Катриона увидела во взгляде Саймона зеленый и жестокий огонь. Сила, с которой Уэскотт стиснул ее руку, также не давала надежды на спасение бегством или хотя бы на мирное решение ситуаций.

Она судорожно облизнула пересохшие губы.

— Я уплатила тебе обещанные деньги. Все до пенни и еще что-то сверх того. Неужели ты можешь еще что-то требовать от меня?

— А ты разве забыла про обещание брачной ночи с тобой? Это также входило в условия нашего дьявольского договора. Когда решаешься на такую сделку, надо понимать, что дьявол потребует свое в один прекрасный день. — Помедлив мгновение, Саймон добавил низким хриплым голосом: — Или ночь. У Катрионы перехватило дыхание.

— Уж не хочешь ли ты сказать…

— А почему бы и нет? Ты же так старалась мне напомнить, что у меня нет ни чести, ни совести. К сожалению, для тебя, твои честь и совесть на высоте, верно? Вот поэтому у тебя нет иного выбора, кроме как исполнить данное мне обещание.

Катриона явственно представила, как стальные клещи ее собственной праведной морали аккуратно захватывают ее прямо за сердце. Даже зная, что ответ Уэскотта нанесет ей окончательный удар, она тихо спросила:

— А если я не соглашусь отдать тебе этот долг, неужели ты станешь силой добиваться своего?

Саймон внимательно посмотрел ей прямо в лицо, как будто очень серьезно обдумывал смысл вопроса, а потом покачал головой:

— Не стану. — Он наклонился, легонько коснувшись губами уха Катрионы, и прошептал: — Но тогда буду считать, что из нас двоих больший трус — это ты.

Уэскотт выпустил ее руку и сделал шаг в сторону, давая возможность убежать.

Но Катриона не сдвинулась с места, и смело посмотрела на него:

— Ты дашь мне время, чтобы я могла подготовиться?

— Разумеется, — ответил Саймон. Он мог вести себя как джентльмен, даже оставаясь разбойником. — Можешь даже не торопиться.

Когда Катриона, наконец, нашла в себе мужество приблизиться к освещенному луной гроту, где они с Саймоном спали прошлой ночью, она обнаружила внутри большие перемены. Уэскотт собрал вместе все их одеяла и постелил на толстом ложе из мха. Получился вполне уютный будуар. Он даже отыскал несколько огарков сальных свечей, оставшихся от Кирана и его отряда, и расставил их на камнях. Мерцающие золотистые огоньки пламени добавляли свою долю света к серебристому сиянию луны.

Почувствовав приближение Катрионы, Саймон обернулся и посмотрел на нее с нескрываемым удивлением. Несмотря на все приготовления, он не был уверен, что Катриона придет, и она это хорошо понимала.

Катриона подошла ближе, нервно разглаживая ткань льняной юбки своего простого ночного наряда. Она только что искупалась в ручье, и к влажной коже ткань прилипала в самых неожиданных местах. Катриона подумала, что для такого циника, как Уэскотт, ее появление в ночной рубашке целомудренно белого цвета может стать удобным поводом, съязвить о Жанне Д'Арк, идущей на костер. Однако никаких шуток не последовало. Саймон просто смотрел на нее из-под длинных густых ресниц с золотистыми кончиками, и она вспомнила, как ей всегда нравились такие не по-мужски красивые ресницы, как она втайне завидовала ему из-за этого.

Он стоял перед ней, длинноногий и босой, в замшевых брюках и расстегнутой на груди батистовой рубашке цвета слоновой кости. Рыжеватые волосы Саймона свободно лежали, слегка прикрывая лицо. Хотя шрамы и иные следы бурно прожитых лет явственно отпечатались на нем, его мужская красота, когда-то так впечатлившая юную Катриону, нисколько не потускнела. Она даже побаивалась, что достаточно ему проявить немного нежности, как ее истосковавшееся по любви сердце тотчас все простит ему и не станет ничему противиться.

Остро ощущая на себе ничего не пропускающий взгляд Уэскотта, Катриона осторожно проскользнула мимо него и прилегла на подготовленную постель. Она старалась сейчас не вспоминать свои романтические фантазии о том, как в первый раз в жизни взойдет к мужу на супружеское ложе. Тем более что почти во всех фантазиях в роли мужа ей представлялся именно Саймон Уэскотт.

Она повернулась на бок и сосредоточила внимание на звездочке, сиявшей под изящным изгибом лунного диска.

— Если ты не против, сделай так, чтобы все закончилось побыстрее. Я понимаю, что за тобой идет слава искусника в любовных делах, но если тебе нет особой разницы, то давай лучше обойдемся без всяких разных… любезностей.

— Без любезностей? Это звучит так, как будто я тебя пригласил на чаепитие, а потом мы расстанемся, обменявшись визитными карточками.

— Ты прекрасно понял, что я имею в виду. Мне бы хотелось, чтобы ты получил свое удовлетворение и исчез с глаз моих.

Катриона, даже не видя лица Саймона, почувствовала, как он недоволен.

— А о твоем удовольствии думать не нужно?

— Разве это важно для мужчин?

— Смотря для каких.

Уэскотт наклонился над ней и, словно огромная золотистая рысь, стал медленно придвигаться к Катрионе всем телом, пока не закрыл собой луну и полнеба. — Значит, ты предпочитаешь совсем простые действия? Получается, я должен задрать твою ночнушку, получить свое удовлетворение, а затем спокойно прикрыть тебя, как только я… кончу, — процитировал он наивные слова Катрионы, произнесенные в доме дяди Росса.

— Да уж, пожалуйста, — жестко выпалила она. — Именно, это я и прошу сделать.

Саймон долго задумчиво смотрел на нее, затем кивнул в знак согласия:

— Ну, хорошо. Но видит Бог, я совсем не хотел бы снова тебя разочаровывать.

Подавив судорожный вздох, Катриона отвернула лицо в сторону и закрыла глаза. Тайком подглядывая за котами и жеребцами в дядином поместье, она приблизительно представляла себе смысл предстоящего действия. Однако опасная власть этого процесса, над его участниками до сих пор казалась ей непостижимой загадкой.

Она приложила немалые усилия, чтобы не вздрогнуть, когда теплые руки Уэскотта дотронулись до ее лодыжек. Затем руки ухватили подол ночной рубашки и медленно приподняли ее. Теперь Катриона лежала обнаженная до пояса.

Она слышала приглушенное дыхание Саймона, чувствовала тепло, исходящее от его тела. Лишь слабым вздохом отреагировала она на вторжение мужских ладоней ей между коленями. Руки Уэскотта мягким движением стали приподнимать ей ноги и раздвигать бедра в стороны.

Прохладный ночной ветерок ласкал тело Катрионы, словно нежный любовник. Однако ее беспокоила собственная беспомощность и она корила себя за ужасную непредусмотрительность в отношении яркой луны. Катрионе казалось, что она сейчас даже более открыта взгляду Саймона, чем, если бы была совсем голой. При таком ярком свете он мог безо всяких помех жадно разглядывать все тайные уголки ее тела.

— Господи, Катриона, — жарко выдохнул Уэскотт. — Вот уж не думал, что ты можешь выглядеть еще прекраснее, чем обычно.

Не отвечая, Катриона еще крепче зажмурилась и прикусила нижнюю губу. С ужасом и неудержимым любопытством она ждала того, что должно было с ней произойти. Но никакие прежние фантазии не предполагали, что мужские губы могут отыскать удивительно чувствительную точку на внутренней части колена. Однако это случилось, и всю ее пронзила неожиданная дрожь восхитительного восторга.

У Катрионы едва не остановилось дыхание, когда влажный жаркий рот Саймона сначала прижался к ее коже, а потом стал пробираться все выше по трепещущим от неведомой ласки ногам. Мужские руки, словно крепкие и бархатно-нежные кандалы, обхватили лодыжки и раздвигали ноги еще шире, открывая путь для новых поцелуев, которые следовали один за другим и испепеляли последние силы сопротивления такому натиску соблазнения. Уэскотт осыпал поцелуями каждую точку на белеющих подлунным светом ногах Катрионы, и вскоре ее дыхание превратилось в череду нежных стонов, а бедра уже стремились сами раскрыться навстречу его губам.

Утопая в волнах ласки и нежности, Катриона не заметила, как руки Саймона перебрались от лодыжек в новое место. Теперь его чувствительные пальцы мягко поглаживали влажный от купания островок волос между ее ногами. Когда же пальцы принялись изучать спрятанные среди волос углубления женского тела, у Катрионы совсем перехватило дух. Она едва не потеряла сознания, чувствуя, как раздвигаются ее нежные розовые лепестки, найденные уверенной рукой, как медленно и неотвратимо погружается один из пальцев в наполненную сладким нектаром чашу ее цветка.

— О-о, — простонала Катриона, широко распахивая глаза. Сильный толчок невероятного удовольствия пронзил все ее тело. Она даже попыталась приподняться, однако всего один мужской палец, оказывается, надежно приковывал ее к земле. — Что ты со мной делаешь?

Саймон поднял голову и встретился с Катрионой глазами. На ее прекрасном лице выражалось напряжение и просыпающаяся страсть.

— Именно то, что ты просила меня делать. Получаю удовольствие.

С этими словами он наклонился и запечатал ее рот поцелуем. Катриона издала глухой стон и выгнулась дугой. Однако ей было некуда деться от нахлынувшего блаженства во всем теле, подаренного Саймоном. Лишь несколько активных движений языком, и Катриона стала сама прижиматься к Уэскотту, позабыв, что совсем недавно подумывала о бегстве. Она вцепилась ногтями в одеяло и мотала головой из стороны в сторону, ослепленная и теряющая рассудок от желания. А Саймон фактически совершал с ней акт любви, соединив их губы и языки, и уже бесповоротно владел ею.

Уэскотт не просто получал удовольствие. Он впитывал желания Катрионы и делал их своими желаниями, проникал в ее сердце и разрушал все стены, которые она возвела вокруг него. Саймон сливался с душой Катрионы и наполнял ее райским блаженством, забыть которое невозможно до конца дней.

Сладкие и горячие прикосновения его языка к набухшему бугорку, окруженному вьющимися волосками, обжигали Катриону подобно ожившему пламени, пробуждали и распаляли лихорадку желания. Она снова попыталась выскользнуть из этого сладкого плена, но Уэскотт обвил ее снизу огромными теплыми ладонями и не позволил вырваться, одновременно делая все, чтобы всепроникающий огонь любви горел еще сильнее. Когда же накал страсти достиг высшей точки и Катриона уже мечтала об одном — поскорее сгореть в невыносимом пламени желания, Саймон накрыл ртом нежный бутон и стал ласково его сосать. Невыразимый словами восторг разлился по каждой клеточке тела Катрионы, божественно возбуждая все ее нервные окончания.

Пульсирующие волны блаженства прокатывались вновь и вновь, сопровождаемые отчаянными криками женской природы, побежденной таким сказочным натиском.

Чувствуя себя так, будто какая-то сила сначала унесла ее в небеса на свидание к звездам, а потом нежно опустила на землю, Катриона медленно открыла глаза.

Сверху на нее внимательно смотрел Саймон. Определенно в его взгляде мелькали торжествующие огоньки.

Она подняла руку и не смогла удержаться, от соблазна коснуться его лица. Строго посмотрев на него, Катриона промолвила:

— Я, верно, судила о тебе. Ты бессовестный негодяй, в твоем сердце нет ни капли совести и чести.

— Может быть, ты права, любимая, — шепотом отозвался Уэскотт и обеими ладонями обхватил ее лицо. — Но в эту ночь я еще и твой муж.

Через мгновение его губы прижались ко рту Катрионы, и новый пьянящий поток острых ощущений заставил ее быстро позабыть обо всем, кроме ликующей сладости во всем теле. Забравшись пальцами рук в шелковистые волосы Саймона, она прижалась к нему и ответила поцелуем, столь страстным, что из горла у него вырвался громкий стон.

Правильно расценив этот звук как призыв к новой активности с ее стороны, Катриона стащила с Уэскотта рубашку, позволяя себе получить удовольствие от прикосновения к его плоти, удовольствие, о котором она так часто мечтала. У Саймона было чудесное тело, идеал мужской красоты, сплошные мускулы и сухожилия. Теплый, гладкий, упругий и сильный. Не удержавшись от желания попробовать на вкус то, что осязали ее руки, Катриона разорвала поцелуй и прижалась губами к коже Саймона в области сердца. Немного соленый и одновременно невероятно сладкий. Уже не стесняясь нескромных чувственных желаний, она дала полную волю своему любопытному язычку.

Уэскотт приподнял Катриону в полу сидячее положение и снял через голову ее ночную рубашку.

Некоторое время он разглядывал, белые полушария женских грудей со странной смесью преклонения и похоти во взгляде.

— По-моему, даже твой любимый Робби Берне ничего не сумел сочинить, достойного такого зрелища. — Затем Саймон перевел взгляд на лицо Катрионы, и легкая озорная улыбка тронула его губы. — Позволь уж тогда мне что-нибудь сотворить моим скромным языком.

Он наклонился и кончиком языка обвел торчащий розовый сосок. Катриона почувствовала, что у нее нет ни сил, ни желания возражать такому его творчеству. Отдаваясь новым ощущениям, она запрокинула голову, предоставляя Саймону доказывать, каким вдохновенным и искушенным мастером он является. Не тратя времени на слова, Уэскотт ласкал то одну, то другую грудь, упругим кончиком языка, увлажняя жарким ртом, осторожно царапая нежную кожу зубами. Так и создавался обещанный им сонет во славу женской прелести. Что касается Катрионы, то она лишь цеплялась за его волосы и судорожно стискивала ноги, особенно в те мгновения, когда он втягивал острый кончик груди в рот и с силой принимался его сосать. Балансируя на грани наслаждения и боли, она испытывала вновь уже знакомое чувство восторга, которое жарким пламенем разливалось в самом центре ее женского естества.

Почувствовав, что настало время, Уэскотт ловким движением освободился от брюк. Катриона даже не успела взглянуть, что открылось при этом, так как Саймон нежно привлек ее к себе, обнял и положил на ложе из одеял и мха. Обнаженное мужское тело прижалось к Катрионе, и Уэскотт вновь начал осыпать ее поцелуями.

Время словно остановилось для нее в этой неприхотливо устроенной спальне, залитой светом луны. И в объятиях Уэскотта. Перемежающееся дыхание двоих, безмолвное переплетение ног и рук, все ласки и поцелуи, давно изведанные под старушкой луной бесчисленными мужчинами и женщинами, стали для Саймона и Катрионы одним сплошным сладостным откровением, восхитительным уроком плотской любви со всеми ее пьянящими ощущениями.

Неожиданно Уэскотт отпрянул от Катрионы, и она протестующе обхватила его гладкую мускулистую спину.

— Все хорошо, дорогая — успокаивающе пробормотал он, целуя Катриону в висок. Потянувшись рукой к одному из лежащих камней, Уэскотт взял с этой импровизированной полки небольшую лакированную коробочку. Под крышкой обнаружился изящный стеклянный флакончик, уложенный на шелковую подушечку. Саймон вытащил пробку, и в воздухе возник густой экзотический аромат мирры, смешивающийся с мускусным запахом, исходящим от возбужденного мужского тела.

— Боюсь, что мне не удастся уменьшить мои размеры даже ради тебя. Собственно, как раз из-за тебя и происходит противоположное действие. И знаешь, это началось с того самого момента, когда ты вошла ко мне в тюремную камеру. Однако я могу, — он провел холодной твердой пробкой между податливо мягкими грудями, оставляя на коже поблескивающий маслянистый след, — несколько облегчить наше дело.

Как только до Катрионы дошел смысл сказанного, она покраснела и нахмурилась:

— Наверное, ты постоянно носишь это средство с собой, на случай если захочется совратить девственницу?

Щеки Саймона потемнели от прилива крови, и это несказанно поразило Катриону.

— Что это, мистер Уэскотт, да неужто вы покраснели?

Саймон шумно выпустил воздух и смущенно запустил пятерню в волосы.

— Я сейчас открою тебе очень большую тайну, настоящий мой секрет. Если об этом узнают другие, это сильно повредит моей репутации. — Склонившись к уху Катрионы, он прошептал: — У меня еще никогда не было девственницы.

Удивлению Катрионы не было предела.

— Ты, в самом деле, не шутишь? Уэскотт кивнул с самым серьезным видом:

— Ты у меня первая такая.

Катриона улыбнулась, почему-то радуясь такой новости.

— Значит, ты теперь сам вроде девственника? — Хлопнув по груди Уэскотта, она добавила: — Не волнуйся, я постараюсь обращаться с тобой нежно.

— Ну, уже не надо, — проворчал он и вдруг осторожно захватил ее нижнюю губу зубами.

От легкого покусывания и игривого потягивания губы по телу Катрионы пробежала новая волна наслаждения.

Она ожидала, что Саймон нанесет на пальцы лишь несколько капель масла, но, к ее удивлению, он решительно опрокинул флакончик и стал поливать ее живот и бедра.

— О! — воскликнула Катриона, чувствуя, что масляные струйки стекают между ног.

Искусные мужские пальцы скользили по чувствительным впадинкам ее живота, от их движений то вниз, то вверх расслабленные бедра Катрионы раздвинулись. От завораживающих поглаживаний Уэскотта ей казалось, что масло разогревается под искусными мужскими руками. Все ее тело покорно расслабилось, словно она была уже не Катриона, а изнеженная обитательница гарема или даже сама персидская царица Эсфирь в ожидании любовных утех с повелителем.

Саймон продолжал свои волшебные движения, его ладони то описывали круги на ее животе, то вновь продвигались к бедрам, пока, наконец, весь мир не сосредоточился в маленьком шелковистом треугольнике между ног Катрионы. До этой минуты он еще не пересекал его границы.

Когда-то в гостинице Уэскотт заявлял, что ему достаточно десяти минут, чтобы Катриона сама начала просить его о новых ласках. Оказалось, для этого не потребовалось и пяти минут.

— О Саймон! Пожалуйста, — простонала она, изнемогая от желания вновь и вновь чувствовать восхитительные прикосновения его рук. — Ну, пожалуйста… — Катриона повернула голову и зарылась лицом в свои волосы, но это не помогло ей заглушить нестерпимое желание.

Уэскотт оценил ее состояние и пришел на помощь. С молчаливого согласия Катрионы он стал большими пальцами разглаживать шелковистые завитки и направлять блестящую масляную струйку вниз, в то главное место, куда и должна была попасть волшебная жидкость из его флакона.

Подушечкой большого пальца Саймон принялся увлажнять маслом вход в нежное отверстие. Катриона почувствовала себя цветком, раскрывающимся навстречу ласковому поцелую солнца и готовым вобрать в себя любые его дары.

От наслаждения она едва не разрыдалась.

— Вот это и есть одно из твоих изобретательных извращений, о которых ходит столько слухов?

— Все, что было до сих пор, еще нет. А вот это уже да, — прошептал Уэскотт, глубоко погружая палец в ее плоть.

Катриона громко простонала, как будто из нее вырвали душу в обмен на непередаваемое удовольствие. Маслянистая жидкость Саймона облегчила работу его пальцам. С необычайной легкостью большой палец стал скользить внутрь и вновь выбираться наружу, приводя Катриону в необычайный восторг от столь нежной и совершенной имитации того, чему еще предстояло случиться.

Однако Уэскотт пока не пустил в ход все свое умение. Когда Катриона уже верила, что вот-вот потеряет сознание от сотрясавшего ее тело чувственного удовольствия, он стал указательным пальцем легонько массировать набухший бутон, совсем недавно раскрывшийся под его поцелуями. И от этого нового прикосновения Катриону пронзил острый импульс никогда прежде не испытанного ею экстаза.

Волны удовольствия вновь и вновь пробегали по ее телу, но Саймон вытащил свой палец, оставляя ощущение опустошенности и острого желания вернуть сладостное чувство наполненности. И Тут Катриона почувствовала на своем бедре тяжесть мужской тверди и поняла, что желание ее тела должно скоро исполниться.

Внезапно ей стало все равно, сколько других женщин было у него до нее. В эту ночь Саймон принадлежал ей. Только ей одной. И принадлежал полностью.

От этой мысли Катриона почувствовала себя свободной и смелой.

— Подожди, — приказала она.

Уэскотт удивленно посмотрел на нее. Затем произнес хриплым и совсем незнакомым голосом:

— Если ты все-таки решила отказаться от нашей договоренности, лучше прямо скажи об этом.

Вместо ответа Катриона взяла флакон с маслом, щедро полила себе на обе ладони и протянула руки к Уэскотту. Он запрокинул голову, и его дыхание стало частым и прерывистым, так как ее маленькие ладони уверенно обхватили его плоть. Обеими руками Катриона принялась втирать масло в его твердый жезл, удивляясь его длине и толщине. Она успевала отметить также нескрываемый восторг на лице Саймона, освещенном лунным светом. Глаза его были закрыты, блаженная улыбка, застывшая на приоткрытых губах, придавала красивому мужскому лицу вид первобытного дикаря.

Катриона увлеченно разглаживала масло по всей длине плоти Саймона, но он внезапно крепко стиснул ее запястье.

— Тебе это не нравится? — забеспокоилась она, не скрывая своего огорчения.

— Ангел мой, есть лишь одна проблема, — прошептал он, укладывая Катриону на спину и нависая над ней. — Мне это очень нравится. Но если ты будешь так и дальше продолжать, у меня может не получиться… мое дело.

Катриона ахнула от неожиданности, так как в один миг Уэскотт вошел в нее до самого предела, совершив лишь единственное выверенное движение. Она испытала острую боль, как будто ее резанули ножом. Несмотря на все старания Саймона подготовить Катриону к первой близости, ее девственное тело еще не было способно полностью принять его.

Уэскотт прикоснулся нежным поцелуем к влажной от пота брови Катрионы. Он тяжело дышал, словно перед этим долго бежал.

— Прости, любимая. Клянусь, моим единственным желанием было лишь одно — доставить удовольствие тебе, не причиняя боли.

Катриона не скрыла разочарования:

— Кажется, твой искусный пальчик мне понравился больше.

Саймон обхватил лицо Катрионы руками и пристально посмотрел на нее. В его взгляде пылала такая неподдельная нежность, что у нее сладко защемило сердце.

— Обещаю сделать все возможное, чтобы ты изменила свое мнение.

Предвкушая, как приятно будет выполнять данное обещание, Уэскотт перенес вес тела на обе руки и начал двигаться внутри ее. Движения были непривычно затрудненными, и это доставляло ему особое удовольствие. Сладостный жар, исходивший от нее, проникал в каждую клеточку его тела, одна лишь мысль, что он овладевает Катрионой, приводила Саймона в полный восторг. У него даже возникло ощущение, что Катриона не только первая девственница, которая отдается ему, но и вовсе первая женщина в его жизни, единственная женщина, которую он хочет любить.

Уэскотт овладевал ею, совершая медленные движения, скользя внутрь и выходя наружу столь неторопливо, как будто вся предстоящая ночь отведена для этого занятия. Ему очень хотелось бы просто закрыть глаза и всецело отдаться собственному наслаждению, но он продолжал внимательно наблюдать за Катрионой, отмечая, как болезненное выражение на ее лице постепенно уходит, и появляются признаки испытываемого удовольствия.

Вскоре ее губы приоткрылись, она тихо простонала, на щеках выступил румянец, а в глазах засияли огоньки наслаждения. Когда же Катриона начала отвечать движением бедер на каждое его новое погружение, Саймону пришлось крепко зажмуриться и стиснуть зубы, подавляя рвущийся стон и прикладывая все усилия, чтобы успешно закончить свою роль искусного любовника, умеющего контролировать собственные страсти.

Руки Катрионы легли на влажную от пота грудь Саймона, и она вновь наполнилась радостью от близости. Боль внизу живота уже не так сильно беспокоила ее, но продолжала напоминать о себе особой чувствительностью при каждом движении, совершаемом их телами.

Тетя Маргарет и кузина Джорджина убедили ее в том, что поцелуи, ласки и нежные слова составляли главную радость в семейной жизни. В то же время интимная близость между мужчиной и женщиной выдавалась ими за некое испытание, которое жена должна переносить, воспринимая его как вынужденную плату за внимание мужа.

Однако воспитание Саймона было, очевидно, лишено подобных поучений. В результате он дарил Катрионе такие удовольствия, которые не шли ни в какое сравнение с радостями от ласки, совершаемой его умелыми губами и руками. И она чувствовала, что всецело в его власти, наслаждалась тем, что отдается ему, была готова навечно принадлежать ему. Катрионе казалось, что она может выполнить любое его желание, позволить ему делать с ней все, что он захочет, пусть даже это будет что-то совсем шокирующее или запретное. Если уж он стал ее наставником в искусстве любви, то в эту ночь она будет его послушной и старательной ученицей.

Катриона обхватила ладонями лицо Саймона, заставляя его посмотреть ей в глаза и понять ее состояние.

— Саймон, ты подарил мне все, о чем я могла только мечтать. Скажи мне теперь, чего хочешь ты?

— Тебя, — хриплым голосом отозвался он. — Только тебя одну.

После этого никакие слова стали не нужны, мысли тоже потеряли всякую ценность. Во всем мире осталось лишь одно — восхитительный ритм слияния двух тел.

Саймон стиснул зубы и стал отдавать всю свою безудержную дикую энергию этому волшебному слиянию мужской и женской плоти. Неожиданное прикосновение Катрионы к его лицу и ее слова высвободили в нем ту необузданную силу страсти, удержать которую он старался на протяжении всей своей жизни. Теперь, отбросив мысли об удовольствиях возлюбленной, он слышал лишь мелодию своих чувств.

Тем более удивительным оказалось для Уэскотта, что Катриона вдруг громко выкрикнула его имя, и он почувствовал, как сладкая судорога пробежала по нежной женской плоти, выгибая все ее тело в сильном взрыве экстаза. Неописуемый восторг пронзил его подобно удару молнии, лишая остатков рассудка. Когда Саймон вновь пришел в себя, он все еще лежал на Катрионе, чувствуя затихающую дрожь расслабленного и наполненного сладкой негой собственного тела.

Они еще долго оставались в объятиях, слыша прерывистое дыхание, друг друга и бешеный стук сердец.

Первой заговорила Катриона, и в ее голосе явственно отдавался пережитый восторг:

— Вот теперь я поняла, почему так кричали Джем и Бесс.

— Да, а я припоминаю, что я сказал, когда они снова взялись за свое: «Опять двадцать пять», — едва слышно пробормотал Саймон, уткнувшись в волосы Катрионы.

Ее глаза расширились, ей показалось, что находящаяся внутри плоть Саймона просыпается, наполняясь новой силой.

— Ну, знаете ли, мистер Уэскотт, нельзя быть таким несерьезным!

Саймон поднял голову и озорно подмигнул:

— Что вы, миссис Уэскотт, никогда еще в жизни я не был таким серьезным.