— Я еду туда, Пол. Открою дом, наведу порядок.

— А агентство разве не может этим заняться?

— Там нужно не только вытереть пыль и отпереть ставни. Надо устроить спальню для Уилла, подключить мой компьютер. Пожалуй, я отведу ему комнату рядом с той, где раньше был твой кабинет.

— Ему понравится. Там окна выходят на пруд.

— Еще надо нанять медсестру на случай, если вдруг… ему понадобится медицинская помощь. Перевезти вещи, которые он захочет забрать из квартиры.

— И долго вы намерены там оставаться?

— До конца, — прямо ответила она.

— Руфь… — Голос Пола задрожал. — Ты же не думаешь… Он ведь не умрет, нет? Вы же еще вернетесь сюда?

Помолчав, она ровным голосом произнесла:

— Я попрошу Дитера Хекста помочь передвинуть мебель. Ну, и если еще что-нибудь понадобится.

— Я поеду с вами… если ты позволишь.

— Уилл будет счастлив.

— А ты?

— И я.

В машине Руфь думала только об ожидавшей ее встрече с домом. Он пустовал почти два года. Хватит ли у нее духу потревожить поселившихся там призраков?

За Суитхарбором по сторонам дороги зеленели поля, усыпанные колокольчиками и маргаритками. Свернув к Дому Картеров, Руфь опустила стекло и сразу почувствовала запах океана. Потом она увидела залитый солнцем дом, как прежде терпеливо дожидавшийся ее приезда.

Руфь посидела в машине, вслушиваясь в долетавшие через луг вздохи моря. Она вспоминала лихорадочные дни после шторма, вспоминала, как обыскивала побережье, вспоминала мокрые соленые камни, запах водорослей и мучительные метания от надежды к отчаянию. В конце концов она вылезла из машины, медленно подошла к дому, поднялась на крыльцо, вставила ключ в замок, открыла дверь и переступила порог.

Она ожидала найти здесь затхлость, атмосферу заброшенности, может быть, скорби. А еще она боялась ощутить боль. Но испытала только глубокое умиротворение. Каждый запах, каждый звук были ей знакомы. Казалось, кто-то только что вышел из комнаты. В воздухе витает аромат кофе, подушки чуть примяты, словно на них недавно облокачивались. Мебель отполирована, и даже в вазе на сундуке стоят цветы фрезии. Сквозь жалюзи сочится дымчатый свет. Руфь бродила по пустым комнатам, чувствуя себя своей собственной тенью — бесплотной, бестелесной.

Ей не верилось, что она снова здесь. Гостиная ее встретила почти такой же, какой они покинули ее после трагедии. Пианино открыто, как будто кто-то собрался поиграть. Руфь нажала несколько клавиш. Как ни странно, инструмент не был расстроен. На подставке — ноты. «Мистер Тамбурин», старая песня Боба Дилана, которую она помнила еще со студенческих дней. «В то звенящее утро я пойду за тобой…»

Все здесь напоминало о Джози: китайская ваза с отколотым горлышком, пианино, на котором она любила играть, книги, которые она читала в то последнее лето, ее картина на стене в гостиной. Руфь думала, что воспоминания погрузят ее в тоску, но, к ее удивлению, этого не случилось. Время сделало свое дело.

Она вышла через заднюю стеклянную дверь. Ведущая на мыс тропинка заросла травой и почти исчезла под нападавшими сучьями. Руфь поднялась по ней туда, где деревья расступались. На фоне неба смутно вырисовывался силуэт острова Маунт-Дезерт. Она постояла на краю обрыва, глядя на простирающееся перед ней обманчиво безобидное море, потом села на скамью — на скамью Джози.

Руфь уже собралась идти обратно в дом, когда вдруг заметила в траве что-то блестящее. Сюда, наверно, приходили люди. Может, кто-то устроил здесь пикник, оставил мусор. Руфь подняла искрящуюся на солнце вещицу. Сережка.

— О боже! — воскликнула она. Сердце бешено заколотилось. — Джози!

Ответом ей был только плеск волн. Руфь села, разглядывая сережку. Серебро. Серебряный прямоугольник с крошечным медным сердечком в середине. Такие сережки были на Джози в день, когда она утонула.

Подумай хорошенько, приказала себе Руфь. Следуй логике. Эта сережка не может принадлежать Джози. Иначе она нашла бы ее еще прошлым летом. Должно быть, здесь недавно кто-то побывал — влюбленная парочка или какая-нибудь туристка — они и обронили эту сережку.

Едва она ступила в холл, зазвонил телефон.

— Миссис Коннелли? Это Белл Ди. Хотела узнать, все ли в порядке.

— Дом в отличном состоянии. Спасибо.

— Если понадобится помощь, звоните.

— Все в полном порядке. Я вам очень признательна за фрезии в гостиной. Моя дочь…

— С удовольствием приняла бы вашу благодарность, миссис Коннелли, но не могу. Нам приходится проявлять осмотрительность, и потому мы никогда не оставляем во вверенных нам домах цветы. Вдруг у кого-то из клиентов аллергия?

— Странно. Как же тогда они сюда попали?

— Не сомневаюсь, этому найдется простое объяснение, — сказала миссис Ди. — Ну, в общем, если что-то нужно, обращайтесь.

Белые цветочки казались такими хрупкими и их было так мало, что на всю большую гостиную их нежный аромат никак не мог распространиться. Руфь потрогала их головки и вновь услышала голос Джози: «Мои любимые цветы».

Вечер выдался прохладный. Она сидела на крыльце с бокалом вина и ножом для бумаги. Лучше поздно, чем никогда, думала Руфь, разрезая конверты, посланные почти два года назад. «Глубоко сочувствуем». «Такая милая девочка». «Вы, должно быть, вне себя от горя». «Мы хорошо знали ее». Джози открывалась перед ней, как бутон в лучах солнца. Ее дочь дружила со многими людьми, которых сама она ни разу в жизни не встречала. «Нам ее очень не хватает». «С ее появлением в нашем доме становилось светлее». «Такой талант». В Джози, ее дочери, другие люди видели личность, неповторимую индивидуальность. Руфь отерла глаза.

Из одного конверта она извлекла лист плотного картона. Это оказался угольный рисунок: девушка, склоненная головка, в руке — то ли цветок, то ли кисть, непонятно. Руфь судорожно вздохнула.

Поворот головы, форма полускрытого волосами уха. Джози. Моя погибшая Джози. Теперь, по прошествии времени, Руфи казалось, что она держит в руках портрет незнакомки. На обратной стороне рисунка было написано карандашом: «Думаю, вам это понравится. Анни Лефо».

Ей это имя ничего не говорило. Руфь прошла в дом и прикрепила рисунок на стену в кухне, чтобы каждый раз, поднимая голову от раковины, видеть его.

На следующее утро Руфь, собравшись с духом, вставила ключ в замок. Комната Джози. Запертая со дня ее смерти.

В нос ударил запах масляной краски, смешанный с выдохшимся ароматом духов. Два года здесь ничего не касались. Джинсы так и валялись на полу бесформенной кучкой, расческа лежала на кровати. На комоде разбросаны аудиокассеты, лежат открытые журналы, скомканные салфетки. Всюду пыль, мертвые мотыльки, паутина, мумии задушенных пауками мух.

Руфь никогда не рылась в вещах дочери, но сейчас не стала стесняться. Стол у окна был завален пыльными листочками бумаги. Она просмотрела их все. В основном это были памятки — кому-то позвонить, купить крем для загара, взять книгу из библиотеки Хартсфилда.

Почему-то не было видно живописных принадлежностей — дорогого набора, который, как ей помнилось, после трагедии перенесли сюда с веранды. Но холсты стояли на месте — у стены: примитивистские портреты Дитера и Труди Хекстов, брошенная лодка, лес — позолоченные солнцем тонкие стволы, а среди них мужчина, не то человек, не то дерево. Джози было шестнадцать, когда она писала эти картины, но в них уже явственно чувствовались рука и глаз мастера. Как же она, родная мать, не замечала, что ее дочь так талантлива? Почему не верила в нее?

На полке стояли книги, шелковая роза в кружке с эмблемой Колледжа Боудена и искусно вырезанная из дерева утка. Руфь перевернула поделку и снизу на подставке увидела выжженные инициалы: С. Х. — Сэм Хекст.

Она поставила утку на место и оглядела комнату в поисках сумочки дочери. Джози не знала, что не вернется домой с пикника, а значит, сумка должна была лежать на столе или на кровати. В ней остались деньги, личные вещи.

Деньги. Руфь осенило. Она выскочила в коридор и, подбежав к большому стенному шкафу, сунула руку за мешки с зимними одеялами. Они всегда хранили неприкосновенный запас на случай крайней необходимости. Последний раз, когда она заглядывала в коробочку, в ней было пятьсот долларов.

Руфь вытащила коробочку и откинула крышку. Денег не было. Пусто!

Только Джози могла знать, где хранится коробочка. Только Джози прямиком направилась бы к тайнику и, вытащив деньги, аккуратно убрала бы коробочку на место.

Руфь захлопнула шкаф и с улыбкой оглядела коридор.

— Я знаю, ты где-то рядом, — громко сказала она. — Знаю наверняка.

Она обращалась не к бесплотной тени дочери, не к призраку. Она говорила о живой Джози. Этого не может быть, подумала Руфь. И все же это было.

Она пила кофе, когда появился Сэм Хекст, оповестивший о своем приходе легким стуком в открытую дверь.

— Тетя сказала, что вам нужна помощь.

— Нужна. Кофе хотите?

— С удовольствием.

Они сели за стол и внимательно посмотрели друг на друга. Руфь начала что-то говорить, но Сэм прервал ее:

— Что-то случилось?

Руфь сунула дрожащие руки в карманы шортов.

— Дело в том… — Она помедлила. — Вы подумаете, что я сошла с ума, но мне кажется… этого не может быть, но мне кажется, что… Джози жива.

Тщательно подбирая слова, она изложила ему свои доводы. Ей самой они казались неубедительными, но она продолжала.

Когда она закончила, Сэм спросил:

— Если Джозефина не погибла во время шторма, то почему же, по-вашему, она не вернулась домой?

— Может, не захотела.

— Почему?

— Не знаю. За эти два года я поняла, как, в сущности, плохо знала ее. — Руфь вспомнила письмо Анни Лефо. — Не знала даже, с кем она дружит.

— Ничего удивительного. Откуда вам было знать? Разве вы в ее возрасте все рассказывали родителям?

— Нет, но…

— Подростки всегда скрытны.

— Я старалась быть хорошей матерью, — взволнованно сказала Руфь. — И думала, у меня получается. Но теперь понимаю, что уделяла ей очень мало времени.

— Даже если бы уделяли, это бы ничего не меняло.

— Вы в самом деле так считаете?

— Я уже как-то вам говорил, что люди с тонкой душевной организацией, как правило, максималисты. Все или ничего. Они хотят получить все сию минуту, и все должно быть идеально. С такими людьми трудно уживаться. Так что вы не должны винить себя.

— Я еще не все рассказала, — продолжала Руфь. — Сейчас мне обязательно нужно найти свою дочь. Дело в том, что мой сын… Он… он снова болен.

— Это ужасно. — Сэм взял ее за руку. — Я не знал.

— Он умирает. Наша последняя надежда — пересадка костного мозга, но мы не можем найти подходящего донора. Если Джози жива, у нас еще есть шанс спасти Уилла.

Сэм стиснул ее руку.

— Я могу чем-нибудь помочь?

— Может быть, вы знаете, куда она могла податься, после того как… Если она… После того шторма. С вами, судя по всему, она была откровеннее, чем со мной.

— Да, мы много разговаривали. Она говорила, что хочет убежать из дому и поселиться среди «настоящих» людей. Насколько я понимаю, для нее «настоящие» значило те, кто защищает природу, помогает друг другу и зарабатывает на жизнь собственным трудом, своими руками.

— В отличие от ее родителей.

— Вероятно. — Сэм улыбнулся. — Она мечтала поселиться в какой-нибудь общине. Если она выжила, то, возможно, решила воспользоваться случаем и доказать, что способна зарабатывать на жизнь живописью.

— Заставив нас поверить в ее смерть? — Руфь пришла в ужас. — Нет, не верю.

— Если вы решили искать ее, могу назвать несколько мест, куда она могла бы податься. Общины — это что-то из прошлого, но они существуют до сих пор. Пожалуй, правильнее их было бы называть колониями художников.

— Буду благодарна за любую информацию.

В стороне от моря взору Руфи предстал совсем другой Мэн. Дачная местность сменилась почти первобытным пейзажем. Вдоль бесконечных пустынных дорог то и дело попадались жилые фургоны и брошенные деревянные дома с блеклыми вывесками: «ПРОДАЕТСЯ». Она направлялась в крошечный поселок под названием Колбридж. «Это нечто вроде коммуны, — сказал ей Сэм. — Летом художники и ремесленники продают там свои работы. Однажды Джози ездила туда со мной. Ей там понравилось».

Руфь затормозила перед серым домом на зеленой лужайке и выбралась из машины. Здесь, вдали от моря, совсем не было ветра и казалось, воздух насквозь пропитан пылью. Она поднялась по деревянным ступенькам и позвонила. Ей открыл молодой мужчина. Руфь ощутила запах марихуаны.

— Вам кого?

Короткие волосы мужчины были неправдоподобно желтыми, ухо украшали несколько серебряных сережек; футболка и обрезанные до колен джинсы были заляпаны глиной.

— Меня зовут Руфь Коннелли, — представилась она. — Я ищу свою дочь, Джозефину.

— Почему вы решили, что она здесь?

— Года два назад она приезжала сюда, и ей здесь понравилось. Вот я и подумала, что, может быть, она здесь.

Руфь показала ему фотографию.

Мужчина покачал головой.

— Вы уверены?

— Абсолютно. А вам не приходило в голову, что, может, она не хочет, чтобы ее нашли?

— Мне хотелось бы услышать это от нее самой, — твердо сказала Руфь.

Зазвонил телефон. Пол сразу понял, что это Руфь.

— Привет! — обрадовался он. — Как дела?

— Отлично. Как Уилл?

— По-моему, ничего. Ждет не дождется, когда его заберут из больницы. По тебе скучает. — Пол помедлил секунду. — И я скучаю.

— Скучаешь?

Он не ответил. Молчание затягивалось.

— Ты откуда звонишь? — наконец спросил он. — Я звонил несколько раз.

— Остановилась выпить кофе в городишке под названием Сотой.

— Ну и ну… Как тебя туда занесло?

— Да так… ищу кое-что.

— Что ищешь?

— Долгая история.

— Ладно. Руфь…

— Да?

— Ты сейчас в чем? — Этот вопрос он часто задавал ей, когда они еще только начали встречаться. Интересно, помнит ли она?

— На мне зеленые полотняные штаны, белая футболка. И деревянное ожерелье. Четыре сердечка на кожаном ремешке.

— Правда? — прошептал он.

— Да, правда, — ответила Руфь.

По ее голосу он понял, что она улыбается.

Руфь заночевала в старинном викторианском особняке, переоборудованном в гостиницу. Долгий день безрезультатных поисков утомил ее. Она побывала в огромном множестве галерей и художественных салонов. Раз за разом она заставляла себя обращаться к незнакомцам: «Вы знаете эту девушку?» Ответом ей неизменно были пустой взгляд, или недоумение. Правда, хозяйка ремесленной лавочки на окраине Скаухигана, взглянув на снимок, сначала хотела что-то сказать, но потом вернула фотографию и принялась переставлять глиняную посуду.

— Так вы ее знаете? — не отступала Руфь. — Вы ее когда-нибудь видели?

— Боюсь, нет, — отвечала женщина.

— Но ведь вы как будто узнали ее.

— Обозналась.

Теперь, лежа в гостиничной кровати, Руфь вспоминала, как она искала дочь в прошлый раз, и благодарила судьбу за то, что сейчас у нее хватает сил не впадать в отчаяние. После завтрака она продолжила поиски, объезжая незнакомую округу. Мимо громыхали грузовики, мелькали клюквенные болота, оружейные магазины, вывески: «АНТИКВАРИАТ, ПРЕДМЕТЫ ПРИКЛАДНОГО ИСКУССТВА», рекламные щиты: «ЖИВАЯ НАЖИВКА», брошенные автомобили, лесопитомники.

К вечеру Руфь оказалась в Милпорте — городке на одном из множества узких, глубоко вдающихся в побережье заливов. Она миновала центр социальной поддержки, интернат для престарелых, несколько маленьких кафе, завлекающих клиентов пирожками с крабами и омарами, автосервис. Чуть дальше она увидела написанный от руки указатель: «Галерея Анни».

Анни.

Может быть… Неужели эта та самая Анни, которая два года назад прислала ей портрет Джозефины?

Руфь свернула на грунтовую дорогу и вскоре затормозила у небольшого магазинчика, размещавшегося в обитом вагонкой домике. В его витринах она не заметила традиционных сувениров. Вместо тряпичных кукол в кружевных чепчиках и деревянных моряков в них были выставлены картины, чаши из серебристого клена и глазурованная керамика.

Деревянный пол в магазине был ничем не застелен, стеклянные полки эффектно подсвечены. За столом с альбомами по искусству сидела женщина лет тридцати пяти в черной блузке с низким вырезом и длинной хлопчатобумажной юбке. Через плечо у нее свешивалась длинная огненно-рыжая коса.

— Чем могу помочь? — спросила женщина.

— Вы Анни Лефо?

— Да.

— Если позволите, я посмотрю работы.

Руфь медленно пошла между резными деревянными сундуками и плетеными, раскрашенными растительными красками корзинами. Одну из стен галереи занимали тканые драпировки, другие две — картины.

Это были в основном пейзажи — море, камни, лодки, старые дома на фоне серого зимнего неба. На первый взгляд — обычный товар для туристов, сувениры, напоминающие о приятном отдыхе в красивой местности. Пока не присмотришься повнимательнее. Рыбачьи суда на полотнах предназначались не для прогулок; грязные, в солярке и мазуте, они круглый год служили для нелегкого промысла. Убогие домишки были выписаны уверенно и искусно. Кладбище, перевернутая лодка, якорь, брошенный на пустынном берегу, — изображая все это, художник явно стремился запечатлеть уходящий в прошлое жизненный уклад.

Внимание Руфи привлекло одно полотно с покосившимся от времени и изъеденным солью белым мраморным надгробием. На поросшем оранжевым лишайником камне выбито: «СМЕРТЬ НЕ ВСЕСИЛЬНА». И словно в подтверждение этих слов из кучи палой листвы у подножия могильного камня пробивается одинокий белый цветок.

Руфь вернулась к выходу.

— Меня заинтересовала одна картина, — сказала она.

Женщина подняла голову:

— Какая именно?

— С могильным камнем.

Анни улыбнулась.

— Да, это отличная работа. — Она поднялась и направилась в глубь галереи. Руфь последовала за хозяйкой. — Великолепное противопоставление жизни и смерти, обещание новой весны.

— Это написал кто-то из местных?

— Да, в настоящий момент художник живет здесь.

— Автор картины — женщина?

Анни обернулась. Ее взгляд сделался настороженным.

— Почему вы спрашиваете?

— Возможно, мне только показалось, — отвечала Руфь, — но, по-моему, она отражает мировосприятие женщины.

Анни неожиданно рассмеялась:

— Верно, это творение женщины.

— Как ее зовут?

— Все работы подписаны. — Анни провела рукой по рыжей косе и сощурилась, словно кошка.

Руфь затруднилась бы определить свои чувства. Что она испытывает — гнев, нетерпение? Внимательно вглядевшись в нижний левый угол картины, она различила там две буквы: Д.О.

— Чьи это инициалы? — осведомилась Руфь.

— Дженни О’Доннелл. По-моему, вас интересует не картина, а ее автор. Хотелось бы знать почему.

Женщины пристально посмотрели друг на друга. Наконец Руфь сказала:

— Потому что мне кажется, это работа моей дочери.

— О боже! — Анни побледнела. — Вы — миссис Коннелли.

— Как вы догадались?

— Мы с ней… я была подругой Джозефины.

— Вы прислали мне ее портрет… после трагедии.

— Это было до того… Да, она утонула. Потому я и отправила вам тот набросок.

— Может, и не утонула.

Анни Лефо вытаращила глаза:

— Почему вы так решили?

— Вы видели ее, мисс Лефо? Я разыскиваю ее. Изъездила все побережье. Всех расспрашиваю о ней.

— Почему вы думаете, что она жива?

— Инстинкт подсказывает. Просто слепая вера, больше ничего. — Руфь шагнула к Анни. — Вам известно, где она?

— Нет. — Анни энергично помотала головой.

Руфь стиснула зубы, с трудом сдерживая гнев. Она выписала чек и бросила коротко:

— Заверните, пожалуйста. — В дверях она оглянулась. — Я знаю, это работа моей дочери. И знаю, что она написала ее совсем недавно.

В машине Руфь развернула картину и рассмотрела ее внимательнее. На противоположной стороне улицы она заметила кафе. Оставив машину на стоянке, Руфь вошла внутрь, заказала холодный чай и села у окна.

Спустя некоторое время она попросила счет, расплатилась, но уходить не спешила. Скоро на дороге появилась Анни Лефо в «камаро» грязно-зеленого цвета. Руфь быстро поднялась из-за столика и вышла.

Вскочив в машину, она помчалась по дороге, на которую свернула Анни Лефо, и вскоре увидела впереди «камаро», от которого ее отделяли три автомобиля. Через несколько минут Анни свернула направо. На ту же проселочную дорогу съехала одна из машин, кативших перед Руфью. И сама Руфь. Только теперь она сбавила ход, держась подальше от первых двух автомобилей.

Анни подъехала к одноэтажному домику. Руфь проехала мимо, нашла удобное для стоянки место и, заглушив мотор, выждала пятнадцать минут. Потом она подрулила к дому Анни.

Руфь позвонила и потянула на себя дверь. Мисс Лефо вышла тотчас же.

— Как вы здесь оказались? — спросила она.

— Мне нужно поговорить с вами.

— Я уже сказала, миссис Коннелли: мне неизвестно, где ваша дочь.

— Вы лжете, мисс Лефо. Я должна найти ее…

— Полагаю, вы хотите вернуть ее домой? Чтобы отчим продолжал глумиться над ней?

— Что?

Анни подняла руку:

— Только не притворяйтесь, будто для вас это новость.

— Значит, она жива? — Руфь оперлась рукой о косяк. Ноги не держали ее.

Анни отступила на пару шагов.

— И не надейтесь, я не стану помогать вам в поисках дочери. — Она попыталась закрыть дверь, но Руфь уже шагнула через порог.

— Я не знаю, что наговорила вам Джозефина, — сказала она, — но отчима у нее нет и никогда не было. А родной отец ни разу в жизни пальцем ее не тронул.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что я знаю своего мужа.

— Интересно, сколько еще жен утверждает подобное?

— Мисс Лефо… Анни, я люблю Джозефину так, что не могу выразить словами. И готова искупить свою вину, если она считает, что я перед ней виновата. Но дело не только в этом. Мой сын, Уильям… Прошу, позвольте мне войти.

— С какой стати?

— Потому что, мне кажется, вы многого не знаете. Прошу вас, разрешите войти.

Анни неохотно провела ее в уютную гостиную, где гармонично соседствовали друг с другом антикварная мебель и современные поделки из стекла и дерева. Они остановились перед камином, украшенным композицией из сухих цветов.

— Я вас слушаю. — Анни беспокойно смотрела на Руфь.

— Для начала сразу хочу сказать: не знаю уж, что наговорила вам Джозефина, но в семье ее всегда окружала любовь. Ее никогда не обижали. Как вам известно, произошел несчастный случай и Джозефина пропала. С тех пор мы все скорбим о ней. Только несколько дней назад я начала подозревать, что, возможно, она не погибла, но почему-то не пожелала вернуться домой. Мой сын смертельно болен. У него лейкемия. Ему необходимо сделать пересадку костного мозга, а мы не можем найти донора. Возможно, ему подошел бы костный мозг сестры. Теперь вы понимаете, насколько важно найти ее.

— Какой ужас. — Анни Лефо прикусила губу. — Почему я должна вам верить?

— Неужели вы считаете, что я все это выдумала?

— Боже всемогущий, я… даже не знаю, как быть.

— Подумайте сами, мисс Лефо, с чего бы мне выслеживать вас. Я в отчаянном положении. Джози может спасти жизнь брату. — Руфь схватила женщину за запястье. — Вы ведь знаете, где она, да? Она ведь жива?

Анни протяжно вздохнула:

— Да, жива.

— Где она? — У Руфи сдавило грудь.

— Мне очень жаль, миссис Коннелли. Очень жаль. Я всегда подозревала, что она что-то недоговаривает…

— Где она?

— Она… она жила здесь, у меня.

Руфь вслепую нащупала кресло и села. Комната закачалась, поплыла перед глазами.

— Она пару раз наведывалась в мою галерею, мы о многом говорили. Она была такая пылкая, такая… сильная. Я ужасно переживала, когда прочитала в газетах о ее смерти. Потому и послала вам тот рисунок. А потом, позже, я… я…

— Что?

— Однажды после обеда, около года назад, кто-то вошел в галерею. Это была она. Я просто не верила своим глазам.

— Что она сказала?

— Точно не помню. Мы разговорились, и она сказала, что ночует в машине, в какой-то старой колымаге, которую купила где-то по случаю. Я предложила ей поселиться у меня, и с тех пор она использует мой дом, как базу.

— Почему же она… — Руфь расплакалась. — Хоть бы раз позвонила… Неужели она так сильно нас ненавидит?

— Я тоже этого не понимала… пока она не рассказала про отчима.

— Джози — моя дочь, — мягко проговорила Руфь. — Прошу вас, Анни, скажите, где она.

— Она доверяет мне. Я просто не могу предать ее.

— Тогда передайте ей, что она нужна Уиллу.

— Даже этого я не могу. Она опять уехала. Рано или поздно она объявится, но когда, я не знаю.

Руфь снова впала в отчаяние. Быть почти у цели и опять остаться ни с чем… Она закрыла лицо руками.

Телефон зазвонил, когда он смотрел по телевизору какую-то чушь. На самом деле не смотрел, а просто бездумно таращился на картинки, чтобы отвлечься от обескровленного лица сына. Он снял трубку и, услышав голос Руфи, убрал звук.

— Руфь, ты нашла то, что искала?

— Почти.

— Может, расскажешь?

— Пол, это касается Джози. Она жива.

— Руфь…

Он жалел, что его нет рядом с ней, что он не может обнять ее и объяснить, что чудес на свете не бывает. Утонувшие дочери не воскресают из мертвых.

— Ты мне не веришь?

— Где она? — осторожно спросил он.

— Думаю, — неторопливо промолвила Руфь, — она хочет, чтобы я нашла ее.

— Я волнуюсь за тебя.

— Спасибо, что вспоминаешь обо мне.

— Ты даже не представляешь, как часто. — Положив трубку, он признался себе: я снова в нее влюблен.

За ту неделю, что она не видела сына, Уилл еще больше ослабел. Он был оживлен, тяжело передвигаясь по дому, дабы удостовериться, что за время его отсутствия здесь ничего не переменилось. Но лицо у него все равно было бледным и распухшим от лекарств, под глазами лежали серые тени.

— Как хорошо, что я снова здесь, — повторял мальчик.

— Я приготовила тебе комнату на первом этаже.

— Но я хочу жить в своей комнате.

— Тебе будет удобнее внизу, ты сможешь выходить на крыльцо.

— Но я… — Уилл хотел еще что-то сказать в знак протеста, но потом увидел лицо матери и произнес через силу: — Спасибо, мама.

Вдвоем они дошли по коридору до кухни.

— Откуда это? — с удивлением спросил мальчик, увидев портрет Джози.

— Подарили.

— А ты изменилась, мам. Год назад ты даже говорить не могла о Джози, а теперь вот повесила ее портрет.

— Я ошибалась, думая, что так легче будет побороть скорбь, — сказала Руфь. — И наконец это поняла.

Уилл присел на краешек стола.

— Как здорово, что я снова могу спать в нормальной постели. Эти больничные люльки с боковинами меня достали. — Он выпрямился. — Не возражаешь, если я схожу к морю?

— Только не переутомляйся.

С крыльца она наблюдала, как мальчик медленно, с усилием передвигая ноги, шагает по лугу к каменистой полоске берега.

— Туман опускается, — заметил Уилл, глядя в темноту.

— Значит, вечер будет холодный, — сделал вывод Пол.

— А мне нравится, как он обволакивает дом. Словно одеялом укутывает.

— Может, затопим камин?

— Отличная идея. На крыльце есть дрова.

Пол взял с очага большую корзину с двумя ручками, и они вдвоем наполнили ее поленьями.

Даже такой труд, как перекладывание дров, был Уиллу не по силам. Он изнемогал. Когда огонь запылал, мальчик сел перед очагом и поднес руки к пламени. Они казались почти бесплотными. Впервые с момента рецидива болезни Пол по-настоящему испугался.

— Может, сыграем в «Скрэббл»? — предложил он.

— Давай.

Они сели за игру, но Уилл не мог сосредоточиться. Его взгляд потускнел, глаза глубоко ввалились.

Когда Уилл пошел спать, Пол сел напротив жены, любуясь игрой огненных бликов в ее волосах.

— Ты выглядишь восхитительно, — сказал он.

— Я? Ну да, разумеется.

Он взял ее за руку:

— Ты все еще носишь обручальное кольцо.

— Ну, я же пока еще замужем.

Он обнял ее за плечи и почувствовал, что она прижалась к нему. Зазвонил телефон. Руфь встрепенулась, высвободилась из объятий мужа и судорожно схватила трубку.

Это была Анни Лефо.

— Сегодня утром позвонила Дженни… Джозефина, — сообщила она натянутым голосом. — Я сказала ей, что ее брат болен. Она очень расстроилась. Расплакалась в трубку.

— Она сказала, где находится?

— Нет. Она звонила из автомата. Я сказала ей, что Уиллу нужна пересадка костного мозга, что это его последний шанс.

— Вы передали ей, что я люблю ее?

— Она знает это, Руфь. Обещала связаться с вами.

— И все?

— Да, это все.

— Я умираю с голоду, — заявила Руфь, когда на следующее утро Уилл появился на кухне. — Пойдем завтракать в «Кэбот инн»?

— А где папа?

— Решил еще раз осмотреть «Утку».

— Мы собирались отремонтировать ее, — сказал Уилл. — До того как…

— Ну и отремонтируйте.

По просьбе Уилла их посадили за столик у окна с видом на Олд-Порт-стрит.

— Жаль, что мы не можем переехать сюда навсегда, — промолвил мальчик, глядя в окно, потом перевел взгляд на мать.

— Думаю, — неторопливо отвечала Руфь, — мы так и сделаем. — Она улыбнулась сыну, демонстрируя бодрость духа.

— А как же ты станешь ездить на работу?

— Подыщу себе что-нибудь рядом с домом.

— Правда? Честное слово?

— Уилл… — Руфь наклонилась через столик к сыну. — Не знаю, верно ли я выбрала место и время, но я должна сказать тебе что-то очень важное.

Радостное выражение исчезло с лица мальчика:

— Про мою болезнь? Если так, не утруждай себя. Я уже успокоился. Поначалу переживал, думал, как же так, вот я умру и все такое, но теперь абсолютно спокоен. Правда.

Руфь покачала головой:

— Нет, Уилл. Это… это касается Джози.

— А что такое?

— Она жива, — сказала Руфь.

Уилл широко раскрыл глаза:

— Не надо, мам. Прошу тебя.

— Что не надо?

— Папа говорил, что у тебя возникла идея, будто… — Он уткнулся взглядом в тарелку. — Не надо, мам. Она умерла.

Руфь накрыла рукой ладонь сына. Тот с трудом удержался, чтобы не отдернуть руку, и она это заметила.

— Уилл, поверь мне. Я не выдумываю. Всю неделю я искала ее и наконец выяснила, где она живет последний год. — Руфь поведала сыну все, что узнала от Анни Лефо.

— Но она бы нам позвонила. Она не стала бы так мучить нас. Ни за что на свете. А эта Лефо случайно не врет?

— Не думаю.

— Ты уверена?

— Уверена. Анни приедет к нам сегодня после обеда. Ты можешь сам с ней поговорить.

Анни Лефо появилась в четыре. Свои огненно-рыжие волосы она собрала в пучок и закрепила на макушке разноцветными гребешками. Вид у нее был уже не такой суровый.

Она обменялась рукопожатиями с Полом и радостно поприветствовала Уилла.

— Давно мечтала с тобой познакомиться, — сказала она. — Твоя сестра много о тебе рассказывала.

— Вы правда ее знаете?

— Знаю. Она — удивительный человек. — Анни вытащила из висевшей у нее на плече кожаной сумки сверток. — Это тебе.

— Спасибо, — поблагодарил Уилл.

Он развернул упаковку и увидел картинку. На ней был изображен веснушчатый мальчик. Он хохотал, стоя у перевернутой лодки. Рассмотрев картину, Уилл воскликнул:

— Эй, да это же я!

— Джози написала ее на твой день рождения в прошлом году, — мягко сказала Анни. — Она висела у нее в комнате.

— Мама… — Уилл протянул картину матери.

— Какая красота. — Руфь показала работу дочери Полу.

— У вас талантливая дочь, профессор Коннелли.

— Вы уверены, что она жива, мисс Лефо?

Анни глубоко вздохнула. Глянув поверх их голов в сторону моря, она проговорила:

— Я должна вам все объяснить.

— Что именно? — спросил Пол.

Она сделала еще один глубокий вдох:

— Я… э… у меня есть хижина в лесу, на самом берегу моря, далеко отсюда. Я использую ее как мастерскую. Иногда я остаюсь там ночевать. Удобств в домике, конечно, никаких, но там всегда есть продукты, всякие консервы и спальный мешок. Есть даже старая цистерна с дождевой водой. — Анни наклонилась к Полу и Руфи. — После того происшествия, когда Джозефина исчезла, где-то спустя неделю, я приехала в хижину поработать. Она была там. Я не верила своим глазам. Я думала, что она погибла. Я прочитала о ее смерти в газетах и отправила вам тот рисунок. И вдруг — вот она, жива и здорова.

— Джози?

— Да.

Руфь глянула на Пола и вновь перевела взгляд на Анни:

— Продолжайте.

— Она была похожа на дикого зверька, — рассказывала Анни. — Спутанные волосы, вся в синяках, рука перевязана тряпкой. Она была крайне возбуждена. Сказала, что ее смыло волной со шлюпки, а бороться с сильным течением она не могла. На нее одна за другой обрушивались мощные волны, она захлебывалась и уже распрощалась с жизнью. Но потом ее швырнуло к берегу и она почувствовала под ногами камни. Ее еще несколько раз относило в море и снова на камни, и только с третьего раза ей удалось уцепиться за какой-то выступ. До моей хижины она добиралась почти два дня.

— Одного не понимаю. — Руфь сжала ладонями виски. — Почему она нас не известила?

— Она билась в истерике, умоляла меня никому не сообщать о ней. В конце концов я согласилась. Она кричала, что вы и не вспомните о ней, что вам до нее нет дела. Я забрала ее к себе домой. Те несколько дней, что она оставалась у меня, мы много спорили. Наконец она пообещала, что позвонит вам. На следующий день, когда я вернулась с работы, ее дома не было. Я решила, что она отправилась в Бостон.

— А что вы подумали, когда она появилась снова? — холодно спросил Пол.

— Я… даже не знаю. Я так обрадовалась, что опять вижу ее. — Анни поправила гребешки в волосах. — Я поступила… просто ужасно.

— Да, вы поступили плохо, — проронила Руфь.

— И Джози тоже, — заявил Уилл.

Ну хоть бы раз позвонила, вновь и вновь думала Руфь. И возможно, у нас все сложилось бы по-другому.

Вечером они разожгли огонь в камине и сели играть в криббидж картами с инкрустацией из слоновой кости, которые достались Руфь в наследство от бабушки. Уилл был рассеян.

Руфь накрыла руку сына и сказала тихо:

— Она приедет.

— Скорей бы уж, — пробурчал Уилл. — Что-то я устал.

— Иди, сынок, ложись.

— Я приду подоткнуть тебе одеяло, — добавила Руфь. Детский ритуал действовал на Уилла успокаивающе.

— Через десять минут, — сказал он.

Руфь пришла, поцеловала сына, пожелала ему спокойной ночи. На пороге мальчик окликнул ее.

— Мам!

— Что, родной?

— Ты сердишься на Джози? За то, что она скрывалась.

Что ему ответить?

— Я… не знаю.

— А я очень сержусь.

— Давай лучше думать о будущем.

— Когда она появится, разбуди меня.

— Обязательно.

— Даже если она приедет поздно ночью?

— Обещаю. Договорились?

— Договорились. — Он улыбнулся ей изможденной улыбкой, к которой она уже начала привыкать, и протянул к ней руки. — Обними меня, мам.

— Сколько угодно.

Едва сдерживая слезы, она вернулась к сыну и обняла его. Ей казалось, что косточки у него хрупкие, как соломка, что они переломятся, если обнять покрепче.

Уилл, словно щенок, уткнулся ей в плечо почти голой головой.

— Я люблю тебя, мама.

— И я тебя люблю, Уильям. Всем сердцем.

В голове вновь зазвучал голос Джози: «И будешь любить, что бы я ни совершила?»

Будет ли? Сможет ли?

Перед сном Руфь вышла на балкон. На летнем фиолетовом небе серебрилась луна; ее неясное отражение колыхалось на черной глади далеко за заливом.

Джози придет.

Придет. Ради Уилла.