Глава 6
БЛЕДНОЛИЦЫЙ ОСТАЕТСЯ ДОМА
Было очевидно, что гора, название которой носила гостиница, была единственной претензией поселка Кряж Апачей на известность и его единственной туристической достопримечательностью. Форчун, как лицо, интересующееся курьезами любого века в той же мере, что и достоверными историческими фактами, решил, что будь он предпринимателем типа Диснея, непременно построил бы в этом живописном местечке парк развлечений и подвел бы сюда железную дорогу для привлечения туристов. «Фор-чунленд» звучало бы неплохо.
Пока же это был крошечный городок. Кроме гостиницы на главной улице имелись палатки, где торговали соком, желе и разным сувенирным хламом. Имелась аптека, супермаркет и маленькие магазинчики, где владельцы пытались воспроизвести интерьер прошлого века. Городок был слишком бедным, чтобы иметь шикарные неоновые рекламы, поэтому горстка торговцев для привлечения туристов, спешащих на запад, к Фениксу, использовала огромные самодельные вывески.
Форчун рассказал бармену гостиницы, что он собирает материал об этих гористых краях для своего кинофильма. Бармен направил его к мисс Лонгфелло из туристического бюро «Суеверие».
— Ее узнать просто — высокая девушка в индейской одежде.
Туристическое бюро «Суеверие» помещалось в небольшом домике без особенных архитектурных претензий, со свежеокрашенным фасадом. Внутри находилась длинная витрина под стеклом, заполненная безделушками и украшениями под старину, и несколько полок «открытками и буклетами. Стены были увешаны покрывалами с индейской вышивкой и стальным оружием.
Девушка за стойкой вполне соответствовала описанию бармена: высокая брюнетка с сияющими глазами и ленивой снисходительной улыбкой, с осанистой фигурой в индейском платье из оленьей кожи, с бусами. Две толстые черные косы спадали по плечам. Настроение Ганнибала заметно поднялось.
— Чем я могу вам помочь? — спросила девушка. Ее голос прозвучал мягко и уверенно, в точном соответствии с ее королевской манерой держать себя. Ее глаза внимательно рассматривали Форчуна и Уэбли-Кимбалла. Как опытный человек в туристическом бизнесе, она пыталась определить, насколько выгодны эти клиенты.
— Вы — мисс Лонгфелло?
— Да, я — Кэнди Лонгфелло, — подтвердила она.
— Меня зовут Ганнибал Форчун. Фирма «Галактик Филмз». Я собираюсь снять документальный фильм о ваших краях, — продолжал он импровизировать. — А мистер Кимбалл напишет сценарий. Мне сказали, что вы — местный краевед.
Высокая брюнетка улыбнулась, оценивая взглядом Форчуна так же тщательно, как и он ее.
— Полагаю, — сказала она мягко, — что как краеведу мне найдется роль в фильме?
Лишь самый близорукий продюсер, решил Форчун, не нашел бы для нее роли.
— Пока не могу ничего предложить. Может быть, мы все обсудим вместе с вами за обедом? — предложил он.
— Нам обоим повезло, — заявила она, — мне нужен сопровождающий на одно мероприятие сегодня вечером.
— Мероприятие?
— Народ апачей проводит публичную акцию протеста в связи с некоторыми недавними событиями. Возможно, это покажется вам интересным.
— Уверен, что покажется. А что за события?
— Слыхали ли вы о золотом прииске «Потерявшийся голландец»?
— Смутно.
— Здесь постоянно кто-нибудь бродит в поисках золота. Народ апачей не интересуется золотом, да к тому же здесь и нет его россыпей. Однако нас возмущают люди, попирающие наши святыни. Мы знаем эту гору, и мы всегда рады сопровождать туда туристов. Золотоискатели же обычно отказываются от проводников, пытаясь все обделывать втайне и часто погибают. В основном потому, что не могут найти дорогу назад.
— Конечно, человек поступает глупо, забираясь слишком далеко куда-нибудь, в глушь без проводника, — согласился Форчун.
Девушка кивнула.
— До вас дойдут слухи, что наши люди убили некоторых из этих старателей. Это неправда. Но это — часть популярной легенды.
— Ах да, легенда. Расскажите мне, пожалуйста.
— Эту легенду сочинили белые, — начала она. — Она не имеет отношения к апачам. — Кэнди сняла с полки брошюрку под заглавием «Легенда о золотом прииске «Потерявшийся голландец». — Конечно, вам и мистеру Кимбаллу необходимо прочитать ее. Она стоит доллар плюс пошлина три цента. Вы остановились в гостинице, не так ли?
— Да! — Форчун вручил ей деньги за брошюрку и передал ее Кимбаллу.
— Встретимся тогда в шесть. В баре?
— В баре.
Жара на улице была угнетающая. Форчун решил, что, хотя технические спецы ТЕРРЫ продела-, ли великолепную работу, спроектировав его неуничтожаемый костюм, им следовало бы предусмотреть охлаждение. Уэбли не жаловался, имея автономную систему охлаждения андроида. Чтобы удовлетворить как климатические потребности Форчуна, так и аппетиты симбионта по части топлива, остаток дня они провели в баре гостиницы, который носил интригующее название «Покои паладина».
Заправляясь, Уэбли дал бару хорошую возможность заработать. Примерно без десяти шесть он объявил о своем намерении еще раз осмотреть горы.
— Дай мне немного денег, — сказал он, — на случай, если мне потом придется идти по твоим следам.
Форчун любезно отсчитал сто долларов и вручил их симбионту вместе с брошюркой о потерявшемся голландце, которую они внимательно прочли.
Бармен, с удовлетворением наблюдавший, как Кимбалл непрерывно в течение четырех часов потребляет неразбавленные порции спиртного, посмотрел, как тот встает, чтобы уйти. Он удивленно покачал головой, увидев, что андроид вышел не шатаясь.
— Ваш друг, — заметил он Форчуну, — умеет пить.
— У него большая практика.
— Хотел бы я, чтобы таких было здесь побольше, — пробормотал бармен.
— О, таких, как мой приятель, много. Тысяч десять по меньшей мере.
Глаза бармена заблестели.
— А они не думали провести тут съезд? На их фоне самые завзятые выпивохи покажутся трезвенниками.
Ганнибал уже собирался что-то ответить, но бармен оглянулся на нового посетителя. Ганнибал тоже обернулся, а затем встал.
Кэнди Лонгфелло сменила свою одежду из оленьей кожи на изящного покроя белое платье с кружевами, которое очень шло к ее стройной фигуре и загорелым обнаженным плечам. По моде сезона оно доставало ей до колен, открывая длинные ноги в сверкающих тончайших колготках. Ее костюм дополняли изящные легкие лакированные туфли на очень высоких каблуках и сумочка на защелке.
Тяжелые косы были распущены и собраны на затылке в замысловатую башню, так что теперь ее рост достиг роста Ганнибала Форчуна.
Он пошел навстречу, чтобы поприветствовать ее. Только его глаза выражали восхищение, необходимое в случае, когда красивая женщина знает, что выглядит наилучшим образом.
— Точность — еще одна из ваших добродетелей, — улыбнулся он ей.
— Когда я подходила, то увидела, что мистер Кимбалл уходит. Он не присоединится к нам? Если он пишет сценарий, ему бы следовало посмотреть.
— У него еще какие-то дела сегодня вечером. Вы ведь знаете, что за народ писатели — каждый со странностями. Я расскажу ему, что увижу, не беспокойтесь. Не выпить ли нам по коктейлю перед обедом?
Она кивнула, и они прошли в угловой, обитый плюшем кабинет. Форчун сделал заказ.
— А теперь расскажите мне о том, против чего выступает ваш народ, — попросил он.
— За последние два-три месяца в горах появилось много приезжих.
— Что ж тут удивительного? Легенда о потерявшемся голландце состряпана достаточно умело, чтобы привлечь сюда золотоискателей.
— Не все они золотоискатели, — сказала она. — Мы уже запрашивали Бюро по делам индейцев, не сооружает ли правительство там секретную ракетную базу или что-либо в этом роде, но нам решительно ответили, что нет.
— Ну, — засмеялся Форчун, — пока вы не видели никаких летающих тарелок, с вами будет все в порядке.
Рука с коктейлем остановилась на полпути к ее губам.
— А почему вы это сказали?
— А обо всем этом я как раз и снимаю кино, — ответил он небрежно.
Уэбли-Кимбалл убедился, что дверь за ним закрыта на замок, затем подошел к наружной стене номера в мотеле. Она была почти вся стеклянная, с огромной раздвижной дверью, закрытой от пола до потолка поперечной портьерой. Он открыл на несколько дюймов стеклянную дверь вместе с сеткой за ней, потом он вытянулся на одной из двух кроватей. Повернув голову Кимбалла в позе спящего и закрыв его глаза, Уэбли принялся отсоединять свою протоплазму от тела андроида. По мере того как втягивалось каждое тонкое щупальце, Уэбли все больше начинал чувствовать себя самим собой. Его бесформенное тело скопилось в гортани андроида и вытекло тонкой струйкой наружу через открытый рот. Через тридцать секунд он превратился в сверкающий шар весом около семи килограммов, расположившийся на подушке. Потом вытянул псевдощупальце, превратил его в глаз и проверил обстановку. Поплыв по кровати, Уэбли соскользнул на пол и, снова приобретя форму кота, прокрался к выходу.
С силой, которую могли проявить лишь немногие представители кошачьих, он закрыл раздвижную дверь и защитную сетку за ней. Неслышными шагами он пересек городские улицы и углубился в пустыню. Перед ним вставал горный хребет, его пики сияли оранжевым светом в лучах заходящего солнца. Удалившись на безопасное расстояние от гостиницы, Уэбли избавился от облика кошки и принял облик большой птицы. Взяв разгон низко над землей на добрых двести метров, он набрал затем высоту, направляясь к сверкающим вершинам.
Счастье для Ганнибала Форчуна не заключалось в полном удовлетворении его физических потребностей, жажды приключений или любопытства к последствиям. Оно, пожалуй, находилось в самом процессе стремления к достижению каждого из этих моментов. Именно такое чувство благополучия он испытывал сейчас, завершая превосходный обед и начиная то, что представлялось весьма многообещающей связью с красивой девушкой. Ганнибал находился на пороге приключения, которое, он чувствовал это безошибочно, постепенно разматывалось в горах, выступающих золотым силуэтом на фоне темнеющего неба на западе из-за плеча Кэнди Лонгфелло. Обеда, девушки или приключения было бы достаточно для многих мужчин, но жизнь неизменно предлагала Ганнибалу Форчуну такое меню, по которому могли позволить себе сделать заказ лишь немногие.
Как он выяснил, апачей весьма волновали события, связанные с их горами, хотя далеко не всех. Они были воинственным племенем с кровожадной репутацией еще задолго до того, как белые прибыли в Америку. По словам его собеседницы, многие из них «культурно ассимилировались» в образ белых, получая образование, как и белый человек, будучи полноправными американскими гражданами, но при этом сохраняя уважение к резервации как к очагу племени. Белых — социологов, антропологов, хранителей музеев индейцев, историков и организаторов туризма — было столько же, сколько и индейцев, желавших сохранить старые обычаи, старые ремесла, старые песни, легенды и верования. Однако все больше апачей оставляло резервацию и устраивало свою жизнь по принципам современного общества.
Форчуну хотелось заверить ее, что старые обычаи не могут быстро исчезнуть, и намекнуть, что уж ему-то, историку высокого класса, это очень хорошо известно, однако его верность долгу агента ТЕРРЫ не позволяла ему пойти на подобные откровения. Кроме того, если только его искусство толковать мотивы поступков отдельных представительниц человеческого рода не подводило его, она немного больше интересовалась впечатлением, которое производила на него, чем вникала в содержание их разговора. Ганнибал напомнил себе о том, что Кэнди поверила, будто она продюсер кинофильма, привыкший к обществу привлекательных молодых женщин, несомненно, она поставила перед собой задачу заинтриговать его и составить конкуренцию красавицам из Голливуда. Форчун решил помочь ей.
— А вы? — спросил он. — Вы сами ассимилировались в культурном отношении?
Она рассмеялась негромким мелодичным смехом:
— Во мне осталось еще кое-что от дикарки. Форчун улыбнулся:
— Мои знания об индейцах немного поверхностны. Вы чистокровная апачка?
— Боюсь, что в число моих предков все-таки затесался белый, — призналась она. — Точнее это была моя прапрабабка. Мне это никогда не мешало, но мой брат время от времени расстраивается по этому поводу. Иногда он думает как белый, а это считается для апача нехорошо. Джонни пытается быть настоящим индейцем, но у него не всегда получается. Мы довольно хорошо относимся друг к другу — а это грех с точки зрения апачей. Братья и сестры, согласно нашим традициям, вообще не должны разговаривать друг с другом.
— Очаровательная культура!
— Я думала, что вам хочется поговорить об этих горах.
— Да, хотелось бы. Почему они называются горами Суеверия?
— Так их называют белые. По-нашему они называются «Йо-чгуйт'хи-тсос». Я не могу перевести это название на английский язык дословно, — оно не имеет ничего общего с суеверием. Для апачей Йо-чгуйт'хи-тсос являются священными горами. Там есть места, на которые наложено табу.
— Почему?
— Потому что там жилище Духа горы. В места табу не имеет доступа никто, кроме вождя, шамана и, пожалуй, сына вождя. В брошюре, которую вы взяли, вы прочитали о проклятии, наложенном шаманом апачей на гору. Проклятия не было, но было множество предостережений. Это напоминает линию электропередачи с надписью «Опасно! Напряжение 50 000 вольт!». Ни один человек, в здравом уме не притронется к такому проводу, если он предупрежден, однако наши предостережения не могут удержать их от походов в глубь горы. Иногда они не возвращаются назад.
— Откуда вам известно, что там Дух горы?
— Откуда вам известно, что есть Бог?
— Не знаю. Девушка улыбнулась:
— Я надеюсь, вы не станете пытаться отвратить меня от моих языческих обычаев. Вскоре мы должны будем отправиться на церемонию. У вас есть автомобиль?
— Нет, я прилетел, — честно ответил Форчун.
— Ладно, поедем на моем.
Машина Кэнди Лонгфелло, как убедился Форчун, представляла собой зеленое, черепахообразное транспортное средство, которое поразило его архаичностью после опыта общения с «ягуаром». Она оказалась маленькой и неудобной. Если об автомобилях можно сказать, размышлял он, что у них есть индивидуальность, обнаруживаемая в звуках их двигателей, то «ягуар» был одним из авторитетов, а крошечный «фольксваген» выражал отчаянную отвагу. Посмотрев сбоку на прекрасный профиль Кэнди, Ганнибал еще раз восхитился ею. И она, почувствовав это, решительно направила маленький зеленый «жучок» по дороге. Они понеслись навстречу заходящему солнцу.
С темнеющего неба опускалась летающая тарелка, окутанная защитным полем, быстро направляясь к фонарю, освещавшему вход в пещеру Империи. Этот аппарат имел несколько иную конструкцию, чем глайдер, за которым агенты ТЕРРЫ следовали из Канзаса на следующий день. Обитатели пещеры знали о его прибытии и встречали. Он прекратил свой отвесный спуск и ловко скользнул в пещеру. Фонарь снаружи был потушен и занесен внутрь.
Уэбли в виде орла плавно спланировал на скалистый выступ возле входа и принялся наблюдать. Вновь прибывший глайдер залетел почти на тридцать с лишним метров в глубину подземелья и уселся на каменное дно.
На гладкой поверхности глайдера появился люк, и оттуда выскользнул трап. Агенты Империи выстроились для почетной встречи важного лица.
По трапу тяжело спустился в своих дорогих цветастых шелковых одеждах Дрофокс Джоргол, сердито глядя на встречающих. Безжалостное земное притяжение мучило его тяжеловесную плоть, создавало массу неудобств. Ворча, он позволил проводить себя в помещение, которое было приготовлено для него. Тяжело дыша и хрипя, он поместил свое громадное тело в изготовленное на заказ кресло.
Джоргол значительно охотнее предпочитал принимать людей у себя, в невесомом комфорте космоса, и посылал оттуда указания своим служащим на Земле. Но дела Империи потребовали его непосредственного присутствия здесь. Если новая машина будет выполнять на самом деле то, о чем заявил ее изобретатель, размышлял Джоргол, это компенсирует каждую минуту его дискомфорта. Но сначала он почувствовал, что ему придется выслушать какую-то плохую новость.
— Выкладывай, — резко бросил он резиденту своим рокочущим басом.
— У нас имеются все основания полагать, что нас засек агент ТЕРРЫ. Но и мы его засекли.
Толстяк кивнул, поджав губы.
— Его зовут Кимбалл, — продолжал резидент, с трудом подавляя самодовольную улыбку. — Полковник Монди вычислил его.
— Он знает об изобретении? — тяжело дыша, спросил Джоргол.
— Пока неизвестно. Но возможно, знает.
— Не спускать с него глаз. Если будет выходить на связь со своими, немедленно убрать.
— Слушаюсь, сэр. Как раз сейчас за ним наблюдают два наших глайдера.
— Хоть один из них оснащен новым оружием?
— Нет, сэр. Но у нас здесь их примерно двадцать пять штук с таким оружием.
— Хорошо. Направьте один из них в тот район. Есть ли у тебя хороший взрывник?
— Не хороший, а отличный.
— Его также пошли. Мы стоим слишком близко к успеху, чтобы рисковать разоблачением со стороны Кимбалла или кого-нибудь еще. — Джоргол улыбнулся своему резиденту. — Если устройства делают все то, что ты обещал, нашему благосостоянию и могуществу не будет пределов. Ты это понимаешь?
— Да, сэр, — расцвел улыбкой резидент.
— Я бы встретился с этим профессором Томлинсоном.
— Сию минуту, сэр.
Кэнди Лонгфелло и Ганнибал Форчун проехали несколько миль до небольшого мотеля. Припарковав машину, они отправились к большой площадке позади мотеля, где уже собралась порядочная толпа. Солнце зашло, оставив красноватое свечение на западном краю неба. Над головами мерцали десятки звезд, бледных и далеких по сравнению с огнями реактивных лайнеров, которые иногда пролетали над ними, напоминая, что церемония апачей внизу происходит в век, который не принадлежит апачам.
В центре площадки был сооружен ярко горящий костер, дым которого поднимался вертикально в безветренную ночную тьму, а пламя, казалось, вобрало в себя весь дневной зной этой пустыни. Более половины металлических складных стульев, установленных вдоль одного края площадки, были уже заняты, и по количеству людей, сидящих на корточках у бетонной ограды, которая окружала площадку, было видно, что места на остальных стульях заказаны заранее.
Двое мальчишек подкладывали дрова в костер. Кэнди заметила, что их на это дело благословляет сам шаман. На площадку вышел начинающий ходить ребенок, мать немедленно взяла его обратно. Люди прибывали, в том числе и такие, которые имели с собой фотоаппараты и портативные магнитофоны.
— Газетчики, — одобрительно отметила Кэнди Лонгфелло. — Филипп будет доволен. Филипп Орландо. Он — инициатор церемонии, на которой вы сегодня будете присутствовать, и один из наиболее важных духовных лидеров народа апачей.
— Почему не начинают? — спросил Форчун. — Уже собралась порядочная толпа.
— Церемония не может начаться, пока костер не прогорит до красных угольков. Это займет еще примерно десять минут. Наберитесь терпения, Ганнибал Форчун. Сегодня вы увидите обломок прошлого, все еще живущий в настоящем. Апачи верят, что во время сегодняшней мистерии оживет Дух горы. — Девушка улыбнулась. — Многие думают, что языческая религия апачей давно угасла, потому что среди племен долго проповедовали христианские миссионеры. Но вера апачей не умерла — каждый апач держит ее в себе. Он может внешне принадлежать церкви белого человека, но не в своем сердце. Он прихожанин церкви только потому, что это удобно и помогает получить то, что он хочет.
— Подозреваю, что то же самое относится и к порядочному количеству белых.
— Я тоже так считаю, — кивнула Кэнди.
Церемония началась без какого-либо объявления. На площадку вышли двое мужчин в бесформенной шаманской одежде, неся барабаны, по которым они начали бить без особого энтузиазма. Вскоре к ним присоединился еще один, который стал под ритм барабанов что-то петь монотонным пронзительным голосом. Все хранили благоговейное молчание. Когда один из зрителей отважился что-то объяснять другому, на него зашикали. То там, то тут раздавалось насмешливое хихиканье, которое, однако, быстро смолкло. Песнопение закончилось, глухие удары в барабаны некоторое время продолжались, затем они также прекратились. Музыканты молча удалились.
Лишь теперь Кэнди заговорила.
— Тот, который пел, и был Орландо, — объяснила она. — Он — сын вождя, и лишь он может вызывать Духа горы.
Вдали раздавался тихий звон небольших коло- ~ кольчиков, которые, казалось, возвещали следующий номер программы, но и они также вскоре умолкли.
Форчун прошептал:
— Вы сказали, что я стану свидетелем старинного обряда. Эта церемония точно такая же, как и те, которые совершали ваши предки?
— Не совсем. Очень многое идет от древних традиций. Но есть и новое. В прошлом месяце я видела обрядовый танец, который представлял собой молитву за наших апачских морских пехотинцев, воюющих во Вьетнаме.
Снова зазвучали колокольчики откуда-то из-за круга зрителей. А потом на площадку выскочил танцор. Его лицо закрывала белая маска из ткани. Вокруг бедер была набедренная повязка, а на ногах мокасины. В слабом ночном свете его обнаженное тело казалось белым как мел, с черными отметинами на груди, спине и руках. К его икрам были прикреплены колокольчики. В одной руке он держал трещотку из тыквы, а в другой длинный кнут, на конце которого было что-то привязано. Он медленно прошел в танце по периметру площадки, время от времени вращая над головой кнут, который издавал зловещий гудящий звук. Как только его танец был окончен, он исчез через брешь между зрителями и, судя по звуку его колокольцев, умчался по направлению к мотелю.
— Это был клоун, — объяснила Кэнди, — он предупредил племя о том, что приближаются главные танцоры. С этого времени в толпе уже не должны раздаваться ни шутки, ни праздные разговоры.
Четыре девушки в костюмах племени отделились от кружка зрителей и подошли к костру. Они построились в одну линию. Оба музыканта возвратились на площадку и возобновили свои тяжелые удары по барабанам. Девушки начали двигать ногами в такт барабанному бою. Движения танца клоуна были энергичными и воодушевленными, девушки же танцевали так, как будто их щиколотки были связаны.
Звяканье других невидимых колокольцев становилось все слышнее, и его темп приноравливался к темпу барабанного боя. Толпа снова расступилась, и стало видно, как к кругу приближаются четыре головных убора, выкрашенных в белый цвет. Спустя какое-то время вышли танцоры, причем их черные тела разительно контрастировали с плоскими деревянными эмблемами, пристегнутыми ремешками к головам. Лица закрывали тканевые маски; тела, черные как смоль, были разукрашены белыми знаками, в руках они несли предметы, назначение которых не сразу было понятным. Сначала они не обращали внимания на девушек, которые продолжали свое шарканье, то приближаясь к костру, то удаляясь от него.
— Если вы внимательно посмотрите на головные повязки, то увидите, что они символизируют солнце, ветер, молнию и дождь, — прошептала Кэнди. — Лишь шаман точно знает, что обозначают эти костюмы, потому что он делал их в соответствии с явившимся ему видением. Теперь вот его выход.
К группе присоединился пятый танцор, причем раскраска его тела была не такой кричащей, как у других. Вместо набедренной повязки он носил брюки цвета хаки, а вместо мокасин белые теннисные туфли. Однако его лицо было скрыто примерно такой же черной маской, как и у других — а его эмблема на голове была самой красивой.
Было ясно, что шаману в церемонии отводилась особая роль, судя по тому, что прочие танцоры приноравливались к его движениям.
В течение последующих нескольких минут Кэнди ничего не объясняла. Танцы продолжались и набирали силу; Форчун наблюдал и пытался, насколько мог, постичь их смысл. Девушки, принимавшие участие в обряде, казались очень смущенными, когда танцовщики осторожно брали ту или иную из них за руку и вели по широкому кругу. Постоянный бой барабанов, тонкие причитания и непрерывное звяканье колокольцев усиливали эмоциональную сторону представления. Каждый танцор наслаждался своим сольным выступлением, уступая потом очередь другому по жесту жреца. «Примитивная, красивая и непонятная культура, — отметил Ганнибал. — Однако для того, кто вырос в этой среде, смысл этих обрядов был ясным».
Громадный бурый орел лениво двигал крыльями в ночном небе, внимательно рассматривая освещенные прожекторами места парковки и освещенные строения городка Кряж Апачей. На этой высоте воздух был прохладен, ночь прозрачна, а позади него из-за горы Суеверия всплывала желтая луна. Изменяя форму универсальной протоплазмы своих глаз, Уэбли соорудил телескопические линзы. Перед ним, далеко на западе, за горным хребтом, виднелись далекие огни города и его окрестностей. Симбионт прекрасно все видел.
На поиски костра и танцующих фигурок вокруг него ушло почти десять минут. Сложив крылья, он стал снижаться.
В течение нескольких минут он делал круги над площадкой, наблюдая за зрителями, планируя все ниже с каждым кругом, пока наконец на его рыжих крыльях не начал отражаться вновь разгоревшийся и, казалось, чуть не касавшийся его перьев церемониальный костер.
— Орел! Смотрите!
— Прочь!
— Боже правый, вы только посмотрите! Он сел вон на того парня!
— Свалился прямо с неба!
— Бьюсь об заклад, эти глупые индейцы считают, что это какое-то предзнаменование.
— А что, разве нет?
Сидя на плече Ганнибала, орел прошептал:
— Побудь здесь немного: у меня есть новость. Затем, мощно расправив крылья, Уэбли взвился в воздух и направился к гостинице «Суеверие».
— Полетел обратно в горы, — сказал кто-то.
— Бьюсь об заклад, что это неспроста.
— Совпадение! — фыркнул еще кто-то. — Чистое совпадение.
— Возможно.
— С вами все в порядке? — спросила Кэнди.
Форчун смахнул что-то со своего плеча и осмотрел неразрушаемую ткань костюма на наличие воображаемых разрывов.
— В порядке, — сказал он и сел. — Это случается на каждой церемонии?
Девушка сбоку посмотрела на него:
— Возможно, это чаще случается с Ганнибалом Форчуном, чем на апачских обрядах.
Суматоха и возбуждение постепенно прошли и волна любопытства спала. Музыканты решительно взяли прежний темп; преодолев минутную нерешительность, вступили и танцоры. Но на Форчуна продолжали оглядываться.
— Профессор, шеф желает вас видеть. Томлинсон, оторвавшись от своего занятия, встал и обернулся.
— Сейчас, — сказал он. Затем, обращаясь к своему ассистенту, добавил: — Деннис, можете продолжать; полагаю, с остальным вы справитесь сами. Только не забудьте сначала проверить тета-блоки объединения, а затем уже завинчивайте корпус.
— Понял.
У Денниса был вид скорее профессионального головореза, чем ученого, но такой же вид был у многих физиков, с которыми встречался Томлинсон. Оторвавшись от утомительной работы над монтажом, Томлинсон выбрался из глайдера и отправился вслед за резидентом Марклендом.
— Когда он прибыл? — спросил ученый.
— Примерно полчаса назад. Сюда, док.
Маркленд был неразговорчив. Бартоломью Томлинсон давно понял, что резидент сам не знал, когда прибыл Джоргол. Он разговаривал с Джорголом несколько раз по видеотелефону, однако сегодня будет их первая встреча с глазу на глаз. Долговязый физик как-то смутно опасался этой встречи — не из страха перед Джорголом, а по привычке бояться новых людей, особенно могущественных. Таким он был всю свою жизнь и привык к этому. Даже напоминание себе о том, что изобретенный им «Путаник» поставил его во властных кругах на равную ногу с сильными мира сего, не помогало — привычка была слишком сильной.
Входя в кабинет Джоргола, он уже слегка дрожал от страха. Огромное тело инопланетянина не придало уверенности Томлинсону. Рост его был метр девяносто шесть сантиметров и, хотя он выглядел как долговязый стручок гороха, ему редко приходилось глядеть на других снизу вверх. А у богатыря Джоргола и рост оказался два метра сорок сантиметров: даже развалившись в специальном антигравитационном кресле, он выглядел необъятным, подавляя кажущегося карликом землянина. Вся нижняя часть его лица, казалось, состояла из одних толстых щек и двойного подбородка, а посередине, между его огромными, с черными кругами глазами, торчал нос, подобный клюву попугая. Скошенный лоб заканчивался сросшимися бровями, которые придавали лицу характерные черты уголовника.
— Профессор Томлинсон;— пророкотал глубокий и глухой голос, — насколько мы близки к завершению?
Томлинсон нервно откашлялся:
— Все пятьдесят «Путаников» готовы. Двадцать семь из них уже установлены на глайдерах.
— Вы уверены, что они сработают в таком масштабе?
— Абсолютно, — ответил Томлинсон, когда его нервозность слегка улеглась и он мог говорить как технический специалист. — Генератор сигналов выполнен таких же размеров, что и прототип, тот, который стоит на вашем столе. Коэффициент усиления подвергся наиболее значительным изменениям. При прямом питании от источника энергии глайдера резкими импульсами по четыре микросекунды будет достаточно энергии, чтобы поддерживать эффективную дальность в полтора километра. Поскольку мы имеем дело с верхним краем спектра электромагнитного поля, практически в зоне микроволн луч фокусируется через квазиоптическую линзу и у нас отпадает необходимость заботиться об экранной защите оператора…
Дрофокс Джоргол слегка помахал своей ручищей.
— Я знаком с теорией, — громко сказал он. — Но вы абсолютно уверены, что ваше изобретение принесет счастье людям Земли?
— Абсолютно. Истинное счастье заключается не в достижении того, чего у нас нет, а в том, чтобы быть довольным тем, что у нас есть. И это могут сделать лишь два типа людей — высшие интеллектуалы, как мы с вами, и те, умственные способности которых сильно ограничены. К сожалению, слишком многие наши люди попадают в среднюю прослойку, не имея достаточно ума, чтобы претендовать на превосходство, но слишком много, чтобы довольствоваться тем, что они имеют. Его у них как раз достаточно, чтобы оставаться амбициозными и жалкими, и они делают любого рядом с собой жалким и несчастным. «Путаник» обо всем этом позаботится. Как я вам уже говорил, я начал с того, что попытался соорудить приспособление, которое увеличивало бы интеллект человека, но сделать это невозможно. Тогда следующий, уступающий ему как самому лучшему вариант низведет их всех до интеллектуального уровня, на котором они будут всем довольны. Не будет больше несуществующих амбиций, не будет в мире борьбы за власть, войн, убийств, разводов, насилия. Насилие всегда появляется тогда, когда интеллект человека недостаточно большой, чтобы справиться с проблемами, порождаемыми его честолюбием. Снизив его интеллект, мы разрушаем его честолюбие и приносим на Землю мир впервые в истории человечества. Извините меня за эту длинную лекцию.
Дрофокс Джоргол улыбнулся:
— Мне хотелось бы, чтобы вы прочитали ее еще раз. Вы — большой гуманист, профессор. Вы заслуживаете награды за ваши труды.
Профессор Бартоломью застенчиво пожал плечами:
— Я не хочу никакой награды. В конечном счете, счастье является само по себе наградой. И будет достаточно сознания того, что я помог его появлению.
Джоргол улыбнулся неуклюжему суетливому человечку, который сидел в кресле напротив. Его рука потянулась к прототипу «Путаника умов» на его столе.
— Машина счастья, — задумчиво сказал он. Затем резко спросил: — Итак, пятьдесят таких устройств уже готовы?
— Да, — сказал Томлинсон. — По одному на каждый из ваших глайдеров. Завтра к этому времени они все будут установлены. Еще через неделю мы сможем охватить счастьем крупнейшие города Земли. Первыми целями конечно же должны быть Вашингтон, Москва, Лондон, Париж, Пекин… А затем поля сражений во Вьетнаме… все политические и военные центры. А за десять лет мы проверим на интеллект всех детей мира, отберем действительно наиболее выдающихся и применим «Путаник» ко всем остальным. За одно поколение мы достигнем самого совершенного общества. — Глаза Томлинсона горели почти религиозным рвением.
Дрофокс Джоргол как бы нехотя развернул прототип кругом и направил его линзы на профессора.
— Будь счастлив, — сказал он, нажимая пусковую кнопку.
Церемония закончилась речью Орландо, в которой он предупредил белых и в равной степени апачей о том, что в горах имеются священные места, являющиеся табу для всех, кроме посвященных.
— Народ апачей, — говорил нараспев оратор, — не знает ни о каком потерявшемся голландце и золотых приисках. Это выдумка белых. Любой апач, который пойдет в гору искать золото, не вернется никогда!
Затем последовал намек на действия Империи в горах.
— Против нашей воли и без нашего разрешения в нее завезены какие-то машины. Их следует оттуда убрать. Пусть каждый, кто слышит сегодня мой голос, передаст это послание — смерть ждет любого нарушителя табу!
Оратор выдержал паузу, затем сказал более мягко:
— Это не угроза апачей, это лишь предостережение. Мы знаем, что и так случается с отступниками в наших горах.
Затем оратор повернулся к Ганнибалу Форчуну:
— Сегодня вечером здесь случилось нечто необычное. Возможно, оно не имеет вообще никакого значения. Но в ближайшее время собирается совет жрецов, чтобы определить его значимость.
— Думаю, он говорит обо мне, — пробормотал Форчун.
Кэнди наклонилась и тихо сказала ему на ухо:
— Возможно, они решат, что вы избраны Духом горы, чтобы помочь очистить горы Йо-чгуйт'хи-тсос!..
— Помочь? Я даже не смогу выговорить это индейское название.
Оратор объявил об официальном закрытии церемонии, а затем предложил:
— Пусть каждый, кто желает подписать наше обращение к общественности, подойдет сюда.
Толпа начала расходиться. Желающие подписаться выстроились в небольшую очередь.
— Вы не хотели бы познакомиться с моим братом? — спросила Кэнди. — Вы видели, как он танцевал.
— Конечно, — сказал Форчун.
— Не гарантирую, что он будет вежлив. Церемония, подобная этой, очень эмоционально изматывает, он здорово устает.
Кэнди повела своего гостя в мотель, откуда выходили танцовщики. Несколько мужчин и женщин-апачей выносили оттуда костюмы и декорации и грузили их в машины.
Девушка подошла к одной из дверей и постучала. На короткий миг она открылась, затем закрылась. Ни одного слова не прозвучало. Мгновением позже дверь открылась снова и из нее вышел молодой человек.
Теперь, когда Джон Лонгфелло смыл краску и переоделся в джинсы и спортивную рубашку, обтягивающие его мускулистое тело, он выглядел совершенно иначе. Бронзовый цвет его кожи и густые черные прямые волосы не давали возможности сомневаться, что он апач. Он взглянул на Форчуна, во взгляде его была настороженность.
— Джон, — сказала девушка, — познакомься, это мой друг мистер Форчун. Ганнибал, Джон Лонгфелло, мой брат.
— У вас очень милая сестра, — заявил Форчун, и Джон нахмурился.
— Тебе следовало бы дружить с индейцем, — сказал он, обращаясь к Кэнди.
Не успела она ответить, как тот уже отвернулся и захлопнул дверь перед их носом.
— А у вас, — сказал Форчун, не теряя самообладания, — очень интересный брат.
— Он в некотором роде сторонник сегрегации. Не обращайте внимания.
Форчун ухмыльнулся:
— Из вас двоих вы, кажется, намного лучше приспособились к миру белого человека.
— Все это, — сказала она, беря его под руку, — зависит от белого человека. Если вы родились в племени, благородные дикари не всегда кажутся такими уж благородными. А это не мистер ли Кимбалл идет?
Уэбли — опять в своей оболочке андроида — стоял на краю площадки, наблюдая за расходящейся толпой. В сопровождении Кэнди Форчун подошел к своему напарнику.
— Ты пропустил такое волнующее событие, — сказал он. — На мое плечо уселся орел.
— А лисица сидит в своей пещере, — ответил загадочно Уэбли-Кимбалл.
— Да? На самом деле? А двадцать летающих рыбок?
— Размножились. Я насчитал по меньшей мере сорок.
Кэнди непонимающе смотрела на них, переводя взгляд с одного на другого.
— Послушайте, — спросила она, — о чем это вы говорите?
— Когда мистер Кимбалл слишком много выпивает, у него бывают кошмары. В этом секрет его большого успеха. Видите ли, он их записывает и продает кинопродюсерам, и каждый из них делает деньги. Вот почему я всегда охотно оплачиваю его выпивку.
— Туда пробралась змея, — продолжал загадочно докладывать Уэбли, — подслушала. Рыбы меняются.
— Какая жалость, — ответил Форчун. — Пойдем утром на рыбалку?
— Именно об этом я хотел тебе напомнить. В полпятого.
Форчун посмотрел на свои «часы».
— Еще уйма времени, — сказал он и, обернувшись к девушке, спросил: — Чем бы нам заняться до половины пятого?
— Если вы танцуете, то здесь неподалеку есть одно местечко, — сказала она.
— Звучит многообещающе. Кимбалл, почему бы нам не встретиться с тобой в гостинице ровно в четыре? Оттуда и отправимся.
Уэбли кивнул и вежливо улыбнулся девушке.
— Желаю вам самого приятного вечера, — сказал он и пошел прочь.
Было ровно четыре часа, когда на широкую стоянку перед гостиницей «Суеверие» вырулил зеленый «фольксваген». Форчун поцеловал на прощанье девушку и вышел из тесного автомобиля.
Когда Ганнибал подошел к сдвоенным стеклянным дверям, Уэбли, ждавший его, вышел навстречу.
— Я заказал такси, — сказал симбионт, указывая на большую желтую машину. — Я сказал шоферу, что мы собираемся сделать пару снимков восхода солнца и тому подобное. Доедем и отправим его назад. Но он сказал, что вернется за нами около девяти.
— В это время мы были в Канзасе.
— Знаю, но он выглядит беспокойным человеком. Я сказал ему, что если мы в девять не появимся, это будет просто означать, что у нас нашелся какой-то другой способ вернуться.
— Понимаю. Ты подумал обо всем.
— Это потому, что я не трачу времени на девушек, — важно заявил симбионт. — Шофер ждет.