Александр Гамильтон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 177–184.

Декабря 22, 1787 г.

К народу штата Нью-Йорк

Едва ли следовало ожидать, что в народной революции умы остановятся на той золотой середине, которая отмечает желанную границу между властью и [c.177] привилегиями и объединяет энергию правительства с обеспечением безопасности частных прав. Неудача в этом деликатном и важном деле – серьезнейшая причина наших трудностей, и, если мы не проявим осмотрительности, чтобы избежать повторения этой ошибки в наших будущих попытках исправить и улучшить нашу систему, мы будем бродить от одного к другому химерическому проекту, пытаться проводить изменения после изменений, но едва ли когда-нибудь существенным образом добьемся перемен к лучшему.

Сама идея ограничения законодательной власти в деле обеспечения национальной обороны принадлежит к одной из тех тонкостей, восходящих скорее к жажде свободы в большей степени страстной, чем осознанной. Мы, однако, убедились, что пока она не получила значительного распространения (см. статью 24. – Ред.). Даже в нашей стране, где она впервые была высказана, только в двух штатах – Пенсильвании и Северной Каролине – ее в какой-то степени одобрили, а все остальные отказались хоть в малейшей степени выразить ей сочувствие, мудро рассудив, что нужно все же иметь доверие, и это подразумевается в самом акте делегирования власти; лучше рисковать злоупотреблением этого доверия, чем ставить препятствия правительству и создавать угрозу общественной безопасности неуместными ограничениями законодательной власти. Противники предлагаемой конституции в этом отношении сражаются со всеобщей решимостью Америки, и вместо того, чтобы извлечь уроки из опыта – не допускать крайностей, в которые мы так или иначе можем впасть, – они, по-видимому, расположены к тому, чтобы ввести нас в другие, еще более опасные и выходящие из ряда вон. Ссылаясь на то, что тон, взятый правительством, как будто слишком высок или жесток, они стали проповедовать доктрины, рассчитанные на то, чтобы побудить нас снизить или смягчить его средствами, которые в других случаях осуждались или исключались. Можно утверждать, не впадая в обличительный тон, что, если принципы, которые они внушают по различным поводам, превратятся в народное кредо, все равно эти принципы совершенно не подойдут [c.178] народу в осуществлении правления. Но опасность такого рода нельзя не предвидеть. Граждане Америки слишком проницательны, чтобы их можно было убедить впасть в анархию. И я серьезно ошибусь, если стану утверждать, что жизнь не выработала глубокое убеждение в общественном сознании – для благосостояния и процветания общества совершенно необходима еще большая действенность правительства.

Вероятно, здесь уместно коротко коснуться генезиса и эволюции идеи об исключении существования военного формирования в мирное время. Хотя у людей, склонных к размышлениям, она может возникнуть из рассмотрения характера и тенденции таких структур, подкрепленных событиями, случившимися в другие времена и в иных странах, тем не менее как национальный феномен она ведет к тем особенностям мышления, которые свойственны нации и от которых в целом и происходит население этих штатов.

В Англии власть монарха еще долго после норманнского завоевания была почти неограниченной. Постепенно, однако, в сферу полномочий короны начались вторжения жаждущих свободы сначала баронов, а затем и народа, пока большая часть этих невероятных претензий не была утрачена. Но только с революцией 1688 года, вознесшей принца Оранского на трон Великобритании, свобода в Англии окончательно восторжествовала. О неограниченном праве вести войну, признанном принадлежностью короны, свидетельствовало то, что Карл II имел в мирное время регулярную армию в 5000 солдат. Яков II увеличил это количество до 30000, которых оплачивали из его цивильного листа. Во времена революции с целью ликвидации столь опасного права в подготовляемый тогда билль о правах была внесена статья, гласившая, что “создание или содержание постоянной армии в пределах королевства в мирное время без согласия парламента противозаконно”.

В этом королевстве, когда пульс свободы бился с максимальной быстротой, не сочли необходимым принимать меры предосторожности против опасности постоянных армий, кроме запрещения создания и содержания их только властью исполнительного должностного лица. Патриоты, совершившие ту памятную революцию, [c.179] были очень умеренны и хорошо информированы, чтобы думать о введении каких-либо ограничений на прерогативы законодателей. Они понимали, что требуются определенное количество солдат для охраны и гарнизонов; что нельзя заранее установить точные границы национальных потребностей; что на всякий чрезвычайный случай где-то в системе правления должны быть достаточные прерогативы, и, когда они представляли на суждение законодательного органа вопрос о применении этих прерогатив, они достигали высшей точки мер предосторожности, совместимой с общественной безопасностью.

Из этого источника, можно сказать, народ Америки получил наследственную чуткость к угрозе свободе со стороны постоянных армий в мирное время. Обстоятельства революции еще более заострили общественную восприимчивость по всем пунктам, связанным с обеспечением безопасности прав народа, и в некоторых случаях разогрели наше рвение выше отметки, соответствующей должной температуре политической деятельности. Попытки двух штатов ограничить полномочия законодательной власти в отношении военных структур принадлежат к числу таких случаев. Принципы, которые научили нас относиться с подозрением к власти наследственного монарха, необдуманным эксцессам, были распространены на представителей народа в их ассамблеях. Даже в некоторых из штатов, где не совершена эта ошибка, мы находим ненужные декларации о недопустимости в мирное время содержать постоянные армии без согласия законодательной власти. Я называю их ненужными, ибо причина, по которой аналогичное условие внесено в английский билль о правах, неприменима к любой из конституций штатов. Полномочия вообще создавать армии по этим конституциям ни при каком истолковании не могут принадлежать только самим законодательным органам, и было бы излишне, если не сказать абсурдно, объявлять, что это должно быть сделано без согласия органа, который только один имеет на это полномочия. Соответственно в некоторых из этих конституций, среди прочих в конституции штата Нью-Йорк, которую справедливо превозносили в Европе и Америке как одну из наилучших установленных форм правления в нашей стране, сохраняется глухое молчание по этому вопросу. [c.180]

Примечательно, что даже в тех двух штатах [Пенсильвания и Северная Каролина. См. две предшествующие статьи, в которых рассматриваются условия их конституции, на которые Гамильтон здесь ссылается. – Ред.], которые, по-видимому, рассудили в пользу запрещения военных формирований в мирное время, об этом объявляется в выражениях скорее предостерегающих, чем запретительных. Не говорится, что постоянные армии не будут содержаться, а сказано, что их не следует держать в мирное время. Эта двусмысленность терминологии, по-видимому, результат конфликта между подозрительностью и убеждением, между желанием устранить такие формирования во всех случаях и мнением, что абсолютное устранение неумно и небезопасно.

Разве можно усомниться в том, что такое условие, в случае если состояние общественных дел потребует отхода от него, будет интерпретировано законодательной властью как простое увещевание и будет сделана уступка в пользу необходимости или предполагаемой необходимости государства? Доказательством служит факт, уже упомянутый в связи с Пенсильванией. [Гамильтон ссылается на решение законодательного собрания Пенсильвании держать войска в мирное время, рассмотренное в статьях 6 и 25. – Ред.] Какой прок тогда (можно спросить) использовать такое условие, которое перестает действовать в момент, когда появляется склонность его игнорировать?

Давайте проанализируем, есть ли какое-нибудь сравнение с точки зрения эффективности между рассмотренным условием и содержащимся в новой конституции, ограничивающей ассигнования на военные цели сроком в два года. Первое, имеющее в виду очень многое, на деле ничего не даст, последнее, не впадающее в крайности и полностью совместимое с должным условием, обеспечивающим потребности нации, окажет здоровое и сильнейшее воздействие.

По этому условию законодательная власть Соединенных Штатов обязана по крайней мере раз в каждые два года обсуждать уместность содержания в состоянии готовности военной силы, принимать новое решение на этот счет и объявлять свое понимание этого вопроса формальным голосованием перед лицом своих избирателей. Законодатели отнюдь не свободны [c.182] предоставлять исполнительному департаменту постоянные фонды для содержания армии, даже если бы они неосмотрительно захотели оказать ему ненадлежащее доверие. Коль скоро следует ожидать, что дух партий в различной степени заразит все политические структуры, нет никакого сомнения в том, что в национальном законодательном органе найдутся люди, преисполненные желания придираться к этим мерам и выносить обвинение в отношении взглядов большинства. Условия о финансировании военных сил будут всегда излюбленной темой для обсуждений. В каждом случае, как только этот вопрос всплывет, на нем сосредоточится общественное внимание усилиями партии, находящейся в оппозиции, и, если большинство действительно будет склонно выйти за должные границы, общество предостерегут об опасности и оно будет иметь возможность принять меры против него. Независимо от партий в самой национальной законодательной структуре в каждом случае, когда придет время для обсуждения, законодательные органы штатов, которые всегда останутся не только бдительными, но и преисполненными подозрений ревностными охранителями прав граждан против поползновений со стороны федерального правительства, никогда не упустят из виду действия национальных правителей и будут готовы в случае, если произойдет что-то неладное, пробить тревогу народу и стать не только голосом, но при необходимости и рукой его недовольства.

Для вызревания планов подрыва свобод в большом сообществе требуется время. Большую армию, способную серьезно угрожать этим свободам, можно создать только последовательными увеличениями ее размеров, что предполагает не только временный сговор законодательной и исполнительной властей, но и заговор, существующий без перерыва в течение определенного времени. Возможен ли вообще такой сговор? Вероятно ли, чтобы он сохранялся и существовал при всех последовательных изменениях в представительных органах, которые будут естественным результатом двухгодичных выборов? Можно ли предположить, что каждый с момента занятия места в национальном сенате или палате представителей становится предателем своих избирателей и своей страны? Разве не найдется достаточно [c.182] проницательного человека, который разглядит существование отвратительного заговора, или смелого, или честного, способного уведомить своих избирателей об опасности? Если подобного рода предположения в основе разумны, тогда нужно немедленно положить конец вообще делегированию власти. Народ должен решиться отозвать всю власть, которую выпустил из рук, и разделиться на штаты по числу округов с тем, чтобы можно было лично вести дела.

Но даже если бы это сочли разумным и осуществили, все равно сокрытие заговора на сколько-нибудь длительное время неосуществимо. О нем будет свидетельствовать уже расширение армии до больших размеров во время глубокого мира. Какие разнообразные доводы могут быть приведены в пользу громадного увеличения армии при таком географическом положении страны? Народ долго нельзя обманывать, крах предприятия и затеявших его быстро последует за обнаружением истины.

Уже говорилось, что ограничение ассигнований на армию сроком в два года неэффективно, ибо президент, имея в распоряжении военную силу таких размеров, которые способны внушить народу благоговейный страх и подчинить его, в самой этой армии обретет достаточные ресурсы и сможет обходиться без поставок по решениям законодательной власти. Но встает все тот же вопрос: под каким предлогом он может иметь в своем распоряжении столь большие военные силы в мирное время? Если предположить, что они созданы в результате какого-то восстания внутри страны или войны с иностранным государством, тогда принципиальных возражений против них нет, ибо они не подпадают под категории войск, содержащихся в мирное время. Только считанные фантазеры серьезно утверждают, что нет нужды создавать военные силы для подавления мятежа или оказания сопротивления вторжению, и если при этом защита сообщества потребует создания армии столь многочисленной, что под угрозой окажутся его свободы, то это несчастье принадлежит к числу тех, которые нельзя ни предотвратить, ни исцелить. Ни одна из возможных форм правления не застрахована от него, даже наступательно-оборонительная лига, если конфедератам [c.183] или союзникам потребуется создать армию для совместной обороны.

Но зло для нас несравненно меньше в объединенном, чем в разъединенном государстве, больше того, можно даже с уверенностью утверждать – оно едва ли постигнет нас в этой лучшей ситуации. Трудно представить себе, чтобы весь Союз подвергся столь громадной угрозе, что потребуется формирование вооруженной мощи размеров, достаточных для создания пусть малейшей угрозы нашим свободам, особенно если мы примем в соображение помощь со стороны ополчения, на которое всегда можно опираться как на ценную и мощную вспомогательную силу. Но при отсутствии единства (как подробно было показано в другом месте [см. статью 8. – Ред.]) противоположное сказанному станет не только возможным, но почти неизбежным.

Публий [c.184]