Джеймс Мэдисон

Федералист: Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. –

М.: Издательская группа “Прогресс” – “Литера”, 1994. – С. 331–337.

Комментарии (О. Л. Степанова): Там же. С. 577–578.

К народу штата Нью-Йорк

Как показано в предыдущей статье, политическая апофегма, там изложенная, отнюдь не требует, чтобы законодательная, исполнительная и судебная власть были наглухо отгорожены друг от друга. Ниже я рассчитываю показать, что эти три ветви власти – разве только они связаны и слиты с тем, дабы каждая осуществляла конституционный контроль над двумя другими, – на практике не могут сохранить ту степень раздельности, которая, согласно аксиоме Монтескье, необходима Свободному правлению.

Все полностью согласны с тем, что полномочия, принадлежащие одному ведомству, не должны, прямо или косвенно, осуществляться ни одним из двух других. Также очевидно, что ни одно из них не должно пользоваться, прямо или косвенно, правом отменять решения Других при осуществлении своих соответственных [c.331] полномочий. Никто не станет отрицать, что полномочие по сути своей есть право на вторжение, и крайне желательно, чтобы праву сему был поставлен должный предел. Поэтому, определив в теории различные группы полномочий и как они по своей сути распределяются между законодательной, исполнительной и судебной властью, следующая и наиболее трудная задача – обеспечить на практике невозможность вторжения каждого ведомства в сферу полномочий других. Как обеспечить эту невозможность – таков главный и пока еще не решенный вопрос.

Будет ли достаточно, если точно обозначить в конституции для каждой ветви границы и положиться на сии пергаментные барьеры, воздвигнутые против захватнического духа власти. Собственно говоря, именно на эту меру безопасности и понадеялись составители большей части американских конституций. Опыт, однако, убеждает нас, что действенность этой меры сильно переоценили и что, дабы защитить более слабых членов правительства от членов более сильных, необходимо требуется преграда не в пример мощнее. Законодатели повсеместно расширяют сферу своих полномочий, вовлекая всю власть в кипучий водоворот своей деятельности.

Основатели наших республик проявили столь великую мудрость при их создании, что, право, самая незавидная задача – указывать на те ошибки, какие они допустили. И все же почтение к истине побуждает нас заметить, что им, по-видимому, даже на мгновение не пришло на ум, какой опасностью свободе грозит непомерно разбухшая и всеохватывающая прерогатива наследственной исполнительной власти, да еще поддержанная и подкрепленная наследственной законодательной. Они, по-видимому, и не вспомнили об опасности, исходящей от узурпации со стороны законодателей, когда сосредоточение всей власти в одних руках неизбежно ведет к такой же тирании, как и узурпация правления исполнительной властью.

В правительстве, где многочисленные и широкие прерогативы сосредоточены в руках наследного правителя – монарха, источником опасности справедливо считается исполнительная власть, и именно за ней ревностно следят все, кого воодушевляет истинная [c.332] любовь к свободе. В демократии, где народные толпы лично исправляют обязанности законодателей, а в силу своей непригодности для серьезных обсуждений и согласованных решений постоянно оказываются игрушками в руках честолюбивых чиновников, в благоприятных для того обстоятельствах тирания угрожает свободе с той же стороны. Но в представительной республике, где носители исполнительной власти строго ограничены как в объеме, так и в сроке своих полномочий, а законодательная власть принадлежит представительному собранию, которому предполагаемое влияние на народ придает отвагу и веру в собственные силы, где число представителей достаточно велико, чтобы чувствовать все страсти, владеющие толпой, и вместе с тем не столь велико, чтобы сделаться неспособным преследовать те цели, какие внушают эти страсти, средствами, предписываемыми разумом, – там в особенности народу необходимо употреблять все свое рвение и всю свою предусмотрительность, дабы обезопасить себя от славолюбия именно этой ветви власти.

В нашем правительстве верховенство законодательной власти обусловлено иными обстоятельствами. Ее конституционные полномочия шире и в то же время не поддаются точному определению, что и позволяет с большей легкостью, маскируя сложными и косвенными мерами, предпринимать вторжения в сферу деятельности других ведомств. В законодательных органах стало частым делом с милой невинностью обсуждать, не выходит ли та или иная проводимая акция за положенные ей пределы. С другой стороны, поскольку область действий исполнительной власти уже, да и по сути своей проще, а рубежи, предписанные судебной, еще менее определенны, любой замысел узурпации со стороны этих двух ведомств мгновенно сам себя обнаружит и провалит. Но и это еще не все. Только законодательная власть имеет доступ к карма-, ну народа, и по конституции нескольких штатов ей тут обеспечена полная свобода рук; к тому же она пользуется преимущественным – в целом – влиянием на денежное вознаграждение чиновников двух других ведомств, и эта зависимость последних облегчает вторжение в сферу их деятельности со стороны законодательной власти. [c.333]

В подтверждение истинности высказанного здесь по затронутому предмету я уже ссылался на собственный наш опыт. Доказательства из него при необходимости можно извлекать без конца. Я нашел бы свидетеля в каждом гражданине, принимавшем участие в ходе общественных дел или внимательно за ним следившем. И мог бы в изобилии собрать подтверждающие документы из отчетов и архивов всех штатов Союза. Однако сошлюсь на более краткие, равно как и более убедительные, свидетельства – пример двух штатов, удостоверенный безупречными авторитетами.

Первый – пример штата Виргиния, заявившего, как известно, в своей конституции, что три главные ветви власти не должны переплетаться. Авторитетным свидетелем же выступит мистер Джефферсон, который, помимо прочих своих преимуществ в оценке деятельности правительства, сам был его главой. Чтобы полностью передать те мысли, которые внушил ему опыт о занимающем нас предмете, придется привести весьма длинный отрывок из его в высшей степени примечательного эссе “Заметки о штате Виргиния”*.

“Все ветви власти – законодательная, исполнительная и судебная – сходятся в законодательном органе. Средоточие их в одних и тех же руках как раз и определяет деспотическое правление. Ничуть не будет легче, если вся эта власть находится в руках многих, а не одного, 173 деспота, несомненно, будут угнетать так же, как и один. Пусть те, кто сомневается в этом, обратят свой взгляд на Венецианскую республику. Что из того, что они нами же выбраны? Выборный деспотизм – вовсе не та форма правления, за которую мы боролись. Мы боролись за такую форму правления, которая не только основывается на принципах свободы, но при которой правящая власть так разделена и уравновешена между несколькими ветвями власти, чтобы ни одна из них не могла бы выйти за пределы законных своих полномочий, не встретив действенного сдерживания и сопротивления со стороны остальных. По этой причине конвент, принявший постановление о статусе правительства, положил в его основу принцип четкого разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, с тем чтобы ни один человек не являлся носителем более чем одной из них одновременно. Однако между [c.334] этими тремя ветвями власти не устанавливалось никакого барьера. Лица, облеченные судебной и исполнительной властью, в получении своей должности, а некоторые и в сохранении оной оставались зависимыми от законодательного корпуса. Поэтому, если законодательная власть присвоит себе еще исполнительную и судебную, вряд ли это встретит противодействие, а если и встретит, оно, скорее всего, ни к чему не приведет, поскольку в этом случае законодатели облекут свою узурпацию в форму акта, принятого законодательным собранием и обязательного для других ветвей власти. Именно таким образом они уже во многих случаях принимали решения по вопросам, которые полагалось оставить для судебного разбирательства, а отдавать приказания исполнительной власти во время сессий стало делом привычным и знакомым”.

Второй штат, который я беру в качестве примера, – Пенсильвания, а авторитетный свидетель – совет цензоров, собиравшийся в 1783 и 1784 годах. [Конституция Пенсильвании (1776) предусматривала создание такого совета, состоявшего из двух представителей от каждого округа и собирающегося каждые семь лет. Он собирался зимой 1783–1784 гг. и летом 1784 г. – Ред.] В обязанности этого совета, как значится в конституции штата, входит “проверять, чтобы статьи конституции ни в одной части своей не нарушались, а законодательная и судебная власть выполняли свои обязанности печься о благе народа и не брали на себя, не передавали другим и не осуществляли никаких прав и полномочий помимо предоставленных им конституцией”. Выполняя сие поручение, совет необходимо провел сравнение между полномочиями, записанными в конституции и осуществляемыми законодательной и исполнительной властью, и если обратиться к перечисленным советом фактам, каковые большинство членов обеих палат подтвердило и сочло правильными, совершенно очевидно, что конституция в ряде весьма важных пунктов вопиюще нарушалась законодателями.

Множество законов, явно идущих вразрез с конституцией, были приняты без всякой видимой необходимости, при том что по существующему правилу все билли, затрагивающие жизнь общества, следовало предварительно [c.335] печатать и передавать на публичное обсуждение – предосторожность, опиравшаяся на конституцию и принятая с тем, чтобы помешать законодательному собранию принимать неправомерные акты.

Был нарушен также закон о суде присяжных и присвоены полномочия, не предусмотренные конституцией.

Были узурпированы полномочия, возложенные на исполнительную власть.

Жалованье судьям, сумма которого, по конституции, была раз и навсегда установлена, неоднократно менялось, а дела, подлежащие рассмотрению судебными властями, передавались в ведение и на решение властям законодательным.

Читателям, желающим ознакомиться с подробностями перечисленных казусов по указанным разрядам, достаточно полистать протоколы заседаний совета – все они опубликованы. Часть этих дел и случаев можно отнести на счет особых обстоятельств, вызванных войной. Однако большую их долю следует, пожалуй, считать плодами дурно ведомого правления.

Очевидно также, что и исполнительная власть отнюдь не безвинна в непрестанных нарушениях конституции. Тут, однако, следует сделать три оговорки. Во-первых. В немалом числе случаев нарушения были продиктованы необходимостью, вызванною войной, либо предложены конгрессом или же главнокомандующим. Во-вторых. В большинстве других случаев они соответствовали либо прямо выраженным, либо достаточно известным чувствам законодательного собрания. В-третьих, Исполнительный орган Пенсильвании отличается по количеству членов, занятых в этом ведомстве в других штатах. [По конституции Пенсильвании 1776 г., предусматривается исполнительный орган в виде верховного исполнительного совета, состоящего из одного представителя от Филадельфии и по одному от каждого округа. – Ред.] В этом отношении он скорее сходен с законодательной ассамблеей, а не с исполнительным советом. А поскольку сдерживающее начало – личная ответственность – у его членов отсутствовало, а взаимный пример и совместное влияние придавали уверенность, неправомочные меры принимались, разумеется, [c.336] куда охотнее, нежели там, где исполнительная власть вложена в одну или несколько пар рук.

В заключение, которое напрашивается у меня из этих наблюдений, замечу, что простое проведение на бумаге конституционных границ между законодательной, исполнительной и судебной властью не создает достаточной защиты от тех вторжений, которые ведут к присущему тирании сосредоточению всей полноты власти в одних и тех же руках.

Публий [c.337]

КОММЕНТАРИИ

...из его в высшей степени примечательного эссе “Заметки о штате Виргиния”... – Эта работа Т.Джефферсона увидела свет [c.577] первоначально за пределами США (в Париже в 1782 г. и в 1786 г., в Англии в 1787 г.). Опубликована в США в 1788 г. Мэдисон, очевидно, пользовался английским изданием. [c.578]

К тексту