— Мы уходим! Ты должна ее поднять!
Ануш посмотрела на лейтенанта. Все, кто выжил на этот момент, начали подниматься на ноги.
— Немедленно подними ее, или ее оставят здесь!
Он посмотрел на старую женщину и отвернулся. Губы Гохар были сомкнуты, руки лежали на груди, а на глазах были два плоских камешка.
— Выходим! — скомандовал он.
***
Река Харзит берет свое начало в горах возле Гюмюшхане, течет вдоль Великого шелкового пути и впадает в море.
За пятнадцать километров до города река изгибается и течет на восток. Возле этой излучины караван остановился, чтобы пополнить запасы воды.
Путники без сил падали на обочину, а солдаты с головой погружались в прохладные воды.
— Наполняем бочки! Готовимся продолжать путь! — командовал лейтенант.
Трое солдат держали бочку под водой, пока она не наполнилась до краев, а затем один из них поставил ее в повозку.
Ануш сидела на берегу реки чуть в стороне от всех. Солнце немилосердно обжигало ей спину и плечи, однако она не старалась найти тень. Девушке очень хотелось зайти в воду, почувствовать ее умиротворяющие объятия, но у нее не было сил. Она посмотрела на свои руки: обожженные солнцем, они стали коричневыми. На пальце, где раньше было обручальное кольцо, все еще сохранилась светлая полоска.
За спиной Ануш что-то зашевелилось. Хорек топтался около пустых бочек, и, пока остальные были заняты, он пнул одну из них, и она скатилась в воду. Бочку подхватил поток, и вскоре она уже плыла посередине реки.
— Эй! — крикнул лейтенант солдату, который плавал недалеко от бочки. — Лови бочку!
Солдат подплыл к ней, попытался схватить ее, но бочка была просмолена и выскользнула у него из рук. Быстрое течение подхватило ее и понесло.
— В Османской армии остались лишь женщины?! — негодующе воскликнул лейтенант, снимая форму и сапоги. Он вошел в воду и поплыл, делая резкие взмахи руками. Он быстро нагнал бочку и стал толкать ее к берегу, налегая грудью и широко расставив руки.
— Встать! — велел Хорек, подошедший к Ануш сзади. — Встать, я сказал!
Он сильно пнул ее носком ботинка, и девушка попыталась отползти от него и встать на ноги.
От обезвоживания она едва держалась на ногах, у нее кружилась голова, и, когда он потащил девушку вдоль дороги к группе акаций, у нее не было сил даже закричать.
Никто не заметил, как он тащил ее, а потом разорвал на ней платье и толкнул ее на землю.
— Не заставляй меня воспользоваться этим! — Мужчина достал пистолет из кармана и приставил дуло к ее голове, а другой рукой спустил штаны.
Пока он устраивался у нее между ног, Ануш лежала, не двигаясь. Его лицо нависло над ней, и она смотрела на его животные черты, в его глаза — один карий, другой голубой.
— Нет! — внезапно выкрикнула Ануш и начала лягаться.
Она сопротивлялась, как дикий зверь, пока в ее ухе не раздался щелчок пистолетного затвора.
— Если мне придется воспользоваться твоим мертвым телом, то я так и сделаю! — прорычал Хорек.
На лицо девушки закапали капли пота с его лица, и она застыла, как птица с перебитым крылом. Он схватил ее за подбородок, когда она отвернулась, и повернул лицом к себе:
— Смотри на меня! Ты это запомнишь!
Выпрямившись, он коленями раздвинул ей ноги.
— И смотри внимательно! Я хочу, чтобы ты видела, как тебя имеет такой мужчина, как я!
Его губы раздвинулись в усмешке, и она так и застыла на его лице мгновение спустя, когда он без чувств повалился на Ануш.
Над ними стояла Хандут, вернее, это был призрак той женщины, которую Ануш когда-то знала. Отбросив в сторону камень, который она держала в руке, женщина схватила солдата за ноги и стащила его с дочери.
Ануш встала. Мать и дочь смотрели друг на друга. Хандут было невозможно узнать. Она была истощена и явно больна, волосы на голове повыпадали, местами проглядывала голая кожа. Одно ухо болталось практически оторванное и окровавленное.
Ануш услышала всхлипывания и поняла, что это плачет она сама! Из глаз текли слезы, которые она не выплакала, отдавая своего ребенка и потеряв бабушку.
Хандут обняла ее и крепко прижала к себе. Так они и стояли, будто всю жизнь обнимали друг друга.
На земле пошевелился Хорек. С его губ сорвался стон, и он начал ползти к дороге. Одним рывком Хандут настигла его, подняла камень и стала снова и снова опускать его на затылок солдата. На ее платье летели брызги крови и ошметки кожи. Ануш молча наблюдала. Пока из этого негодяя выбивали жизнь, она молилась об одном — чтобы он больше никогда не встал.
Наконец камень выпал из рук уставшей матери.
Хандут присела возле трупа и перевернула его на спину. Вытирая пот со лба, она начала расстегивать форму.
— Быстрее! — Она посмотрела на дочь. — Снимай свою одежду!
***
Ануш почувствовала, что лейтенант приближается к ней, еще до того, как увидела его. Опустив глаза, она нагнулась и притворилась, будто вытряхивает камешек из башмака. Когда он прошел мимо нее, девушка испытала невероятное облегчение, а когда вернулся, она запаниковала.
Кабалак Хорька был плотно натянут на голову, форма сидела хорошо, но вблизи обман сразу раскрылся бы. Волосы были мокрыми от пота. Хандут шла впереди, но, что-то почувствовав, она обернулась.
Лейтенант был всего в нескольких шагах от Ануш, и ей ничего не оставалось, кроме как посмотреть на него. Он уставился на девушку. Она узнала этот взгляд. Один из отрешенных взглядов, какие были у солдат, когда они делали то, что им приказывали. Мужчина снял кабалак с ее головы, и коса Ануш упала ей на плечо. Схватив ее за волосы, он запрокинул ей голову, обнажив шею. Она слышала шепот лезвия, вынимаемого из ножен, солнце сверкнуло на нем, отразившись в ее глазах.
Вот оно… Вот так все закончится. Сейчас всему придет конец. Пожалуйста, Господи, пусть это будет быстро! У нее возникло странное ощущение… практически приятное. Ей даже захотелось спать…
Ее голова раскачивалась из стороны в сторону, пока она не пришла в себя. Нож лейтенанта был у него в одной руке, а коса Ануш — в другой.
Он поднял кабалак, отряхнул его от пыли и протянул девушке. Бросив ее косу на обочину, мужчина ушел. Ануш молча смотрела ему вслед.
***
Как только солнце стало клониться к закату, вновь появились люди из шота. Как и в тот раз, они выстроились в ряд вдоль берега реки по всей длине каравана.
Возглавлял их Мурзабей. Ануш расположилась позади всех, но так, чтобы ей все было слышно.
— Ну и историю рассказал мне твой капитан во время нашей предыдущей встречи! — сказал Мурзабей лейтенанту. — Я собирался преподать ему урок, но, похоже, его лошадь сделала это за меня. Причем весьма болезненно и, конечно, с моей помощью. — Он засмеялся. — Не переживай, он жив. Немногие, соврав мне, остаются в живых, но полковник велел мне не трогать его.
— Что ты хочешь? — спросил лейтенант.
— Я хочу забрать то, что принадлежит мне! — Бандит кивнул в сторону каравана. — Абдул-хан пообещал мне их. Ты и твои люди едете в Гюмюшхане, а я забираю армян.
Все обратили взоры на лейтенанта. Капитан уже один раз спас их от банды шота, и они вновь надеялись, что им повезет. Одна из женщин начала голосить, заплакал и старик, уже никого не смущаясь.
Из повозки с больными холерой выглянул немец, позабыв о фотокамере.
Повсюду, как прутья клетки, стояли бандиты. Они лишили людей малейшей надежды на спасение. Человек двести наблюдали за армянами с вершины холма, готовые подсчитывать добычу. Лейтенант стоял, склонив голову.
Мурзабей улыбался. Он знал, какое решение примет лейтенант, и, когда тот кивнул, за его спиной раздались душераздирающие крики…
***
Ануш нашла мать там же, где они и расстались, — в самом конце каравана. Хандут посмотрела на дочь.
— У тебя есть то, что мне нужно, — сказала она.
В кармане брюк был пистолет Хорька. Ануш коснулась его пальцами, но не вытащила из кармана.
— Не тяни, Ануш! Больше ни один мужчина не коснется меня. — Хандут протянула руку. — Отдай его мне!
Девушка достала пистолет из кармана и вложила его в руку матери. Шум толпы за их спинами становился все громче: люди плакали, стонали, молились. Хандут спрятала пистолет в карман и, не сказав больше ни слова, затерялась в толпе. Не осталось времени для слов, прощальных подарков, воспоминаний. Ануш почувствовала себя одинокой, как никогда прежде. В растерянности она смотрела на то место, где до этого стояла ее мать.
— Ты! Иди за мной! — Как будто из ниоткуда, появился лейтенант. — Держись все время за мной. Ни с кем не говори и никуда не ходи, пока я тебе не скажу!
Он пошел туда, где солдаты седлали лошадей и перегружали повозки. Ануш не могла двинуться с места. Она будто окаменела, ноги не подчинялись ей. Вокруг люди цеплялись друг за друга, молились, кто-то просто молча стоял. Дети руками закрывали глаза, матери голосили за двоих. Все с ужасом наблюдали за тем, как солдаты собираются уезжать.
Лейтенант оседлал свою лошадь и уже намеревался вскочить в седло, когда понял, что девчонка не пошла за ним. Он оглянулся, увидел, что она стоит на том же месте, где он ее и оставил, их взгляды встретились.
Ануш понимала, что означает этот взгляд. Она могла остаться, если бы захотела. Она могла умереть вместе со всеми, потому что он больше ничего не сможет сделать для нее. Ануш хотела остаться, хотела быть с матерью и односельчанами, но ее ноги сами начали двигаться. Она медленно приближалась к лейтенанту, будто ей пришлось пройти сквозь каменную стену. Повозка с солдатами, больными холерой, уже тронулась в путь, остальные солдаты были в седлах и ждали сигнала трогаться.
Подведя к девушке кобылу Хорька и вручив ей поводья, лейтенант сел на свою лошадь и повел небольшой отряд вперед. Ануш неуверенно забралась в седло, и лошадь двинулась следом за удаляющимися солдатами.
Крики настигли их, когда они не проехали и пары километров. Внезапно воздух стал плотным, будто наполнился страданиями.
Лошади прядали ушами, выгибали изящные шеи и выпучивали глаза. Мужчины из двадцать третьей роты ехали не оборачиваясь, будто от этого зависела их жизнь. Никто не обернулся ни разу даже тогда, когда раздались первые выстрелы, спугнувшие устраивающихся на ночлег птиц; они взвились стайками в вечернее небо.