К тому же новые родственники царя Алексея Михайловича, родня его жены из рода Милославских, наживались, как могли. П. Т. Траханиотов возглавил Пушкарский приказ и нагло присваивал зарплату служилых людей. По сути то же самое было в наших 1992-1994 годах, когда чиновники «крутили» зарплаты в банках, получая немалый процент, а людям выплачивали зарплаты с опозданием в несколько месяцев.

Л. С. Плещеев стал главой Земского приказа. Он арестовывал и сажал в тюрьму заведомо невинных, но располагавших средствами людей, и освобождал их за немалую мзду.

Кстати, царь и правда не знал о «подвигах» родственников своей жены. Ни одна челобитная не легла на его стол: все бумаги вовремя перехватывались временщиками. Так что представление о «добром царе и злых боярах» не так уж и далеко от истины.

Бунт начался с того, что толпа перехватила царя Алексея Михайловича, когда он возвращался из Троице-

Сергиевой лавры в Москву. Народ перегородил дорогу, оттеснил свиту и кто-то схватил под уздцы лошадь монарха. Подданые требовали, чтобы царь их выслушал.

Царь и выслушал. Он прокричал, что ничего не знал о преступлениях и завтра же начнет разбираться во всем. На том бунт вполне мог и закончиться, но тут сторонники Плещеева стали размахивать плетьми, наезжать конями на людей, пытаясь разогнать толпу. Народ кинулся на бояр. Но что характерно: никто не пытался даже ударить или сбросить с коня самого царя. Зато боярам пришлось туго, они в панике бежали, а их дворы в Москве разбивали и грабили. Кстати, весьма грубое, но торжество справедливости - народ возвращал нажитое за свой счет.

Напали даже на двор боярина Морозова (шурина царя). Сам Морозов спрятался во дворце, а его жене народ сказал, что не будь она сестрой жены царя, ее бы точно убили. А так только выгнали из дому, в чем была, а дом разграбили.

В этой суматохе правительство даже побоялось поднимать стрельцов, а решило полагаться только на отряд «служилых иноземцев», в основном немцев. Этот отряд вышел с барабанным боем и со знаменами и расположился возле дворца. Приказа стрелять в народ не было. Встали и стояли, не пускали во дворец, но никто во дворец и не рвался. Иноземцам же народ кланялся, в толпе говорили, что знают немцев как людей справедливых и честных, которые неправд и обманов не одобряют.

Мог бы народ попытаться смять немцев и ворваться во дворец? Вполне… И не исключено, добился бы своего, овладел дворцом.

Мог бы царь приказать немцам ударить по толпе? Легко! И очень вероятно, подавил бы восстание.

Но ни того, ни другого сделано не было. Какой-то вегетарианский бунт, в котором счет жертв ведется на единицы, даже членов семей «врагов народа» щадят, и весь гнев направлен на конкретных лиц и на «неправильные» законы.

Несколько дней народ всячески «умилостивляли»: кормили и поили за государственный счет, прибавили стрельцам жалованье, прирезали помещикам земли, а на места казненного Траханиотова, убитого Плещеева и их изгнанных приспешников стали ставить других людей, «добрых».

Царь не раз выходил к людям на площадь, кланялся народу, обещал разобраться. Он буквально вымолил у народа жизнь любимого им боярина Морозова, говоря, что ведь Морозов - его родственник, он Бориса Ивановича очень любит, пусть народ позволит сохранить боярину жизнь, а он, царь, отстранит Морозова от власти.

Бунт ускорил созыв Земского Собора 1648 года для выработки новых законов: стало очевидно, что без этих законов - никак.

В общем, эти события свидетельствуют о чем угодно, только не об избыточном долготерпении и ангельской кротости русских. Но не свидетельствует и о жестокости или злобности. Как раз очень рациональный, очень рассудочный бунт. В том числе потому, что никто не копил озлобления. Нарыв прорвался сразу, как назрел.