Ануш крепко сжимала руку бабушки. Гохар лежала плашмя на обочине дороги, ей под голову был подложен украденный платок. Дыхание было неровным. Рот все время был открыт, будто зубы выросли и уже не помешались в нем. Бабушка высохла настолько, что остались лишь кожа да кости. Ануш посмотрела на ее пальцы.
В искореженных пальцах бабушки было больше самой Гохар, чем в ее лице, которое стало совсем чужим. Кончики ее пальцев стали иссиня-черными, как будто кто-то опустил их в чернила цвета индиго. Рвота и диарея прошли, но, поработав у доктора Стюарта, Ануш понимала, что означает это потемнение тканей.
Девушка вспомнила о Стюартах. О больнице, деревне и своем доме. Это было будто в другой жизни…
Стало тихо. Что-то случилось в начале каравана, и это привлекло внимание солдат. Ануш подумала, что вернулись бандиты из шота, но ничего не было видно. Все воспользовались возможностью лечь или сесть, немного отдохнуть.
Ануш наклонилась и поцеловала холодную руку бабушки.
— Эй, ты! — На нее смотрел лейтенант. — Пошли со мной.
Джахан лежал в повозке, его лицо было бледным и мокрым от пота. Крылья носа и кожа вокруг губ посинели, он скрежетал зубами, и девушка поняла, что ему очень больно.
Немец приподнял одеяло, прикрывающее ноги, и Ануш увидела жуткую картину — на месте ноги месиво из костей и кровоточащей плоти.
Джахан смотрел на нее совсем как его дочь.
— Ануш, — сказал он, — я хочу, чтобы ты поехала со мной.
— Господин! — перебил его лейтенант.
— Ты должна поехать со мной в повозке! Я спрячу тебя под одеялами.
— Это невозможно при свете дня! — сказал лейтенант.
— Мы подождем, пока стемнеет. Сделаем это под покровом ночи.
— Вы не можете так долго ждать, — вмешался немец.
— Если это откроется, вас обоих расстреляют! — подхватил лейтенант.
— Найди возницу, Ахмет, которому я смог бы доверять.
— Вы так не проедете и пары километров!
— Она может спрятаться под брезентом.
Они все спорили, а Ануш стояла возле повозки с дочкой на руках.
— Я не прошу тебя, лейтенант. Я приказываю.
— Вы хотите, чтобы я чувствовал себя виноватым в вашей смерти?
— Просто сделай, как я говорю!
— И не собираюсь! — заявила Ануш.
Трое мужчин посмотрели на нее.
— Я не поеду с ним.
Джахан приподнялся, опираясь на локти:
— Ануш, ты должна это сделать!
— Я не оставлю бабушку.
— Она умирает. Для нее все кончено! Ради всего святого! Я предлагаю тебе возможность спастись!
Лошадь, которую запрягли в повозку, забеспокоилась, натянула поводья, и повозка дернулась. Джахан вскрикнул от боли.
— Ануш! Пожалуйста, послушай меня, это твой единственный шанс. Ты должна согласиться. Сделай это если не ради меня, то ради ребенка.
Ануш посмотрела на дочку — маленький безмолвный комочек на руках. Лале — это самое ценное из всего, что у нее осталось. Гохар не выживет, девушка это знала.
Ануш хотела, чтобы бабушка наконец отмучилась и умерла. Она молила о смерти и начала призывать ее и для себя. Но она должна была спасти ребенка. Она посмотрела на Джахана. Из-за боли его глаза стали тусклыми, но она помнила, какими они были блестящими и как она тонула в их глубине.
— Возьми ее, — сказала она, протягивая ему ребенка. — Возьми ее, Джахан. Она моя единственная надежда.
Ануш положила малышку возле Джахана и что-то прошептала ему на ухо. Он, повернувшись к ней, пристально посмотрел ей в глаза. Он что-то говорил, но девушка уже не слышала — она ушла. Его рот приоткрылся, глаза округлились. Она знала: если поедет с ним, ее непременно обнаружат. Она шла все быстрее и быстрее, пытаясь отстраниться от содеянного. Пытаясь забыть о том, что Лале лежит в повозке. Пытаясь бороться с чувством, что она бросила свою дочь. Она знала, что даже на смертном одре не сможет поверить в то, что сделала это.