебе, Ануш!
— Нет! — выкрикнула она, пятясь.
— Ты должна быть благодарна мне за то, что я сделал с ним. Разве ты не мечтала сама так с ним поступить?
— Нет, Хусик, не со своим же собственным отцом…
— Он бил мою мать! — прорычал он, всадив нож в столешницу. — Он заслужил смерть! Он бы и тебя убил!
— Нет…
— Не отходи от меня. — Он схватил ее за руку и прижал к себе. — Ты моя, Ануш! Поняла?
Возле входной двери находился лаз в погреб, Хусик потянул за железное кольцо крышки, и она распахнулась.
— Нет, Хусик! Нет, пожалуйста, только не туда!
— Залезай! Там у тебя будет время подумать.
— Хусик, нет!
Он схватил жену, подтащил к люку и сбросил вниз. В погребе хранился картофель, падать было невысоко, но девушка все же ударилась ребрами обо что-то и скатилась на грязный пол. В люке виднелось лицо мужа.
— Почитай вслух стихи, Ануш. Поможет скоротать время.
Крышка погреба захлопнулась, все погрузилось в кромешную тьму. Здесь было грязно, воняло подгнившей картошкой. Девушку охватила паника. Она вскарабкалась на кучу картофеля, пытаясь дотянуться до крышки люка, через щели в которой едва пробивался свет. Но картофелины катались под ногами, и она не могла взобраться, то и дело беспомощно скатывалась вниз.
— Хусик! — Голос ее прозвучал не громче шепота — она дышала с трудом.
Ануш опустилась на колени и пыталась вдохнуть как можно глубже, но воздух был спертым, сердце бешено колотилось в груди.
Она задохнется! Запертая под землей, слыша, как ее ребенок плачет наверху. Лале! Она предстала перед глазами Ануш. В задней стене погреба имелось вентиляционное отверстие, выходившее под крыльцо. Она легла на живот и поползла к отверстию, прижалась к нему лицом и вдохнула свежего воздуха.
— Хусик! — закричала она. — Выпусти меня! Пожалуйста!
Сверху донесся приглушенный смех. С трудом отдышавшись, Ашун опять полезла на гору картошки и карабкалась, пока голова не оказалась прямо под крышкой люка. Встав на цыпочки, насколько это было возможно, она, вытянув руки, уперлась ими в крышку. Ануш начала ее толкать, крышка чуть поддалась, и в щель стал просачиваться свет, ослепляя девушку.
— Не смей! — вскричал Хусик и прыгнул на крышку; по рукам Ануш от удара прошла дрожь.
— Хусик, — она всхлипнула, — Лале нуждается во мне!
Ануш увидела, как мелькнула тень, потом услышала, что Хусик тащит стул. Крышка просела под его тяжестью, когда он уселся на стул.
— Нет места лучше, чем дом, Ануш.
На лицо девушки посыпалась труха — Хусик пел и отстукивал ритм ногой. Она зажала уши руками.
— Как ты там, Ануш? — спросил он через время. — Ты что-то замолчала. Мне всегда нравилась эта твоя немногословность.
Его речь становилась все более невнятной, говорил он все медленнее, и она поняла, что он пьян. Через некоторое время супруг затих. Что-то, по звуку — пустая бутылка, покатилось по деревянному полу и остановилось. Сменив положение, чтобы не затекли конечности, Ануш впала в дремоту.
Внезапно ее разбудил громкий стук в дверь. Она была в недоумении. Сколько она просидела взаперти? Стул у нее над головой скрипнул, когда Хусик поднялся открыть дверь.
Раздался одиночный выстрел, и что-то тяжелое упало на пол. На лицо и плечо Ануш закапали теплые капли.
— Кажется, этот собирался куда-то сбежать, — сказал мужской голос.
— Теперь никуда не сбежит, — засмеялся второй мужчина. — Смотри, что я нашел. Паршивец повсюду разбросал деньги.
— Кусок дерьма, как и его отец. Возьми эти ложки. И мясо. Проверь, не прячется ли в доме кто-нибудь.
Не плачь, Лале, пожалуйста, не плачь!
— В спальне полный бардак. Кто-то собирался в спешке.
— Что за домом?
— Наверное, холодильная комната.
— Забери всю еду.
О господи! О боже!
— Хотя… не нужно. При такой жаре все быстро испортится. Пойдем. Мы закончили здесь.
Шаги раздались прямо над головой Ануш, и мужчины вышли наружу. Она осталась запертой в погребе. Шли минуты, часы. Она потеряла счет времени. И вдруг в глубину ее сознания проник протяжный плач ребенка.
Тело Хусика, лежавшее на крышке люка, мешало ей приподнять ее. Ануш пыталась снова и снова, и каждый раз, обессилев, сползала по картофелю вниз. Кроме того, тело Хусика не позволяло проникнуть в погреб даже лучику света, и девушка практически ничего не видела. Только через вентиляционное отверстие проникал свет, он освещал ее темницу, как свеча. Плач ребенка стал более требовательным и достаточно громким, чтобы любой проходящий мимо услышал его. Ануш все толкала и толкала крышку, ноги с каждым разом погружались в картофель все глубже. Наконец крышка поднялась немного и тело чуть откатилось, в образовавшуюся щель Ануш смогла просунуть руку и ухватиться за край люка. Силы были на исходе, но она смогла все же оттолкнуть тело мужа, подтянуться на руках и выбраться наружу.
Обессилевшая, она сидела на полу, у нее кружилась голова. Возле нее лежал Хусик с открытым ртом и бессмысленным выражением лица.
Ее мертвый муж. Человек, который знал, что она была ему неверна, и все равно хотел ее.
Она наклонилась, коснулась его щеки. Та уже была холодна. Ануш хотела обнаружить в себе хоть какие-то чувства к супругу… Скорбь или благодарность… Даже жалость, наверное… Но внутри все онемело.
Она ничего не чувствовала, кроме опустошенности, ей хотелось одного: как можно скорее уйти из этого дома.