Дориан никак не ожидала, что ее помолвка вызовет в высшем свете такой фурор. Каждый день на серебряном подносе в прихожей высились груды писем сгорающей от любопытства лондонской знати с наилучшими пожеланиями и приглашениями на всевозможные приемы. Всю корреспонденцию Дориан разбирала вместе с Николасом, который ни на день не оставлял свою нареченную без внимания. О более заботливом женихе нельзя было и мечтать.

Попадались среди писем и не слишком приятные, а один раз Дориан, вскрыв конверт, даже не сумела скрыть шок от Николаса.

– Что там такое? – Николас отбросил очередное приглашение на прием и протянул руку за листком в руке Дориан. На первый взгляд письмо не отличалось от десятков других. Дорогая бумага, ровный почерк… впрочем, как раз почерк выглядел немного странно. – Вы вдруг так побледнели.

Дориан хотела было спрятать листок, но не успела. Николас выхватил письмо из ее пальцев.

С каждой прочитанной строчкой он все больше мрачнел. Некто неизвестный, к тому же явно изменивший почерк, обвинял Николаса в измене королю, родине и британскому флоту. И делал это, если верить написанному, «ради блага Дориан».

– Кто бы ни был автором этого письма, он не рискнул поставить свою подпись под этими обвинениями. Не обращайте внимания, милорд.

– Это первое? – Николас помахал листком. – Или еще были подобные послания?

– Первое, – твердо заявила Дориан. – Сожгите. Не желаю держать эту гадость в доме.

Николас нахмурился.

– Скажите мне, если получите еще.

– Непременно, милорд. – Дориан взяла из стопки следующий конверт.

В малой гостиной всегда было прохладно, и потому здесь часто горел камин. Николас швырнул листок в огонь, бумага вспыхнула и через несколько секунд превратилась в пепел.

Когда намеченные на день светские визиты оставались позади, Николас, как правило, настаивал на прогулке в экипаже по парку. Дориан не могла избавиться от ощущения, что ему нравится появляться с ней на людях. Ей и самой это доставляло удовольствие. Завидев их вместе, люди всегда оборачивались, и Дориан очень хотелось думать, что так происходит потому, что они составляют красивую пару.

Все ее дни были заполнены приемами, визитами к портнихе – будущая графиня Сикум не могла себе позволить появляться в свете в прежних нарядах – и прогулками с Николасом.

Она была слишком занята, чтобы видеться с тетей Шарлоттой так часто, как ей бы хотелось. И уж совсем не было времени задаваться вопросом, почему Дэвис внезапно с головой погрузился в свой бизнес. Дориан нисколько не удивляло, что брат принимает приглашения только на те светские мероприятия, где ожидалось присутствие леди Элизабет; новость была в другом – в его полном безразличии ко всему остальному.

Тем не менее гадать по поводу странного поведения Дэвиса ей было некогда, и Дориан просто решила, что причина в неудачном сватовстве брата. Вот вернет ему Элизабет свою благосклонность – и он вновь станет самим собой.

Куда более любопытным было поведение Николаса. Его внезапный интерес к светской жизни казался Дориан весьма необычным для человека, который до недавнего времени вел почти отшельническое существование.

Теперь же он стремился бывать всюду, куда их приглашали, – на музыкальных и званых вечерах, на балах и в театрах.

Как-то вечером, возвращаясь с одного из приемов, Дориан решилась высказать удивление его внезапной активностью.

– Кто-то же держит третий отрывок у себя, – ответил Николас. Света в экипаже не было, и Дориан не могла видеть его лица. – Чем больше мы общаемся, тем больше вероятность услышать что-нибудь важное.

– Но я почти не знаю всех этих людей, присылающих нам приглашения, и очень боюсь, что ими движет одно лишь любопытство. Ну как же! Самая модная пара сезона!

– Что ж, – безразлично пожал плечами Николас. – Не такая это большая плата за наши поиски. – Помолчав несколько секунд, он спросил: – Разве вам не нравятся наши выезды в свет?

– Конечно, нет! То есть… я хотела сказать… да, милорд… очень нравятся, – с запинкой отозвалась Дориан.

Николас снова напомнил ей о том, что их помолвка – не более чем ширма. А ведь случались минуты, особенно минуты наедине с Николасом, когда она готова была забыть об их основной цели и поверить, что помолвлена с ним по-настоящему.

Теперь она находила особое удовольствие в танцах. Николас был где-то поблизости, и ее партнеры неизменно об этом помнили. В кавалерах у Дориан никогда не было недостатка – на любом приеме или балу находилось немало желающих пригласить на танец богатую наследницу. Одним она действительно нравилась, другие хотели скорее покрасоваться в паре с изысканной Дориан Сент-Джон, ну а третьи – большей частью обнищавшие аристократы – делали вид, что снисходят до танцев с хорошенькой дочерью торговца.

После официального объявления о помолвке все партнеры стали с ней подчеркнуто вежливы, но в глазах каждого из них Дориан ловила скрытое любопытство. Было ли это следствием их уважения к ее будущему статусу супруги пэра Англии, или же они просто боялись человека, заслужившего репутацию предателя, – неизвестно. Ни то, ни другое Дориан не слишком вдохновляло.

Но как бы то ни было, а балы приобрели для нее новый смысл, да и музыкальные вечера заиграли неожиданными красками. Николас проявлял явный интерес к музыке, у него оказался довольно приличный слух; Дориан не раз замечала, что он наслаждается музыкой как истинный ценитель.

– Сегодня на музыкальном вечере я вами по-настоящему гордилась, – сказала она.

Удивленный, Николас повернулся к ней:

– То есть?

– Вы и глазом не моргнули, пока леди Уэстон тянула свою жуткую сольную партию.

Николас усмехнулся.

– Я проявил не большую стойкость, чем остальные присутствующие. Никто даже не поморщился при звуках ее верхнего до. Не могу не признать, однако, что был бы крайне признателен тому, кто посоветовал бы ей заняться живописью.

– Боюсь, она слишком преданная поклонница музыки, – хмыкнула Дориан. – Но меня изумило ваше терпение, милорд. Я ведь занимаюсь музыкой всю жизнь и исполнителей слышала всяких – и хороших, и не очень. Но даже на меня сегодняшний концерт наводил тоску.

– Надеюсь, только концерт, но не общество, в котором вы провели вечер. – Николас снял шляпу и пересел со своего места напротив Дориан на сиденье рядом с ней.

У Дориан бешено заколотилось сердце. Бедро Николаса, твердое, горячее, было прижато к ее бедру. Цитрусовый запах его мыла дурманил ей голову. Дориан вздрогнула, когда Николас обнял ее за плечи. Он вел себя как истинный джентльмен всегда и во всем – и на публике, и среди знакомых, и в присутствии тети Шарлотты и Дэвиса. Но каждое его прикосновение, даже мимолетное и вежливое, отзывалось в ней дрожью.

– Нет-нет, милорд, – поспешно пробормотала Дориан. – Я очень рада вашему обществу.

– Приятно это слышать. Я тоже рад вашему обществу. – Приподняв ее подбородок, Николас накрыл губами губы Дориан. Она подалась к нему всем телом, скользнула ладонью по его бедру. Николас со стоном прижал ее руку, остановив робкую ласку.

Поцелуй становился все глубже, все настойчивее. Он не был похож на те поцелуи, которые срывали с губ Дориан ее прежние поклонники.

Николас провел языком по ее губам, заставив их приоткрыться; а потом его язык проскользнул внутрь, обласкал внутреннюю поверхность щек, пробежал вдоль ровного ряда зубов. Дориан тихонько застонала и, вскинув руки ему на плечи, обхватила ладонями голову.

Губы Николаса обожгли ее подбородок, потом шею, ключицы. Он вдруг тоже застонал, зарывшись лицом в ложбинку на груди.

– Я хочу большего, Дориан, – хрипло пробормотал он. – Позвольте мне.

Она прекрасно знала, что леди не положено даже внимать подобным просьбам. Но груди ее вдруг отяжелели, заныли, и Дориан инстинктивно чувствовала, что лишь губы Николаса смогут облегчить эту мучительно-сладкую истому.

Дориан распахнула накидку, потянула вниз лиф своего вечернего, с очень глубоким вырезом платья – достаточно, чтобы обнажить грудь. К собственному удивлению Дориан, она не испытала ни стыда, ни неловкости, одно лишь желание доставить радость Николасу и насладиться его прикосновениями.

– Так, милорд? – шепнула Дориан, вновь скользнув пальцами ему в волосы.

Ночная прохлада не успела добраться до ее обнаженной кожи, как губы Николаса уже сомкнулись на чувствительном соске, который сразу отвердел и напрягся под влажной дразнящей лаской языка.

Дориан выгнула спину, впервые окунувшись в головокружительные ощущения, в этот жар, поднимавшийся из самой глубины ее тела. Николас спустил лиф платья еще и припал ртом к другому жаждущему ласки соску. Тихий стон наслаждения сорвался с губ Дориан. Она изнывала от желания прильнуть к Николасу всем телом, как тогда, на кровати в спальне Тьюк-Эбби. Прижимая его голову к себе, она откинулась назад на мягком сиденье. Николас наклонился вслед за ней, не отрывая от ее груди нежных и жарких губ.

Колесо наехало на какое-то препятствие, карету сильно тряхнуло.

– Ч-черт, – процедил сквозь зубы Николас.

Снаружи послышался раздраженный голос кучера, затем экипаж двинулся дальше, подскакивая на каждом булыжнике.

Николас выпрямился на сиденье.

– Нет, так не пойдет. – В его взгляде блеснуло раздражение. Он заправил выбившуюся рубашку и потянулся к Дориан.

– Я сама!

– Нет, я, – пробормотал он. Дориан послушно уронила руки.

Очень медленно Николас прикрыл лифом сначала одну грудь, потом другую, и от его прикосновений огонь желания вспыхнул в Дориан с новой силой. А потом она поняла, что проникающий внутрь свет фонарей падает прямо на нее, и взгляд Николаса не отрывается от полукружий груди с розовеющими сосками.

Когда лиф платья оказался на месте, Николас с нежностью поцеловал ложбинку на груди.

– Жаль, что мы не зажгли лампу.

– По-моему, вы и так увидели достаточно, милорд. – Дориан поправила сползающую с плеч накидку. – Николас?

– Да? – бросил он, не глядя на нее.

– А что, другие пары тоже делают это в темноте?

– Я понятия не имею, что и как делают другие пары. – Судя по голосу, наивный вопрос Дориан его насмешил. – Единственная моя забота – то, что происходит между нами. И я точно знаю, что экипаж – место для этого неподходящее.

– Для чего неподходящее?

– Для того, что здесь едва не произошло.

Дориан насупилась. В который раз Николас вот так обрывает их близость. Неужели эти поцелуи и ласки для него ничего не значат?

– А, понятно! – Дориан и не пыталась скрыть раздражение. – Куда удобнее было соблазнять меня в спальне Тьюк-Эбби. Вы согласны, милорд?

Даже в темноте кареты она уловила, как вдруг гневно раздулись крылья его носа и откровенным желанием загорелись глаза. Он хочет ее. Эта мысль наполнила ее восторгом.

Но вместо того чтобы вернуться к ней, как рассчитывала Дориан, Николас рывком пересел на сиденье напротив.

– Полностью. И нечего выпячивать свою прелестную губку, Дориан. Даже этим вы ничего не добьетесь.

Теперь он был полностью скрыт от Дориан, и, сколько она ни всматривалась в густую тень, ей ничего не удалось прочитать по его лицу.

– Как бы ни велик был соблазн, радость моя, я не меняю своих принципов. И я не лишаю девушек невинности в карете, которая подпрыгивает на каждом ухабе.

Разочарование – и жгучая ревность – комком застряли в горле Дориан. Отрицать то, что она невинна, было бы нелепо. Но она не могла избавиться от целого роя вопросов, жаливших ее сердце. Он сказал – «девушек». Сколько же их было в его жизни? Сколько женщин раскрывали ему свои объятия? И был ли он с ними так же удручающе благороден, как с ней?

– Итак – что вам известно о маркизе Фернхэме?

– О ком? – переспросила Дориан, озадаченная такой резкой сменой темы. – О лорде Фернхэме? – Подумать только, Николас заводит разговор о Фернхэме, словно между ними ничего и не было. Словно она только что не готова была отдаться ему телом… и душой.

Чтобы хоть как-то вернуть в обычное состояние распаленное желанием тело, Дориан сделала несколько быстрых, глубоких вдохов. Затем наглухо завязала ленты накидки. Хватит, больше она не поставит себя в дурацкое положение.

– Дайте подумать… Кажется, Фернхэм унаследовал коллекцию музыкальных инструментов своего отца и продолжает ее пополнять. А собирать нотные рукописи и другие документы по музыке стал совсем недавно, в дополнение к коллекции инструментов.

– В таком случае он может быть для нас весьма интересен.

– Согласна. У леди Фернхэм другое пристрастие – ботаника. По слухам, ее оранжерея – весьма впечатляющее зрелище. Да, кстати, судя по всему, на приеме обещал быть Гэвин Треффорд с женой.

– Гэвин и Элеонор приедут во Флоратон-Корт?! – Николас резко выпрямился на сиденье.

– Вы этого н-не знали? – Дориан растерялась. Он с такой легкостью назвал леди Треффорд по имени!

– Нет… не слышал… – задумчиво протянул Николас. – Приятно будет вновь встретиться с Элеонор.

На Дориан вдруг словно подуло ледяным ветром. Съежившись, она забилась в самый угол экипажа.

– Вы с ней, похоже, близко знакомы.

– Наше детство прошло рядом в Линкольншире. – В голосе Николаса прорвались ностальгические нотки. Дориан проклинала царившую в карете темноту. Если бы можно было увидеть сейчас его лицо! Что же значит для него леди Элеонор?

Дориан отвернулась к окну, хотя оно было затянуто шторой и смотреть, собственно, было не на что. Ее мучили ревность и обида. Сама виновата, думала она. Забыла, что Николас обручился с ней только ради достижения своей цели. Для него помолвка – это возможность отыскать рукопись, не больше… «Вот и помни об этом, – весь оставшийся путь твердила себе Дориан. – Всегда помни».

* * *

Загородный особняк Флоратон-Корт был построен в Дербишире двадцатью годами ранее и представлял собой великолепный образчик античного стиля. Каждый выступ и каждую нишу этого шедевра архитектуры украшали статуи римских богов, а коринфский портик венчала богиня красоты и плодородия Венера в окружении Цереры и Бахуса.

Когда экипаж Сент-Джонов въехал на обсаженную вековыми дубами аллею, Дориан готова была поверить, что окажется сейчас на вилле какого-нибудь римлянина… во всяком случае, именно так в ее представлении должна была бы выглядеть римская вилла.

– Если бы не силуэт норманнской церкви – там, вдалеке, – я бы поверил, что мы попали в Италию. – Дэвис словно прочитал ее мысли.

К удивлению Дориан, брат решил составить ей компанию на этом приеме, а ведь не далее как неделю назад он послал маркизу свои извинения. Причины столь внезапной перемены планов Дэвиса остались для нее загадкой, но его обществу она была рада. Николас незадолго до этого уехал в родовое поместье Сикумов, и они договорились встретиться прямо во Флоратон-Корт.

Дориан приложила немало усилий, чтобы избавиться от неприятного осадка после разговора с Николасом о леди Элеонор. Собственно, именно этим она и занималась всю дорогу сюда. «Они ведь выросли вместе, – вновь и вновь твердила себе Дориан. – Нет ничего удивительного, что Николас рад встретиться с Треффордами».

– Что это за церковь, не знаешь? – поинтересовался Дэвис, пока экипаж катил по аллее к дому.

– Кажется, церковь Всех Святых. По-своему хороша, правда? – Дориан переключила внимание на панораму за окном. – И церковь, и сама деревня, говорят, появились еще во времена норманнов. Никогда не видела таких лохматых собак. Смотри, во-он там, на лугу. Да это не собаки, это же пони. Какая прелесть!

– Дети, наверное, играют. – Лоб Дэвиса перерезала морщинка. – У Фернхэмов ведь восемь детей, знаешь?

– Конечно, знаю. – Дориан изучающе смотрела на брата. – У тебя не слишком-то довольный вид. Ты мог на этой неделе отправиться на бал, где будет леди Элизабет. Никак не пойму – зачем тратить время на прием, который тебе не по душе и от которого ты уже все равно отказался?

Дэвис лишь молча покачал головой, но Дориан нутром чувствовала, что он хочет о чем-то спросить.

– Смелее, Дэвис.

– Что тебе известно о Сюзанне Санридж? – решился он наконец.

– О леди Сюзанне? – Дориан удивленно заморгала. – Она приняла приглашение во Флоратон-Корт.

– Знаю. А еще?

– Она только-только сняла траур по мужу, баронету из Девоншира.

Дэвис кивнул.

– Дети есть?

– Кажется, нет… Но она бы стала прекрасной матерью, правда? Заботливой, нежной.

Дэвис заерзал на сиденье, кашлянул.

– Из какой семьи она родом?

Тут уже Дориан насторожилась. Столько вопросов сразу… Подозрительно.

– Ее отец был викарием.

– Викарием! – со стоном повторил Дэвис.

– Не простым викарием, – поспешила объяснить Дориан. – Он был третьим сыном Гамильтона-Джонса, – закинула она удочку. – Помнишь, да? Гамильтон-Джонс, пятый сын графа Хитфилда.

– Графа Хитфилда? – Дэвис поднял голову.

Ага. Заглотил наживку. Дориан старательно прятала довольную усмешку.

– А ее мать была четвертой дочерью виконта Сарсдена. В общем, и по отцовской, и по материнской линии у леди Сюзанны прекрасные древние корни. Семьи знатные, но не сказать чтобы из самых высоких кругов. Честолюбивым мечтам особенно развернуться негде.

– Виконт Сарсден, – с благоговейной ноткой в голосе повторил Дэвис. – Так вот почему ее повсюду принимают.

– Ну не только. Ты же не станешь отрицать, что она прелестна.

– О да. Да, – поспешно согласился Дэвис. – Несмотря на цвет волос, она не лишена очарования. И фигура роскошная…

– Неужели и ты заметил? – ехидно поинтересовалась Дориан.

Дэвис послал сестре грозный взгляд, но оставил ее шпильку без ответа.

– За ней кто-нибудь ухаживает? Или она кем-нибудь увлечена?

– Ни о чем таком не слышала.

Дориан была в восторге от проснувшегося интереса брата. Но показывать свою радость ему – она знала – ни в коем случае нельзя. Вечно укорявший сестру, Дэвис и сам ни на йоту не уступал ей в упрямстве. Еще в детстве она поняла – нет лучшего способа отвратить его от чего-нибудь, как похвалить его выбор.

– Боюсь, правда, что все состояние леди Сюзанны – это она сама. Но я уверена – уже к концу малого сезона она составит счастье какого-нибудь достойного и проницательного джентльмена.

Дориан умолкла, как хорошая актриса выдержала паузу, чувствуя, что Дэвис весь обратился вслух, – и закончила:

– Да, уже к концу малого сезона! Если не раньше.

– Гм-м… – Дэвис вновь устремил взгляд в окно. Прикрыв глаза, он напряженно о чем-то думал, плотно сжав губы. Вокруг его рта обозначились угрюмые складки. Глядя на эту мрачную маску, Дориан могла лишь гадать – как же на самом деле Дэвис относится к Сюзанне Санридж.

С одной леди ее мысли невольно переключились на другую. Леди Элеонор. Дориан готова была молить Бога, чтобы леди Элеонор оказалась дородной и неуклюжей провинциалкой.

* * *

Утонченная красота леди Элеонор притягивала взоры.

Глупо было даже предполагать обратное. Дориан и уговаривала, и злилась на себя одновременно. Такой человек, как Николас, и не мог обратить внимания на лишенную привлекательности даму. Но Дориан никак не ожидала увидеть само совершенство, с густыми каштановыми волосами, громадными карими глазами, белоснежными плечами и гибкой фигурой, осиную талию которой подчеркивал высокий, но в меру пышный, как и диктовала мода, бюст.

Дориан и Дэвис прибыли во Флоратон-Корт последними и потому опоздали на традиционный осмотр дома. Николас появился подле нее сразу же. Ритуал знакомства был немного скомкан, так как лорд Фернхэм пустился в подробный рассказ о чудесах Рима и о том, как его отец совместно с архитектором решились воплотить эти чудеса во Флоратон-Корт.

Когда Николас представил Сент-Джонов, леди Элеонор улыбнулась – вежливо и отстраненно. Ответная улыбка застыла на губах Дориан. Подруга детства Николаса была непозволительно хороша, так хороша, что рядом с ней Дориан впервые в жизни потеряла веру в себя!

Лорд Фернхэм продолжал экскурсию, с гордостью демонстрируя гостям парадное ложе, установленное десять лет назад по случаю королевского визита во Флоратон-Корт. Дориан смотрела на роскошные густо-красные, шитые золотом покрывала и такой же полог над кроватью, а видела лишь блестящие локоны леди Элеонор, искусно уложенные на затылке.

Сама того не заметив, Дориан провела рукой по своим волосам – золотистым, тяжелым и непокорным. Вопреки всем усилиям служанки, постоянно колдующей со всевозможными заколками и щипцами, волосы отказывались виться и упрямо падали на плечи, спину и даже лезли в глаза.

Через просторный, отделанный мрамором холл лорд Фернхэм провел гостей в библиотеку, где хранилась коллекция писем разных знаменитостей. Самой большой гордостью маркиза было письмо русского царя Петра Великого.

А Дориан по-прежнему украдкой посматривала на леди Элеонор. Ее безукоризненно белой и гладкой коже наверняка в душе позавидовала любая из присутствующих здесь дам. Даже намек на румянец не оттенял белизну щек леди, в то время как на щеках Дориан всегда цвели розы. «Сама виновата, – думала Дориан. – Вместо того чтобы мчаться на встречу с Николасом, лучше бы воспользовалась пуховкой!»

По длинному коридору гости вслед за хозяином прошли в музыкальный салон. Но даже и тут Дориан пропустила мимо ушей лекцию маркиза Фернхэма о его коллекции музыкальных инструментов и лишь рассеянно погладила лакированную крышку рояля.

Губы леди Элеонор словно выписала кисть божественного мастера. Именно такой рот, в форме изящного тонкого полумесяца, высший свет считал идеалом.

Дориан бессознательно прикусила губу и скосила глаза на Николаса. Интересно, а ему какие нравятся губы? Сама-то она всегда считала, что рот у нее великоват, а губы не только слишком пухлые, но и слишком яркие. Ну почему ей так не повезло с губами? И почему до сих пор при всем своем несовершенстве они ее вполне устраивали?

После музыкального салона экскурсию продолжила леди Фернхэм. Гости дружно ахнули, переступив порог ее царства. Дориан до сих пор видела лишь обычные теплицы – нечто похожее на длинный коридор со стеклянным потолком и окнами на юг. Здесь же перед ней открылся целый зал с тремя каменными стенами и одной стеклянной, а сквозь стеклянный же потолок синело небо, и солнце щедро заливало теплом многочисленные ярусы с цветочными горшками и кадками. Трепетные фиалки, роскошные лилии, экзотические орхидеи наполняли воздух благоуханием. В самом центре зала стояли низкий круглый стол, диван, несколько кресел и пуфиков.

– Чаще всего я пью чай здесь, среди своих растений, – обводя широким жестом оранжерею, сказала леди Фернхэм. – Цветы – это прекрасная компания, хотя они, конечно, не могут сравниться с вами, друзья мои!

Гости отозвались довольным смехом. Леди Элеонор улыбнулась маркизе, а затем ту же очаровательную улыбку обратила на Николаса.

Чувствуя, как земля уплывает у нее из-под ног, Дориан невольно подхватила Николаса под руку. Он обернулся:

– Что-то не так?

Дориан представила, какой она, должно быть, кажется ему мрачной, особенно по сравнению с прелестной леди Элеонор.

– Нет-нет. Просто хотела поделиться впечатлениями. Красивый уголок, правда?

– И полон цветов, похожих на твои глаза.

Даже понимая, что это всего лишь комплимент, знак вежливости, Дориан не удержалась от ответной улыбки. Слабая искорка надежды затеплилась в ее сердце.

– Вы слишком добры ко мне, милорд, – сказала Дориан, но уже в следующий миг, когда она хотела обратить внимание Николаса на редкой красоты лилию, он уже снова смотрел на леди Элеонор полными тоскливой мечтательности глазами.