Джеймс Мэдисон

(с помощью Александра Гамильтона)

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 128–134.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 574–575.

Декабря 7, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Среди конфедераций древнего мира наиболее значительной было объединение греческих республик под эгидой Совета Амфиктионии. Судя по лучшим сочинениям, посвященным этому знаменитому установлению, оно имело сходство – и весьма поучительное – с нынешней конфедерацией Соединенных Штатов.

Члены этого союза сохраняли характер независимых и суверенных государств и имели равные голоса в федеральном совете. В полномочия Совета входило: ставить и разрешать любые вопросы, какие его члены полагали необходимыми для блага всей Греции; объявлять и вести войну: выносить окончательное решение по спорам между членами конфедерации; налагать штраф на зачинщика; применять всю наличную силу конфедерации против ослушника; принимать новых членов. Совет Амфиктионии был создан для защиты религии и несметных богатств, принадлежащих Храму Аполлона, где он обладал юрисдикцией по всем спорным делам между местными жителями и прибывшими туда за советом оракула. В целях обеспечения действенности федеральной власти члены Совета давали друг другу клятву совместно защищать и стоять на страже интересов объединенных союзом полисов, подвергать наказанию нарушителей клятвы и святотатцев, осквернивших святыни храма.

Теоретически и на бумаге этот механизм власти полностью отвечал всем общим целям. В отдельных случаях даже превышались полномочия, перечисленные в Статьях конфедерации. В руках общин Амфиктионии был один из главных по тем временам рычаг – предрассудки, с помощью которых тогда осуществлялось правление. К тому же члены конфедерации имели право [c.128] применять физическую силу против непокорных городов и были связаны общей клятвой прибегать к этому праву в случае необходимости.

Действительное положение вещей, однако, весьма отличалось от задуманного в теории. Как и в сегодняшнем конгрессе, власть принадлежала полномочным лицам, назначаемым городами согласно их политическим правам, и осуществлялась над ними так же согласно их политическим правам. Отсюда слабость, шаткость и в итоге распад конфедерации. Вместо того чтобы держать более сильные полисы в страхе и повиновении, им позволили поочередно властвовать над остальными. Афины, как мы знаем от Демосфена, повелевали Грецией семьдесят три года. Вслед за ними двадцать девять лет свою волю Греции диктовали лакедемоняне, которых после битвы у города Левктры сменили Фивы.

Согласно Плутарху, стало почти обычным, что посланцы сильнейших городов запугивали и подкупали посланцев более слабых и решения принимались к выгоде сильнейшей стороны.

Даже в разгар оборонительных, грозивших поражением и разорением войн с Персией и Македонией члены конфедерации действовали несогласно и между ними всегда, когда в большем, когда в меньшем числе, было достаточно либо одураченных, либо подкупленных общим врагом. Промежутки между внешними войнами заполняли внутренние раздоры, смута и резня.

По окончании войны с Ксерксом лакедемоняне, по всей видимости, потребовали исключить из союза ряд городов, повинных в предательстве. Афиняне, считая, что благодаря этой мере потеряют больше сторонников, чем лакедемоняне, которые, таким образом, при любом гласном обсуждении окажутся хозяевами положения, решительно против этого возражали и одержали верх. Этот эпизод в истории конфедерации как нельзя лучше показывает неэффективность союза, в котором соперничество честолюбии и вражда сильнейших его членов соседствуют с зависимым и униженным положением остальных. Собратья меньшие, теоретически имевшие все основания с такой же гордостью и величием вращаться по своим орбитам вокруг общего центра, на самом деле становились сателлитами этих звезд первой величины. [c.129]

Если бы греки, как говорит аббат Милло**, были столь же мудры, как храбры, они вняли бы опыту, предостерегавшему о необходимости более тесного союза, и воспользовались бы миром, последовавшим за победой над персидским оружием, чтобы преобразовать конфедерацию. Вместо этой очевидной политики Афины и Спарта, воодушевленные одержанными победами и принесенной ими славой, стали сначала соперниками, а затем врагами, причинив друг другу бесконечно больше вреда, нежели нанес им Ксеркс. И взаимная зависть, страх, ненависть и чинимый друг другу ущерб привели к знаменитой Пелопоннесской войне, которая для Афин, ее затеявших, кончилась опустошением и порабощением.

Мало того, что слабое правительство в отсутствие войны всегда раздираемо внутренними неурядицами, им всегда в обилии сопутствуют все новые и новые беды, чинимые со стороны. Когда фокиденам вздумалось распахать священные поля, принадлежавшие Храму Аполлона – а это было святотатством в те времена, – Совет Амфиктионии наложил на них как осквернителей святыни соответственный штраф. Однако подстрекаемые Афинами и Спартой, они отказались подчиниться постановлению Совета. Тогда Фивы вместе с другими городами решили употребить данную Совету власть и отомстить за поруганного бога. А поскольку они были слабой стороной, то пригласили на помощь Филиппа Македонского, который тайно разжигал соседскую распрю. Филипп был только рад случаю привести в исполнение давно пестуемый им замысел покончить со свободами Греции. Интригами и подкупом он заручился поддержкой пользовавшихся народной любовью вождей из нескольких городов и, опираясь на их влияние и голоса в Совете, был туда принят и вскоре хитростью и оружием подчинил себе конфедерацию, став полным ее господином.

Таковы были последствия порочного принципа, лежавшего в основе этого примечательного образования. Если бы Греция – говорит вдумчивый исследователь ее судьбы – объединилась в более тесную конфедерацию и держалась за свой союз, Греция никогда не попала бы под пяту Македонии и, возможно, оказалась бы камнем преткновения для широких замыслов Рима. [c.130]

История Ахейского союза, под каковым названием известно еще одно объединение греческих республик, также в высшей степени поучительна.

Этот союз был скреплен куда более тесными узами и строился на более мудрых началах, чем в предшествующем случае. И поэтому, хотя он и не избежал такого же конца, вряд ли в равной степени его заслуживал.

Города, входившие в Ахейский союз, сохраняли за собой внутреннюю автономию, назначали муниципальных должностных лиц и пользовались полным равенством. Сенату, в котором все они были представлены, принадлежало безраздельное и исключительное право решать вопросы войны и мира, посылать и принимать послов, заключать договоры и союзы с другими государствами, назначать главное должностное лицо, или претора, как его называли, который стоял во главе союзных армий и не только правил в промежутках между заседаниями сената, опираясь на совет и согласие десяти сенаторов, но и играл очень значительную роль во всех дебатах в сенате, когда тот собирался. Согласно первоначальному уложению назначались два претора, правившие совместно, однако, исходя из опыта, впоследствии предпочли правление одного.

Объединенные Ахейским союзом города, очевидно, имели единые законы и обычаи, единые меры веса, линейные и прочие меры, единые деньги. Трудно, правда, сказать, было ли это результатом нахождения их под эгидой федерального совета. Несомненно одно: города эти были некоторым образом вынуждены принять единые законы и следовать единым обычаям. Когда же Филопомен включил в состав союза Лакедемон, учреждения и законы, введенные Ликургом, были упразднены и замещены учреждениями и законами, принятыми у ахейцев. Амфиктиония, куда входил и Ахейский союз, предоставила ему полную свободу правления и законодательства. Уже один этот факт свидетельствует о крайнем различии в самом характере обеих систем.

Приходится очень сожалеть, что памятники, сохранившиеся от этой самобытной политической структуры, крайне скудны и сильно попорчены. Располагай мы достоверными сведениями о внутреннем устройстве и повседневной деятельности Ахейского союза, они, без сомнения, послужили бы с большей пользой науке [c.131] федерального правления, чем любой из известных нам экспериментов.

Все историки, занимающиеся Ахеей и ахейцами, отмечают один важный факт. После того как Арат возродил Ахейский союз – как и до того, когда он распался из-за козней, чинимых Македонией, – в действиях правительства было бесконечно больше терпимости и справедливости, а в народе меньше насилия и бунтарства, чем приходилось на любой из городов, не входящий в Ахейский союз и пользовавшийся своими прерогативами суверенитета самостоятельно. Аббат Мабли в своих “Заметках о Греции”*** указывает, что народное правление, которое повсеместно сопровождается волнениями и бурями, ни в одном из городов – членов союза не вызвало никаких беспорядков, ибо там оно умерялось общей властью и законами конфедерации.

Не станем, однако, делать поспешный вывод, будто крамола исчезла начисто и даже в малейшей мере не поражала отдельные города, тем паче будто во всей системе царили должное подчинение и гармония. Напротив, в превратностях и печальной судьбе этих республик просматривается нечто совсем обратное.

Пока существовала Амфиктиония, Ахейский союз, объединявший лишь менее значительные города, не играл существенной роли на политической арене Греции. И когда Амфиктионская конфедерация стала жертвой Македонии, Ахейскую Филипп и Александр пощадили. Однако их преемники повели себя иначе. Они применили к ахейцам политику “разделяй и властвуй”, соблазняя каждый полис какой-нибудь ему одному предназначенной выгодой, и союз распался. Одни города попали под власть македонских гарнизонов, другие – того или иного, порожденного их собственными смутами, узурпатора. Бесчестье и гнет быстро возродили в ахейцах любовь к свободе. Несколько городов вновь заключили между собой союз. Их примеру – как только обнаружилась возможность смести тиранов – последовали и остальные. Вскоре союз охватил почти весь Пелопон-нес. В Македонии знали, что союз набирает силу, но из-за внутренних междуусобиц не сумели этому воспрепятствовать. Вся Греция воспрянула духом и, видимо, была готова объединиться в единую конфедерацию, но ревность и зависть, которую Спарта и Афины питали [c.132] к растущей славе ахейцев, нанесли их усилиям роковой удар. Страх перед мощью Македонии побуждал конфедерацию искать союза с царями Египта и Сирии, которые, получив власть в наследство от Александра, соперничали с правителем Македонии. Происки ахейцев, однако, не имели успеха: царь Спарты Клеомен, искавший случая ущемить своих соседей-ахейцев и, как враг Македонии, сам заинтересованный в унии с египетским и сирийским правителями, сумел разорвать их связи с Ахейским союзом. Ахейцы теперь оказались перед выбором: либо подчиниться Клеомену, либо молить о помощи Македонию, своего недавнего притеснителя. Решили в пользу Македонии. Соперничество между греками всегда открывало этому мощному соседу приятную возможность вмешаться в их дела. Македонская армия немедленно выступила, Клеомен был разбит. Ахейцы вскоре, как это часто бывает, почувствовали, что победоносный и мощный союзник лишь иное название для властелина. Несмотря на унизительные уступки, все, что удалось у него выпросить, – это разрешение сохранить действующие законы. Вскоре Филипп, теперь уже крепко сидевший на македонском троне, своим деспотизмом побудил греков к созданию новых объединений. Хотя ахейцы были ослаблены внутренними неурядицами и восстанием в одном из членов союза, Массене, объединившись с этолийцами и афинянами, они все же подняли знамя противодействия. Однако, несмотря на поддержку, для победы сил у них недостало, и им пришлось вновь прибегнуть к опасному средству – призвать на помощь иноземное оружие. Римляне, к которым они обратились, охотно их удовлетворили. Филипп потерпел поражение, Македония была покорена. К союзу присоединилось еще несколько городов. Но среди его членов пошли споры и раздоры. А римляне их всячески разжигали. Калликрат и другие подкупленные ими вожди превратились в оружие для совращения своих сограждан. Стремясь подбросить как можно больше дров в огонь усобиц и раздоров, римляне поспешили – к немалому удивлению тех, кто верил их искренности, – объявить полную свободу (что было лишь иным названием для независимости членов союза от федерального центра. – Публий.) всех греческих [c.133] городов. С той же коварной целью они настраивали города против союза, предлагая – в расчете на уязвленную гордость – убедиться, как нарушается их суверенитет. С помощью подобных ухищрений Ахейский союз, последняя надежда Греции, последняя надежда на сохранение древних свобод, распался на части; ахейцев охватило такое безумие и такие раздоры, что солдатам Рима уже ничего не стоило довершить начатый его интригами разгром. Ахейцы были полностью разобщены, а на Ахею надели цепи, под которыми она стонет вплоть до сегодняшнего дня.

Я счел нелишним дать сей очерк важного отрезка истории отчасти потому, что в нем заключен более чем один урок, отчасти же потому, что в дополнение к очерку об устройстве ахейского общества он наглядно показывает, что федеральный организм страдает не только от анархии, к которой наклонны его члены, но и от тирании, к которой наклонна его голова.

Публий [c.134]

КОММЕНТАРИИ

В отличие от удовлетворительным образом разрешенного спора о статье 17, противоречия по поводу авторства последующих статей 18–20 в какой-то мере решены компромиссом. В этих трех статьях даны обзор истории конфедераций и их оценка со времен античной Греции до начала Нового времени. Гамильтону и Мэдисону представился случай продемонстрировать свои познания в древней, средневековой и новой истории. Оба охотно с большим прилежанием взялись за дело. Мэдисон подготовил обширную по терминологии нашего времени аналитическую записку “Заметки о древних и современных конфедерациях для использования в работе федерального конвента 1787 г.”, впервые опубликованную только в 1867 г. Исследователи установили, что в рассматриваемых статьях (особенно в статье 20) немало заимствовано из записки Мэдисона. В то же время они [c.574] обнаружили, что в статьях 18–20 частично воспроизводятся заметки Гамильтона для его речи на конституционном конвенте 18 июня 1778 г.

В собственноручной записке Мэдисона об истории этих статей он, спустя много времени, утверждал в третьем лице: “Статью 18 считают написанной г-ном Гамильтоном и г-ном Мэдисоном совместно. А. Г. писал кое-что на темы статьи 18 и двух последующих (19, 20). Обнаружив, что Дж. М. располагает по ним большими материалами и с целью точнее разграничить их сферы, он передал написанное им Дж. М. Возможно, хотя об этом теперь не вспомнить, кое-что из черновиков попало при публикации в эти статьи. Но они не носили такого характера или не были столь велики, чтобы подорвать представление Дж. М., из-под пера которого статьи пошли в печать, что они написаны им. Поскольку материалы по истории в той мере, в какой А. Г. пользовался ими, несомненно, были аналогичны или одни и те же, что послужили Дж. М., и, вероятно, они использовали их сходным образом, у А. Г. могло сложиться впечатление, что эти статьи написаны совместно”. Так что Мэдисон бился за признание своего единоличного авторства. Претензии эти в конечном счете не были целиком приняты специалистами в США, и вклад, пусть не очень большой, Гамильтона все же сомнений не вызывал. В конечном итоге статьи 18–20 вошли в научный оборот как написанные Джеймсом Мэдисоном “с помощью Александра Гамильтона”. [c.575]

К тексту

Если бы греки, как говорит аббат Милло... – Ссылка на одиннадцатитомный труд “Начала всеобщей истории”, принадлежащий Шарлю Франсуа Милло. Вышел на французском языке в Париже в 1770–1811 гг. Быть может, использовался перевод на английский первого тома, выполненный автором. Издан в Лондоне в 1778 г . [c.575]

К тексту

Аббат Мабли в своих “Заметках о Греции”... – Указанная работа Габриеля де Мабли вышла в 1749 г. в Женеве на французском языке, английский перевод осуществлен в 1776 г. [c.575]

К тексту