1

Новая Зеландия, Северный остров, 1872 год

— Эмили Клэр Скарборо пора хорошенько проучить за непослушание.

Угроза, прозвучавшая в голосе Барни, насмешила Эмили. Она повернулась спиной к поручням. Барни не сводил с нее гневного взгляда, а изрытое оспой лицо его исказила злая гримаса. Крепко вцепившись в поручни жилистыми руками, он провозгласил:

— Сейчас я этим займусь.

Дорин ухватила брата за ухо мертвой хваткой, снискавшей ей злую славу в пансионе для благородных девиц Фоксуорт; все воспитанницы остерегались попадаться ей под руку в недобрую минуту.

— Ой, сестренка, больно, — взмолился Барни. — Отпусти! Я пока что ничего ей не сделал. Пальцем не тронул.

— Не морочь мне голову! Я видела, как ты пялился, когда мы ее обряжали.

Она разозлилась и сорвалась на просторечье, что вызвало улыбку Эмили. Девушка знала, что именно способность подражать языку аристократов обеспечила Дорин высокое положение в пансионе. Ее влияние возрастало по мере ухудшения финансового положения мисс Винтерс.

Барни отбросил руку сестры.

— В такой компании я бы предпочел быть слепым и глухим до самой Новой Зеландии. Ох, уж эти мне бабы! — выкрикнул он.

«Как есть хорьки», — подумала Эмили, глядя на своих спутников.

Эти психи затащили ее на другой конец света. Они ходят на двух ногах, она носит шляпку, он — кепку, внешне вроде бы похожи на людей, но, если даже обрядить их в шелк и увешать бриллиантами, все равно истинной сущности не скроешь — этакие хищные зверьки. Эмили взглянула на свои руки, сплошь покрытые синяками от нещадных щипков Дорин. Эта девица и покусать ее способна, да, видно, опасается, что Эмили ответит ей тем же, а может, не хочет расстраивать капитана, который счел бы такое поведение в высшей степени неприличным.

Эмили тяжело вздохнула, провожая глазами переливчатый след на бирюзовой воде, оставленный их почтовым пароходиком.

Барни рванул ворот рубашки. Душно. Шерстяной костюм, купленный перед отъездом мисс Винтерс, спас бы от пронизывающего лондонского осеннего ветра, но совершенно не годился в этом царстве теплых бризов. Да и был он размера на два меньше нужного.

— Страна, прямо скажем, не для жизни, — пожаловался Барни, вытирая пот со лба. — Словно в ад угодил до срока. — Он прищурил здоровый глаз. — А если мы в аду, эта девка — черт в юбке. Погляди на нее. Она ведет себя так, будто ей принадлежит пароход и Тасманово море в придачу.

Дорин не удостоила Эмили взглядом. Она пристально смотрела на пожилого капитана, который, казалось, задремал у штурвала.

— Вполне возможно, все это будет принадлежать ей, когда мы передадим ее из рук в руки богатому опекуну, — сказала Дорин. — Этот плут, наследник герцога, должен сполна расплатиться с нами, вернуть деньги, которые он задолжал бедняжке мисс Винтерс за то, что она годами заботилась об этой сучке. А десятая доля достанется нам.

— Вообще-то полагалось бы выплатить нам половину, — пробурчал Барни, ощупывая огромный синяк под глазом.

Эмили готова была признать его правоту.

В понедельник она изрядно сдобрила солью съестные припасы. Во вторник — опорожнила запасы виски Барни и налила в бутылку содержимое ночного горшка Дорин.

В среду выбросила за борт единственный костюм Барни, вынудив его голышом броситься в воду, и при этом слегка надрезала палец и капала кровью в море в надежде привлечь акул. После чего только объединенные усилия Дорин и здоровенного кочегара смогли удержать Барни, пожелавшего выбросить за борт Эмили.

А сегодня утром она поставила ему синяк под глазом, размахивая кулаками, когда брат и сестра силой содрали с нее простенькое платье и вынудили напялить новый наряд.

— Совсем от рук отбилась, даже шляпку не носит, — злобно проворчал Барни.

С тех пор как лондонские туманы остались позади и над их головами засияло жаркое солнце, у Барни облупился нос и стала шелушиться кожа, Дорин пожелтела, а лицо Эмили, не боявшейся подставлять его солнцу, покрылось шоколадным загаром.

— По крайней мере, нам удалось прилично одеть это существо, теперь она хотя бы не похожа на мальчишку, — заметила Дорин.

Ее брат оценивающе оглядел девичью фигурку, и Эмили невольно вздрогнула. Девушка знала, что Барни видит в ней отнюдь не мальчишку, хотя не хочет в этом признаться. У нее до сих пор побаливала грудь, так крепко прижал он ее к себе, пока Дорин натягивала новую юбку. Эмили отодвинулась от него как можно дальше, а Барни ослабил пояс на брюках, не сводя с нее взгляда. «Чтоб ты сдох», — пожелала ему Эмили.

— Держи сверху свои грязные лапы, — посоветовала Дорин брату, смазав его по уху. — Нам теперь надо быть начеку и не испортить дела, довести его до конца. Ты же знаешь, нам поручили это, потому что у мисс Амелии не осталось денег, чтобы нанять детектива.

Барни проворчал в ответ что-то невразумительное, и в этот момент с мостика послышалось:

— Земля!

Эмили встрепенулась.

На горизонте появилась зеленая полоска, и пароходик сбавил ход. Дорин крепко сжала поручни, напряженно вглядываясь в даль, а Барни начал возиться с креплениями небольшой спасательной шлюпки, на которой намеревался доплыть до берега. Он решил в одиночку разыскать неуловимого Коннора, оставив Эмили на борту парохода из опасения, что на суше она вновь предпримет попытку сбежать, как случилось однажды в Сиднее и дважды в Мельбурне. Барни каждый раз выслеживал и возвращал беглянку.

Дорин шумно втянула воздух побелевшими от волнения ноздрями.

— Может, пойти с тобой? Или ты справишься сам?

— Если этот парень такой важный, как говорила мисс Винтерс, я просто войду в его шикарный дом и приведу сюда. После чего мы избавимся от этой паршивки и заодно разбогатеем.

Эмили подождала, пока Барни спустит шлюпку на воду, склонилась над бортом и взмахнула носовым платком.

— Прошу тебя, Барни, побереги себя. Не забывай, что один из партнеров господина Коннора уже погиб, а второй пропал без вести. — Она ласково улыбнулась. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя постигла их судьба.

Барни позеленел, зло посмотрел на нее, развернул шлюпку и начал грести к берегу.

Над пароходиком взмыла чайка и полетела прочь. Эмили проводила ее глазами до серебристого края острова.

— Не надо забывать, — прошептала она, — что Джастин Коннор очень опасный человек.

— Будь трижды проклята эта мадам Винтерс!

Гневная вспышка его господина, крайне редко повышавшего голос, застала Пенфелда врасплох, он вздрогнул, жалобно звякнули чайные чашки на подносе. Бродившая по подоконнику чайка остановилась и с укором скосила глаз внутрь дома. Джастин Коннор вскочил на ноги и зашагал из угла в угол, потирая ладонью голову.

— Какого черта она не оставляет меня в покое?

Пенфелд поставил поднос на стол, покрытый грязной скатертью, и с опаской взглянул на своего господина, метавшегося по комнате, размахивая руками: того и гляди собьет на пол драгоценные фарфоровые чашки.

— Сдается мне, сэр, что виной этому незнакомец в стоптанных башмаках. Он задавал слишком много вопросов.

Джастин резко развернулся на ходу, и Пенфелд втайне порадовался, что успел заслонить своим телом поднос с посудой.

— С чего ты взял, что вездесущая мисс Винтерс прибегла к услугам простого смертного? Ведьма способна найти кого угодно и без чужой помощи. — Джастин всплеснул руками. — Вполне могла бы, не затрудняя себя письмом, сесть верхом на метлу и прилететь сюда.

Губы Пенфелда дрогнули в улыбке, но он лишь коротко прокашлялся.

— А ты тоже следишь за мной? — Джастин погрозил чайке пальцем. — Обычно ведьмы знаются с черными котами, но от мисс Винтерс можно ожидать чего угодно.

Чайка стыдливо спрятала голову под крыло.

— Надо бы свернуть тебе голову и сварить на ужин. — Джастин направился к птице, растопырив руки.

Пенфелд многозначительно кашлянул. Джастин оставил чайку в покое, вернулся к столу и взял письмо, отправленное из Лондона пять месяцев тому назад, которое посыльный из туземной деревни доставил только сегодня.

— Нет, ты послушай, что пишет эта настырная баба! Она, видите ли, требует, чтобы я немедленно приехал и забрал девчонку. Та якобы причастна к какому-то скандалу. Подумать только! Дитя замешано в скандале! Что же она могла натворить? Пролила молоко на скатерть за ужином? Или стянула лишний кусок из сахарницы?

— Однажды меня примерно наказали за подобный проступок, — с улыбкой вспомнил Пенфелд, нежно потирая тугой живот.

— Тварь ненасытная! Ей мало того, что на образование девчонки я посылал практически все свои деньги, каждый пенс, оказавшийся в моих руках.

Об этом Пенфелду было известно, поскольку именно он носил на почту тощие конверты без обратного адреса.

Джастин устало присел на бочонок из-под рома, служивший стулом, и тяжко вздохнул.

— Надо полагать, ей снова нужны деньги, но я ничем не могу помочь. Продать больше нечего. Что будем делать?

Пенфелд принялся полировать рукавом сверкающий носик заварочного чайника с таким видом, будто нет ничего важнее этого занятия.

— Вполне возможно, сэр, ваш адрес известен не только неугомонной мисс Винтерс. Смею допустить, что и ваше семейство…

Джастин вскинул голову и уставился на слугу. В янтарных его глазах плясали золотистые искры ярости. Когда он заговорил, чеканя слова, в голосе прозвучала скрытая угроза. В таких случаях его сторонились даже самые храбрые воины-маори.

— У меня нет семьи.

Последовало тягостное молчание, нарушенное тихим перезвоном чашек. Джастин постепенно остыл, сменил гнев на милость и вопрошающе взглянул на слугу, как бы ища поддержки.

— Я холостяк, сам по себе, никем и ничем не связан. Неужели не понятно? Я не могу взвалить на свои плечи ответственность за ребенка. Это абсолютно исключено. Девочке гораздо лучше оставаться в Англии, где можно получить надлежащее образование.

— А когда она подрастет и придет пора выдать ее замуж? — тихо поинтересовался Пенфелд, сдувая с молочника несуществующую пылинку.

— Об этом думать рано, — с коротким смешком парировал Джастин. — Когда погиб Дэвид, ей было года три, значит, сейчас лет десять-одиннадцать. — Неожиданно решившись на что-то, он водрузил на нос очки для чтения в золотой оправе и принялся лихорадочно писать на обратной стороне листа. — Отправлю-ка я письмо мисс Винтерс. Напишу, что девочке следует остаться в пансионе, который выбрал ее отец. Лучше этого не придумаешь. А как только раздобуду денег, тотчас же перешлю их ей.

— Простите, сэр, а вы не задумывались над тем, что ребенку, возможно, нужен дом? Может, ей хочется быть в семье?

Джастин перестал писать и вскинул глаза на слугу. Встретившись с ним взглядом, Пенфелд пожалел, что открыл рот. Джастин повел рукой вокруг, как бы приглашая ознакомиться с жалкой обстановкой, земляным полом и грудами пыльных книг, разбросанных по углам.

— И это ты называешь домом? — язвительно спросил он. По очереди ткнув пальцем в свое заросшее щетиной лицо, голую грудь и рваную дыру на брюках из грубой хлопчатобумажной ткани, добавил: — А это можно назвать семьей?

Пенфелд хмуро уставился в пол, а Джастин аккуратно сложил бумагу, засунул в старый конверт, надписал новый адрес и отдал слуге. Пенфелд направился к двери, но у порога замешкался и оглянулся. Джастин по-прежнему сидел на бочке, держа в руке золотые часы, свисавшие на цепочке с шеи. За долгие годы, проведенные вместе, Пенфелд почти никогда не видел своего господина без часов. Джастин откинул крышку, и янтарные глаза его подернулись дымкой.

Слуга сочувственно вздохнул, пожал плечами и неспешно зашагал к деревне. Бережно сжимая в руке потертый конверт, Пенфелд думал о том, что в любви и участии нуждается, пожалуй, не бедная девочка, а его незадачливый господин.

Эмили привыкла к простой одежде без выкрутасов, турнюр мешал ей. Передвинув его поудобнее, девушка с нарастающим интересом наблюдала за тем, что происходит возле штурвала. Прошло часа три с того момента, как Барни отплыл на спасательной шлюпке к берегу. Дорин то и дело подносила к глазам ржавую подзорную трубу, с надеждой вглядываясь в горизонт, а в промежутках была вынуждена вступать в перебранку с капитаном, желавшим сняться с якоря. Переубедить его было непросто; капитан был туг на ухо и, по мнению Эмили, так же туго соображал. Его небольшой почтовый пароход лишь раз в месяц ходил от Мельбурна до Окленда, дрейфовать ему наскучило и хотелось поскорее отправиться в путь.

Дорин кудахтала, как вспугнутая наседка, капитан в ответ орал, их споры Эмили надоели, и она отвернулась. Теплый ветерок ласкал волосы, по воде золотым пером жар-птицы скользили солнечные блики, и тихий плеск волны у борта действовал умиротворяюще. Вспомнилось, как много сил и энергии она потратила, чтобы сорвать это путешествие, хотя долгие годы перед тем провела в томительном ожидании перемен. Ее смогли затащить на судно, отплывавшее из Лондона, лишь в бессознательном состоянии, приправив кофе за ужином большой дозой снотворного, едва не оказавшейся смертельной.

Подручные мисс Винтерс ничем не гнушались ради достижения своей цели — доставить Эмили к Джастину Коннору, человеку, которого она теперь люто ненавидела.

Неожиданно взревела машина, задрожала палуба, и Эмили крепче вцепилась в поручни. Бешеный бег поршней в цилиндрах перекликался с приливами ненависти к опекуну.

В Лондоне ходили противоречивые слухи после того, как наследник богатого герцога не вернулся из поездки в Новую Зеландию. Бывшие подруги передавали Эмили сплетни, которыми обменивались взрослые в гостиных их родителей, пытаясь скрыть злорадство за притворным сочувствием и бросая многозначительные взгляды на потертое платье и поношенную обувь Эмили.

В высшем свете Лондона имя Джастина Коннора связывали с опасными приключениями и любовными похождениями, а в пансионе его произносили с придыханием и таинственным шепотом. Романтический образ отважного рыцаря, разящего врагов, будоражил сны многих воспитанниц пансиона, и Эмили не была исключением.

Большинство склонялось к мысли, что Джастин Коннор — удачливый искатель приключений, что он сумел сколотить огромное состояние в безумной азартной игре, где ставками были земля, золото и человеческая жизнь. Говорили, что он отказался от семьи и игнорировал ее мольбы вернуться и занять свое законное место наследника судоходной компании «Уинтроп шиллинг».

Эмили зло сощурилась. Она могла легко представить себе, как отлично устроился Джастин Коннор на плодородной земле Новой Зеландии и живет себе припеваючи в роскошном викторианском поместье, построенном на золото ее батюшки и, можно сказать, на его крови. Возможно, у него есть дочь, этакая златокудрая куколка, разодетая в шелка и купающаяся в любви. За минувшие семь лет — ни одного личного письма от него, ни единого доброго слова. Мисс Винтерс явно наслаждалась, демонстрируя Эмили сухие его послания и вложенные в конверты жалкие мятые ассигнации достоинством в один фунт стерлингов и кучку мелочи, включая монеты по полпенса.

Спустя несколько недель, когда обнаружилось, что опекун не отличается щедростью, просторную гостиную, принадлежавшую Эмили, передали Сесилии дю Пардю, несносной девчонке и задаваке с фарфоровым личиком, которую молва называла внебрачной дочерью австрийского князя. Лишь страх, который испытывала мисс Винтерс перед таинственным опекуном Эмили, удерживал ее от того, чтобы выставить несостоятельную воспитанницу на улицу. Директриса решила, что Эмили возместит затраты на свое содержание, выступая в роли наставницы младших классов; эти девочки некогда обожали ее и считались ей ровней.

Эмили отвели крохотную конуру на чердаке, и она часто подлезала к слуховому оконцу, протирала рукавом испачканное сажей стекло и часами глядела на океан грязных крыш и печных труб, ожидая, что вот приедет Джастин Коннор и заберет ее.

Пароходик застонал и задрожал мелкой дрожью. Дорин продолжала визгливо протестовать. Эмили еще крепче вцепилась в поручни.

— Значит, сегодня, господин Коннор, нам не суждено повстречаться, — прошептала она. — Ни сегодня, ни в будущем. Никогда.

Но не успел пароходик сдвинуться с места, как Дорин перестала ломать руки и издала крик радости. Небольшая шлюпка Барни разрезала волны. Эмили затаила дыхание. Как во сне она сделала пару шагов к поручням, наблюдая за тем, как шлюпку поднимают на борт. Еще до того, как Барни выскочил на палубу, на него накинулась сестра.

— Что он сказал? Почему ты не привез его с собой? — Она вытянула тонкую шею, стараясь заглянуть под сиденье, как будто брат мог там кого-то спрятать. — Он обещал приехать? Или пришлет за нами шикарную яхту?

Барни медленно поднял голову. На мертвенно-бледном лице его зло сверкнула черная бусинка глаза.

— Нет его там. Там вообще никого нет, если не считать своры грязных дикарей да старого отшельника по имени Пука в ветхой хижине. Нет там ни шикарного дома, ни важного хозяина.

— Этого не может быть. Он должен быть там. Мисс Амелия дала нам точный адрес.

Барни с ненавистью поглядел на Эмили.

— Я же тебе сказал: нет его там.

Дорин смирилась и сникла.

— Мисс Амелия больше всего опасалась такой ситуации. В последнем своем письме она скрыла от него, что мы привезем это отродье.

— А он, видно, как-то прослышал об этом и смылся. На его месте я бы тоже так поступил.

Эмили пронзила нестерпимая боль, потрясшая все ее существо. Она ненавидела Дорин, ненавидела Барни, ненавидела весь мир, но больше всего ненавидела тот потаенный уголок в своем сердце, где все еще теплилась слабая надежда.

Глаза ее застлали слезы. Она откинула голову, громко рассмеялась и впервые за весь длинный утомительный день заговорила:

— Не сомневаюсь, что вскоре мисс Винтерс получит достойное объяснение. «Дорогая мисс Винтерс, к сожалению, вынужден вас информировать, что в сложившихся обстоятельствах я не могу принять обязанности ухода за ребенком. Прилагаю к настоящему письму мой щедрый дар в размере трех фунтов стерлингов и пяти шиллингов. Эта сумма предназначается на продолжение образования, на содержание и вклад в приданое, а еще полпенса — на покупку сладостей».

Дорин и Барни уставились на Эмили с широко открытыми ртами, но так продолжалось недолго, и они набычились, опустив тяжелые подбородки.

— Боже! На вас жалко смотреть. Вы же полные идиоты! Кто вас надоумил тащиться на другой конец света? Кого вы послушались? Жадную, выжившую из ума старуху, пославшую вас невесть куда и зачем. Вы выглядите смешно! Ты, Дорин, в своей идиотской шляпке, и ты, Барни, в мерзком костюме с чужого плеча. Вы куклы, марионетки! Да мы все здесь цирковые клоуны, выступающие на манеже под музыку, заказанную мисс Винтерс.

Эмили круто развернулась. Ее душили слезы. Нет уж, она скорее сгорит в адском пламени, чем позволит этим гаденышам увидеть свое заплаканное лицо. За спиной послышался шепот. Дорин и Барни что-то затевали, и Эмили поняла, что зашла слишком далеко. Ни одна из послушных воспитанниц мисс Винтерс не отваживалась бросать открытый вызов самоуверенной мисс Дорин Доббинс.

Скрип доски под тяжелой ногой предупредил ее об опасности. Эмили повернулась и увидела, что на нее надвигаются Дорин и Барни, сузив плечи, как бродячие коты перед дракой. Эмили с надеждой посмотрела на мостик и сразу поняла, что помощи оттуда ждать не приходится. Капитан храпел за штурвалом с открытыми глазами.

— Ты была последней надеждой бедняжки мисс Амелии, — ровным голосом сказала Дорин. Ее глаза ничего не выражали.

— Неблагодарная тварь, — прорычал Барни. Эмили прижалась к поручням, не чувствуя боли от врезавшегося в тело грубого дерева.

— Не подходите. Вам же хуже будет.

— Это еще почему? — удивилась Дорин. — Или ты полагаешь, что великий и могущественный господин Кон-нор спустится с небес, чтобы спасти тебя? Ты не нужна ему. Ты никому не нужна.

Подобное случалось ей слышать не однажды, так что пора бы привыкнуть и не обращать внимания, но Эмили так и не привыкла. Проклиная в душе непомерную тяжесть нового платья, она быстро прикинула, удастся ли проскочить мимо них по узкой палубе.

— А что говорила мисс Амелия насчет того, чтобы привезти ее назад? — поинтересовался Барни, склонив набок голову.

— Она говорила, что эта мерзавка позорит Фоксуорт, — напомнила Дорин. — Из-за нее лучшие ученицы покидают пансион. Еще мисс Амелия сказала: если ты вернешься обратно с нею, тебе придется искать работу в другом месте.

Барни удовлетворенно кивнул.

С приходом сумерек подул свежий ветерок. Брат и сестра обменялись понимающими взглядами. Жизнь без матери в лондонском Ист-Энде многому их научила, и сейчас они готовы были использовать опыт, накопленный в жарких схватках с себе подобными на узких улицах бедных кварталов.

Барни схватил Эмили за ногу, Дорин за другую. Девушка ударила Барни кулаком по лицу. Брызнула кровь, и стало ясно, что она сломала ему нос. Но торжествовала она недолго. В следующую секунду море и небо поменялись местами. Ее вышвырнули за борт в темную воду.

 

2

Эмили камнем шла ко дну. Узкая юбка на подкладке тотчас намокла и плотно опутала ноги, турнюр с китовым усом тяжким грузом тянул ее все глубже в сумрак морской бездны, светлая полоса над головой сменилась кромешной тьмой.

«Боже, помоги!» — рвалась из глубины души слабая и робкая мольба, как бывало в годы жизни с отцом. Позднее Эмили поняла, что своего можно добиться, разве что громко требуя и топая ногами, не надеясь на чужую помощь.

На этот раз просьба ее осталась без ответа.

«Господи! Где ты? — все громче и настойчивее взывала Эмили. В груди теснило, но девушка продолжала отчаянно сражаться за жизнь. — Знаю, в последние годы я вела себя скверно. Так говорила мисс Винтерс, она так и не простила мне тот случай с сыном садовника».

Подол юбки тут же взмыл кверху и закрыл ей лицо. Видимо, сейчас некстати напоминать богу о своих прегрешениях. Эмили отодрала юбку от лица.

«Послушай, господи, я была бы тебе весьма признательна, если б ты спас мне жизнь. Нет, сэр, не ради меня самой. Уж очень хотелось бы насолить Барни и Дорин. А еще не помешает отомстить Джастину Коннору, грязной скотине, мошеннику и вору, завладевшему золотым прииском моего батюшки».

Слова сами собой приходили на ум, потому что Эмили часто повторяла их — как молитву перед сном. Семь долгих мучительных лет она только об этом и грезила, только этим дышала и жила в предвкушении момента, когда мечты ее сбудутся. Собравшись с силами, девушка забилась в воде, расстегнула пуговицы на лифе, сорвала турнюр. В голове шумело, перед глазами плясали яркие блики, но Эмили упорно боролась с промокшим одеянием и постепенно освобождалась от тяжкого груза. Наконец она осталась в простой домотканой рубашке, непременном атрибуте гардероба воспитанниц пансиона Фоксуорт, и рванулась вверх, ощутив легкость и силу.

Но потом сорвала и прилипшую к телу рубашку, будто хотела навсегда избавиться от всего, что напоминало о годах одиночества и нищеты, проведенных в пансионе, и о тех страшных минутах в библиотеке, когда мисс Винтерс сообщила ей, что ждать батюшку бесполезно.

Эмили пробкой выскочила на поверхность, жадно хватая ртом живительный воздух. Лучи заходящего солнца ослепили ее, девушка зажмурилась, тряхнула головой, разбросав вокруг жемчужные искры, посмотрела на небо и прошептала:

— Благодарю тебя, господи. Постараюсь исправиться. Клянусь.

В этот момент она увидела неспешно удалявшийся пароходик. Легкий бриз разметал жалобный крик. Барни приметил девушку и прощально помахал ей рукой. Обещание исправиться тут же вылетело у нее из головы, и Эмили скорчила вдогонку ему гримасу, послала воздушный поцелуй и повернулась лицом к берегу. Плыть предстояло порядочно, но это мало смущало ее. До того как отправиться на поиски золота, отец каждое лето снимал скромный коттедж на побережье в Брайтоне, и Эмили научилась отлично плавать. Так что добраться до видневшегося вдали острова особого труда не составит.

Разгоряченное тело обмывала прохладная вода, сил было в избытке, оставалось только радоваться жизни. Эмили глубоко вдохнула и уверенными сильными гребками поплыла к берегу. Впервые в жизни она почувствовала полную свободу.

Джастин брел по берегу, глубоко засунув руки в карманы брюк, и поглядывал на море, посеребренное луной. Волны с шипением накатывались на песок, покрывали пеной голые ноги, тянули за собой и отступали. Можно бы расслабиться и отдохнуть, но на душе тяжко, в голове теснятся мысли о настоящем и будущем. Да, покой нам только снится.

Будь трижды проклята ненасытная мисс Винтерс! Ее письма пробуждали воспоминания, среди ночи слышался звонкий детский смех, и сон пропадал до утра. Сегодня Джастин покинул хижину в надежде обрести мир в темноте у моря. Он подставил лицо прохладному легкому ветерку, незряче уставился вдаль и глубоко задумался.

Прошло семь лет с тех пор, как трое друзей — Джастин, Николас и Дэвид — приехали в Новую Зеландию в поисках счастья, надеясь быстро разбогатеть. Семь лет назад Трини помог вынести из лодки на берег охладевшее тело Дэвида, но сейчас казалось, что все это произошло вчера и время утратило всякий смысл.

В их троице верховодил Джастин, он был их мозгом. Николас вел переговоры, мог приободрить приятелей доброй шуткой, но душой и сердцем компании был, конечно, Дэвид. Только его неиссякаемый оптимизм вдохновлял их и побуждал идти дальше, хотя поиски золота в сумрачной тени гор на юге, где они провели несколько недель, не принесли результатов. Дэвид никогда не терял надежды, потому что в ответе был за двоих: у него была Клэр.

Да, Клэр. Бывало, Ники уже громко храпел, а Джастин все еще лежал с широко открытыми глазами и жадно слушал рассказ Дэвида о малютке-дочери. Потом наваливался сон, но сквозь дрему щекотал ноздри свежий запах разлохмаченных кудрей и слышался звонкий детский смех, от чего в лагере становилось тепло и уютно. Однажды она ему даже приснилась: приковыляла на пухлых ножках со стороны моря и позвала отца. Но во сне не Дэвид, а Джастин прижал к груди и утешал чем-то расстроенную всхлипывающую девочку.

В воспоминания вторгся пронзительный крик киви, и Джастин затаил дыхание, с минуты на минуту ожидая, что на берег выскочит толпа туземцев с перекошенными в боевом кличе татуированными лицами, сжимая в дочерна загорелых руках кривые ножи. Но ничего страшного не произошло, лишь за спиной захлопали крылья вспугнутой чайки.

Джастин огляделся. Здесь берег был совсем иной. Солоноватый бриз Северного острова, теплый и мягкий, выгодно отличался от суровых ветров острова Южный. Мерно, убаюкивающе покачивались пальмовые ветви, морской прибой не гремел, а будто напевал что-то. Именно здесь Джастин сумел наладить новую жизнь, простую и непритязательную, свободную от всяких обязательств. И все же память хранила запах пороха и крови, смешиваясь с пряным ароматом цветов, он временами щекотал ноздри.

Это Трини с его мудростью бесхитростного дикаря объяснил Джастину, что память о погибшем друге останется с ним навечно.

Джастин поддел носком волну и побрел вдоль берега, освещенного светом луны. Пора было возвращаться, иначе Пенфелд отправится на поиски. Слуга был твердо убежден, что его рассеянный господин, постоянно погруженный в свои мысли, не найдет дорогу назад, если зайдет слишком далеко от хижины.

Джастин подставил лицо ветру, забывшись в очаровании тихой ночи и неотрывно глядя на черный небосвод, усыпанный сверкающими звездами. Длинные волосы, развеваясь на ходу, укрыли его плечи темным плащом. Джастин все шел и шел, напряженно вслушиваясь в симфонию прибоя.

Лик луны затмило небольшое облачко, Джастин опустил глаза и увидел на песке какую-то темную груду. Видимо, вынесло на пляж морские водоросли. Или прибило к берегу кусок дерева. Облачко пробежало, лунный свет вновь озарил пляж, и сердце Джастина учащенно забилось — дальше он зашагал как во сне.

На песке лежала женщина. Нет, не женщина, а некое неземное существо, сотканное из лунного света и мечты. Джастин часто заморгал, ожидая, что видение исчезнет, но женщина не двинулась с места и продолжала лежать в прежнем положении, загадочная, влекущая и абсолютно нагая.

Он приблизился и понял, что она спит, подложив под щеку ладони. Грудь мерно вздымалась в ровном дыхании. Не веря собственным глазам, Джастин принялся внимательно разглядывать незнакомку: лицо херувима, возле короткого носика — веселые веснушки, рот подобен розовому бутону, густые бархатные ресницы, непокорная грива каштановых волос. Взгляд его непроизвольно скользнул ниже и остановился там, где на кустике кудрявых темных волос сверкали водяные капли.

Солнце позолотило лицо и руки незнакомки, но тело оставалось молочно-белым, крохотными бриллиантами блестели рядом с ним песчинки. Светящиеся кораллы венчали полную грудь. Хотелось поискать глазами обломки громадной морской раковины, давшей жизнь этой красавице.

Джастин вопросительно взглянул на звезды, насмешливо подмигивавшие с темного небосвода, прошептал: «Неужели это мне?» — и сел на песок рядом с женщиной, скрестив ноги.

Конечно, следовало ее разбудить, осмотреть, не поранилась ли она, и укрыть, но под рукой ничего не было, а весь наряд Джастина составляли рваные брюки на помочах. Даже если руководствоваться лучшими побуждениями, одному из них так или иначе придется остаться нагим, а он еще не решил, каковы его намерения и можно ли назвать их благородными.

Джастин глубоко задумался, положив подбородок на сцепленные пальцы и не сводя взгляда с розовой нимфы. Он не мог разобраться в своих ощущениях. Ему словно бы нанесли сильный удар ниже пояса и вышибли дух. Горячее желание обуревало его, но совсем не такое, как во время ночных приключений, выпадавших на его долю в прошлом, когда случалось встретить отзывчивую туземку либо заплатить уличной проститутке в Окленде.

Он мог бы, кажется, просидеть вот так, рядом с незнакомкой, целую вечность, не решаясь даже коснуться ее, сидеть очарованным ее близостью, пока его силой не уведут отсюда прочь. Легкий ветерок что-то нашептывал ему, подталкивал к действию, а неумолчный морской прибой предупреждал об опасности. Потом окружающий мир перестал существовать. Впервые в жизни Джастин понял, почему Зевс решил принять облик лебедя, дабы слиться воедино в роще с Ледой. Теперь он постиг и страсть, испепелившую беспощадного рыцаря Хильдебранда, стремившегося услышать зов сирены Ундины.

Он пребывал во власти первобытного влечения, не ограниченного условностями цивилизованного общества. Это было непреодолимое желание, пришедшее из почти забытого прошлого человечества, когда мужчина просто раздвигал женщине ноги и не требовалось ни уговаривать ее, ни ухаживать за ней, ни пытаться завоевать ее сердце.

Джастин закрыл лицо ладонями. Господи, помоги! Моральные устои рушились, и в голове творилось черт знает что. Может, пора возвращаться в Англию? Ведь до чего он дошел — готов по-звериному наброситься на бедную девушку, на ее несчастье вынесенную волной на берег.

Он больно потянул себя за волосы, чтобы прийти в сознание. Нужно что-то предпринять, отнести незнакомку в хижину, но ведь в таком случае придется прикоснуться к ней или, по примеру далеких предков, волочить ее за волосы по песку?

Джастин спрятал свои руки, чтобы не дать им воли. Падавшая от него смутная тень сглаживала холмы и долины на теле девушки, которые так не терпелось ему погладить. Затаив дыхание, он со стоном высвободил одну руку и подложил ее под спину незнакомки. Коралловые лепестки ее губ чуть раздвинулись, как бы сдаваясь во сне. Джастин жадно облизнул пересохшие губы.

В конце концов, ничего страшного не случится, если позволить себе мимолетный поцелуй. Помнится, не удержался даже прекрасный принц при встрече со Спящей красавицей. Джастин потянулся к ней, старательно избегая соприкосновения с ее телом, нежно притронулся к губам и ощутил вкус соленой воды. Он слизнул соленое, подумав, что не помнит, когда в последний раз целовал женщину. Голова ходила ходуном. Всего пару минут назад он бродил по пляжу и страдал от одиночества, а сейчас ему выпало поцеловать богиню.

Но это была ошибка. В тот момент, когда губы ее приоткрылись навстречу сторожкому и жадному поцелую, Джастин осознал, что поцелуй был чудовищной ошибкой. Но пути назад уже не было. Оставалось только просунуть горячий влажный язык меж ее губ и ласкать незнакомку с нарастающей страстью. Это было неповторимое чудесное мгновение, Джастин не смог бы оторваться, даже если бы девушка оплела его ногами и унесла в свое царство глубоко на дне морском.

Он зарылся лицом во влажные волосы, от которых исходил тонкий запах ванили, щекотавший ноздри эротической чистотой. «Только раз коснусь ее бедра, ее груди». Он уж перешел было от мысли к делу, но тут его уха достиг шепот, прозвучавший так близко, будто говорил он сам.

— Когда мне в последний раз засунули язык в рот, я, помнится, пырнула обидчика ножом.

Джастин медленно поднял голову и застыл в перекрестье прицела карих глаз.

— Чего таращишься? Я же не откусила тебе язык, — сказала она, сморщила носик и рассмеялась. За всю свою жизнь Джастин не видел более привлекательного зрелища.

Искрящиеся смехом глаза оставались серьезными. Богиня приподняла голову, а Джастин не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться. Нимфа отвела тонким пальцем прядь волос, упавшую ему на глаза, и тихо прошептала:

— В жизни не видела таких глаз.

Потом перевернулась на живот, положила голову ему на колени и вновь уснула.

Время остановилось. Джастин не мог сказать, как долго он просидел так, счищая песчинки с ее перепутанных волос и с трудом вынося сладкую муку теплого дыхания, проникавшего через тонкую ткань брюк.

Он не сразу приметил Пенфелда, запыхавшегося, как если бы он бежал от самой Англии.

— Ах вот вы где, сэр! А я вот прогуляться вышел… — Он опустил глаза и тотчас прикрыл их рукой. — Господи боже мой!

— Что ты сказал? — не сразу понял Джастин, еще не пришедший в себя.

Пенфелд чуть раздвинул толстые пальцы и робко посмотрел на своего господина.

— Простите, сэр. Кажется, я не вовремя.

Джастин часто заморгал, будто просыпаясь после глубокого сна, длившегося целую жизнь, и неохотно расплел пальцы, запутавшиеся в темных кудрях.

— Нет, нет, ты как раз вовремя. Дай-ка мне сюртук.

Пенфелд глазом не моргнул, словно каждый день видел своего господина на пляже в обществе нагой спящей дамы. Отвернувшись, он начал было аккуратно свертывать сюртук, но Джастин нетерпеливо выхватил его.

Пенфелд зябко повел плечами и потер руки, будто ему стало холодно в одной рубашке.

— Прошу прощения, сэр. Надо ли понимать, что это русалка?

— Разве у нее рыбий хвост?

Пенфелд робко посмотрел через плечо и убедился, что видит обнаженную девушку с пышными формами, которую хозяин нежно укрывает сюртуком. Джастин взял ее на руки, как ребенка. Теплая и влажная голова легла ему на плечо. Он невольно пробежал глазами по ее лицу, отметив вздернутый нос и легкую гримасу на чувственных губах.

Пенфелд позволил себе повернуться.

— Как вы думаете, сэр, откуда она взялась? Жертва кораблекрушения? Или «зайцем» пробралась на корабль?

— Нет, на «зайца» она не похожа, — улыбнулся в ответ Джастин. — По-моему, это дар моря.

Слуга не мог припомнить, когда он видел в последний раз такую счастливую улыбку на лице своего господина. А Джастин, не говоря больше ни слова, направился к хижине, но теперь он не с трудом волочил ноги, как прежде, а шагал легко и уверенно, будто на руках у него не вполне весомая ноша, а эфемерное существо, сотканное из морской пены и звездной пыли. Глядя ему вслед, Пенфелд немало удивился, приметив, как господин его, наклонившись, нежно поцеловал девушку в кончик носа. Слуга смахнул пот, выступивший на лбу. А может, оба они чуточку свихнулись, пораженные лунной болезнью, о которой с дрожью в голосе часто толковали туземцы?

Эмили попыталась зарыться в тонкий матрас. Не хотелось просыпаться, открывать глаза, вставать. Новое утро никогда не обещало ничего хорошего. В крохотное оконце комнаты на чердаке залетают хлопья мокрого снега, и вода в тазике для умывания наверняка успела замерзнуть. А потом придется спускаться по крутой узкой лесенке в класс и учить французскому языку детей богатых родителей, которым наука не впрок, втолковывать им правила грамматики, а они, как обычно, будут хихикать и исподтишка издеваться над ее нарядом, из которого Эмили выросла еще два года назад. Девушка застонала и стала нашаривать рукой подушку, чтобы накрыть ею голову. Если задержаться подольше, быть может, раздастся стук в дверь и на пороге появится Тэнси с чашкой блаженно горячего черного кофе, который удалось стянуть прямо из-под длинного носа кухарки.

Поиски подушки не дали результатов. Возникло новое ощущение, на редкость приятное и столь необычное для мрачной конуры на чердаке, что хотелось разрыдаться от счастья.

Эмили было тепло.

Она медленно открыла глаза и сразу зажмурилась, ослепленная ярким солнечным светом. Хотелось лежать так вечно, нежась и греясь в благословенном тепле. Когда девушка вновь открыла глаза, то вначале оторопела. Над ней нависла сморщенная зеленая рожа с жутко оскаленными острыми клыками.

Эмили взвизгнула, отпрянула, принялась шарить рукой вокруг в поисках чего-нибудь тяжелого и вцепилась пальцами в первый попавшийся плоский предмет. В результате поднялась туча пыли, и девушка стала громко безостановочно чихать.

— Ах ты, негодник, Трини! Гляди, чего натворил, до смерти напугал бедняжку. Ведь она никогда раньше дикарей не видывала!

Эмили вытерла слезящиеся глаза: теперь перед нею были уже два лица. То, прежнее, зеленое, и другое — лунообразное, добродушное, явно принадлежавшее англичанину. Его обладатель цокал языком и тряс бакенбардами, как громадный хомяк.

Зеленое лицо приблизилось.

— Как поживаете, мисс? Я очарован вами и чрезвычайно рад приветствовать вас и в вашем лице чудесную грудь.

Лунообразное лицо смущенно зарделось. Эмили отказывалась верить собственным глазам и ушам. Мало того, что дикарь говорил звучным густым басом, он изъяснялся по-английски уверенно и свободно с акцентом выпускника Кембриджского университета, хотя его плечи покрывала накидка, изукрашенная перьями. До Эмили только сейчас дошло, что незнакомец обнажил заточенные зубы не в злобном оскале, а старается изобразить милую улыбку Да и не весь он был зеленого цвета. Смуглое тело местами расписано татуировкой более темного оттенка в виде причудливых кругов и линий.

— При чем тут грудь, Трини? — с укором послышалось со стороны. — Ты же приветствуешь нашу гостью.

Эмили скосила глаза на звук голоса, но блеск солнца мешал рассмотреть говорившего.

Татуированное существо протянуло руку, но Эмили отбила его ладонь.

— Руки держите при себе. Если задумали меня похитить, ничего у вас не выйдет. Я умею за себя постоять. Да и выкупа за меня никто не даст.

Дикарь весело расхохотался.

— Я что-то не так сказала? — спросила Эмили у человека с бакенбардами. В голове у нее все смешалось, отчаянно хотелось увидеть чашку кофе.

— Боюсь, вы неправильно его поняли, мисс. Дело в том, что маори похищают людей не ради выкупа. — Англичанин наклонился и доверительно прошептал: — Местные туземцы едят своих пленников.

Эмили залилась краской и резко отпрянула к стене.

— Не подходите. Предупреждаю обоих. Меня не зря выгоняли из всех школ Англии. — Врать она не умела и не любила, но предпочитала слегка приукрашивать действительность.

Не замолкая ни на секунду, она принялась размахивать своим оружием, и дикарь отскочил назад. Эмили скорчила ужасную гримасу с целью напугать незнакомцев и угрожающе продолжала:

— Всем ясно? Я вам еще покажу!

— Какое счастье, — прозвучал из угла насмешливый голос. — Если Пенфелд наконец перестанет возиться с чайным сервизом и займется уборкой, вы сможете ему помочь.

Только тут Эмили сообразила, что, угрожая лютому людоеду, размахивает метелкой из длинных перьев, и густо покраснела.

Из тени на свет грациозно выплыла худощавая фигура. Молодой человек встал перед девушкой, одним пальцем поправив на голове широкополую шляпу. Их взгляды встретились, и Эмили тотчас все вспомнила. Как она долго плыла, как руки и ноги словно бы наливались свинцом и голова с каждым новым гребком все глубже уходила под воду. Еще смутно помнилось, как она вышла наконец на берег и рухнула на теплый песок. Потом память отказывала, и лишь мелькали обрывки, теплые губы, ласкавшие рот, длинные пушистые ресницы, прикрывавшие глаза цвета меда.

Эмили заглянула в эти глаза, в глубине которых затаились печаль и легкая насмешка, неизвестно кому адресованная — ей или самому себе. Она заставила себя отвести глаза и сразу же пожалела об этом.

В горле застрял комок. Этот мужчина как-то странно на нее действовал. Никогда прежде не случалось ей видеть такого. Громадного роста, с отливавшей бронзой кожей, он подавлял и неодолимо привлекал ее. В Лондоне мужчины облачались как капуста — одежка на одежку, от накрахмаленных воротничков до кончиков сверкающих башмаков. Лохматые бакенбарды стыдливо прикрывали лицо.

А на этом человеке не было ничего, кроме потрепанных подрезанных до колен брюк на помочах, плотно облегавших худые бедра. Мощная мускулистая грудь и стройные ноги жадно впитывали солнечный свет. Эмили даже несколько шокировал его вид. Мужчина казался обнаженным.

В памяти всплыло еще одно неприятное воспоминание — облепивший кожу влажный песок. Гулко забилось сердце. Она поняла, что на ней нет ничего, кроме просторного мужского сюртука, из рукавов которого торчали кончики пальцев.

— Мой слуга Пенфелд проявил несвойственную ему доброту и ссудил вам свой сюртук.

Незнакомец говорил по-английски как человек из высшего общества, когда каждое слово и каждый звук будто преподносят на блюдечке, но в его речи слышался легкий напев, присущий жителям Мельбурна, а хрипловатый голос звучал так, что по спине побежали мурашки. Он словно прочитал ее мысли, и Эмили не удержалась, зло посмотрела на него и натолкнулась на сверкающую улыбку, озарившую лицо, поросшее темной щетиной. Боже мой! Да ведь это он ее поцеловал. Что еще он позволил себе, когда держал ее в объятиях? Отшвырнув метелку, Эмили вобрала руки в рукава сюртука и запахнула полы. Неожиданно ей стало холодно.

Напоминавший хомяка Пенфелд участливо спросил:

— Мисс, не желаете ли чашку чая? По-моему, мисс, вы неважно выглядите.

— Если можно, кофе, черного и покрепче. Пенфелд затряс бакенбардами с таким видом, словно у него попросили смертельную дозу яда.

— Вам придется его извинить, — вмешался незнакомец. — Он крайне взволнован, поскольку вот уже много лет ждал момента, когда ему посчастливится подать даме чашку чая.

— В таком случае ему придется подождать еще, — резко парировала Эмили.

Уголок красивого рта незнакомца изогнулся то ли в усмешке, то ли он сожалел о чем-то. Пенфелд, осуждающе качая головой, отошел к железной печке, а дикарь присел на корточки и с улыбкой уставился на Эмили. Ей казалось, что его терзают муки голода.

— Ему тоже сварите кофе, — приказала она. — Или он предпочитает пить кровь?

Скрестив на груди мускулистые руки, незнакомец ответил:

— Он пьет только кровь девственниц.

Эмили изобразила самодовольную улыбку, рассчитывая обмануть полуголых пиратов:

— В таком случае мне опасаться нечего.

По лицу незнакомца мелькнула тень, но он промолчал. Эмили лихорадочно пыталась разобраться в обстановке. Одно было предельно ясно: она не в Лондоне, а на другом конце света, в Новой Зеландии. А что, если этот болван Барни ошибся? Что, если Джастин Коннор обосновался где-то здесь, на этом пустынном клочке земли? Тогда ей нужно бежать, и чем скорее, тем лучше. Совершенно исключено, чтобы они могли жить мирно рядом.

Глазам ее предстал серебряный поднос, который держала рука в безупречно белой перчатке. На сверкающей поверхности покоилась крохотная фарфоровая чашка. Вторую руку Пенфелд прятал за спиной.

— Прошу прощения, мисс, — пояснил он, — но вторую перчатку я потерял в горячем источнике.

— Примите мои соболезнования, — сказала Эмили и нетерпеливо схватила чашку, едва не смахнув ее с подноса концом рукава.

Незнакомец опустился рядом на колено и ловко подвернул рукава сюртука, чтобы не мешали. Эмили имела возможность взглянуть поверх его головы и обнаружила в шелковистых темных волосах позолоченные солнцем седые пряди. Она отбросила с глаз свои густые кудри.

— Благодарю вас, — мягко сказала она.

— Служить вам сплошное наслаждение, мисс… Как вас зовут, кстати?

— Скар… — невольно вылетело изо рта, но Эмили передохнула, сделала глоток из чашки и закончила: — …лет. Меня зовут Эмили Скарлет.

Если Джастин Коннор действительно обретается где-то неподалеку, не стоит открывать свое истинное имя. Ведь опекун явно не желал иметь с ней ничего общего и доказал это своими действиями, точнее, бездействием, ни разу не попытавшись забрать ее из пансиона. А коли так, то, появись она на пороге его дома и потребуй своей доли золотого прииска, ее может постигнуть судьба другого компаньона отца, Николаса Салери, и она тоже может бесследно исчезнуть.

Незнакомец встал на ноги.

— Рад познакомиться с вами, мисс Эмили Скарлет. — Обменявшись взглядом с Пенфелдом, он продолжал: — Очень рад. Не желаете ли поведать нам, каким образом вы оказались в наших краях?

— Упала за борт, — ответила Эмили, не погрешив против истины. Следовало соблюдать осторожность и как-то выкрутиться. Судя по скептическому взгляду незнакомца, он не верил ни единому ее слову, так что оставалось лишь надеяться на помощь всевышнего.

— Если хотите, мы могли бы оповестить Окленд, что вы здесь. Возможно, удастся найти ваш пароход. Ведь ваша семья наверняка очень волнуется.

Только этого не хватало. Оповестить Окленд и снова угодить в лапы Дорин и Барни. Только не это.

Эмили отрицательно затрясла головой и пролила несколько капель на сюртук Пенфелда, что вызвало горестный вздох хозяина.

— Нет, нет, — запротестовала Эмили. — Оповещать Окленд совсем необязательно. У меня нет семьи, я сирота.

Она все больше себе нравилась. За какие-нибудь полдня ей удалось дважды сказать чистую правду.

Ее признание, кажется, чем-то обеспокоило незнакомца. Он принялся расхаживать по хижине, теребя свои непомерно длинные волосы.

Эмили крохотными глотками отпивала из чашки, поглядывая из-под ресниц на хозяина хижины. Да, Тэнси бы с наслаждением впилась в него своими жемчужными зубками. Выглядел он неплохо, хотя ему требовался уход, — высокий, широкоплечий и довольно тощий. В общем, как раз тот тип мужчины, которого с радостью взялась бы откармливать любая женщина. Устыдившись этой неожиданной мысли, Эмили смущенно спрятала ноги под полы сюртука.

На груди хозяина хижины сверкала золотая цепочка, а когда он поворачивал голову, на ярком солнце вспыхивала в ухе золотая серьга.

«Пираты! — догадалась Эмили. — Видимо, это пираты, и теперь понятно, почему хозяин хижины так и не представился. Должно быть, его имя и лицо известны всем, кто читает объявления о розыске особо опасных преступников, расклеенные по всему побережью в южном районе Тихого океана. Возможно, он теперь спрячет меня где-то на острове в ожидании выкупа, который заплатит Джастин Коннор».

Воображение разыгралось, и Эмили уже подумывала над тем, не примкнуть ли ей к пиратам? Не зря же тайком от других она с Тэнси устраивала игры, в которых изображала Жана Лафита и брала корабли на абордаж. Однажды директриса застала их за такой игрой и пришла в ужас, увидев, как девчонки фехтуют самыми дорогими ее зонтиками, а Сесилия дю Пардю пытается пройти по воображаемой рее, отчаянно визжа, будто ее хотят зарезать. Можно было бы простить им этот проступок, если бы они не установили доску, изображавшую рею, на крыше в сорока футах от земли.

Почему бы в самом деле не пойти в пираты? Она сумеет заработать денег, снискать славу и могущество. А там, глядишь, получит возможность вернуть золото, принадлежащее батюшке, и упокоить в морской пучине злодея Джастина Коннора.

Эмили пришла в полный восторг от подобной перспективы, одним глотком опорожнила чашку и сказала:

— Чрезвычайно благодарна вам за гостеприимство. Если позволите мне остаться, обещаю не доставлять больших хлопот.

— Остаться? Остаться здесь? — изумленно воскликнул незнакомец, повернувшись на ходу так резко, что развалил стопку книг; они повалились на пол, подняв тучу пыли. Пенфелд закашлялся.

Эмили приняла позу, которая, на ее взгляд, должна была произвести впечатление на мужчин.

— Естественно, у меня и в мыслях нет навязывать вам свое общество, но я очень устала, вконец вымоталась. Надеюсь, в ваших сердцах найдется сострадание к бедной сиротке.

Она сложила губки бантиком, осознавая силу своего обаяния, способного подвигнуть взрослых мужчин на безрассудные поступки. Но реакция незнакомца оказалась неожиданной. Он подбоченился, сурово сдвинул брови и взглянул на девушку так», что ей стало не по себе. Если память не изменяет, Тэнси говорила ей, что она, Эмили, однажды попытается совратить человека, который ей явно не по зубам.

Дикарь бесшумно вскочил на ноги, и у Эмили появилось ощущение, что лучше бы ей оказаться съеденной, чем медленно сгорать под испепеляющим взглядом хозяина хижины. Однако туземец не сделал ничего плохого, а поклонился, достал из-за уха зеленую ветку и церемонно возложил у ног девушки.

— Трини Те Вана счастлив приветствовать вас в этом скромном прибежище и готов служить вам, — провозгласил дикарь, с поклоном отступив назад.

— Ну, что ж, Трини сказал свое слово, — пробурчал незнакомец, не сводя с Эмили глаз, в которых плясали лучики солнца. — Можете взять ветку: для маори это знак того, что они желают оказать вам гостеприимство. — Заметив, что Эмили колеблется, он присел рядом, отвел прядь волос от ее уха и прошептал: — Это означает, что он не собирается употребить вас на обед.

От руки, лежавшей на затылке, исходило столько тепла, что Эмили поняла: аппетит Трини — не главная ее забота, тревожиться следует совсем о другом.

Дрожащими пальцами она нерешительно взяла ветку с блестящими темными листьями, и в этот момент за стенами хижины послышался призывный клич. Незнакомец откинул крышку часов, висевших на цепочке у него на груди, взглянул на циферблат и коротко приказал:

— Трини, Пенфелд, займитесь делом. Я вскоре к вам присоединюсь.

Проводив глазами дикаря и слугу, скрывшихся за дверью, хозяин хижины захлопнул крышку часов. Отскочивший от них солнечный зайчик на миг осветил Эмили. Она смотрела на часы как завороженная.

— Мисс Скарлет, что с вами? — участливо спросил незнакомец. Не дождавшись ответа, он приподнял голову девушки, стараясь заглянуть ей в глаза.

— Все… все в порядке, — пролепетала она, глядя на него с удивлением и ужасом.

Незнакомец сосредоточенно разглядывал ее, от напряжения прорезались крохотные морщинки в уголках его глаз.

— Уверяю вас, все в полном порядке, — продолжала Эмили с вымученной улыбкой. — Если позволите, я бы выпила еще кофе. — Она протянула пустую чашку.

Когда он отошел к печке, что-то насвистывая, Эмили уставилась ему в спину, судорожно глотая подступившие слезы. На этот раз она солгала. Бог отвернулся от нее, надежды на лучшее будущее рухнули.

Когда незнакомец откинул крышку часов, перед глазами ее на мгновение мелькнул миниатюрный портрет, с которого на мир взирало с надеждой ангельское личико ребенка с темными глазами. Эмили знала, что эта девочка умерла давным-давно вместе со своим отцом. И что бы она ни пыталась сейчас придумать, у этого пирата с манерами джентльмена и удивительными глазами по одной лишь причине могли оказаться часы с портретом Клэр Скарборо.

Рука непроизвольно сжалась в кулак, смяв зеленый дар Трини.

 

3

В душе еще теплилась слабая надежда, и Эмили мысленно взмолилась: «Дай бог, чтобы все было не так, как я думаю. Ведь вполне могло случиться, что Джастин Коннор попался в руки красавцу-пирату, а тот недолго думая выбросил моего опекуна за борт и прикарманил часы батюшки в качестве трофея».

— Вот и кофе подоспел. Берите чашку осторожно, она очень горячая, — прервал ее мысли хрипловатый голос.

Эмили приняла чашку и проводила глазами незнакомца — он отошел к подоконнику. Широкие плечи пирата закрывали окно, лица его не было видно. Вот и хорошо, хотя бы нет искушения на него смотреть. Девушка глотнула обжигающей горьковатой жидкости, но теплее не стало.

«Может, Джастина Коннора съел каннибал, а часы не переварились в желудке?» — мелькнуло в ее голове.

От этой мысли немного полегчало, и Эмили прижала чашку к губам, чтобы скрыть усмешку. Если Джастин Коннор действительно закончил свои дни как главное блюдо на пиршестве туземцев, лучшего просто не придумаешь. В прошлом она не раз пыталась представить себе, в каких муках медленно погибает этот мерзавец, но столь пикантного варианта за все минувшие годы воображение не подсказывало. Молодой пират не может быть Джастином Коннором. В противном случае он жил бы в шикарном особняке, а не в полуразвалившейся хижине в компании чопорного слуги и людоеда, обученного говорить по-английски с акцентом выпускника престижного университета. Эмили открыла было рот, чтобы спросить у пирата, как его зовут, но тут же передумала, опасаясь услышать нежеланный ответ.

— Мне не спалось этой ночью, мучил странный вопрос, — признался хозяин хижины. Видимо, он что-то подозревал, в чем-то сомневался. Значит, он не из тех, кто слепо доверяет чужим людям; что ж, в этом отношении они похожи.

Эмили отставила чашку, с отвращением отметив, что у нее дрожат руки.

— Мне бы не хотелось стать причиной вашей бессонницы, так что спрашивайте, постараюсь удовлетворить ваше любопытство.

Пират снял шляпу и взглянул на девушку с обезоруживающей улыбкой.

— Скажите, пожалуйста, вы выпали за борт одетой или обнаженной?

Эмили стало мучительно стыдно, она залилась густой краской и с трудом подавила желание натянуть полы сюртука на ступни голых ног.

— Я упала в воду одетой, — выдавила из себя девушка. — Одежда сразу намокла и тянула меня вниз, поэтому пришлось от всего освободиться.

Джастин закинул руки за голову и усмехнулся собственным мыслям. Незнакомка все больше ему нравилась. Смелая девчонка и умеет за себя постоять. Вслух он сказал:

— Думаю, большинство дам, с которыми я знаком, предпочли бы скорее утонуть, чем расстаться с драгоценными платьями и корсетами.

Эмили не на шутку рассердилась. «Этот болван смеет надо мной издеваться! А я-то думала, что все тупицы остались далеко позади, в Лондоне!»

— Простите, если своим поведением оскорбила вас в лучших чувствах, — съязвила она. — Мне кажется, лучше остаться в живых, чем соблюсти приличия. Если не ошибаюсь, королева Виктория придерживалась подобного же мнения.

Пират пропустил насмешку мимо ушей и лишь чуть приподнял бровь.

— Значит, вы англичанка?

— Нет, китаянка, — выпалила Эмили. Она зарылась поглубже в сюртук, изо всех сил стараясь сдержать гнев. Мисс Винтерс неоднократно твердила, что необузданный характер не доведет ее до добра и что ей не избежать беды, если она не научится контролировать свои эмоции, не перестанет употреблять плохие слова, не откажется от пристрастия к незрелым яблокам и привычки съезжать по лестничным перилам в лучшем воскресном наряде.

— За что вас исключили из пансиона?

«Черт бы его побрал! Неужели он способен читать чужие мысли?»

— Какой пансион вы имеете в виду? — лукаво переспросила Эмили.

Застигнутый врасплох, он не сразу нашелся.

— Я имел в виду самый последний, — уточнил он наконец.

Скрестив руки на груди, Эмили мысленно зарядила орудия главного калибра. Интересно будет посмотреть, как поведет себя пират под шквальным огнем.

Передохнув, она начала:

— Так получилось, что я съела целую кошелку незрелых яблок и меня стошнило прямо на любимое пальто директрисы. Еще подложила змею в постель Сесилии дю Пардю, а на Рождество вместо стеариновых свечей поставила петарды. Потом отрезала пуговицы на ботинках учительницы, пока она стояла у классной доски, перепилила подставку на лестничных перилах, на кухню подсунула селитры вместо перца и обозвала местного священника надутым индюком и сукиным…

— Достаточно, — прервал ее хозяин хижины. — Покорнейше благодарю. Сказанного более чем достаточно. С меня хватит.

Эмили скромно потупилась и робко взглянула на пирата из-под пушистых ресниц.

— Чуть не забыла, — сказала она, как бы вспомнив нечто важное. — Был еще такой случай. Как-то директриса застала меня и сына садовника… как бы это сказать?.. в несколько необычной… я бы сказала, компрометирующей ситуации…

Глядя на нее, Джастин подумал, что любого мужчину может свести с ума озорной блеск в этих карих глазах. Да еще очаровательная ямочка на щеке и аппетитный носик, чуть сморщенный в лукавой улыбке. Что за негодница? Бросает в лицо скандальные факты из своей биографии с апломбом падшего ангела!

Он даже отвернулся и зажмурился, на одно страшное мгновение представив себе, как Эмили катается по земле, усыпанной опавшими листьями, в объятиях сына садовника, лицо которого обезображено россыпью подростковых прыщей. Интересно, где эта проказница назначила свидание? Не в беседке ли? Или они предпочли встретиться за сараем, в котором хранятся садовые инструменты? Может, он догадался преподнести ей букет роз? Или сплел венок из одуванчиков и торжественно водрузил короной на шапку каштановых кудрей?

Джастин стоял у печки, бесцельно тыча пальцем в кофейник, а в голове роились разноречивые мысли. Девчонка сказала, что ее выгнали из многих пансионов. Неужели позволяла себе лишнее и с другими мальчишками? Скажем, с сыном зеленщика, племянниками дворника или родственниками трубочиста? Перед глазами мелькали эротические картинки, будившие воображение, волнующие и непотребные. Возникло подозрение, что он постепенно сходит с ума, потому что на месте мальчишки был он сам, Джастин, стоявший на коленях у ее раздвинутых ног и готовый продемонстрировать, как может любить настоящий мужчина.

От напряжения побелели костяшки пальцев, крепко сжимавшие край теплой печки. Нет, надо взять себя в руки. Нельзя позволить страсти овладеть умом и телом, потом беды не оберешься. Джастин украдкой посмотрел на девушку. Раскрасневшаяся и разлохмаченная, она выглядела не просто ребенком, а малюткой, обрядившейся в отцовский сюртук в разгар игры в дочки-матери. Да, за подобные греховные мысли человека следует упрятать в сумасшедший дом.

— Сколько вам лет, мисс Скарлет? — с трудом выдавил из себя Джастин.

— Вполне достаточно, — кокетливо ответила она, подняв пустую чашку, будто готовясь произнести тост.

Глубоко вздохнув, Джастин снова отвернулся, а потом сказал будничным тоном, как о чем-то абсолютно решенном:

— Прошу прощения, но боюсь, не смогу вам позволить остаться здесь. За вами должен присматривать родственник или пожилая дама. Вам нельзя оказаться одной в мужской компании, а я знаю миссионеров в Окленде, которые окажут вам содействие.

— Помнится, наш священник предлагал мне помощь специалиста по изгнанию злых духов.

По мнению Джастина, девчонку следовало хорошенько выпороть, а не изгонять из нее злых духов. Понизив голос почти до шепота, он доверительно сообщил:

— Если пожелаете, можно прибегнуть к услугам тобунга, шамана из племени Трини. Убежден, что он сможет вам помочь.

— Нет, нет, только не это, — затрясла головой девушка. — Не желаю выступать в роли закуски на пиршестве туземцев.

— Ну что вы, Эмили! Зачем обижать маори? К вашему сведению, они вполне цивилизованные дикари и никогда не употребляют в пищу друзей, только врагов.

— Какое благородство! — воскликнула Эмили, сдув локон, упавший на глаза. «Нет, шалишь, — подумала она, — меня не так просто запугать. Никуда я не пойду, пока не узнаю, кто ты есть на самом деле». А вслух сказала: — Что ж, раз вы так решили, будь по-вашему. Если хотите от меня избавиться, не стану мешать.

Джастин было подумал, что она сдалась, но тут, к своему ужасу, увидел, что девчонка начала быстро расстегивать пуговицы на сюртуке. Не успел он опомниться, как перед его глазами предстала обнаженная женская грудь. Джастин метнулся от печки и схватил гостью за руки.

— Какого дьявола? Зачем вы это делаете?

— Хочу вернуть вашему слуге принадлежащий ему сюртук, — ответила она, глядя на хозяина хижины невинными глазами. — Я же не слепая и вижу, что он очень дорожит этой вещью.

— Я куплю ему другой, как только мы окажемся в Окленде, — пообещал Джастин и поспешил отпустить ее руки, к стыду своему заметив, что его пальцы оставили красные следы на ее белоснежной коже. — А сейчас пошли, — ворчливо добавил он. — Надеюсь, Трини одолжит нам транспорт.

Он помог девушке встать, но не успела она сделать и шагу, как у нее подвернулась нога, Эмили охнула, пошатнулась и наверняка бы упала, если бы Джастин не успел подхватить ее. В поисках опоры она прижалась к нему всем телом.

— Господи! Кажется, я повредила ногу, когда выходила из воды на берег. Наверное, растяжение связок, — со стоном пожаловалась девушка.

Непокорные кудри щекотали нос, сводили с ума мягкостью и доступностью. Хотелось просто разжать руки и позволить ей упасть, но Джастин сделал над собой усилие и бережно положил гостью на матрас. Потом опустился перед ней на колени и тщательно осмотрел ступню. Там не видно было ни опухоли, ни ссадины и, по правде говоря, никаких признаков повреждения гладкой кожи. Джастин чуть надавил на косточку кончиком пальца — Эмили поморщилась, как от боли, и сцепила зубы.

— Сильно болит? — участливо спросил он.

— Очень, — призналась девушка, и в огромных глазах показались слезы. — Как вы думаете, не перелом ли это?

Она была так близко, пухлая нижняя губа чуть подрагивала, и отчаянно хотелось ее укусить. Джастин провел пальцем от лодыжки до края полы сюртука и сразу вспомнил, что под одеждой нет ничего, кроме обнаженного тела, а дерзкая девчонка одарила его чарующим взглядом блестящих глаз цвета кофе. Трудно, да просто невозможно было удержаться от искушения провести пальцем еще выше по бедру, а потом будь что будет. Но кто окажется победителем в этой коварной игре? Не ждет ли его сокрушительное поражение?

Джастин отдернул руку как ужаленный, вскочил на ноги и попытался обдумать создавшееся положение. Судя по всему, выхода нет, девчонка останется в хижине, либо придется нести ее на руках до самого Окленда. Откровенно говоря, он сомневался в том, что она подвернула ногу, скорее всего притворяется. Но как это доказать? Разве что устроить пожар, и тогда проказница сама выбежит наружу. Нет, пожар — это, пожалуй, чересчур. С другой стороны, все складывается не так уж плохо. Окажись девочка в Окленде, она может там затеряться, и неизвестно, что ждет ее в большом городе. Говорят, глаза — зеркало души, а в ее глазах, если приглядеться, можно прочитать невинность и чистоту, которые встречаешь не часто. Жаль, если она станет похожа на всех. Не надо забывать, что Новая Зеландия не терпит простаков и жестоко их наказывает, это Джастин знал по собственному горькому опыту.

— Видимо, вам придется задержаться здесь до полного выздоровления, — проворчал он и, погрозив пальцем, строго предупредил: — На случай, если вам придет в голову запустить змею в постель Пенфелда, имейте в виду, что змей в Новой Зеландии не водится.

— Обещаю вести себя пристойно, — пообещала Эмили с улыбкой, от чего на щеке ее тут же прорезалась ямочка.

Джастин подозревал, что у них разные представления о пристойности, и в ближайшее время ему предстоит немало новых хлопот, однако оставалось лишь смириться. Он направился было к двери, но замешкался. Не терпелось задать незваной гостье еще несколько вопросов. Однако тем самым он бы нарушил неписаные законы местного гостеприимства. В Новой Зеландии не принято дотошно расспрашивать незнакомцев; слишком много секретов и скандальных историй приняла эта земля, слишком много людей с темным прошлым сошли на этот берег. Поэтому здесь свято чтят кодекс чести и полны решимости отстаивать право на неприкосновенность личности ценой собственной жизни. Только в этом случае есть гарантия, что унесешь свое прошлое в могилу и оно не станет всеобщим достоянием. Сам Джастин готов был скорее умереть или кого-то убить, чем позволить посторонним ковыряться в своих еще свежих душевных ранах. Он не стал мучить девушку вопросами.

— Вам нечего здесь опасаться, мисс Скарлет, — сказал он. — Никто никогда не попытается выведать ваши секреты. Многие прибывают в Новую Зеландию лишь с одной целью — чтобы расстаться со своим прошлым.

В ответ девушка склонила голову, каштановые локоны закрыли лоб и глаза, трудно было прочитать выражение ее лица.

— Согласитесь, сэр, что есть и такие, кто прибывает сюда, чтобы обрести свое прошлое.

Внезапно он вспомнил, что до сих пор не представился своей гостье. За годы жизни в Новой Зеландии Джастин Коннор привык относиться ко всем с подозрением, с этим чувством он сроднился. Впрочем, бедная девочка никак не могла быть шпионкой, подосланной неугомонной мисс Винтерс либо его семейством.

— Меня зовут Джастин, Джастин Коннор, — небрежно бросил он перед тем, как закрыть за собой дверь, и не видел, как губы Эмили искривились в торжествующей злой улыбке.

Джастин шел с такой скоростью, будто старался как можно дальше и как можно быстрее удалиться от хижины. Длинными шагами он мерил кукурузное поле, и коротконогий Пенфелд едва поспевал за своим господином.

— Будь все трижды проклято! — взорвался наконец Джастин. — Нельзя допускать, чтобы несмышленые девчонки так смотрелись в присутствии взрослых мужчин!

Пенфелд не разделял тревоги своего господина, его одолевали совершенно иные заботы: он чувствовал себя крайне неуютно на свежем воздухе без сюртука.

— О чем вы говорите, сэр? Ничего странного или необычного я не приметил. Девочка как девочка, немного смахивает на мальчишку.

Джастин остановился как вкопанный, развернулся и изумленно уставился на слугу.

— На мальчишку, говоришь? С кем ты ее сравниваешь? С Еленой Прекрасной? Или с Клеопатрой? При чем здесь ее внешние данные? Я совсем о другом, не о том, как она смотрится, а как она смотрит на меня. Откуда этот зрелый блеск в глазах? У кого она, хотелось бы знать, научилась хитрому трюку с нижней губой?

Джастин оттянул собственную губу, чтобы проиллюстрировать свою мысль, но встретил полное непонимание. Слуга тупо смотрел на своего господина, моргая белесыми ресницами. А Джастина при одном воспоминании об аппетитной нижней губке прошиб пот и тонкой струйкой потек между лопатками. Тут до него дошло, что он забыл дома шляпу и солнце отчаянно припекает непокрытую голову.

— Ты прав, Пенфелд, не стоит она того, чтобы мы только о ней думали и говорили. Совершенно безмозглое существо! Откуда ей было знать, что мы за люди? Да если бы она стала так кокетничать в Окленде с китобоями или лесорубами, ее тут же упекли бы в дом терпимости. Она бы опомниться не успела, как оказалась бы среди шлюх.

Слуга заметно побледнел, как всегда, при упоминании об Окленде. Джастин нашел его там четыре года назад. Пенфелд брел по улице как лунатик, не глядя по сторонам, его добротный когда-то костюм превратился в лохмотья, а в руке он сжимал единственную оставшуюся у него драгоценность — расколотую чайную чашку.

Джастин заботливо вычистил пылинку, запутавшуюся в редких волосах слуги, и попытался его успокоить:

— Ну вот, теперь и ты туда же. Не выпячивай нижнюю губу и не дрожи. Девчонку я все-таки отправлю в Окленд, как бы она ни пыталась отвертеться. Много о себе понимает, верно, сочла меня законченным идиотом, когда я прикинулся, будто поверил, что она подвернула ногу.

— Что-то я не припомню, сэр, чтобы вы поднимали шум без причины, — с тяжелым вздохом заметил Пен-фелд. Слова господина окончательно испортили ему настроение, словно Джастин заявил о намерении отправить девушку в Содом с заездом по пути в Гоморру.

— Сейчас же вернусь домой, — решительно провозгласил Джастин, направляясь к хижине, — велю ей собрать вещи…

— Нет у нее никаких вещей, — робко напомнил слуга.

Джастин остановился и посмотрел вниз. Склон холма на краю кукурузного поля густо зарос высокой травой, заканчивавшейся у песчаного пляжа. Под легким ветром чуть колыхались пушистые метелки.

Да, Пенфелд прав, у девчонки действительно ничего нет за душой, только чужой сюртук на плечах. Она вошла в их мир, не обремененная вещами, нагая и беззащитная, как все мы изначально появляемся на свет божий.

«Что ж, — рассуждал Джастин, — в конце концов, я уже не мальчик и у меня хватит сил смирить свою плоть и в ближайшие дни оставить девушку в покое. Если же к исходу недели она по-прежнему не пожелает покинуть мой дом, придется игнорировать мнение Пенфелда. Если потребуется, силой заставлю ее отправиться в Окленд и сам буду ее сопровождать. Ну а тем временем надо будет хорошенько до седьмого пота наломать спину в поле, чтобы, когда вернешься домой, никаких лишних мыслей и только одно желание — завалиться в койку и спать».

Джастин запустил руки в волосы и несколько раз сильно дернул их, чтобы прогнать наваждение. В конце концов, не ее вина, если при каждом взгляде на девушку он тут же представлял себе ее нагой на залитом луной пляже, если при каждом прикосновении возникало желание… Джастин глухо застонал.

Тяжкие его раздумья прервал веселый крик:

— Пакеха! Пакеха!

Вверх по склону холма неслась стайка детишек, на их обнаженных, цвета меда, телах отливало солнце. Шествие замыкал Трини. Джастин присел, и вожак ватаги врезался в него, как упругий мяч, брошенный сильной рукой. Джастин сделал вид, будто едва устоял на ногах.

— Привет, Кавири. Ты стал таким сильным, что можешь сбить с ног старого человека.

Дети окружили англичанина, что-то щебеча на языке маори. Маленькая девчонка с миндалевидными глазами протиснулась вперед и взяла Джастина за руку. Напевная речь туземцев звучала музыкой и прогоняла мрачные мысли.

— Пенфедд, можешь выйти на свет, тебя не съедят, — позвал слугу Джастин.

Пенфелд вылез из зарослей кукурузы и отвесил детишкам церемонный поклон. Ему ответили тем же, и Трини гордо заулыбался, довольный тем, что ребята помнят его уроки. Джастин знал, что его невозмутимый слуга ничуть не боится людоедов, но к детям относится с большой опаской.

«У меня нет семьи», — подсказала память слова Эмили, и на душе снова стало горько. Только вчера сам Джастин обронил ту же фразу в присутствии Пенфелда, но при этом покривил душой, потому что теперь мог считать своей семьей племя маори. Они считали его своим и назвали Пакехой, ему свято верили и с радостью делили с ним свою землю. Доверие к Джастину заходило так далеко, что ему предоставляли право и полномочия вести переговоры по самым щекотливым вопросам с другими племенами и европейцами.

Джастин взъерошил темные волосы Кавири, с любовью взглянул на мальчишку и подумал: «Черт возьми, нас всех можно назвать сиротами под голубым небосводом, дарованным богом». Его внимание привлекла смуглая девчонка, теребившая золотую цепочку на груди и что-то трещавшая на языке маори.

— Нет, Дани, пожалуйста, говори по-английски, — остудил ее пыл Джастин. Он был убежден, что, если удастся обучить маори английскому, они перестанут нуждаться в услугах иностранца, которому сейчас вынуждены оказывать гостеприимство.

Девчонка засунула в рот большой палец, вынула его и неожиданно крикнула:

— Клэр!

Джастин невольно поморщился. Окружившие его дети хором заорали, пританцовывая:

— Клэр! Клэр! Клэр!

— Только этого не хватало, — пробурчал Пенфелд.

— Ты снова разрешил им играть с моими часами? — Джастин сурово поглядел на Трини.

Туземец воздел руки, как бы призывая на свою голову кару небесную за содеянное, и заговорил как кающийся грешник простыми словами, позабыв все длинные заумные фразы английского языка:

— Они никогда не видели белой девочки. Они думают, что это падший ангел, затерянный во времени.

Джастин повесил голову, признав поражение. Сегодня его преследуют сироты. Голова так забита мыслями о неожиданном морском даре, что он напрочь забыл о другой девочке. Джастин не стал сопротивляться, когда Дани стянула с его шеи золотую цепочку.

— Ух ты, — выдохнул Кавири, завороженно глядя на блестящую цепочку.

Беспокоиться за судьбу часов не приходилось. Дани крепко прижала их к груди, как величайшую драгоценность. Глядя вслед детям, потянувшимся за Дани вниз по склону холма, Джастин глубоко задумался. Если Клэр Скарборо на всю жизнь стала его тяжелым крестом, почему возникало чувство опустошенности и полного одиночества, когда ее портрета не было рядом с его сердцем?

В ту ночь Эмили не спалось, и она беспокойно ворочалась под тонким одеялом. С наступлением сумерек стало довольно прохладно, но она этого не чувствовала, обжигаемая ледяным огнем ярости и презрения. Всего в нескольких шагах от нее мирно спал опекун, и девушка принялась внимательно изучать его черты, положив подбородок на сплетенные руки.

Совсем не такого человека рисовало ее воображение. Он почему-то представлялся ей блондином с аккуратно подстриженной бородкой и короткими бакенбардами. Для полного сходства с благородным рыцарем не помешала бы шапка золотых волос над сверкающими латами. До чего же наивной и глупой девчонкой она была прежде!

— Впрочем, спрятать рога под шлем ему бы все равно не удалось, — пробормотала Эмили.

Спавший у окна Пенфелд всхрапнул во сне, и девушка чуть изменила позу.

Джастин Коннор больше похож на сатира, чем на благородного рыцаря. Слишком густые и длинные ресницы, да и нижняя губа полная и чувственная. Черты лица, взятые по отдельности, не назовешь привлекательными, но в совокупности они создавали образ неотразимого мужчины. Он был чертовски хорош той редкой мужской красотой, при взгляде на которую сердце начинает трепыхаться, как пойманная птица в руках. Эмили с большим трудом подавила желание подползти к постели и пощупать каждую черточку его лица, чтобы навсегда запечатлеть в памяти. А то ведь утром он уйдет, и останется только гадать, не привиделось ли ей все это во сне.

Через детские годы Эмили пронесла в сердце образ благородного рыцаря, который непременно придет на помощь в самую трудную минуту, но при холодном свете дня мечты рассеивались как дым. А сейчас перед глазами действительность — реальные шесть футов костей и мускулов. Можно было потрогать их рукой, как она сделала это в ту незабываемую лунную ночь.

Луч света от фонаря позолотил его черты и сгладил шероховатости. Он смотрелся очень молодым, не старше тридцати лет, хотя Эмили раньше думала, что Джастин намного старше. Скорее всего он в том возрасте, в каком ушел из жизни отец.

Внезапно спящий заворочался и застонал, будто почувствовал враждебный взгляд. Углубились морщины возле глаз, и Джастин задрожал, словно ему причинили боль. Боль? Вряд ли. Скорее на совести у него неспокойно. Опекун Эмили не мог спать как невинный ребенок, за ним водилось слишком много грехов.

Ей захотелось разбудить его и заставить посмотреть ей прямо в глаза. Пусть увидит, какой она стала за последние семь лет, проведенные в его тени. Из-за него, из-за него одного все ее выходки и проказы — так она выплескивала то, что накипело в душе. Он бросил ее на произвол судьбы, не написал ни одного письма и даже недавно, когда держал в объятиях, просто не узнал. Джастин осмелился нанести ей самое жестокое оскорбление. Эмили была способна простить многое, но только не равнодушие.

Она повернулась на другой бок, чтобы больше не видеть его, и крепко задумалась. Непонятно, почему Джастин предпочитает жить в обветшалой хижине. Куда подевалось огромное богатство, которое расписывал в письмах отец? Наверное, припрятал золото в надежном месте до поры до времени. Возможно, занимается контрабандой, принимает товары прямо на песчаном берегу, чтобы избежать уплаты высоких портовых пошлин. Есть еще такой вариант: он просто грязный мошенник и использует имя наследника одного из самых богатых граждан Англии, чтобы обирать честных людей, таких, как отец Эмили.

Нет, она не стремилась к этому, но так распорядилась судьба, что Джастин Коннор оказался в ее власти. Он не знал, с кем имеет дело, но она-то знала его истинную цену. Если хорошенько порыться в хижине, наверняка среди пыльных книг и связок бумаг можно найти то, что нужно, чтобы проследить историю жизни Джастина Коннора.

Она неплохо придумала с ногой: время, отпущенное для выздоровления, нужно использовать, чтобы выведать все его секреты и узнать наконец правду о пропавшем золоте и обстоятельствах гибели отца. Так она сможет насолить Джастину Коннору. Он еще пожалеет, что вообще родился на свет. А пока пусть себе спит и набирается сил. Ему еще предстоит жуткий кошмар, когда она соберет доказательства его грязной игры и заставит взглянуть фактам в лицо.

Лицо… Эмили повернулась на другой бок. Ее тянуло к Джастину, как неумолимо тянет мотылька к огню. Она снова стала внимательно изучать едва освещенные правильные черты его лица, а потом веки ее отяжелели, смежились, и девушка погрузилась в сон без сновидений.

 

4

— Вы предлагаете еще чаю, Пенфелд? — радостно воскликнула Эмили, глядя на тонкую фарфоровую чашку, которую протягивал ей слуга. — Какой приятный сюрприз! Не иначе как вы читаете чужие мысли.

— Особая заварка, по индийским рецептам, такой чай готовят только в Дели, — горделиво заметил Пенфелд, расплывшись в улыбке от похвалы. — Это подарок Джастина ко дню моего рождения.

— Какой, однако, заботливый, — промурлыкала девушка.

Подождав, пока слуга вновь отойдет к печке, она выплеснула чай через плечо в открытое окошко. Эмили была готова променять весь чай в мире на одно кофейное зернышко, чтобы засунуть его в рот и пососать. Однако не хотелось обижать камердинера Джастина, уже успевшего высказаться по поводу кофе — мол, напиток это грубый и недостоин того, чтобы его употребляли уважающие себя люди. Эмили начинала подозревать, что хитрюга Коннор занимается контрабандой чая, а вовсе не золота.

Девушка запрокинула чашку в рот, облизнула губы и причмокнула, будто в жизни не пила ничего лучшего.

— Чудесно! Восхитительный аромат! Никогда прежде не пила такого вкусного чая.

Пенфелд радостно всплеснул полными руками.

— Ей-богу, на душе тепло, когда видишь, что молодая леди способна по достоинству оценить настоящий чай, — сказал он, забрал чашку и сразу предложил: — Если вам так понравилось, могу налить еще.

Эмили внутренне содрогнулась и закрыла ладонями лицо. Толстый слуга убивал ее своей добротой. За последние три дня стоило ей чуть пошевельнуться, как он тут же оказывался рядом, взбивал одеяло, подложенное под ноги, суетился и постоянно поил ее чаем, будто это был некий целительный бальзам. Временами закрадывалось подозрение, что хозяин хижины намеренно науськал на нее своего верного слугу, чтобы тот вечно маячил неподалеку и не давал ей покоя.

Таинственный мистер Коннор исчезал рано утром и возвращался на закате. Наспех прожевав малоаппетитные лепешки и запив их каким-то варевом, состоявшим почти исключительно из консервированных бобов, он валился на постель и перед сном был способен лишь буркнуть нечто вроде «спокойной ночи». В общем, уделял Эмили ровно столько внимания, сколько от него ожидалось.

В открытое окно ворвался порыв ветра, распушив волосы на затылке, и девушка с наслаждением втянула носом солоноватый запах моря. За стенами хижины раскинулся манящий мир, залитый солнечным светом и звеневший шумом прибоя, но он был недоступен ей по собственной ее вине; она сама обрекла себя на жизнь в сумрачной хижине и теперь вынуждена была наблюдать за тем, как Пенфелд бесконечно полирует чайник. Отчаянно хотелось зарыть босые ноги в теплый песок и подставить разгоряченное лицо соленым брызгам, но она оставалась лежать, мрачно глядя на стопки пыльных книг. Эмили никак не удавалось улучить момент, чтобы обыскать хижину и попытаться найти доказательства того, что Джастин Коннор предал и погубил ее отца.

Все же она дождалась. Пенфелд достал корзинку, промямлил: «Пойду нарву мяты» — и вышел из хижины. Едва за ним закрылась дверь, как Эмили вскочила и закружилась по комнате. Оставалось надеяться, что мята растет в другом полушарии, у нее в запасе масса времени и можно осуществить задуманное. Взгляд ее упал на стопку книг, готовую развалиться под собственной тяжестью. Девушка придержала книги ногой, раздумывая, с чего бы начать. Верх взял солоноватый ветерок, она высунула голову в окно, с наслаждением вдохнула морской воздух и огляделась. Сложенная из тростника хижина стояла у края лесной опушки под сенью двух деревьев, напоминавших гигантский папоротник. Издали едва слышно доносился шум морского прибоя, как зов свободы. Надо бы выбраться на волю и бежать куда глаза глядят, но именно этого делать не следует. Нельзя поддаваться соблазну, необходимо остаться и выведать всю правду. Эмили ждала этого момента долгие годы.

Она отступила от окна и решительно направилась к стопкам книг. Отец не уставал повторять, что с помощью книг можно проникнуть в тайны души их владельца. К тому же среди страниц могут оказаться спрятанная карта, деловая бумага, либо иной документ с указанием, где искать золото отца.

Эмили взяла первый попавшийся под руку толстый фолиант в кожаном переплете, сдула пыль и прочитала: «Моцарт. Мастер и его музыка», перелистала несколько страниц, отшвырнула книгу и взяла другую с названием «Полифоническая музыка Бетховена». Девушка нахмурилась, глубоко задумавшись.

Она ожидала увидеть нечто вроде «Принца» Маккиавелли или «Двенадцати путешествий в Содом» маркиза де Сада, но пока что попадалось явно не то. Эмили стала перебирать книги, везде наталкиваясь на пухлые биографии Мендельсона и Россини, авторы которых в пятнадцати томах описывали прелести величайших опер мира. Еще встретился покрытый плесенью трактат, содержащий многословные доказательства преимуществ виолы над скрипкой. Девушка хватала книги одну за другой, бегло просматривала и отбрасывала за ненадобностью, а тем временем минута за минутой убегало драгоценное время.

Тяжелый том с либретто оперы Вагнера «Тристан и Изольда» окончательно вывел ее из себя, Эмили с силой потянула его, и высоченная стопка книг зашаталась. Девушка попыталась предотвратить катастрофу, придерживая книги грудью. Пыль нещадно щекотала ноздри, с большим трудом удалось сдержаться и не чихнуть. Не хватало только, чтобы Пенфелд по возвращении вынужден был выкапывать гостью из-под груды книг; к тому же грозила свалиться и раскроить ей череп «Энциклопедия танцевальных ритмов островов Вест-Индии».

Сдвинувшиеся книги открыли прогалину между двух стопок, что позволило достать тонкий альбом в сафьяновом переплете с пожелтевшими от времени страницами. Судя по всему, его либо вышвырнули и позабыли, либо пытались хорошенько спрятать.

Эмили нежно погладила переплет неожиданно дрогнувшими пальцами. В отличие от других изданий здесь не было тисненного золотом названия. Возможно, теперь удастся проникнуть в сокровенные тайны темного прошлого Джастина Коннора.

Девушка устроилась поудобнее на полу, скрестив ноги, и открыла альбом. На первой странице виднелась надпись, аккуратно выведенная ребенком: «Это собственность Джастина Маркуса Гомера Ллойда Фарнсуорта Коннора-третьего. (Если будешь читать дальше, поберегись.)»

— Гомер, — повторила вслух Эмили и не удержалась от улыбки. Провела пальцем по костям и черепу, изображенным под грозным предупреждением, и перевернула страницу, заранее зная, что там увидит. Однако ее ожидало разочарование. Там не было ни слова о том, сколько лягушек загубил несносный мальчишка или сколько стянул со стола сладких пирожков. Более того, вообще не было букв, составлявших слова, а вместо них протянулись изогнутые линии и хитрые сплетения, усыпанные чернильными кляксами. Эмили почти уткнулась носом в текст, пытаясь разобрать иероглифы, но пришлось признать, что даже в самом юном возрасте Джастин Коннор обладал способностью зашифровывать свои секреты. Его код не поддавался разгадке.

В глазах помутнело, линии заплясали и выстроились в знакомом порядке. С распахнутым от изумления ртом Эмили стала лихорадочно листать страницы, и тут ее осенило: нет, это не шифр, а ноты, выписанные со старанием, которого, казалось бы, нельзя ожидать от ребенка. Пораженная до глубины души и немало озадаченная девушка отложила альбом. Она так глубоко задумалась, что не сразу услышала скрип дверной петли.

Одним прыжком Эмили оказалась в постели, каким-то чудом удержав сюртук на плечах. Утратить его никак нельзя, потому что до сих пор никто не догадался предоставить ей какую-нибудь иную одежду. Кальсоны камердинера, к примеру.

Глядя на Джастина, наклонившегося при входе, чтобы не удариться головой, девушка с ужасом осознала, что по-прежнему держит в руках альбом, сунула его под одеяло и громко зевнула.

— Здравствуй, Эмили, — подчеркнуто холодно приветствовал ее хозяин хижины.

— Добрый вечер, мистер Коннор, — в тон ему ответила девушка, с трудом удержавшись от искушения сказать: «Привет, Гомер».

— А где Пенфелд? — спросил он, осматриваясь.

— Он пошел за мятой, — пояснила Эмили, кротко опустив глаза.

— Ты уверена, что он не валяется связанным по рукам и ногам? — поинтересовался Джастин, заглядывая под стол.

— Изволите мне льстить, мистер Коннор, — продемонстрировала в ответ обольстительную ямочку Эмили.

Он достал и положил часы на стол, покрытый замызганной льняной скатертью.

— Отличная вещица, сразу видна рука мастера, — похвалила Эмили, глядя на часы в надежде, что Джастин как-то выдаст себя.

— К сожалению, у меня нет жилета, чтобы носить часы как положено, в кармане. Приходится носить их на цепочке, как женщина.

Однако только слепой, глухой и находящийся при смерти мог бы принять Джастина за представителя прекрасного пола. Так думала Эмили, наблюдая за тем, как хозяин хижины плещется возле тазика для умывания. На мощных руках, густо заросших темными волосами, серебром сверкали капли воды, и тонкая струйка сбежала от подбородка вниз и прокралась за пояс брюк.

Эмили громко сглотнула. В данный момент она даже готова была выпить чаю, чтобы промочить пересохшее горло.

— Передай Пенфелду, что я пошел на пляж, — сказал он, направляясь к двери.

Девушка чуть было не вскочила на ноги. Она сейчас с радостью последовала бы и за сатаной, лишь бы вырваться за пределы душной хижины.

— Возьмите меня с собой, — выпалила она.

В ее голосе прозвучала столь страстная мольба, что Джастин остановился. Девчонку, конечно, жалко. Да ладно, через несколько дней от нее можно будет избавиться и вернуться к нормальной жизни. А сейчас он просто скажет, что обойдется без ее общества. Джастин медленно повернулся и застыл под взглядом блестящих темных глаз.

— Не помешает постирать сюртук Пенфелда, так что я возьму его с собой, — предложила девушка.

— У меня к вам, милая барышня, есть только один вопрос, — сурово сказал Джастин, склоняясь над Эмили.

— Какой? — несмело спросила она, прикусив губу. На глаза наворачивались непрошеные слезы обиды.

Эмили задохнулась, когда Джастин подхватил ее на руки и они оказались нос к носу.

— А что, если Пенфелд забудет вынуть тебя из сюртука после стирки и начнет гладить его утюгом?

— Мне не впервой, — хихикнула она в ответ. — Раньше и такое случалось. Бывало, учительницы садились на меня и пытались разгладить утюгом мои волосы.

— Преступницы, — мягко сказал он, нежно перебирая девичьи кудри и в очередной раз поражаясь вспыхнувшей в нем нежности.

Эмили обвила его шею руками, и они спустились по тропинке к пляжу, залитому лучами заходящего солнца. Легкий прохладный ветер ласкал разгоряченную кожу. Девушка позабыла обо всем, подставила лицо еще жарким лучам, зажмурилась и охнула от счастья. Когда она вновь открыла глаза, то увидела совсем близко лицо Джастина. Казалось, можно пересчитать все волоски, отросшие с утра на его подбородке, возникло желание прижаться к нему щекой и приласкаться, как кошка, чтобы ощутить, насколько колючая у него щетина. Эмили раскраснелась, и не солнце было тому виной.

— Можете положить меня на песок, — предложила она.

— Ну уж нет, — возразил он, и в его глазах сверкнул задорный огонек. — Вы хотели искупаться, значит, будете купаться.

Она не успела даже пискнуть, когда Джастин, прошлепав по мокрому песку, вошел в воду. Эмили крепко прижалась к его груди, ища спасения, а он шел все дальше, и волны уже омывали ее ноги. Полы сюртука поплыли и задрались вверх, девушка безуспешно пыталась вернуть их на место.

— Ну и как вам нравится? Правда, приятно?

— Как такое может понравиться? — удивилась Эмили, лязгая зубами. — Чертовски холодно.

— Насколько я знаю, от холода есть только одно лекарство, — сказал он и разжал руки.

Эмили плюхнулась в море, сразу же наглоталась соленой воды и стала отчаянно барахтаться. «Этот сумасшедший хочет меня утопить! — промелькнуло в голове. — С самого начала могла бы догадаться. Наверное, узнал меня по портрету в детстве». Судорожно бившиеся ноги подняли тучи песка со дна, и тут до нее дошло, что здесь совсем не глубоко и что звуки, доносившиеся сверху, — вовсе не шум прибоя, а громкий заливистый смех.

Она нащупала бедро Джастина и стала карабкаться вверх, как по дереву, вылезла и принялась отряхиваться, протирая глаза.

— Как вы смеете? Да я… — На секунду Эмили замолкла, пытаясь припомнить самые обидные прозвища, которыми наделял ее Барни по пути в Новую Зеландию.

— Можете сесть мне на плечи, оттуда лучше видно, — сухо предложил Джастин и сразу сообразил, что ляпнул невпопад, представив, что произойдет, если его предложение будет принято. Когда девушка усядется ему на плечи и обовьет ногами его шею, а под сюртуком у нее ничего нет… Нет, это чересчур. Джастин перехватил Эмили и быстро сказал:

— Погодите. Кажется, это не самый лучший выход.

Эмили открыла было рот, чтобы запротестовать, но в это мгновение ощутила, что вода совсем не холодная. Более того, самое теплое место оказалось в районе, где она тесно прижалась бедрами к чреслам Джастина. Приходилось с грустью признать, что выбрана далеко не лучшая поза — ее ноги обвивают мужское тело. Барахтаясь в воде, она совершенно забыла о своем наряде, и теперь сюртук сбился выше талии. Девушка в испуге замерла, осознав, что их разделяет лишь тонкая брючная ткань.

Джастин оценил ситуацию значительно раньше, о чем можно было судить по заблестевшим глазам, легкому шевелению бедер и едва заметной гримасе, искривившей губы. В этот момент мощная волна окатила его со спины, и Эмили наехала на Джастина в весьма недвусмысленной позе, которую человечество практикует испокон веков. Только сейчас она поняла, как сильны мужчины и слабы женщины, лицо его залилось краской.

Джастин уже горько сожалел, что дал слабину и согласился отнести девушку на пляж. Это следовало поручить Пенфелду, а самому не ввязываться. Стольких усилий стоило наладить нормальную жизнь, нет, ни в коем случае нельзя ставить под угрозу заведенный порядок. Конечно, будь на его месте другой мужчина, жестокий и беспринципный, он не преминул бы воспользоваться случаем, но Джастин не имел права зайти слишком далека в отношениях с этой несносной обольстительной девчонкой. Он сильно сжал ее ребра, едва не сдавив грудь.

Сердце у Эмили ушло в пятки, когда Джастин стал поправлять полы сюртука; он взял девушку за плечи и повернул лицом к морю.

— Кончай барахтаться, Эмили, — тихо скомандовал он и повел девушку дальше в море, а когда она попыталась достать носком дно, то обнаружила, что они вышли на глубокое место. Бронзовую руку Джастина облепили мокрые волосы, и, глядя на игру его мускулов, девушка невольно подумала, что при желании он легко может ее утопить. Просто сунет голову под воду и будет держать так до тех пор, пока она не перестанет дергаться. Эмили задрожала, а Джастин решил, что она боится моря, и поспешил ее успокоить:

— Не волнуйся, я тебя не отпущу.

Тут ее по-настоящему продрала дрожь, но, к счастью, он не заметил. Стало очень страшно и одиноко, защипало в глазах, и оставалось надеяться, что виной тому соленая вода.

Ухо щекотало его теплое дыхание, а Джастин приговаривал:

— Успокойся, Эмми, закрой глаза и отдайся на волю волн.

Трудно было избавиться от впечатления, что ее несет нечто гораздо более сильное, чем вода, и она действительно прикрыла глаза, сдавшись на милость подхватившего ее течения. Опустив голову на его плечо, она полностью расслабилась и отдалась на волю волн, вздымавших и опускавших невесомые ноги. Заходящее солнце позолотило ее веки, прохладная вода ласково омывала тело и казалась особенно приятной по контрасту с горячей грудью Джастина.

— Почему люди предпочитают жить в Лондоне, когда есть на свете такие благословенные места? — прошептала Эмили, слизывая соленую воду с губ.

— Говорят, господь бог создал Новую Зеландию как собственный рай, — сказал Джастин, поворачивая к берегу. — Сотворив небо и землю, он создал Эдем для собственного наслаждения, а затем разрушил все ведущие к нему по земле мосты, чтобы сюда могли добраться только самые отважные искатели приключений.

«Интересно, — подумала Эмили, — не приходят ли ему на память трое смелых молодцев, бросивших вызов судьбе и отправившихся за моря-океаны искать счастья на далекой земле?»

— Смотри внимательно, Эмили, — сказал он. — Ты можешь понять и оценить красоту этой земли?

Она послушно повела глазами вдоль берега, затем взглянула вверх, на сверкающие звезды, усыпавшие почти темный уже небосклон, опустила взгляд на пышные ветви пальмовых деревьев, чуть колыхавшиеся на ветру. От жалобного крика птицы-лиры зашевелились волосы на затылке. Ей очень хотелось все увидеть его глазами. Эмили скосилась на тонкие элегантные пальцы, лежавшие на ее шее: они были сильные, на них темнел пушок волос, и все же удивляла почти женская их красота.

— Бог позаботился о том, чтобы здесь не водилось ни единой твари, способной причинить зло, — продолжал Джастин. — Здесь нет опасных хищников, ядовитых змей и даже зловредных насекомых. Творец украсил эту землю невысокими горами, уютными морскими заливами и песчаными пляжами. — Голос его стал мягким, задушевным. — А потом он осыпал холмы и реки золотом.

Чувствовалось, что Джастин полюбил эту землю всем сердцем, но любовь к ней омрачена грустью. Через что должен был пройти этот человек, чтобы так прикипеть душой к чужой земле? Да, Новая Зеландия представлялась земным раем, но Джастин утратил рай и покой души. Эмили стало его жалко. Она инстинктивно потянулась, взяла его руку, поднесла к губам и нежно поцеловала. Он вздрогнул, и девушка замерла, напуганная собственным поступком. Стало стыдно за себя. До чего же, оказывается, легко подпасть под его очарование! Неужели в этом причина гибели ее отца?

— Отпустите меня, — взмолилась Эмили, стараясь поскорее избавиться от него.

— Кто ты, Эмили? — глухо спросил Джастин, сжав тело девушки еще крепче. — Куда ты бежишь? От чего пытаешься скрыться?

— От тебя! — выкрикнула она, стараясь высвободиться до того, как сболтнет лишнее. — Мне в Лондоне попадались мужчины, подобные тебе. Приглашают девушку прогуляться при лунном свете, поют сладкие песни, чтобы притупить бдительность, а потом начинают свои игры, пытаются соблазнить.

Он не дал ей выскользнуть, схватил за руку и повернул лицом к себе.

— Ах вот как! — вскричал Джастин, гневно сверкая глазами. — Ты полагаешь, что я намерен тебя совратить? Эмили ничего не сказала, но ответ читался в ее глазах.

— Вынужден напомнить вам, дорогая мисс Скарлет, что не я, а вы сами только что одарили меня поцелуем, — прорычал Джастин. — Черт бы вас побрал в самом деле! Я решаю поселиться на этом чертовом острове ради душевного покоя. Вокруг на сотни миль простираются пляжи, но вы нагло выбираетесь на берег именно у меня под носом и при этом не считаете нужным быть прилично одетой, а являетесь сюда в наряде Евы. — Джастин крепко прижал девушку, и она облегла его тело, как мокрая перчатка. Чуть понизив голос, он продолжал: — Обязан предупредить вас: вы теперь не в Англии, здесь никто не играет в глупые игры, никто никого не пытается совратить. Если мне придет в голову овладеть вами, мне не понадобятся ни сладкие песни, ни лунный свет.

Эмили чувствовала его сильную хватку, понимала, что это не пустые слова, и невольно содрогнулась. И тут он ее оттолкнул. Не оглядываясь, девушка сделала несколько неловких гребков и ощутила дно под ногами, еще несколько шагов, и она выкарабкалась на берег. Хотелось вскочить и бежать куда глаза глядят, но, вспомнив, что ее считают больной, Эмили распласталась на песке, как выброшенная на берег рыба. Можно бы попытаться добежать до зарослей, но что, если Джастин погонится за ней?

За спиной послышался шумный плеск воды. Джастин выходил из моря, подобно Посейдону, величественному во гневе. Струйки воды стекали с него, мокрые брюки плотно облегали бедра, и Эмили испуганно отвела глаза. Но причин для беспокойства не было, Джастин прошагал мимо, не удостоив ее взглядом, будто мимо краба.

— Джастин, — робко позвала она. Он задержался лишь на мгновение, поднял ракушку и швырнул далеко в море.

— Господин Коннор! — крикнула Эмили, но Джастин не сбавил шага и вскоре растворился в сгущающихся сумерках. — Ты обманул меня! — не унималась девушка. — Ты же обещал, что не бросишь меня одну.

Ответа не последовало, Эмили бессильно упала на песок, сжала кулаки и прокляла свою незадачливую жизнь. Какая идиотка! Ведь он начал было раскрываться перед ней, впустил ее в тайники своей души, заговорил о Новой Зеландии, искателях приключений и золоте, а она… Она повела себя как набитая дура.

Девушка легла на спину, скрестив руки на груди, и уставилась на луну, повисшую на горизонте, как невесомая жемчужина. Волны щекотали пятки, легкий ветерок ласкал щеки, и можно было так бездумно лежать до бесконечности. Интересно, удастся ли ползком добраться до хижины и сколько это займет времени? Может, потихоньку похромать вверх по тропинке? А Джастин тем временем будет с усмешкой подглядывать из зарослей? Нет уж, пора его проучить, показать, на что способна Эмили Клэр Скарборо. Если уж она что решит, никто ее не остановит.

Эмили все еще раздумывала, как лучше поступить, когда с холма спустился Пенфелд, молча взвалил девушку на плечо и отнес в хижину.

Раздался оглушительный чих, Джастин недовольно поморщился и натянул одеяло на голову.

— Не волнуйтесь, дорогая, все будет хорошо. Укройтесь и попейте еще чаю. Специально для вас я сдобрил заварку мятой, — приговаривал Пенфедц.

Яростно бормоча что-то себе под нос, Джастин перевернулся на спину; непонятно, что его больше раздражало — несмолкаемое чиханье Эмили или слуга, бесконечно хлопотавший возле девушки. Джастин искоса взглянул в угол.

Эмили почти не было видно. Она по горло была укутана в шерстяное одеяло, откуда торчал покрасневший нос, шапка мокрых волос и пара темных глаз, осуждающе взиравших на мир. Даже из-под толстого одеяла можно было услышать лязг зубов. Пенфелд откинул край одеяла и поднес к губам девушки чашку горячего чая, но она отвела его руку и громко чихнула в рукав.

— Благодарю вас, Пенфелд, за заботу, но можете не тревожиться. Ничего страшного, просто я слегка простудилась в холодной воде.

Одеяло заходило ходуном от нового приступа, Пенфелд сочувственно вздохнул и укоризненно взглянул на хозяина.

— Что вы тут развели канитель! — взорвался Джастин. — Она не пробыла в воде и двадцати минут.

— А мне показалось, что значительно больше, — возразила Эмили, капризно оттопырив губу.

— Конечно, конечно, мисс, вы абсолютно правы, — тотчас согласился Пенфелд, плотнее укутывая больную одеялом. — Ничего не понимаю. И что это нашло на моего господина? Господин Коннор поступил безответственно, а это так не похоже на него, он ведь человек слова и всегда думает о других. Чтоб вы знали, мисс, он спас меня, вытащил из зловонных трущоб Окленда, пригрел и накормил меня, когда я совсем было отчаялся. Ведь мой прошлый господин бросил меня на произвол судьбы и вернулся в Англию. Не знаю, что бы со мной сталось, если бы не господин Коннор. Он всегда думает о ближнем.

Эмили то ли возмущенно фыркнула, то ли снова чихнула, но Джастину показалось, что простуда здесь ни при чем. Приподнявшись на локте, он обратился к слуге:

— Посмотри на нее внимательно, Пенфелд. Никакой простуды нет и в помине, наша гостья прекрасно себя чувствует, я бы даже сказал, что ее здоровью можно позавидовать. Или ты хочешь меня убедить, что эти розовые щечки не признак отличного здоровья, а свидетельство высокой температуры?

Пенфелд хотел было пощупать ее лоб, но девушка отвела его руку.

— Не надо. Джастин прав, никакая это не простуда. — Прижав бледную руку к груди, она закашлялась и закончила: — Мне кажется, это воспаление легких или туберкулез.

Впервые с того момента, как Пенфелд внес девушку в хижину, Джастин обратился непосредственно к ней.

— Если позволите, готов предложить самый радикальный способ лечения, — сказал он сладким голосом. — Может, попросить Пенфелда пристрелить вас? Это избавит вас от всех напастей и всех мучений. Между прочим, если лошадь ломает ногу, это единственно верный метод избавить ее от лишних страданий. Здесь так принято.

От удивления Эмили даже перестала натужно кашлять, секунду помолчала и проговорила, скромно потупив глаза:

— Вы бессердечный человек, господин Коннор, но даже от вас я такого никак не ожидала.

Пушистые ресницы взлетели и опустились, но Джастин успел приметить веселый блеск в карих глазах. Пенфелд всплеснул руками и пошел разыскивать успокоительное лекарство. Не переставая ворчать, Джастин накрылся с головой одеялом. Поспать надо было обязательно, но сон не шел. С той злосчастной ночи, как в его доме появилась незваная гостья, он лишился покоя, опять его мучают кошмары; не оправдались и надежды, что после изнурительного труда можно будет сразу забыться. Прошлой ночью он вскочил с постели, дико озираясь по сторонам, в ушах еще будто звенел колокольчиком детский смех. Джастин огляделся в поисках источника смеха, но увидел лишь спящую Эмили. Ее грудь мерно вздымалась под одеялом, и лицо во сне было абсолютно спокойным. Она походила на ангела, отдыхавшего после трудов праведных.

«Ничего себе ангелочек! — зло подумал Джастин, беспокойно ворочаясь в постели. — Тому священнику, о котором рассказывала эта девчонка, действительно надо было попытаться изгнать из нее злых духов. Она обладает массой талантов — и все во зло. То представляется обольстительницей, а то не моргнув глазом рассказывает Пенфелду о зоопарке в Риджент-парке, болтает о львах и носорогах с таким видом, будто не вышла еще из детского возраста».

«Либо я олух царя небесного, — мрачно размышлял Джастин, — либо меня память подводит, но я точно помню, что недавно держал в объятиях вовсе не ребенка. Нет, дитя не способно поднести к губам руку мужчины и так поцеловать. На это способна только зрелая женщина в порыве страсти». От воспоминания бросило в жар, Джастин вновь беспокойно заворочался. Нет, так дольше продолжаться не может. Девчонка стала наваждением, от нее нет спасения; поскорее надо что-то придумать, как-то избавиться от нее, а то с ума можно сойти. А как только ее не станет, боль прекратится, спадет напряжение, и восстановится привычная нормальная жизнь.

На следующее утро, едва закрылась дверь за Джастином и Пенфелдом, Эмили вскочила на ноги и на радостях пустилась в пляс. Ее нисколько не смущало мрачное настроение хозяина хижины. Если ему нравится переживать, это его дело. Спасибо, что догадался взять с собой на этот раз Пенфелда. Значит, полная свобода, никто не помешает. Интересно, чем они заняты весь день?

Девушка решила перестелить постель. Из одеяла посыпался перец, с помощью которого она успешно имитировала простудное чиханье, а потом выпал альбом в сафьяновом переплете. Эмили подняла его и лениво перелистала, пытаясь проникнуть в тайны Джастина, над разгадкой которых билась не первый день. Потом перевела взгляд на стопки книг и усомнилась в успехе. Слишком много вокруг пыльных томов, слишком много укромных мест, где можно спрятать все, что угодно.

Похлопывая себя по бедру альбомом, девушка еще раз внимательно осмотрела необычную библиотеку. Надо попробовать с дальнего конца, где свалены в кучу самые старые книги. С этой мыслью она пролезла между двумя грудами, присела и начала читать заголовки. И тут почувствовала легкое дуновение — кто-то будто открыл и закрыл дверь. Эмили оглянулась и убедилась, что дверь закрыта. Тряхнув головой, она вернулась к изучению книжных корешков, но до слуха донесся цокот когтей по земляному полу. Волосы на затылке у нее встали дыбом, Эмили уронила альбом, затаила дыхание и медленно развернулась. Нет, ничего нет.

Девушка облегченно выдохнула. Что толковал ей Джастин во время купания? Что в Новой Зеландии не водится ни хищников, ни ядовитых змей. Значит, нечего бояться. И все же… Стало жутковато, груды книг будто угрожающе сдвинулись, нависли над нею, затмив свет солнца. Раздался звук, будто на пол упал твердый предмет. Эмили насторожилась, уголком глаза ухватила тень, мелькнувшую за столом.

Она встала и сделала пару шагов, сжимая ручку половой щетки. На противоположной стене над дверью висело ружье, но до него можно добраться, лишь обойдя стол. Держа палку перед собой как щит, девушка на цыпочках начала медленно продвигаться к цели.

— Наверное, кошка забежала, — громко сказала Эмили, и от звука собственного голоса стало легче. — Просто Джастин забыл сказать, что в доме есть пушистая милая кошка.

Девушка присела у стола.

— Киска, выходи, — позвала она, приподняв край скатерти. — Нам пора познакомиться. Будешь называть меня тетушка Эмили.

Не успела она еще что-то сказать, как из-под стола вырвалось толстенное зеленое чудовище и нацелилось ей прямо в лицо.

 

5

Целомудренную тишину утра прорезал душераздирающий вопль, и пролетавшая мимо чайка резко взмыла вверх. На Джастина это не произвело ни малейшего впечатления. Если все пойдет по плану, бедная сиротка, севшая им на шею, еще до вечера будет отправлена в Окленд, поскольку вскроется ее обман.

— Посмотри на небо, Пенфелд. Сегодня на редкость красивые облака, будто воздушные замки. Не правда ли?

Слуга не отреагировал. Он не мог оторвать взгляд от хижины, в любую минуту ожидая, что оттуда выбежит девушка, позабыв о поврежденной ноге и жестокой простуде. Так, во всяком случае, предрекал хозяин. Издали послышался грохот, будто упало что-то очень тяжелое, за чем последовал топот ног. Казалось, дом вот-вот развалится.

— Пора бы ей выбираться на волю, — раздумчиво прокомментировал события Пенфелд, нервно вытирая носовым платком пот, выступивший на верхней губе. — Может, мне пойти посмотреть хоть одним глазком?..

— Не нужно суетиться. Попробуй-ка лучше представить себе Лондон, где все небо затянуто копотью, — лениво проговорил Джастин, покусывая травинку. Он сейчас являл собою человека, которого ничто в этом мире не тревожит.

Из хижины донеслись визг и сочные проклятия, из окна вырвался клуб пыли, и наступило зловещее молчание.

— Сэр, послушайте меня… а что, если она до ружья доберется… — несмело предположил Пенфелд, и лицо его омрачилось. — Или, того хуже, затопчет тварь?

— Ружье не заряжено, — успокоил его Джастин, разжал ладонь и продемонстрировал патроны. — Не волнуйся и положись на меня, эта гадина не даст себя затоптать, слишком она проворная. Могу побиться об заклад, что всех нас переживет. — Лицо его расплылось в довольной усмешке. — А мне вот пришло в голову, что в Лондоне наверняка идет снег. Ты как относишься к снегу, Пенфелд? Тебе не кажется, что вон та туча слева может принести нам снежную бурю?

— Нет, сэр, — со вздохом возразил слуга, — по-моему, облако больше похоже на огромный чайник. — В хижине тем временем громили посуду, и Пенфелд поморщился. — Скорее напоминает разбитый заварочный чайник.

Эмили гонялась за ящерицей, похожей на дракона, молотила половой щеткой по полу в надежде, что жуткая гадина распустит крылья и вылетит в окно, но та вильнула длинным хвостом, усыпанным колючками, и шмыгнула за груду книг. Девушка вытерла пот, крепче сжала палку и пошла на врага, осторожно ступая босыми ногами между разбросанными вокруг книгами и черепками посуды.

Замахнувшись щеткой, она ненароком задела стопку покрытых плесенью томов, и они с шумом повалились на пол, подняв облачко тертого перца. В носу отчаянно защекотало, глаза налились слезами, Эмили принялась безостановочно чихать. Бестолково тыча перед собой палкой, она вдруг услышала стук когтей за спиной.

Резко развернувшись, Эмили бросилась на звук и запуталась в собственном одеяле; махнула палкой и сбила стоявшие на печке сковородки и кастрюли; они с мелодичным звоном соскочили вниз. Полой сюртука Эмили зацепилась за край печки и была вынуждена остановиться. Протерла слезящиеся глаза, огляделась. В комнате стояли облака пыли, почти ничего не было видно, но поганая тварь снова ускользнула. «Как ей удается предугадать каждый мой шаг? Может, это вовсе не дракон, а крохотный аллигатор?» — стучало у нее в голове.

Под столом за краем скатерти что-то двигалось. Эмили ухмыльнулась в предвкушении скорой победы. Значит, эта дрянь не такая уж хитрая. Глупая тварь вернулась туда, где с самого начала нашла убежище. С щеткой наготове девушка медленно стала приближаться к столу.

— Ну, выходи же, мой маленький, выходи, мой звереныш, я не причиню тебе вреда, — ласково позвала Эмили, изготовившись нанести решающий удар.

Солнечный луч прорезал пыльный полумрак и высветил чайный сервиз из тонкого фарфора, предмет вечной заботы и обожания Пенфелда, единственное, что еще осталось целым в доме. Глядя на посуду, Эмили заколебалась и решила действовать осмотрительно. Вначале нужно выработать план, выманить гадину из-под стола, отвлечь от него подальше и лишь затем уничтожить.

Чудовище высунуло страшную голову и принялось дразнить Эмили своим красным язычком. Терпение девушки лопнуло, она с воинственным самурайским кличем замахнулась палкой и бросилась в атаку. Щетка мягко прошлась по подносу, так что чашки не шелохнулись, но палка зацепилась за край скатерти и потянула ее на себя. Поднос с сервизом угрожающе сдвинулся на край стола, но Эмили уже не могла остановиться и с ужасом наблюдала за тем, как он рухнул вниз. Комната содрогнулась от звона бьющейся посуды, единственная оставшаяся целой чашка подкатилась девушке под ноги и с укором посмотрела на нее.

В наступившей тишине звенело в ушах, Эмили застыла на месте, оглядела погром и похолодела от ужаса. Сюртук Пенфелда был весь в пыли, один рукав держался на нитках. Девушка сдунула прядь волос, закрывшую глаза, и содрогнулась. За ее спиной кто-то легонько прокашлялся. Эмили развернулась и выронила половую щетку.

Сквозь облака пыли виднелся Джастин, небрежно подпиравший плечом косяк двери, скрестив руки на груди. Из-под полей низко надвинутой на брови шляпы сверкали зубы. Он лениво улыбался, выглядел очень красивым и вызывал раздражение. Эмили тяжело осела на пол и схватилась за ногу. В этот момент из угла метнулась тень и понеслась прямо на Джастина.

— Поберегись! — взвизгнула Эмили и подхватила щетку.

Но прежде, чем она успела замахнуться, Джастин поймал непрошеного гостя и взял на руки как толстого ребенка, одетого в чешуйки и щитки.

— Не бойся, моя хорошая, тебя никто не обидит, — приговаривал Джастин, нежно поглаживая гадину и укоризненно поглядывая на Эмили. — Неужели эта проказница тебя напугала?

— Вы хотите сказать, что эта тварь ручная? — удивилась Эмили, широко разинув рот.

— Это существо, — терпеливо разъяснил хозяин хижины, — не что иное, как гаттерия или туатара, живое ископаемое. Они живут очень долго, лет до ста, но боюсь, вы укоротили срок жизни этого экземпляра на несколько десятков лет.

— Тогда мы квиты. Мне из-за нее тоже придется вычеркнуть из жизни не один десяток лет.

Ящерица помахивала хвостом со зловещими шипами и, казалось, сладко жмурилась от счастья, пока Джастин нежно щекотал ее под подбородком. Эмили стало чуточку завидно.

— Бедная милая Пышка, — мурлыкал Джастин.

— Пышка? — переспросила Эмили, не веря своим ушам.

— А ты бы как ее назвала? Чешуйкой или просто Уродиной?

— Последнее ей больше к лицу.

— Возможно, но ведь родители не назвали тебя, к примеру, Выродком?

Эмили захлопнула рот и крепче сжала древко щетки, чтобы не поддаться искушению пустить ее в ход против хозяина хижины. Ящерица высунула язык, и девушка немедленно ответила тем же.

— Могли бы мне сказать, что держите в доме настоящего динозавра.

— Но ты ведь не спрашивала, — возразил Джастин с таким невинным видом, что его хотелось стукнуть щеткой, а затем поднял ящерицу и принялся тщательно осматривать ее на свету. — Надеюсь, Пышка, она не причинила тебе вреда? — Он осыпал тварь поцелуями. Эмили на секунду показалось, что в крохотных глазках живого ископаемого мелькнуло злорадство.

— Да уж, бедная Пышка, — проворчала Эмили. — Все только о ней думают и только ее жалеют. — Облизнув губу, она ощутила солоноватый вкус крови. — А на бедную Эмили всем наплевать? Я и умереть могла от испуга, но до меня никому нет дела, даже свежие раны никто не хочет обмыть.

Джастин как-то очень странно посмотрел на нее, и сердце гулко забилось в груди. Он осторожно выставил ящерицу за дверь.

— Ты права, конечно, — сказал он, — нельзя оставлять тебя без внимания.

Широко раскрытыми от испуга глазами Эмили наблюдала за действиями Джастина. Он подошел и поставил ее на ноги. Руки его казались жесткими и грубыми, но его губы были удивительно нежными. Горячий язык ласково очертил губы, снял напряжение, и девушка всем телом потянулась навстречу; Джастин откинул ее голову, заставил открыть рот и дал волю языку. Пальцы Эмили сплелись на его затылке, перебирая шелк волос, из груди вырвался тяжкий стон. Тогда он разжал объятия.

В первое мгновение Эмили была настолько ошеломлена, что забыла о необходимости притворяться. Ей бы сразу упасть как подломленной, а она продолжает стоять, и теперь ясно, что нога не повреждена. Джастин только раз поцеловал ее, но этого оказалось достаточно, чтобы лишить ее способности обороняться и думать о себе. Куда подевалась сила воли, которую она воспитывала с ранних лет? Оказывается, ей присуща слабость, как и всякой женщине, и ее может сразить простой поцелуй. Расстроенная и озадаченная, Эмили притронулась к нижней губе, подумав, что мисс Винтерс, в конечном итоге, абсолютно права и от беспутной девчонки ничего хорошего ждать не приходится.

Джастин отступил, не скрывая удивления. На поверку непрошеная гостья оказалась легкоранимой, совершенно неопытной девчонкой. Он ожидал, что она начнет гневно вопить, может, даст пощечину, и никак не предполагал увидеть встречную страсть, вспыхнувшую в темных глазах. У Эмили был такой вид, будто ее ударили, а не поцеловали, и хозяину хижины стало неловко и стыдно. Если сейчас она расплачется и в дом войдет Пенфелд, он может стать свидетелем весьма необычной сцены — двое взрослых людей заливаются слезами, как дети. Очень хотелось утешить ее, обнять, но Джастин не решился и ограничился тем, что снял пылинку с каштановых волос.

— Боюсь, на этот раз шутка зашла слишком далеко, — сказала Эмили, присев на перевернутое ведро и стараясь сохранить чувство собственного достоинства. — Я солгала, нога в порядке. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Мне просто некуда податься.

Джастину до боли стало жаль девчонку. Сразу видно, что сейчас она говорит правду и признание далось ей нелегко. Внезапно он рассердился и закричал, позабыв о собственных моральных принципах:

— А где твоя семья? Неужели некому о тебе позаботиться? До чего мы, черт возьми, дошли, если цивилизованное общество позволяет девчонке путешествовать в одиночку на другой конец света и некому встать на ее защиту?

— Меня не надо защищать, я могу сама о себе позаботиться, и мне никто не нужен, — возразила Эмили, опустив глаза. — Не так просто мне далась моя независимость, до того пришлось слишком долго потакать мужским капризам.

— Возможно, тебе попадались не те мужчины? — мягко проговорил Джастин, приподнял голову девушки и заглянул ей в глаза.

— Что было, то было, главное, не повторять собственных ошибок, — сказала она деланно равнодушным тоном и стряхнула его руку. — Спасибо за гостеприимство, вы были очень добры ко мне, позволив остаться. Ведь вы знали, что мне нечем отплатить.

Джастин слушал ее, смотрел на нее и чувствовал, что еще немного и он попросит девушку остаться еще на неделю, а то и на целый месяц. Этому дому, где жили два холостяка, всегда не хватало женского тепла, участия, улыбки и света.

— Почему ты так думаешь? — неожиданно сказал Джастин. — Ты вполне способна заплатить.

Девушка сжалась, как бы в ожидании удара, и принялась катать по полу босой ногой единственную уцелевшую чашку.

— Конечно, — сказала она, — в столь отдаленных местах люди способны заключать и более странные соглашения, но мне кажется, что я не смогу…

Джастин использовал одно из любимых проклятий Ники; Эмили вздрогнула и удивленно посмотрела на него, а он принялся мерить комнату длинными шагами, стараясь не подать виду, что ее слова больно ранили его. Пнув по пути груду книг, Джастин заговорил:

— Значит, ты, Эмили, считаешь, что порядочный человек способен на такое? Ты думаешь, он именно так должен поступить? По-твоему, выходит, что он может заставить тебя делить с ним постель в обмен на крышу над головой и тарелку бобов? Неужели ты так дешево себя ценишь? — Джастин круто развернулся и пригвоздил девушку к месту яростным взглядом. — За кого же ты меня принимаешь в таком случае?

Она причинила ему острую боль, но Джастин не предполагал, что удар окажется еще более чувствительным, когда Эмили, ни словаре говоря, отвела взгляд и уставилась на свои колени. Значит, она действительно очень плохо о нем думала. Глядя на пылинки, пляшущие в свете солнца вокруг спутанных кудрей девушки, Джастин ощутил, как горло у него перехватило от искушения более страстного, чем все иные, чувства. А что, если действительно предложить Эмили свою защиту в обмен на любовные услады? Можно ли считать себя монстром за желание скрасить ночное одиночество?

— Поди сюда, — скомандовал он.

В голосе прозвучала ласковая нотка, и девушка удивленно взглянула на хозяина хижины, оправила на коленях лохмотья сюртука, медленно встала и уставилась на Джастина, помимо воли завороженная девственной чистотой золотых его глаз. «Как ему удается скрывать свои темные тайны?» — промелькнуло у нее в голове. Она смело смотрела на него, и ее волнение выдавала лишь легкая дрожь нижней губы.

— Ты можешь отплатить мне… — начал он, смахивая непокорную прядь каштановых волос, упавшую на лоб девушки.

В его тени Эмили закрыла глаза в предвкушении того, что неизбежно должно было случиться.

— …если приготовишь сегодня ужин, — неожиданно закончил Джастин.

Эмили открыла глаза и увидела, что хозяин хижины направляется к двери, легко обходя черепки разбитой посуды с присущей ему фацией, сводившей девушку с ума.

На пороге Джастин задержался.

— Скажи, пожалуйста, а почему ты просто не выбежала наружу, когда я пригласил в дом Пышку? Признаться, меня вконец замучило любопытство.

— Бежать? — переспросила девушка, которую постоянно выводили из равновесия резкие перемены настроений Джастина. — Честно говоря, мне это и в голову не пришло.

— Да-а… — признал он, согласно кивнув, — это действительно не в твоем характере, тебе несвойственно бежать от опасности.

Эмили порозовела от похвалы, но тут до нее дошел смысл сказанного.

— Ты сказал: когда я пригласил в дом Пышку? Значит, ты мне ее просто подсунул?.. Ты специально, преднамеренно… Ах ты, негодяй!

Судорожно пошарив под ногами, Эмили схватила первый попавшийся под руку предмет и швырнула в обидчика, Джастин вовремя захлопнул дверь, и единственная оставшаяся целой фарфоровая чашка разлетелась от удара на мелкие осколки.

— Девочка как раз по мне, — улыбнулся Джастин, нахлобучил шляпу и весело зашагал к кукурузному полю, с улыбкой слушая летевшие вдогонку проклятия.

Пенфелд окончательно захандрил, казалось, зачахли и сморщились даже его всегда тщательно наутюженные брюки. Эмили неустанно хлопотала и возилась с ним, как с малым ребенком, подавая одну за другой морские раковины, игравшие роль чайных чашек, и сдабривая каждую порцию драгоценной патокой. За один день они поменялись местами. Слуга возлежал на постели, сложив пухлые руки поверх выпуклого живота, и жалобно глядел в потолок. Он и словом не обмолвился по поводу чудесного выздоровления девушки, при всех обстоятельствах сохраняя такт и учтивость.

— Нет-нет, так дело не пойдет, — осуждающе качала головой Эмили, когда Пенфелд отказался осушить очередную раковину с чаем. — Будь я о вас худшего мнения, я могла бы подумать, что вы просто пребываете в дурном настроении.

— Хороший слуга, мисс, неизменно пребывает в отличном расположении духа, а уж если загрустил, значит, у него есть на то самые серьезные основания.

— Я вас прекрасно понимаю и разделяю горечь утраты. Поверьте, мне очень жаль, что так случилось, но потерянного не вернешь. Да и согласитесь, что чайный сервиз погиб не по моей вине. — Эмили многозначительно посмотрела на Джастина.

Он стоял возле печки, переворачивая на сковородке картофельные оладьи, приготовленные Эмили. Сообразив, что речь идет о нем, Джастин оглянулся, и Эмили невольно им залюбовалась. Когда такой мужчина повязывает фартук, глаз не оторвешь. Неожиданно стало горячо пальцам ног, девушка сообразила, что нечаянно пролила чай, и быстро вытерла ноги полой сюртука.

— Эмили права, не только она во всем виновата, — подхватил Джастин. — Пышка, — и он ткнул вилкой в сторону первоящера, истуканом сидевшего на груде книг, — видимо, снова разыскала каплю рома и позволила себе лишнее. А ты, Пенфелд, сам знаешь, в какое буйство впадает эта негодница, когда хлебнет спиртного.

Эмили, Пенфелд и незаслуженно обиженная гаттерия изумленно уставились на говорившего. Джастин воздел руки и взмолился:

— Не судите меня строго. Виноват, каюсь. Да, именно я лишил жизни невинные чашки и погубил сахарницу. Я убийца и душегуб, но прошу принять во внимание чистосердечное раскаяние. К тому же обещаю возместить ущерб. При первой же возможности куплю новый сервиз, клянусь. Вы снова будете пить чай из чашек, даже если мне придется добираться вплавь до магазина.

Пенфелд вздохнул так горестно, что Эмили чуть не расплакалась от жалости.

— Вы не можете себе этого позволить, сэр, — напомнил слуга. — У вас на счету каждый пенс, вы обязаны экономить, чтобы оплатить содержание мисс…

Джастин прервал его жестом руки. Если бы у Пышки были уши, ящерица наверняка бы их навострила, а Пенфелд поспешно захлопнул рот и занялся своими подтяжками. «Любопытно, о какой мисс идет речь? — задумалась Эмили. — Небось шлюха из Окленда? Или жадная любовница с голубыми глазами и безупречно белым телом?» Трудно предположить, что огромное состояние Джастина целиком уходит на содержание дочери погибшего компаньона, судя по мизерным суммам, которые получала мисс Винтерс. Скорее всего где-то в Новой Зеландии живет красотка, способная выкачать из него всю наличность. Вполне можно допустить, что у него на стороне спрятаны ненасытная требовательная содержанка и минимум пятеро сопливых, вечно орущих детей. Так ему и надо! Он заслужил такую долю после случившегося с его товарищами. Одно непонятно: куда подевался аппетит? Ведь только что у нее сводило живот от голода.

Тарелки разделили судьбу чайного сервиза, и еду пришлось подавать на пальмовых листьях. Джастин присел у своей постели и принялся фантазировать:

— Не горюй, Пенфелд. Представь себе, что перед нами изящная веджвудская посуда и сверкающие бокалы из знаменитого уотерфордского хрусталя, а рядом с приборами высятся крахмальные белоснежные салфетки, подобно белым шапкам на вершинах Альп.

— Только такой самонадеянный болван, как я, мог надеяться, что удастся сохранить уголок цивилизации в этой бездушной пустыне, только я, глупый, верил, что среди этой дикости можно жить в условиях, достойных представителей великой Британской империи, — горестно бил себя в грудь безутешный слуга.

Джастин хотел было возразить, но Эмили подала знак, чтобы он не мешал Пенфелду излить душу. Его причитания прервал пронзительный вопль за стенами хижины. В окно просунулась длинная загорелая нога, а за ней последовала татуированная рука с бутылкой рома.

— Приветствую вас, о благородные рыцари и прекрасная леди. Прошу принять мое скромное подношение. Надеюсь, оно не будет лишним на праздничном столе.

— Почему ты не научил Трини изъясняться простыми словами? — зло прошипела Эмили, глядя на Джастина. Она до сих пор не могла простить ему того, что сама придумала, — голубоглазой наложницы в окружении белокожих детишек с золотистыми глазами.

— Как это не научил? — притворно удивился Джастин. — Он знает все простые слова, но предпочитает выражать свои мысли так, чтобы мне польстить.

— Теперь понятно, почему он так важничает.

Джастин хмуро взглянул на девушку, за обе щеки уплетавшую оладьи, будто ничего важнее в жизни не было, принял у Трини бутылку и плеснул немного рома себе в чай. Эмили тоже потянулась было к рому, но Джастин отодвинул бутылку подальше. Смесь рома с нравом Эмили может оказаться взрывоопасной, и ему не хотелось оказаться вблизи, когда произойдет вспышка; жизнь дороже, не говоря уже о душевном спокойствии.

Трини присел рядом на корточки, и Эмили предложила ему отведать оладьи, предназначавшиеся Пенфелду. Возражения слуги она игнорировала — он ведь не людоед, а вот голод туземца следовало утолить как можно быстрее и любым способом. Трини проглотил оладьи, почти не прожевывая, облизнулся и выжидающе уставился на девушку. Она оглядела скудный стол в поисках съестного.

— Э-э, нет, мое останется при мне, — запротестовал Джастин, загораживая ладонью тарелку. — Можешь отдать свой ужин.

— Но мне же есть хочется, — жалобно заскулила Эмили.

Джастин неожиданно схватил ее за ногу, провел пальцем по щиколотке, от чего девушку бросило в жар, и весело спросил:

— Тебе никто не говорил, что у тебя удивительно аппетитные пальцы?

Эмили затаила дыхание, глядя на него, как кролик на удава, и настолько растерялась, что отдала Трини свою тарелку.

— О благородные и великодушные, вы позволили разделить с вами трапезу, — пророкотал сочным басом Трини. — В таком случае разрешите и мне внести свой скромный вклад в общее дело.

Он выпрыгнул в окно и вернулся с блюдом глазированного мяса. В нос ударил одуряющий аромат меда, корицы и пассифлоры, Эмили сглотнула набежавшую слюну. Не терпелось впиться зубами в аппетитный кусок, но девушка вспомнила, что рассказывали о гастрономических пристрастиях туземцев, дернула Джастина за руку и тихо спросила:

— Что это? Пожалуйста, скажи, это не?..

— Не волнуйся, это самая обычная свинина, которую ты не раз едала в Англии, но приготовленная особым способом и у маори считается деликатесом.

Эмили облегченно вздохнула. Даже Пенфелд оживился при виде блюда с мясом и бутылки рома. За ужином и беседой время летело незаметно, подкрался вечер, и Пенфелд встал, чтобы зажечь керосиновую лампу, а Эмили откинулась спиной к стене, наблюдая за хозяином хижины. В противоположность своим соотечественникам, никогда не позволяющим себе жестикулировать во время застольной беседы, руки и пальцы, мимика лица Джастина — все принимало активное участие в разговоре. Потом он что-то сказал Трини на напевном языке маори, и туземец вновь скрылся за окном.

— Он появляется и исчезает с такой быстротой, что голова идет ходуном, — хмуро пожаловался Пенфелд, щедро плеснув из бутылки в раковину с чаем.

Трини вскоре вернулся и протянул Эмили сверток, запеленатый в кусок ситца.

— Это мне? — обрадовалась девушка.

— Для самой элегантной представительницы прекрасного пола, прекраснейшей из прекрасных, — торжественно провозгласил Трини.

— О чем это он? — удивилась Эмили.

— Он пытается описать твою внешность, — пояснил Джастин, с трудом сдерживая смех. — Он хочет сказать, что ты отлично выглядишь.

Джастин смотрел на Эмили с таким теплом, что можно было подумать, будто он разделяет точку зрения туземца. Девушка развернула сверток и обнаружила, что стала обладательницей юбки из плетеного льна и цветастого шарфа из тонкого ситца.

— Потрясающе! — воскликнула Эмили, любовно разглядывая юбку и поражаясь великолепной работе. — Большое спасибо, Трини, но я не могу принять твой подарок. Ты же сам видишь, что я тут натворила, да и сюртук Пенфелда теперь можно просто выбросить.

Слуга тут же предложил выпить за это и высоко поднял раковину, откуда тонкая струйка пролилась на его тщательно выглаженные брюки. Трини обменялся с Джастином несколькими фразами на языке маори и снова обратился к Эмили, на этот раз излагая свои мысли просто и доступно:

— Это твое, подарок от Трини. Пожалуйста, возьми, Эм.

«Как он меня назвал? Эм. Как здорово! И какая чудесная вещь! Не обноски с плеча слуги и не старое платье учительницы, а бесценный дар для Эм, мягкая плетеная льняная ткань, ласкающая кожу», — размышляла Эмили. Она обвела взглядом лица сидевших за ужином и подивилась тому, какими близкими и дорогими стали ей эти люди за столь короткое время. Джастин в ответ мягко улыбнулся. В знак благодарности Эмили протянула руку Трини, но чуть не отдернула в испуге, когда он прижал ее ладонь к губам.

— Благодарю тебя от всего сердца, Трини Те Вана, — с чувством сказала девушка.

Туземец приложился губами к ее руке, как завзятый лондонский ловелас, а потом Эмили удалилась с подарком в дальний конец хижины. Ей казалось, что Джастин слышит, как тихо потрескивают льдинки в ее некогда замерзшем сердце, начавшем постепенно оттаивать.

Джастин опрокинул в рот остатки рома из бутылки, ощутил, как по жилам растеклась обжигающая жидкость, и неспешно огляделся. Пенфелд тихо похрапывал во сне. Помнится, в последний раз он не стал разбавлять чай, а налил в раковину чистого рома, после чего отключился. Трини не спал. Туземец крутил над лампой часы на цепочке и завороженно наблюдал за плясавшими по стенам зайчиками света. Все плотно набили животы, крепко выпили, спиртного не осталось, и застольная беседа увяла.

Тяжко вздохнув, Джастин перевел взгляд на то место, к которому неизменно возвращался весь вечер, и снова увидел Эмили.

Согнув ногу и положив подбородок на колено, она, будто загипнотизированная, провожала глазами блики на стенах. Сквозь рваную дыру в сюртуке проглядывало белое плечо, усыпанное веснушками, в свете лампы шапка каштановых кудрей казалась окруженной ореолом, а лицо было повернуто в профиль, и невозможно было прочитать ее мысли.

Джастин устало прикрыл глаза, задумавшись над тем, не слишком ли много впечатлений за один день для бедной девочки. Когда он снова взглянул в сторону Эмили, их взгляды встретились и в ее глазах мелькнуло нечто странное, похожее на ненависть. Огонек в лампе мигнул, Трини замурлыкал какую-то мелодию, и Джастин решил, что ему показалось. Видимо, перебрал, решил он, надвинул шляпу на глаза и задремал.

Проснулся он среди ночи. Во рту было гадкое ощущение, будто там накуролесила Пышка. Хорошо еще, что не мучили кошмары, но и это мало утешало. Джастин давно понял, что ни в коем случае нельзя позволять себе топить горе в роме. Доносившийся сбоку храп Пенфелда свидетельствовал, что утро еще не наступило.

Джастин поднялся, немного постоял, дабы убедиться, что ноги его слушаются, и решил выйти на воздух в надежде, что при свете луны в голове прояснится. Он плохо ориентировался в кромешной тьме и на пути к двери споткнулся о тело Трини, перегородившее дорогу; затем пошел на лунный свет, пробивавшийся у двери, и на ходу стал расстегивать ширинку. Слишком много выпил, и пора облегчиться. Джастин проковылял несколько шагов от хижины, сделал свое дело и шумно выдохнул.

— Ну что? Полегчало? — прозвучал из темноты вопрос, заданный с нескрываемой издевкой звонким женским голосом. Будто ударили хлыстом между лопаток. Джастин даже пригнулся, а в голове мелькнуло: «Черт! Благо темно, и она не видит моего смущения».

— Стало намного легче, — как ни в чем не бывало откликнулся Джастин, пытаясь поскорее привести себя в порядок. Только сейчас он увидел Эмили, сидевшую на песке, раздвинув ноги. Нахмурившись, девушка разглядывала осколки чайного сервиза. Откинула прядь волос, упавшую на глаза, и подняла к свету чашку без ручки.

— Вот, — сказала она, — пытаюсь спасти что можно. Нельзя оставлять Пенфелда без чая. Кое-что удалось склеить.

Судя по всему, девушка провела не один час за этим занятием, но похвастаться блестящими результатами не могла: чашка в ее руке начала расползаться на глазах. Эмили горестно вздохнула, будто всхлипнула, и Джастин поспешил ей на помощь. Он заскочил в хижину и вернулся с небольшой баночкой.

— Особый клей каури, — пояснил он. — Дай-ка мне вон тот заварочный чайник. Может, у нас что-то получится.

При виде счастливой улыбки, озарившей лицо девушки, на душе у него просветлело, пьяный угар улетучился. Джастин присел на корточки и занялся отбитым носиком чайника.

Пенфелд широко распахнул дверь и всей грудью вдохнул бодрящий утренний воздух. Ему было несколько не по себе. Когда он проснулся, никого рядом не оказалось, и стало страшно неловко, что хозяин встал раньше. Нет, Джастин, конечно, не нуждался в помощи, засовывая ноги в единственные брюки, но порядок есть порядок, и слуга обязан покинуть постель до того, как откроет глаза хозяин.

Пенфелд сладко потянулся, расправил плечи и осмотрелся, прикрыв ладонью глаза от яркого солнца. Он хотел было пройти вперед, но, к счастью, не успел совершить большой глупости, наступив на чужие пальцы. Взглянув прямо перед собой, слуга отпрянул и с ужасом уставился на открывшуюся перед ним картину.

Почти у самого порога хижины мирно спали Джастин и Эмили, прижавшись друг к другу, как котята. Ее рука покоилась на его животе, а подушкой ему служило ее бедро. На ветру чуть колыхались темные волосы Джастина, а щеки Эмили пылали румянцем. Рядом с ними открылась картина, при виде которой Пенфелд задохнулся от радости.

Солнечные блики играли на отполированном серебряном подносе, уставленном изящной посудой из тончайшего фарфора. Перед восхищенным взором Пенфелда предстали несколько чашек, чайник для заварки и сахарница. Целехонькие, и не имело никакого значения, что посуда была скреплена темным клеем и перепачкана песком. Можно было простить даже некоторые новые дефекты. К примеру, носик чайника уныло свисал вниз, как у пьяного слона. Пенфелд не мог нарадоваться, любовно обводя взглядом драгоценный сервиз. Он достал носовой платок и вытер глаза, недовольно ворча:

— Ветер… сладу нет, вечно песок попадает.

Позднее тем же днем Эмили кружилась в танце по комнате и никак не могла вдоволь насладиться новой юбкой. Она плотно облегала бедра, расширялась колоколом книзу и давала полную свободу движений. Цветастый ситцевый шарф с трудом удалось укрепить на груди. Если бы мисс Винтерс увидела свою бывшую воспитанницу в этом наряде, позволявшем быть одновременно одетой и обнаженной, директрису наверняка хватил бы удар.

Изуродованный сюртук Пенфелда пришлось аккуратно свернуть и отложить в сторону. Шитье никогда не давалось Эмили, так что если взяться за починку одежды, ничего хорошего из этого не выйдет. Такой услуги не пожелаешь даже злейшему врагу, даже Джастину.

Девушка отложила сюртук и задумалась. Злейший враг? Джастин ее злейший враг? И это после того, как он просидел рядом всю ночь, терпеливо выискивал нужные осколки, прикладывал их так и эдак, чтобы подошли. Неужели враг, хотя так старался помочь ей в трудную минуту? Как ей быть теперь? Как поступить с человеком, которого сама поклялась уничтожить?

Эмили тряхнула головой, переложила сюртук на постель Пенфелда и решила больше не терзаться дурными мыслями. В конце концов, сегодня первый день истинной свободы, и нужно использовать каждую минуту. Выглянув в окно, она определила по солнцу, что уже за полдень. Да, поспала на славу. Грех, конечно, но зато до чего приятно! Эмили направилась к двери, но перед уходом решила еще раз полюбоваться плодами ночного труда. Склеенный сервиз, красовавшийся на серебряном подносе, — это первое, что она увидела, едва открыв глаза.

В лучах яркого солнца темные шрамы на стенках посуды выглядели чудовищно, но результат налицо, сразу видно, что над сервизом потрудились на славу. Эмили наклонилась, чтобы получше рассмотреть свое отражение на глади подноса, потянула и отпустила прядку волос, которая тут же снова скрутилась как пружина. Девушка тяжко вздохнула: ну почему ей так не повезло в этой жизни? Ведь могла же родиться с прямыми светлыми волосами, как у Сесилии дю Пардю!

Заслышав легкий скрип дверной петли, Эмили поспешно отвела руки за спину. Мисс Винтерс ни за что не простила бы ей, если бы застала любующуюся собой перед подносом, как перед зеркалом. В двери показался Джастин. Осторожно просунув голову в щель, он нерешительно сказал:

— Знаешь, мне тут пришло в голову, что пора пойти поглядеть, не решилась ли наконец встать наша Спящая красавица. Откровенно говоря, я уж начал беспокоиться, не стряслось ли…

Он запнулся и уставился на девушку с открытым ртом. Эмили затаила дыхание, глядя, как рука его потянулась и сдернула с головы шляпу. От его восхищенного взгляда мурашки побежали по коже. Еще прошлой ночью они болтали, ни о чем не задумываясь, а сейчас казалось, что каждое слово следует тщательно подбирать.

Эмили заставила себя рассмеяться и закружилась по комнате, демонстрируя новый наряд.

— Ну, скажи, правда, я похожа на туземку? Как ты думаешь, Трини останется доволен? Нет, конечно же, он не просто будет счастлив, а придет в неописуемый восторг. Может, споет мне серенаду или…

— Отлично выглядишь, — пробурчал Джастин так, будто каждое слово приходилось тащить из него клещами.

Эмили показалось, что в его глазах вспыхнул странный огонек, но могла и ошибиться, потому что Джастин надвинул шляпу на брови, прикрыв глаза. Девушка подхватила полотенце и плетеную корзинку.

— Знаешь, я решила спуститься к пляжу и набрать даров моря на ужин. Честно говоря, до чертиков надоело торчать в душной хижине.

Девушка направилась к двери, но ее остановил крик: «Нет!» Она так перепугалась, что выронила корзинку и изумленно посмотрела на Джастина. Раскинув руки, он перегородил дверь и повторил:

— Нет, ни за что! Я категорически запрещаю тебе выходить за пределы хижины.

 

6

Джастин понимал, что поступает неправильно, но уже не мог остановиться. Все тот же шаловливый демон, который заставил его вернуться в хижину средь бела дня, снова натянул лук и вогнал стрелу, на этот раз в самое сердце.

Открывая дверь, Джастин ожидал увидеть бедную сиротку в затасканном сюртуке, которую оставил спящей перед уходом в поле. Однако за время его отсутствия в доме побывали феи, и все преобразилось. Перед ним стояло чудное видение женской красоты. Эмили была очень хороша, глаз не оторвать, и сердце его сладостно замерло. Непреодолимо тянуло к ней, хотелось прикрыть губами ее застенчивую улыбку, положить на постель и просить принести ему в дар ее женское тело и детское сердце.

Не раз Эмили пыталась убедить его, что она вовсе не ребенок, но Джастин игнорировал очевидное, пока не услышал дразнящий шелест юбки вокруг бедер и не увидел цветастый шарф на полной груди. До этой минуты он мог тешить себя мыслью, будто в его доме поселилось некое смешное маленькое существо, которое нарушило раз и навсегда заведенный порядок и поэтому служило источником раздражения и недовольства. Теперь все изменилось.

Достаточно было войти в комнату, и все полетело вверх тормашками, рассыпался, словно карточный домик, размеренный образ жизни, созданный с огромным трудом, и Джастин оказался пригвожденным к двери, как жертва языческим богам.

— Нет, ты никуда не пойдешь, я не пущу, — повторил он.

Эмили обозлилась и надулась. Джастин понял, что допустил грубую ошибку. Девчонка не признавала запретов. Не разрешить ей — она пойдет напролом. Нельзя ожидать, что голодная львица повинуется команде, если швырнуть ей кусок сочного мяса и приказать к нему не прикасаться.

— Не поняла, — парировала Эмили ровным голосом. Она стояла перед дверью, скрестив руки на груди и грозно посапывая, как разъяренный бык перед матадором.

— Глубоко сожалею, но не могу тебе этого позволить.

— Это еще почему?

— Небезопасно, на воле слишком много… этих…

— Тигров? Кобр? Медведей? — подсказала Эмили.

При чем здесь медведи? За стенами хижины — масса мужчин, в том числе воины маори, которых любая англичанка признает красавцами, рослые и мужественные полинезийцы с бронзовыми мускулистыми руками, лоснящимися от пота, люди, способные долгие часы трудиться на жарком солнце и не чувствовать усталости. Среди них немало юношей, напоминающих греческих богов. Слишком много соблазнов, и Эмили там не место. Но что ей сказать?

— Людоеды! — неожиданно выпалил Джастин. — Вокруг слишком много каннибалов. Неужели забыла? Я же тебе все время о них толкую.

— И ты считаешь, что они сразу на меня набросятся? — язвительно спросила Эмили, провела кончиком языка по жемчужным зубам и зло оскалилась.

Джастин мял в руках шляпу, будто пытался выдавить из нее решение проблемы. Он боялся сорваться, как натянутая до предела струна. Ну до чего аппетитная девчонка! Признаться, здесь ей грозит еще большая опасность, чем на воле.

— Не могу поручиться, что людоеды проявят выдержку, — сказал Джастин.

— Странно. А я вот точно помню, что Трини говорил, будто в округе нет ни одного племени, враждебно настроенного к белым. Более того, по его словам, местные туземцы сражались вместе с белыми против пришельцев, пытавшихся силой захватить их земли.

Не только аппетитная, но и обладает отличной памятью. Такое сочетание представляет смертельную опасность.

— Тем не менее, — гнул свое Джастин, — на востоке, в районе Роторуа, до сих пор можно встретить враждебно настроенные племена, и они довольно часто совершают набеги на прилегающую территорию, — терпеливо втолковывал он. Заметив, что Эмили обиженно выпятила губу, Джастин поспешил смягчить тон. — Единственное, о чем прошу, не выходи из дома одна. Я позже вернусь, и мы вместе прогуляемся. — Естественно, у него и в мыслях не было возвращаться до заката. Джастин рассчитывал пригласить девушку на прогулку, когда станет совсем темно и только ему будет дано любоваться ее прелестями.

— Значит, пока ты не вернешься, мне предстоит торчать здесь взаперти, как рабыне или твоей пленнице? — спросила Эмили, тряхнула кудрями и вопросительно посмотрела на Джастина.

А его раздирали противоречивые чувства и желания; хоть смейся, хоть плачь. Слово «пленница» разбудило воображение, и в уме всплыли эротические картинки, в которых немалая роль отводилась шелковым путам и пушистым звериным шкурам. В душе Джастин вновь возблагодарил бога, что он не позволил девушке угодить в руки какого-нибудь мерзавца, но одновременно приходилось признать, что совладать с собой становится все труднее.

Эмили обиженно надула губки; интересно, что она предпримет дальше? Пустит слезу или швырнет ему в лицо чем-то тяжелым? Пока суд да дело, Джастин счел за благо поскорее ретироваться. Эмили стоит у самой печки, там сковородка под рукой, а у него нет особого желания провести еще одну ночь за склеиванием разбитой утвари. Джастин нахлобучил шляпу, подивившись тому, что головной убор за короткое время приобрел странную форму, а когда поля шляпы надежно прикрыли глаза, решился наконец взглянуть на Эмили. И, к своему удивлению, обнаружил, что она не сердится, а скорее расстроена. Не удержавшись, Джастин сделал шаг навстречу, приподнял ее голову и мягко сказал:

— Я скоро вернусь, обещаю.

Сдерживаться дальше было невмоготу, Джастин нежно поцеловал девушку, она ответно задрожала, и у него в душе все перевернулось. По дороге к полю Джастин вспоминал выражение бездонных темных глаз Эмили; становилось неясно, кто из них теперь пленник?

«Я скоро вернусь, обещаю» — эта фраза, брошенная Джастином перед уходом, не давала Эмили покоя. То же самое сказал отец, когда прощался с нею в элегантной гостиной мисс Винтерс. Помнится, мороз изукрасил причудливыми узорами окна, а в комнате было уютно и тепло, весело потрескивал огонь в камине.

Директриса суетилась и не знала, как еще угодить дорогому гостю, обладавшему, по ее сведениям, солидным капиталом, который был вложен в новозеландские золотые прииски, обещавшие баснословные прибыли. В конечном счете она предоставила свою гостиную, чтобы отец и дочь могли попрощаться с глазу на глаз. Мисс Винтерс не уставала заверять мистера Скарборо, что не пожалеет усилий, дабы создать наилучшие условия для новой воспитанницы.

Как только директриса вышла из комнаты, отец и дочь примолкли; впервые в жизни они не знали, что сказать, хотя прежде им ни разу не приходилось искать тему для разговора. Они были не просто родными, а очень близкими людьми, жили душа в душу, делили радости и горе. Когда Дэвиду Скарборо едва исполнилось двадцать лет, скоропостижно скончалась его жена, красавица ирландка, и вдовец остался с вечно скулящим ребенком, у которого от натуги и слез лицо пошло красными пятнами. Однако Дэвид не растерялся, не впал в уныние, он растил дочь и часто повторял своим друзьям, что вырос вместе с девочкой. Он был ей отцом и матерью одновременно, она считала его лучшим другом. Они никогда не разлучались, а теперь вот он вынужден был ее покинуть.

Эмили не спускала глаз со снежинок, медленно таявших на воротнике пальто отца, любовалась высокой бобровой шляпой, примявшей непокорные жесткие, так похожие на ее кудри, но почему-то боялась посмотреть ему в лицо. Отец никогда раньше не выглядел таким красивым и мужественным и совсем не напоминал того бесконечно дорогого человека, каким она его знала. Сквозь слезы, струившиеся по мокрым щекам, Эмили разглядывала его ботинки, стараясь запомнить каждую складочку и морщинку.

Отец ласково сжал ее щеки руками в лайковых перчатках и заговорил, с трудом выдавливая из себя каждое слово. Он переживал не меньше дочери.

— Клэр, дорогая, любимая, бесценная моя…

Эмили уткнулась носом в его жилет, с наслаждением вдыхая запах трубочного табака, который был накрепко связан с образом отца, а он поцеловал ее в затылок и тихо прошептал:

— Я скоро вернусь, обещаю.

А потом ушел и исчез навсегда. Эмили осталась одна на холодном сквозняке.

— И он бы вернулся, если бы ты ему не помешал, — сказала Эмили, обращаясь к невидимому хозяину хижины.

Да как он посмел говорить словами отца? Как язык повернулся? Да еще пытался утешить ее поцелуем, будто имеет дело с малым ребенком! Раздает, видите ли, обещания! Обещать могут лишь те, кто умеет держать слово, а Джастин на такого человека не похож.

Эмили брезгливо вытерла губы, будто хотела уничтожить не только следы, но и саму память о поцелуе.

— Твои обещания, мистер Джастин Коннор, — пустой звук, не больше чем сотрясание воздуха, — убежденно сказала она.

С этими словами девушка набросила на плечи полотенце, подхватила корзинку и направилась к двери. Джастин бессовестно лгал, не зря у него глазки бегали, они-то его и выдали. Да, целоваться он, конечно, умеет, но врать по-настоящему еще не научился. «Видно, хочет, чтобы я сидела взаперти и не могла выведать его тайны, — думала Эмили. — Наверное, что-то прячет за стенами хижины и боится, что я найду». Девушка расправила плечи и широко распахнула дверь, преисполненная решимости сказать Джастину прямо в лицо, что она думает о нем и его мифических людоедах.

Дорогу ей преградил полуголый дикарь, угрожающе размахивавший здоровенной палицей. Эмили замерла, лихорадочно прикидывая, в какую сторону бежать. Дикарь подскочил и стал скалиться ей в лицо, от него несло тухлой рыбой, и девушку чуть не стошнило. Туземец неожиданно застыл на месте, будто завороженный блеском солнца на кудрях Эмили, заворчал, как пес, намотал на палец ее каштановую прядь и принялся внимательно рассматривать, оскалив желтые клыки.

Затем он отпустил прядь, и она, как пружина, отскочила и ударила Эмили по носу. Дикарь, казалось, остался доволен, он неожиданно взвыл и стал пританцовывать под собственный аккомпанемент, вихляя бедрами, закатывая глаза и высовывая длинный язык. Трудно было понять, то ли он собирается принести девушку в жертву, то ли хочет на ней жениться. За танцующим дикарем вытянулась шеренга его сородичей, и наибольшее впечатление на Эмили произвели их заостренные зубы, воскрешавшие байки о людоедах, вурдалаках и прочей нечисти. Девушка отпрянула, захлопнула дверь, чтобы не видеть больше жутких татуированных лиц, и огляделась в поисках предмета, которым можно было подпереть дверь.

Значит, Джастин не обманул. Здесь действительно полным-полно людоедов. Да какие страшные! Эмили в ужасе закрыла глаза. Оставалось надеяться, что незваные гости сочтут ее недостаточно упитанной и отправятся на поиски более аппетитной жертвы. И куда подевался Пенфелд? Когда он нужен, его не оказывается рядом. Эмили чуть приоткрыла дверь, осторожно выглянула, встретилась с выпуклым темным глазом дикаря, взвизгнула и снова захлопнула дверь.

Мисс Винтерс не раз предупреждала, что непослушание грозит крупными неприятностями, но быть съеденной дикарями — это уже чересчур. Эмили живо представила себе, как Джастин поднимает бокал на ее поминках и говорит Пенфелду: «Я ее предупреждал, но упрямая девчонка не пожелала слушать». Он горестно покачает головой и выдавит из себя слезинку, но в душе будет рад избавиться от непрошеной гостьи. А Пенфелд громко высморкается в накрахмаленный носовой платок и предложит хозяину чашку чаю.

Эмили не на шутку рассердилась, гнев придал ей силы, позволил успокоиться, и на смену нервной икоте пришло второе дыхание. «Будь проклят Джастин! Будь они все трижды прокляты!» — стучало в голове. Эмили и раньше не раз бросала вызов судьбе и сейчас не намеревалась покориться. Она обвела» взглядом комнату, и глаза ее радостно вспыхнули при виде ружья, висевшего над дверью. Девушка подкатила бочонок из-под рома, взобралась на него, пошатнулась, но устояла и сняла ружье с крючка. Впервые в жизни она держала оружие, и прохладный ствол придавал силы и уверенности в победе. Теперь, казалось, ничего не страшно.

Но вначале нужно решить, откуда выйти — из окна или через дверь. В любом случае на ее стороне элемент неожиданности, но, если туземцы окружили дом, сражение можно считать проигранным. Эмили на цыпочках прокралась к окну и осторожно высунула голову. Ей приветственно помахали ветви деревьев, колыхавшиеся на легком ветру. Вокруг никого не было видно.

Значит, можно выбраться незамеченной и помчаться к пляжу; хотя нет, так дело не пойдет. Нельзя уподобиться перепуганной курице, бежать, спасаясь в объятиях Джастина. Нет, Эмили Скарборо поступит иначе, обойдется без чужой помощи, сама возьмет в плен банду мародеров и всем докажет, что способна постоять за себя. Потом никто не сможет возразить, если она пожелает гулять, где ей заблагорассудится.

Эта мысль ей очень понравилась. Эмили вылезла в окно, спряталась за кустом, неловко приладила ружье на сгибе руки и осторожно выглянула. Дикари сгрудились перед дверью, оживленно переговариваясь на своем мелодичном языке. Тот, кто угрожал ей палицей, смешался с толпой. Все были чем-то вооружены, кроме двоих — эти держали за ручки большой медный котел. Эмили зло фыркнула. «Самоуверенные твари! — подумала она. — Что затеяли? Решили приготовить из меня обед у порога моего дома!»

Палец непроизвольно нащупал спусковой крючок, но, прежде чем Эмили успела перейти к решительным действиям, ее внимание привлек рослый воин с длинными серьгами, вступивший в жаркий спор со стариком, шапка седых волос которого резко контрастировала с темно-зелеными полосами, изукрасившими морщинистую кожу. Мускулистый людоед сделал жест, означавший, что стоять дальше перед дверью не имеет никакого смысла, обменялся парой фраз со стариком. Тот вроде согласился, обнажив в улыбке желтые зубы, но не подобострастно, а в знак уважения, и вся шайка потянулась вниз по склону холма. Тогда из кустов выскочила Эмили, воинственно размахивая ружьем, зацепилась ногой за пень и замерла.

До глубины души пораженные маори молча наблюдали за девушкой. При виде ружья они начали заметно нервничать.

— Не двигаться! — приказала Эмили. — Еще шаг, и буду стрелять.

Сказать легче, чем сделать. Эмили не имела ни малейшего представления о том, что значит «стрелять», но по крайней мере знала, что приклад нужно приставить к плечу и направить дуло на противника. Судя по реакции дикарей, пока что она все делала правильно, и ружье вселяло больше ужаса, чем половая щетка.

Однако рослый туземец повел себя очень странно, скрестил руки на груди и презрительно посмотрел на девушку, гневно раздувая ноздри. Старик положил руку на плечо молодого воина, как бы призывая его успокоиться, и быстро заговорил, оживленно жестикулируя. Медный котел, выпущенный из рук, грузно осел на песок, одни дикари в страхе прикрыли ладонями глаза, издавая при этом странный свист сквозь зубы, другие безумно вращали белками глаз.

Глядя на них, Эмили с трудом удержалась от смеха, но настроение резко испортилось, когда старик приставил к черепу растопыренные пальцы и принялся шевелить ими, будто дразнил Эмили, демонстрируя ее прическу. Рослый воин с угрожающим видом сделал шаг вперед, и девушка направила на него ружье.

— Стоять, пожиратели плоти! Не дам себя сожрать! Не двигаться! Ложись!

Скорее всего далеко не все понимали по-английски, но ружье было красноречивее любых слов, и дикари повалились на песок. Последним повиновался рослый воин, но неохотно и с рычанием, от которого у Эмили встали дыбом волосы на затылке.

На поляне воцарилась тишина, нарушаемая стрекотом кузнечика. Эмили закусила губу, не зная, что предпринять. Шайка мародеров захвачена в плен. Ну и что? Что дальше? Она посмотрела на небо, прикидывая, сколько времени осталось до возвращения Джастина. Получалось, еще не скоро. Хорошо бы, конечно, пальнуть в воздух, подать сигнал, но неизвестно, заряжено ли ружье, впопыхах забыла проверить. Если нажать на курок, а вместо выстрела прозвучит сухой щелчок, дикари все поймут, и обед им обеспечен.

Оставался единственный метод, который наверняка привлечет внимание Джастина. Эмили поставила ногу на спину поверженного рослого воина, игнорируя его недовольное ворчанье, приняла позу охотника, успешно завершившего сафари в дебрях Африки, подняла голову и издала жуткий крик, вложив в него всю душу.

 

7

Над изумрудными холмами пронесся душераздирающий вопль. От неожиданности Джастин вздрогнул и выронил мотыгу, больно ударившую деревянной ручкой по ногам, но боли почти не почувствовал, поднял голову и насторожился.

— Боже мой, сэр. Какое исчадие ада могло издать подобный крик?..

Прежде чем Пенфелд успел закончить свою мысль, Джастин уже ломился сквозь заросли, и его путь можно было проследить по треску сломанных веток. Он не смог бы объяснить, почему сразу решил, что так могла кричать только Эмили. Разве что распознал бы ее голос среди тысяч других. Не разбирая дороги, Джастин мчался вперед, не обращая внимания на цепкие ветки и колючки, и думал лишь о том, что за время его отсутствия с девушкой могло произойти нечто страшное. В памяти всплыла жуткая картина из прошлого, когда он так же летел к берегу моря, сжимая в руке окровавленный пиджак Ники, но прибыл на место слишком поздно.

Под ногу попался древесный корень, Джастин споткнулся, зарылся лицом в теплой жирной почве, вскочил, отряхнулся и побежал дальше, вылетел на поляну у хижины и остановился как вкопанный, тяжело дыша и не веря собственным глазам.

— Отчего так долго? Я уж думала, ты не появишься, — спокойно сказала Эмили, одарив своего спасителя милой улыбкой.

Джастин готов был увидеть что угодно, но только не это: группа воинов маори распласталась на земле лицом вниз, а над ними горделиво возвышалась Эмили с ружьем в руках, подобно некой амазонке в кругу поверженных врагов. Одной ногой она попирала самого рослого и злобного из воинов маори. У девушки был вид победительницы, и она, видимо, ожидала похвалы. Джастин отвел глаза, чтобы скрыть овладевшее им чувство громадного облегчения, и подивился тому, до чего счастлив видеть несносную девчонку живой и невредимой. Он немного отдышался, пришел в себя, и тут его обуяла ярость.

— Какого черта? Что ты о себе понимаешь? Что ты устроила?

— Разве сам не видишь? — пожала в ответ плечами Эмили. Она была немало озадачена его бурной реакцией и не могла понять, почему Джастин не восторгается ее подвигом. — Вот взяла в плен шайку мародеров.

— К твоему сведению, дорогая, — зло прошипел Джастин, — ты взяла в плен наших соседей. Должен тебе сказать, что от этих людей я не видел ничего, кроме хорошего. Во всяком случае, они были добры к белым до знакомства с тобой.

— Ничего не понимаю, — грустно призналась Эмили, и ружье в ее руках дрогнуло. — Вон тот тип угрожал мне палицей, да они все при оружии. Опять же котел с собой притащили. В общем, я рассудила, что…

— Этот тип, как ты его изволишь величать, исполнял танец в твою честь, это часть ритуала, дабы продемонстрировать, что они рады приветствовать тебя на этой земле. — Джастин пробрался среди покорно лежавших маори, поднял древко с насаженным на него тупым и безобидным куском железа и потряс им в воздухе. — Разве не видишь, что это просто мотыга! Неужели непонятно? — Потом достал из котла какой-то коричневатый плод и крикнул: — А это сладкий картофель! Они принесли тебе подарки, черт бы тебя побрал!

— О господи! — жалобно простонала Эмили, осознав глупость своего поведения, и на душе у нее стало еще хуже, чем прежде.

Джастин швырнул картофель в котел и стал надвигаться на девушку с таким грозным видом, что она непроизвольно направила на него ствол ружья. Он брезгливо взял двумя пальцами оружие и бросил его на песок.

— А теперь, моя дорогая, хотел бы представить тебя глубокоуважаемому вождю племени, на местном наречии — арики. Его зовут Вити Ахамера.

— С удовольствием с ним познакомлюсь, — ответила Эмили, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства. — Мне есть что ему сказать, хочу пожаловаться на членов его племени. На мой взгляд, нельзя допускать, чтобы они терроризировали ничего не подозревающих и ни в чем не повинных английских девушек.

— Тогда сними ногу с его спины и позволь ему встать.

Эмили залилась краской до корней волос, опустила глаза на ногу, попиравшую широкую спину туземца, и ей стало безумно стыдно. Она не знала, как выбраться из щекотливого положения, и с надеждой посмотрела на Джастина, но ничего не смогла прочитать на его лице, кроме презрения.

— Неужели я допустила столь грубую оплошность? Подумать только! Да, ты совершенно прав, — щебетала Эмили, меняя позу; она подала туземцу руку, помогая ему встать. Тот медленно поднялся, расправил плечи и оказался на две головы выше ростом, чем она предполагала. Эмили принялась счищать песок с мускулистой груди. — Если бы господин Вити с самого начала представился и объяснил, что он вождь племени, я бы, естественно, повела себя иначе и не совершила столь безнравственный поступок.

Из глотки вождя вырвалось нечто очень похожее на крепкое английское ругательство, он грубо оттолкнул руку девушки, и Эмили в испуге отступила, ища защиты. Джастин обнял ее за талию и прижал к своему бедру. Возникло ощущение, что она попала из огня да в полымя. Следуя примеру своего предводителя, начали подниматься и отряхиваться другие туземцы, уважительно приговаривая: «Пакеха, Пакеха». Эмили огляделась в надежде увидеть того, кто вызвал у маори чувство восхищения.

Вождь поднял руку, и все примолкли. Сверкая темными глазами, в которых светился острый ум, Вити ткнул пальцем в сторону Эмили и разразился длинной речью на гортанном языке. Эмили не очень понравился тон его голоса, и она возблагодарила небо, что не понимает ни слова. Девушка теснее прижалась к Джастину, несказанно радуясь тому, что у нее такой большой и сильный покровитель.

— Что он говорит? — спросила Эмили.

— Ты оскорбила его ману, — прошептал ей на ухо Джастин.

— Его маму?

— Его ману, черт возьми! Задела его честь, достоинство. Для маори мана — это все, и если они сочтут, что им нанесено оскорбление — намеренно или случайно, — возмездия не избежать. Он собирается объявить тебе войну.

Эмили попробовала высвободиться, бормоча:

— Да чтобы какой-то переросток с серьгами в ушах осмелился мне угрожать! Где мое ружье? Я покажу этому недоноску…

Джастин прикрыл ей рот ладонью, а вождь изрек новое обвинение в адрес девушки и сильно ткнул ее пальцем в грудь. Эмили судорожно сглотнула, ожидая, что сейчас начнется драка.

— Прекратить! — скомандовал Джастин, и, хотя говорил он тихо, туземцы мгновенно прореагировали на его приказ. Вождь прервался на середине фразы, и воцарилась полная тишина.

Одной рукой Джастин по-прежнему зажимал Эмили рот, второй плавно повел вокруг, как бы приглашая всех любоваться природой, и заговорил на языке маори. Слова лились песней, ласкали и убаюкивали, Эмили заслушалась, притихла и завороженно провожала глазами взмахи его руки. Туземцы внимали будто зачарованные, и даже только что сердитый, казалось, вождь сменил гнев на милость.

Джастин завершил свою речь неожиданно. Снял ладонь со рта Эмили, приподнял ее голову и как бы пригласил всех внимательно посмотреть на девушку. Передние ряды в испуге отпрянули, тараща глаза и оживленно жестикулируя. Эмили распирало от гордости. Видимо, Джастин сказал им, чтобы близко не подходили к ней, потому что она принадлежит только ему и он готов защищать ее до последней капли крови.

Вождь скорчил презрительную гримасу, ткнул пальцем в сторону седого туземца, повернулся и двинулся вверх по склону холма. За ним последовали остальные, оставив Эмили и Джастина в покое. Как только он ее отпустил, девушка облегченно вздохнула и кротко вымолвила:

— Спасибо за все.

— Не стоит благодарности, — резко ответил Джастин. — А теперь, если не возражаешь, я пойду поговорю с ними. Мы бы и раньше это сделали, но на пути к дому племя туземцев попало в засаду и оказалось в плену у королевы джунглей Эмили Скарлет.

Джастин направился к вершине холма, брезгливо стряхивая песок со штанин. Закралось подозрение, что его пылкая речь перед толпой дикарей не содержала обещания пролить кровь в защиту чести и достоинства Эмили.

— Что ты сказал им? — крикнула вслед девушка и в ужасе поняла, что голос сорвался. Она была в полном отчаянии. Очень хотелось услышать из уст Джастина, что он думает и заботится о ней. В конце концов, именно это она ожидала услышать все последние годы. Не останавливаясь, Джастин бросил через плечо:

— Я им сказал, что ты не в своем уме, сбежала из сумасшедшего дома, спряталась на судне, отплывавшем в Новую Зеландию, тебя не сразу нашли, и вот ты здесь.

На вершине холма он задержался.

— Еще я сказал, — добавил он, — что в твоей семье все были сумасшедшими и один из твоих предков вообразил себя птицей киви и пытался спрыгнуть с крыши Тауэра, позабыв, что киви не летают.

Эмили была вне себя от ярости. Жажда мести охватила ее всю, целиком. Она схватила ружье и стала целиться, но вовремя сообразила, что убивать Джастина нельзя, избрала мишенью соседнее дерево и нажала на курок. Раздался сухой щелчок, Джастин изумленно оглянулся, сразу понял, что произошло, и ринулся вниз. Эмили попыталась спрятать ружье за спину, хотя отлично понимала, что из этого ничего не выйдет.

Джастин потянулся за ружьем и оказался нос к носу с Эмили, отобрал оружие и зло прошипел:

— Если ты думала, что я оставлю в доме заряженное ружье, значит, ты еще глупее, чем кажешься.

Он швырнул ружье в хижину, повернулся и хотел было уйти, но Эмили тихо позвала его:

— Джастин.

Он остановился.

— Ты меня ненавидишь?

— Хочу, но не могу. Если бы мне это удалось, жить стало бы легче.

От этого признания на душе у нее потеплело, губы раздвинулись в лукавой улыбке. В суматохе Джастин позабыл напомнить, что выходить из дома нельзя, и теперь Эмили никто не мешал поступать по своему разумению. Придерживая рукой юбку, чтобы не шуршала, девушка отправилась вслед за хозяином хижины.

Она передвигалась от дерева к дереву, стараясь оставаться незамеченной, но во время очередного маневра ненароком наступила на сухую ветку. Раздался треск, слышный, казалось, на другой стороне леса. Девушка затаилась и стала вслушиваться. Ни звука, ни шороха. Видимо, Джастин остановился и тоже прислушивается. Она подождала, пока он возобновит путь, и двинулась дальше. Наконец-то представился шанс выведать, чем он занимается от рассвета до заката.

Заросли поредели, на смену редким деревьям пришли густые кусты, усыпанные благоухающими крупными цветами, и Эмили пришлось ползти дальше на четвереньках, чтобы голова не торчала над кустами. Так она добралась до края зарослей и уперлась в загородку из заостренных кольев, воткнутых в землю.

— Надо сказать спасибо, что на колья не насажены человеческие черепа, — успокоила себя Эмили, тут же подумав: «Во всяком случае, пока что».

Эта мысль преследовала девушку, пока она кралась вдоль частокола, скрываясь за кустами. Наконец среди кольев показался прогал, в который нырнул Джастин. Охранников не было видно, и Эмили пошла следом.

За оградой открылось небольшое селение, мирно дремлющее на жарком солнце. Джастин вошел в круглую хижину по другую сторону центральной площади. Последовавшая за ним Эмили встретила лохматого пса, он поднял голову, но лаять не стал, а широко зевнул и лениво махнул хвостом. «Видимо, туземцы, как и мой отец, верят, что никто им не причинит вреда», — промелькнуло у нее в голове.

Эмили подкралась к хижине и пошла вдоль глухой стены. Интересно, что вынудило Джастина искать встречи с маори? Возможно, он хочет купить землю на украденное золото? Вспомнились рассказы о злодеях, науськивавших дикарей на европейцев, чтобы в пылу сражения лишить туземцев их земли. От этой мысли стало не по себе, девушка нервно оглянулась, но ей пока ничто не угрожало.

Она присела у стены, проковыряла в тростнике дырочку и прильнула к ней глазом. В свете факелов, торчавших из земляного пола, можно было разглядеть толпу туземцев в набедренных повязках, рассевшихся, скрестив ноги, полукругом по всему помещению. Среди мужчин виднелись женщины в накидках из перьев. Эмили узнала сурового вождя и его седовласого советника. Взоры присутствующих были прикованы к площадке в центре хижины, и на лицах читалась торжественность. Даже вождь поглядывал на происходящее с некоторым любопытством, хотя темные глаза его выражали легкий скепсис.

На вершине остроконечной крыши было проделано дымовое отверстие, через него внутрь пробивался солнечный луч, рассеивавший полумрак и падавший на лицо человека, сидевшего в самом центре, скрестив ноги. Эмили хотелось бы думать, что он специально избрал картинную позу, чтобы произвести впечатление на дикарей, но тут же пришлось согласиться, что поза его продиктована необходимостью видеть текст. Человек держал на коленях книгу в кожаном переплете и медленно читал, а расположившийся рядом Трини переводил с английского на маори, когда Джастин делал паузу.

Эмили навострила уши. Поведение Джастина очень удивило ее. Трудно ожидать, что туземцев глубоко взволнует рассказ о жизни и творчестве Моцарта или Вивальди. Но ждать долго не пришлось, голос Джастина звучал церковным колоколом, и девушка легко разобрала знакомые слова:

«Рождество Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святого».

Джастин замолчал, чтобы Трини смог перевести, а суровый вождь закручинился, как если бы переживал происходящее вместе с чтецом.

«Иосиф же, муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее».

За годы учебы в пансионе Эмили довелось семь раз встречать Рождество и принимать участие в традиционных представлениях, воскрешавших на школьной сцене картинки из Библии. Сесилия дю Пардю, естественно, играла Марию, а на долю Эмили выпадала роль овцы либо осла, но сейчас, закрыв глаза, она впервые в жизни подпала под очарование до боли знакомых слов.

«Но когда он помыслил это, — се, Ангел Господен явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! Не бойся принять Марию, жену твою; ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого. Родит же Сына, и наречешь Ему имя: Иисус; ибо Он спасет людей Своих от грехов их».

Эмили широко открыла глаза, но ничего не увидела за повисшими на кончиках ресниц слезинками; словно бы все расплылось, группа туземцев начала медленно вращаться вокруг человека с янтарными глазами. Солнечный луч играл на темных его волосах, высвечивая золотые часы, висевшие на цепочке на груди.

Девушка отпрянула от стены, зажав ладонью рот. Ее распирало от смеха. Подумать только: Джастин Коннор, искатель приключений, мошенник и вор, в роли миссионера! Неужели отец доверил золотой прииск и судьбу своей дочери сумасшедшему? И куда подевалось золото, что он с ним сделал? Отдал туземцам на пропитание или продал и скупил на вырученные деньги Библии?

От приступа истерического смеха Эмили согнулась пополам, не в силах больше сдерживаться. Этакая дурочка! Поверила идиотским слухам и сплетням о похождениях Джастина Коннора. Да и сама хороша, не сумела его распознать, увидеть таким, какой он есть на самом деле! Ведь ясно же, что этот человек готов открыть душу и сердце первому встречному, приютить любого бродягу, будь то слуга, брошенный хозяином, людоеды, ставшие вегетарианцами, или уродливый первоящер. Всех готов пригреть добренький Джастин, всех без исключения, кроме маленькой девочки, о которой просил позаботиться Дэвид Скарборо.

Эмили поняла, что плачет, лишь когда щеки стали мокрыми от слез, и тихо отошла от хижины. С той минуты, как она встретила своего опекуна, ее закрутил вихрь противоречивых бурных эмоций, голова шла кругом, и пора было остановиться, оглядеться, прийти в чувство и разобраться в происходящем. Надо бежать куда глаза глядят.

Она бросилась прочь от хижины, вверх по склону холма, мимо прогалины в загородке, спеша как можно скорее оказаться в темных лесных зарослях. Позади залаяла собака, почудился крик человека, будто кто-то звал ее, пытался остановить, но Эмили ломилась вперед через чащобу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки, не чувствуя боли. Она стремилась уйти подальше от людей, будто бежала от собственник мыслей и переживаний.

На крутом косогоре чуть не соскользнула вниз и удержалась от падения, схватившись за корень, торчавший из земли. А когда вскарабкалась на вершину и обернулась, перед глазами открылась чудесная панорама, от которой захватывало дух. Далеко внизу змеилась лента песчаного пляжа, а к западу пролегли невысокие холмы с кукурузными полями. На востоке приветливо махали пушистыми кронами деревья, и создавалось впечатление, будто там и есть райский тропический уголок. Высокие деревья на вершине заслоняли от жарких лучей солнца, в их тени было прохладно и уютно.

В иное время Эмили могла бы просто любоваться красотой природы и радоваться жизни, но только не сейчас; словно бы все эти чудеса не принадлежали ей и не могли принадлежать. Она могла претендовать лишь на то место, где сейчас оказалась, обняла ствол дерева и зарыла горящие ступни ног в пушистый прохладный мох. Испуганная ее появлением белоснежная птица сорвалась с ветки, взмыла вверх и запела. Под нежную мелодию, доносившуюся с неба, Эмили пыталась собраться с мыслями, решить, что делать дальше. Нужно бежать с острова, и как можно скорее, пока еще крепка стена, которую она воздвигла между собой и окружающим миром, пока она еще способна сопротивляться обаянию Джастина. Пройдет совсем немного времени, и она будет смотреть на него с тем же восторженным выражением, что и туземцы.

В тяжкие раздумья ворвался пронзительный крик, похожий на злобное хихиканье, а за ним последовал топот крохотных ног. Эмили вздрогнула и осмотрелась, но в первую минуту ничего не увидела. Под сенью могучих деревьев стоял полумрак, и легкие тени перебегали с ветки на ветку. Но внезапно на другой стороне полянки дрогнул и зашатался густой куст.

«Какая еще напасть? — устало подумала Эмили. — Чего еще ждать? Гномов или пигмеев?» С первой же минуты, когда она открыла сегодня глаза, ее преследовали одно несчастье за другим, сюрприз за сюрпризом, как девочку из сказки Кэрролла, упавшую в нору кролика. Эмили нисколько не удивилась бы, если из-за куста вдруг показалась бы белая ящерица и достала из кармана жилета часы отца.

Девушка принялась внимательно изучать заросли, подрагивавшие, как живые; казалось, оттуда летели дротиками, смоченными ядом, злобные взгляды невидимых глаз. Эмили резко повернулась, чтобы пуститься наутек, и больно ушиблась о ствол дерева, что вызвало взрыв демонического смеха из куста.

— Совсем не смешно! — обиженно крикнула девушка. Прямо перед ней содрогался от смеха низкий куст. Эмили вконец рассердилась и пригрозила:

— Вот возьму сейчас топор, и тебе будет не до смеха. Топора, однако, не было, и приходилось полагаться на собственные силы. Подхватив полы юбки, Эмили разбежалась, прыгнула и пролетела над кустом, на ходу приметив уголком глаза чью-то загорелую руку и расширенные в удивлении глаза.

И тут началась погоня. Эмили мчалась сквозь густые заросли, перепрыгивая через высокие кусты и минуя цепкие ветки с легкостью, которой сама от себя не ожидала, а за спиной слышался топот ног. В любую секунду в тело могла впиться стрела, но об этом не хотелось задумываться. Девушка не сбавила темпа и не стала оглядываться, даже когда лес поредел и показалось, что погоня отстала.

Эмили вырвалась из сумрачной лесной прохлады на жаркий солнечный свет, и впереди открылась безбрежная лазурная морская даль. На мгновение в голове мелькнула мысль, не замедлить ли бег, чтобы немного передохнуть, но топот легких ног за спиной толкал вперед и вперед. Земля под ее ногами неожиданно оборвалась, и девушка кубарем покатилась по песчаному склону, перед глазами заплясали коричневые и голубые пятна.

Зарывшись в теплый песок, тяжело дыша, Эмили прислушалась. Вокруг царила полная тишина, и только легкий бриз холодил разгоряченное тело. Девушка открыла глаза и увидела маленькие ноги, несколько пар дочерна загорелых ног с растопыренными пальцами. Эмили окружила стайка совершенно голых детишек. На стоявшем ближе всех мальчишке было только ожерелье из ракушек и больше ровным счетом ничего, если не считать широкой улыбки.

Глядя на них, оставалось им только позавидовать. Этих детей никто не запихивал в кринолины и корсеты, не заставлял натягивать длинные чулки и застегивать десятки мелких пуговиц на высоких черных ботинках, немилосердно жавших ноги. Новые знакомые весело разглядывали Эмили, а она не могла отвести от них глаз, восхищаясь их полной свободой.

Наконец взгляд ее остановился на крохотной девчушке, совсем еще младенце, только-только научившемся ходить. Она смаковала свой большой палец, робко поглядывая на Эмили. Именно к ней обратилась девушка, когда нашла в себе силы приподняться на локте.

— Почему вы не пигмеи? Ненавижу детей.

Маленький джентльмен подал ей руку, чтобы помочь встать, и укоризненно сказал:

— А вам не кажется, что нельзя относиться столь нетерпимо к весьма большой прослойке общества, основываясь лишь на возрасте?

Эмили изумленно уставилась на мальчишку. Она не ожидала, что он вообще ее поймет и в лучшем случае пролепечет нечто невразумительное. Девушка встала и вежливо поинтересовалась:

— Думаю, английскому тебя научил Джастин?

— Джастин? — переспросил мальчик.

— Пакеха! — выкрикнула крохотная девчушка, вынув палец изо рта. Ее крик радостно подхватили все дети.

— Боже! От ваших воплей голова трещит! Сейчас же прекратите! — взмолилась Эмили. — Естественно, в вашем представлении Джастин — всемогущий, замечательный, да просто святой.

Дети примолкли и непонимающе уставились на девушку. Видимо, преподаватель не научил их распознавать сарказм. Девчонка смотрела на Эмили с восторгом на грани ужаса.

— Чего это она так на меня уставилась? У меня мурашки по коже бегают.

— Это моя сестра Дани, — пояснил мальчик, положив руку на плечо ребенка, — а меня зовут Кавири.

— Эмили, — представилась девушка. — Зачем вы за мной гнались?

— Мы не гнались, мы просто следовали за тобой. Кто же мог предполагать, что ты такая глупая и свалишься с обрыва?

— До того я тоже была о себе лучшего мнения, — неохотно призналась Эмили. — Вы отлично говорите по-английски, — похвалила она детей. — Неужели всемогущий Пакеха так быстро вас обучил?

Дани открыла было рот для ответа, но Эмили решила, что по горло сыта хвалебными речами в адрес Джастина, и поспешила заткнуть рот девочки ее собственным пальцем. Тем временем остальные дети на все лады повторяли имя девушки, а Дани достала из-за уха красный цветок и молча приладила его в волосах Эмили. Девушка не смогла удержаться от улыбки.

Неожиданно дети возбужденно загалдели на языке маори и стали показывать пальцами в сторону моря.

— Прилив, начинается прилив, — пояснил Кавири.

— Прилив? — переспросила Эмили.

— Что ж тут непонятного? — удивился мальчик. — Морские приливы и отливы — это природное явление, вызванное воздействием луны…

— Сама знаю, можешь не объяснять, — перебила его Эмили.

Кавири взглянул на нее, недоуменно пожал плечами и припустил за своими товарищами. Дети мчались к морю, издавая радостные крики, не нуждавшиеся в переводе. Эмили грустно провожала их глазами, завидуя их непосредственности и полной раскованности; на душе стало одиноко. Из легкой задумчивости ее вывел робкий детский голосок.

— Эмми, — позвала ее девочка, теребя за руку.

Эмили взглянула на ребенка, и сердце ее сладко сжалось. А тут подоспел Кавири. Он решил вернуться, чтобы убедить новую знакомую присоединиться к общему веселью.

— Что ж стоишь, Эмили? Пошли быстрее. День не длится вечно.

— А мне на секунду показалось, что так оно и будет, — с мягкой улыбкой сказала Эмили, взяла Дани за руку и побежала вслед за мальчишкой, вспахивая песок.

Джастин устроился на вершине песчаного холма, откуда открывалась панорама морского побережья. Свежий ветерок теребил волосы, но не мог охладить горячую голову, забитую невеселыми мыслями. Взгляд Джастина был прикован к девушке, танцевавшей в волнах прибоя, чарующей обольстительнице, не дававшей ему покоя ни днем, ни ночью.

«Кто она, черт возьми? Откуда взялась такая, непохожая на всех? Неужели женщины могли так измениться с тех пор, как я покинул Англию?»

Загадочная и влекущая, Эмили не имела ничего общего с дамами, которых Джастин некогда встречал в Лондоне. Непостоянная и переменчивая, она вызывала раздражение, и в то же время хотелось понять причину столь резких переходов от грусти к веселью. Эмили не шла ни в какое сравнение с пустоголовой матушкой Джастина и его скучными сестрами. Их главной и, по сути, единственной заботой в жизни был правильный выбор партнера на танцах. Помнится, красавица Сузанна, нареченная невеста, дала Джастину звонкую пощечину в фойе королевского театра, когда жених сообщил ей, что отказался от богатого наследства. Но ее поступок можно понять и легко объяснить — девица разгневалась, осознав, что лишается огромных денег. У нее был простой и незатейливый мотив — жадность.

Эмили тем временем бродила по колено в воде, приподняв юбку, заливалась смехом, поднимала тучи брызг, а вокруг вовсю веселились дети. В каштановых кудрях красовался красный цветок, жемчужные капли осыпали волосы, сверкали на солнце. Казалось, Эмили была счастлива, но Джастин не раз подмечал в ее глазах затаенную грусть.

Возможно, ей нанес жестокую обиду какой-то негодяй. Джастин задохнулся от ревности и гнева, невольно сжал кулаки. Он готов был растерзать мерзавца, но тут же его охватила легкая грусть. Ведь они могли бы встретиться до того, как смутная тень омрачила ее улыбку!

Девушка встала на колени и принялась строить замок из мокрого песка, а Кавири старательно рыл пяткой ров вокруг.

Может быть, ее соблазнил какой-то богатый повеса? Подобное случалось не раз. Джастин знал истинную цену двойной морали лондонского общества, где любят болтать о порядочности и высокой ответственности за свои поступки, но слова неизменно расходятся с действиями. Никого не касается то, что творится за закрытыми дверями. Мужчина может позволить себе что угодно в отношении беззащитной женщины, но не пойман — не вор, и никто никогда не призовет его к ответственности.

Заходящее солнце спряталось за облако, повеяло прохладой, и Джастин слегка поежился. Он в свое время оказался в лучшем положении. У Дэвида были деньги, что позволило друзьям вырваться на волю из душных объятий Лондона, а какими средствами располагала Эмили? Как бедная сирота может постоять за себя? А что, если дочь Дэвида — лишись она опекуна — тоже окажется в безвыходной ситуации?

Дети вдоволь наигрались на берегу, весело распрощались с Эмили и оставили ее в одиночестве. Джастин решил покинуть свой наблюдательный пост, пока девушка его не заметила, но, когда он поднялся, из-за облака выглянуло солнце. В этот момент Эмили взглянула вверх, прикрыв глаза ладонью, и Джастин понял, что его выдал солнечный зайчик, отскочивший от часов, что висели на его груди.

Их взгляды встретились и на какое-то время замерли. Потом Эмили отвернулась и уставилась в морскую даль. Джастин спустился с холма и хотел было что-то сказать ей, но сдержался. Даже со спины у девушки был такой вид, что вступать в светскую беседу расхотелось. Появилось желание обнять ее и утешить, прижать к груди и признаться, что он не мыслит жизни без нее. От страстного желания перехватило дыхание, Джастин судорожно сглотнул, не зная, как начать. Больше всего он опасался ранить ее неудачным словом. Набравшись храбрости, он тихо сказал:

— Я видел тебя в деревне.

— Прости за невольное вторжение. Надеюсь, не помешала тебе вылечить больных проказой и оживить мертвых? — ехидно спросила Эмили, но голос звучал надломленно, в нем не было сарказма. — А где твои последователи? Куда подевались сирые и убогие, калеки и слепые? Я-то думала, что за тобой всегда тянется громадный хвост жаждущих исцеления.

Она пыталась его обидеть, оскорбить в лучших чувствах, но это ей не удавалось. Эмили терзали иные переживания, и Джастин понял это; он протянул руку, чтобы выразить свое участие, но девушка отпрянула, и рука беспомощно повисла в воздухе.

— Поверь, Эмили, ты не единственная женщина, сбежавшая в Новую Зеландию в надежде навсегда забыть о нелегком прошлом, — сказал Джастин, стараясь говорить спокойно. — Если тебя кто-то жестоко обидел… если какой-то негодяй позволил себе…

В его голосе было столько теплоты и неподдельного сочувствия, что Эмили чуть не вскрикнула от пронзившей ее боли. Ее распирало от желания бросить ему в лицо: «Это ты и только ты во всем виноват! Именно ты нанес мне жесточайшую обиду!» Но откровенничать нельзя ни в коем случае, свою тайну нужно надежно хранить. Эмили окинула Джастина взглядом, в который постаралась вложить как можно больше презрения, и отчеканила:

— Не путай меня с другими женщинами, я не такая, а ты не годишься на роль моего спасителя. Ты вообразил о себе невесть что и, видно, принял меня за туземку. Неужели ты думаешь, что я стану каяться в грехах всемогущему Пакехе?

Он отступил, как от удара, и Эмили поняла, почему лицо его кажется ей столь привлекательным: на нем отражались все эмоции, в том числе душевная мука. Неодолимое желание утешить его охватило девушку, и, чтобы побороть себя, она нанесла новый удар:

— В чем дело, господин Коннор? Вы полагаете, что я вас недооцениваю? — Она хлестала его по щекам обидными словами в стремлении сделать ему по-настоящему больно, вывести из равновесия, заставить реагировать эту мраморную статую, лишь внешне похожую на живое существо, доказать, что он не святой, а такой же грешный и ранимый, как все. — Дикари тебя обожествляют, а тебе только этого и надо. Ты ведь жить не можешь без чужой благодарности и восхищения, не так ли?

Эмили никак не предполагала, что такое возможно. Лицо Джастина окаменело: ни дать ни взять языческий истукан, предмет поклонения маори.

— Что именно ты имеешь в виду, Эмили?

— Патрон для слуг, друг ящериц, — сказала Эмили, вынула из волос цветок и провела по руке Джастина. — От меня, видимо, ты ждешь того же — обожания и слепого повиновения?

Джастин напрягся, но ни один мускул не дрогнул на лице. Его волнение выдавало только прерывистое дыхание. Эмили прижалась к его груди, приласкалась с бесстыдством голодной кошки и спросила, умильно глядя в глаза:

— Хочешь, я паду пред тобой на колени и омою слезами ноги?

Она издевалась над ним, измывалась над его верой и жизнью, а Джастин чувствовал только ласку ее упругой груди и едва сдерживался, чтобы не сорвать цветастый платок и ощутить блаженство голой шелковистой кожи, коснуться губами, а потом легонько сжать зубами темные соски и увидеть, как они ответно набухают. Дать бы волю рукам, повалить на песок соблазнительницу и взять ее, наплевав на все предрассудки. Нет, не стоит жалеть дерзкую девчонку, она слишком много себе позволяет.

Джастин обнял девушку и крепко прижал, а она сразу притихла и молча смотрела в его пылающие глаза, думая про себя, что атака захлебнулась и противник полностью владеет обстановкой. Но Эмили даже не помышляла о том, чтобы сдаться на милость победителя, не закрыла глаз и не отвела взгляда, давала понять, что при всех условиях победа на ее стороне.

Он еще крепче прижал ее, чуть подвинул, как бы примериваясь, ясно намекая, что их тела созданы друг для друга и в любую секунду могут слиться воедино. Эмили была вынуждена признать, что, хотя имеет дело с мрамором, он не твердый, не холодный и не бесчувственный, а горячий, обжигающий. Джастин не был святым. Он был мужчиной, настоящим мужчиной.

— Кто из твоих сопливых друзей научил тебя таким опасным играм? — прохрипел Джастин.

— Вы боитесь опасности, господин Коннор?

— Я не люблю глупых игр.

Заглянув глубоко в его глаза, она утонула в бездонных темных зрачках. Они говорили о ее страсти и его силе, ее искушении и его ответном вызове. Эмили бессильно склонила голову, ей стало страшно. Джастин тряхнул ее за плечи и сурово сказал:

— Я не жду от тебя немого обожания, Эмили. Единственное, о чем прошу, будь элементарно вежливой.

Джастин оттолкнул девушку и медленно зашагал прочь, не оглядываясь, будто оставил позади пустое место, но Эмили знала, что он сейчас чувствует. Джастин сгорал от страстного желания, и это можно было использовать в качестве оружия против него. Как же это она сразу не догадалась пустить в ход самое надежное оружие, разящее наповал? Эмили присела и стала наблюдать за волнами, постепенно размывавшими замок из песка.

 

8

В детстве Джастин сотни раз бродил по длинным извилистым коридорам отчего дома. В громадном здании, выдержанном в помпезном стиле эпохи правления королевы Виктории, обычно царил полумрак и газовые светильники отбрасывали причудливые тени. По обе стороны высились массивные двери из черного дерева, а ноги утопали в пушистых коврах темно-красного цвета. Эта картина не раз вставала перед его глазами много лет спустя в Новой Зеландии, в новой жизни, когда удавалось наконец заснуть.

Вот и сейчас во сне он снова оказался в сумрачном коридоре. Джастин понимал, что опаздывает, а это происходило с завидным постоянством, и переживал, зная, что отец будет очень недоволен. Тонкие детские ноги отказывались двигаться быстрее, а коридор тянулся в бесконечность. В полном отчаянии Джастин пробовал открыть двери, дрожащими пальцами вертел одну за другой тяжелые хрустальные ручки, опасаясь, что дверь окажется запертой, и одновременно страшась того, что она легко поддастся. Все нужно делать медленно и осторожно, потому что отец не выносит шума; он может запереть музыкальную комнату, где стоит фортепьяно, и отправить сына спать без ужина. При этой мысли в животе заурчало от голода.

В дальнем конце коридора вспыхнул яркий свет, Джастина охватило предчувствие неминуемой беды, и он замедлил шаги, но ковер под ногами пополз, взлетел, подхватил мальчика и понес к свету. Сопротивляться, кричать и звать на помощь бесполезно, и Джастин покорился, не издав ни звука. И слава богу, потому что ничего страшного не произошло.

Его вынесло в просторную столовую, где за длинным дубовым столом расселось все семейство. Мальчик с ходу плюхнулся на свое место, несколько удивившись, что пустует стул рядом, и огляделся. За столом собрались все: мать и три сестры, скромно потупив глаза в воротники платьев из рюша, и древняя старуха — бабушка, клевавшая носом в тарелку.

Отец нахмурился, придвинул мясное блюдо и занес над ним длинный острый нож. Блестящее лезвие отразило свет газовой лампы, Джастин вновь посмотрел на пустующий стул рядом, перевел взгляд на отца и увидел, как тот тянется рукой к серебряной крышке на блюде. Мальчика обуял страх, он отпрянул от стола, вскочил и перевернул стул. Нужно предупредить отца, сказать ему, чтобы не поднимал крышку, пока еще не поздно.

Отец осуждающе покачал головой и сказал, не открывая рта:

— Успокойся. Ты слишком бурно на все реагируешь. Нельзя быть таким чувствительным.

Ни одно слово не было произнесено вслух, но они отдались в голове мальчика густым басом под аккомпанемент сопрано злобного смеха сестер.

Со зловещей улыбкой на устах отец снял крышку, Джастин в ужасе закричал и остался один в комнате, если не считать смутной фигуры, маячившей на стуле рядом. Привидение медленно повернулось, на лицо упал свет от газовой лампы. Это был Ники! Да, Николас собственной персоной, смуглолицый красавец с белозубой улыбкой и гладко зачесанными темными волосами. Он поднял кривой палец и многозначительно произнес:

— Твой отец абсолютно прав, мой мальчик. Ты действительно слишком бурно на все реагируешь и переживаешь впустую. Это отражается на твоем здоровье.

Откинув голову, Николас весело расхохотался сочным баритоном, а Джастин зажал ладонями уши и начал медленно отодвигаться от страшного зрелища. Из груди вырывался жуткий вопль. Мальчик кричал до изнеможения, до хрипоты, пока крик не сменил звонкий детский смех.

Хриплый стон прорезал ночную тьму, Эмили проснулась и села в постели, протирая глаза и пытаясь понять, что стряслось. Не помешало бы выяснить, который сейчас час. До позднего вечера она сидела у моря, загорала, боролась с волнами и порядком устала. Когда она вернулась в хижину, у нее не было никакого желания выслушивать Пенфелда, навязывавшего свои услуги, с души воротило при виде пустой постели Джастина, и девушка быстро проглотила ужин, юркнула под одеяло и моментально забылась тяжелым сном без сновидений.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, неверный свет луны позволил распознать пышные формы Пенфелда, распиравшие одеяло, привычная картина, ничего особенного, и нет причин для тревоги. Видимо, почудилось. Эмили успокоилась и готова была вновь прилечь, но тут раздался новый жалобный стон. Девушка невольно вздрогнула, гулко забилось сердце, она посмотрела в сторону Джастина, но он утопал в темноте, и нельзя было понять, что с ним приключилось.

Эмили на четвереньках поползла в сторону спящего, потянув за собой край одеяла, как спасательный пояс. В бледном лунном свете лицо Джастина казалось по-детски невинным и беззащитным, на верхней губе выступили капельки пота. Хотелось прикоснуться к нему, разгладить страдальческие морщинки в уголках рта, убрать синеву из-под глаз, и Эмили потянулась вперед, но Джастин внезапно беспокойно заворочался, и девушка испуганно отдернула руку.

Во сне Джастин откинул одеяло, и стало видно, что две верхние пуговицы на брюках расстегнулись. Смешно и мило смотрелся краешек белого тела на фоне дочерна загорелой кожи, веское доказательство принадлежности к белой расе. В былые времена Джастин внешне ничем не отличался от добропорядочных англичан. Сквозь крепко сцепленные зубы вырвалось чье-то имя, и Эмили придвинулась ближе.

Внезапно Джастин содрогнулся, лицо исказила гримаса ужаса, он широко открыл глаза, сжал руки девушки, подмял ее под себя и прижал к полу тяжелым телом. С его губ слетело лишь одно слово, прозвучавшее как обвинение: «Клэр!»

 

9

Сердце ушло в пятки, затаив дыхание, Эмили смотрела на Джастина. Постепенно в его глазах появилось осмысленное выражение, потом они снова затуманились, и девушка осталась пригвожденной к полу. На нее навалился мужчина, не сознающий, что он делает. Он часто заморгал, тряхнул головой и удивленно спросил:

— Это ты, Эмили? Какого черта?..

Девушка не знала, то ли облегченно рассмеяться, то ли расплакаться от досады. Тщательно подбирая слова, она попыталась прояснить ситуацию:

— Наверное, тебя одолели кошмары, ты закричал, и я…

— Кошмары?

Джастин еще плохо соображал со сна и с трудом воспринимал происходящее. Блеклый лунный свет смягчил черты лица Эмили, и в ее темных глазах проглядывала доброта, казавшаяся до боли знакомой. «Кого, черт возьми, она напоминает?» — Джастин не в первый раз задавался этим мучительным вопросом. Он чувствовал, что ответ совсем близко, на краю сознания, но не мог его поймать. Только сейчас до него дошло, что девушка оказалась прижатой к полу и смиренно ждет, пока ее освободят от груза навалившегося на нее тела. В памяти всплыли обрывки ночного кошмара, стало стыдно за себя, Джастин поспешно вскочил и бросился вон из хижины.

Эмили последовала за ним. Джастин сделал несколько шагов, остановился и согнулся пополам. На секунду девушке показалось, что его сейчас стошнит, но он выпрямился, вытер ладонью губы и вдруг задрожал, будто от холода, хотя ночь стояла душная.

— Прости, я мог сделать тебе больно, — сказал он.

— Ты так думаешь?

В ответ только лес прошелестел листьями и заскрипел ветвями, застонал и заплакал симфонией ночи. Эмили несмело дотронулась до плеча Джастина, ощутив теплый мрамор его кожи, а он чуть вздрогнул, но не отодвинулся.

— Расскажи мне о Ники, — попросила она.

Джастин круто повернулся, они едва не столкнулись нос к носу, и Эмили почувствовала, как он напрягся. В глазах полыхал огонек подозрения.

— Это имя из твоего кошмара, — пояснила девушка. — Ты произнес его во сне.

— Николас был моим компаньоном, — сказал Джастин, нагнулся, поднял камешек и швырнул далеко в темноту.

— Что с ним произошло?

— Погиб, его погубили собственная самонадеянность и тщеславие.

Эмили замерла в ожидании, что он пояснит свою мысль. Если причиной смерти Николаса Салери было тщеславие, что погубило Дэвида Скарборо? Щедрость или излишняя доверчивость, его доброе отношение к людям?

Из горла Джастина вырвался невеселый смешок, похожий на всхлип.

— Даже оказавшись в. Новой Зеландии, в диких местах, где не ступала нога белого человека, он оставался верен себе и перед встречей с туземцами считал строго необходимым обрядиться в пиджак из лучшего английского сукна, а позднее милостиво разрешал верховному жрецу пощупать лацканы, обшитые шелком, и снисходительно наблюдал за тем, как корявые пальцы ласкают тонкую ткань.

— Видно, большой был щеголь.

— Что было, то было, — согласился Джастин, дернув себя за мочку уха. — Он же выдвинул идею, чтобы все мы носили серьги, как цыгане, и мы стали выглядеть эдакими ухарями, бравыми молодцами, бросившими вызов обществу. Сам же проткнул нам уши длиннющими иглами маори. Мне казалось, они длиннее и острее копий. Кровь у меня потом сочилась несколько дней.

Эмили с трудом подавила грустную улыбку, на секунду представив себе отца с его пушистыми бакенбардами при серьгах.

Глаза Джастина затуманились.

— Я часто вспоминаю, как при свете костра Николас, купаясь в самодовольстве, распивал пиво с туземцами. Видимо, считал себя бессмертным.

— И ошибся?

— Еще как!

С печальным криком пролетела ночная птица, и Эмили зябко поежилась, вспомнив строки из последнего письма отца.

— А ты доверял Ники?

— Он был моим другом, — просто ответил Джастин. — У него, как и у меня, не было ни пенни за душой, однако Николас пришел мне на помощь в то время, когда все остальные от меня отвернулись. Думаю, я любил его, но сейчас должен признать, что знал Ники слишком хорошо, чтобы довериться ему полностью. — Невидящими глазами Джастин уставился в темноту. — Когда началась заваруха вокруг вопроса о том, кому принадлежит земля и маори объявили нам настоящую войну, Ники настоял, чтобы мы не вмешивались, и вызвался сам вступить в переговоры с туземцами. Он свято верил, что люди, с которыми немало выпито, никогда не причинят ему зла. — Сцепив зубы и упрямо выпятив подбородок, Джастин закончил: — Живым мы его больше не видели.

Эмили судорожно сглотнула, припомнив рассказ Джастина о том, как поступают маори со своими врагами. Неужели та же судьба постигла отца? Почему Джастин никогда не упоминает его имя? Или Дэвид Скарборо не является ему во сне страшным кошмаром?

Перед глазами все поплыло, и девушка покачнулась. Ее талию тут же обвила сильная рука, и Эмили уткнулась носом в крепкую теплую грудь. Она так перенервничала, чувствовала такую слабость, что не сочла нужным извиниться.

— Господи! Бедная девочка! Да ты побледнела как смерть! — воскликнул Джастин, потерся щекой о непокорные кудри и рассыпался в извинениях; — Прости, пожалуйста, это я во всем виноват, не подумал, какое жуткое впечатление может произвести мой рассказ на впечатлительную девушку. — Он приподнял ее подбородок и нежно провел большим пальцем по дрогнувшим губам. — Ну же, смелее! До сих пор ты держалась молодцом. Куда подевалась моя отважная Эм? Та самая, которая сразила страшного дракона, покорила и взяла в плен толпу людоедов и выстояла в смертельной схватке с бесстыдно голыми детишками.

— Та девушка мирно спит в постели, — слабо улыбнулась в ответ Эмили.

— В таком случае пора ее найти. Пойдем?

Джастин взял ее на руки, отнес в хижину и опустил на постель. Сладко похрапывавший Пенфелд не шелохнулся.

— И снятся ему заварочные чайники с крылышками, — прошептал на ухо девушке Джастин.

Эмили хихикнула, но Джастин, искоса взглянув в сторону слуги, сразу посерьезнел. Девушка догадалась, что пришло ему на ум. Не проснется ли Пенфелд от производимого ими шума? Интересно, услышит ли он шелест их губ, если они сольются?

Джастин воровски оглянулся, склонился и нежно поцеловал девушку. От прикосновения его жарких губ у нее перехватило дыхание. Он поправил волосы, сбившиеся Эмили на лоб, и тихо сказал:

— Не надо переживать. Что было, то было, лучше не вспоминать о прошлом.

Джастин поцеловал ее в бровь и растворился в темноте, а Эмили еще долго лежала с открытыми глазами, раздумывая над тем, что произошло и что было сказано. Как понимать его последние слова? То ли он хотел ее успокоить, то ли предупреждал, наказывал не ворошить прошлое?

Эмили провела языком по губам и решила, что Джастин оставляет горько-соленый вкус. Нет, он не сможет ее остановить, она обязана знать правду, выяснить, как и почему погиб отец.

Утром Эмили обнаружила, что хижина пуста и по крыше барабанит мелкий дождь. Погода явно испортилась, и вместе с ней упало настроение. Девушка рассчитывала провести весь день на пляже, но сейчас об этом нечего было и думать. А ведь там ее мог поджидать Кавири, которому был обещан урок английского сквернословия. Эмили грустно вздохнула, откинула одеяло, набросила его на плечи и подошла к окну.

Со свинцового неба текли бесконечные струи воды. Судя по всему, дождь всерьез и надолго. А каково сейчас Джастину? Хорошо, если нашлось местечко у костра маори, где тепло и уютно, но скорее всего он на работе, дрожит от холода, все промокло, и на душе у него мерзко.

Эмили вздохнула, отвернулась от окна и принялась разглядывать груды книг. Может, все-таки покопаться еще в пожитках Джастина и попытаться найти ключ к его прошлому? Не самая привлекательная идея, надо признать. Если ночные его кошмары — лишь верхушка айсберга, до каких переживаний можно докопаться при должном усердии? Страшно подумать. Впрочем, останавливаться на полпути тоже нельзя.

Девушка встала на колени и без особого рвения начала разбирать завалы книг и бумаг. Вскоре она поняла, что передвигать все с места на место бессмысленно, и принялась раскладывать книги по авторам и тематике, протирая каждый том концом одеяла. За работой она согрелась, одеяло незаметно сползло на пол, время летело, и под неумолчный шум дождя к обеду вдоль стен выстроились аккуратные стопки книг. Теперь они не валялись повсюду под ногами, комната казалась вдвое больше и приобрела вид жилого помещения.

Эмили увлеклась уборкой, сложила одеяла и решила поставить стол по центру. За ее действиями немигающими глазками наблюдала ящерица Пышка, сидевшая истуканом на печке.

— Мог бы и помочь, — с укоризной сказала Эмили маленькому дракону. — Вот зажгу огонь в печи, и придется тебе шевелиться. — В ответ гаттерия, будто дразнясь, высунула красный язычок.

Девушка попыталась сдвинуть тяжелый стол, но оказалось, что это не так просто; она поднатужилась, изо всей силы налегла плечом и охнула от боли. Из стола выдвинулся узкий ящик и ударил ее в бедро. От неожиданности Эмили забыла выругаться и молча уставилась на ящик. Может, это и есть тот самый тайник, который она разыскивала? Девушка осторожно просунула руку в темную щель, будто боялась наткнуться на змеиное гнездо.

Когда на свет появился туго свернутый рулон бумаги, рука ее задрожала, колени подогнулись, и девушка осела на пол. В таком состоянии, невидяще уставившись вдаль, она пробыла довольно долго. Любящая и всепрощающая Клэр Скарборо умерла одновременно с известием о смерти отца. Так почему бы не забыть о ней и не принять Джастина таким, какой он есть? Ведь это по-настоящему добрый и отзывчивый человек; он оказал гостеприимство нагой незнакомке, брошенной на берег волной, он проявляет заботу о ней, хотя она ведь могла быть в прошлом воровкой, убийцей или зараженной оспой проституткой, промышлявшей в лондонских доках. Возможно, Джастин не помышлял о том, чтобы удочерить ее, и готов был ограничиться ролью радушного хозяина, чтобы со временем найти девушке иное прибежище? Впрочем, страстный его поцелуй говорил о другом: теперь она нужна ему.

Эмили нерешительно теребила кончик пожелтевшей от времени ленточки, стягивавшей рулон, а потом потянула ее, и на коленях развернулись листы плотной бумаги. Увидев перед собой ставшие привычными нотные знаки, девушка облегченно вздохнула, присмотрелась и поняла, что запись сделана не ребенком, старательно выписывавшим каждую закорючку, а твердой рукой взрослого человека; она перелистала бумаги и поразилась обилию исписанных листов.

Внезапно ее осенило: перед ней бесценное сокровище, плод всей жизни Джастина Коннора. Все последние семь лет он скрывался отшельником в Новой Зеландии и вкладывал душу в сочинение музыки. Кончиками пальцев Эмили провела по странице, ласково перебирая нотные знаки, и ей стало немного грустно, когда она представила Джастина сидящим за столом над листом бумаги. За окном непроглядная ночь, едва светит лампа, часами приходится напрягать зрение, пока не зарябит в глазах. Он писал музыку для себя, и миру не суждено ее узнать, сочинял симфонии, которым не дано звучать в оркестре, и никто никогда не познает магию его творчества.

В пансионе Фоксуорт Эмили не отличалась прилежанием, но уроки музыки посещала охотно и кое-чему научилась. Как и все воспитанницы, знала нотную грамоту и могла отстучать на старом фортепьяно «Боже, храни королеву». Теперь надо сосредоточиться, и можно проникнуть в сокровенные мысли Джастина. Шевеля губами, девушка стала читать, потом улыбнулась и тихо запела. Мелодия оказалась несложной, немного грустной и легко запоминалась, подкупала своей искренностью и гениальной простотой. Помимо воли Эмили запела полным голосом, и песня вырвалась на волю, перекрыв шум дождя.

Джастин стряхнул блестящие капли и весело улыбнулся. Дождь в Новой Зеландии был ему по душе. В Лондоне глаза застилала серая пелена, сдобренная сажей, а здесь с потемневшего небосвода лились тонкие звонкие струи, затуманивались яркие краски, зелень сверкала изумрудами и коричневый цвет приобретал богатый оттенок красного дерева. Когда бредешь по лесу под дождем, возникает ощущение, что еще немного и дождевая вода смоет всю грязь, накопившуюся в мире. Потом это ощущение исчезает.

Мелькнуло высокое дерево, и Джастин понял, что снова оказался возле хижины. Вроде бы шел бесцельно, а поди ж ты, сделал круг — и опять у цели. Хорошо еще, что Пенфелд отказался от прогулки и предпочел пересидеть дождь в селении маори за чашкой горячего чая. Если бы слуга случился рядом, нетрудно догадаться, какими глазами он бы смотрел сейчас на хозяина.

С другой стороны, что зазорного в его желании заскочить на секунду домой и посмотреть, чем занята Эмили? Время идет к обеду, девчонка давно проснулась, и с ее характером могла натворить что угодно. К примеру, продать хижину туземцам, проходившим мимо, или устроить пожар.

Спрятавшись за кустом, Джастин стал наблюдать за домом, не обращая внимания на капли дождя, стекавшие с широких полей шляпы и падавшие ему на нос. Взгляд был прикован к окну, откуда падал свет лампы; от этого на сердце становилось тепло. Можно было представить Эмили, склонившую голову над книгой либо занятую полезной женской работой. Скажем, сдирает кожу с гаттерии в надежде, что из Пышки получится пара отличных ботинок. Смешно, конечно, а если серьезно, нужно научиться доверять девчонке, иначе она никогда не проникнется доверием к тем, кто ее приютил.

Джастин заставил себя встать и направился было в сторону селения маори, но тут его уха коснулась ангельская мелодия. В первое мгновение подумалось, что музыка звучит в его голове, знакомая и привычная, как бег крови в венах, но в груди вдруг защемило, и сердце сжалось. Его озарило: «Да ведь это Эмили!» Ее низкое контральто придавало творению Джастина бесхитростное обаяние и детскую невинность, качества, которые не могли даже присниться, когда он корпел над бумагой. Голос девушки как бы отбросил шелуху, все лишнее, надуманное и выводил мелодию в первозданной чистоте, а сочинитель, помнится, затратил немало сил и времени, стараясь представить, как поют гобои и где вступают французские рожки.

Не ведая того, не прилагая никаких усилий, Эмили сумела переложить чужую мелодию на свой лад и придать ей свое, особое звучание. Даже если сбудутся мечты и эта музыка всколыхнет концертные залы Европы, до самой смерти Джастин запомнит свою мелодию именно в таком исполнении, когда его творению дал жизнь чистый девичий голос.

Но в ту минуту его обуревали иные эмоции. Над ним словно бы надругались, залезли в самую душу грязными лапами и вырвали сердце. Яростно сверкая глазами, Джастин двумя длинными шагами преодолел расстояние до хижины и широко распахнул дверь.

Эмили вскинула голову, лившаяся из ее горла мелодия прервалась, девушка восторженно посмотрела на хозяина хижины и воскликнула:

— Джастин! У тебя получилось изумительно!

Глядя на раскрасневшуюся девушку, которая, полуоткрыв губы, встретила его доверчивым взглядом темных глаз, Джастин невольно вспомнил, что где-то видел схожую картинку, но где именно, не мог себе представить и оттого разозлился еще больше. Сбросив шляпу, он раздраженно закричал:

— Кто дал тебе право рыться в моих личных вещах? Что ты о себе думаешь, черт бы тебя побрал?

Эмили помрачнела и взглянула на Джастина: «А что, если рассказать ему все без утайки?» — подумала она. Однако у него был такой вид, что охота откровенничать тут же пропала. Дождь, вероятно, немилосердно лупил его по спине, прикрытой плащом, пряди мокрых волос сбились на лоб, спрятав глаза. Джастин поправил волосы, и стало видно, что его распирает от ярости. Такое выражение Эмили не раз видела на других лицах и по опыту знала, что дерзить сейчас не время.

— Права мне никто не давал, — призналась девушка, прижав коленом к груди плотные листы бумаги с нотами чудесной мелодии, будто хотела уберечь еще звучавшие в памяти звуки. — Ты что, сердишься?

Джастин с такой силой хлопнул дверью, что с потолка посыпалась труха.

— Значит, сердишься, — заключила девушка.

Джастин вырвал из ее рук листы бумаги и принялся туго сворачивать их в рулон с таким остервенением, будто скручивал шею своей обидчице. Эмили встала, отряхнула юбку и поинтересовалась:

— А теперь что, ты накажешь меня и не будешь со мной разговаривать?

— Считай, что тебе крупно повезло, если дело ограничится только этим, — парировал Джастин, многозначительно постучав рулоном по ладони.

— На удачу надеяться не приходится. Мне всю жизнь не везло.

— Ко мне это относится в равной степени, особенно с тех пор как мы с тобой повстречались.

— Неправда, — возразила Эмили, убрав руки за спину. — Нельзя сказать, что мы повстречались. Просто так получилось. Ты шел по берегу и натолкнулся на меня совершенно случайно. На моем месте могла оказаться бродячая собака или…

— …гнилое яблоко, — поспешил вставить Джастин.

Эмили низко опустила голову, но Джастин успел заметить гримаску боли, искривившую ее губы, и ему стало стыдно за свое поведение. Однако сама виновата, не нужно подливать масла в огонь и вспоминать о той ночи на берегу. Ему никак не удается изгнать из памяти соблазнительные формы ее нагого тела. Да и сам хорош, нечего сказать! Посчитал ее, видите ли, даром моря. Скорее то было адское искушение. Старик Посейдон по сей день довольно потирает руки, сидя на троне из кораллов и морских водорослей, не может нарадоваться владыка морей, что избавился от несносной девчонки. На секунду пришла дикая мысль: надо было в ту ночь не мешкать, не рассусоливать, раздвинуть бедра и сделать свое дело, прежде чем обнаженная девица придет в себя и откроет рот. Все равно ничего путного она пока не сказала.

— Что ты на меня уставился? — испуганно воскликнула Эмили. Джастин смотрел на нее так, словно вот-вот набросится, и ей стало страшно.

— Что ты имеешь в виду? — промурлыкал он, ощутив, как внизу живота завязывается тугой узел.

Именно туда попала Эмили кулаком, ответив:

— Ты смотришь так, будто я французское пирожное, а ты целый месяц голодал.

— Откровенно говоря, дорогая, прошло значительно больше одного месяца, — гнул свое Джастин, с каждым словом медленно надвигаясь на девушку. — Сейчас я горько сожалею, что не съел тебя сразу же еще тогда, на берегу. Поступи я именно так, мог бы насытиться хотя бы на короткое время… но этого не произошло, и меня по-прежнему мучает голод. — Джастин ласково потрепал девушку по щеке. — Тебе никогда не приходило в голову, что ты всего-навсего неблагодарная, лживая, дерзкая, взбалмошная девчонка, сующая нос в чужие дела? — По мере того как он говорил, голос его поднимался все выше и сорвался на крик: — Должен тебе сказать, что я перечислил лишь твои лучшие качества!

Ошеломленная Эмили отступала под шквалом обвинений, пока не уперлась бедром в край стола. Дальше отступать было некуда, она вздернула голову, выпятив подбородок, и заявила, демонстрируя полное самообладание:

— Мне известны мои недостатки, и ничего нового ты не сообщил, но, если это доставляет тебе удовольствие, можешь продолжать. Разберем меня по косточкам.

Джастин зарычал, отпрянул и принялся метаться по комнате, но, сделав несколько шагов, замер и огляделся. Хижина преобразилась. Под ногами не путались скомканные одеяла, а книги, которые он привык расшвыривать куда попало, были сложены аккуратными стопками вдоль стены. Джастин перевел взгляд на Эмили, скромно потупившуюся возле стола.

— Книги, мои книги, — растерянно пробормотал Джастин. — Что она сделала с моими книгами? С ума можно сойти! Теперь уж точно мне никогда не удастся найти нужную книгу.

— Почему же? — притворно удивилась Эмили. — Нет ничего проще. Все разложено по авторам и тематике.

— Раньше я знал, где что лежит, — жалобно проговорил Джастин, — а теперь ты навела здесь порядок, и мне никогда не удастся в нем разобраться.

В девушку вселился чертик, подстрекавший противоречить, спорить, насолить неблагодарному. Эмили сняла с верха ближайшей стопки альбом детских лет Джастина, помахала перед его носом и язвительно поинтересовалась:

— А это ты давно видел, Гомер?

Джастин вырвал альбом из ее рук, потянулся, чтобы открыть ящик стола, сильно дернул, ящик грохнулся на пол, и из него посыпались бумаги, бутылочки с чернилами, карандаши, тонкая золотая оправа для очков и рулон пожелтевшей бумаги, перевязанный куском шпагата. Бормоча под нос ругательства, Джастин присел на корточки, начал собирать и запихивать назад содержимое ящика.

Эмили устроилась рядом, чтобы помочь ему, а оказавшись полезной в нужную минуту, восстановить мир в доме. Первым под руку попался какой-то официальный документ, украшенный витиеватой подписью, но она его выпустила из рук, как только взгляд ее упал на связку писем. Конверты были надписаны уже знакомым твердым почерком Джастина. А он тем временем продолжал бурчать сквозь зубы:

— Если бы я окончательно сошел с ума и решил, что мне нужна помощь женщины для наведения порядка в доме, я бы давно уже женился, но, как видишь, этого не случилось, и, надеюсь, никогда не случится. Кто тебя надоумил рыться в моих вещах? Оставь меня в покое.

Джастин протянул руку, чтобы взять связку писем, но опоздал. На конверт упала слезинка, и чернильные буквы расплылись. Вторая слезинка ударила по его руке, как капля соленого дождя.

— Господи, Эм! Только не реви! Достаточно того, что Пенфелд вечно плачет.

Эмили ничего не слышала. Все ее внимание было сосредоточено на связке писем, адресованных мисс Клэр Скарборо, проживающей на Куин-сквер в доме 45, Блумсбери, Лондон. Ни одно письмо не было отправлено по адресу.

Девушка вопросительно взглянула на хозяина хижины, пытаясь проникнуть в его душу, понять его, но глаза застилали слезы. Джастин хотел было ее утешить, но Эмили и след простыл. Только открытая дверь свидетельствовала о том, что здесь недавно побывала грустная девочка.

 

10

Струйки дождя истончились, повисли в воздухе легким туманом, смешались со слезами и умыли лицо Эмили, а порыв свежего ветра растрепал волосы и погнал по воде белые барашки. Девушка сидела на песке, сунув голову между колен, убаюканная почти неслышным шипением волн, накатывавших на берег.

Джастину не понадобилось много времени, чтобы найти Эмили; подняв голову, она увидела темный силуэт на сером фоне. С непокрытой головы на лицо стекали дождевые капли, кулаки были крепко сжаты, и непонятно — кричать и спорить намерен был Джастин или просить прощения?

Эмили смахнула слезы и отвернулась к морю. Как можно объяснить, что плачет она не от горя, а на радостях? Да и зачем плакать, когда душа ликует?

Значит, Джастин не забыл ее и не забросил, хранил память о дочери Дэвида Скарборо все долгие годы, которые она провела в тоске и одиночестве. Немой свидетель — толстая связка писем, перевязанных потертой ленточкой. Но почему ни одно письмо не ушло по адресу? Почему Джастин лишил свою подопечную любви, не поддержал в трудную минуту ласковым словом? А ей так не хватало простого человеческого участия!

Помнится, каждое утро она спускалась по лестнице к тому именно часу, когда в пансион приносили почту, а потом несолоно хлебавши возвращалась в свою конуру на чердаке, и единственной заботой было проскользнуть незамеченной, чтобы другие воспитанницы не видели, как она расстроена. Сейчас можно лишь мечтать о том, чего не было. Подумать только, как бы она радовалась и гордилась, если бы мисс Винтерс вручила ей один из тех коричневых хрустящих конвертов. Ветром взлетела бы она вверх по лестнице, вскрыла письмо и выучила бы наизусть строчки, написанные рукой опекуна, которого она в глаза не видела.

Эмили была в полном смятении, не знала, что сказать и как поступить. Если бы Джастин вымолвил хоть слово, обронил одну связную фразу, девушка не смогла бы сдержаться и выложила бы ему все, полились бы потоком вопросы, упреки, мольбы, но он только молча предложил ей свою руку.

Девушка приняла ее с благодарностью. Удивительно приятно ощутить нечто теплое, твердое и надежное в этом переменчивом мире, где ни на что, кажется, нельзя положиться. Джастин помог ей подняться, и они бесконечно долго стояли лицом к лицу, просто мужчина и женщина, предоставленные самим себе на пустынном морском берегу. Их пальцы сплелись, и Джастин повел девушку вверх по песчаному холму к небольшой площадке, где возвышался грубо сколоченный деревянный крест.

Здесь буйствовал ветер, разметавший густые волосы Джастина, и, когда он отпустил руку девушки и отвернулся к морю, нельзя было прочитать выражение его лица, скрытого темными прядями. У Эмили неожиданно пропало всякое желание выяснять отношения и искать правду, отчаянно захотелось приложить пальцы к его сурово сжатому рту, чтобы Джастин молчал, и бесконечно долго целовать его милые губы. Однако она не шевельнулась, а он сбивчиво заговорил:

— В голове у меня всегда звучит музыка, с самого детства и беспрестанно. Сколько себя помню, музыка не оставляет меня ни на секунду.

— Это дар божий, — проронила Эмили, чтобы хоть что-то сказать, почувствовала дрожь в коленях и медленно осела на траву.

— Скорее проклятие, — возразил Джастин с горьким смешком. — Меня считали в семье уродом. Единственный сын не проявлял ни малейшего интереса к судоходной фирме своего отца и не был готов выезжать в свет, выполнять обязательства, которые накладывал титул лорда. Как ни старались, они не могли оттащить меня от фортепьяно. — На секунду голос сорвался, а потом Джастин заговорил бесстрастным тоном, серым и унылым, как нависший над головами небосвод. — Когда мне исполнился двадцать один год, мой отец поставил меня перед жестким выбором: либо музыка, либо он лишает меня прав на наследство. И я выбрал музыку. Тогда меня вышвырнули на улицу без пенса в кармане, мне принадлежала только одежда. Я нашел работу тапером в баре, где под ногами шмыгали длиннохвостые крысы и пьяные посетители бросали мне жалкие гроши. Тем и жил, денег не было. Именно в этом грязном баре я встретил Ники, он взял меня под свое крыло и научил жить.

Джастин взглянул на крест, и у Эмили перехватило дыхание, она поняла, что находится рядом с могилой.

— Это Николас? — тихо спросила девушка. — Он здесь похоронен?

Джастин вскинул голову, сморгнул набежавшую слезу и сказал:

— Нам не удалось найти ничего, что можно было бы назвать Ники и похоронить. Здесь покоится мой второй компаньон. — Джастин ласково погладил надгробный крест. — Он был моим лучшим другом.

Эмили не могла ни вздохнуть, ни пошевелить пальцем, горячий комок подкатил к горлу, а в душе бушевали чувства, которые не так давно казались прочно забытыми. Она чувствовала себя беспомощной, беззащитной тряпичной куклой в руках Джастина, когда он потрепал ее за щеку и приподнял голову. Реши он вдруг бросить ее в море, она не стала бы протестовать и сопротивляться.

— Прости, дорогая, что накричал на тебя, — сказал Джастин. — Увидев ноты в твоих руках, я, откровенно говоря, испугался, подумал, что и ты сочтешь меня уродом.

Он наклонился и нежно поцеловал девушку, оставив на губах свой непередаваемый вкус. Затем сунул руки в карманы брюк, повернулся и зашагал вниз, широко развернув плечи и подставив лицо ветру, а Эмили невидяще уставилась вдаль — на расплывчатую линию горизонта над морем, а затем медленно и осторожно перевела взгляд на деревянный крест. Над могилой отца нет мраморных ангелов и золоченой надписи, высеченной в граните, чего-нибудь вроде: «Здесь лежит Дэвид Скарборо, любящий отец». Только простой, грубо сколоченный деревянный крест на высоком холме над морем, со всех сторон продуваемом ветрами. Сердце подсказывало ей, что крест этот любовно вытесывал и крепил Джастин Коннор.

Эмили упала грудью на поросший редкой травой холмик и обняла его, заливаясь горючими слезами.

— Папа, папочка, что мне теперь делать? — повторяла девушка, прижавшись щекой к земле.

Она провела на холме не один час, а когда вернулась домой, то ожидала увидеть хижину пустой. Однако в печке весело плясали оранжевые и желтые языки пламени, пожиравшие охапку хвороста, а из-под крышки кастрюли вырывался пар, благоухающий специями. У двери девушку встретил Пенфелд и сразу предложил чистое полотенце, чтобы она могла вытереть мокрую голову. Слуга приложил палец к губам, призывая Эмили к молчанию, и многозначительно кивнул в сторону стола.

Там сидел Джастин, далеко вытянув длинные ноги, и что-то быстро писал. Не обращая внимания на вошедшую в комнату девушку, он потянулся, схватил чистый лист и продолжал выводить свои закорючки. Рука будто летела над бумагой, волосы блестели при свете лампы черным шелком, и Эмили отчаянно захотелось согреть и высушить темные пряди своим дыханием.

Полотенце выскользнуло из рук, когда девушка стала медленно приближаться к столу, памятуя бурную реакцию хозяина на ее непрошеное вмешательство. Джастин сдернул с носа очки, вскинул глаза и при виде Эмили озарился такой теплой улыбкой, что по сравнению с ней пылающий в печке огонь мог показаться тающим айсбергом.

Эмили заглянула через его плечо, пытаясь разобрать написанное, а Джастин вначале прикрыл бумагу ладонью, а потом чуть сдвинул, чтобы девушка могла удовлетворить свое любопытство. Хотя при этом он сделал безразличное лицо, Эмили не так просто было провести, у нее гулко забилось сердце, когда она осознала, что ей доверяют самое сокровенное.

— Что-то новенькое? — спросила она, попытавшись напеть мелодию.

— Самое последнее, — торжественно провозгласил Джастин и разложил листы, чтобы девушка могла прочитать с самого начала.

Темный локон ласкал его щеку, когда Эмили склонилась над столом за плечом автора, и комнату заполнила почти неслышная вначале мелодия, постепенно набиравшая силу и звучание. Джастин вскинул голову, приоткрыл рот и подался навстречу своему творению. Искушение было слишком велико, и Эмили потянулась к его губам.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но в этот момент раздались громкие аплодисменты.

— Браво, хозяин! — воскликнул Пенфелд. — По-моему, это одна из лучших ваших вещей.

— Спасибо, Пенфелд, — поблагодарил Джастин. Он ссутулился — судя по всему, страшно устал — и начал складывать исписанные листы. — А ты что думаешь? — обратился он к девушке.

Такие банальности, как «замечательно», «превосходно», здесь были явно неуместны, и Эмили стала подыскивать слова, которые хотя бы приблизительно соответствовали ее чувствам.

— Начало напоминает легкий дождик, он тихо моросит, никому не причиняет вреда и действует успокаивающе. А потом все меняется, происходит взрыв, подобный грому и молнии, но совсем не страшный, он пробуждает чувство радости и свободы. Кажется, теперь все будет по-иному.

Руки Джастина застыли на месте.

— Ты уже как-то назвал эту вещь? — спросила девушка.

По его губам мелькнула тень улыбки, Джастин развернулся на бочонке из-под рома, лукаво посмотрел на девушку и сказал:

— Я назвал эту мелодию твоим именем.

С того памятного дня началась новая жизнь. Яркие солнечные дни и непроглядные тропические ночи были теперь напоены музыкой. Она звучала в голове, когда Эмили барахталась в морских волнах вместе с детьми или бежала вприпрыжку вслед за Джастином, собравшимся поработать в поле; ветер срывал с него шляпу, а девушка подхватывала ее и водружала на место. Внутри все пело и мешало сосредоточиться, когда по вечерам Эмили блаженствовала с чашкой крепкого кофе в руках и, прикрыв глаза пушистыми ресницами, разглядывала Джастина, сочинявшего новые симфонии за столом при свете лампы.

Однажды утром она осталась в хижине одна, достала связку писем, адресованных Клэр Скарборо, подошла к окну, развязала потрепанную ленточку и задумалась. Прежде ее никогда не мучила совесть, если хотелось познакомиться с чужой корреспонденцией, но сейчас она не могла решиться, хотя перед ней были письма, которые ей же и предназначались. Эмили поднесла к окну первый попавшийся потертый конверт, стала рассматривать просвечивавшие сквозь бумагу ровные линии строчек, а потом резко опустила руку. Стояло такое чудесное утро, и так не хотелось испортить его былыми страхами и тяжелыми воспоминаниями. Девушка снова стянула связку писем ленточкой и вернула на прежнее место. На данный момент достаточно помнить, что Джастин не забыл о дочери Дэвида, и тому есть веское доказательство.

Прошлой ночью Эмили внезапно проснулась и вначале не могла понять, что ее разбудило. Комната была залита лунным светом, все казалось мирным и привычным, но сердце колотилось в груди, и на душе было неспокойно. В этот момент тишину разорвал хриплый стон. Видно, Джастину вновь приснился кошмарный сон. Девушка отбросила одеяло, прошлепала босыми ногами к постели Джастина и положила ему на лоб ладонь.

Она не смогла бы и сама себе объяснить, почему ей так важно успокоить и утешить Джастина. Что мучает и тревожит его? Кто ему приснился на этот раз? Ники? Или Дэвид Скарборо, с лица которого исчезла привычная веселая улыбка, а темные глаза сверкают гневом и будто в чем-то винят его?

Губы Джастина исказились болью, и внезапно Эмили стало абсолютно безразлично, какие демоны его преследуют. Сейчас требовалось одно: как можно быстрее изгнать злых духов. Она прилегла рядом и тесно прижалась к спящему, положила руку на его сердце. Джастин перестал метаться и затих, потом всхлипнул и умиротворенно засопел, обнял девушку и зарылся лицом в ее волосы.

В носу немилосердно щекотало, будто кто-то дразнил перышком, Джастин с большим трудом сдержался, чтобы не чихнуть, и ощутил до боли знакомый дразнящий аромат, богатый и чистый, экзотический в своей простоте. Да ведь это же запах ванили! Он воскресил в памяти картинки из прежней жизни в Англии, которую хотелось забыть раз и навсегда, всплыл образ кухарки Грейс, любившей потчевать мальчика свежими, сладкими, с пылу с жару пирожками, посыпанными корицей. А еще были пирожки с персиками, таявшие во рту. Будто Эмили окунули в лунный свет и усыпали звездами.

Эмили? Джастин открыл глаза и понял, что никто не водит у него перед ноздрями перышком, а он сам уткнулся носом в пушистые девичьи волосы. Она мирно спала, закинув ногу на его бедро и положив руку на живот, в естественной позе, абсолютно невинно и бесхитростно, первые лучи солнца позолотили ее лицо.

Острое желание обожгло его, Джастин содрогнулся и жалобно застонал. О горячих пирожках можно забыть, пора попробовать на вкус Эмили, слиться с ней воедино и наконец насытиться. Хватит терзаться каждое утро, отводя глаза от крутого бедра, выпирающего из-под одеяла. При одном воспоминании об этом его весь день кидало в жар. Но чувствовать тепло ее тела рядом, едва проснувшись, это уже чересчур. Если она сейчас шевельнется, все кончится, так и не начавшись.

Джастин осторожно потянулся рукой, стараясь не задеть девушку, и расстегнул пуговицу на брюках. С грустью приходилось признать, что в последние дни Эмили стала не просто обузой, а тяжким бременем, она не выходила из головы. Джастин изо всех сил старался обращаться с ней нежно и ласково, чуть покровительственно, как обращался с детьми маори, но его ни на секунду не оставляло страстное желание обладать ею, а когда она весело улыбалась, желание лишь возрастало. Полная свобода и беззаботная жизнь на диком острове способствовали тому, что девушка расцвела ярким тропическим цветком. Загорелое тело отливало медовым цветом, солнце позолотило кончики непокорных прядей.

Эмили заполнила весь мир Джастина, витала вокруг подобно ангелочку, легкая, невесомая и немножко смешная. Джастин крепко зажмурился, чтобы прогнать образ девушки, склонившейся над цветком на лужайке, бредущей по щиколотку в воде на закате в окружении детей маори, повисших на ее руках с обеих сторон. Однажды он оторвал взгляд от Библии во время традиционного воскресного чтения в туземном селении и увидел Эмили. Она сидела на земляном полу, скрестив ноги, пригорюнившись и прижавшись щекой к гладкой головке Дани. Джастин одолел еще одну страницу книги Нового Завета от Матфея — святое благовествование, начал запинаться, потерял нужную строку, а когда вновь поднял глаза, девушка уже исчезла.

В Лондоне, естественно, у него были любовные связи, мимолетные и продолжительные, но ни одна из женщин не обладала дразнящим обаянием босоногой феи, лежавшей сейчас рядом. Эмили зашевелилась, приоткрыла губы и довольно засопела. Джастину стало стыдно за себя. Разве можно соблазнить девчонку, которой снятся морские звезды и замки из песка? Даже Ники вряд ли бы так поступил. Джастин провел пальцем вокруг носа девушки, почти ожидая, что к нему прилипнут веснушки. Она открыла глаза, и в них отразился такой ужас, что Джастин невольно подумал, не выросли ли у него за ночь клыки, как у вампира; он тронул зубы языком и, поняв, что ничего страшного не случилось, потер щетину на подбородке и сказал:

— Верно, не брился уже несколько дней, но неужели я так напугал тебя своим видом?

Однако девушка, видимо, была всерьез напугана, потому что попыталась высвободить ногу и отодвинуться. В ответ Джастин еще крепче прижал ее, не желая отпускать без объяснений.

— Куда это ты так заспешила? Что бы обо мне ни говорили, я не имею ничего против объятий по утрам.

— Но Пенфелд… — жалобно пискнула Эмили.

— …мирно спит, — закончил Джастин, и в подтверждение его слов с постели под окном донесся звучный храп.

— Я тоже мирно спала, — выпалила Эмили. — А потом, наверное, превратилась в лунатика, стала бродить по комнате, споткнулась и упала. Может, головой ударилась. Надо встать и проверить, не кружится ли голова.

Она привстала, но Джастин обнял ее за талию и повалил на прежнее место. И с трудом сдержался, чтобы не охнуть, когда девушка задела бедром ту часть его тела, которая в данный момент бесстыдно выпирала из-под брюк.

— Если кружится голова, надо передохнуть, — наставительно сказал Джастин. Голос прозвучал натужно и хрипло, оставалось надеяться, что она решит, будто это со сна. — Должен тебе сказать, что врать ты не научилась, хотя проказы тебе удаются.

— Неправда, я умею врать очень убедительно, все учительницы мне об этом говорили, — запротестовала Эмили, пытаясь выбраться на волю.

Для нынешнего состояния Джастина это было уже чересчур, терпеть дальше не было мочи. Он положил девушку на пол, навалился сверху, сплел пальцы и вытянул руки поверх головы, под тяжестью его тела она перестала сопротивляться. Джастин грозно посмотрел на нее и потребовал:

— А теперь выкладывай: зачем забралась ко мне в постель? Хотела насыпать мне перца в нос, завязать узлом одеяло или подсунуть колючек в брюки?

— Мне приснился кошмарный сон, и стало очень страшно, — призналась Эмили, потупив взор.

По собственному опыту Джастин знал, каково это — в ужасе просыпаться по ночам, он от всего сердца посочувствовал бедной девочке и живо представил, как она крадется в кромешной тьме к его постели в надежде, что он прогонит злых демонов, утешит ее и пригреет. Джастин наклонился, чтобы нежным поцелуем развеять девичьи страхи, но прежде чем губы достигли цели, задел бедром ее голый живот, и его будто ударило электрическим током. Слишком поздно до него дошло, что ни в коем случае нельзя было касаться Эмили. Оба чувствовали упругую выпуклость под тонкой тканью брюк, и просто игнорировать ее было невозможно.

Эмили удивленно открыла рот, а Джастин в ужасе ощутил, как его лицо заливается краской.

— Пустяки, — смущенно пробормотал он. — Обычное явление по утрам. — Эмили смотрела на него широко открытыми глазами, в которых светилась насмешка. — Это не имеет к тебе никакого отношения, можешь мне поверить, — продолжал лгать Джастин.

После некоторого колебания Эмили изрекла с видом многоопытной женщины:

— Сама знаю.

Джастин отодвинулся и сел. «Конечно, знает, — мрачно подумал он. — Наверняка этот дрянной мальчишка, сын садовника, ее научил. Или все же трубочист?» Настроение было окончательно испорчено. Следовало бы преподать негоднице пару уроков на постели. Уголком глаза он подметил, что Эмили тоже села и старается одернуть юбку, прикрыть ноги, как невиннейшая из девственниц. Надо все же предупредить ее, чтобы избежать нового искушения, как-никак он много старше ее, да и жизненный опыт у него богатый.

— Эмили.

— Да? — откликнулась девушка.

— Если тебе снова привидится кошмар… — Джастин сделал паузу, — обращайся за помощью к Пенфелду.

— Как прикажете, господин Коннор. У меня и в мыслях не было стать для вас тяжкой обузой.

Ее голос дрогнул от обиды; Джастин открыл было рот, чтобы как-то исправить положение, повернулся, но Эмили уже была в своей постели, быстро юркнула под одеяло и накрылась с головой, как незаслуженно наказанный ребенок.

Целый день Джастин мыкался из стороны в сторону, все валилось из рук, и к вечеру забрел на пляж. Надвигался шторм. С запада ветер гнал черные тучи, пролившиеся над морем дождем. Небо слилось с поверхностью воды, и серая пелена закрыла горизонт. Над бушующими волнами сверкали молнии и грохотал гром, ослепительные вспышки высвечивали лохматые гребни ярким зеленым цветом. Джастин шире расставил ноги, сунул руки в карманы и подставил лицо брызгам. Шторм был как нельзя более кстати. Разыгравшаяся стихия совпадала с бурей противоречивых эмоций, терзавших душу.

С утра было душно и тягостно, в стылом воздухе повисло напряжение, которое Джастин ощущал всем телом с того момента, как проснулся и увидел прикорнувшую рядом Эмили. Тогда стало предельно ясно: он желал эту девушку пылко и страстно, в чем до той поры отказывался признаться. Она разрушила хрупкий мир, созданный на Северном острове с огромным трудом, разбудила спящего внутри зверя, пробудила былые страсти и желания. Теперь уже Джастин не мог довольствоваться доверием и симпатиями небольшого племени туземцев, одолела тяга вновь испытать себя в борьбе, окунуться в прежнюю жизнь, несущую угрозу поражений и радость побед.

Раздув ноздри, Джастин жадно вдыхал запах грядущего дождя в надежде, что разразившийся шторм очистит душу от накопившейся в ней горечи, потом окинул взглядом пустынный берег, поднял глаза и приметил яркое пятно у вершины холма. По извилистой тропинке медленно шла Эмили. Сильный ветер плотно прижал подол юбки к ее коленям и мешал двигаться, волосы растрепались и окружили голову темным ореолом. Девушка оступилась, ноги поползли в мягком песке, и Джастин непроизвольно подался вперед, как бы пытаясь помочь, но Эмили его не заметила. Она вообще ничего, казалось, не видела, повернула на тропку, ведущую к лесу, и вскоре скрылась за деревьями.

Первые капли дождя забарабанили по спине. Джастин хмуро посмотрел туда, где только что видел девушку. Он уже в третий раз видел ее на этом месте: на закате в сумерках она в полном одиночестве брела по тропинке, ничего не замечая вокруг. Странно, очень странно. Что бы это могло значить?

Джастин прошел по пляжу к холму и стал карабкаться вверх, хватаясь за пучки жесткой травы. Как только он выбрался на вершину, в глаза сразу бросился букет красных цветов, лежавший у основания деревянного креста на могиле Дэвида. Джастин упал на колени, бережно коснулся нежного бутона, и жаркий стыд обжег краской его щеки. Сквозь шум дождя в уши проник голос друга, воскресив прошлое: «Обещай позаботиться о моем ангелочке, Джастин. Поклянись!» Грозный раскат грома прогнал наваждение.

В носу защекотало, будто ветер принес едкий запах пороха. Джастин содрогнулся, открыл глаза и огляделся. Недалеко маячил край обрыва, рука сжимала часы Дэвида. Надо бы откинуть крышку, но пальцы не повиновались. Столько лет прошло, но до сих пор Джастин боялся снова увидеть миниатюрный портрет и встретиться с глазами Дэвида на милом лице ребенка, который все еще дожидается своего опекуна в Англии.

«Мистика какая-то! Зачем Эмили понадобилось взбираться в гору по узкой предательской тропке с охапкой цветов, оттягивавшей руки? Что за вздор? Почему ей взбрело в голову положить цветы на могилу Дэвида? Или это женская интуиция? Неужели девчонка догадалась, сколь важное место занимает эта могила в моем сердце?»

Возникала масса вопросов без ответа. Джастин смахнул каплю дождя с цветка, тотчас поникшего от прикосновения, раздвинул пальцы — порыв ветра вырвал цветок из его рук и понес к морю. На какую-то долю секунды среди бурных волн мелькнул красный бутон и тут же канул в чернильную бездну. Шторм разыгрался не на шутку.

 

11

Эмили возвращалась домой через лес, умытый вчерашним дождем. Вокруг все сверкало и переливалось сочными красками, воздух был чист и прозрачен, дышалось легко, и девушка будто летела над землей, не замечая тяжести плетеной корзинки, доверху наполненной необычными зелеными фруктами. Эмили впервые увидела странные эти плоды, покрытые легким пушком, и прошла бы мимо, но Кавири убедил ее, что фрукты вполне съедобные и очень вкусные. Она послушалась мальчика и набрала плодов, тем более что это было кстати. Назавтра племя Трини устраивало большие торжества по случаю предстоящего визита своих соседей, и приходить на чужой праздник с пустыми руками было бы неловко.

Когда девушка приблизилась к хижине, до ее слуха донеслись мужские голоса, о чем-то яростно спорившие. Это было столь необычно, что Эмили остановилась, отступила и даже огляделась по сторонам. Может, забрела не туда? Нет, все правильно. Она чуть не выронила корзинку, услышав, как кричит Пенфелд.

— Наш господь всемогущий и милосердный выразил эту мысль гораздо лучше меня, когда сказал фарисеям: «Я требую милосердия, а не жертвоприношений». Боюсь, вы совершаете непоправимую ошибку… сэр.

В последнее слово Пенфелд вложил столько сарказма, будто хотел оскорбить своего господина, и Эмили невольно усмехнулась. Походило на то, что ручной хомяк Джастина просто взбесился.

— Ату его, Пенфелд! Куси! — прошептала девушка, Она была готова поддержать любого, кто осмелится бросить вызов всемогущему Пакехе.

— Если бы возникла нужда в твоей интерпретации Священного писания, я бы сам попросил тебя высказаться, — парировал Джастин язвительным тоном.

За годы учебы в пансионе Фоксуорт Эмили пренебрегала занятиями в классе, но многому научилась у многоопытной горничной Тэнси, в том числе искусству подглядывать и подслушивать. Она тихонько подкралась к окну и осторожно заглянула в комнату. Джастин стоял к ней спиной, но зато можно было хорошо рассмотреть Пенфелда. Он был красный, как вареный рак, и пребывал в том состоянии, которое мисс Винтерс охарактеризовала бы как «вне себя от ярости». В этот момент Джастин повернулся, и Эмили отпрянула от окна.

— Эта баба, будь она трижды проклята, поставила меня в безвыходное положение, у меня нет иного выбора, — твердил Джастин. — В кармане пусто, но надо что-то послать старой ведьме в качестве жеста доброй воли. Я просто обязан чем-то ее ублажить.

— Вам не приходило в голову вырвать сердце и преподнести ей на блюдечке? — ехидно поинтересовался Пенфелд. — Согласитесь, это можно рассматривать как достойное подношение от человека, привыкшего жертвовать собой. На мой взгляд, вы получите несравненное удовольствие, истекая кровью. До сих пор не могу понять, как вы удержались и не бросились в могилу, когда хоронили вашего друга.

Наступило тягостное молчание, из чего можно было заключить, что слуга зашел слишком далеко. При упоминании похорон отца у Эмили защемило сердце. После длительной паузы вновь заговорил Джастин, бесстрастно, но тоном, не терпящим возражений, властно и повелительно. Сказывалось знатное происхождение. Не вызывало сомнений, что имеешь дело с наследником герцога.

— За такие речи тебя следует уволить.

— Если вы действительно так считаете, готов искать новое место, — с достоинством ответил Пенфелд.

Нужно отдать должное Джастину: он не указал слуге, насколько нелепо его намерение искать работу на стороне. Кому нужен слуга в этом захолустье, на диком острове? Вряд ли в его услугах может нуждаться вождь племени Трини. Да и какое занятие способны подыскать маори для Пенфелда? Гладить набедренные повязки или чистить до блеска серьги?

— Не верю я мисс Винтерс ни на грош, — со вздохом признался Джастин.

Эмили до боли впилась ногтями в ладони, чтобы не вскрикнуть и не выдать себя. Значит, весь сыр-бор разгорелся из-за нее! Нет, не совсем так. Речь шла о Клэр Скарборо.

— Если в ближайшее время директриса не получит от меня письма, она способна выкинуть девочку на улицу, — продолжал Джастин.

«Или в море», — мысленно подсказала Эмили, едва сдерживая смех.

— Если вы не доверяете мисс Винтерс, почему девочка до сих пор остается в пансионе? — рассудительно заметил Пенфелд. — Почему бы не забрать оттуда бедняжку? — В голосе слуги послышались просительные нотки. — В конце концов, эта дама, которую вы недолюбливаете и, должен признать, вполне заслуженно, может пойти иным путем. Судя по всему, она руководствуется расчетом и личной выгодой, так что вполне способна продать информацию о вашем нынешнем адресе вашей семье за большие деньги. Думаю, ваш отец может…

— Отец считает меня мертвым, — прервал слугу Джастин. — Он дал мне это ясно понять, когда я прямо ему сказал, что не претендую на наследство.

Пенфелд признал свое поражение и замолчал. Эмили решилась краем глаза взглянуть в комнату, откуда слышался шелест бумаги и тонкое позвякивание. Джастин снял с шеи золотые часы Дэвида Скарборо и держал их на цепочке над коробкой с тонкой упаковочной бумагой. Девушка присела, уперлась горящими ладонями о прохладную землю и задумалась. В голове теснились вопросы, на которые не было ответа. Куда, черт побери, подевался золотой прииск? Неужели в войне с маори Джастин потерял не только своих друзей и компаньонов, но и все свое состояние? Только сейчас Эмили поняла, что он не посылал мисс Винтерс больше денег по очень простой причине: этих денег у него не было. А теперь приходится отправлять последнее и самое дорогое — часы Дэвида, ради того лишь, чтобы утолить ненасытный аппетит жадной директрисы.

Эмили на секунду представила, как злобная старуха рвет длинными когтями тонкую оберточную бумагу, спеша поскорее добраться до содержимого коробки, как жадно смотрит на блестящую золотую вещицу, открывшуюся на ее дне. В тот же день она наверняка велит Барни сходить к ювелиру, чтобы тот превратил великолепные отцовские часы в бесформенный слиток драгоценного металла.

На душе стало муторно, Эмили судорожно сглотнула подступивший к горлу комок. То, что она услышала, полностью подтвердило ее подозрения: все, что могла унаследовать Клэр Скарборо от Джастина Коннора, — это золотистые огоньки, плясавшие в его глазах.

— Ах ты, дрянь такая! Куда тебя, черт побери, занесло? Какого дьявола туда забралась? Сейчас же иди сюда, а то уши надеру!

Заслышав нечто подобное на лондонской улице, Джастин бы ухом не повел, но грубые слова произносил Кавири. Мелодичный голосок, сдобренный бранью, так резанул слух, что Джастин выронил корзину и обменялся изумленным взглядом с Пенфелдом. Не сговариваясь, они повернули к пляжу.

Кучка детишек перебирала фрукты, грудой сваленные у воды. Их предстояло помыть к предстоящим торжествам, и все были при деле. Только Кавири возвышался над согнутыми спинами, грозно глядя на сестру, а Дани подбоченилась и вдруг высунула язык. Ее поза показалась Джастину до боли знакомой. Смотреть с таким вызовом и дразниться могла лишь Эмили.

— Не дорос еще меня учить, подонок! — крикнула Дани. Джастин поморщился. Дети перебранивались, как уличные торговки в Лондоне, не стесняясь в выражениях. — Только попробуй тронь! Вот скажу Эмили, и она тебе уши надерет.

Джастин решил, что девочке не стоит затрудняться, и взял на себя почетную миссию.

— Эмили! — заорал он во весь голос.

— Чего изволите? — поинтересовалась несносная девчонка, вылезая из свежевырытой западни для крабов и стряхивая влажный песок с живота.

Дивное зрелище! Щеки разрумянились и пылают на полуденном солнце, влажные темные волосы растрепались и повисли мокрыми прядями, обрамляя веселую улыбку, в которой светятся доброта и готовность к новой проказе. В девушке было столько природного обаяния, что в первое мгновение Джастин не нашелся, что сказать, засмотрелся и забыл, что намерен был хорошенько ее отчитать. Его привел в чувство глухой стук корзин у моря.

— Дети! — воскликнул Джастин, указывая перстом на расшалившихся ребятишек. — Чему ты учишь детей?

— Королевскому английскому? — несмело предположила девушка, ковыряя ногой в песке.

— Осмелюсь заметить, что короли так не говорят. То, что я слышал, попахивает сточной канавой. Твоим ученикам не место при дворе. Они встретят понимание только в лондонском Ист-Энде у обитателей трущоб. Чего ты хочешь добиться? Пытаешься изгладить из их памяти все хорошее, чему я их научил?

Эмили продолжала ковырять ногой песок, она извлекла на свет крохотного краба и, казалось, созерцала его с неувядающим интересом.

— А ты когда-нибудь слышал из уст Дани законченную фразу? Ты обратил внимание, что она говорит по-английски обрывками? — тихо спросила девушка.

— Но эта ужасная сцена, которую я только что наблюдал, эти жуткие слова и выражения… — Джастин запнулся, почесал в затылке и был вынужден признать: — Впрочем, ты права, Дани еще не умеет связно излагать свои мысли по-английски.

Возможно, он бы еще что-то сказал, но его прервал звучный шлепок и ответный жалобный вой. Джастин недовольно поморщился.

— Ладно, постараюсь послужить им добрым примером, — пообещала Эмили, прошмыгнула мимо, сграбастала Кавири и Дани и для острастки обоим надрала уши. — Молчать, негодники, а то еще и по заднице достанется! — пригрозила она.

— Да, мэм, простите, мэм, мы больше не будем, — запищали в ответ хором малыши.

Губы Джастина дрогнули в улыбке, когда взгляд упал на аппетитный зад Эмили, но веселиться долго не пришлось.

— Эй, приятели, пошевеливайтесь! Чего развалились? Времени у нас в обрез, — подстегнул работающих густой бас.

— Нет, нет, только не это. Ты бы не посмела. Только не Трини, — простонал Джастин.

Эмили недоуменно пожала плечами, сделала вид, будто происходящее ее не касается, и спрыгнула в западню для крабов. Джастин расхохотался, случайно задел ногой корзину, и оттуда покатились в воду киви, на сбор которых он потратил все утро.

В тот вечер Эмили не вернулась домой к ужину, и Джастин отправился на поиски, оставив Пенфелда клевать носом за столом. Обычно пустынный пляж сейчас напоминал оживленную набережную в одном из курортных городов Англии. Многие туземцы решили не возвращаться в селение и предпочли остаться на берегу. Джастин переходил от костра к костру, вежливо улыбался знакомым, обменивался приветствиями и изо всех сил старался не подать виду, как ему одиноко и горько на душе.

Из густых зарослей послышался пронзительный крик киви-киви, промышлявшей съестное, и стало жалко бедную птицу, пугливую, неловкую и обреченную вечно топтать землю. Как бы она ни старалась, как бы ни тужилась, ей не суждено взлететь.

Издалека донеслась мелодия, перекрыв шум прибоя, и грусть как рукой сняло. Джастин ускорил шаги, ориентируясь на звук, хрустя песком под ногами.

В дальнем конце пляжа на фоне черного бархата ночного небосвода плясали яркие искры от большого костра. Джастин решил остаться незамеченным и присел на корточки у края светового круга.

Эмили собрала всех детей, выступая в роли курносого ангела среди голых херувимов, и дирижировала хором, которому мог бы позавидовать настоятель собора Святого Павла в Лондоне. Звонкие чистые голоса выводили мелодию самозабвенно, с таким вдохновением, что Джастин невольно усмехнулся, представив реакцию английских обывателей, если бы им довелось услышать, как аборигены Новой Зеландии исполняют песню о похождениях ветреной Мод с улицы Шрюсбери.

Уронив голову на ладони, Джастин глубоко задумался. Да, судьба сыграла с ним злую шутку. Всю жизнь он мечтал попасть в Вену, чтобы проникнуть в таинства музыки с помощью великих мастеров, но очутился на другом краю света и познал истинное звучание мелодии коленопреклоненный у ног простой девчонки.

Подняв глаза, он встретил устремленный в его сторону поверх детских голов взгляд Эмили и затаил дыхание. Хор сменил репертуар, и место разухабистой песни заняла печальная мелодия, всколыхнувшая воспоминания о лучших днях прежней жизни. В глазах Эмили читалось робкое приглашение. В эту минуту она была не ребенком, не ангелом, она стала женщиной, таившей обещание любви и ласки. Джастин почувствовал, что пора ослабить вожжи, дать себе волю.

Неужели прав Пенфелд, утверждая, будто его хозяин получает удовольствие, принося себя в жертву? Зачем терзаться и лишать себя возможности неземного счастья? Что мешает ему утонуть в объятиях Эмили? Засыпать, храня жар ее губ, и просыпаться по утрам, любуясь чудесным созданием, даром моря, прикорнувшим рядом. Какое наслаждение отдаться душой и телом падшему ангелу и погибнуть, сгорев в пламени собственных страстей!

Нет, нет, ни за что! «Одиночество — вот что мне требуется, — убеждал себя Джастин. — Нужно, чтобы все оставили меня в покое. Я прожил отшельником семь долгих лет на краю света с одной лишь целью — чтобы никто никогда не смотрел на меня так, как только что смотрела Эмили!..»

Решение принято. Джастин вскочил, холодно кивнул Эмили и растворился в темноте, унося с собой память о тени грусти, сменившей улыбку на лице девушки. Издалека доносился жалобный крик птицы киви-киви.

В день большого праздника племя Трини собралось на холме и в торжественном молчании наблюдало за тем, как вдоль морского побережья колышется и сверкает линия факелов. Джастин положил руки на плечи стоявшей перед ним Эмили, а она боялась вздохнуть, чтобы не спугнуть нежное чувство, расправившее крылья в ее душе. Девушка так давно не испытывала ничего подобного, что забыла, до чего приятно ощущать прикосновение дорогого человека. Наверное, она была счастлива в эти минуты, сердце трепетало радостью и пело, как праздничный перезвон церковных колоколов на легком ветру.

Неожиданно возникла песня и полилась могучей рекой, заполонив все вокруг. Чудесная мелодия будто повисла в воздухе светлым лучом, прорезав ночную мглу. Джастин отдался на волю музыке, а Эмили склонила голову на его плечо и поплыла в неведомом танце, слившись воедино с темноголовым красавцем и поглотившей их ночью.

Гости рассыпались по пляжу, внимая приветственной песне в благоговейном молчании. Как только смолкли голоса, Джастин тихо шепнул ей на ухо:

— Только не аплодируй, а то начнется война.

За минутой полной тишины последовал взрыв криков и веселья. Ни один самый состоятельный лорд при дворе английского короля не мог бы позволить себе столь расточительной щедрости, с какой приняли маори своих друзей. Им были оказаны воистину королевские знаки внимания.

Вперед выступил величественный вождь Вити Ахамера, за которым следовал по пятам седовласый жрец и врачеватель, радушно приветствовавшие дорогих гостей. От них не отставал Джастин, признанный наследный принц, которого, видимо, знали и уважали далеко за пределами племени Трини.

Вначале Эмили засмущалась и попыталась смешаться с толпой, но Джастин ее не отпустил, взял под свое крыло и представил гостям. Глядя на то, с каким восторгом смотрят на него маори, девушка почувствовала себя наследной принцессой.

Чуть позднее начался пир. Эмили с удовольствием попробовала сочной ветчины и душистых фруктов, а насытившись, стала наблюдать за игрой красок на берегу. Ей очень понравились пляски туземцев, но больше всего — неугомонные дети, сновавшие среди танцующих и весело передразнивавшие плавные их движения. Все тело невольно подрагивало в такт музыке, и сами собой ритмично дергались ноги. По обе стороны девушки на песке сидели скрестив ноги Джастин и Трини.

К ним приблизилась туземная девушка и, застенчиво улыбаясь, предложила отведать жареной курицы, разложенной аппетитными кусками на подносе. Эмили засмеялась и погладила себя по туго набитому животу, давая понять, что сыта по горло. Консервированные бобы, которыми ежедневно потчевал Пенфелд, смертельно надоели, и Эмили ни в чем себе не отказывала на празднике маори, отдав должное всем блюдам. Особый восторг у нее вызвали морские моллюски, запеченные в горячем песке.

Приметив, что Джастин поглощен беседой с беззубым стариком, сидевшим слева от него, Эмили потянулась к его чаше, но он перехватил ее руку.

— Ты куда? Опять плохо себя ведешь?

— Я уже не маленькая, — запротестовала девушка, — и хочу пить. Жажда вконец замучила.

Оба знали, что в его чаше с холодной родниковой водой примешан ром, который девушке не достался. Склонив голову набок, Джастин на миг задумался, а потом сказал:

— Ладно, можно, думаю, позволить тебе один глоток.

— Верно говоришь. Если бы отказал, тебе же было бы хуже.

Но Джастин отвел ее руку.

— Не надо спешить, любовь моя. Позволь-ка мне.

Сорвавшееся с его губ ласковое обращение так ошарашило Эмили, что она вздрогнула, когда ее рта коснулся прохладный край чаши. Шум веселья удалился, затих, и девушка будто утонула в золотистом жаре, сверкавшем в глазах Джастина. Он наклонил чашу, и Эмили сделала большой глоток, ощутив, как по жилам растекается огненная жидкость. Джастин забрал чашу, а на губах девушки еще пылало пламя, она жадно облизнулась и погасила огонь.

В этот момент старик дернул Джастина за руку, чтобы привлечь его внимание.

— Ну вот, теперь обещаю вести себя прилично, — пообещала Эмили с вымученной улыбкой.

Она подождала, пока Джастин поставит чашу на песок, и быстро поменяла сосуды местами. Эмили старалась пить медленно, небольшими глотками, памятуя, что с ромом шутки плохи, он не чета слабенькому хересу, который употребляли на кухне в пансионе для приготовления пищи. Бывало, Эмили с помощью Тэнси удавалось стащить стаканчик и отведать запретный плод. Но ром намного крепче, и не успеешь опомниться, как голова пойдет кругом, а потом ничего не сможешь вспомнить.

В круг света от факелов, вставленных в песок, прыгнула группа молодых воинов, кружась и изгибаясь в диком танце, который рассказывал о победных сражениях и грядущих битвах. Эмили раскачивалась, подхваченная ритмом боевой песни. Воины не били в барабаны, а отбивали такт пятками, и под их ногами содрогалась земля, вскипала кровь, становилось радостно и жутко. Девушка беспокойно заворочалась, стараясь чуть отодвинуться от Джастина, чье прикосновение стало вдруг немилосердно жечь бедро.

На смену воинам пришли девицы обоих племен, исполнявшие медленный ритуальный танец под тягучую мелодию, и на душе стало спокойнее, но не надолго. Эмили с тревогой следила глазами за хорошенькой девушкой, которая отделилась от танцующих и направилась к Джастину. Эмили ожидала, что незнакомка отвесит церемониальный поклон и зайдется в восторженном крике: «Пакеха!» Но ничего подобного не произошло.

— Джастин, дорогой! — воскликнула красавица, зазывно улыбаясь.

— Рангимэри! Какой приятный сюрприз! Я и не знал, что ты здесь! — радостно улыбнулся в ответ Джастин.

Эмили насторожилась. Девица упала на колени и обняла Джастина, отгородив его от мира потоком длинных шелковистых волос. Эмили тронула пальцем собственные пряди, скрутившиеся на влажном воздухе в жгуты, и загрустила.

Полинезийская красотка присела, раскинув юбку, и затараторила на языке маори. Джастин ответил на том же языке, взял девушку за руку и поцеловал с чисто английской галантностью. Возможно, просто из вежливости, как того требуют приличия, но Эмили расценила его поступок как признание в любви, как если бы Джастин тут же повалил девицу на песок и вступил с ней в интимную связь у всех на виду. Не было и тени сомнения, что когда-то они были любовниками. Достаточно посмотреть, как эта бесстыдница трясет своей пышной гривой и кокетливо ухмыляется, будто напоминает, как хорошо им было в постели. А что, если схватить ее за волосы и вырвать с корнем? Интересно, начнется ли из-за этого новая война?

Эмили ткнула Трини локтем в бок с такой силой, что он чуть не выронил чашу, и зло прошипела:

— Как ты думаешь, она действительно хороша собой? Впрочем, можешь не отвечать. Тебе наверняка нравятся татуированные женщины.

По правде говоря, только подбородок незнакомки украшала татуировка, подчеркивая полные губы и косой разрез экзотических глаз. Она потянулась через Эмили, взяла с подноса золотистый фрукт, впилась в него ровными белыми зубами и откусила добрую половину. Обильно растекшийся по подбородку сок ее нисколько не смутил.

— Нет, ты только посмотри! — воскликнула Эмили, снова толкнула Трини под руку и на этот раз расплескала чашу на его голую грудь. — Она абсолютно не умеет вести себя за столом, у нее жуткие манеры. Да такой наглой, беспардонной дамочке отказали бы в чашке чая у мисс Вин… — Эмили запнулась, нервно поглядывая на Трини, но ему было не до вежливой беседы. Трини был слишком занят, вытирая мокрую грудь краем накидки.

Эмили окончательно сразило то, что девица засунула вторую половину фрукта в рот Джастину. Смуглые пальцы задержались у его губ, будто напоминая о прежних любовных утехах и обещая несказанное наслаждение в будущем. Сердце пронзила острая, нестерпимая боль, и Эмили осознала себя маленькой девочкой, уродливой, усыпанной веснушками, никому не нужной. Она низко склонила голову, жалея о том, что у нее недостаточно длинные волосы, чтобы спрятать лицо.

Танцующие затянули новую мелодию и перешли на быстрый ритм, чувственный и гипнотический. Незнакомка рассмеялась, вскочила на ноги и присоединилась к подругам.

— Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему я нахожу маори столь привлекательными? — обратился к Эмили Джастин. Он был вынужден кричать, чтобы перекрыть голосом шум веселья. — Как видишь, они все делают с песней.

— Неужели все? — холодно спросила девушка.

Джастин что-то мурлыкал под нос, пребывая в счастливом неведении, что оказался по соседству с небольшим вулканом, в любую минуту грозящим извержением.

— Рангимэри в свое время была одной из лучших моих учениц. Я обучал ее английскому.

— И только?

Вопрос сопровождал такой взгляд, что, если бы можно было убить взглядом, Джастин был бы сражен на месте. Однако он ничего не заметил, поглощенный созерцанием пышного бюста «лучшей ученицы» с глазами газели. Девица извивалась и трясла телесами, будто хотела сбросить юбку, а потом приблизилась и завертела бедрами под носом Джастина. То ли приглашала на танец, то ли звала уединиться вдали от пирующих.

Кончики длинных волос коснулись щеки Эмили и ужалили, как змеи, когда красотка склонилась над Джастином и что-то произнесла на языке маори. В ответ Джастин улыбнулся и тряхнул головой. Эмили готова была поклясться, что он покраснел до корней волос, но это могла быть и игра света в пляске факельных огней. Как только незнакомка уплыла в танце прочь, Эмили ткнула Трини кулаком в бок и требовательно спросила:

— Что она сказала?

Трини лукаво усмехнулся, от чего захотелось хорошенько ему врезать, игриво помахал пальцем перед носом Эмили и весело заявил:

— Нет, нет, это не для слухового аппарата подрастающего поколения.

— Не для слухового аппарата… — тупо повторила девушка, пока до нее наконец не дошел смысл сказанного: не для детских ушей, значит.

Вспомнилось, как Джастин снисходительно, будто перед ним малый ребенок, попросил ее вести себя прилично. «Выходит, они считают, что я еще не выросла из пеленок и меня нужно время от времени шлепать по рукам?» Эмили разозлилась, схватила чашу с ромом и одним глотком осушила ее. Огонь побежал по жилам, все поплыло перед глазами.

Танцующие в свете факелов преобразились и стали похожи на самодовольных воспитанниц мисс Винтерс. На уроках балета в пансионе они скользили по сверкающему паркету в воздушных белых пачках из тонкой кисеи, а Эмили была вынуждена скучать в углу и провожать их тоскливыми глазами. Ей отчаянно хотелось присоединиться к ним, но не было денег на наряд балерины, и каждую весну, когда ставили сцены из «Жизели», главная роль выпадала Сесилии. Лишь в прошлом году Эмили взяла реванш: Сесилия низко поклонилась зрителям, хотела поднять голову, но не смогла оторвать свою белокурую гриву, намертво приклеившуюся к полу.

Эмили искоса взглянула на Джастина и поняла, что сейчас для него не существует ничего, кроме девушек маори. Они кружились, изгибались, вертели бедрами, отбивали такт ногами, и в ритме танца закипала кровь. Пустая чаша выскользнула из ее руки. До смерти надоело торчать за кулисами и наблюдать за теми, кому благодарно аплодирует зал. Эмили встала и присоединилась к танцующим. Ей не пришлось имитировать их движения. Как только она прикрыла глаза и приподняла руками душные волосы, ее подхватил и понес общий ритм, девушка начала колебаться, как дивный цветок на высоком тонком стебле под порывами свежего ветра. Песня взмыла в небо, тело трепетало и рвалось вверх, появилось ощущение, будто выросли крылья, и Эмили летела над землей, не чувствуя под собой ног.

Зачарованные ритмичной мелодией, туземцы один за другим покидали свои места и присоединялись к танцу. Неподалеку прыгал, гримасничал Кавири. Перескакивала с ноги на ногу Дани, потряхивая гривой темных волос. Грациозно кружился Трини, и даже беззубый шаман раскачивался в такт, обнажив в улыбке десны.

На какое-то мгновение Эмили почувствовала, что одиночество отступило, она стала частью одной большой семьи; девушка повернулась и лицом к лицу столкнулась с Джастином. В толпе возбужденных веселых людей он выглядел очень одиноким, и на лице его лежал отпечаток грусти. Эмили замерла на месте. Джастин вежливо поклонился, выпрямился и откинул упавшие на лоб волосы. Да, где-нибудь на балу в Лондоне такому блестящему кавалеру не смогла бы отказать ни одна красавица.

— Вы позволите пригласить вас на танец, миледи?

Притихла ритмичная музыка туземцев, ее сменила плавная мелодия вальса, знакомая, полузабытая, звучавшая в мечтах.

— Сочту за честь, милорд.

Он обнял ее за талию и уверенно повел в танце, держа на расстоянии вытянутой руки; широкая теплая ладонь, лежавшая на голой коже, подсказывала, куда и как двигаться. Лица окружающих слились воедино, когда молодая пара закружилась вихрем, делая все большие круги и не замечая, что маори отступают, давая дорогу новому, невиданному доселе танцу белых.

Эмили всматривалась в дорогое лицо, невольно любуясь четкой линией крепкого подбородка и блеском кошачьих глаз. Этот танец не шел ни в какое сравнение с попытками вальсировать с Тэнси в тесной конуре на чердаке пансиона.

Сколько она себя помнит, Эмили всегда мечтала танцевать именно для него и ради него не раз мечтала о возможности исполнить главную партию. Допустим, Сесилия подвернет ногу и не сможет выступать, а тут неожиданно является таинственный опекун, усаживается в заднем ряду и восхищенно смотрит на сцену, где царит божественная Эмили. А когда она грациозно раскланивается, ее опекун — широкоплечий высокий мужчина, одетый по последней моде, — вскакивает и зал заполняет красивый его баритон: «Браво, браво, малышка!», а мисс Винтерс и ее воспитанницы глядят на него во все глаза и мучаются завистью.

Эмили часто заморгала, чтобы смахнуть набежавшие слезы, и тут же об этом пожалела, потому что теперь ясно увидела лицо Джастина. Нежность и страстное желание читались в его взгляде, и девушка поспешно зажмурилась. Кружилась голова, и ноздри щекотал теплый пряный запах его кожи. Куда-то исчез забитый людьми пляж. Казалось, они одни кружились в полутемном бальном зале под мелодичный перезвон хрустальных подвесок, свисавших с огромных канделябров.

Джастин крепко прижал девушку к себе, и она положила голову ему на грудь, почти ожидая ощутить щекой шелковистую ткань жилета, а не теплую кожу. Он нежно потерся щекой о темные пряди, и Эмили задрожала всем телом. Теперь они уже не кружились, а застыли на месте, чуть покачиваясь, не желая расстаться с магией вальса.

Когда растаял последний звук, в голове Эмили созрел исключительно простой, но дьявольски хитрый план мести. Если провести его в жизнь, от репутации Джастина не останется и следа. Тэнси не раз повторяла, что настоящего мужчину можно поставить на колени лишь одним путем.

Переход от музыки к полной тишине был слишком резким и действовал на нервы. Джастин хотел было приподнять голову девушки и взглянуть ей в глаза, но она вдруг вырвалась из его объятий и стремглав бросилась прочь, будто стремилась как можно быстрее убежать от него и от самой себя; впрочем, в глубине души Эмили прекрасно знала, что Джастин непременно за ней последует.

 

12

Веселье было в самом разгаре. Маори пели, танцевали и веселились от души, а Джастин стоял с окаменевшим лицом и тупо смотрел перед собой на то место, где только что была Эмили, будто ожидал, что она возникнет вновь из облачка дыма. Кровь огнем растекалась по жилам, приливая по собственной воле к паху, сердцу и голове. В ушах шумело, но это не имело никакого отношения к морскому прибою. Такой же шум возник в тот вечер, когда он увидел на пляже обнаженную девушку. Это было похоже на громовой раскат, прилив необузданного желания и одновременно грозное предупреждение. С тех пор шум не стихал, ни на секунду не покидал Джастина днем и сводил с ума по ночам.

Он бросился вперед, расталкивая толпу, и впервые в жизни не дослушал до конца любимых мелодий. Кто-то пытался его остановить, женская рука легла на плечо, но Джастин стряхнул ее на ходу и продолжал идти, ничего не видя перед собой, кроме тонкой девичьей фигурки, ускользавшей вдали и готовой вот-вот раствориться в ночной тьме.

Из-за редких облаков робко выглянула луна, озарив бледным светом пляж, и под ее лучами засверкали бриллиантами песчинки. Ноги несли его все быстрее, звуки праздничного веселья остались позади, но Эмили не сбавила темпа и по-прежнему оставалась легкой тенью, скользившей между пологими дюнами. У Джастина раздулись ноздри, он втянул воздух и готов был поклясться, что чует запах девушки, неповторимый и манящий аромат ванили.

Вскоре свет от факелов потускнел и превратился в розовое зарево за спиной, звуки песен и взрывы смеха перекрыл неумолчный гул морского прибоя. Джастин обогнул песчаный холм и замер, увидев невдалеке Эмили. Она стояла на том месте, где ее нашли в ту памятную ночь.

При воспоминании об этом у него перехватило дыхание. Девушка тогда представлялась неземным творением, чем-то крайне редким и экзотическим; дикая английская роза, выросшая в пустыне. А сейчас она стояла с высоко поднятой головой, будто бросая вызов, ветер трепал юбку и теребил темные волосы. Что делает ее столь прекрасной — гордость или ранимость? Она напоминала Еву, предлагающую Адаму запретное яблоко. Джастин приближался к ней, еще не зная, как себя вести.

— Ты мне не нравишься, — сказал он.

— Ты мне тоже.

С каждым шагом становилось все труднее вырывать ноги из песка, возникло ощущение, как если бы он шел на верную гибель.

— Я слишком стар для тебя.

— Мало сказать слишком.

Джастин был уже близко и мог дотронуться до девушки.

— У меня уже есть седые волосы.

Эмили протянула руку, намотала на палец длинный седой волос и вырвала с корнем.

— Теперь уже нет.

Джастин зарылся рукой в каштановые кудри, приподнял ее голову и наклонился, едва не касаясь полных губ.

— Я никогда не женюсь на тебе.

— А я никогда не выйду за тебя замуж, — ответила Эмили и обвила рукой его шею.

— Но ты меня получишь.

Девушка слегка вздрогнула, осознав смысл обещания. Джастин чуть коснулся ее губ, стараясь подавить волнение, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не дать волю чувствам. Он действовал медленно и осторожно, с мастерством искусителя, которое, казалось, давно позабыл. Сейчас хотелось одного — вызвать ответное желание, заставить Эмили трепетать от желания и вместе найти выход.

Она робко приоткрыла губы, уступая дразнящему напору, и больше не было сил сдерживаться. Помимо воли язык его ворвался в сладкую глубину ее рта. Эмили ответила, и Джастин глухо застонал. Он вкушал от сочной спелой ягоды, которая сама просилась в руки, и уже не мог остановиться, страстно желал познать ее всю, без остатка.

Эмили знала, чего хочет Джастин, ей становилось страшно и одновременно появлялось осознание собственной силы. Задыхаясь, будто ей не хватало воздуха, она с трудом оторвала губы от нового поцелуя. «Боже мой! Да что же я делаю? — стучало в голове. — Все складывается совсем не так, как я планировала. Ведь я-то намеревалась просто соблазнить мерзавца, надсмеяться над ним и швырнуть в лицо осколки его разбитого сердца. А что вышло? После первого же поцелуя обо всем забыла, из охотника превратилась в дичь».

Его губы жадно целовали румяную щеку с ямочкой, ласково прошлись по подбородку, нежно тронули ухо, и внутрь проник влажный язык. Из горла Эмили вырвался хриплый всхлип, она судорожно пыталась припомнить, за что так ненавидит Джастина. Прижавшись пылающим лбом к его шее, она прошептала:

— Ты всегда обращаешься со мной как с маленькой девочкой.

— Больше не буду, — пообещал Джастин, обнял девушку, и от прикосновения мозолистых ладоней к ее голой коже мурашки побежали по спине. — Ты настоящая женщина, достаточно взрослая, чтобы принять меня. — Джастин ласкал языком ее ухо, и Эмили перестала владеть собой.

Задрожали и подогнулись колени, девушка чуть не осела на песок, но Джастин подхватил ее и не позволил упасть. «Нет, нет, мы не ровня, мы не должны быть вместе», — сердце тревожно забилось, а юбка уже поехала вверх и между ног оказалось нечто горячее и упругое. Эмили жалобно застонала, вновь ощутив его жадные губы. Бежать было некуда, и не было спасения от жаркого объятия. Шершавая ладонь легко коснулась груди, палец обвел ее контуры, тронул сосок, прижал его, рука смяла тонкую ткань шарфа.

— Я не такой, как другие, Эм, и не причиню тебе боли, клянусь, — горячо шептал Джастин.

Как сказать ему, что он уже причинил ей невыносимую боль? Но сопротивляться бесполезно, и говорить что-то в эту минуту нет сил. Слишком большое удовольствие доставляет его рука, ласкающая грудь, щеки пылают, и некуда спрятаться от стыда. Еще секунда, и он все поймет, поймет, как страстно она желает его и не может ни в чем отказать.

— Все минувшие ночи я провел над нотной бумагой, пытался выплеснуть мою страсть в музыке, но в действительности мне нужна ты, и только ты, больше ничего на свете.

После его признания Эмили не могла больше сдерживаться, она прильнула губами к его груди и ощутила солоноватый вкус кожи. Джастин дрожал, как в лихорадке, не мог поверить, что сбываются его самые затаенные мечты и сон становится явью.

Он сжимал в объятиях почти нагое молодое тело, залитое лунным светом, и знал, что девушка сейчас в его власти, он может войти в нее и насладиться, они сольются воедино и вознесутся к небесам. Словно вернулась та незабываемая ночь, когда глазам его предстал чудный дар моря, позднее, казалось, навсегда утраченный. Теперь все изменилось, Джастин стал обладателем не морской нимфы, вынесенной волной на берег, а чудо-песни, переполнившей душу и сердце.

Джастин потянул узел, стягивавший шарф, и не успела Эмили возразить, как грудь обнажилась во всем ее великолепии. Девушка задрожала, как лист на ветру, Джастин прижал ее к своей груди и поспешил успокоить.

— Ты что? Испугалась?

— Все происходит слишком быстро, — призналась она, прильнув ухом к его груди, где молотом стучало сердце.

— Быстро, говоришь? — удивился Джастин. — Да я всю жизнь ждал этого момента.

— Я тоже… Если бы ты только знал… — всхлипнула в ответ Эмили.

Сейчас ей было безразлично, почему она так поступает: из чувства мести или просто потому, что окончательно сошла с ума. Эмили притянула голову Джастина и впилась в его губы. А он упал на колени перед ней, как жрец перед языческим алтарем, и осыпал девушку поцелуями, зарылся головой между ног. Эмили страстно застонала, выгнула спину, Джастин подхватил ее на руки и отнес в мягкую ложбину между дюнами, положил в сахарную постель. Под шум прибоя одна только мысль билась в голове: «Пусть эта ночь длится вечно».

Ни слова не говоря, Джастин сорвал и отбросил юбку, склонился над девушкой, зачарованный блеском ее очей. Сейчас она уже не казалась нимфой, а напоминала ангела, ее нагота пробуждала страстное желание, и одновременно в нем вспыхнула ревность: ведь до него другие могли обладать этим богатством. Джастина обуревали разноречивые эмоции, в голове шумело, как от крепкой выпивки, все плыло перед глазами.

— Джастин? — робко пролепетала Эмили.

— Что, дорогая?

— Ты уверен, что в тебе нет крови маори?

— Может, маори известно нечто непознанное белыми, — ответил он с лукавой улыбкой и расстегнул пуговицy на брюках. — Почему мы должны лишать себя плотских наслаждений?

Широкая спина заслонила свет луны, Джастин оказался наверху, он жадно целовал ее грудь, провел рукой по бедру и прикоснулся к заветному месту. Эмили знала, что этого нельзя позволять никому, она сдвинула ноги, но Джастин продолжал нежно ее ласкать, нега растеклась по телу, и девушка разбросала ноги.

Она рассчитывала с помощью своих женских чар поработить Джастина, а вышло как раз наоборот. Эмили оказалась слабой и бессильной перед мужскими чарами, она корчилась на песке и молила бога остановить время.

Никогда в жизни Джастин не испытывал такого чувства, даже в объятиях женщины, на которой хотел жениться; он сгорал от страсти, но понимал, что не имеет права зайти слишком далеко. Его палец вошел в глубь заветного места, и Эмили вскрикнула, палец вышел и вновь вошел, а девушка поморщилась и закусила губу. Джастин заколебался, не решаясь идти дальше, приподнялся и неожиданно спросил:

— Эмили?

— Да? — откликнулась она, распахнув глаза.

— Мне кажется, ты оговорила себя. Не такая уж ты негодница, какой пыталась представиться.

— Что за глупости! — возмущенно фыркнула Эмили. — Мне учителя все уши прожужжали, какая я дрянь.

— Попробуй описать, — со вздохом продолжал Джастин, — в какой позе тебя застали с сыном садовника, а потом обвинили в том, что ты скомпрометирована?

— Может, об этом поговорим позже?

«Господи! С огромным удовольствием! Но ведь потом будет слишком поздно, могу ли я это допустить?»

— Нет, давай все обсудим сейчас. Так о какой позе шла речь?

— Да ничего особенного, — раздраженно ответила Эмили. — Сын садовника валялся на земле в крови, а я стояла над ним с вилами в руках. Пришлось его наказать. Ему, видите ли, вздумалось совать язык мне в рот, а язык у него как червяк. Но ты не волнуйся, я его не убила, только поранила.

— Последний вопрос, дорогая, — стоял на своем Джастин, хотя ему нелегко давалось каждое новое слово. — Как давно ты не знала мужчину?

— Восемнадцать лет, — засмущалась Эмили, зарделась и захлопала пушистыми ресницами.

Джастин крякнул, откатился в сторону и уставился в небо. Звезды насмешливо подмигивали, и он не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться.

— А ты хоть знаешь, как мужчина доказывает свою любовь женщине? — спросил Джастин, тщательно подбирая слова.

— Конечно, знаю, — с негодованием запротестовала Эмили, присела на корточки и спрятала пылающее лицо между колен. — Мужчина засовывает свой…

Джастин поспешил прикрыть ей рот ладонью. Не хватало только выслушать лекцию подобного рода из уст ребенка! Эмили, чувствовалось, обиженно надула губки, а глаза подозрительно заблестели и вот-вот наполнятся слезами. Как объяснить чудачке, что ее робкое признание доставило ему несравненное удовольствие?

Значит, он мог стать первым мужчиной в ее жизни! При этой мысли ему представились полузабытые образы прошлого: зеленые холмы и аккуратно подстриженные деревья, яркий весенний день, бегущие по ровной дороге кареты, убранные цветами, чистый воздух напоен мелодичным перезвоном церковных колоколов, рядом Эмили в длинном белом шелковом платье с фатой, и слезы счастья стоят в ее глазах, прикрытых легкой вуалью.

Нельзя терять надежду, надо верить в будущее. Джастин погладил Эмили по щеке. «Наконец-то судьба щедро меня одарила, — подумал он, — и отныне жизнь пойдет по-новому. Рядом — чистое, невинное создание, и главное сейчас ничего не испортить, не замарать».

— В чем дело, Джастин? Ты меня не хочешь? — жалобно спросила Эмили, и слезы заструились по его пальцам.

Джастин отдернул руку. Что можно ей ответить? Если дать себе сейчас волю, потом не будет сил расстаться. Он пытался увести мысли в сторону, сосредоточиться на чем-то ином, вспомнить пятую симфонию Бетховена, фуги Баха или, на худой конец, похоронный марш Шопена, но в голове звучала другая мелодия, и этой песней была Эмили.

А она тупо смотрела в его спину и мучительно пыталась найти ответ на собственный вопрос: «Ты меня не хочешь?» Молчание становилось тягостным, и сам собой напрашивался ответ: «Нет, не хочет. Я не нужна ему. Я вообще никому не нужна». Выходит, Дорин права была, утверждая это. Но сейчас еще хуже, чем прежде. Ночная мгла не укрывает темным покрывалом, а висит над головой грозной тучей, и звезды напоминают льдинки. Одиночество тошнотой подступило к горлу.

Эмили смахнула слезы кулачком и затараторила, стараясь подавить боль вспышкой гнева:

— Можешь не оправдываться и ничего не объяснять. Одна моя подруга говорила, что многим мужчинам девственницы не нравятся, с ними неинтересно. Девственницы неловкие, они предсказуемы и начинают плакать в самый неподходящий момент. — Смахнув горючую слезу, она закончила: — Как вот я сейчас, к примеру.

В ее голосе звучала такая горькая обида, что Джастин растерялся. Ну как ей все объяснить? При чем здесь опыт и умение? Можно ли назвать неловкой тигрицу или предсказуемым — шторм на море? Джастин молча наблюдал за действиями Эмили. Она встала, разыскала юбку и повернулась к нему:

— Будем считать, что ничего не было. Хорошо? Если хочешь, могу прислать твою драгоценную Рангимэри. Уж ей-то опыта не занимать. Небось набралась у всемогущего Пакехи, его все бабы обожают за высокую потенцию.

Девушка отступила в темноту, даже не пытаясь прикрыть юбкой обнаженное тело, посеребренное луной. Джастин на миг представил, как нагая Эмили врывается на пиршество маори и во всеуслышание объявляет ничего не подозревающей Рангимэри, что Пакеха жаждет любовных утех и ждет ее в дюнах. Он стал медленно подниматься, но Эмили выставила перед грудью руку, как бы пытаясь защититься.

— Не затрудняйся, не вставай. Меня не нужно провожать. Ни для кого не хочу быть обузой, особенно для тебя.

Она развернулась, но прежде чем успела сделать первый шаг, Джастин рванулся к ней, схватил за ноги и повалил на песок. Она оказала отчаянное сопротивление, царапалась, кусалась и ругалась, сыпала отборными проклятиями, которые могли бы вогнать в краску даже видавшего виды Николаса. Наконец удалось прижать ее руки к земле и немного утихомирить. Джастин навалился сверху, нежно поцеловал по очереди глаза, щеки и уголок рта, вздохнул и тихо признался:

— Ангел мой, никого и ничего не желаю, кроме тебя. Неужели ты этого не понимаешь?

В ответ прозвучал надрывный всхлип. Джастин взял руку девушки и потянул вниз. Эмили сопротивлялась как могла, но силы были явно не равными.

— Вот сюда, — командовал Джастин. — Положи руку сюда. Неужели не чувствуешь? Неужели сама не понимаешь, как я хочу тебя?

Бушевавший в ее глазах злой огонек погас, и на смену пришло удивление.

— Вот это да! — восхищенно воскликнула Эмили, ощупывая внушительную упругость. Джастина продрала дрожь.

— Вот это да! — повторила Эмили. Кажется, впервые она просто не находила больше слов.

Будто легким весенним дождем омыло Джастина. До чего же она невинна! Он восторженно поцеловал усыпанный веснушками нос и сказал:

— Не скрою, дорогая, что это самый приятный комплимент, который мне случалось слышать из женских уст.

— От женщины, не спорю, но не от ребенка, — уточнила Эмили, продолжая чего ласкать бесхитростно и нежно, в ее темных глазах читался немой вопрос.

— Ты еще не женщина, — улыбнулся Джастин и попытался согнать поцелуем тучки, омрачавшие чистое девичье лицо. — Ты богиня.

Джастин впился в пухлые губы, взял руку Эмили, поцеловал каждый пальчик и напоследок ладонь. Глядя ей прямо в глаза, попросил:

— Не откажи в небольшом подарке, моя богиня.

— Проси что хочешь, — прошептала Эмили.

Конечно, можно поймать ее на слове, а там будь что будет, но так дело не пойдет, нужно держаться до конца.

— Время. Дай мне время, пожалуйста.

— Время? — непонимающе повторила Эмили. В голове у нее все смешалось. Время? Сколько еще нужно времени, чтобы Джастин ее полюбил? Десять лет? Целую жизнь? Он и так забрал семь лет ее жизни. Она провела эти годы за крышкой отцовских часов. Все это время часы тикали у его сердца, отсчитывая минуту за минутой. На миниатюрном портрете время остановилось.

— Мне требуется время, чтобы организовать свою жизнь, — пояснил Джастин. — Слишком долго я пытался убежать от своего прошлого, забыл о настоящем и будущем.

«Смешно, — подумала Эмили, прикрыв глаза, чтобы не выдать себя. — А что, если сказать ему: бежать никуда больше не надо, твое прошлое лежит под тобой, нагое и дрожащее?»

— А что будет, когда ты сумеешь организовать свою жизнь? — спросила Эмили и открыла глаза, моля небо, чтобы Джастин ничего не смог прочитать в ее взгляде.

— Ты узнаешь первой, клянусь.

Он снова поцеловал ее, а она обняла его за шею, притянула к себе с такой страстью, будто они виделись в последний раз, и Джастин глухо застонал, перевернулся на спину, увлекая девушку за собой.

— Для человека, которому я не нравлюсь, вы слишком добры, — с улыбкой сказала Эмили.

— Я действительно говорил, что ты мне не нравишься, но это отнюдь не означает, что я тебя не люблю, — ответил Джастин, и в его тоне не было даже тени насмешки.

Джастин не мог заснуть, но на этот раз не терзался и не проклинал судьбу, замучившую бессонницей, которую сменяли ночные кошмары. Сейчас не спалось по иной причине, душа его пела, словно перед ним наконец распахнулась дверь, а за ней открылся залитый ярким солнечным светом мир новых планов и возможностей. Джастин наблюдал за тем, как наступающий рассвет разгоняет темноту и постепенно розовеет восток. А перед глазами простиралось безбрежное бирюзовое море без единой морщинки на гладкой поверхности воды, и можно смотреться туда как в зеркало.

Джастин крепче обнял спавшую рядом Эмили, наслаждаясь прикосновением шелковистой кожи. С полуоткрытым во сне ртом девушка выглядела совсем юной, и становилось неловко за себя и свою жгучую страсть. Как ни старался он, подавить желание не удалось, и Джастин тихо выругался. Скоро, очень скоро можно будет позволить себе просыпаться, держа в объятиях Эмили… черт, на полу! Как это на полу? Видно, придется соорудить кровать. Нет, не просто кровать! Нужно построить новый дом, в котором будет вторая комната для Пенфелда, отгороженная плотной стеной от кровати. Да, конечно, потребуется еще одна комната, залитая солнечным светом, где будут разбросаны детские игрушки и, естественно, куклы.

При этой мысли Джастин невольно усмехнулся. Интересно, как прореагирует Эмили, когда узнает, что их совместная жизнь начнется с дочери? Она не раз твердила, что терпеть не может детей, но достаточно понаблюдать, с каким обожанием смотрят на нее Кавири и Дани, чтобы понять: на самом деле Эмили очень любит детей, просто относится она к ним серьезно, как к взрослым, а не куклам.

Джастин с любовью окинул взглядом дорогие черты девичьего лица и подумал, что за столь короткое время многому научился у проказницы. Она бурей ворвалась в его жизнь, не страшилась трудностей и решительно преодолевала встававшие на ее пути препятствия. Значит, во всем нужно следовать ее примеру.

Хватит скрываться, засовывать голову в песок, бежать от реальной жизни. Отныне, твердо решил Джастин, он не будет прятаться от своей семьи и наследства, возьмет на себя полную ответственность за девочку, поджидающую опекуна в пансионе в Англии. «Как только вернусь в дом, тотчас сяду за стол и напишу письмо отцу: попрошу его позаботиться о Клэр Скарборо до того дня, когда я смогу забрать ее из пансиона. Правда, придется слукавить. Отец не поймет меня, если сказать, что забота о девочке продиктована обещанием, которое я дал умирающему другу. Ладно, напишу, что это мой внебрачный ребенок».

Эмили во сне причмокнула и потянулась губами к груди Джастина. Если у него еще оставались какие-то сомнения относительно планов будущей жизни, они развеялись от прикосновения пухлых девичьих губ. На сердце стало легко и спокойно, пропало чувство вины или сожаления; близость чистой и невинной девушки словно бы принесла всепрощение, теперь можно было забыть о всех прошлых грехах и прегрешениях.

Но как только Эмили заворочалась и сладко потянулась, Джастина вновь одолели греховные мысли. Если здраво рассудить, даже самый благородный джентльмен может позволить себе кое-какие вольности с девушкой, на которой намерен жениться.

Эмили боялась открыть глаза, чтобы не спугнуть руку, нежно ее поглаживавшую, как кошку. Она еще не окончательно проснулась, витала в сновидениях, но на душе было радостно. Ее кожу ласкали без всякой задней мысли, ничего не ожидая в ответ и не требуя, просто нежно гладили, будто касались кончиками легких перьев. Хотелось глубоко вздохнуть, но не получалось.

Джастин не садился за фортепьяно уже много лет, но на теле Эмили играл мастерски, его длинные тонкие пальцы довели девушку до экстаза, а когда она готова была закричать от наслаждения, вмешались его губы. Эмили медленно открыла глаза и увидела склонившегося над ней Джастина, на его губах играла улыбка, нежная и горделивая.

— Что это было? — спросила девушка, задыхаясь.

— Ураган? Землетрясение? — предложил он на выбор.

— А можно? — не скрывая удивления, поинтересовалась Эмили.

— Не уверен, но абсолютно точно, что это аморально. Боюсь, я бесстыдно позволил себе некоторую вольность.

— Ты хочешь сказать, что теперь я уже не девственница?

— Когда ты лишишься невинности, в этом не будет никаких сомнений, — пообещал Джастин и нежно поцеловал любимую.

С явной неохотой распрощались они с райским уголком среди песчаных дюн. Джастин отправился на поиски цветастого шарфа, а Эмили пришлось ждать его возвращения, прикрыв руками обнаженную грудь. Легкий ветерок трепал темные кудри. Подставив лицо утреннему бризу, девушка раздумывала над событиями минувшей ночи.

Без сомнения, она переоценила свои силы, посчитала, что сможет овладеть душой Джастина, оставаясь безучастной, а получилось, что сама утратила душевный покой, и, видимо, навсегда.

Вскоре Джастин вернулся, крутя на пальце шарф, как белый флаг, а потом настоял на праве самому повязать шарф поверх ее груди, зашел сзади, чуть прижался, потерся подбородком о ее шею, и Эмили невольно вздрогнула, ощутив теперь уже знакомую упругость под брюками.

— По утрам у тебя всегда так? — спросила она.

— Только так, и не иначе, — заверил Джастин, лаская ее грудь под тонким шарфом. — К тебе это не имеет никакого отношения.

— Лжец, — прошептала девушка, двигая бедрами.

— Изволите дразниться? — пробормотал Джастин и ласково укусил ее за мочку уха. — Ну, пора домой.

Они пошли вдоль пляжа по сверкающему под лучами солнца песку, взявшись за руки и весело переговариваясь. В голубизне неба парила белая чайка, и волны шипя накатывались на берег.

— Пока ты спала, мне в голову пришла интересная мысль. Я решил построить новый дом, — сказал Джастин как бы мимоходом. — Только на этот раз не тростниковую хибару, а настоящий дом с полированными деревянными полами и огромными окнами, чтобы везде было солнце. В моем доме будет уютно и светло, не хочу жить в полумраке, как в детские годы.

Он ожидал, что Эмили как-то прореагирует на его слова, но она промолчала и так сильно сжала его руку, что стало больно пальцам. «Наверное, ей чуточку стыдно, — подумал Джастин и внутренне усмехнулся. Застенчивость и чувство стыда не вязались с привычным образом девушки. — Ну, ничего, это пройдет, надо будет помочь ей. Нет, естественно, клятвы своей я не нарушу, ей незачем опасаться, что она лишится невинности, но никто не мешает обучить невесту до свадьбы, чтобы она точно представляла, что ждет ее в замужестве. Придется, правда, ожидать ответа от отца, на это могут уйти недели… Ну да ладно…»

За поворотом показался отрезок пляжа у хижины. Эмили опять сильно сжала его руку до хруста в суставах.

— Осторожно, дорогая, — поморщился от боли Джастин. — Пальцы мне могут еще пригодиться. Глядишь, еще сяду за фортепьяно или… — Он наклонился, чтобы шепнуть ей на ухо, но уголком глаза поймал странное зрелище, запнулся и умолк.

Возле берега покачивался на легкой зыби громадный пароход, принадлежавший судоходной компании Уинтропа, о чем свидетельствовала размашистая надпись на его корме.

 

13

На фоне кристально чистого неба несуразный и грязный пароход, низко сидевший в воде, выглядел уродливой жабой. Хотя он стоял на якоре, из трубы время от времени вырывались зловонные клубы черного дыма, как будто внутри железной громадины тяжело дышал огнедышащий дракон.

Джастин сжал руку Эмили столь же сильно, как раньше делала это она, и ей стало не по себе. Она оглядела пустынный пляж. Маори укрылись в селении, завидев странное судно, и от праздничного веселья остались только ракушки от морских моллюсков да следы сажи на песке.

— Черт побери! — негромко выругался Джастин. — Мне следовало быть здесь и успокоить туземцев, объяснить, что им ничего не грозит.

Невдалеке виднелась шлюпка, вытащенная носом на берег, а возле нее лениво перебрасывались словами два матроса, покуривая трубки. У края воды в песок зарылся ножками раскладной столик, покрытый белоснежной скатертью и уставленный сверкающей на солнце посудой из тонкого фарфора, а вокруг черными воронами расположились трое мужчин. Посреди стола гордо возвышался любимый заварочный чайник Пенфелда, из перевернутого носика которого шел легкий пар. Эта сцена настолько не вписывалась в девственно чистый пейзаж, что Эмили громко рассмеялась бы, если бы удалось проглотить застрявший в горле комок.

При виде своего господина и сопровождающей его девушки слуга вскочил и смущенно зарделся, как если бы его застали в неподходящий момент с приспущенными штанами в публичном доме. Вслед за Пенфелдом неспешно поднялся толстяк в шелковом цилиндре, а его компаньон остался сидеть, не желая, видимо, отрываться от завтрака.

— Доброе утро, — поздоровался сидевший за столом, что-то поддевая серебряной вилкой. — Копченой рыбы не желаете?

— Нет, спасибо, — ответил Джастин. — Чем могу служить, джентльмены?

— Мы очень рассчитываем на вашу помощь, — пробасил толстяк и представился: — Тадеус Гудстокинг к вашим услугам.

С явной неохотой Джастин выпустил ладонь Эмили и обменялся рукопожатием с толстяком, который долго и прочувственно жал его руку. Эмили подметила, что Джастин не назвался и явно не был рад видеть гостей. Плотно сжав губы, он недобро посматривал на пришельцев.

— А меня зовут Бентли Чалмерс, — представился сидевший за столом, промокнув салфеткой нафабренные усы. — Ваш слуга был столь любезен, что предложил нам чашку чаю к завтраку.

Пенфелд украдкой сделал пару шагов в сторону своего господина, словно спешил поскорее выйти из вражеского лагеря. Впрочем, осудить его было бы трудно, понятно, что он сдался, привлеченный сиянием фарфора и запахом копченой рыбы, а также заманчивой перспективой узнать последние лондонские сплетни.

Незнакомцам было явно душно и жарко в жилетах из плотной ткани. Худой по крайней мере догадался снять сюртук из толстого сукна и повесить его на спинку стула, а на господина Гудстокинга было просто жалко смотреть. Густые бакенбарды намокли от стекавшего со лба пота, а жесткий крахмальный воротничок больно врезался в тяжелый подбородок.

— Простите за невольное вторжение, — сказал толстяк. — Нам крайне неловко отрывать вас от прелестей здешней природы. — Его свиные глазки вспыхнули огнем при виде Эмили, и жалость к нему улетучилась.

Только сейчас девушка поняла, как ужасно выглядит в глазах посторонних. Спутанные волосы, босые, перепачканные в песке ноги, едва одета, загорела дочерна да еще эти несносные веснушки! Истинный английский джентльмен может принять ее за шлюху. Вначале появилось желание спрятаться за спину Джастина, но Эмили сразу передумала. Ей не раз прежде доводилось выслушивать колкие замечания и нелепые упреки от людей, облаченных в строгие черные костюмы.

Немой обмен взглядами не прошел мимо внимания Джастина, он выступил вперед, заслонив собой Эмили, и заговорил ледяным тоном, с чувством собственного достоинства, цедя сквозь зубы:

— Не думаю, что вы проделали долгий путь из Англии лишь ради чашки хорошего чая.

Гудстокинг трусливо отступил под холодным взглядом Джастина, и на выручку поспешил его спутник. Чалмерс встал из-за стола и взял в руки кожаную сумочку, лежавшую рядом с тарелкой. Он игнорировал Эмили, как если бы ее вообще здесь не было, чем вызвал у девушки еще большую обиду, чем откровенно пялившийся на нее потный толстяк.

— Абсолютно верно, — подтвердил Чалмерс. — Разумеется, мы прибыли сюда не ради чашки чаю. Мы находимся здесь по поручению герцогини Уинтропской и ищем человека, который называет себя Джастином Коннором.

Джастин ответил не сразу, и Эмили ощутила, как гулко забилось ее сердце и зашумело в ушах.

— Человек, которого вы ищете, перед вами, — сказал Джастин с подчеркнутым акцентом уроженца Новой Зеландии.

Гудстокинг пробежал глазами от потертых брюк с дырами на коленях до босых ног Джастина, прокашлялся и обменялся долгим взглядом со своим спутником. Тот снял цилиндр и, склонившись в почтительном поклоне, вручил Джастину кожаную сумочку со словами:

— Прошу, ваша светлость.

Пенфелд всплеснул руками, а Эмили, сама того не сознавая, сделала шаг назад. Джастин молча разглядывал сумочку. Все стало ясно без лишних слов. Не зря Чалмерс величал его «вашей светлостью». Значит, отец умер и блудный сын отныне носит титул герцога Уинтропского.

Джастин провел ладонью по тисненой коже. Приличествовало бы выказать горе, но в душе была пустота. С Дэвидом Скарборо они пробыли вместе всего шесть месяцев, но его можно назвать отцом с большим основанием, чем отца родного. Остается сожалеть лишь о том, что все эти годы отец и сын жили врозь, отказывались понять друг друга и что зря теряли время, проведенное вместе, под одной крышей.

— Вы найдете внутри письмо от матери, — сказал Чалмерс, махнув рукой в сторону сумочки. — Она просит вас как можно скорее вернуться в Лондон и вступить в права наследства. Ваша мать нуждается в поддержке.

Последние слова затянули петлю на шее Джастина, и на какой-то миг стало трудно дышать. Теперь он владеет грязным пароходом, стоящим неподалеку на якоре, целым флотом парусных судов и других пароходов, бороздящих моря по всему миру от пролива Ла-Манш до Берингова пролива.

«Нет, — думал Джастин, — голыми руками меня теперь не возьмешь. Времена изменились, уже нет ни беспомощного ребенка, ни молодого бунтовщика, с мнением которого никто не хотел считаться. Теперь я сам себе хозяин, и все вокруг обязаны повиноваться. Никто не посмеет помешать, если мне вздумается вернуться в Новую Зеландию и управлять своей империей из жилища на солнечных берегах Северного острова. Выполнять скучные деловые операции можно поручить наемным специалистам, а я стану распоряжаться состоянием и новой властью по своему разумению».

Джастин хлопнул сумочкой по ладони, и на душе повеселело. Сейчас он держал в руке не смертный приговор, а счастливый лотерейный билет, открывавший широкие возможности. Теперь можно отдать долги своей семье, позаботиться о дочери Дэвида, но главное, ничто не могло омрачить будущую совместную жизнь с Эмили.

Тем временем Чалмерс продолжал:

— Найти вас было нелегко, и поиски наверняка заняли бы значительно больше времени, но, к счастью, нам повстречался детектив, которого наняла мисс Амелия Винтерс, и он подсказал ваш адрес.

Джастин его не слушал. Мыслями он был далеко, в Лондоне, перед ним сидела дочь Дэвида Скарборо, и следовало найти нужные слова, чтобы рассказать девочке, как погиб ее отец. Задача не из простых, но рядом Эмили, и решение найдется. Сразу возникло желание поделиться своими планами с любимой. Джастин повернулся и обнаружил, что Эмили исчезла.

 

14

Эмили положила сверху на стопку книг тетрадь в голубом переплете и обвязала все вместе полоской из кожи. Девушка не задумывалась над тем, что нужно делать, а просто делала свое дело: подбирала нужные вещи, аккуратно складывала их и упаковывала. Нужно было занять руки, чтобы успокоить душу и сердце. Эмили туго свернула две постели и принялась упаковывать остатки чайного сервиза, которым так дорожил Пенфелд, заворачивая каждый предмет в кусок мягкой фланели. И так постепенно добралась до коробки, в которой покоились часы отца. Рука дрогнула. Стоп! Это подождет. Теперь уже нет надобности отправлять посылку мисс Винтерс. Джастин вскоре поймет, что все золото в мире не способно помочь ему купить Клэр Скарборо.

Девушка прошлепала босыми ногами к столу и достала из ящика записи музыкальных творений Джастина. Вместе с ними показался документ, ранее попадавшийся ей на глаза, но тогда отброшенный в сторону. Эмили утратила всякий интерес к официальным бумагам и таинственным картам. Золотой прииск ушел в небытие, как и мечты отца.

На дне потайного ящика лежала связка писем, адресованных Клэр. Они так и не были отправлены, но Джастин почему-то хранил их. Автору скорее всего письма больше не понадобятся, зато ей останется память о нем, так что упаковывать их с другими вещами не надо.

От двери пролегла тень Джастина, и Эмили поспешно сунула письма за пояс юбки. Не поворачивая головы, холодно сказала:

— Боюсь, ты не сможешь забрать все книги, иначе под их тяжестью затонет шлюпка, а то и возникнет угроза для парохода.

— Ничего не понимаю. Чем ты здесь занимаешься? — удивился Джастин.

— Пакую вещи, — небрежно бросила Эмили, укладывая сахарницу в плетеную корзину, и сразу же взялась за скатерть. Она боялась остановиться и взглянуть на Джастина.

Цокот когтей по земляному полу выдал присутствие Пышки. Гаттерия воспользовалась открытой дверью, чтобы проникнуть без приглашения в комнату. Эмили взяла в руки чашку.

— Ящерицу, думаю, лучше оставить здесь, — сказала она. — Сам посуди, как на тебя посмотрят, если ты выведешь Пышку на прогулку на поводке в Кенсингтон-Гарденс. На мой взгляд, лучше купить обычного английского бульдога.

За спиной послышались шаги, Джастин приблизился почти вплотную — чашка выпала из рук Эмили, ударилась о край стола и разлетелась на мелкие кусочки.

— Ты поедешь со мной, Эмили.

— Нет, не поеду, — возразила она чуть ли не шепотом.

— Это еще почему? — потребовал ответа Джастин, схватил девушку за руку и развернул лицом к себе.

— Я не могу вернуться с тобой в Англию, — стояла на своем Эмили, низко опустив голову. Больше всего она боялась увидеть в его глазах отражение собственной боли.

Наступила длительная пауза. Джастин лихорадочно обдумывал слова Эмили, и, казалось, в мертвой тишине можно было услышать шелест мыслей, проносившихся в его голове.

— Если ты не в ладах с законом, — сказал он наконец, — я смогу тебе помочь. Теперь я стал достаточно влиятельным человеком, и при необходимости можно нанять лучших адвокатов.

— В таком случае придется потратиться и на судей, — с вымученной улыбкой добавила Эмили.

— О чем ты говоришь? Пытаешься копировать юмор висельника? — укорил ее Джастин.

Эмили вскинула голову, посмотрела ему в глаза, постаралась сдержать дрожь в голосе и отчеканила:

— Если ты твердо решил взять меня с собой, тебе придется связать меня и силой доставить на борт.

Джастина подмывало именно так и поступить, но решиться он не мог. Перед глазами стояла не бледная девушка, застывшая в напряженном ожидании своей участи, а витал образ веселой и беззаботной Эмили, несущейся по берегу моря в сопровождении стайки детей; волосы развеваются на ветру, лицо, усыпанное веснушками, обращено к солнцу. Вслед за тем вставало чудное видение танцующей богини, глаза закрыты, колышется и извивается юбка, пляшут тени в свете факелов. При всем желании невозможно представить эту девушку замороженной в Лондоне, где под тяжестью серого небосвода, сдобренного сажей, никнут плечи и на смену свежему румянцу приходит мертвенная бледность.

Острая боль пронзила сердце. Мысль о возможности расстаться с Эмили причиняла больше страданий, чем известие о смерти отца. Но приходилось признать ее правоту. «Ей нечего делать в Лондоне, они несовместимы, что в равной мере относится и ко мне. Место Эмили здесь, она будет по-прежнему купаться и загорать, обласканная сладкими песнями и любовью маори. Глядя на нее, можно подумать, что имеешь дело с крепким орешком, но на самом деле это дикий хрупкий цветок, и, если его пересадить на другую почву, он завянет и погибнет».

Джастин принялся нервно мерить шагами комнату, время от времени почесывая в затылке, будто надеялся найти там решение. Если бы не дочь Дэвида, он бы наверняка остался, но не мог же он, отягощенный прошлым и необходимостью платить по старым долгам, позволить себе предложить Эмили руку и сердце!

— Нет, нужно ехать, у меня нет выбора, — решился Джастин.

— Знаю.

«Почему она не плачет? Почему не бросается передо мной на колени и не молит остаться? Слишком гордая, и от этого можно сойти с ума. Да и я тоже хорош Доведи я вчера дело до конца, и мы теперь были бы неразрывно связаны. Какое счастье было бы вернуться и увидеть Эмили, барахтающуюся в волнах, и осознавать, что вскоре она подарит мне ребенка!»

— Меня не будет скорее всего несколько месяцев, но во время моего отсутствия о тебе позаботится Пенфелд. Я оставляю его здесь.

— Нет-нет, ни в коем случае. Пенфелд не переживет этого. Он никогда тебе не простит, если его лишить возможности пройтись по магазинам на Оксфорд-стрит. Если хочешь, скажи Трини, чтобы он время от времени ко мне заглядывал, но в принципе мне никого не надо, я сама о себе могу позаботиться.

— И это я слышу от девушки, выпавшей за борт посреди Тасманова моря, — усмехнулся в ответ Джастин.

— Развязался шнурок на ботинке, я побежала, случайно наступила… и вот…

— Боже, ну что мне с тобой делать, Эм? — рассмеялся Джастин. — И каково мне будет без тебя? — грустно добавил он и попытался обнять девушку, но она отпрянула, и в глазах ее блеснули слезы.

— Пожалуйста, не надо. Не выношу долгих прощаний.

Не сказав больше ни слова, Эмили ринулась вон из хижины и скрылась в лесу, прежде чем удалось ее остановить. Джастин разглядывал аккуратно сложенные стопки книг и с тоской размышлял о том, как одним небрежным движением девчонка смогла разбить его сердце.

На вершине холма маячила одинокая девичья фигура. Эмили смотрела в морскую даль, рассеянно поглаживая шероховатый деревянный крест на могиле отца. Лучи солнца пригрели лицо, и девушка закрыла глаза. Легкий ветер теребил волосы, нежно касаясь тонкими чуткими пальцами, а в голове звучала дивная мелодия, которую не дано услышать больше никому. Песня была удивительно красивой, но на душе становилось тяжко, и, когда Эмили открыла глаза, она почувствовала себя жалкой, никому не нужной, как высохший букет цветов у основания креста.

Эмили поджидала Джастина, уверенная, что он обязательно придет до отъезда к могиле погибшего друга. Она ранее видела его внизу на берегу, где он прощался с туземцами, пожимал обожженные солнцем сильные руки, обнимал Трини, а напоследок посадил на плечо Дани и понесся в туче брызг вдоль пляжа.

Пароход компании Уинтропа темнел жирной кляксой на бирюзовой глади моря. Джастин не издал ни звука, но Эмили знала, что он стоит за ее спиной.

— Ненавижу пароходы, они всегда кого-то увозят, — сказала девушка, не оборачиваясь.

— Они же и привозят, — возразил Джастин.

Верно, хотел успокоить, подбодрить, но в теплом воздухе будто повеяло холодом, Эмили зябко передернула плечами, повернулась к Джастину и чуть не ахнула. До сих пор ей случалось видеть его только голым по пояс в потертых, затрапезных брюках с дырами на коленях, теперь же, в новом наряде, он казался куда более привлекательным. Без сюртука, в отлично сшитом жилете и белоснежной, хорошо выглаженной рубашке, свободно сидевшей на широких плечах, Джастин был неотразим. Эмили пожирала его глазами, даже во рту у нее пересохло от внезапно вспыхнувшего желания.

По-видимому, именно так был одет преисполненный радужных надежд молодой искатель приключений, когда прибыл сюда, в Новую Зеландию, где рассчитывал найти свое счастье. С тех пор минул не один год и многое изменилось. Эмили не променяла бы ни единого волоска с его поседевших висков за возможность вернуть того, прежнего Джастина. От прошлого унаследована лишь стройная фигура, которой как нельзя лучше подходит этот элегантный наряд. На столь блистательном фоне Эмили стало мучительно стыдно за собственную более чем скромную одежду, она потупила глаза и принялась ковырять носком в песке.

— Впервые вижу тебя обутым, — почти неслышно пролепетала девушка.

— Признаться, они отчаянно жмут, — улыбнулся в ответ Джастин, грустно взглянув на ботинки, начищенные до зеркального блеска.

Эмили хотела было рассмеяться, но, к ее ужасу, из горла вырвался сдавленный стон. Джастин притянул ее к своей груди, девушка обняла его и прижалась всем телом, как обиженное дитя в поисках защиты. Он держал ее крепко, словно и в мыслях не было расставаться, терся подбородком о ее щеку, целовал в нос и старательно слизывал соленые слезинки.

— Обязательно приеду за тобой, клянусь, — глухо проговорил Джастин, зарывшись лицом в непокорные кудри.

Под его руками подрагивали хрупкие плечи, по спине барабанили легкие кулачки, сжимаясь и разжимаясь, во всей позе девушки было столько отчаяния, что Джастину передалось ее горе, и он внезапно понял, что происходит. Эмили была без ума от горя, потому что не верила ни единому его слову.

Значит, она не доверяет ему? Эта мысль больно его ранила.

Пересилив себя, Джастин высвободился и достал из кармана небольшую коробочку.

— Прости, у меня нет кольца, но я хочу подарить тебе это, — сказал он, дрогнувшей рукой сбросил крышку в песок и вынул сверкающую золотую цепь.

С цепочки свисали золотые часы, бросавшие солнечные блики на заплаканное лицо Эмили. Затаив дыхание, она следила за тем, как Джастин надевает ей цепочку через голову и часы повисают на груди, сверкая на загорелой коже.

Джастин сжал ладонями щеки девушки и крепко поцеловал на прощание, а потом, спотыкаясь, в спешке сбежал вниз — хотел уйти как можно скорее, опасаясь, что решимость ему изменит и он вернется.

— Джастин Коннор!

Окрик за спиной вынудил его остановиться. Джастин повернулся, прикрыл глаза ладонью от солнца и посмотрел на вершину холма. Эмили возбужденно размахивала руками и кричала:

— Докажи им, что из тебя, черт побери, выйдет лучший герцог, которого когда-либо знала Англия! Лучше принца Альберта и даже лучше герцога Веллингтона. И передай этой свинье, господину Тадеусу Гудстокингу, что он не достоин лизать твои сапоги.

Говорить ничего не пришлось. Толстяк поджидал новоиспеченного герцога возле шлюпки и сам все слышал. Джастин послал Эмили воздушный поцелуй.

— Не забудь купить Пенфелду новый чайный сервиз! — кричала Эмили. — Непременно фирмы «Веджвуд», с цветочками!

На пляже сгрудилась толпа туземцев, провожавших Джастина в полном молчании. Матросы оттолкнулись от берега длинными веслами, и шлюпка заколыхалась на волнах. Пенфелд устроился на носу, вцепившись в борта так, что побелели костяшки пальцев. Джастин старался не смотреть в его сторону. Он боялся, что если у слуги дрогнет подбородок, то он не сможет сдержаться, бросится за борт и поплывет назад к Эмили, даже если к тому моменту они окажутся на полпути к Англии.

— Не забудь про английского бульдога! — напутствовала его Эмили. — Обязательно купи ему ошейник с шипами и держи подальше от пуделей. Ты же знаешь, это не настоящие собаки, а просто мохнатые крысы, случка недопустима… — Голос охрип и сорвался.

Весла мерно опускались и поднимались, берег отходил все дальше, и в этот момент возникла чудесная мелодия. Джастин не обманул тогда Эмили. Маори все делали с песней и песней прощались.

Джастин поймал на себе холодный взгляд Чалмерса, но даже не моргнул. Он не спускал глаз с тонкой фигуры на вершине холма, уходящего все дальше, и не вытирал слез. Свежий ветер высушил лицо.

Лишь с наступлением сумерек Эмили спустилась с холма. Саднило горло, налились свинцом руки и ноги, а в душе было пусто. В последний раз она полила слезами могилу отца, но ушли они в песок и будто их никогда не было. За поясом юбки шуршала бумага. Девушка читала и перечитывала письма, адресованные Клэр Скарборо. Строчки дышали теплотой, умом и шармом, как и следовало ожидать от автора. Джастин подбирал простые слова, чтобы рассказать о том, как он провел день, описывал прелести острова, делился смешными эпизодами из жизни Дэвида и говорил о дружбе с маори. Он ничего не утаивал о себе, но так и осталось загадкой, почему письма не ушли по назначению.

Девушка замедлила шаги, завидев сидящего на песке Трини. Сейчас не было никакого желания беседовать с ним или с кем-то еще. Хотелось просто окунуться в море, которое некогда вынесло ее на берег. Эмили прошла мимо, не говоря ни слова.

— Ты куда путь держишь? — спросил Трини, вскакивая.

Эмили внутренне содрогнулась. Если Трини излагает свои мысли простыми словами, значит, настроен очень серьезно.

— Ухожу, — просто ответила Эмили.

— А что я скажу Пакехе, когда он вернется?

— Не вернется! — выкрикнула Эмили прежде, чем успела обдумать свои слова.

— А если ты ошибаешься?

— В таком случае я сама уйду, — твердо пообещала Эмили.

Трини печально улыбнулся и принялся чертить ногой круги на песке.

— Видимо, тебе не хватает мудрости, — сказал он. — Ты следуешь нашему глупому примеру и за каждую самую малую обиду пытаешься жестоко отомстить.

— Он мне всю жизнь испортил, — возразила Эмили.

И тут она поняла, что золото здесь абсолютно ни при чем. Более того, с самого начала было предельно ясно, что проблема не в золоте. Она не могла простить Джастину, что он разбил сердце девочки, слепо верившей в него, и не могла позволить себе выяснить, не поступит ли он так же в будущем. В ее груди теперь билось сердце женщины, а оно не такое прочное, как у ребенка, и способно разлететься на куски от нового удара. На глаза навернулись слезы, и Эмили часто заморгала, чтобы не выдать себя. Нельзя допустить, чтобы Трини увидел ее плачущей, и впредь нужно сдерживаться, никто не должен видеть ее слез.

— Знаешь, мне почему-то вспомнилась фраза, которую я услышал из уст Пакехи, когда он читал из священной книги, — «месть за мной».

— Нет, — возразила девушка и ткнула пальцем в грудь, где свисали на цепочке часы. — На этот раз месть тут, в моей груди. — В темных глазах Трини светилось сочувствие. Эмили раздраженно махнула рукой и с досадой выкрикнула: — Да что с тобой говорить! Ты все равно ничего не поймешь.

— Возможно, я понимаю тебя лучше, чем ты предполагаешь… Клэр.

Собственное имя прозвучало как пощечина. Эмили припомнила, что не раз видела, как Трини внимательно изучает миниатюрный портрет на крышке часов.

— Как ты догадался?

Трини повел рукой вокруг, и Эмили только тут обратила внимание на детей маори, стоявших неподалеку. Обычно веселые и жизнерадостные, на этот раз они хранили полное молчание, и лица у них были грустными.

— Дани узнала тебя по портрету, — пояснил Трини. — По ее словам, ты ангел, которого утратил Пакеха, но теперь тебя расколдовали, и ты свободна.

«Нет, Дани ошиблась, — подумала Эмили, — я вовсе не свободна. Меня снова околдовали — всерьез, а то и навсегда». Девушка откинула крышку часов и обнаружила, что портрет исчез. Как обычно, Джастин забрал лучшее.

— А почему он сам не догадался? — спросила Эмили, глядя на Трини.

— Пакеха видит лишь то, что желает увидеть, так уж он устроен, — ответил туземец с загадочной улыбкой.

Эмили незряче уставилась на пустую крышку часов, и до ее сознания не сразу дошло, что дети начали дружно скандировать: «Клэр, Клэр!», а потом плотно ее окружили. Эмили присела, крепко обняла Дани, зажмурилась и попыталась представить, что держит в руках собственную дочь, которую ей не суждено иметь никогда, и сразу перед внутренним взором встал образ Джастина, склонившегося над фортепьяно.

Трини помог девушке подняться и спросил:

— А как ты отсюда уедешь? Денег у тебя нет…

— Все есть! — воскликнула Эмили. — Сюда меня привело золото, и золото поможет мне выбраться.

Трини в ужасе распахнул глаза, глядя на то, как девушка срывает часы с цепочки, разрывая последнюю нить, связывавшую ее с Джастином Коннором.