Глава 1

Окидывая взглядом прожитое – с того самого дня, когда началась эта история, – она удивлялась лишь двум вещам.

Тому, что ей удалось все пережить, и тому, какой глупой она была. Даже когда считала, что ведет себя очень мудро…

«Глупая девчонка, – думала она сейчас. – Безрассудная, возмутительно глупая!»

Впрочем, она была чересчур строга к себе. Многие ли из нас узнали бы дьявола, появись он с улыбкой на пороге нашего дома?

В семействе Арнольд было принято называть друг друга не теми именами, что даны при рождении. Началось это еще до помолвки мистера и миссис Арнольд. Ее звали Патрисия, его – Патрик, и было совершенно очевидно, что их общее уменьшительное имя Пат внесет никому не нужную путаницу. К общей радости и облегчению, они выяснили, что оба испытывают неприязнь к своим настоящим именам. Краснея, сообщили друг другу о тайных предпочтениях и договорились так и называть друг друга.

Патрик всегда склонялся к имени Оливер, почему – он не знал.

А Патриции казалось, что мягкое звучание имени Гвен удивительным образом сглаживает резкие, заостренные черты ее лица (по крайней мере, таковыми их считала она) и делает менее заметными костлявые бедра и вывернутые носками наружу ступни (опять же, по ее собственному мнению). Разумеется, этими мыслями она не стала делиться с женихом, а сказала лишь, что всегда мечтала быть Гвен, «и логики в этом не больше, чем в твоих сожалениях о том, что тебя не назвали Оливером, мой дорогой».

На том и порешили. Вскоре сыграли свадьбу. Первым родился сын, затем дочь. Когда пришло время, дети с изумлением узнали о заключенном соглашении и последовали примеру родителей. В восемь лет Роберт с серьезным видом поставил семью в известность, что предпочел бы называться Джоном. Если уж начистоту, его сестре имя Роберт нравилось куда больше, да и свое имя – Роуз – ее тоже вполне устраивало, однако постепенно девочка стала испытывать настойчивое желание присоединиться к семейной игре и даже сочла себя обязанной это сделать.

После мучительных раздумий и долгих тайных совещаний со школьными подружками, с восторгом принявшими участие в процессе, Роуз наконец приняла решение и накануне Рождества сообщила о нем родителям и брату.

Новое имя утвердили как раз перед началом нового десятилетия.

Роуз унес с собой водоворот 1920-х.

Будущее принадлежало Диане.

 

Глава 2

Юг Англии, 1938 год

Оливер любил прорезающий меловые породы ручей под изгородью между облюбованной кроликами лужайкой и огородом. Собственно говоря, мистер Арнольд гордился всем, что было связано с домом, построенным им – или, скорее, купленным – для своей семьи.

Они вчетвером жили в Дауэр-Хаусе на окраине района Уилд в графстве Кент. Вернее, впятером, если считать горничную Люси, занимавшую комнатку на верхней площадке черной лестницы.

Окрестности были покрыты густыми лесами, и летним днем в машине на пути к крошечной железнодорожной станции, расположенной в трех милях от дома, мистер Арнольд мысленно сравнивал окаймленные густой растительностью дорожки с картинками из нового полнометражного диснеевского мультфильма, действие которого происходило в шикарном лесу.

Их с Гвен восхитило мастерство Диснея. Даже непочтительные высказывания Джона и Дианы («Да это же мультфильм, Оливер»; «Мама, это всего лишь рисунки»), с великой неохотой согласившихся посетить вместе с родителями самый большой в Ройал-Танбридж-Уэллс кинотеатр, иссякли с первыми кадрами «Белоснежки и семи гномов».

– Действительно здорово, папа, – одобрил Джон, когда они шли назад к машине.

В подростковом возрасте дети мистера Арнольда стали называть его Оливером, чтобы поддразнить или разозлить, и папой, когда пытались выразить скупое уважение. Обращаться по имени к матери им и в голову не приходило.

– Некоторые сцены – ну то есть фон, на котором происходит действие, – были просто великолепны. Мам, по-моему, для следующей картины тебе стоит перенять этот стиль и немножко его доработать. Мне кажется, выйдет неплохо.

Гвен кашлянула.

– Боюсь, у господина Диснея найдутся возражения. У меня свой романтический стиль в живописи, а у него – свой. Да, я с тобой согласна, милый, это было здорово, но немного… как бы это сказать… примитивно, что ли.

До переулка, где мистер Арнольд оставил машину, шли в неловкой тишине. Гвен очень трепетно относилась к своим занятиям живописью, особенно после того, как однажды в вечерней газете напечатали нелицеприятный отзыв о ее первой выставке.

– Какая ложь! – взметнулась она, смяв в сердцах газету. – Мое вдохновение – я сама! Я ничем не обязана людям, о которых он пишет. Обвинил меня едва ли не в плагиате! И теперь это прочтут все наши друзья… Оливер, сделай что-нибудь!

Мистер Арнольд был юристом, и весьма успешным. Он специализировался на делах о клевете и предпочитал в суде представлять истцов, обладая особым даром вызывать у людей чувство глубокого сопереживания к своим клиентам. В работе он использовал обычные риторические уловки.

– Представьте, что такое написали о вас. Как бы вы себя чувствовали? – обращался он к присяжным, а затем бросал полный упрека взгляд на адвоката ответчика, будто тот обязан устыдиться, что защищает разносчиков сплетен.

Присяжным на инстинктивном уровне импонировали его уверенный, хорошо поставленный голос и привлекательная внешность. Мистер Арнольд не был красавцем в привычном смысле этого слова, но обладал приятной улыбкой и уверенными манерами. Присяжные чувствовали, что могут ему доверять, им нравился обращенный к ним скрытый посыл его речей: «Вы люди здравомыслящие, я это вижу. Уж нам-то с вами и не разобраться с таким пустяком?»

Самое главное в работе любого адвоката – расположить к себе присяжных. В этом залог победы.

Профессиональный успех принес ему большое состояние. Долгие годы его время оценивалось по самым высоким ставкам, а газетчики, услышав, что против них будет выступать Оливер Арнольд, предпочитали урегулировать споры без судебного разбирательства.

Он покорно унес так задевшую Гвен статью в свою контору в Холборне, тщательно изучил и пришел к выводу, что там нет ничего оскорбительного. Пожалуй даже, в статейке весьма толково проанализированы слабые стороны художественного мастерства жены. Там писали, что многое в ее творчестве перенято у других, и с этим он был склонен согласиться, когда после работы прогулялся по некоторым из упомянутых автором галерей.

Вечером в разговоре с женой он слукавил.

– Ничего не поделаешь, Гвен. Отзыв относится к разряду добросовестных. Да, конечно, нам он кажется несправедливым, но критики должны иметь право высказывать свое мнение. Понимаю, тебе неприятно, однако на твоем месте я просто выбросил бы все это из головы. Как там сказал Уайльд? «Что бы о вас ни говорили, хуже может быть только одно – когда о вас не говорят». Что-то в этом роде… По крайней мере, дорогая, незамеченной ты не осталась.

На лице жены отразилось негодование.

– Ну разумеется, если ты принял их сторону, то ничего не поделаешь!

Несколько недель она с ним не разговаривала.

С тех пор прошло три года, и только к весне 1938 года уязвленное самолюбие перестало терзать Гвен и позволило вернуться к кистям и холсту в мансарде Дауэр-Хауса. Хотя у мистера Арнольда и было свое (невысказанное) мнение о способностях жены, порицать ее за вновь обретенную веру в свои силы он не мог. Более того, ему пришлось отменить долгожданную поездку в Озерный край: Гвен заявила, что у нее, «возможно, не получится» сделать в работе перерыв.

– Только не сейчас, Оливер. Уверена, ты меня поймешь. Я никогда не испытывала такой бури вдохновения.

Одна незавершенная картина, изображавшая вазу с чахлыми незабудками, не особо вязалась в голове ее мужа с бурей вдохновения, тем не менее он написал в отель у озера Алсуотер и горестно распростился с внесенным задатком.

Все две недели отпуска мистер Арнольд, прихватив с собой приготовленный Люси ланч, в одиночку исследовал окрестности, а его жена тем временем трудилась – или, скорее, красовалась – за мольбертом. Дети уехали на учебу, в доме царила тишина, и впервые за долгие годы его сердце тронула тоска. Справиться с ней помогали прогулки.

Больше всего он любил вглядываться с холмов Уилда в окутанный дымкой Лондон на севере и отблески моря на юге. Маленькие бледно-голубые бабочки вспархивали с кустов, окаймляющих тропинки, когда он шел по гребню возвышенности между Северной и Южной грядами. «Кентский ответ Малверн-Хиллз», – каждый раз, поднимаясь сюда, бормотал себе под нос мистер Арнольд. Сравнение, несомненно, тщеславное, но оно доставляло ему удовольствие. Правда, сейчас даже самые солнечные деньки омрачались растущей угрозой войны.

Невидимая, на юге за горизонтом лежала Франция. Та самая страна, которая двадцать четыре года назад противостояла грозному, беспощадному кайзеру, а теперь отважно смотрела в ледяные глаза фюрера.

Поедая бутерброды с ветчиной на склоне холма над Эшдаун-Форест, мистер Арнольд с трудом верил, что вот-вот грянет еще одна война. С прошлой он вернулся из Франции в чине майора. Приехав на короткую побывку в Лондон, он попросил руки Гвен, и от ее восторженного согласия сладко защемило сердце, однако в душе он не верил, что доживет до собственной свадьбы.

Он до сих пор испытывал неподдельное изумление, что в той войне ему удалось уцелеть. Его зачислили в полк летом 1914 года, сразу по окончании школы. Планы по изучению права в университете были отложены, хотя и Оливер и родители втайне рассчитывали, что через несколько месяцев он займет свое место в Оксфорде – уж к новому-то году точно. По всеобщему убеждению, война должна была закончиться самое позднее к Рождеству.

К концу 1918 года из кадетов выпуска мистера Арнольда в живых остался лишь он один. Он понятия не имел, почему так случилось. Явно не потому, что отсиживался за спинами других. Оливер участвовал во многих битвах, много раз видел смерть товарищей. Некоторые гибли от пуль, другие исчезали в мгновение ока при разрыве снаряда, а он каким-то непостижимым образом оставался невредим. При артобстреле такое случается: он собственными глазами видел, как уползали те, кто был ближе всех к эпицентру взрыва, а тела находившихся поодаль разлетались на куски.

Сейчас, когда мистеру Арнольду стукнуло сорок пять, и воевать, пожалуй, было поздно, он тревожился за сына. Двадцатилетний Джон проходил подготовку в военно-воздушном училище Крануэлл в графстве Линкольншир. Если ему присвоят звание, то в итоге могут призвать и на действительную военную службу. В газетах писали, что исход войны на этот раз будет решаться в воздухе. Вместе с другими парнями Джона бросят на эту новую линию фронта: современное поле боя, где враг, непогода или невезение швыряют мальчишек в безжалостные объятия гравитации.

Мистер Арнольд старался обуздать воображение и гнал из головы прочь жуткие сцены с беспомощно падающим с неба сыном. Но чем короче становились дни, тем сильнее разрастался в груди затаенный страх. День ото дня Гитлер свирепствовал все больше, его угрозы Чехословакии становились все безудержнее. Каждое утро в поезде на пути к Чаринг-Кросс мистер Арнольд просматривал мрачные заголовки газет. Британия и Франция считали своим долгом поддерживать «отважных чехов», как неизменно называли их передовицы.

Лето закончилось, леса вокруг Дауэр-Хауса осень расписала яркими красками. В придорожных коттеджах и домах фермеров затопили камины. Сидя за рулем большого зеленого «Хамбера» (полученного в подарок от благодарного клиента за молниеносно выигранное дело), мистер Арнольд заметил, что из труб поднимается дым. Шли последние выходные сентября. Интересно, станут ли они и последними мирными выходными? Как раз сегодня премьер-министр под одобряющие аплодисменты палаты общин объявил, что срочно улетает в Мюнхен на переговоры с фюрером по личному приглашению герра Гитлера, чтобы «утрясти вопрос с Чехословакией… раз и навсегда».

Завтрашняя встреча в Германии, размышлял мистер Арнольд, сворачивая на гравийную подъездную дорожку к Дауэр-Хаусу, не более чем последняя отчаянная попытка.

Люси открыла дверь и приняла шляпу и пальто.

– Будет война, сэр? – почтительным тоном осведомилась она так, будто спрашивала, не собирается ли дождь.

– Вряд ли до этого дойдет, Люси, – ответил он.

Однако в глубине души радовался, что Диана с Джоном на выходные приедут домой. Война подступила очень близко, и ему хотелось, чтобы дети были рядом.

 

Глава 3

– Гитлер ничем не отличается от королевы Виктории. Никакой разницы. – Диана отодвинула тарелку и окинула вызывающим взглядом остальных членов семьи.

– О, милый, – прошептала Гвен. – К чему эти утомительные споры за обедом? Люси вот-вот подаст десерт.

Ее муж сменил позу.

– В них нет ничего утомительного, – недовольно произнес он. – Совсем ничего. Я хочу услышать, что по этому поводу думают дети. Я…

– Вообще-то мы уже не дети, папа, – перебила Диана. – Мне в Гиртоне рассказывают о том, как отвратительно ведут себя политики, а Джона в Крануэлле учат убивать людей. Занятия не для младенцев.

Мистер Арнольд посмотрел на дочь поверх очков и отложил в сторону воскресную газету, цитаты из которой только что зачитывал семье громко и с растущим раздражением.

– Возможно, в Кембридже вы и изучаете политику, юная леди, но ставить в один ряд Адольфа и Викторию глупо. Ты, разумеется…

– Как раз, наоборот, глупо их не ставить в один ряд! Виктория со своими ужасными премьер-министрами и военным флотом построила империю, какой не видывал свет, и все это путем угроз и насилия, разгромов и захватов. Никого тебе не напоминает? Возможно, Гитлер – тиран, а его партия – сборище бандитов, но он всего лишь делает то, что мы в своей стране наблюдали на протяжении веков. Верх лицемерия утверждать, что это не так. Согласись, папа, ты ведь понимаешь.

– Я понимаю лишь то, что ты все упростила. Нельзя сравнивать британскую демократию с нацистскими преступлениями. Мы наладили связи по всему миру. Мы…

– Да будет уже! – Джон резко отодвинул тарелку. – Пап, Диана и сама не верит своим словам. Ей просто хочется поспорить.

– А вот и нет. Заткнись, Джон. Во всяком случае, в одном наши с папой взгляды сходятся: Британия и Франция предали чехов. Это отвратительно. Позор!

Отец откинул голову назад.

– Мы в меньшинстве, дорогая. Большинство людей, – он помахал газетой, – считают господина Чемберлена героем: он избавил нас от войны, не дал в обиду Гитлеру. Это неправильно, с какой стороны ни посмотри. Наш премьер мог сказать агрессору «нет», однако вместо этого согласился в ближайшем будущем давать все, что тот ни пожелает. Предательство в рассрочку… Мы обещали чехам поддержку. И выполнили обещание! Заставили их отдать полстраны Гитлеру. Ты права, Диана. Позор.

– Но это во имя мира… По крайней мере наш премьер не дал развязать войну. Разве не так, папа? – спросил Джон.

– Конечно, не так. Боже правый, Джон, ты не читал в газетах статьи господина Черчилля? Гитлер – шантажист, он на этом не остановится. После того, что он получил от нас в пятницу, мы в его глазах – презренные ничтожества. И вот что я тебе скажу: к Рождеству немецкие войска будут в Праге.

Гвен, выходившая в кухню проверить, как у Люси продвигаются дела с десертом, вернулась как раз вовремя, чтобы услышать предсказание мужа. Плечи ее поникли.

– Только бы ты оказался не прав, Оливер, – вздохнула она. – Иначе Джона заберут на войну, как забирали тебя. Ты ведь этого не хочешь.

– Разумеется, не хочу! Почему никто меня не слушает? Я пытаюсь сказать…

Джон кашлянул.

– Не думаю, что папа хочет войны, мам. Но… в общем… многие из нас согласились бы, положа руку на сердце. Очевидно, что рано или поздно Адольфа нужно будет остановить. Я сейчас осваиваю «Тайгер мот», а ребята говорят, что это, возможно, даст право летать на «Харрикейнах» или даже «Спитфайрах». Если папа прав, уж мы-то снимем с Гитлера стружку.

Родители уставились на сына в изумлении.

– Ты никогда об этом не рассказывал, – после долгой паузы произнесла Гвен. – Ни словом не обмолвился, что учишься летать на истребителе. Это ведь опасно, да, Оливер?

Мистер Арнольд задумался.

– В известной мере, да. Любая авиация связана с риском, особенно – военная. Тут нам надо…

Диана захлопала в ладоши.

– Как здорово, Джонни! Одна моя знакомая девочка в Гиртоне встречается с летчиком-истребителем. Он летает на «Глостере»… как-то там… «Радиаторе»?.. а, нет, «Гладиаторе». Неважно. Он такой классный, и все парни в его эскадрилье – тоже. Ты обязательно должен летать на истребителе!

Она посмотрела на мать.

– Не волнуйся, мамочка. Как поется в песне?.. «Войны не будет, не будет». У старика Адольфа кишка тонка напасть на нас или на Францию. Особенно на Францию. Профессор Хислоп рассказывал нам на лекции, что у французов огромная армия, намного больше нашей. Все будет в порядке. – Она повернулась к брату. – Когда начнешь летать на истребителях, Джонни, обязательно приведи к нам в гости на Рождество самого красивого в эскадрилье пилота, а я, так и быть, приглашу Сару Твид, ту самую, с которой ты не спускал влюбленных глаз на балу первокурсников.

Джон улыбнулся.

– Я еще даже экзамен не сдал, сестренка.

– Ничего, сдашь, никуда не денешься. Да, кстати, о Хислопе… Мне пора. Времени на пудинг не осталось. Подбросишь меня до станции, пап?

– И меня, – поднялся Джон. – К вечеру мне нужно вернуться в часть. Завтра с самого утра полеты.

Мистер Арнольд кивнул, выдавив улыбку.

– Конечно. Этот адвокат работает извозчиком не хуже прочих таксистов. Нет проблем. Сейчас подгоню машину. – Он обратился к Диане: – Пойдем, Поросенок, откроешь ворота, пока я завожу мотор.

Гвен не вымолвила ни слова, когда дети целовали ее на прощание: от дурного предчувствия пересохло горло и будто одеревенел язык.

 

Глава 4

Диана бросила трубку на рычаг с такой силой, что по гладкой бакелитовой поверхности побежала тонюсенькая трещинка.

– Мама! Оливер! Идите сюда, скорее!

Из гостиной донеслись приглушенные голоса, мгновение спустя в дверях показался мистер Арнольд.

– Бога ради, что за шум? Что случилось?

Диана уже застегивала пальто.

– Джон!.. Через двадцать минут он будет пролетать здесь неподалеку. Поехали быстрее.

– Где пролетать? Успокойся и расскажи…

Диана топнула ногой.

– Как успокоиться, если ты задаешь глупые вопросы? Пролетать недалеко отсюда, – она указала пальцем в потолок. – В этой своей штуковине, воздушном змее, «Спитфайре», аэроплане или как его там… Беги за машиной, а я позову маму.

– Ты-то откуда знаешь? – не удержался Оливер.

– О! – Диана снова топнула. – Ну вот что ты за человек?.. Оттуда знаю. Он сам мне сказал, понятно? Джон только что позвонил с аэродрома. Говорит, что у их эскадрильи учебный полет, они вот-вот взлетают и будут над Уилдом через двадцать минут. Просит, чтобы мы ехали в Аппер-Хартфилд – они будут пролетать прямо у нас над головой. Давай же, бегом!

В холле появилась Гвен.

– Почему все кричат?

– Звонил Джон, – сказал мистер Арнольд, лихорадочно открывая один за другим выдвижные ящики в поисках ключей от машины. – Через несколько минут он будет тут пролетать. Если мы хотим его увидеть, ехать нужно прямо сейчас.

– Где пролетать? – не поняла Гвен. – Расскажи наконец, что происходит?

– Как я расскажу, если ты со своими вопросами не даешь и слова вставить? Надевай скорей пальто, поедем смотреть, как Джон летает на «Спитфайре». Да где же эти чертовы ключи?!

Три минуты спустя мистер Арнольд с женой и дочерью мчались в автомобиле мимо голых деревьев в направлении Аппер-Хартфилда. Прошлым летом мистер Арнольд частенько парковал там машину во время уединенных прогулок по окрестностям.

Сегодня мартовский воздух под уже по-летнему синим небом был свеж. Пока машина петляла по узким дорожкам, Диана и Гвен высовывали головы в окна.

– Кажется, я их вижу! – крикнула Диана, когда зеленый «Хамбер» свернул на юг и за дубовой рощицей яркой страницей открылся северо-западный лоскут неба. – Вон там, смотрите, как стайка маленьких рыб! Да нет же, папа, ты не туда смотришь!

Оливер резко затормозил у сельской церкви и выскочил из машины.

– Быстрее, в роще за церковью есть поляна. Оттуда будет видно.

Через несколько мгновений все трое уже стояли на заросшем травой холмике – заброшенной и почти забытой могиле крестоносца, миропомазанного восьмьюстами годами ранее.

Они смотрели в небо на новых тамплиеров – будущих небесных воинов, еще не испытанных в битве.

– Боже, – бормотал мистер Арнольд, когда дюжина «Спитфайров» пролетала над их головами, раскатисто ревя моторами, а солнечный свет скользил по плексигласовым кабинам и алюминиевым крыльям. – Боже, еще совсем чуть-чуть и Джон окажется на войне…

От этой тревожной мысли он содрогнулся.

– Что такое, папа? – спросила Диана.

– Ничего, милая, – ответил мистер Арнольд, пытаясь отогнать дурные предчувствия. – Просто интересно, в каком из них Джон.

Эскадрилья шла на юго-восток, в сторону Ла-Манша, оглушительный гул постепенно стихал.

Чудесное мгновение пролетело, и Арнольды побрели к машине.

 

Глава 5

В течение шести месяцев после события, которое мистер Арнольд неизменно именовал «воздушным парадом сына и наследника», надежды на мир медленно, но верно таяли. Война грянула на исходе лета, когда немецкие войска вторглись в Польшу. Гвен и Оливер сидели у отделанного красным деревом радиоприемника и внимательно слушали речь премьер-министра, в которой он признал полномасштабное дипломатическое поражение. Его голос звучал устало.

– Ну вот, – мистер Арнольд выключил радио, – теперь нас всех ждут неприятности.

– Это невыносимо, – тихо произнесла Гвен. – Я всегда благодарила Господа за то, что вернул мне тебя, и обещала, что никогда больше ни о чем его не попрошу. И не просила. Я сдержала обещание. Но что теперь мне сказать ему о Джоне? Что? Это несправедливо. Это так несправедливо. – Слезы медленно катились по ее щекам.

Мистер Арнольд посмотрел на жену.

– Послушай, Гвен, – наконец сказал он и обнял ее. – Господь милосерден. Да, мне было трудно в это поверить после всего, что я видел во Франции, но ведь не зря говорят, что сострадание Божие не имеет границ. Если ты веришь, что двадцать или сколько там лет назад он спас мою никчемную шкуру, поверь и в то, что в его власти сохранить и нашего сына.

– Что мне еще остается делать, – печально отозвалась Гвен. – Не знаю, слышал ли Господь мои молитвы о тебе. Вдруг ты просто из тех, кого называют счастливчиками. А Джон, возможно, нет. О боже…

Раздался телефонный звонок.

Джон.

– Черт возьми, тут такое творится, пап! – кричал он, пытаясь пробиться сквозь шум и треск на линии. – Устроили какую-то дурацкую реорганизацию, распустили эскадрилью. Проклятые бюрократы. Мы только что объявили войну, а меня выгоняют в чертов отпуск. Все закончится прежде, чем я успею хоть в чем-то поучаствовать. Дьявол! Прости, пап, но я в бешенстве.

– На твоем месте я бы не стал так распаляться. – Мистер Арнольд прикрыл ладонью трубку и прошептал жене: – Это Джон. Похоже, твои молитвы услышали: он едет домой. Его пока оставили в резерве.

Гвен выхватила телефон.

– Джон! Ты возвращаешься? – Несколько мгновений она слушала, затем сказала: – Конечно, милый. Ждем завтра вас обоих.

Она положила трубку.

– Обоих? – переспросил муж.

– Да, – быстро ответила Гвен. – Джон приедет с командиром авиазвена. Кажется, родители мальчика сейчас в Канаде, а у него нет ключей от дома. Не оставаться же ему одному на базе. Джон говорит, он обаятельный и весьма забавный. Как же его зовут?.. Забыла… Ах да, Джеймс. Джеймс Блэкуэлл.

Мистер Арнольд пожал плечами.

– Значит, на выходные будет полный дом, Диана ведь тоже приедет. Такой расклад ей придется по душе, это уж точно. Ты бы попросила Люси приготовить одну из гостевых комнат. Может, поселим мистера Блэкуэлла в мансарде? Знаешь, как летчики-истребители влияют на девушек? Разбойники, черт бы их побрал.

– Прекрати, – сказала Гвен, берясь за шнурок колокольчика, чтобы позвать прислугу. – Уверена, что командир звена Блэкуэлл – настоящий офицер и джентльмен.

– Да, но и истребитель тоже, – пробормотал себе под нос ее муж, выходя из гостиной.

Мистер Арнольд угадал: Диана восторженно встретила новость о том, что скоро в их дом прибудет командир авиазвена Джеймс Блэкуэлл.

– Он просто обязан быть красавчиком, – заявила она, поднимаясь к себе поправить макияж. – У всех пилотов «Спитфайров» невероятно эффектная внешность. Других на такую работу не берут. Когда они с Джоном доберутся досюдова?

– Сюда, дорогая, сюда! – крикнул ей вслед отец. – Это уже слишком для студентки Гиртона. Я-то думал, ты увлекаешься языком и политикой, а не молодыми людьми с набриолиненными волосами. Вообще мне казалось…

Сверху донесся приглушенный ответ Дианы, однако прежде чем дверь за ней с треском захлопнулась, он успел разобрать только два слова: «Глупости, папа».

– Вот именно, глупость, – произнес Джеймс Блэкуэлл, когда вечером в гостиной Арнольдов подали кофе. – Народ в спешке возвращается в казармы, а нас отправляют по домам. И это в самом начале войны! Вся эскадрилья в ярости. Сплошное разбазаривание ресурсов. Интересно, что сказал бы обо всем этом господин Чемберлен?

«А мне интересно, что господин Чемберлен сказал бы о тебе», – думал мистер Арнольд, передавая гостю сахар и серебряные щипцы. Джеймс Блэкуэлл так и просился на обложку журнала – настоящий подарок для управления пропаганды Королевских ВВС. Как и предсказывала Диана (хотя и строила прогноз в большей степени на надежде, чем на интуиции), внешность у него оказалась невероятно эффектной. На самом деле все трое представителей молодого поколения, сидевшие за столом, на взгляд мистера Арнольда были чересчур привлекательны.

Смуглая кожа, иссиня черные волосы и зеленые глаза дочери стали для родителей сюрпризом и причиной непрекращающихся споров. Белокурые волосы и голубые глаза Гвен, каштановая шевелюра и светло-серые глаза Оливера – все это Диана каким-то непостижимым образом отринула на генетическом уровне. По их обоюдному мнению, она больше напоминала ирландку, а порой даже испанку – особенно когда на исходе долгого кентского лета загорелая кожа приобретала бронзовый оттенок, а глаза на ее фоне сияли глубоким изумрудным блеском.

– Она подкидыш, – сказал мистер Арнольд жене в день, когда Диане исполнилось десять и девочка, хохоча, носилась с друзьями вдоль изгороди в ярком свете августовского солнца. – Совсем на нас не похожа. Наша настоящая дочь живет в стране фей. А это… Это дитя кукушки из подземного царства. В свой двадцать первый день рождения она исчезнет – за ней придут, вот увидишь.

Джон был Янусом. Высокий и худощавый, светловолосый и голубоглазый, он – в зависимости от настроения – становился копией то матери, то отца. В минуты глубокой задумчивости сын очень напоминал Гвен, погруженную в размышления перед незаконченным полотном. А раскрепощенный и радостный, со смешинками в глазах, был как две капли воды похож на юного Оливера. Он унаследовал отцовскую улыбку, но благодаря правильным чертам лица обладал более привлекательной в общепринятом смысле внешностью. Лет с четырнадцати Джон, сам того не сознавая, неизменно привлекал взоры особ противоположного пола.

Потягивая кофе, мистер Арнольд отметил про себя, что Джеймс Блэкуэлл на первый взгляд не слишком отличался от его собственного сына. Как и Джон, он был светловолос, однако глаза его искрились более глубокой, почти сияющей синевой. Молодой человек излучал уверенность в себе, говорил четко и спокойно. При этом в его речи чувствовался странный, едва уловимый акцент. Да, он явно окончил привилегированную частную школу, но что-то примешивалось еще.

Мистер Арнольд пытался понять, что именно, пока Джеймс рассказывал в изумлении распахнувшей глаза Диане о недавней аварийной посадке на аэродроме базирования эскадрильи. Откуда этот колониальный выговор? Родители парня, кажется, сейчас в Канаде. Может, там его корни? Хотя вряд ли. Джеймс Блэкуэлл скорее укорачивал, а не тянул гласные. Южная Африка?

Оливер на время выкинул эти мысли из головы и посмотрел сначала на сына, а затем на гостя. Оба молодых человека отличались высоким ростом, и в синей форме Королевских ВВС издали их легко можно было спутать друг с другом. При более близком рассмотрении становилось ясно, что один из них командир авиазвена, а второй – рангом пониже, лейтенант. Однако, как отметил мистер Арнольд, это не будет иметь ровно никакого значения, когда мальчишки окажутся под прицелом вражеских орудий.

Сейчас же один из них находился под прицелом у дочери мистера Арнольда. И разумеется, не ее брат.

 

Глава 6

В девятнадцать Диана еще не успела понять себя и не знала, кем ей хочется быть.

– В моей голове сплошные вопросы, – откровенничала она с подружкой. – Не имею ни малейшего понятия, что из меня выйдет. Наверное, я с удовольствием осталась бы навсегда здесь, в Кембридже, и постепенно превратилась бы в профессоршу до мозга костей… С другой стороны, мне просто не терпится выйти замуж. А иногда я мечтаю о бесконечных liaisons dangereuses, опасных связях, стать женщиной с определенным весом в обществе – например, женой декана здесь, в Гиртоне. А может, так и следует поступить? Выйти замуж за декана, нарожать ему детей и заводить интрижки на стороне. Как думаешь?

В этом образе мыслей очень точно отразился характер Дианы.

Она обладала тонким умом, легко сдала экзамены и получила аттестат зрелости, а преподаватели считали ее самой одаренной студенткой среди поступивших в 1937 году. Наука была ее призванием. Она обожала старинные здания Кембриджского колледжа, любила реку, медленно несущую воды через город и лениво опоясывающую окрестные поля и заливные луга. Идея остаться здесь навсегда порой опьяняла и приносила с собой глубокое чувство неизбежности и умиротворения.

Иногда на занятиях, глядя в упор на преподавателя, Диана ловила себя на мысли: «Я тоже могла бы читать лекции. И кстати, делала бы это лучше вас». Ей рисовалось будущее становление ученого. Она будет оттачивать знания в великолепных библиотеках колледжа и на лекциях, обмениваться опытом с величайшими умами на Земле. Ее глубокие сочинения и новаторские труды получат признание в академических кругах. А когда она упокоится с миром в стенах своего кабинета (смерть застигнет ее за работой и в очень преклонном возрасте), то найдутся люди, которые предложат назвать в ее честь колледж…

В этих фантазиях не оставалось места ни для мужа, ни вообще для мужчины, а уж тем более для потомства. Поэтому Диана не понимала, откуда в самые неожиданные моменты ее вдруг обуревало неистовое желание иметь детей – столько, сколько в состоянии породить чрево. Жгучая страсть могла нахлынуть внезапно и поглотить целиком и полностью. Первобытный и сильный инстинкт завладевал чувствами и порой на долгие мгновения лишал ее способности связно мыслить.

Но опять же во всех этих переживаниях, которые Диана с усмешкой называла про себя «мои атавистические припадки», не было мужского присутствия. Ни разу даже отдаленно не возник хотя бы смутный образ мужчины, который понадобится, чтобы провернуть это дело. Когда яркое пламя страсти к материнству постепенно угасало, Диана едва ли не конфузилась.

– Когда это завладевает мной, – поделилась она с подружкой, – я чувствую себя великой огненной богиней, обладающей властью порождать жизнь без чьей-либо помощи. А потом волшебство пропадает и все это кажется невероятной глупостью.

Но была и третья Диана: та, что ее больше всего огорчала и о которой она не решалась рассказать ни единой душе. Сладострастная, чувственная и трепещущая от сексуального любопытства. Щеки наливались краской, гулко стучало сердце – она порой сама поражалась безрассудству и животной похоти той Дианы, предающейся темным фантазиям. Мысленные образы, от которых захватывало дух, всплывали перед глазами не в те моменты, когда была возможность воплотить их в жизнь – на балу в колледже или на свидании со старшекурсником, – а лишь позже, в темноте и уединении спальни. Только тогда Дианой овладевала жажда сексуального опыта, который пока был ей недоступен. Или, если точнее, в котором она пока сама себе отказывала.

 

Глава 7

В школе Джеймс Блэкуэлл вел себя как типичный стипендиат. В одиннадцать лет он выиграл конкурс сочинений среди младших школьников на приз мэра Хакни, и из убогой начальной школы на Далстон-лейн его перевели в среднее звено лицея Стоунз на Гарнфорд-сквер в Уайтчепеле на полную социальную стипендию.

Основанный в конце шестнадцатого века, через несколько лет после Непобедимой армады, профессиональный лицей Стоунз к веку двадцатому для ист-эндских мальчишек стал лестницей на пути из самой экономически неразвитой и социально неблагополучной части Лондона. Способным преодолеть учебные трудности Стоунз давал шанс выбраться из ямы. А Джеймсу Блэкуэллу выбраться очень хотелось. От отца в памяти осталось смутное воспоминание: углекоп помахал им с матерью ручкой, когда Джеймсу исполнилось всего пять лет. Мать любила сына без памяти. Она служила билетершей в «Уайтчепел Одеон» и тайком пускала Джеймса в зал – сначала на немые ленты, а затем и на звуковое кино. Пожалуй, этот пустяк был единственной радостью в его детстве. Жалованья билетерши едва хватало на одежду и еду для них двоих.

Нищенское существование сына мать компенсировала тем, что нахваливала его без устали.

– Перед тобой открыты все дороги, Джимми, – уверенно сказала она однажды, собирая его в школу. – Ты умен и красив, и вообще самый лучший мальчик. Станешь премьер-министром или ученым… или кинозвездой… Ты особенный, Джеймс. Это правда. Вот увидишь, однажды ты поразишь этот мир. Удивишь всех. И самые прекрасные девушки – даже принцессы – отдадут все на свете, лишь бы ты взял их в жены. Попомни мои слова.

Джеймс ей верил. Почему бы и нет? Но он также знал: бо́льшая часть из того, что он с открытым ртом наблюдал на сверкающем экране «Одеона», было восхитительной фантазией. Понемногу он понял, что кинохроника гораздо точнее отображала реальность, с какого боку ни посмотри. Запечатленные в ней кадры шикарных премьерных показов, вечеринок и светских раутов манили и соблазняли, и происходило все это в нескольких милях от обшарпанной киношки, где сидел Джеймс, – в Уэст-Энде.

К шестнадцати годам Джеймс Блэкуэлл все для себя решил. Составил план, как пробраться в мир изобилия, бьющий ключом в часе ходьбы от его убогого квартала.

Однако туда он не придет и не приедет.

Он туда прилетит!

 

Глава 8

– Место в Крануэлле? Это вряд ли, Блэкуэлл, – пробормотал директор, наливая в бокал шерри из буфета в своем кабинете. – Я так понимаю, ребята из Королевских ВВС, прежде чем поступить на службу, сами оплачивают учебные полеты. Крануэлл для них нечто вроде частного пансиона. Очень сомневаюсь, что у них есть места. Хотя проверю, конечно.

Пригубив шерри, он добавил:

– А все-таки, зачем вам ВВС? Ни истории, ни сложившихся полковых традиций… Почему, как вы думаете, их относят к младшему роду вооруженных сил? Потому что они таковыми и являются. У меня есть кое-какие связи среди гвардейцев. Я мог бы…

Джеймс выпрямился.

– Это очень любезно с вашей стороны, сэр, – осторожно начал он, – я тоже рассматривал такой вариант, правда. Но мы с вами оба знаем, что человеку моего происхождения вряд ли сделать блистательную карьеру в одном из старых полков, туда и поступить удастся далеко не каждому, если уж на то пошло. Уроки ораторского искусства мне, разумеется, в этом помогли бы. Я вам за них благодарен, но слишком высоко по социальной лестнице мне все равно не подняться. Уж по крайней мере не до головокружительных гвардейских высот.

Директор вздохнул.

– Значит, вы реалист, да, Блэкуэлл? Что ж, подумаю, чем вам помочь…

– Не надо, сэр, – перебил Джеймс. – Лучше сделайте вот что.

Он достал из кармана куртки листок с машинописным текстом.

Директор изогнул бровь.

– Прошу прощения, я не уверен, что мне нравится ваш тон, юноша.

– А я не уверен, что меня это волнует, сэр, – ответил подросток и положил бумагу на стол. – Это ваша рекомендация командиру авиабазы в Крануэлле, в которой вы сообщаете, что с учетом блистательных успехов во вневойсковой военной подготовке из меня выйдет идеальный офицер. В ней также есть выписка из аттестата зрелости, где особое внимание уделено отличному результату в экзамене по математике. Восемьдесят восемь баллов, насколько я помню.

Директор в изумлении смотрел на него.

– Блэкуэлл, вы же едва не провалили математику.

Юноша улыбался и выжидал. Прошло немало времени, прежде чем человек напротив него неловко заерзал в кресле.

– Послушайте, Блэкуэлл… Джеймс… я тебе очень симпатизирую, ты это знаешь, но я не стану подписывать. Ты не можешь меня об этом просить.

Он взял листок и аккуратно разорвал его на две части.

Джеймс улыбнулся снова.

– Вы все неправильно поняли, сэр. Я был вашим самым выдающимся курсантом и прекрасно успевал по математике. Наверное, вы спутали меня с каким-то другим учеником. С вами ведь такое случается, да, сэр? Помните, вы называли меня Томасом? И еще долго просили у меня прощения. Впрочем, вы тогда сильно разгорячились, кажется. Я объясняю это крайней степенью возбуждения.

Когда директор наконец заговорил, голос его был едва громче шепота:

– Ах ты, ублюдок. Мелкий поганый ублюдок. Сколько я для тебя сделал! Я оплатил уроки, чтобы ты перестал разговаривать как торгаш, я…

– Сэр, – перебил Джеймс, – вам ведь нравилось, когда я разговаривал как торгаш. Или это вы тоже забыли?

Директор откинулся на спинку кресла.

– Ты не посмеешь. Не посмеешь сказать и слова. Нас обоих посадят.

Джеймс наклонил голову.

– Меня – нет. Я слишком молод. И был еще моложе, когда мы занимались… как вы там это называли? Когда мы занимались «особыми уроками». А вот вас, сэр, непременно упекут в каталажку, здесь я с вами полностью согласен. Растление малолетнего – это не шутки. Так просто тут не отделаешься. Что вы по этому поводу думаете, сэр?

Испуганные, сузившиеся глазки встретились с бесстрашным взглядом синих глаз.

– Я думаю… Я думаю, тебе лучше напечатать это еще раз и принести мне на подпись, мерзавец.

– Ясно, – Джеймс поднялся. – Ну, тогда сложите эти два обрывка вместе, сэр, и перепишите от руки. Честно говоря, машинописная версия мне нравилась ничуть не больше наших… совместных занятий… думаю, теперь нам следует называть это так. Тем более рекомендации такого рода, написанные от руки, выглядят куда душевнее, вы согласны? А у вас к тому же чудесный почерк, сэр.

Глаза директора на мгновение закрылись.

– Выметайся, вон отсюда! Через пятнадцать минут письмо будет у тебя в ячейке. После этого можешь сразу возвращаться в свою паршивую дыру к мамаше, и чтобы я тебя здесь больше не видел. Семестр все равно заканчивается через неделю. Если еще хоть раз здесь мелькнет твоя рожа, я вызову полицию и привлеку тебя за шантаж. Клянусь, так и будет.

Джеймс Блэкуэлл подошел к двери, открыл ее и с невозмутимым видом обернулся.

– Нет, не будет. Сейчас вы напишете письмо и заткнетесь. Не сотрясайте воздух, сэр. Не позорьтесь… Хотя куда уж больше позориться. До свидания, сэр.

 

Глава 9

Так Джеймс Блэкуэлл проложил себе путь в Крануэлл. Однако после зачисления он вдруг обнаружил, что трудности только начинаются: приходилось прилагать немало усилий, чтобы не уступать остальным будущим офицерам. Требования были неимоверно высокие. С растущим беспокойством он наблюдал, как смиренно один за другим курсанты уходили из колледжа, провалив академические или практические испытания. Его собственные познания в математике были слабыми, если не сказать больше. А что будет, когда пойдет теория воздухоплавания?

В социальном плане он чувствовал себя изгоем. Прилежно выговаривая слова, никого не обведешь вокруг пальца. Однажды вечером, сидя в раздумьях за кружкой пива в неосвещенном углу паба «Принц Руперт» – места, излюбленного курсантами Крануэлла, – Джеймс случайно подслушал убийственный вердикт, вынесенный в соседней кабинке сокурсником, уроженцем Кенсингтона.

– Блэкуэлл? Да с этим пройдохой все ясно. Поступил лишь потому, что это ВВС. В любом другом месте треклятому хаму сразу дали бы от ворот поворот. Подожди, вот закончим с теорией, начнутся полеты, и его вышвырнут отсюда быстрее, чем того ефрейтора, что околачивался в офицерской столовой. Ни стилем, ни классом здесь и не пахнет.

Позже, лежа на койке с металлическим каркасом, Джеймс курил в темноте сигарету за сигаретой и наконец пришел к решению. В одиночку в Крануэлле он не выживет. Ему нужна опора, поддержка. Кто-то, чей социальный статус повысит и его положение среди курсантов, кто сможет дать ему некую защиту, а иногда и совет.

Иными словами, ему нужен пользующийся авторитетом друг.

Друг. На лице Джеймса мелькнула улыбка. Никогда в жизни он не нуждался в дружбе и никого об этом не просил. И даже не знал, как подступиться к этому делу.

Но, как оказалось, беспокоился он попусту.

Джон Арнольд сам его нашел.

 

Глава 10

– Честное слово, Ди, – тихо проговорил Джон, чтобы в другом конце комнаты его не услышали родители и гость. – У Джеймса были трудности в Крануэлле.

У тележки с напитками они с сестрой разливали по бокалам бренди. К удивлению Джона, пока вся компания перемещалась из столовой в гостиную, Диана успела подкрасить губы и поменять чулки: незадолго до этого он шепнул, что у нее побежала стрелка. «Уж заодно бы и переоделась, ведь наверняка такая мысль приходила ей в голову», – со смехом подумал Джон. Однако вниз она сошла в том же темно-красном шерстяном платье: в нем она выглядела отлично и прекрасно об этом знала.

– Надеюсь, Джеймс оценит твои старания, сестренка, – Джон шутя подтолкнул ее локтем.

– Поаккуратнее, – предупредила Диана, слегка расплескав бренди. – Вероятно, все это займет еще немало времени. Говорят, что к Рождеству война закончится, но, если верить папе, в прошлый раз все тоже так считали, а она растянулась на четыре года. Я уже говорила маме, чтобы приберегла консервированную семгу.

Пять пузатых бокалов стояли на темном серебряном подносе.

– Ладно, неважно, – отмахнулась Диана. – Так что там, ты говоришь, за трудности у Джеймса?

– Давай не здесь, – ответил Джон, бросив взгляд в противоположный конец комнаты. – Принеси сигареты, пойдем покурим у изгороди. Там все о нем и расскажу.

До поступления в Крануэлл Джон никогда не видел классовый снобизм в действии. Зрелище вызвало у него глубокое отвращение. В Хеджбери, частной школе, где он учился, действовала расширенная система грантов и субсидий на обучение. Большинство мальчиков были сыновьями профессионалов высокого класса – юристов, как его собственный отец, бизнесменов, врачей, политиков. Управление школой основывалось на принципах безусловной меритократии. Порицались любые намеки на превосходство в силу происхождения.

Правда, изредка случались стычки с «городскими мальчишками», когда старшеклассников на полдня отпускали из школы и они без дела слонялись по центру городка. Однако эти столкновения приносили удовольствие обеим сторонам и больше смахивали на спортивные забавы, чем на классовую войну.

Джону было неприятно опекать Джеймса в Крануэлле. Собственный школьный опыт подсказывал, что лучше предоставить другому возможность самому бороться за себя. И все же он искал способы ненавязчиво поддержать товарища.

Однажды после дневного инструктажа по воздушной навигации ему выпал такой шанс. Джеймс отправился прямиком в комнату, которую делил с тремя другими сокурсниками, и сидел в одиночестве, обложившись книгами по теории воздухоплавания. Проходя мимо открытой двери, Джон вдруг услышал тяжелый вздох.

Немного помешкав, он осторожно постучал по косяку.

– Как дела? Еще не конец света? Nil desperandum — никогда не отчаивайся, как говорится.

Джеймс оторвал взгляд от раскрытого учебника.

– Отвали, дружище. Не нужно меня подбадривать. Латинскими цитатами тут не поможешь, – он показал на учебники. – С тригонометрией я еще кое-как справляюсь, но эти чертовы уравнения убивают меня наповал.

Он подошел к двери, протянул руку и представился:

– Я Джеймс. Джеймс Блэкуэлл.

– Джон Арнольд. – Они обменялись рукопожатиями. – Вообще-то, на самом деле я не Джон, а Роберт… Не спрашивай. Что-то вроде семейной традиции. Мы все поменяли имена. Не знаю почему.

Джеймс рассмеялся.

– А я всегда был Джеймсом, хотя сейчас не прочь стать кем-нибудь другим. Кем-то, кто разбирается во всем этом, – он махнул рукой в сторону книг. – Если в ближайшее время я это не осилю, вылечу отсюда, как и другие бедолаги.

Джон сел в потертое кожаное кресло, закинул ногу на подлокотник.

– Могу помочь, если ты не против, – сказал он. – По-моему, у нас не самый лучший инструктор по воздушной навигации. Тараторит слишком быстро, не успеешь ухватить. Но мне повезло – в основном все легко дается. Хочешь, разберем с тобой помедленнее, в конце концов ты уловишь суть.

Джеймс смотрел на него во все глаза.

– Зачем тебе это? Мы едва друг друга знаем.

Джон встал и потянулся.

– Хочу неприятно удивить тех идиотов, которые считают, что принадлежность к высшему обществу делает их лучше таких парней, как ты. Или я, если уж на то пошло. Они спят и видят, как тебя отчислят из Крануэлла, – в их глазах это еще больше подтвердит правоту отвратительных предубеждений. Пощекочем им нервы?

В темноте Диана задумчиво курила сигарету.

– Наверное, ты чертовски хороший учитель, братишка. Чересчур способный, я бы сказала. Теперь он командир авиазвена, а ты – простой лейтенант. – Она усмехнулась и дружески ткнула Джона в бок. – Тебе следует проявлять к нему уважение. Почему ты не отдаешь ему честь и не называешь «сэром»?

Тлеющий окурок Джона описал дугу над изгородью и упал в ручей.

– Джеймса не волнует вся эта чепуха. На базе мы, конечно, блюдем субординацию, но не здесь. Мы друзья. Нам крупно повезло оказаться после Крануэлла в одной эскадрилье. Кстати, я тебе еще не все о нем рассказал.

 

Глава 11

Благодаря продолжительным частным занятиям со своим новоиспеченным другом Джеймсу Блэкуэллу удалось кое-как сдать воздушную навигацию. Отвратительная надменность, принятая при обращении к нему самозваной элитой Крануэлла, теперь проскальзывала не так часто, однако это ни в коей мере не было связано с экзаменами. Джон пользовался авторитетом среди курсантов, и дружба с ним дала Джеймсу некоторое общественное признание – по крайней мере достаточное для того, чтобы закрыть рты самым отъявленным спесивцам.

– Но вот какая штука, сестренка, – продолжал Джон. – На самом деле голубой крови в нем больше, чем во многих из них. Его мать работала прислугой. Джеймс не назвал, у кого, но у меня создалось впечатление, что это не просто влиятельные люди. Половина рафинированных оболтусов в Крануэлле пожертвовали бы фамильным серебром, только бы оказаться в родне у этого семейства. По всей видимости, юная мисс Блэкуэлл вступила в компрометирующую связь с лордом – как бы там его ни звали, – в результате которой Джеймс и появился на свет, а ее, как и следовало ожидать, задолго до родов выставили за дверь без рекомендаций. Она устроилась официанткой в Лондоне, вышла замуж за какого-то негодяя, который в конце концов ее бросил, и воспитывать Джеймса ей пришлось одной. Сейчас, по-моему, она работает в кинотеатре в Майл-Энде. Джеймс получил грант на обучение в хорошей школе и все, чего он добился, – результат его собственного труда. Пока ему не присвоили офицерское звание, у него гроша в кармане не было. Я действительно им восхищаюсь.

Диана нахмурилась.

– Подожди, я думала, что он приехал, потому что его родители в Канаде. Ты же сам сказал вчера это маме по телефону.

Джон взял сестру за руку и повел к дому.

– Просто Джон обнаружил, что рассказывать правду о своей семье – то есть о семье своего настоящего отца – чревато. Люди считают, что он все выдумывает, и либо смеются над ним, либо начинают его сторониться. Даже мне он до сих пор не назвал фамилии своего отца, а уж мне-то он точно может доверять.

У стеклянной двери Дауэр-Хауса Диана посмотрела на брата в почти кромешной тьме и приготовилась проскользнуть за светомаскировочные шторы, которые они с матерью и Люси утром наскоро повесили.

– Да, но откуда тебе знать, что он все это не сочинил? По-моему, ты слишком многое принимаешь на веру, Джон. И зачем лгать маме про Канаду? Почему бы не рассказать им с папой то, что ты только что рассказал мне?

Джон покачал головой.

– Потому что всем остальным он рассказал версию с Канадой. Джеймс просто не хочет усложнять. Подожди, вот познакомишься с ним поближе, Диана, и поймешь. Уверен, он сам все тебе расскажет. И Оливеру с мамой тоже. Поверь мне, сестренка, он на редкость искренний человек. Возможно, Джеймс самый честный из всех, кого я знаю… Ну, идем?

– Да.

Мгновение спустя они стояли в прихожей и щурились от внезапно яркого света. Из гостиной доносились голоса.

– Да, и еще вот что тебе следует о нем знать, – тихо сказал Джон, поправляя шторы, чтобы ни единый лучик не проник наружу. – Ты спрашивала, почему он превзошел меня по рангу. Ну так вот, я тебе скажу. Он самый лучший летчик в эскадрилье – гораздо лучше всех остальных. Возможно, ему и требовалась помощь в теории навигации, но, боже мой, как этот парень летает! Прирожденный пилот – первый из всех нас, кто самостоятельно поднялся в небо. Ему доверили «Спитфайр», когда мы еще тренировались на бипланах вроде «Гладиаторов». Бог в помощь тому немцу, который встанет на пути у Джеймса Блэкуэлла.

Взявшись за руки, брат и сестра вошли в гостиную, чтобы присоединиться к остальной компании.

 

Глава 12

Познакомиться поближе с товарищем брата в его первый приезд в Дауэр-Хаус Диане так и не удалось. В понедельник утром завтрак прервал телефонный звонок командира эскадрильи. Из прихожей Джон пришел, радостно сияя.

– Надо же было так оплошать, вы только подумайте! Сверху поступило сообщение, что нас таки не расформировывают. – Он обратился к Джеймсу, накладывающему карри с серебряного блюда себе в тарелку: – Вместо этого нас переводят в другую группу, Джимми, – вот самая лучшая новость. В одиннадцатую авиационную группу, мой друг. Мы войдем в одиннадцатую группу!

– Что за одиннадцатая группа, милый? – спросила Гвен. – Чему вы оба так обрадовались?

– Расскажи им, Джимми, – попросил Джон. – А я пока вызову такси.

Он вышел из комнаты.

Гвен, Оливер и Диана с нетерпением смотрели на Джеймса, вернувшегося к столу с тарелкой, наполненной рисом с рубленым яйцом и копченой пикшей.

– Одиннадцатая авиагруппа состоит из нескольких истребительных эскадрилий. Их задача – защищать юго-восточную часть Англии. Как раз здесь мы сейчас и находимся, – пояснил он, поднося вилку ко рту. – В этой группе у нас с Джоном, вероятнее всего, будет шанс развлечься. Если фриц надумает бомбить Лондон, мы встанем у него на пути. Либо, поскольку мы ближе остальных к Франции, нас могут послать на подмогу армии, как только герр Гитлер туда вторгнется. Что он, конечно же, не преминет сделать. Ну и Ла-Манш, разумеется, защита морских путей сообщения. Чем бы ни обернулась эта война, мы окажемся в центре событий. Грандиозная новость!

Гвен опустила взгляд. Диана задумчиво молчала. После короткой паузы, кашлянув, заговорил мистер Арнольд:

– Что ж, мистер Блэкуэлл, мне понятно, почему, на ваш взгляд, эта новость хорошая, и я вас поздравляю, конечно. Хотя, вы уж простите, для нас это означает… в общем, немало волнений о сыне. – Он наклонил голову. – И о вас, разумеется.

– Немало волнений? Это страшная новость, Оливер, просто жуткая! – Гвен подняла голову и смотрела на мужа. – Почему обязательно Джон? Почему его не отправят служить в другое место – ну, не знаю, в Уэльс, что ли? Почему именно нашего мальчика нужно подвергать опасности?

Она повернулась к гостю:

– И как вы смеете называть это развлечением? Не хочу показаться грубой, но как вы не понимаете…

Мистер Арнольд вскинул руку.

– Дорогая, не надо. – Он слабо улыбнулся гостю. – Простите, мистер Блэкуэлл, нам нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Война началась всего три дня назад, на нас столько всего обрушилось. Ваша мама наверняка тоже встревожится, когда вы ей об этом сообщите.

В столовую вернулся Джон.

– Такси будет через полчаса, лучше поспешить. – Он обвел взглядом присутствующих. – А почему такие мрачные лица? Джимми, надеюсь, тому причиной не один из твоих кошмарных анекдотов?

Никто не улыбнулся.

– Мистер Блэкуэлл рассказал нам об одиннадцатой авиагруппе, – тихо отозвалась Диана. – Судя по всему, там очень опасно. Мама немного расстроилась.

Джон подошел к Гвен, поцеловал в макушку и весело сказал:

– Не надо волноваться. Ведь мы пилоты «Спитфайров», помнишь? А «Спиты» неуязвимы. В моем распоряжении восемь пулеметов, чтобы крошить негодяев, а с замечательным мотором я недосягаем для их пуль. Вот так-то! – Затем он обратился к своему другу: – Полчаса, Джимми. Командир говорит, что в пять мы вылетаем в Апминстер. Там наша новая база. Жаль, что в Эссексе, а не в Кенте, но это было бы уж чересчур хорошо.

Его отец встал.

– О чем я только думаю! Я ведь могу и сам вас отвезти. Звони, отменяй заказ, Джон.

Молодой человек покачал головой.

– Нет. Идет война. Бензин пригодится тебе самому. Рано или поздно его станут нормировать. Именно поэтому мне нужно будет купить мотоцикл. От Апминстера досюда миль двадцать-тридцать, не больше, так что в свободное от боевых дежурств время я смогу наведываться к вам хотя бы на полдня.

Он посмотрел на мать.

– Слышишь, мам? Все не так плохо. Ты еще устанешь от меня.

Гвен поднялась и поцеловала его в щеку.

– Очень сомневаюсь, милый. – Она глубоко вздохнула и посмотрела на Джеймса. – Мистер Блэкуэлл, должна извиниться за то, что потеряла над собой контроль. Это было очень эгоистично с моей стороны. Пожалуйста, простите меня.

– Вам не за что просить прощения, миссис Арнольд, – ответил тот. – Но я забуду об этом, если вы перестанете называть меня мистером Блэкуэллом. Я настаиваю, чтобы вы впредь называли меня Джеймсом.

Мистер Арнольд склонил голову в знак согласия: Джеймсом так Джеймсом.

Он посмотрел на часы.

– Ну, а теперь, война ли, нет ли – мне пора за работу.

 

Глава 13

Вернувшись в Кембридж на осенний семестр, Диана была неприятно удивлена тем, как мало в городе студентов мужского пола. Зато молодых людей в военной форме стало гораздо больше. Это ее расстроило, и она была рада вновь оказаться в Гиртоне, в атмосфере девичьего легкомыслия.

Колледж располагался в двух километрах от центра Кембриджа, довольно далеко от других учебных заведений. Его основатели в Викторианскую эпоху решили, что для защиты девушек от хищнических нападок студентов потребуется cordon sanitaire, санитарный кордон. Впрочем, для наиболее изобретательных молодых людей пробраться через оборонительные сооружения не составляло труда. Едва успевали привратники прикрыть один путь незаконного доступа, как тут же отыскивался другой – разумеется, не без помощи тех обитательниц колледжа, которые были не прочь стать жертвой «хищников».

– И в центре города то же самое – вообще никого, – жаловалась Салли, самая близкая подружка Дианы в Гиртоне. – Мы были бы там в полной безопасности. Эх, такими темпами скоро во всем Кембридже не останется ни одного парня.

Диана иногда задумывалась, а было бы в Гиртоне так же весело, если бы не Салли – жизнерадостная блондинка с незаурядным талантом к пародиям, дочка судьи из Йорка. Она могла изобразить любого лектора в колледже. На летних каникулах Салли позвонила в Дауэр-Хаус, притворилась старшим преподавателем и обвинила Диану в том, что та списывала на экзамене. Возмущенную Диану чуть не хватил удар, когда Салли наконец не удержалась и покатилась со смеху: «Да это ведь я, Салли! Какая ты глупая!»

Теперь Диана смотрела, как подруга энергично убирает с широкого лба непослушную прядь.

– А как же солдаты? Они не считаются?

– О чем ты говоришь! Мне нравятся только ребята из Королевских ВВС. Эта синяя форма… А ну-ка, Диана! Ты покраснела, или мне показалось? Хочешь мне что-то рассказать? Надеюсь, что так… Хватит уже ходить монашкой, пора и повеселиться.

Диана вздохнула.

– Я и веселюсь. На свидания бегала тысячу раз.

– А точнее, три. И ни одного кавалера не привела к нам даже чаю выпить. Но ты так и не ответила на мой вопрос. Почему ты покраснела, когда я произнесла… – тут Салли сделала многозначительную паузу и добавила с придыханием, покачивая головой из стороны в сторону: – Вэ… Вэ… Эсссс!

– Прекрати!

– Вот, опять покраснела! Ну, давай же, расскажи тетушке Салли. Все равно тебе придется это сделать, почему бы не признаться прямо сейчас? – Салли поджала под себя ноги и откинулась на спинку кресла. – Приступай!

Диана улыбнулась.

– Хорошо. Только ничего интересного, честное слово. Просто в том месяце мой брат приезжал домой с другим пилотом из своей эскадрильи. Они познакомились в Крануэлле в прошлом году. Ну так вот, его зовут Джеймс, и он просто замечательный, Салли. Именно такую картинку мы представляем, когда слышим слова «пилот «Спитфайра». В общем, все это глупо.

– Давай же, опиши его!

– О, я не знаю… Высокий, светлые волосы, глаза невероятно голубые. На редкость уверен в себе, хотя лет ему не больше, чем моему брату. Да, и вот еще… Не знаю, как сказать. По-моему, у него есть какая-то тайна. Что-то связанное с прошлым.

Салли навострила уши.

– С прошлым? В каком смысле?

– Вообще-то, предполагается, что я ничего не знаю, и, наверное, не стоит мне рассказывать, но его мать раньше работала прислугой в одной очень влиятельной семье, и хозяин – лорд, кажется, – ею воспользовался. Разразился ужасный скандал, все это нужно было срочно замять, и ее уволили прежде, чем появился живот. Так родился Джеймс.

Подруга смотрела на нее во все глаза.

– Ничего себе история, Ди! А ты сама в это веришь?

Диана пожала плечами.

– Не знаю, что и думать. Брат, конечно, верит, ведь Джеймс его лучший друг. Он очень высокого мнения о нем. А я всего-то два раза его видела – за ужином и на следующее утро за завтраком. Но он производит невероятное впечатление. Рассудительный и в то же время довольно остроумный. Нашим родителям очень понравился. Мне он вовсе не показался любителем приврать.

Салли кивнула.

– Понятно. И когда же вы с ним встретитесь снова?

– Бог знает. Они базируются в Апминстере, где-то далеко в Эссексе. Так что, наверное, только на Рождество.

– Чепуха! – Салли тряхнула головой. – Если парень из тех пилотов, о которых я слышала, не успеешь крикнуть «Хайль Гитлер», как он будет здесь, в Кембридже.

Диана расхохоталась.

– Что? Какие глупости. Может, я ему ничуточки не интересна.

– Прекрати, – отмахнулась Салли. – Ты красавица. Конечно же, он приедет.

 

Глава 14

Апминстер ожиданий не оправдал. Чем короче становились осенние дни, с тем большим нетерпением эскадрилья рвалась в бой.

– Ничего не происходит. Абсолютно ровным счетом ничего, чтоб тебе сквозь землю провалиться! – бурчал молодой капитан, входя в офицерскую столовую с утренней газетой в руках. – Эту войну называют сидячей – вот уж воистину, черт возьми! – не унимался он. – Почему никто и не думает шевелиться? Хоть бы оккупировали кого-нибудь, что ли. Сбросили бы бомбы. В парке на аттракционах и то страшнее.

Джеймс Блэкуэлл раздраженно дернул плечом. Перекурив после завтрака, он погрузился в глубокие раздумья. Ему было над чем поразмыслить, что распланировать, но трепач мешал сосредоточиться. Не проронив ни слова, Джеймс выскочил из столовой и пошел по периметру аэродрома: хотелось свежего воздуха.

Идея подружиться с Джоном Арнольдом оказалась одной из самых блестящих в его жизни. На ее фоне блекла даже комбинация, которую Джеймс провернул с директором. Мало того, что благодаря этой дружбе он одолел хитроумную программу обучения в Крануэлле, теперь перед ним открылись и другие двери.

В частности, дверь в Дауэр-Хаус.

Блэкуэлл ненавидел бедность. Впервые в жизни он мог себе позволить хоть что-то из предметов роскоши. Впрочем, десятилетней давности двухместный спортивный автомобиль к таким предметам относился с трудом. Денежного довольствия командира звена хватало лишь на пиво, сигареты и бензин, редкие загулы и женские ласки. Если бы не бесплатное жилье и питание, не видать ему и этого.

Чертову счастливчику Арнольду в этом плане было куда проще. На папашины деньги он мог купить себе все, чего душа ни пожелает, даже сшить на заказ форму. Ладно, допустим, он заплатил за подгонку кителя и для Блэкуэлла тоже, но суть-то не в том! Его новенький мотоцикл стоит в пять раз больше того, что Джеймс отдал за обшарпанный драндулет с дырявой крышей.

А дом его родителей… По сравнению с убогой квартиркой матери Блэкуэлла в Уайтчепеле – дворец, да и только! Таких домов раз-два и обчелся. Сколько там спален? Как минимум девять, и это не считая помещения для горничной. Обставлен по высшему разряду: прекрасная мебель, по большей части антикварная, огромный радиоприемник (он таких и не видывал), да еще с какой-то встроенной штуковиной – не иначе, телевизор. Вряд ли до конца войны возобновят телевещание, но суть опять же не в том.

Он заметил, как смотрела на него девчонка. На Блэкуэлла такие взгляды бросали часто, особенно когда присвоили звание. Теперь даже прыщавым заморышам из их эскадрильи нередко выпадало счастье переспать с кем-нибудь – благодаря синим мундирам. В них они выглядели куда более бравыми, чем армейские горемыки в унылой форме цвета хаки. Здесь с Королевскими ВВС состязаться могли только флотские.

Одним из секретов успеха Джеймса Блэкуэлла было умение быстро оценить обстановку, принять решение и действовать, не отступая от него. Так произошло в Стоунзе: он разработал план, как поймать на крючок директора, а затем лишь дождался подходящего случая. Не сказать, что процесс доставил удовольствие – иногда его передергивало от отвращения, – однако он достиг именно того, чего добивался.

Теперь под прицел попали Арнольды. Разумеется, на свете есть семьи и побогаче, да и дочки у них, возможно, еще симпатичнее этой, но Джеймс Блэкуэлл давно усвоил: лучше синица в руках, чем журавль в небе. Хватит нам и Арнольдов, премного благодарен. В деньгах купаются, дочка-красавица получит щедрое приданое, если повезет. Возможно, адвокат даже раскошелится на дом, кто знает? Этот сентиментальный тип явно души не чает в дочери и вполне способен на такое. Уж средств ему хватит, будьте уверены.

Есть небольшая проблема с той глупой историей о его происхождении, которую Джеймс рассказал Джону, а тот, несомненно, передал Диане. Ничего, он как-нибудь выкрутится. В конце концов не все в ней ложь, да к тому же Арнольды вряд ли когда-нибудь встретятся с его матерью. Но если это все-таки произойдет (крайне маловероятно), он ее научит, что говорить.

Если все пойдет по плану – а в этом сомнений нет, – летом 1940 года Джеймс Блэкуэлл и Диана Арнольд обвенчаются.

Описав круг по периметру аэродрома, он пришел к выводу, что триумфальное восхождение Джеймса Блэкуэлла не просто достижимо – оно неизбежно.

Он отправился искать брата девушки. От него Джеймсу были нужны две вещи: адрес и номер телефона.

 

Глава 15

Диана ни на минуту не верила, что Джеймс Блэкуэлл станет звонить ей в Кембридж. У него наверняка есть масса других, гораздо более приятных и важных дел в эскадрилье. Во время его непродолжительного визита в Дауэр-Хаус они всего-навсего обменялись парой слов. Вряд ли это можно считать началом… Началом чего, собственно? Романа? Этого она хочет?

После разговора с Салли Диана взяла в библиотеке колледжа первую попавшуюся книгу и нашла укромный уголок, чтобы спокойно все обдумать. У нее, как у обладательницы аналитического ума, не хватало терпения просто «плыть по течению». Сколько она себя помнила, ей всегда хотелось знать цель пути и как до этой цели добраться.

Если уж на то пошло, именно эта бескомпромиссность в отношении ко всему происходящему заставила Диану два года назад подать заявление в Гиртон – вопреки уговорам подружек в Кенте, в один голос твердивших, что она лишь потеряет три года жизни. Большинству из них было вполне достаточно попасть в общество благодаря обеспеченным родителям и удачно выйти замуж. Многие были помолвлены или уже обзавелись семьями.

Отговорить пыталась даже школьная директриса.

– Посмотрим в лицо фактам, Диана. Гиртон – не настоящий университетский колледж. И вообще, для женщин таковых не существует. Как бы блестяще вы ни учились, ученой степени вам не видать – выпускниц в Кембридже не признают. Как и везде.

Это было правдой. С самого открытия в 1873 году Гиртон упорно добивался от университета признания своего полноправия. Минуло шестьдесят с лишним лет, но он до сих пор стоял особняком от остальных колледжей.

Изучая историю Гиртона, Диана с изумлением узнала, что женщины боролись за равные права с мужчинами задолго до появления суфражисток. И битва еще не закончилась. Если она поступит в колледж, то станет частью живой истории.

Тем не менее через день после того, как Диана опустила конверт с заявлением в почтовый ящик, ее вдруг начали обуревать сомнения.

– Пустая трата времени, да? – в отчаянии спросила она у родителей за ужином. – Говорили же мне: толку не будет. Можно работать куда усерднее кембриджских парней, получить ученую степень мне все равно не дадут. Чокнутая я…

Мистер Арнольд, с самого начала склонявшийся к этой точке зрения, открыл было рот, чтобы осторожно согласиться, однако его жена неожиданно резко хлопнула ладонью по столу.

– Не смей так говорить, Диана! Не смей!

Мистер Арнольд оторопел. Последний раз он видел Гвен настолько взволнованной, когда сообщил ей, что нет причин возбуждать дело о клевете против критика, презрительно отозвавшегося о ее первой выставке.

– Даже если ты сама не получишь ученой степени, однажды ее получат другие женщины – благодаря таким девушкам, как ты. Ты читала, что тебе написали из Гиртона, когда ты только раздумывала, поступать туда или нет. Они почти добились этого! Кембриджский университет уже сделал массу уступок. Еще один рывок – и Гиртон победит. И произойти это может, когда ты еще будешь там учиться. Сейчас, подожди минутку…

Гвен подошла к дубовому буфету и порылась в ящике.

– Да, вот оно, пришло с бумагами, которые тебе прислали.

Она развернула листок и надела очки.

– Написано более шестидесяти лет назад о трех женщинах, самых первых студентках Гиртона. Знаю, это сентиментально и чересчур напыщенно, но в то же время какое чувство гордости, какой энтузиазм! Вот послушай.

Гвен откашлялась и прочитала:

Диана расхохоталась.

– Здорово, мама, спасибо. Решено! Иду в Гиртон. Им нужно срочно освежить репертуар.

Немного смущенная Гвен тоже рассмеялась.

– Да уж, есть вирши и получше, но поступать нужно, Диана! Даже если у тебя не будет «настоящей» ученой степени, ты получишь ни с чем не сравнимый опыт и, как ты сама сказала, внесешь вклад в историю и прогресс. Слышать не хочу ни о чем другом. Ты разве не согласен, Оливер?

Мистер Арнольд улыбнулся и протянул к ней руки.

– Ты выбрала не ту профессию, Гвен. Если бы мои сотрудники так же сжато и убедительно излагали доводы, я бы со спокойной совестью отошел от управления.

Так все и решилось. Осенью 1937 года родители отвезли Диану в Гиртон. Зеленый «Хамбер» ехал мимо будки привратника, мимо кирпичных зданий с терракотовыми фасадами в стиле неотюдор, расположенных по периметру четырехугольных двориков с аккуратными газонами.

– Очень красиво, – бормотал мистер Арнольд, глядя вокруг. – Величественно, я бы сказал. Странно, что они не берут плату за въезд на территорию. Нам точно можно здесь находиться? Не вышвырнут меня отсюда? Наверное, нужно было высадить тебя перед воротами.

– Глупости, папа. Это же не монастырь.

Теперь, два года спустя, Диана сидела в библиотеке и размышляла о том, чего она хочет от жизни. Ей всего двадцать лет. Впереди последний, самый важный год в Гиртоне, ни о каких других делах не может быть и речи. Да, ей очень нравится Джеймс Блэкуэлл, и что с того? Он на войне, их разделяет огромное расстояние.

В любом случае, решать тут нечего. Они с ним едва знакомы, и, как она уже ответила Салли, нелепо думать о том, что он приедет к ней в Кембридж. Она ведет себя как глупая, пылко влюбленная школьница с того самого дня, как его увидела. Нужно скорее повзрослеть и найти себе серьезную работу.

Несколько минут спустя Диана шла через внутренний дворик к себе в комнату. В сгущающихся сумерках она заметила, как привратник в будке возится со светомаскировочной шторой.

– Вам помочь? – окликнула она его.

Он посмотрел на нее в окошко и кивком позвал внутрь.

– Я вас искал, мисс Арнольд. Нет, благодарю, со шторой я справлюсь сам. У меня для вас сообщение, мисс, – он кивнул головой на стол у двери. – Вон та бумажка. Примерно час назад звонил один джентльмен. Просил, чтобы вы ему перезвонили. Да провались ты пропадом, никак не получается как следует задернуть эту штору…

Пока привратник ворчал, Диана схватила листок: на нем ровным почерком было выведено ее имя и номер телефона, а ниже коротко: «Ком. зв. Блэкуэлл. Апминстер. Просьба перезвонить».

 

Глава 16

Старенький «Миджет» подрулил к воротам лагеря, водитель показал часовому пропуск. Джеймсу Блэкуэллу удалось выхлопотать двухдневный отпуск – вполне достаточно, чтобы утрясти все дела. По крайней мере срочные.

Скопить талонов на бензин для этой поездки удалось немного: отоваривать их следовало очень быстро, чтобы не возникало соблазна запасаться впрок. Поэтому Джеймсу все равно пришлось раскошелиться на две канистры топлива. По его прикидкам, этого должно хватить до Кембриджа и обратно, если не слишком жать на газ. Хотя корыто 1932 года выпуска в любом случае вряд ли разгонишь до сорока миль в час, так чтобы оно не дребезжало, грозя разлететься на куски. На машине уже давно не выжимали ничего даже приблизительно напоминающего предельную скорость, на которую она изначально была рассчитана. Всякий раз, когда Джеймс притормаживал у светофора, из выхлопной трубы его двухместного кабриолета вылетали клубы черного дыма. Стыдоба…

Давно минуло Рождество, а брезентовый верх автомобильчика он поднял еще в октябре. Но подгонка была отвратительной, внутри из щелей и обшарпанной, наскоро залатанной крыши постоянно тянул ледяной воздух.

Джеймс ненавидел свою машину. Она символизировала все, что ему хотелось как можно скорее оставить в прошлом. Это касалось и девушки, которой он собирался нанести неожиданный визит.

Джейн Тимминг работала в модном магазинчике на центральной улице Апминстера и обожала конструировать и шить женскую одежду. Даже сейчас, когда уже больше полугода шла война и материи не хватало, Джейн творила чудеса из обрезков и кусочков, которые ей удавалось насобирать на распродажах. У нее был наметанный глаз – с иглой она подобралась даже к сшитой у дорогого портного форме своего нового ухажера, объяснив, что одна полочка слегка провисает. И оказалась права: теперь китель сидел как влитой.

Со своим летчиком Джейн познакомилась на танцах в клубе неподалеку от аэродрома. Не успев войти в зал, она почувствовала на себе его взгляд, и через мгновение он оказался рядом. Обычно сначала парни робели и разглядывали ее издали. Еще бы! Яркая, жгучая брюнетка с огромными карими глазами. Даже самые смелые заикались и краснели, решившись наконец с ней заговорить.

Джеймс Блэкуэлл вел себя иначе. Он взял ее за руку, даже не спросив разрешения, и слегка кивнул головой.

– Мне нужно кое-что вам сказать.

Говорил он тихо, и ей пришлось податься ближе, чтобы расслышать.

– Вы – самая красивая девушка из всех, кого я встретил за всю жизнь. И просто обязаны со мной потанцевать.

Он повел ее в центр зала и представился:

– Кстати, я – Джеймс. Джеймс Блэкуэлл.

А потом поцеловал ей руку, совсем как в кино. Никто раньше не целовал ей рук. Этот жест мог бы показаться… банальным, как говорят американцы, но на самом деле ей было очень приятно. Она чувствовала себя так, словно ее пригласил принц.

С того дня они встречались не реже двух раз в неделю. Ходили в кино или ездили в Эссекс на его чудесной спортивной машинке. Ни у кого из ее бывших кавалеров машин не было. И куда бы ты ни собрался, приходилось ехать на автобусе или идти пешком. А машина означала, что можно… Ну, в общем, можно все. Все, чего раньше она себе не позволяла. И никогда не осмелилась бы даже рассказать подругам. Ни за что. Если бы об этом узнали родители… Страшно подумать, что было бы. Вышвырнули бы на улицу со всеми пожитками.

В маленьком доме стандартной застройки, где Джейн жила с самого детства, она представила Джеймса родителям. Его офицерская форма, крылья на кителе и рассказы о вылетах повергли их обоих в благоговейный трепет. Джеймс вел себя с ними очень учтиво. На лице отца Джейн заметила незнакомое доныне выражение и никак не могла его описать, пока на следующий день не наткнулась на подходящую фразу в душещипательной журнальной истории: «Преклонение перед героями». Точно! Джеймс – герой, все перед ним преклоняются. Она тоже не исключение: сделает для него все, что он ни попросит. Вообще-то, уже сделала. И он отвечал ей тем же.

…Джейн надела шляпку и пальто, чтобы отправиться домой на обед, когда, звякнув колокольчиком, открылась дверь. В магазин вошел Джеймс в толстой форменной шинели.

– Джеймс! Ты откуда? Вот так сюрприз!

– Здравствуй, Джейн. – Он сделал шаг вперед и поцеловал ее в губы. – Рад, что застал тебя. Лучше нам поговорить здесь, чтобы не слышала твоя мать. Мы одни?

Она кивнула.

– Да. Миссис Пэрбрайт срочно куда-то вызвали, я осталась за главную. Хотела закрыть на часок… Прости, ты что-то хотел?

На лице Джеймса застыло каменное выражение.

– Не буду ходить вокруг да около. Все кончено. Впредь я не собираюсь с тобой встречаться. У меня есть другая, мы с ней скоро поженимся. Вероятно, следующим летом. Больше мне нечего сказать.

Джейн замерла. Затем криво улыбнулась:

– Это шутка, Джеймс? Ты меня разыгрываешь?

– Что за вздор? Конечно, нет. Повторяю еще раз: все кончено. У меня есть другая.

Он взглянул на часы.

– Посуди сама, Джейн. Я – офицер, а ты всего лишь продавщица. Надеюсь, ты не успела ничего насочинять себе о нашем совместном будущем? – Он заметил, как расширились ее глаза. – Значит, успела?.. Тем хуже для тебя. Разве я что-нибудь обещал? Нам было хорошо вместе, но на этом все.

Он снова посмотрел на часы с еще большим нетерпением.

– Послушай, того и гляди пойдет снег, а мне еще назад добираться. Так что я уезжаю. Прощай, Джейн.

В потрясении она закрыла глаза – всего на какое-то мгновение, – а когда открыла их, он уже исчез. Вспомнился фокус, увиденный на рождественском представлении в театре: стоящий на сцене перед залом иллюзионист растворился в клубе дыма, будто его там и не было.

Джеймс исчез, как тот иллюзионист. Ей просто не верилось… Немного погодя она обнаружила, что может двигаться, бросилась к двери, окинула взглядом улицу. Никого.

Джейн закрыла дверь. В ушах вдруг зазвенело. Она слегка покачнулась и медленно сползла на пол.

 

Глава 17

Джеймс Блэкуэлл никогда не действовал наобум. Прежде чем принять решение, он тщательно продумывал каждую мелочь. Но очень редко анализировал совершенные поступки: просто не понимал, зачем это нужно. Разве что затем, чтобы поздравить себя. Как сейчас.

Расчет был точным: на прощание с девчонкой ушло сорок пять секунд. Не больше. Между прочим, личный рекорд.

Он выкинул эти мысли из головы, следя за указателями на трассу А11, ведущую в Кембридж, к Диане. Она уже ждет. Если повезет, он доберется засветло. Одна фара не работает. И никогда не работала, черт бы ее побрал, но если ребята в гарнизонном метеоцентре не ошиблись, он успеет до начала запоздалого снегопада.

Джеймс принялся насвистывать под нос одну из любимых мелодий матери.

Сейчас он испытывал давно знакомое приятное ощущение. Ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения.

Дела потихоньку налаживались.

Хотя предыдущие несколько месяцев гладкими, признаться, не назовешь. Тот телефонный звонок Диане в Гиртон слегка опережал события, если не сказать хуже. Он стал первым шагом на пути к достижению цели – к Рождеству надеть ей на палец кольцо невесты. Проклятая война спутала все карты. Без предупреждения отменили отпуска, эскадрилья занималась учебными полетами и бесконечно патрулировала Ла-Манш. В январе по всей стране бушевали метели, такой холодной зимы не помнил никто. О поездке в Кембридж на машине не могло быть и речи. Если только на танке. Морозы затянулись на долгие недели.

Утешало одно – Диана перезвонила в тот же день, а это хороший знак. Они замечательно поболтали. Джеймс давно понял: девушки обожают отвечать на вопросы о себе. Он живо интересовался, как у Дианы дела в университетском городке, ему удалось даже рассмешить ее. В конце она с восторгом откликнулась на его предложение приехать в ближайшие выходные и сводить ее поужинать.

Ничего не вышло. Пришлось звонить еще раз, чтобы сообщить об отмене отпусков.

Потом грянули лютые морозы. Впервые в жизни невезение тянулось так долго. Разумеется, он писал Диане письма, чтобы не угас интерес. Однако добиться значительных подвижек, не встретившись с ней лично, ему вряд ли удалось бы.

Он надеялся не упустить шанс на Рождество – Арнольды пригласили его к себе в Дауэр-Хаус. Не повезло опять: когда в эскадрилье бросали жребий, кому идти в отпуск, он вытянул короткую спичку. Поэтому Джон Арнольд отправился в Кент один, а ему пришлось остаться в Апминстере в компании таких же неудачников. Какая досада! Не крути он роман в последние пару месяцев с этой милашкой-продавщицей, то полез бы на стену от отчаяния.

Сейчас шла первая неделя апреля 1940 года, он наконец получил отпуск. Снова контролировал ситуацию. Это у него получалось очень хорошо.

Джеймс Блэкуэлл всего добивался сам.

 

Глава 18

Тем временем мотоцикл Джона Арнольда ехал в противоположном Кембриджу направлении, к Дауэр-Хаусу. Джон тоже получил двухдневный отпуск, впервые после Рождества. Гвен очень соскучилась по сыну. Ее мужу, как ни пытался он изобразить невозмутимость, тоже не терпелось его увидеть. Несколько дней назад по телефону Оливер невзначай спросил, не сможет ли Джон вырваться на денек-другой в Кент: «Маме так тебя не хватает, сынок». И его сердце подпрыгнуло от радости, когда он услышал в ответ: «Наверное, смогу. Передай, что я попробую отпроситься на выходные».

Родители Джона в конце концов смирились с тем, что их сын стал летчиком-истребителем. Судя по всему, особой опасности он не подвергался. По сути, эта война скорее причиняла неудобства и не слишком грозила перерасти в борьбу за выживание. Почти сразу после Нового года ввели нормы на сливочное масло, бекон и сахар, однако вряд ли это было поводом впадать в отчаяние. Теперь дефицитным стал бензин, но и эта проблема не казалась непоправимой.

Эскадрилья Джона и Джеймса не участвовала ни в одной из нескольких случившихся за это время перестрелок в небе. В коротких воздушных боях над морем также не понесла потерь ни одна из сторон. В Бельгии и Франции в районах былых сражений, контролируемых силами союзников, воцарилась тишина. Возможно, устроенный минувшей осенью переполох был всего лишь блефом и герр Гитлер наконец одумается.

– Как говорит Диана, – ласково обратилась Гвен к сыну за завтраком в первый день его отпуска, – у французов огромная армия, а наши все равно им помогают. Только посмотри! – Она протянула ему газету с заголовком на первой полосе: «ГИТЛЕР УПУСТИЛ СВОЙ ШАНС!» – Мне жаль, милый. Знаю, тебе хотелось приключений, но мы с папой считаем, что конец войны уже не за горами.

Мистер Арнольд оторвал взгляд от своей газеты.

– Вообще-то я этого не говорил.

Сын уныло улыбнулся ему.

– Наверное, так и есть, папа. И честное слово, мамочка, я вздохну с облегчением, если ты окажешься права, хотя и буду немного разочарован, как бы эгоистично это ни звучало. Мы все долго и упорно учились… Какое потрясающее чувство, когда несешься в воздухе со скоростью в три сотни миль, дергаешь за кольцо, нажимаешь кнопку – и одновременно пробуждаются восемь пулеметов… Довольно трудно это описать. Грохот стоит непередаваемый, скажу я вам. Будто разом восемь огромных брезентовых парусов яростно рвутся на части. Самолет содрогается, и ощущение такое, что ты… ну, не знаю… карающий ангел, что ли.

Отец в изумлении смотрел на него.

– Вот это да! А что по этому поводу думает несравненный командир звена Блэкуэлл?

Джон пожал плечами.

– То же, что и я. Будет обидно, если после всех этих тренировок мы так и не совершим ни одного боевого вылета.

В столовую вошла Люси.

– Простите, мэм, уже почти восемь, я включила радио. Вот-вот начнется.

В Дауэр-Хаусе был заведен порядок – слушать утренний выпуск новостей Би-би-си. Люси тоже разрешалось присутствовать: ее брат служил в Британском экспедиционном корпусе, переброшенном во Францию.

Все четверо перешли в гостиную. Репродуктор обнадеживающе зашипел, затем звучный голос произнес: «Говорит Би-би-си, Лондон. Просим не выключать приемники, вас ожидает важное сообщение».

– Ого, это что-то новенькое, – произнес мистер Арнольд.

Джон присвистнул.

Повисла тишина. Оливер и Гвен во все глаза смотрели на сына. Тот прижал указательный палец к губам. Гвен взяла мужа за руку. Из приемника послышался невнятный шепот, и вновь тот же низкий голос: «Сегодня утром немецкие войска вторглись на территорию Дании и Норвегии. Известно, что Данией принято решение о немедленной капитуляции, однако Норвегия оказала сопротивление. В своем заявлении премьер-министр сообщил…»

Когда вещание закончилось, мистер Арнольд подскочил и принялся мерить шагами комнату.

– Ну что, все понятно. Ясно, как божий день. Классическое весеннее наступление. Гитлер защищает северный фланг и захватывает еще несколько портов, а затем двинет войска на запад. – Он бросил взгляд на сына. – Тебе лучше связаться с частью. Думаю, они захотят…

Раздался телефонный звонок.

– Держу пари, это они. Возьми трубку, Джон.

Когда сын в сопровождении Люси вышел из комнаты, мистер Арнольд и его жена посмотрели друг на друга. Гвен со слезами на глазах судорожно вздохнула.

– Никак не ожидала, что испытаю такие чувства, Оливер, – призналась она.

– О чем ты, дорогая?

– Меня переполняет гордость. И я совсем ничего не боюсь. Просто горжусь им, и все.

В гостиную ворвался Джон.

– Звонили из Апминстера. Всем, кого вчера отпустили в увольнительные, велели срочно вернуться в расположение части. Мне пора ехать. Позвоню, как только узнаю, что происходит. До свидания, мамочка. Пока, пап!

– До свидания, милый, – сказала Гвен, крепко обнимая сына. – Все у тебя будет хорошо, вот увидишь.

– Конечно. У нас у всех все будет хорошо. Не устаю вам это повторять.

Мистер Арнольд достал ключи.

– Пойду открою гараж. Тебе достаточно бензина на обратную дорогу? У меня в запасе есть пара канистр, можешь взять.

– Мне хватит. Но все равно спасибо, папа.

Джон на мгновение замолчал, а потом внимательно посмотрел на них обоих.

– Послушайте, не стоит волноваться. Говорят, без ученья нет уменья. А учили нас предостаточно. Все будет в порядке.

Повисшую после этих слов тишину прервала запыхавшаяся Люси.

– Простите, сэр, – произнесла она, – я спустила вниз вашу сумку. Вы достали из нее лишь несколько вещей, и я все сложила обратно.

Они втроем вышли его проводить. Гравийную подъездную дорожку слегка припорошило снегом, и мистер Арнольд крикнул сыну, пока тот выкатывал из гаража мотоцикл:

– Смотри, осторожнее на дороге!

Джон ухмыльнулся, опустив на глаза защитные очки:

– Управиться с мотоциклом пилоту «Спитфайра» проблем не составит, поверь мне, папа. Ну все, пока!

С оглушительным ревом, разметав из-под заднего колеса гравий вперемешку со снегом, он умчался.

 

Глава 19

Сотней миль севернее Кембридж лежал весь в снегу. Когда Джеймс Блэкуэлл притормозил у ворот Гиртона, высматривая место для парковки, мело уже не на шутку. К машине подошел важный привратник, постучал по водительскому окну:

– Извините, сэр, вам сюда нельзя. Вечерние посещения запрещены. Я обязан просить вас немедленно покинуть территорию колледжа.

– Одну минуточку, – отозвался Джеймс.

Его всегда забавляли стычки подобного рода с функционерами. Всего-то и надо уверенным тоном нести полную ахинею, чтобы у оппонента не возникло сомнений в твоей правоте.

– Я здесь по поручению Королевских ВВС, – вежливо сообщил он, помахав перед носом привратника увольнительной запиской. – Декан пригласил меня лично явиться для обсуждения курса наставничества вооруженных сил для квазибакалавриата. Он проводится во исполнение пункта шесть предполагаемого регламента военного положения. Так где мне припарковаться? Я и без того уже опоздал из-за снегопада, будь он неладен.

Привратник захлопал глазами.

– Э-э, в таком случае, сэр, думаю, вам лучше занять одно из служебных парковочных мест справа… Хотя странно, что меня не предупредили о вашем визите.

– Ничего, дружище. Идет война, кругом сплошной хаос. Будьте уверены, завтра вы получите соответствующую бумагу. Вон там припарковаться, говорите? Благодарю.

Выпустив клуб дыма, «Миджет» укатил прочь.

Удивительно, до чего же порой это просто…

Джеймс встал рядом с огромным серым «Уолсли» – интересно было бы посмотреть, что за преподаватели могут позволить себе такую роскошь? – и вылез из своего двухместного автомобильчика. Снегопад придавал воздуху аромат кристальной чистоты и добавлял блеска зданиям колледжа. Даже закоптелая мансарда в Уайтчепеле, где обитала его мать, выглядела не столь уныло под свежим покровом снега, пока лондонская угольная пыль не превращала его в грязно-серую массу.

Здесь, в Гиртоне, копоть большого города чудесному превращению не грозила. Колледж выглядел как картинка с рождественской открытки. Но как тут отыскать Диану?.. Он заметил, как кто-то, пряча лицо от усиливающейся вьюги, бредет через прямоугольный двор.

– Эй, здравствуйте! Подождите, пожалуйста!

Фигурка нерешительно повернулась в его сторону.

– И вам здравствуйте! – донесся слабый голос. – Вы что-то хотели? Я вас плохо вижу – глаза залепило снегом.

Джеймс рассмеялся:

– Мне тоже… Мне нужно отыскать Диану Арнольд… Дорогу к ее комнате, любой ценой.

– Тогда вы по адресу.

Из снежного завихрения материализовалась девушка. Румяная пухленькая блондинка невысокого роста, плотно укутанная в пальто и шарф. «Совсем как матрешка», – подумал Джеймс.

– Я Салли, подруга Дианы. А вы? Как вам удалось пройти мимо нашего сурового привратника?

Джеймс пожал плечами.

– Наврал ему с три короба, – признался он и протянул девушке руку. – Джеймс Блэкуэлл. Точнее, командир авиазвена Джеймс Блэкуэлл. Хочу пригласить Диану на ужин.

Салли разинула рот.

– Ах, это вы! Вот так так! А я уже было подумала, что вы существуете только у Дианы в воображении. Она болтает о вас с самой осени, но каждый раз, когда вы должны появиться…

– …у меня всегда что-нибудь случается, – закончил Джеймс. – Я тут ни при чем, клянусь. Это все Адольф виноват. И Министерство ВВС. Ну так что, прово́дите меня, пока нас здесь совсем не засыпало?

Прищурив глаза, Салли разглядывала его сквозь метель.

– Я вас не поведу. Не стану портить такой момент. – Она указала рукой в сторону арки. – Вон там свернете налево, потом в первом коридоре еще раз налево. В Гиртоне все комнаты расположены вдоль проходов, так что не заблудетесь. Комната Дианы после второго поворота первая справа.

Она смахнула со лба и челки снежинки и шагнула вперед, впервые решительно посмотрев ему прямо в лицо.

– Вы… надежный человек, правда? – спросила Салли, осторожно подбирая слова. – Диана мне не просто подруга. Она много для меня значит. И не только для меня – для всех нас. Мы все заботимся друг о друге. Вам следует это знать. Слишком уж долго вы добирались, мистер Блэкуэлл.

Он устремил на нее спокойный, пристальный взгляд и не отводил глаз, пока она сама не отвернулась.

– Да, я надежный человек, – произнес он очень тихо, и Салли подалась вперед, чтобы расслышать его слова. – Согласен с вами, Диана… особенная. Поэтому я и приехал. Ясно?

Она немного смягчилась и вновь посмотрела на него.

– Ясно. Но предупреждаю вас, командир звена Блэкуэлл. Это Гиртон. Связываясь с одной из нас, вы действуете на свой страх и риск. Здесь уже более полувека борются за то, чтобы в вопросах права поставить женщин на один уровень с мужчинами. Нам осточертело неравенство и интеллектуальный снобизм, мы ненавидим, когда к нам относятся свысока. И хотим справедливости.

Джеймс шутливо поднял руки вверх.

– Дорогая Салли… Вы даже не представляете, сколько у нас с вами общего.

Диана рассчитывала, что Джеймс остановится у ворот и попросит привратника сообщить о его приезде. Ей даже в голову не пришло, что ему удастся проникнуть на территорию колледжа, поэтому, услышав стук в дверь, она ожидала увидеть кого-нибудь из служителей колледжа.

– Одну минутку! – крикнула она, надела пальто, шляпку и перчатки и опустила в сумочку сигареты. Затем выключила свет и распахнула дверь.

– Мисс Арнольд, я полагаю? Прошло столько времени, что я могу и не узнать.

– Боже мой! – Диана отпрянула назад в комнату. – Джеймс! Как ты здесь оказался?

– Все меня об этом спрашивают, – проворчал он. – Ты мне не рада?

Диана хихикнула:

– Конечно, рада! Просто ты застал меня врасплох, вот и все. Я рассчитывала увидеть нашего привратника с пучками волос из ушей, а вовсе не героя.

– Какой же я герой. Нет у нас героев. Если бы не газеты, никто бы и не вспомнил, что идет война. Судя по всему, господин Гитлер махнул на нас рукой.

Диана включила свет, жестом пригласила его войти и закрыла дверь. Некоторое время они молча стояли и смотрели друг на друга.

На фуражке и плечах Джеймса белел снег: в студеных коридорах колледжа снежинки даже не начали таять. Синие глаза поблескивали из-под козырька, щеки раскраснелись от холода. В его улыбке ей почудилось нечто отдаленно напоминающее триумф победителя: сердце Дианы екнуло.

Она выглядела изумительно в своем непромокаемом французском пальто с поясом и ярко-красных кожаных перчатках, отороченных мехом ботиночках и красной шляпке-колоколе. Зеленые глаза не мигая смотрели на Джеймса. Ни один из молодых людей не решался нарушить тишину.

– Что ж, – сказала наконец Диана, – ситуация немного странная, правда? Мы видели друг друга всего лишь раз, и вот ты уже в Кембридже, в моей комнате.

Он огляделся.

– В довольно уютной комнате, хочу заметить. Всю эту мебель и картины ты привезла из дома?

– В некотором роде. Папа прислал человека с фургоном.

– Хм-м, нашей офицерской комнате отдыха такого и не снилось. Действительно, даже немного странно, что в конце концов я сюда добрался. Хотя, если бы все же мне удалось приехать в Кембридж прошлой осенью, уверен, ни один из нас не увидел бы в этом ничего необычного.

С некоторой неловкостью они присели в разных углах дивана с красивой ситцевой обивкой. Диана склонила голову набок.

– Почему ты так настойчиво добивался встречи? Мы и парой слов не перекинулись в тот раз, когда ты был у нас в доме, а едва вернувшись сюда, я узнаю́, что ты звонил, чтобы пригласить меня на ужин.

Джеймс пошарил рукой в боковом кармане.

– Не возражаешь, если я останусь в шинели? Никак не могу согреться после этой чертовой машины. – Он достал пачку сигарет. – Будешь?

Она кивнула. Прикурив две сигареты, он передал ей одну.

– Хорошо, давай разберемся. Зачем я хотел встретиться с тобой еще раз? Должен заметить, для студентки Гиртона ты слишком туго соображаешь. Я-то считал, что для поступления сюда нужны мозги.

– Эй-эй, полегче!

– Ответ очевиден, разве нет? Возможно, мы и провели всего-навсего… сколько?.. три или четыре часа в компании друг друга. Но я тогда подумал, что ты – самая интересная, самая привлекательная девушка на свете. И сейчас так думаю. Вот и все, ничего сложного. Милая, умная и невероятно красивая. Вообще-то я не собирался говорить об этом, ты сама спросила. А теперь краснеешь.

– Еще бы не покраснеть от таких слов. Да ну тебя! О господи… что я несу. Раньше мне никто не говорил ничего даже отдаленно похожего.

Он усмехнулся:

– Значит, пришло время. Вообще-то я не знал, с чего начать разговор, а ты дала мне прекрасную возможность. Теперь мы оба можем расслабиться. После того как меня понесло с места в карьер, а ты залилась краской от смущения, о чем бы мы ни говорили – все пустяки. Кстати, я заказал столик в «Орле». Может, уже пойдем? Сегодня я только завтракал и умираю с голоду.

Они вышли из комнаты, и Диана вдруг расхохоталась.

– Что такое? Почему ты смеешься?

– Не обращай внимания, – сказала она, закрывая дверь. – Просто я представляла множество вариантов этого вечера, но никогда не думала, что он начнется вот так. Ты необыкновенный.

– Отлично, – отозвался Джеймс, когда они под руку шли через дворик к машине. – Всегда считал, что в жизни должно быть много сюрпризов. Желательно, приятных… Ничего себе, сколько снегу намело. Как же мне добраться сегодня в Эссекс?

 

Глава 20

Прибытие Джеймса и Дианы в забитый до отказа ресторан при старинной гостинице не осталось незамеченным.

– Чтоб мне провалиться! Ты только посмотри на этих двоих, – восхищенно шепнула одна официантка другой. – Ни дать ни взять – кинозвезды, правда?

Диана сняла пальто и осталась в бледно-голубом джемпере и синей клетчатой юбке длиной чуть ниже колен, со свободно повязанным на шее тонким шарфом в цвет джемперу. Она передала пальто вместе со шляпкой метрдотелю. Тот изо всех сил старался проявить любезность и едва не ахнул от изумления, когда она, садясь за стол, рассеянно откинула назад на миг закрывшие лицо темные волосы. Это была самая прекрасная молодая женщина из всех, когда-либо заглядывавших в это заведение.

«Черт побери, – думал Джеймс, глядя на изучающую меню Диану, – она даже красивее, чем я помнил. Эти глаза… как изумруды. Она похожа на фею или богиню. Только бы ничего не испортить».

И неожиданно для себя он вдруг решил внести изменения в тактику, что случалось с ним очень редко. Разумеется, изменения не будут радикальными и коснутся лишь сегодняшних вступительных маневров.

Когда заказ был сделан и Диана принялась рассказывать о своей жизни в Кембридже, забыв упомянуть, однако, о внутреннем разладе относительно того, кто она есть и чего хочет от жизни, Джеймс подумал, что следует слегка притормозить. Немного потянуть время. Эта девушка прозорлива и рассудительна (пожалуй, в сообразительности она не уступает даже ему), и торопливые действия вызовут у нее подозрения. Поскольку война не особо спешит разворачиваться, времени в его распоряжении, по всей вероятности, вполне достаточно.

Но даже в этом случае не будет вреда в том, чтобы сегодня же предпринять первый шаг в осуществлении своей стратегии.

Возможность появилась, когда Диана внезапно прижала ладонь к щеке и воскликнула:

– Прости! Я только и делаю, что болтаю о своих делах, и даже не удосужилась ни о чем тебя расспросить. А это куда важнее. Ты сказал, Адольф о нас забыл. Понимаю, это шутка, но ты веришь, что война может просто… как бы поточнее выразиться… сойти на нет?

Ему совсем не хотелось рассуждать об этом. Такой расклад снимает безотлагательность поставленной задачи. Диана должна думать, что ему грозит опасность, если не прямо сейчас, то в ближайшем будущем.

– Ты немного неверно истолковала мои слова. Мы страшно устали, раздражены и ждем не дождемся, когда наступит наш черед действовать. Но, по-моему, события вот-вот начнут разворачиваться, скоро станет жарко. Во всех смыслах слова. Одна из причин затишья – затянувшаяся, невероятно холодная зима. На континенте морозы были еще сильнее. Но, несмотря на все это, – он махнул рукой на кружащие за окном хлопья снега, – весна уже близко. И он – я имею в виду Гитлера – скоро сделает первый шаг. Вот тогда мы взвоем и выплачем глаза, лишь бы вернуть сегодняшнюю «странную войну».

Диана посмотрела на него с любопытством.

– Ты боишься? А мой брат в этом вопросе чрезвычайно оптимистичен.

Джеймс сделал глоток вина. Действовать нужно крайне осмотрительно, ведь это и есть та самая почва, на которую он рассчитывал бросить зерно.

– Не знаю точно, боюсь ли я. Как-то раз наш командир эскадрильи сказал: «Когда дойдет до дела, парни, выиграет тот, кто быстрее убьет врага. Успейте прихлопнуть противника раньше, чем он до вас доберется». И мне вдруг подумалось: вот прямо сейчас какой-нибудь немецкий офицер говорит ровно те же слова своим подчиненным. Поэтому да, боюсь, я не столь оптимистичен, как твой Джон. Тем не менее это не значит, что я напуган. Ох, что-то я разболтался… Впрочем, одно я знаю точно.

Он притих, ожидая ее вопроса.

– И что же ты знаешь?

Джеймс отпил еще вина. Осторожнее, осторожнее…

Он наклонился вперед и мягко накрыл ладонью ее руку.

– Мне кажется, что нам… таким людям, как ты и я… больше непозволительно жить, как прежде. У нас просто может закончиться время. Ты спрашивала, почему я так стремился приехать в прошлом году, я сказал тебе правду, однако кое-что утаил.

Джеймс помолчал. Сейчас очень важно не ошибиться.

– Дело вот в чем, – будто в задумчивости продолжил он. – Я не хотел терять время. Возможно, мои слова покажутся напыщенными или хвастливыми, но я реалист и прекрасно осознаю, что могу не пройти все уготованные мне испытания. До войны в нашем распоряжении было достаточно времени, чтобы познакомиться ближе и увидеть, подходим ли мы друг другу. Сейчас приходится действовать быстрее, принимать решения намного раньше. Думаю, так поступают все люди нашего возраста.

Диана пристально посмотрела ему в глаза.

– Вряд ли я… – начала она.

Джеймс поспешно улыбнулся и покачал головой:

– Не волнуйся. Я далек от того, чтобы делать неприличные предложения. Или рассказывать, что обожаю тебя и мечтаю прожить с тобой до конца своих дней. Ты сочтешь меня сумасшедшим и будешь права. Мы с тобой едва знакомы. На размышления у меня ушла целая зима, и сейчас я лишь пытаюсь сказать, что если мы решим встречаться, – особенно когда начнутся боевые вылеты, а не эти изматывающие учения, – мы вполне можем захотеть… в общем, ускорить события.

Он откинулся на спинку стула, сделал глубокий вдох и шумно выдохнул.

– Ну вот. За сегодняшний день я сделал это уже дважды.

– О чем ты? Что ты сделал дважды?

– Сказал тебе то, о чем не хотел говорить. Сперва у тебя в комнате – как я к тебе отношусь, а теперь – о том, чем может обернуться для нас будущее. У тебя очень хорошо получается заставить парня излить душу, Диана.

– Я не нарочно, честное слово, – улыбнулась она. – Не возражаешь, если я покурю перед десертом?

Покачав головой, он вновь прикурил сигареты для них обоих и притих.

– Думаю, я понимаю, – произнесла наконец Диана. – Война все изменила. Или изменит, если ты окажешься прав, и вскоре начнут разворачиваться военные действия. Так или иначе, я была с тобой не до конца откровенна.

Он недоуменно поднял брови.

– В каком смысле?

– Ну… – она затянулась сигаретой. – Ты весьма искренне описал свои первые чувства ко мне, а я ничего тебе не рассказала. Поэтому теперь моя очередь.

– Ладно. Я готов. Если это пуля в сердце, я ее приму.

– Да нет же. – Диана вдруг покраснела. – В Дауэр-Хаусе ты произвел на меня неизгладимое впечатление. После ужина я просто закидала брата вопросами. Он… В общем, назвать его мнение о тебе обычным словом «восхищение» будет недостаточно. А еще он рассказал правду о том, почему ты к нам приехал.

– Правду?

– Да. Он сказал, что история о том, что твои родители в Канаде, выдумка и что на самом деле твоя мать работала прислугой в одном доме, а отец – хозяин этого дома – ею воспользовался. А когда понял, что она беременна, выставил за дверь. Это на самом деле так, Джеймс?

Затянувшись и глядя в окно на огромные, рыхлые хлопья снега, он выдержал паузу. Затем посмотрел на Диану.

– Вот и еще один вопрос, который я не планировал сегодня обсуждать. Но раз уж ты спрашиваешь – да, все так и есть. Хотя это не имеет значения. Совершенно никакого. Мама отлично меня воспитала, и я всего добился сам. Какая разница, кто мой отец. Сожалею, что обманул ваших родителей и тебя, но когда я рассказываю людям правду о своем происхождении, на меня косо смотрят. Считают лгуном, или придурком, который тешит себя иллюзиями, или слегка помешанным. Мне кажется, правду лучше выдавать порциями. И все-таки я действительно сожалею – не хотелось начинать наши отношения… дружеские отношения… со лжи.

Наступила очередь Дианы взять Джеймса за руку.

– Не было никакой лжи, – уверенно возразила она. – Я спросила, и ты сказал мне правду. – И улыбнулась ему: – Думаю, это прекрасное начало.

 

Глава 21

Как обычно, за несколько минут до восьми сработал будильник. Привычка семейства Арнольд просыпаться перед выпуском новостей переместилась и в Кембридж – вот уже больше семи месяцев, с самого начала войны, Диана не пропустила ни единой сводки Би-би-си. Хотя до сих пор ни о чем существенном не сообщали. Ну а вдруг?..

Внезапно она вспомнила, что не одна в комнате: на диванчике с ситцевой обивкой, укутанный одеялами, покрытыми сверху синей шинелью, лежал Джеймс Блэкуэлл. Из-под вороха одеял с края диванчика свешивались голые ноги. Судя по всему, ему было очень неудобно, однако он спал.

Диана включила радио на прикроватной тумбочке – приемник «Робертс» размером с небольшую буханку хлеба, – а сама тем временем накинула на плечи халат, поставила на плиту чайник и раздвинула занавески на окне над раковиной.

Снег больше не падал и уже потихоньку начинал таять. Пока она смотрела в окно, с крыши общежития напротив соскользнул огромный пласт мокрого снега и глухо ударился о землю, распугав стайку скворцов у поилки под карнизом. Джеймс оказался прав – весна наконец пришла.

О возвращении в Апминстер вчера вечером не могло быть и речи. На полпути из «Орла» им пришлось бросить машину и дальше пробираться в Гиртон по сугробам. Привратник спал, поэтому провести Джеймса к себе в комнату не составило труда. Ей было интересно, поцелует ли он ее (она бы не стала возражать, даже если бы дело не ограничилось поцелуем), но он вел себя безупречно. Отвернулся, пока она раздевалась и укладывалась в постель, и настоял, чтобы она тоже не смотрела, пока он будет снимать одежду, предупредив торжественным тоном, что «искры страсти могут разгореться, и тогда ты, Диана, налетишь на меня без стыда и угрызений совести».

Она беззвучно рассмеялась и уснула.

Сейчас, заварив чаю и юркнув обратно в постель, чтобы прослушать новости, она даже обрадовалась, что ночью между ними ничего не произошло, – тогда его вчерашние разглагольствования об «ускорении событий» отдавали бы своекорыстием и цинизмом. Несомненно, он выше этого.

Двумя минутами позже она трясла его за плечо:

– Джеймс… Проснись же, Джеймс! Послушай только! Передают новости. Немцы вторглись в Данию и Норвегию. Началось!

Он мгновенно соскочил с дивана и присел на корточки у крохотного приемника. Диана заметила, что вчера он даже не до конца разделся: на нем была довольно поношенная фуфайка и кальсоны. «Спасибо, Господи, за милости малые, – подумала она. – А впрочем, не такие уж малые…» Диана отвела глаза.

– Да, ты права, – вскоре процедил Джеймс. – Судя по всему, началось. Черт! Вчера мне все-таки следовало вернуться на базу.

– Не говори глупостей. Ты улетел бы с дороги через первые пару миль. А сейчас уже подтаяло. Одевайся, я тебя провожу.

Двадцать минут спустя, пройдя с безразличным видом мимо разгневанного привратника, Диана с Джеймсом стояли в слякотном месиве у машины.

– Надеюсь, этот охранник не устроит тебе неприятностей? – спросил Джеймс.

– Кто угодно, только не он, – рассмеялась Диана. – Он хорошо ко мне относится, все будет в порядке.

Джеймс на мгновение задумался.

– Знаешь… Я надеялся, что до моего отъезда нам удастся вместе пообедать. Чуть только у нас появляется немного времени, чтобы узнать друг друга, проклятая война тут как тут. Как же это мне надоело…

Она прижала затянутые в красные перчатки ладони к его щекам.

– Мне тоже. Но мы ведь и узнали… Вчера вечером, в «Орле». И на самом деле узнали гораздо больше, чем если бы мы встретились не во время этой дурацкой войны. По крайней мере я – точно. Ты был честен и открыт со мной.

Он притянул ее к себе.

– Я должен был сделать это вчера вечером.

Этот первый поцелуй, как поняла позже изумленная Диана, оказался точкой, начиная с которой все разрозненные части ее существа – целеустремленность, жажда любви и страсти, желание иметь детей – стали понемногу сближаться и даже на какие-то считаные мгновения почти слились в одно целое.

Джеймс Блэкуэлл отступил на шаг назад и улыбнулся:

– Не знаю, Диана, скоро ли нам доведется увидеть друг друга. Обещаю звонить. И писать. Это будет нелегко, нас могут отправить во Францию или даже в Норвегию… Но я приеду, как только появится шанс. Даю тебе слово.

В следующее мгновение он решительно сел за руль, мотор кашлянул и ожил, и миниатюрный автомобиль, слегка вильнув, заскользил прочь по тающему снегу.

В потоке машин в южном направлении Джеймс поддал газу и решил, что разыграл самую эффектную сцену расставания в своей жизни.

 

Глава 22

– Нет, папа, вряд ли «Спиты» будут отправлять в Норвегию. По крайней мере, я об этом не слышал.

Джон отхлебнул пиво и приставил трубку телефона к другому уху.

– Вообще-то нам не полагается об этом рассказывать, – продолжал он. – Как сейчас говорят, «болтун – находка для шпиона». В газетах пишут об авианосце, нашпигованном «Гладиаторами» и «Сордфишами». Впрочем, как допотопным бипланам выступать против гитлеровских скоростных истребителей, остается только догадываться. Вроде собираются послать еще несколько «Харрикейнов», что слегка уравняет шансы. Но приказов пока не поступало. По общему ощущению, в Норвегии будет лишь прелюдия, а настоящее побоище начнется, как и в прошлый раз, во Франции и Бельгии. Но мы готовы, папа. Не далее как вчера мы разговаривали с Джеймсом о том, что сил нет ждать начала, чтобы поскорее со всем этим разделаться. Люди устали бесконечно слоняться без дела.

Мистеру Арнольду, жадно внимавшему словам сына на другом конце провода в Холборне, это состояние было хорошо знакомо. Четверть века тому назад в резервном формировании, расквартированном у самого Западного фронта, он с таким же нетерпением рвался в бой. Пусть случится что угодно, только бы наступил конец этому изматывающему нервы ожиданию непонятно чего. Впрочем, так казалось лишь до тех пор, пока они впервые не попали на передовую. Когда сидишь на стрелковой ступени в залитом водой окопе и ждешь команды в атаку, вещи представляются по-иному. Совсем по-иному.

– Все это так, Джон, – сказал он. – Начало уже близко, поверь мне. Тебе, случайно, не собираются дать увольнительную? Нет? Вообще-то, я и сам так думал. Тогда удачи, сынок. Мы с мамой постоянно говорим о тебе. Да… да, конечно. До свидания… Да, пока.

Он бережно положил трубку и посмотрел в окно – единственное во всей конторе, откуда открывался чудесный вид на купол собора Святого Павла. Но, как часто случалось в те дни, почерневшему от копоти творению Рена не удалось завладеть вниманием мистера Арнольда. Перед его глазами их единственный сын (все еще мальчишка, несмотря на стремление держаться в рамках безупречной светскости и добытый нелегкой ценой профессионализм) пристегнулся ремнями в кабине, надел кислородную маску и взлетел в небо, чтобы вступить в схватку с врагом. Чтобы умереть? Возможно. Война забирает и хорошо подготовленных, и бестолковых, и всех, кто между ними. Об этом мистер Арнольд узнал в битве на Сомме.

Руки слегка дрожали, когда он потянулся за сигаретой. Не верилось, что дело зашло так далеко после всех жертв и страданий прошлой войны – той, что должна была положить конец всем войнам. Самые черные сомнения и страхи, впервые украдкой подступившие к нему двумя годами раньше, в Уилде, теперь воплощались в безрадостную реальность. На него вдруг накатила волна отчаяния и безнадежности.

Пусть бы его сын страдал близорукостью или глухотой или был напрочь лишен математических способностей – что угодно, лишь бы не на фронт в составе эскадрильи истребительной авиации.

Однажды вечером, когда Гвен уже легла спать, Джон поделился с отцом, что хотя «Спитфайры» и замечательные машины, самолеты противника ни в чем им не уступают.

– Буду с тобой откровенен, – сказал он, потягивая бренди, – новые немецкие истребители такие же стремительные, как и наши, а их вооружение, по мнению некоторых, даже лучше. В их распоряжении пушки, в нашем – только пулеметы. Их пилоты приобрели боевой опыт в испанской войне. Придется выкладываться на все сто, чтобы не прихлопнули. Только маме с Дианой – ни слова.

Мистер Арнольд опустил взгляд на вечернюю газету, которую секретарша положила на стол во время его разговора с Джоном. Почти всю первую страницу занимало огромное фото Гитлера, и мистер Арнольд внезапно испытал острый приступ злобы. До сих пор он относился к этому человеку с презрением. Теперь его захлестнуло почти животное чувство неудержимой и жгучей ненависти. Появись лидер нацистов сейчас перед ним, он бы собственными руками без единого слова и угрызения совести придушил его. В ушах зашумела кровь.

Дело плохо. Ему нужно пройтись, скорее на воздух. Мистер Арнольд позвонил в приемную секретарше:

– Лора, я отлучусь минут на тридцать. – В голосе явственно слышалась дрожь.

Он быстро спустился вниз и через пожарную дверь вышел на боковую улочку. По дороге к собору Святого Павла, окруженному покачивающимися в воздухе аэростатами заграждения, первая его мысль была о дочери.

«Хотя бы Диана в безопасности. Ничему и никому не удастся ей навредить».

 

Глава 23

Пока мистер Арнольд боролся со столь несвойственными ему черными мыслями, Джеймс Блэкуэлл, вернувшись на аэродром в Апминстер, предавался также чуждой ему интроспекции. Он почти никогда не позволял себе роскоши заниматься самоанализом. Суть человека в его поступках, которые и делают его тем, кто он есть. Какой смысл искать причины этих поступков? Прошлого не изменишь, а планами на будущее он абсолютно доволен. И всегда был доволен.

Однако в последнее время кое-что начало его настораживать, и сейчас на кровати в небольшом деревянном бараке, где располагались жилые помещения офицерского состава, он с сигаретой в зубах пытался разгадать головоломку.

Почему ему не страшно?

Джону страшно – несколько дней назад он сам об этом сказал. Признались и еще несколько человек, пусть и уклончиво. Даже те, кто заявлял, что ничего не боится, явно лгали. Это читалось по их лицам, слышалось в голосе, об этом свидетельствовали их вялые шутки.

Но ему – эсквайру Уайтчепела Джеймсу Блэкуэллу – совсем не страшно. Ни капли. Не то чтобы он не понимал всей чудовищности того, что вот-вот могло с ними произойти. Он прекрасно знал: ему того и гляди отдадут приказ совершить нечто сопряженное с исключительной опасностью для жизни. Факт, что он – один из самых искусных пилотов в эскадрилье, вовсе не гарантирует дополнительной безопасности.

Вне всяких сомнений, он относился к тем, кого инструкторы называют «рожденным для полетов», кто инстинктивно чувствует машину. Порой ему казалось, что «Спитфайр» – продолжение его самого, что руки срослись с изогнутыми крыльями, а ноги, непостижимым образом ставшие частью закрылков и рычагов, задают высоту и курс маленького самолета.

Однако то были просто полеты, без сражений. При одновременной атаке двумя или тремя вражескими истребителями или одним, но с более опытным пилотом, ему повезет, если выберется живым. Это он отлично понимал.

И все же такая перспектива ничуть его не пугала. Как не пугали никакие другие сценарии гибели, кинолентами прокручивавшиеся у него в голове.

Почему?

Задумавшись об этом, он спросил себя: а испытал ли он хоть раз чувство страха? Припомнить не удавалось. Впервые в жизни до него вдруг дошло, что он всегда наблюдал за собой как бы на расстоянии, со стороны; никогда – изнутри.

Джеймс занервничал. Такое самоосмысление было для него внове, и он вдруг почувствовал, что понимание трудноуловимой истины о самом себе – какой бы она ни была – поможет ему стать еще сильнее.

Внезапно в памяти возник проведенный с Дианой вечер в Кембридже, безупречно разыгранный отъезд на следующее утро; расставание с Джейн в магазинчике в Апминстере. И последняя встреча с директором.

Как в душе он аплодировал себе после каждой сцены! Что они ему напоминают? Что-то из прошлого. Черт, ответ так и вертится в голове. Что же?.. Что?.. И будто луч солнца нечаянно пробился сквозь тучу. Ну, конечно! Фильмы, на которые с самого раннего детства водила его мать. Фильмы, определившие его взгляд на мир. Маленький мальчик наблюдал за их героями с пристальным вниманием, недоступным смеющейся, уплетающей шоколад публике. Впрочем, образы на экране были не настоящими, об этом он прекрасно знал и даже в свои – сколько? – четыре года ничуть не сопереживал ни боли, ни радости, ни страху. Он смотрел на экран спокойно, но всегда с интересом.

Иногда он успевал посмотреть один и тот же фильм пять-шесть раз за неделю. И тогда ощущал себя преследующей персонажей тенью, а поскольку знал в точности, что с ними произойдет, то словно руководил ими, вел через перипетии судеб. Герои они или злодеи – все равно; имело значение лишь то, как личные качества и поступки определяют судьбу. Обаятельные, жестокие, успешные… Джеймса никогда не заботили оценки. Пусть в финале их ждала смерть – значение имело лишь то, как разворачивается сюжет.

– Вот чем я сейчас занимаюсь, – прошептал он в пустоту барака. – Руковожу. Режиссер собственной жизни и всех, кто с ней связан. Разумеется, мне не страшно. С чего бы режиссеру бояться своих актеров? Я тоже актер. Актер в собственной жизни. И руководитель. Мне под силу все, чего ни пожелаю. Черт побери!»

Он прикурил следующую сигарету и, потрясенный, уставился в потолок. Джеймс Блэкуэлл, полным гордости и благоговения голосом произнес вслух всего одну фразу:

– Черт меня дери!

 

Глава 24

А затем в одночасье грянула война, лютая и беспощадная. Страна очнулась и с удивлением обнаружила: всем надоевшей неопределенности больше нет – в одну ночь она утонула в ярости жестоких, сокрушительных вражеских атак, и глупые надежды, что будущая катастрофа рассосется сама собой, растаяли как дым.

Кто-то услышал новость по радио, стуча ложечкой по вареному яйцу или читая газету, вышедшую за несколько часов до катаклизма. Другим сообщили по телефону друзья или родственники. Третьих разбудили стуком в дверь соседи, и сами не успевшие как следует продрать глаза и переодеться после сна.

Оливер и Гвен пили в постели чай, приготовленный для них Люси, когда в передней раздался телефонный звонок. Они посмотрели друг на друга.

– Кому неймется в половине восьмого? – проворчал мистер Арнольд.

Гвен схватила его за руку.

– Только бы ничего не случилось с Джоном. Боже, только не это!

Муж погладил сжимавшую его руку.

– Мы разговаривали с ним вчера, я ведь тебе рассказывал. Их эскадрилья ждет приказа. У Джона все в порядке, дорогая.

Телефон умолк, снизу послышался приглушенный голос Люси, затем ее шаги по лестнице и стук в дверь.

– Простите, сэр, мадам, это мистер Джон. Он сожалеет, что разбудил вас, но война началась по-настоящему.

Мистер Арнольд быстро поставил чашку и откинул одеяло.

– Иду!

Он слетел вниз по лестнице, обогнав горничную, и схватился за телефон на маленьком дубовом столике.

– Джон! Что случилось?

– Армагеддон, папа, четыре всадника Апокалипсиса уже здесь. Боги войны…

– Прекрати! Скажи, что происходит?

– Прости, папа. Происходит все, о чем ты говорил, и кое-что еще. На рассвете Германия вторглась в Бельгию, Люксембург и Голландию. Французские позиции тоже разгромлены. Немцы беспрепятственно прут, как горячий нож по маслу.

– Как так? А что же линия Мажино? По словам французов, их граница неприступна!

– Конечно, неприступна, если ее не обогнуть. Что он и сделал – пошел в обход, и все. Как раз сейчас они занимают села прямо за линией Мажино. Нас застали врасплох, папа. Его самолеты бомбят и обстреливают любые машины на дорогах – будь то военные или гражданские. Если так пойдет, послезавтра он доберется до Ла-Манша.

– Нет, не может быть.

– Кто его знает. Поверь, папа, все очень серьезно. К вечеру меня могут перебросить во Францию на передовую. В любом случае вряд ли мне удастся звонить в ближайшее время, поэтому я хотел сообщить вам с мамой новости и… в общем, попрощаться. Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо. И со всеми нами… Это так здорово, правда?

Мистер Арнольд на миг оторвался от трубки и внимательно на нее посмотрел, потом снова прижал к уху.

– Да… Наверное, Джон. Конечно. Ты выполняешь свой долг. Задай им жару, сынок! Покажем мерзавцам, что так больше продолжаться не будет. Давай, мы с тобой.

– Спасибо, папа. Передай маме, что я ее люблю. Скажи – приеду, как только немного поутихнет. Пусть они с Дианой не беспокоятся. Да, забыл, Джеймс контролирует заправку самолетов, к телефону не доберется. Просил передать Диане привет. Передашь, ладно? Кстати, я думаю, между ними что-то есть…

– Да? Хорошо, все передам. Ему тоже от нас самые лучшие пожелания. Ладно, да… Тебе, наверное, пора, Джон. Увидимся, когда… когда представится случай. Береги себя, мой мальчик. Мы тебя очень любим.

– Я знаю, пап. Я вас тоже люблю. Пока.

Связь оборвалась. Мистер Арнольд опустился в плетеное кресло у телефонного столика и закрыл лицо руками.

 

Глава 25

В течение многих недель Арнольды больше ничего не слышали о сыне, а Диана о Джеймсе. И неудивительно: катастрофа с ошеломляющей скоростью продвигалась к Ла-Маншу. Трудно сказать, кого больше удивляла разыгравшаяся вакханалия: не знающих поражений немцев или униженных британцев, французов, бельгийцев и голландцев.

Не прошло и недели после звонка Джона, как капитулировала Голландия. Франция погрузилась в хаос. Арнольды не имели представления, где их сын и чем занимается.

– Отсутствие новостей – уже хорошая новость, – не уставал повторять жене мистер Арнольд.

Но при этом поражался спокойствию Гвен и ее упорству в борьбе с преследующим их обоих чувством беспредельного страха.

– Джону не поможет, если мы с тобой с перепугу потеряем головы, – говорила она. – Нам следует держаться. Я работаю над картиной – хочу сделать подарок к его возвращению.

Сам же мистер Арнольд каждый день ездил в город. А что еще оставалось делать?

Однажды солнечным утром по дороге на службу его догнал бывший компаньон.

– Доброе утро, Арнольд. Слышали новость? Неприятельские танки уже в Абвиле.

Мистер Арнольд встал как вкопанный.

– Как? Оттуда же рукой подать до Ла-Манша!

– Именно! И это еще не самое страшное. Теперь наши силы с юга и севера отрезаны друг от друга. На все про все ушло ровно десять дней. Уму непостижимо! Чую я, проиграем мы эту войну. Как же все это некстати… Мы с женой собирались в Бордо этим летом. Как говорится, quel dommage. Есть весточки от сына?

Мистер Арнольд помотал головой и двинулся дальше.

– Нет. Ни единого звонка.

– На вашем месте я бы не волновался. Вряд ли Джон во Франции.

Мистер Арнольд снова остановился.

– О чем вы?

Собеседник пристально посмотрел на него.

– Разве не очевидно? Франция совершенно безнадежна. Через две недели максимум она начнет добиваться перемирия, попомните мои слова. Нам самим потребуются все наши «Спитфайры» и «Харрикейны» до единого. Следующей остановкой герра Гитлера станет Британия, и тогда придет черед таких парней, как ваш сын. Разбрасываться самолетами и пилотами, только чтобы выиграть несколько бесполезных дней для французов?.. Ну, это мое мнение. Всего хорошего. Вперед, к победе! – Он сделал салют рукой и исчез за дверью своей конторы.

Сев за рабочий стол, Оливер немедленно сообщил новости Гвен в Дауэр-Хаус.

– Поэтому хоть Джон, возможно, и летает на задания во Францию, но базируются они наверняка здесь – на случай вторжения. Уильямсон парень хваткий, держит ухо востро. У него контракты с военным министерством, я это точно знаю.

Гвен заговорила не сразу.

– Оливер, ведь если Франция капитулирует, значит, мы тоже проиграем? Какой тогда смысл сражаться? Рисковать жизнями мальчишек?

«Именно в этом сейчас и заключается главный вопрос», – подумал мистер Арнольд, положив трубку.

 

Глава 26

Не прошло и недели после ужасной вести об Абвиле, как во всех разговорах и газетах его сменил французский прибрежный городишко Дюнкерк. Десять дней члены семьи Арнольд – Оливер и Гвен в Дауэр-Хаусе и Диана в Гиртоне, – затаив дыхание, слушали утренние радиосводки о спешной эвакуации через Ла-Манш. Поступили сведения, что в толпе обессиленных людей на береговой полосе есть пилоты сбитых самолетов Королевских ВВС, и в обеденный перерыв мистер Арнольд убегал в соседний кинотеатр посмотреть хронику, надеясь хотя бы мельком увидеть лицо сына в вереницах изможденных мужчин, терпеливо дожидающихся переправы в безопасное место.

Между тем Диану терзала неизвестность. От Джеймса не было ни писем, ни звонков после того апрельского прощального поцелуя у обочины. В день, когда эскадрилья отправилась воевать, отец передал ей привет от него, и больше она ничего не слышала.

За брата Диана тоже страшно переживала, но все же гораздо чаще была занята мыслями о человеке, который – теперь она была в этом уверена – станет ее возлюбленным, если, конечно, ему суждено вернуться.

– По-моему, я схожу с ума, Сал, – жаловалась она подруге. – То беспокоюсь о них обоих, то мучаюсь от того, что постоянно думаю о нем, а не о собственном брате. А порой меня охватывает безумная радость – когда понимаю, что в первый раз в жизни влюбилась. Потом я вновь прохожу весь этот круг и не могу отделаться от мысли, что его убили.

В отчаянии она опустила голову.

– Понимаю, Диана, понимаю, – Салли гладила ее волосы. – Ничего… Так происходит с каждым, у кого воюет близкий человек. Нужно быть сильной, нужно терпеть. Как говорит твой отец, пока ваша семья не получила ужасной телеграммы или звонка из ВВС, можно надеяться, что…

– Да, но это касается только брата! – вскинулась Диана. – Если вдруг Джеймса Блэкуэлла собьют над Францией, ранят или возьмут в плен, мне сообщать не станут. Я ему не жена и вообще никто. В Королевских ВВС ничего не знают о моем существовании. Каждое утро я прочесываю в газетах списки убитых и пропавших без вести. Один раз чуть в обморок не упала: нашла там фамилию Блэкуэлл. Хорошо, что не Джеймс. Это ужасно, Сал, ужасно!

Подруга встала.

– Хватит, радость моя. Надевай пальто и шляпу.

– Что? Зачем? Мы куда-то идем?

– В «Лисицу и собаку», пропустим по бокальчику чего-нибудь очень крепкого.

 

Глава 27

Последние военнослужащие, вывезенные из Дюнкерка, прибыли двое суток назад. Первая неделя июня заканчивалась, но ни от Джона, ни от Джеймса новостей не было.

Теплым ясным вечером Арнольды с дочерью сидели в саду Дауэр-Хауса. До самого длинного дня в году оставалось всего около двух недель, и даже сейчас, в восемь часов, солнце припекало вовсю. Внизу за изгородью резвились кролики, среди побегов плюща, густо опутавших задний фасад дома, звонко чирикала стайка воробьев.

Все трое пили вино из хрустальных бокалов, поданных горничной на подносе.

– Свадебный подарок от твоих бабушки с дедушкой, – сообщил мистер Арнольд дочери, подняв бокал. – Из шести уцелеть удалось только этим трем. Помнишь, как ты разбила остальные?

Диана поморщилась.

– Разумеется. Мне было года три.

– Четыре. Твой брат не давал тебе поиграть с его деревянными кеглями, и ты…

– …взяла твой мяч для крикета, – продолжила Диана всем известную историю, – достала из буфета столько бокалов, сколько смогла унести, выставила на дорожку и…

– …сбила все одним броском мяча. До сих пор помню тот прелестный звон и твои восторженные крики.

Гвен рассмеялась.

– Джон ужасно жадничал, когда дело касалось игрушек. Вы с ним не ладили до тех пор, пока он не пошел в школу.

Диана пожала плечами.

– Я была страшной врединой. Не давала ему ни минуты покоя. Только когда он уехал в пансион, я поняла, как его люблю. – Она отставила бокал на выкрашенный белой краской кованый садовый столик и посмотрела на родителей. – Послушайте, с тех пор как я вернулась из Гиртона, мы с вами об этом не говорили. Как вы думаете, что сейчас с ними? Только честно. Я устала переживать, у меня просто не осталось слез.

Ее отец тоже поставил бокал и пристально посмотрел на обеих.

– Я собирался сказать это за ужином. Ладно, слушайте сейчас. К происходящему я отношусь оптимистически. Нет, правда. В газетах многого не пишут, но и так ясно, что наши истребительные эскадрильи совсем недавно летали над Францией, прикрывая эвакуацию. Не устаю повторять, что отсутствие новостей само по себе хорошая новость. Сейчас это правило действует точно так же, как и всегда. Но дело вот в чем, – он наклонился вперед. – Сегодня ко мне заходил Уильямсон. Говорил завуалированно и намеками. Так вот, он сообщил по строжайшему секрету: командование Королевских ВВС открыто заявило новому премьеру, что пора заканчивать тягомотину во Франции, все до единого самолеты должны быть здесь, дома. Уильямсон вообще не верит, что хотя бы одна эскадрилья «Спитфайров» базировалась за Ла-Маншем. По всей видимости, Черчилль этого не допустил, как французы на него ни давили.

Мистер Арнольд взглянул на жену и дочь.

– Да, всем нам очень страшно, и все же, думаю, скоро мы услышим хорошие вести о Джоне. – Он кивнул Диане. – И о твоем Джеймсе, дорогая, очень скоро. Давайте за это выпьем.

Все трое подняли бокалы.

– За хорошие вести.

 

Глава 28

На следующее утро Люси зашла в оранжерею раздвинуть шторы, но, как ни странно, они уже были раздвинуты. Кресло перед окном стояло спинкой к ней, а в воздухе над ним медленно плыло кольцо сигаретного дыма.

– Доброе утро, сэр! Не знала, что вы встали. Принести вам чаю?

– Да, спасибо, Люси! Сижу здесь с шести часов, жду, когда все проснутся.

Джон встал с кресла, посмотрел на потрясенную горничную и потянулся.

– Замечательное утро, не правда ли?

Десять минут спустя Диана в пижаме сбежала вниз по лестнице.

– Где он?

Из столовой, сияя, вышла ее мать в утреннем халате.

– Они с отцом в саду, милая. Джон выглядит очень уставшим…

Диана выскочила через стеклянную дверь и понеслась по росе к мужчинам, стоящим под платаном у дорожки в огород.

– Джон! Джон!

Брат обернулся и радостно развел в стороны руки.

– Привет, сестренка! Все хорошо. И у Джеймса, и у меня. Все отлично у нас обоих!

Диана с разбегу бросилась к нему в объятия, как в былые дни, когда он приезжал домой на выходные.

– Эй, ты меня задушишь! – засмеялся Джон, отступая на шаг. – Ого, как подросла наша девочка! Доброе утро, юная мисс. Надеюсь, вы хорошо себя вели?

– Как же мы все переживали! Это был кошмар. Самый настоящий кошмар! – Она разрыдалась.

Джон крепко обнял сестру.

– Да, – произнес он приглушенно. – И у нас то же самое.

Его рука чуть заметно дрожала. Светлые волосы казались темнее, чем обычно – он не мыл их месяц, – кожа приобрела землистый оттенок, вокруг рта высыпала экзема. Синяя форма была мятой и грязной, а на сапогах темнели подозрительные рыжие пятна.

«Это кровь, провалиться мне на месте, – подумал мистер Арнольд. – Боже, вы только посмотрите на его лицо. За месяц постарел лет на десять».

Его сын обвел взглядом всех присутствующих. Неподалеку топталась Люси, слушала разговор.

– В общем… – начал Джон и на мгновение прикрыл глаза.

Стало очевидно, что он изнемогает от усталости.

– Если хочешь, давай пока все отложим, – предложила Гвен. – Ты не обязан пускаться в разговоры прямо с порога, милый. Может, поднимешься к себе и отдохнешь?

Джон устало улыбнулся и покачал головой.

– Нет, мама, я правда хочу с вами поговорить. Все нормально, просто очень устал. Пара ночей крепкого сна – и буду как огурчик. – Он посмотрел на Диану. – С ним точно все в порядке, сестренка. Когда я уходил, он дрых на своей койке. Думаю, завтра приедет.

Диана заморгала и быстро кивнула головой. Брат повел ее в гостиную, родители шли следом.

– Удивительно, – сказал Джон, усаживаясь в кресло. Остальные тоже последовали его примеру. – Все оказалось совсем не так, как я себе представлял. Держу пари, в предыдущей заварухе ты испытывал те же чувства, папа.

Мистер Арнольд кивнул.

– Да уж. Война умеет преподносить сюрпризы.

– Верно. Ну так вот… Во Франции мы не были. По крайней мере там не базировались. Правительство решило, что «Спитфайры» должны летать отсюда, из Англии. Поэтому с тех пор как Германия начала блицкриг, мы выполняли полеты над Ла-Маншем из Апминстера. Простите, что не звонил, не получалось выкроить и минуты. Да и запретили нам вести разговоры с кем бы то ни было обо всем, что связано с операциями. Полагаю, теперь, когда нас выкинули с континента, это не имеет значения.

В передней зазвонил телефон, однако Джон никак не отреагировал.

– Честно говоря, начиная с десятого мая мы только и делали, что оборонялись. Спасали положение. Прикрывали отход. Сухопутные войска обвиняют нас в том, что мы бросили их в Дюнкерке, но это чистое вранье. Солдаты в пабах избивали наших парней с криками: «Где была авиация?» Но мы были там. Летали прямо над побережьем. – Джон заговорил быстрее. – В течение пяти дней я выполнял по три боевых вылета. Пятнадцать раз, туда и обратно. Взлетали на рассвете, патрулировали над Па-де-Кале, били этих гадов… прости, мам, неприятеля. Господи, сколько же их там было! Большинство боев велось над сушей, вдали от побережья. Наверное, поэтому сухопутные думают, что мы их бросили. Мы старались не подпустить самолеты фрицев к Дюнкерку. Однако времени, чтобы их отвлечь, было мало. Через несколько минут возвращаешься на дозаправку, съедаешь сэндвич с чаем и снова быстрее в небо. Очень изматывает, скажу я вам.

В гостиную заглянула Люси.

– Мисс Диану просят к телефону.

Диана убежала.

– Дело в том, – продолжил Джон, – в том…

Он замолчал.

– Ничего, – пробормотал отец. – Не расстраивайся, Джон.

– Да нет, со мной все хорошо, папа. Честное слово. В общем, дело в том, что мы потеряли много парней. Вчера один человек из разведки сообщил, что за последние три недели над Францией и Ла-Маншем сбито не меньше шестидесяти «Спитов». Кстати говоря, это между нами. Я видел, как некоторые падали… и слышал тоже.

Родители смотрели на него с недоумением.

– Как это – слышал? – тихо спросил отец.

Молодой человек прокашлялся.

– По радио. Некоторые случайно оставляли включенным микрофон, а при попадании слышно… в общем, слышен шум. Понимаешь? Падая, многие загораются… В общем, жуть. Это очень страшно.

Гвен и Оливер во все глаза смотрели на сына, не зная, что ответить.

– Одна только наша эскадрилья потеряла четверых. Все замечательные ребята. Двоих точно убили, один сгорел до костей, еще один сбит и захвачен в плен. Все это меньше чем за месяц… – Он отвернулся.

В комнату влетела Диана.

– Звонил Джеймс! Он тоже получил увольнительную и хочет приехать к нам. Я сказала, что никаких возражений нет. Я права?

Гвен подошла к сыну и обняла его.

– Конечно, ты права, – сказала она дочери через его плечо. – Это самое меньшее, что мы можем сделать.

 

Глава 29

Брат и сестра лежали на траве позади Дауэр-Хауса и смотрели на первые яркие звезды в синеве летнего неба.

– Вон там Венера, да, Джонни? Помнишь: «Звездочка, мигай, мерцай…»

– Да. Помнишь Болванщика?»

– «Ты над миром пролетаешь, как поднос под небесами!» – подхватила Диана.

Они рассмеялись.

– С ума сойти, – сказала Диана и повернулась к брату. – Джонни?

– Да?

– Ты убил кого-нибудь?

– Да.

– Одного?

– Нет. – Он сел рядом с ней и похлопал по карманам. – Есть сигареты? Не могу найти свои.

– Да. Вот. – Она прикурила две сигареты. – Бери.

Джон снова лег на траву.

– Думаю, я убил троих… Черт, глупо. Не думаю, а знаю точно.

По небу пронесся метеор, Диана схватила брата за руку.

– Загадывай желание, быстрее!

Он на мгновение замер.

– Готово… А вообще-то…

Диана ждала. Когда брат затих, она села и посмотрела на него в сгущающихся сумерках.

– В удивительное время мы живем, правда, Джон? У меня в голове не укладывается, что мой старший брат кого-то убил. Расскажи мне об этом, если можешь.

После долгой паузы он обнял ее за талию, положил голову к ней на колени и приглушенно заговорил.

– Все происходит чисто механически. На автомате.

Она дала ему собраться с мыслями. Наконец Джон отстранился от нее и докурил сигарету.

– Ну так вот… Поздно вечером шесть или семь пикирующих бомбардировщиков полетели в сторону наших на побережье. По-моему, в прошлый вторник или в среду. «Штуки». Жуткие чудовища. На борту двое, один ведет, второй лупит по людям на берегу. В тех, кто внизу, на земле, эти «Штуки» вселяют дикий ужас: сирены на крыльях издают душераздирающий вой, когда машина уходит в крутое пике перед бомбометанием. Но в остальном они неповоротливы и уязвимы, и во время первого вылета одну из них я прихлопнул. Все просто. Мои пули пробили кабину и… в общем, было много крови. Очень много, сестренка. Кровь залила изнутри весь фонарь. Это ужасно. Самолет не загорелся; просто опрокинулся и упал прямиком в море. На все ушло секунд десять. Двумя днями позже я и сам едва не попался. Мы были милях в шести от Кале, внезапно вокруг моих крыльев и двигателя заискрило: стреляли из пушки. Страшно. В следующий миг над моим «Спитфайром» пронесся немецкий истребитель, и вот он уже у меня перед глазами. Хороший стрелок, но летчик никудышный. Рефлекс – нажимаю пусковую кнопку, противник распускается фейерверком. Ба-бах! Чистое везение. Не знаю, почему его снаряды не сработали. Просто прошли сквозь обшивку или отскочили, так и не взорвавшись. Наверное, брак. В Апминстере мне наскоро залатали дыры, и к вечеру я уже снова был в небе.

Диана долго молчала, пытаясь нарисовать в воображении только что описанное братом. Она чувствовала себя довольно неловко: в последние несколько недель, когда она представляла себе, что переживают Джон и Джеймс, ей ни разу не пришло в голову, что одно из основных мест в этой картине должна занять кровь – настоящая человеческая кровь. Теперь она вспомнила о странных пятнах на сапогах брата.

– А на сапогах у тебя кровь, Джон?

– Да. Только не моя. Помогал одному парню выбраться из кабины после приземления. Осколком руку оторвало. Не знаю, как в таком состоянии ему вообще удалось сесть. Но мы остановили кровотечение прямо там, на месте, так что с ним все будет в порядке. Говорит, как только получит новую руку, сразу вернется к нам. Этот парень слово держать умеет, сказал – значит, вернется.

Перед глазами Дианы промелькнула новая сцена: брат пытается спасти товарища в считаные минуты после того, как в смертельной схватке сам едва не лишился жизни. От прилива сострадания на глаза навернулись слезы. Она закусила губу: не хватало только расплакаться.

К этому времени над их головами к большим ярким звездам уже добавилось множество маленьких. Диана смотрела на них и моргала изо всех сил. Почувствовав, что может нормально говорить, она прокашлялась и спросила:

– У тебя точно все в порядке, Джон? Честное слово?

– Да. Думаю, что так, сестренка. В ходе дела времени на раздумья нет, а потом все это кажется кошмарным сном. Но меня больше беспокоит Джеймс.

– О чем ты? Ведь ты говорил, у него все хорошо.

Джон внимательно посмотрел на нее.

– Джеймс был на волосок от гибели, Диана. Уверен, он сам тебе расскажет, когда приедет. Виду он не подает, но, по-моему, тряхнуло его хорошо. Я бы на его месте точно испугался. Надеюсь, встреча с тобой поднимет его дух. – Он помолчал. – Можно задать тебе вопрос, сестренка?

– Кажется, я знаю, что это за вопрос, – отозвалась она. – Ответ: да. Да, думаю, я в него влюблена.

 

Глава 30

В кабине «Спитфайра» ревущий мотор казался Джеймсу сродни могучему церковному органу: величественные созвучия пульсировали и вибрировали вокруг. Этот рев, как ни странно, успокаивал. Он посмотрел по сторонам. Два других «Спитфайра» в группе занимали позицию справа и слева.

Один из пилотов, поймав его взгляд, улыбнулся и поднял вверх два пальца. Джеймс рассмеялся и вновь посмотрел на приборную панель. Барражирование над Па-де-Кале должно было вот-вот завершиться. Под крылом медленно плыли французские села, на несколько миль к северу поблескивали воды Ла-Манша. Через пять минут можно поворачивать домой.

Внезапно прямо в кабине раздался страшный взрыв.

С ума сойти!!!

Град осколков и дым заслонили приборы, с диким свистом над головой пролетел орудийный снаряд. Сзади прозвучало еще несколько раздирающих уши взрывов, фюзеляж прошило очередью, и Джеймс в ужасе заметил, что другим снарядом начисто оторван конец левого крыла. Самолет повело вправо, рычаг управления вырвало у него из рук невидимой гигантской клешней.

Он лихорадочно огляделся: другие «Спитфайры» исчезли. По всей видимости, в пустом синем небе он остался один, самолет перешел в неуправляемое пикирование.

Джеймс схватил рычаг, изо всех сил дернул на себя. Нос обнадеживающе приподнялся.

«Слава богу, пока слушается».

Едва эта мысль промелькнула в голове, как «Спитфайр» вновь сотрясли оглушительные взрывы, рядом с винтом что-то ярко вспыхнуло.

«Прекрати! Прекрати, чтоб тебя разорвало, мерзкий ублюдок! Собрался меня убить?»

Снаряд опять попал в фонарь кабины, на этот раз его снесло полностью. Потоком воздуха моментально забило глаза, ноздри и рот: невозможно ни смотреть, ни дышать. Куда подевались эти чертовы очки? Исчезли вместе со шлемом и кислородной маской. Нос машины вновь устремился вниз, еще быстрее.

«Так. Хочешь пике? Отлично! Сейчас покажу тебе, сволочь, как это делается!»

В раскуроченной кабине Джеймс как можно ниже пригнул голову, толкнул вперед рычаг, открыл на полную дроссельный кран. Мгновенно звучным рыком отозвался мотор, «Спитфайр» вошел в почти вертикальное пике. Корпус машины трясло то ли от ускорения, то ли от снарядов противника.

«Ого, скорость зашкаливает, еще немного, и оторвет крылья. А, все равно. Лишь бы уйти от маньяка».

Уже рядом с землей Джеймс выровнял самолет и впервые оглянулся – никого. Наверное, он обогнал засранца.

Крыло с оторванным концом загнулось назад при пикировании. С ним определенно было не все в порядке. На втором крыле зияли огромные дыры, а от винта явно отвалился кусок – дуга вращения странным образом вибрировала.

Как ни странно, самолет продолжал слушаться руля, и когда внизу появился длинный песчаный берег, Джеймс подумал, что, вероятно, сможет выбраться. На панели не осталось ни одного прибора – под осколками фонаря разверзлась огромная дыра, – но погода была безоблачной, на горизонте уже виднелись белые отвесные скалы английского побережья.

Он взял немного вверх, еще раз быстро осмотрелся по сторонам, насколько это можно было сделать в слепящем потоке воздуха. Никого – ни своих, ни противника.

И опять направил побитый «Спитфайр» вниз, пока тот едва не заскользил по волнам.

Ничего, он справится…

 

Глава 31

Гравий подъездной дорожки зашуршал под шинами, и Диана бросилась к двери. У отцовского гаража парковался крошечный «Миджет». Складной верх машины был опущен, из-за руля весь в лучах солнечного света ей улыбался Джеймс Блэкуэлл.

Она поспешила навстречу, обвила руками его шею.

– Я так за тебя переживала! Боялась, что ты поги…

Поцелуй прервал ее слова.

– Остался в живых как миленький, – мягко отозвался он почти через минуту.

Она рассмеялась.

– И я останусь, если не задушишь.

– Прости. Только убедился, что это и вправду ты.

– Ну что, Джеймс, пойдем в дом или…

Он покачал головой.

– Нет. Хочу ненадолго остаться с тобой наедине. Сегодня прекрасный день, давай сходим куда-нибудь пообедать.

– Замечательно. Тогда я за шляпкой. А ты пока со всеми поздоровайся.

Диана побежала в дом, а он смотрел ей вслед – прекрасному созданию в изумрудно-зеленом платье и летних сандалиях. Немного погодя она появилась вновь, поправляя на ходу красный берет. «Обворожительная», – подумал он.

– Готово. Хорошо я выгляжу?

– Неотразимо. Иди ко мне.

Чуть погодя она отстранилась от него.

– Это наш третий поцелуй, и с каждым разом они становятся все длиннее. По-моему, пора назначать свидание.

– Зачем? Я в полном твоем распоряжении круглосуточно, с сегодняшнего дня и навсегда. По крайней мере, на всю увольнительную. Ну что, пойдем? Я изголодался, и не только по тебе.

Они нашли уютный кабачок на окраине Уилда и заняли столик под яблонями на заднем дворе.

– Я уже была здесь, – сказала Диана, когда они с Джеймсом с бокалами в руках вышли в сад из постройки с деревянным каркасом и соломенной крышей. – Когда папа стал главным компаньоном. Мне тогда вроде было двенадцать, а Джону четырнадцать.

Она окинула взглядом фруктовые деревья с недавно распустившейся июньской листвой.

– Теперь все это будто из другого мира. Порой мне трудно поверить, что мы увязли в войне, и она вдруг пошла совсем не так, как нам хотелось бы. По-твоему, мы проиграем? Наверное, лучше тебя об этом не спрашивать, после всего, что ты пережил. – Она положила ладонь на его руку. – Джон рассказывал, через что вам довелось пройти. Что ты чуть… что тебя чуть…

– Чуть не убили? Да, верно. Ничего, я вполне могу об этом говорить. Над Францией меня атаковал истребитель. Сильно подбил. Я его не видел. Вообще их, по-моему, было два. Ничего страшнее со мной прежде не случалось, Диана. Один Бог знает, как мне не отстрелили голову. Мой «Спит» все же вернулся домой, но напоминал скорее летающий кусок железа. Наверное, его разобрали на части. Сейчас у меня новый самолет.

Она смотрела на него во все глаза.

– Не знаю, что и сказать, Джеймс. Даже представить не могу себя в такой ситуации.

– Я тоже не мог. Подумать только, совсем недавно я вдруг решил, что лишен страха. Честное слово! Оказалось, что я, скорее, лишен воображения. – Он прикурил сигарету. – А насчет проиграем – возможно, и так. Даже наверняка. Бельгийцы уже признали поражение. Французы того и гляди выбросят белый флаг. Голландцы сломались, Норвегия побеждена. Остались одни мы. Перспектива не слишком радужная, как думаешь?

Подошла официантка, чтобы принять заказ. Когда она удалилась, Диана пересела на скамью к Джеймсу и поцеловала его в щеку.

– Знаешь… Мне нужно кое-что сказать тебе прямо сейчас. Пока мы были в разлуке, я очень долго думала и приняла решение. И твои сегодняшние слова только подтверждают, что решение верное.

«Черт побери, если я все правильно понимаю, – подумал Джеймс, – она продвинулась куда дальше и быстрее, чем я рассчитывал».

– Помнишь наш с тобой разговор в «Орле»? О том, как война влияет на нашу дальнейшую жизнь. О том, что больше нельзя быть ни в чем твердо уверенным. Особенно в том, что у нас будет достаточно времени. О том, что, возможно, сейчас нам захочется… действовать быстрее. – Она покрутила на пальце колечко, подаренное годом раньше родителями на двадцатилетие. – Что было бы, если бы тебя убили в тот день?.. Пусть ты и выжил, но все могло бы закончиться пленом, и Бог знает, когда бы мы с тобой встретились. Я пытаюсь сказать… что… в общем, если мы хотим – а я точно хочу, – нам надо…

Он обхватил ладонями ее лицо.

– Не волнуйся, Диана, я понимаю. И чувствую то же самое, ты знаешь об этом еще с апреля. И да, я тоже этого хочу.

Она нежно поцеловала его, вновь пересела на свое место и, немного помолчав, спросила:

– Так… ты придешь ко мне сегодня ночью?

– Боже мой, ты не шутишь?

Диана рассмеялась.

– В чем дело?

– Просто вспомнила, о чем говорила тебе сегодня утром.

– Хм… О чем это?

– Что нам пора назначать свидание. Вот и назначили!

 

Глава 32

В Дауэр-Хаус они приехали к вечернему чаю. Стояла чудесная погода, Люси и Гвен выставили на стол в саду блюда с сэндвичами и пирогами. Вскоре после того, как вернулись Джеймс и Диана, Гвен разбудила сына.

– Милый? – Она легонько потрясла его за плечо. – Диана с Джеймсом уже дома. Ты проспал почти семь часов. Может, выпьешь с нами чаю в саду?

Он никак не мог прийти в себя.

– М-м-м, да… Спущусь через минуту.

Голова упала на подушку, и когда Гвен бесшумно прикрыла за собой дверь, из спальни опять донеслось похрапывание.

Хотя день клонился к вечеру, жара и не думала спадать. Диана пошла к себе переодеться, а мистер Арнольд вышел в сад. Джеймс, вытянув длинные ноги, расположился в шезлонге с чашкой чая на груди.

– Добрый вечер, командир. Нет, нет, не вставайте, – сказал мистер Арнольд молодому человеку, который неуклюже силился найти точку опоры на парусиновом сиденье, чтобы подняться к нему навстречу. – Пейте, пейте чай.

Джеймс вновь откинулся на спинку.

– Благодарю вас, сэр.

– Да что же это такое! Зовите меня Оливер. – Он тоже занял шезлонг. – Как дела, Джеймс? Наш мальчик, кажется, полностью измотан.

– Как и все, сэр. Простите, Оливер. Уверен, вам тоже это знакомо. Пока идут бои, в тебе живет нескончаемый источник энергии. Но стоит только остановиться… – он изобразил марионетку, которой обрезали нити, – тотчас падаешь навзничь.

– Да, конечно, я помню, – отозвался Оливер.

Через стеклянные двери в сад вышла Люси и подлила чаю в чашку каждому из них.

– Мадам сказала, что мистер Джон встанет только к ужину, – сообщила она. – Говорит, никак не может отоспаться.

– Спасибо, Люси.

Джеймс и Оливер сделали по глотку.

– А вы почему не спите, Джеймс? Вы, наверное, устали не меньше Джона.

Джеймс опустил чашку.

– По двум причинам. Вчера, пока Джон был в дороге, я спал весь день без задних ног… А как только проснулся, хотел встретиться с Дианой. Больше всего на свете.

Мистер Арнольд медленно кивнул.

– Понятно. Не хочу показаться несовременным, но все же каковы ваши планы в отношении моей дочери? – Он смущенно усмехнулся. – Прошу прощения, это прозвучало слишком старомодно и напыщенно. Однако, Джеймс, в самом деле, что вы намерены предпринять?

Вопрос застал Джеймса врасплох. Он вдруг с изумлением осознал, что впервые со времени знакомства с семьей Арнольд не обдумывает каждый свой шаг в отношении Дианы. Даже сегодня утром по пути в Дауэр-Хаус в голове не крутились никакие планы и комбинации. Неподдельное волнение от предвкушения встречи с ней – вот и все, что он чувствовал.

Сейчас он признался в этом вовсе не для того, чтобы произвести приятное впечатление на ее отца. Он действительно проснулся этим утром с одной мыслью – поскорее увидеть Диану, лишь по той причине… По какой же?

Пожалуй, во всем виновата отчаянная схватка в небе над Францией. Человеку, побывавшему в холодных объятиях смерти, больше ничего не кажется слишком сложным.

Мистер Арнольд осторожно кашлянул.

– Что скажете, Джеймс?

Он посмотрел на отца Дианы. Джеймс Блэкуэлл никогда не упускал своего, а сейчас ему представилась поистине блестящая возможность. Ничего, что на этот раз воплотить ее в жизнь удастся не сразу.

Он встал.

– Я намерен взять Диану в жены, сэр. С вашего позволения, могу ли я просить ее руки?

 

Глава 33

Выпив первые полбокала вина за ужином, Джон вновь стал клевать носом.

– Прошу меня простить, дорогие мои, я так и не отоспался, – извиняющимся тоном произнес он и встал из-за стола, не дожидаясь десерта. – Должен вас покинуть. Завтра будет бадминтон, теннис и все, что вашей душе угодно. После того как я реабали… ребаила… черт!.. реабилитируюсь. Диана, – обратился он к сестре, – если хочешь, после завтрака сыграем партию в кегли. Пора искупить вину за эгоистичное поведение. Смыть грехи молодости. Тебе, кстати, тоже не помешает – в наказание за фамильный хрусталь.

Джон зевнул во весь рот и кивнул своему товарищу.

– Джеймс, а ты можешь… можешь… Даже не знаю, чем тебе заняться. Завтра посмотрим. Меня ноги не держат. Всем спокойной ночи.

Нетвердой походкой он вышел из столовой.

– Ну и ну! И что ты ответил? – спросила Гвен, пока муж укладывался в постель рядом с ней.

– Разумеется, ответил да! Что же еще? Ты разве не видела, как она на него смотрит? Влюбилась по уши.

– Но почему, ради всего святого, ты не сказал мне об этом раньше?

– Сказал, как только у меня появилась возможность. Рядом весь день кто-нибудь да вертелся, поэтому я и предложил лечь спать пораньше – чтобы мы могли поговорить. Ну так что ты по этому поводу думаешь?

– Ох, Оливер, они такие юные! А он… летчик-истребитель. Страшно представить, каким опасностям подвергается наш Джон, я даже думать об этом не могу. Ведь и Джеймса Блэкуэлла могут…

– Ранить? Убить? Взять в плен? Что с ним могут сделать такого, чего не могли сделать со мной, когда ты согласилась выйти за меня замуж в шестнадцатом году?

Гвен задумчиво посмотрела на него. Потом медленно опустила свою ладонь в его руку.

– Да, любимый. Похоже, круг замкнулся. Ничего не изменилось. Ничего. Бедные наши дети. Как же мы их подвели… Как мы допустили, что эта ужасная война разгорелась снова?

Муж притянул ее к себе.

– Думаю, все потому, что мы не в состоянии бросить вызов нашим страхам, – осторожно произнес он. – Мы были напуганы воспоминаниями о последней войне и изо всех сил старались убедить себя, что она больше не повторится. Даже когда столкнулись с суровой действительностью. А теперь расхлебывать предстоит нашим детям. Пусть у них хватит на это сил. Нам остается только молиться, чтобы не было слишком поздно. – Он взял другую руку жены. – Не стоит мешать, какое бы счастье ни было им уготовано – пусть наслаждаются, пока есть время.

Гвен кивнула.

– Конечно, ты прав. Что касается возраста… – Она задумалась на мгновение. – А сколько нам тогда было лет?

– Ровно столько же.

 

Глава 34

Пару оставили наедине внизу, в оранжерее. Стояла теплая ночь, стеклянную дверь открыли настежь и подвинули к ней кресла. В саду над травой парили светлячки.

Как только родители, попрощавшись, закрыли дверь в переднюю, Диана села к Джеймсу на колени и обвила руками его шею.

– Что у вас с папой за секреты? – спросила она после продолжительного поцелуя.

– Какие секреты?

– Ой да брось! – Она подтолкнула его в бок. – Вы двое за ужином были такие загадочные. Что происходит?

Он и сам хотел бы знать. Джеймса Блэкуэлла, привыкшего держать под контролем все свои дела, сегодня вечером будто странным образом вывели из равновесия. Казалось, скорее события руководят им, чем наоборот. Как ни удивительно, однозначно отнести к неприятным это новое ощущение не получалось.

– Ну, хорошо. – Он глубоко вздохнул. – За чаем, пока ты была наверху, у нас с твоим отцом состоялся разговор.

– О чем?

– О тебе. Точнее, о нас. Он спросил о моих планах относительно тебя.

– Да? – Диана рассмеялась. – Забавно! Совсем на него непохоже.

Джеймс улыбнулся.

– По правде говоря, сперва ему тоже это показалось забавным, но все же он настаивал на ответе.

Диана посерьезнела.

– Что ты ему ответил? Ох, Джеймс, надеюсь, ты ничего не сказал о том, что мы хотим ускорить события? Даже не намекнул?

– Разумеется, нет! Я пошел гораздо дальше.

– То есть? Не понимаю.

– Я, между прочим, тоже. По крайней мере не совсем. Я попросил у твоего отца разрешения кое-что сделать. Можно, я встану. Пусть все будет, как полагается.

Джеймс проводил Диану к креслу, а когда она села поудобнее, вытянулся в струнку и лихо отдал честь, прежде чем опуститься перед ней на одно колено. Диана ахнула.

– Прости, – сказал он, – что не приготовил кольца, но у меня к тебе один вопрос.

Прижав ладонь к губам, она безотрывно смотрела на него.

– Диана Арнольд, выйдете ли вы за меня замуж? Как можно скорее?

Она так долго сидела в оцепенении, что он уже было испугался.

Наконец она убрала ладонь ото рта и заговорила:

– Так вот что, по-твоему, значит ускорить события? Должна признаться, у меня на этот счет были совсем другие представления.

– Все остальное тоже, – сказал он. – Естественно. Но каков твой ответ, Диана? Пусть это будет «да»!

Она тоже опустилась на колени, посмотрела ему в глаза и положила руки на плечи.

– Разве возможно ответить иначе? – И не осознавая, что в точности повторяет слова своей матери, произнесенные во время другой войны четверть века назад, Диана добавила: – Да. Конечно, да!

На следующее утро Диана проснулась рано, едва взошло солнце. Рядом, подложив одну руку под голову, а другой обнимая ее за талию, крепко спал Джеймс. Вчера оба уснули нагие, одежда была разбросана по полу спальни.

Осторожно, чтобы не разбудить его, Диана передвинулась на край узкой кровати, в которой спала с детства. Двум взрослым людям в ней было чересчур тесно, однако в конце концов они все же умудрились забыться сном.

Она осторожно поправила упавшую на его глаза светлую прядь.

Ее возлюбленный. Ее жених. Ее мужчина.

Ночью, перед тем как заснуть в его объятиях, она спросила себя, не пожалеет ли наутро о случившемся. Может, не стоило спешить? Сейчас она вновь вспомнила о вчерашних сомнениях. Почему ее не терзает чувство вины? Ведь она даже не подумала воспрепятствовать происходящему.

Еще до того как они бесшумно, как заправские взломщики, пробрались наверх мимо спальни родителей, Джеймс упомянул о специальных разрешениях на вступление в брак, введенных вскоре после начала войны. Если ждать некогда, пару распишут ровно через три дня после подачи заявления.

Может, в этом причина? Она отдалась Джеймсу, потому что знала: через несколько дней они станут мужем и женой, а значит, такое нарушение правил не в счет? Диана улыбнулась про себя.

Диана обвела взглядом спальню. Едва поступив в Гиртон, она выбросила бо́льшую часть своих детских вещей, но комната все равно выглядела наивно. Туалетный столик с зеркалом в розовой раме; книжные полки, уставленные старыми сказками вперемежку с привезенными из Кембриджа научными трудами; махровый халатик на двери… Когда она в последний раз его надевала? Три года назад. Или четыре.

«Для первой ночи с мужчиной существуют на свете места получше», – с сожалением подумала Диана.

Пусть так. Ни малейшего раскаяния она не чувствовала – только глубокое удовлетворение и полную уверенность в том, что встретила свою судьбу. Акт любви потряс ее. И некоторым образом сделал более совершенной. Она всегда инстинктивно знала, что так будет.

Сексуальная Диана. Чувственная Диана. Ведь она существовала всегда? Терпеливо ждала. Возможно, в этом кроется еще одна причина, почему она не чувствует за собой вины: положа руку на сердце, она осталась в полном восхищении от приобретенного сегодняшней ночью опыта.

Они не предохранялись. Ей и в голову не пришла такая мысль. И опять – никаких сожалений. Будут последствия, нет ли, затаенное страстное желание иметь детей позволяло не думать об этом; она даже надеялась забеременеть – чем быстрее, тем лучше.

Будильник на прикроватной тумбочке показывал половину шестого. Скоро встанет Люси.

– Джеймс.

Он что-то пробормотал и притянул ее еще ближе.

– Джеймс, – она легонько потрепала его волосы. – Тебе пора уходить, милый.

Он открыл глаза.

– О… Привет.

– Привет.

– Мы скоро поженимся.

– Да.

– Отлично. – Он поднял голову и поцеловал ее. – Спасибо, что сказала да.

– Спасибо, что сделал предложение.

Он сладко потянулся.

– Я точно должен уйти?

– Боюсь, что «должен» здесь определяющее слово. Если мама узнает, что ты был в моей постели, она очень рассердится. И папа тоже. Ну же, Джеймс, давай не будем ничего портить.

– Конечно. – Он выскользнул из постели и как ни в чем не бывало встал перед ней голый, почесывая щетинистую щеку. – А где моя одежда?

– Вон она, сзади.

Он хмуро посмотрел на спутанный ворох на полу.

– Форма помялась. Бог знает, что твои родители обо мне подумают.

– Скажешь, что уснул одетым, – улыбнулась Диана. – Джон даст тебе что-нибудь из своего, а Люси пока отутюжит твой китель.

– Допустим. – Джеймс обвел взглядом комнату. – Ого. При дневном свете выглядит совсем иначе. Не очень-то подходит для… Мне очень жаль, Диана. Ты заслуживаешь осыпанного лепестками будуара, а никак не детской.

Она вновь улыбнулась.

– Не такая уж это и детская. В любом случае у нас еще будет время.

Одеваясь, он смотрел на нее.

– Диана, спасибо за… В общем, ты знаешь.

– Тебе спасибо, милый. Это было прекрасно. Увидимся за завтраком. Тогда и расскажем родителям новость, как думаешь?

– О свадьбе – да. А о том, как их дочь коварно соблазнила бедного, невинного гостя в родительском доме, пожалуй, умолчим.

– Невинного? – Она изобразила возмущение. – После сегодняшней ночи одно я знаю о вас точно, командир авиазвена. Вы так же невинны, как… как…

Он приложил палец к ее губам.

– Тс-с. Возможно, все самое скверное во мне пробуждаешь ты.

Диана с усмешкой смотрела, как он театрально выходит из комнаты.

– Надеюсь, что так.

 

Глава 35

Оливер и Гвен восприняли известие о женитьбе спокойно – как-никак, они этого ждали. Зато их сын был потрясен. Он выронил ложечку, которой ел яйцо, и разинул от удивления рот.

– Все это случилось, пока я спал? Как Рип ван Винкль нашего времени, продрых последние двадцать лет? Черт побери, Джимми, ну ты и гусь! Ди, и ты тоже хороша. Вот так дела!

Джон подскочил с места и поспешил обнять и поцеловать сестру.

– Заботься о ней как следует, – сказал он, глядя поверх плеча Дианы на ее возлюбленного. – Только попробуй обидеть, лично тебя прикончу.

Затем подошел к Джеймсу и крепко потряс его руку.

– Поздравляю, Джимми. Добро пожаловать в семью. Когда свадьба?

Диана ответила за них обоих:

– Мы хотим получить специальное разрешение. Нас могут расписать уже через три дня. Джеймс собирается все разузнать сразу после завтрака, как только Люси выгладит его форму. Сегодня вторник, так что, думаю, в субботу утром мы поженимся в Танбридже.

В комнату вошла Люси.

– Сэр, мадам, я включила приемник. Кофе подавать в гостиной, как обычно?

– Не надо, спасибо, Люси. Давайте откроем шампанское, – сказал мистер Арнольд и кивнул в сторону Дианы и ее жениха, которые, держась за руки, сидели у противоположного конца стола. – Эти двое поженятся на выходных. Чудесно, правда?

 

Глава 36

Скромные планы Дианы и Джеймса на короткий медовый месяц в Костволдсе нарушили события во Франции. За сутки до свадьбы пришло сообщение, что немецкие войска вступили в Париж. В день самой церемонии французы уже просили Гитлера о перемирии. Великобритания осталась в полном одиночестве: континент сдался.

Тем временем за Ла-Маншем к загсу Танбридж-Уэлса подъехала маленькая свадебная процессия. Мистер Арнольд привез дочь в украшенном белыми лентами «Хамбере», следом за ними прибыли Джеймс и Гвен в «Миджете», замыкал колонну мотоцикл свидетеля жениха.

Времени рассылать приглашения не было. Тем не менее компания оказалась не самой малочисленной. Когда они впятером направились к зданию, из главного входа вышла счастливая молодая пара: невеста вся в белом и жених в коричневом саржевом костюме, перетянутом офицерской портупеей. Они были совершенно одни. Спускаясь по ступеням, мужчина внезапно достал из нагрудного кармана пригоршню конфетти и подбросил над головами. Компания Арнольдов захлопала, а молодожены радостно помахали им на прощанье.

– Боже! – воскликнул мистер Арнольд и высморкался, чтобы скрыть предательские слезы. – Что же за времена настали? Ну и времена…

В загсе их ожидал регистратор – невысокий вертлявый человек в темном костюме. Жирные волосы были зачесаны назад, лишь со лба низко свисала длинная челка. Злополучное сходство дополняли маленькие усики.

– Весьма любезно со стороны фюрера заглянуть сюда и совершить ритуал, – прошептал Джон отцу. – Будто других забот у него сегодня нет.

Впрочем, чиновник проявил исключительную сердечность и энтузиазм, подвел Диану с Джеймсом к полированному дубовому столу и с лучезарной улыбкой попросил остальных присаживаться.

– Добро пожаловать! – живо обратился он к присутствующим. – Пожалуйста, занимайте первый ряд, места всем хватит, ха-ха! Признаюсь, бракосочетания в это военное время кажутся мне настолько романтичными… Только взгляните на этих двоих! Как замечательно они выглядят!

Он по-девичьи всплеснул руками, и Диана хихикнула.

Джеймс посмотрел на свою невесту. На ней было простое шелковое белое платье, подхваченное у талии атласным зеленым ремешком. Волосы украшали крохотные цветки шиповника, маргаритки и лютики, собранные Гвен ранним утром в саду. Из-под подола выглядывали мыски белых атласных туфель. Весь ансамбль мать и дочь приобрели в спешном порядке на Пикадилли за день до церемонии.

– Выглядишь ослепительно, – прошептал он ей на ухо.

– Ты тоже, – отозвалась она.

Он прикоснулся к манжете форменного кителя.

– Ох, в этом поношенном…

Короткая церемония началась. На пальце у Дианы было скромное кольцо невесты с тремя изумрудами, купленное Джеймсом в Танбридже в день, когда он ездил разузнать о специальном разрешении. Пришло время надевать обручальные кольца, и вперед выступил Джон, тоже одетый в синюю форму.

Гладкое колечко из старого золота, бледного и потускневшего, надетое Джеймсом на палец невесты, принадлежало покойной матери Гвен. Диане оно оказалось великовато, но отдать в мастерскую не успели.

Когда счастливые новобрачные вернулись в Дауэр-Хаус на свадебный завтрак (к неудовольствию Люси были спешно привлечены организаторы банкетов), в передней на столе уже ждали телеграммы.

Обоим пилотам надлежало срочно вернуться в часть.

– Мне очень жаль, дорогая, – сказал Джеймс, прощаясь с женой у машины на выезде из Дауэр-Хауса. – Ни медового месяца, ни даже первой брачной ночи. Черт бы побрал эту войну.

– Все могло быть еще хуже, Джеймс. Что, если бы нам пришлось отложить свадьбу? Мы хотя бы успели пожениться. Просто невероятно! Мне до сих пор с трудом верится, что мы это сделали.

– А мне – что ты согласилась, – сказал он, отступая на шаг назад. – Дай мне на тебя посмотреть.

Она все еще была в свадебном платье.

Он поцеловал ее.

– Я буду помнить тебя такой, как сегодня, до конца своей жизни.

Диана упала к нему на грудь и заплакала.

– Прости, Джеймс. Прости. Я так боялась разрыдаться. Когда мы снова увидимся?

– Не буду лгать тебе: понятия не имею, когда это случится. – Он крепко обнял ее. – Сейчас ничего не ясно. Но я вернусь к тебе, обещаю. Сколько бы ни длилась разлука, я обязательно к тебе приеду. Ты должна в это верить.

Ответить она не успела, оба вздрогнули от внезапного оглушительного рева. Брат Дианы выкатил заведенный мотоцикл из гаража и остановился рядом с ними, поправляя защитные очки.

– Извини, сестренка! – крикнул он сквозь стрекот мотора. – Жаль, что придется испортить день твоей свадьбы. И твоей, Джимми, тоже. Черт бы побрал этих фашистов. С ними надо что-то делать.

Из дома вышли Оливер и Гвен. Мистер Арнольд в элегантном сером фраке был бледен, его жена едва сдерживала слезы.

Новоиспеченный зять пожал руку мистера Арнольда.

– Вот, полагаю, и все, – сказал он, целуя Гвен в щеку. – До свидания, Гвен. Простите, что не остаюсь на пироги с мясом.

Она печально улыбнулась.

– Скорее, на угольки с мясом. Похоже, нам достались самые скверные повара во всем Кенте. До свидания, Джеймс. Мне жаль, что вам приходится уезжать вот так. Возвращайтесь домой как можно скорее.

«Домой», – отметил мысленно Джеймс и кивнул.

– Обязательно.

За спиной вновь дал газ мотоцикл.

– Поехали, Джимми. Я впереди, ты за мной! – крикнул его друг.

– Хорошо! – Он посмотрел на жену. – До свидания, миссис Блэкуэлл. Увидимся.

Диана дала волю слезам.

– Вернись ко мне, Джеймс, – всхлипывала она. – Умоляю.

Сердце екнуло: Джеймсу никогда не доводилось видеть столь непосредственного проявления эмоций.

– До свидания, Диана. – Он быстро поцеловал ее, прыгнул на водительское сиденье и крикнул: – Порядок, Джонни, вперед!

Мотоцикл и спортивная машина с открытым верхом двинулись по подъездной дорожке к воротам. В последний раз свою жену он увидел в зеркало: она поднимает руку, чтобы помахать ему, но внезапно оседает на землю, Оливер и Гвен спешат ее подхватить.

Он выехал на трассу и резко разогнался. От набора скорости усилился воздушный поток, и Джеймс вдруг осознал, что пытается сдержать слезы. Слезы от ветра.

Наверняка.

Полчаса спустя он застрял в пробке. Нетерпеливый Джон, едва они тронулись в путь, рванул вперед и скрылся из виду, помахав ему рукой. Джеймс его не винил – мотоцикл для того и создан.

Он побарабанил пальцами по рулю. Впереди явно что-то случилось. Выждав несколько минут, Джеймс развернул машину, попетлял по сельским дорогам и в конце концов вырулил на основную трассу, объехав причину пробки.

Аэродром гудел, как потревоженный улей. Все «Спитфайры» стояли в зоне рассредоточения с включенными двигателями, механики выполняли проверку.

– Блэкуэлл, наконец-то! – гаркнул командир эскадрильи, заметив шагающего по взлетной полосе Джеймса. – Сколько можно ждать! Где Арнольд?

– Понятия не имею, сэр. – Джеймс пытался перекричать рев десятка моторов «Мерлин». – Я сегодня женился, сэр. Лейтенант авиации Арнольд был моим шафером. Мы получили телеграммы с требованием о возвращении после того, как вернулись с регистрации. Но Джон уже должен быть здесь, он уехал на мотоцикле.

Командир размашисто пересек взлетную полосу и пожал Джеймсу руку.

– Поздравляю, Блэкуэлл! Подходящий день ты умудрился выбрать. Симпатичная?

– Да, сэр! Очень. Что происходит?

– Большой аврал. Взлетаем через полчаса. Готовься. План полета дам в воздухе, но уже сейчас могу сказать: полетим через Ла-Манш. Все, кроме твоего чертова шафера. Может, у него пробило колесо? Вперед, за дело!

 

Глава 37

Диана в странном оцепенении посмотрела на свадебное платье, не зная, что делать дальше. Наконец она пристроила его на дверь спальни, и теперь платье сиротливо свисало с крючка.

Вынимая из волос цветы, Диана изо всех сил старалась не разрыдаться снова. У нее было твердое намерение не поддаваться чувству жалости к самой себе. Хотя бы не в день собственной свадьбы. Покончив с цветами, она откинула волосы назад и повязала на голову ленту, надела свободные брюки и кардиган и задумалась, что предпринять. Никогда в жизни ей не было так тревожно.

– Не могу успокоиться, – задыхаясь, сказала она матери, найдя ее наверху, в студии, куда та ушла отвлечься от тяжелых дум рисованием. – Не знаю, куда себя деть. Мне так плохо…

Гвен отложила в сторону кисть и подошла к дочери.

– Мне хорошо знакомы эти чувства, милая, – сказала она, обнимая Диану. – В точности так поженились и мы с твоим отцом. Правда, у нас все же была первая брачная ночь перед тем, как ему пришлось вернуться во Францию. На твоем месте, милая, я бы…

Внизу раздался телефонный звонок.

– Это, наверное, он! – воскликнула Диана. – Уже давно пора добраться до Апминстера!

Она выскочила из комнаты и припустилась вниз по лестнице. Из передней доносился голос отца:

– Да, все верно. Слушаю. Да. Вообще-то нет, Джоном зовем его мы, а при рождении ему дали имя Роберт. Да, я уже вам сказал, я – его отец, Оливер Арнольд. Скажите наконец, в чем дело?

Скорее всего, звонил не ее новоиспеченный муж, поняла Диана. Дело, по-видимому, касалось брата. Разочарованная, она уже повернула было обратно, но беспокойство в голосе отца ее остановило.

– Да, все верно, офицер. «Триумф двести пятьдесят» – его мотоцикл. Он выехал на нем отсюда… три или четыре часа назад. Постойте, с нашим мальчиком ничего не случилось?

Последовала пауза – мистер Арнольд выслушал ответ. Диана видела, как отец слегка пошатнулся и нащупал свободной рукой стену, чтобы не упасть.

– Что? Какая авария? Он ранен?

От страшной догадки по телу побежали мурашки.

Отец медленно обернулся и смотрел на нее невидящим взглядом.

– Когда? Когда это произошло? Как, скажите точнее?

Снова пауза. Затем:

– Вы хотите сказать, что… что мой сын…

– О-о-о, нет, папа, нет! Нет, нет, нет!

Вниз по лестнице сбежала Гвен.

– Боже правый, что случилось? Диана, что с тобой такое? Почему ты так кричишь?

– Понимаю. Да, я все понимаю, – вновь заговорил мистер Арнольд, очень сдержанно. – Спасибо, что позвонили. Что? Да, конечно. Буду ждать. Ладно, встретимся здесь. Да. До свидания.

Бесконечно медленно он опускал трубку на рычаг, затем поднял взгляд на жену и дочь. Взявшись за руки, женщины замерли в страшном предчувствии.

– Звонили из Сидкапа, из полицейского участка, – наконец хрипло заговорил он. – Случилась… авария. За мной сейчас пришлют машину. Я поеду… Мне нужно…

Он сделал шаг им навстречу и беспомощно пожал плечами.

– Мне нужно опознать Джона. Он попал в дорожную аварию. Два часа назад. Кажется, столкновение с военным грузовиком.

Гвен издала низкий, звериный стон.

– Опознать? Разве… это не значит, что?..

Мистер Арнольд сделал глубокий прерывистый вдох.

– Да. Наш сын погиб, дорогая. Джон погиб.

Он рванулся вперед и успел подхватить жену. Дрожа, Диана помогла ему усадить Гвен на блестящий деревянный пол.

Некоторое время все трое так и сидели: не произнесли ни слова, не проронили ни звука.

Вскоре в такой позе их и обнаружила Люси.

Обратно в Дауэр-Хаус полицейская машина доставила мистера Арнольда уже в сумерках. Дверь ему открыла заплаканная Люси. Он молча обнял ее и медленно прошел в гостиную. Там, на диване, обнявшись, сидели Гвен и Диана. Их глаза покраснели, опухли от слез. Они смотрели на него почти как на врага.

– Ну? – прошептала Гвен.

– Да. Это Джон, – мистер Арнольд потер ладонями лицо. – Нам нужно выпить.

Диана медленно подошла к буфету и доверху наполнила скотчем три бокала.

– Послушайте меня обе, – обратился к ним мистер Арнольд, когда все трое отпили на палец чистого виски. – Важно, чтобы вы знали, – Джон не страдал. Похоже, он шел на обгон, когда с боковой дороги на трассу выехал грузовик. Полицейские говорят, все длилось секунду, не дольше.

Внезапно из передней раздался громкий и настойчивый стук в дверь.

Мистер Арнольд вскинул голову.

– Господи! Что происходит?

Он вышел из комнаты. Женщины слышали, как отворилась дверь, как о чем-то тихо заговорили. Какое-то время приглушенный шум голосов продолжался, затем донесся вскрик мистера Арнольда. Голоса зазвучали громче, уже из самой передней.

Инстинктивно Диана и Гвен встали.

Мистер Арнольд вернулся в гостиную в сопровождении двух мужчин в синей форме Королевских ВВС. Молодой носил на воротнике нашивки военного капеллана.

Помолчав, Гвен беспомощно дернула плечами и сказала:

– О, любезно с вашей стороны заехать к нам так быстро… ведь мы только что… наш сын только что…

Мистер Арнольд покачал головой.

– Они здесь не из-за Джона, дорогая, – он взглянул на дочь. – Диана…

Она замерла.

– Не знаю, как сказать тебе, дитя мое. Иди ко мне.

– Говори.

Не сводя с нее глаз, он почти с остервенением провел пятерней по волосам.

– О господи! Какой страшный, страшный день…

– Говори!

Он протянул к ней руки.

– Диана, сбили самолет Джеймса. Над Францией, сегодня днем. На глазах у двух других пилотов. Они говорят, что парашюта не было.

Диана оторвала от него взгляд и, не дрогнув, обратилась к офицерам:

– Вы прибыли сообщить о гибели моего мужа?

Мужчины переглянулись, затем старший выступил вперед, кротко посмотрел ей в глаза и приветливо заговорил:

– Я – капитан Блейк, офицер разведки в эскадрилье командира авиазвена Блэкуэлла.

Диана молча кивнула.

– Мне очень горько об этом говорить, но все обстоит именно так, как описал ваш отец, миссис Блэкуэлл. Сегодня днем ваш муж был сбит над Па-де-Кале. Другие пилоты Британских ВВС, находившиеся поблизости, говорят, что самолет взорвался при ударе о землю, и все указывает на то, что он… что спастись ему не удалось. Парашюта никто не видел.

– Значит, он мертв.

Мужчина кивнул.

– Да, мы полагаем, что так.

– Он и мой брат.

Офицер посмотрел на молодого коллегу и, едва заметно сдвинув брови, подал тому знак продолжать, однако после неловкой паузы вздохнул и сам обратился к Оливеру и Гвен.

– Да. Мы узнали новость о вашем сыне… – он посмотрел на Диану, – и вашем брате, миссис Блэкуэлл, незадолго до того, как выехали из Апминстера. Это… очень прискорбно. Большая потеря для всей эскадрильи. Ваш парень пользовался огромным авторитетом среди товарищей. И командир авиазвена Блэкуэлл тоже.

Мистер Арнольд, сдерживая слезы, кивнул.

– Да, тяжелый удар и для вас тоже. Я понимаю.

Офицер почтительно склонил голову. По всей видимости, больше сказать ему было нечего. После затянувшегося молчания молодой капеллан откашлялся и произнес:

– Примите самые искренние соболезнования от Королевских ВВС.

Его коллега закрыл глаза. Супруги Арнольд пристально посмотрели на капеллана, а Диана вдруг издала короткий нервный смешок.

– Ну, спасибо. Да. В самом деле огромное вам спасибо.

Она бросилась к столику с портсигаром, непослушными руками достала сигарету и неловко прикурила.

– Я вышла замуж сегодня утром. Вы знали об этом? – спросила Диана резко, ее голос казался чужим. Она глубоко затянулась. – Не очень-то долгое замужество, не так ли? Я бы даже сказала, слишком короткое.

Диана посмотрела на родителей, из глаз хлынули слезы.

– Что нам теперь делать, мама, папа? Что же нам всем теперь делать?

 

Глава 38

Ницца, юг Франции, апрель 1951 года

«Проклятая кофеварка гудит как авиабомба», – подумала Диана, включив хромированную машину на роскошной кухне в американском стиле. Этим утром, пока аппарат, булькая и потрескивая, готовил дымящийся черный напиток, способный взбодрить ее с самого первого глотка, Диана, как всегда, возилась с жалюзи, заслонявшими от нее очередной ошеломительный восход солнца.

Наконец ей удалось найти тот самый угол, при котором шнур цеплялся за непослушный ролик, жалюзи плавно поползли вверх, открыв вид на средиземноморский рассвет.

Косой луч упал на лицо, и Диана прищурилась. Солнце ничуть не напоминало английское: даже в это время года, в первую неделю апреля, она чувствовала, как его затаенная сила пробивается через стекло. Лучше выйти из дома и выпить кофе в теньке, где легкий утренний бриз все еще доносит остатки ночной прохлады.

Размешивая ложечкой консервированные сливки – до сих пор почти недосягаемый продукт на родине, – Диана окинула взглядом кухню своего нового жилища. Все вокруг сияло и блестело; все предметы были гораздо массивнее своих сородичей, что стояли в доме ее родителей в Англии.

Гигантский холодильник в блестящем хромированном корпусе. Хромированный тостер на шесть ломтей. Хромированная соковыжималка – с ней обожает забавляться Стелла, засовывая свежесобранные апельсины в разинутую пасть машины и с восторгом хохоча, когда в металлический стакан течет тоненькая струйка. Кофеварка из матированной стали, которая сейчас, выпустив первую порцию напитка, сварливо бурчала и отрыгивалась. Глянцевая белая стиральная машина со встроенной центрифугой (Диана все еще не решалась ею воспользоваться и пока развешивала выстиранное белье на перилах солярия на крыше в задней части виллы). И самая большая диковинка – огромный телевизор в корпусе из орехового дерева, установленный слева от двери, ведущей в просторную охлаждаемую кладовую для продуктов.

Телевизор, как и остальная электротехника на вилле, был американского производства. Всю обстановку бывшие жильцы привезли в Прованс из своего дома в Кейп-Коде, а уезжая обратно в Массачусетс, оставили кухонную технику и телевизор.

– Можете забрать себе этот чертов ящик, – бросил прежний арендатор и с раздражением передернул плечами. Показывая им виллу, он был явно не в духе и нарочито вертел в руках клюшку для гольфа. – Дешевле купить новый, чем отсылать его назад. Толку от него все равно никакого. Дома показывают сорок каналов. А здесь – один, и тот на французском.

Диане нравилось смотреть французское телевидение. Работало оно по вечерам, часа три – не больше. Пусть это были сухие официальные программы, в основном сводки новостей, политические дискуссии, скучные документальные передачи о сельскохозяйственных буднях – все это медленно, но верно помогало подтянуть французский язык. Например, вчера вечером она смотрела интервью американского президента Гарри Трумэна в прямом эфире из парижской студии и правильно перевела по меньшей мере два заданных ему вопроса еще до того, как это сделал переводчик. Журналист общался с Трумэном весьма резко и бесцеремонно, будто и не Америка вовсе помогала освободить Францию от нацистов каких-то семь лет назад.

Диана поставила чашку с кофе на поднос, украшенный абстрактными рисунками в ярких цветах Прованса: синий олицетворял небо, желтый – солнце, а зеленый – пышную растительность, зимой жадно впитывающую дождевые воды, чтобы буйствовать летом вопреки палящему зною.

Жара подступала вовсю. До летнего солнцестояния оставалось меньше десяти недель. Набирающее силы светило в полдень стояло уже почти так же высоко, как в Англии в середине лета. Диана раздвинула двери, ведущие в патио с южной стороны, и вышла.

Ее надежды оправдались: воздух еще хранил ночную прохладу, но не успела она шагнуть из тени виллы, как выглянувшее из-за восточных холмов солнце лизнуло кожу. Диана отступила под бело-желтый навес террасы. День обещал быть теплым. Вдалеке, за ведущей к Ницце дорогой, виднелось Средиземное море – подернутая дымкой синева с белыми проблесками; рыбацкие лодки возвращались к берегу после ночной работы.

Устроившись в одном из ротанговых кресел на террасе, Диана залюбовалась своим кусочком Прованса. Даже сейчас, спустя полтора месяца после приезда, она все еще с трудом осознавала, что она здесь и, скорее всего, останется еще на два, а то и на три года.

За последние годы она почти не изменилась. Все так же предпочитала носить распущенными темные волосы, только теперь не откидывала их назад, а выстригла челку. С такой прической она выглядела моложе, и ее легко принимали за двадцатипятилетнюю.

Случайный посетитель, заглянувший этим утром на виллу, обратился бы к ней по-французски, и это было бы вполне понятно и простительно. Выглядела она как француженка. После любого, даже мимолетного, пребывания на солнце смуглая от рождения кожа приобретала легкий загар, и на ее фоне исключительно необычно выделялись глаза: временами они вспыхивали и мерцали почти электрическими отблесками.

Выбор одежды делал ее облик еще более галльским. Прибыв в Прованс, Диана первым делом отправилась за новыми туалетами в магазины модной одежды Ниццы и шикарного Антиба.

Весь ее английский гардероб остался на родине. В Британии до сих пор действовали так называемые меры жесткой экономии. Все вокруг было серым, скучным и безнадежным. Тусклые цвета в одежде. Понурые люди, терпеливо выстаивающие в очередях почти у каждого магазина. Неотъемлемая часть городского пейзажа – разрушенные бомбежкой здания. Россыпи обломков кирпича и стекла, пробивающиеся среди завалов сорняки. Раскуроченные строительные брусья уже давно пущены на зимнее топливо.

Женщины не щадили сил, чтобы хорошо одеваться, но давалось это с трудом. Тканей не завозили: в конце 1940-х годов большинство до изнеможения перекраивало, латало, надставляло и перелицовывало свои гардеробы. Диана не была исключением, поэтому перед отъездом с радостью распрощалась с одеждой, сложив все в картонные коробки, с тем чтобы никогда больше не распаковывать.

Среди нескольких оставшихся в шкафу вещей висело свадебное платье, которое было на ней в тот самый день, когда погибли Джеймс и Джон. Его не тронули ни ножницы, ни игла: Диане даже в голову не приходило его перешивать, чтобы носить снова.

Этим утром она надела простую кремовую блузку с коротким рукавом и плиссированную юбку с ремешком на талии. Она походила на одну из тех элегантных парижских домохозяек, только недавно уехавших на север после Пасхи с семейных вилл в Провансе. В августе они вновь сюда вернутся.

Допив кофе, Диана слегка покачала головой. Она до сих пор с трудом верила в происходящее. За совсем короткое время ее жизнь круто изменилась.

И все благодаря Дугласу. Дугласу, обладающему нескончаемым терпением, который медленно, шаг за шагом разрушил возведенную Дианой защитную стену и мягко, но уверенно ввел ее в свою жизнь. И не только ее.

Стеллу тоже.

Стелла не знала своего отца. Девочке, зачатой за неделю до его гибели, Джеймс Блэкуэлл представлялся кем-то вроде героя легенды или сказки. Для ее поколения в этом не было ничего удивительного; почти половина ее одноклассников в Англии остались без отцов.

– Мамочка, у Бриджит, Дженис и Питера тоже нет пап! – задыхаясь от волнения, доложила Стелла матери в один из своих первых школьных дней в Кенте. – Миссис Робертс велела нам рассказать классу о наших родителях, а пап у многих нет. У Питера он утонул, а у Дженис – подорвался в пустыне. Когда я сказала, что моего папу сбили в аэроплане, Питер поднял руку и сказал, что его папу тоже сбили. Он бомбил немцев. Миссис Робертс сказала, что они все герои, а я и так это знаю.

Стелле было уже десять лет, но до сих пор она засыпала с фотографией отца у изголовья кровати. На ней Джеймс Блэкуэлл со слегка насмешливым выражением лица и с сигаретой в руке широко улыбался миру, чуть склонив голову и сдвинув на затылок фуражку. Этот снимок накануне свадьбы сделал дедушка Стеллы, и на заднем плане можно было разглядеть Диану, осторожно несущую мужчинам поднос с кувшином лимонада и бокалами.

Когда Диана, укладывая дочь, смотрела на фотографию, ее неизменно посещала одна и та же мысль: никто из нас и не догадывался, что жить ему оставалось меньше двадцати четырех часов.

У Дианы была еще одна фотография Джеймса. Она стояла на мраморной каминной полочке в главной гостиной виллы. На ней он был запечатлен с ее братом. В любимом пабе эскадрильи, в Апминстере, молодые люди стояли в обнимку и чокались наполненными до краев кружками с пивом; от фотовспышки грани кружек блестели крошечными точками света. Джон будто не успел договорить что-то дерзкое; его товарищ, повернувшись к нему вполоборота, смотрел с выражением изумленного недоверия на лице. Позади них на стойке лежала сложенная газета, на заголовке отчетливо виднелись буквы «НКЕРК». Этот снимок, сделанный недели за две до их гибели, на похоронах Джона передал родителям один из пилотов эскадрильи.

Дуглас не возражал, что эти фотографии выставлены напоказ в его доме, нисколько не ревновал и даже подталкивал «своих девочек» к разговорам о Джеймсе. «В конце концов, дорогая, – ответил он Диане в самом начале их совместной жизни на вопрос, действительно ли он не имеет ничего против, – без моего блистательного предшественника откуда бы у меня взялась душечка-падчерица, которую я так люблю, холю и лелею?»

Сын шотландского пастора, Дуглас выражался по-старомодному витиевато, и его речь напоминала массивную деревянную мебель в родительском доме в Инвернессе. Планы пойти по стопам отца нарушила война. Выдающиеся способности Дугласа к работе с цифрами (в юности он даже выиграл престижный математический конкурс среди школьников Шотландии) обеспечили ему место в управлении снабжения военного министерства, едва он получил диплом с отличием Эдинбургского университета.

В безопасности, в бункере Уайтхолла, Дуглас быстро поднялся по служебной лестнице до руководителя отделения. Чрезвычайная сложность задачи – обеспечение четкой и безупречной работы британской военной машины – ничуть его не смущала. Там, где другие с утра до обеда сидели в раздумьях над схемами, диаграммами и графиками поставок, ни на шаг не приблизившись к решению, Дуглас просчитывал уравнение с несколькими неизвестными за первой же утренней чашкой чая.

К концу войны Дуглас Маккензи – а после того, как за заслуги перед родиной ему пожаловали рыцарское звание, сэр Дуглас, – весьма поднаторел в управлении импортно-экспортными поставками. Он попрощался с государственной службой и тотчас был принят на работу одной из базирующихся в Сити фирм, во время войны осуществлявшей убийственную во всех смыслах слова торговлю металлом.

Через два года, перед самой блокадой Берлина, его повысили до исполнительного директора.

В начале холодной войны Советский Союз перекрыл наземные пути поставки грузов в оккупированный союзниками Западный Берлин. Оставался единственный способ обеспечить население и войска продовольствием, водой и теплом в одну из самых суровых в истории Европы зим – перебрасывать грузы по воздуху. Круглосуточно совершались сотни тысяч рейсов, сколачивались целые состояния.

Дуглас монополизировал рынок зерновых, и к лету 1949 года, когда операция «Берлинский воздушный мост» завершилась, сделал свой первый миллион. Точнее, первые два миллиона.

Он познакомился с Дианой через год, на ежегодной церемонии награждения в привилегированной школе-пансионе в Кенте. Когда восьмилетняя Стелла Блэкуэлл поднялась на сцену, робко приняла медаль «Самому перспективному ученику 1950 года» и побежала назад, к сидящей в первом ряду даме, Дуглас застыл на месте.

Все еще неженатый человек, он подумал, что никогда не встречал женщины красивее. Среди присутствующих здесь мужчин такая мысль посетила не его одного. Диана, которой совсем недавно исполнилось тридцать, сполна воплотила в жизнь обещания юности. Порой ее сравнивали с Вивьен Ли, сыгравшей десятью годами ранее звездную роль в «Унесенных ветром». В элегантном черном костюме и шляпке без полей она показалась Дугласу обворожительной. Он не должен был знать ни о том, что это последний из оставшихся костюмов Дианы, который можно описать словом «нарядный», ни о том, что все утро она, предварительно сбрызнув уксусом, тщательно утюжила его через лист оберточной бумаги – известный способ придать матовость лоснящейся старой материи.

Не теряя времени даром, Дуглас подошел к ней на небольшом банкете, устроенном в честь награжденных учеников и их родителей. Он заметил обручальное кольцо и вежливо поинтересовался, присутствует ли здесь ее муж.

– К сожалению, нет, – сдержанно произнесла Диана. – Муж погиб на войне. Наша семья – это мы со Стеллой, ну и мои родители, конечно. Они замечательные, без них мы бы не справились.

Сердце подпрыгнуло, и Дугласа, как приверженца кальвинизма, тотчас захлестнуло чувство вины. Грешно радоваться тому, что женщина – вдова. И все же…

– Вы больше не вышли замуж? – спросил он, отказавшись от предложенного женой директора шерри.

– Нет. – Диана покачала головой и кивнула на дочь, весело болтающую с друзьями в дальнем конце зала. – В нагрузку со мной, если можно так выразиться, идет ребенок. Не всякий мужчина согласится воспитывать чужое дитя… Ну а вы, мистер Маккензи? Вы женаты?

Дуглас улыбнулся.

– О, нет. Так никого и не нашел, кому я был бы нужен. Впрочем, какое-то время я встречался с одной женщиной, но потом она заявила, что я женат на своей работе, и ушла к другому. Вполне закономерно, должен заметить.

Диана открыла сумочку.

– Не возражаете, если я закурю?

– Курите, пожалуйста. Нет, спасибо, я не буду, – отмахнулся он от протянутой Дианой пачки. – Меня с детства приучали видеть в курении один из смертных грехов. До сих пор не могу отделаться от этой мысли.

Диана положила обратно незажженную сигарету.

– Тогда будет невежливо с моей стороны курить в вашем присутствии. Отложу на потом. Значит… родители воспитывали вас в строгости?

– Можно сказать, да. Мой отец служил в Шотландии, в методистской церкви. Он священник, если угодно. Они с матерью отличались весьма прямолинейными взглядами на жизнь. И боюсь, в значительной степени передали это качество мне.

Пока Дуглас рассказывал о своем воспитании и о том, как он сбежал из дома пастора в Лондон, Диана расслабилась. Ей нравился мелодичный шотландский акцент и серьезные карие глаза на широком веснушчатом лице. В манерах ее собеседника начисто отсутствовала бесцеремонность, он оставлял впечатление человека надежного, основательного и чем-то смахивал на большого неуклюжего медведя. Костюм явно дорогого покроя почему-то отказывался ладно на нем сидеть: пиджак, свешиваясь с плеч, скорее напоминал мешок из-под картошки, чем изделие, сшитое на заказ на Сэвил-роу.

В нем не было притворства. Диана устала от мужчин, которые, едва узнав о ее вдовстве, пытались с ней «закрутить». Этот человек казался другим, и возвращаясь с дочерью домой, она, сама тому удивившись, немного пожалела, что он не попросил о свидании. И поняла, что чувствовала себя с ним в безопасности.

Через два дня доставили письмо. Под рельефной шапкой «Европейская торговая компания Маккензи» с неожиданным волнением она прочитала три рукописных абзаца.

Уважаемая миссис Блэкуэлл!

Был очень рад встретить вас вчера в школе вашей дочери.

Я не решился просить об этом сразу после нашего знакомства, однако сегодня собрался с духом и вот пишу. Ваш адрес мне любезно предоставил директор. Не окажете ли вы честь отужинать со мной в один из ближайших вечеров?

Надеюсь, вы согласитесь.

Искренне ваш,

Дуглас Маккензи.

Так все и началось. Это было неутомимое ухаживание, по крайней мере со стороны Дугласа, неизменно вежливого, заботливого и внимательного.

– Знаешь, вовсе не обязательно обращаться ко мне так официально, – поддразнила его Диана на шестом или седьмом свидании, после того как он впервые – чуть ли не с поклоном – спросил разрешения поцеловать ее на прощание.

Они стояли у дверей ее дома в Хивере, деревушке в графстве Кент, затерявшейся в тени нормандского замка. Дом – скорее большой коттедж – был слишком просторным для Дианы со Стеллой, и со времени их переезда сюда тремя спальнями так никто и не воспользовался.

Отец Дианы приобрел этот дом во время войны, спустя примерно год после гибели мальчиков. «Дом должен был стать моим свадебным подарком вам двоим, – сказал он дочери. – А теперь, раз уж вас снова двое – ты и Стелла, – позволь мне сделать это».

…Тем вечером Диана разрешила себя поцеловать. И осталась довольна. Во всяком случае, Дуглас не набросился на нее с жадностью, как некоторые другие мужчины, которым она давала согласие на встречу с тех пор, как закончилась война.

Прошло целых пять лет, прежде чем она отважилась на это. Только уговоры матери: «Милая, тебе нет и тридцати, попытайся найти в себе силы, если не ради себя, то хотя бы ради Стеллы», – заставили ее в конце концов решиться.

Однако после каждого свидания она приезжала в Дауэр-Хаус за дочерью в одиночестве и в ответ на нетерпеливое материнское: «Ну, что?» – неизменно улыбалась и качала головой.

Дуглас был другим. Он никогда не смог бы сравниться с Джеймсом в обаянии и умении шутить, и остроумии, и страстности, не говоря уже о внешности, и все же… все же… он явно сходил с ума от любви к Диане. С добротой и вниманием относился и к Стелле, настаивал на том, чтобы время от времени брать девочку с собой в ресторан или кино.

Вдобавок ко всему, сэр Дуглас Маккензи был богат. Очень богат. Однажды в воскресенье, когда он прибыл в Дауэр-Хаус за рулем роскошного «Роллс-Ройса», чтобы отужинать с Дианой и ее родителями, Гвен отвела дочь в сторону.

– Ты ведь понимаешь, что его состояние раз в пятьдесят больше, чем у твоего отца? – осторожно поинтересовалась она. – Разумеется, речь не идет о том, что это должно напрямую повлиять на твой ему ответ, однако…

– Постой, мама. Какой ответ?

– На его предложение о женитьбе, конечно. Да, он медлителен, но – бьюсь об заклад – к концу месяца наш мистер Маккензи предложит тебе руку и сердце. Знаешь, милая, как это ни банально, а все могло быть и хуже. Гораздо хуже.

– Я понимаю.

– Папа готов содержать вас со Стеллой до бесконечности, ты об этом знаешь, поэтому дело вовсе не в том, что мы пытаемся сбыть вас, так сказать, с рук. Мы просто…

Диана приложила кончик пальца к губам матери.

– Все в порядке, мама. Прекрасно понимаю, о чем ты. Так вот, я уже давно размышляю на эту тему и… в общем, думаю, я знаю, каков будет мой ответ. И прошу вас с папой не беспокоиться. Я все сделаю как нужно… нужно для всех нас.

 

Глава 39

Перед тем как отправиться в Ниццу – а дорога туда на такси занимала меньше двадцати минут, – Диана дожидалась на вилле Максин, гувернантку и няню Стеллы. Она жила с родителями в соседнем поселке Сен-Поль-де-Ванс и в предрассветные часы подрабатывала в одной из многочисленных кондитерских, помогая замешивать тесто и формовать десятки и десятки круассанов. Обычно к восьми утра она освобождалась, а к девяти уже была на вилле, частенько с бумажным кульком, полным теплой свежей выпечки. Максин, прирожденная гувернантка, показала впечатляющие результаты: всего через месяц занятий Стелла изъяснялась на французском почти так же бегло, как ее родители.

Дуглас с Дианой брали частные уроки письменного и устного французского в течение нескольких месяцев перед отъездом из Англии.

– Если я хочу по максимуму использовать свои возможности, нельзя полагаться на переводчиков, – говорил Дуглас. – Меня обставят в два счета. Тебе тоже нужен язык, дорогая, иначе ты умрешь там со скуки. Большинство английских эмигрантов все еще не вернулись, хоть после войны дела потихоньку и налаживаются.

Дуглас планировал развернуть деятельность по импортно-экспортным поставкам в Ниццу и Марсель. Он продал свое британское предприятие за такую сумму, что об этом кричали заголовки всех газет и почти неделю это было главной темой материалов «Файнэншл таймс», а затем уехал на поезде в Южную Францию и взялся за работу.

Диану не пришлось долго уговаривать переехать в Прованс. Едва только Дуглас поднял этот вопрос, она скупила все путеводители по Лазурному берегу – большинство из них старого, довоенного издания, но описания средиземноморского побережья от Монако до Марселя ее заворожили. Рассказы о климате были слишком хороши, чтобы оказаться правдой. Мягкая солнечная зима, ранняя весна, когда по-настоящему пригревать начинает уже в марте, и долгое, знойное лето, продолжающееся вплоть до октября. Самые холодные месяцы – декабрь и январь, и даже в это время бывает множество ясных, солнечных дней.

Диане уже не терпелось туда. На фотографиях вдоль Английской набережной тянулись ряды апельсиновых деревьев, в изобилии сбрасывающих плоды прямо на тротуары, в двух шагах от проезжей части средиземноморская волна омывала изгибающийся серпом пляж.

И это еще не все. В отдалении от берега раскинулись широкие лавандовые поля, невообразимо прекрасные даже под нещадно палящим летним солнцем. А на северо-востоке в сторону Италии и Швейцарии тянулись горы: колоссальные пики, в сравнении с которыми любые английские холмы показались бы карликами, зимой стояли в снежных шапках и сверкали голыми скалами в лучах летних восходов и закатов. На любимой фотографии Дианы улыбающийся мальчишка на пляже в Ницце поедал только что сорванный апельсин, на горизонте, за его спиной, хором исполинов выстроились Альпы.

Контраст между тихой, густо поросшей лесом сельской местностью, где в полудреме укрылся Дауэр-Хаус, и ровными болотами вокруг Кембриджа вряд ли был больше. Диана всей душой любила английские пейзажи, на фоне которых прошла ее юность, но от них не захватывало дух, как от этих диковинных видов Прованса.

Она показала книги Стелле. Девочка помрачнела.

– Красиво, мамочка, но как же мои подружки из Севенокса? Я буду по ним ужасно скучать. А если я не научусь говорить по-французски? Тогда не удастся завести новых друзей… – Она вздохнула. – Нам обязательно туда ехать?

Диана была к этому готова.

– Не обязательно, но я думаю, стоит попробовать. Это будет нечто вроде приключения. А французскому ты научишься – детям говорить на чужом языке гораздо проще, чем взрослым. Впрочем, кое-что я тебе пообещаю, Стелла. Во-первых, твои друзья могут приезжать к нам в гости на праздники и оставаться сколько душе угодно. Мы с Дугласом сделаем для этого все необходимое – организуем проезд и прочее… А во-вторых, если действительно тебе будет там плохо, вернемся назад в Англию. Я всего лишь прошу: давай попробуем. А?

Стелла опасливо кивнула и теперь, спустя шесть недель после того, как семья прибыла на новое место под проливным дождем (ирония сего факта не осталась незамеченной), уже мало-помалу успокоилась. Учебный год еще не начался, но, как и предсказывала Диана, Стелла на удивление быстро овладевала правильным разговорным французским. К тому же у Максин была младшая сестра примерно одного со Стеллой возраста, и со временем девочки подружились.

Постепенно все становилось на свои места.

Этим утром Дуглас встал пораньше и сейчас уже, наверное, сидел в своем роскошном новом кабинете неподалеку от отеля «Карлтон» на набережной Круазет в Каннах. Основной офис компании располагался в сотне миль оттуда, в Марселе, однако благодаря телефонной и телеграфной связи у Дугласа была возможность работать в Каннах по понедельникам и вторникам, в Марселе по средам и четвергам и вечером в пятницу возвращаться к ужину домой.

Он очень любил свой каннский офис с венецианскими окнами, откуда открывался великолепный вид на пляжи и море за набережной. Время от времени Диана приезжала к нему днем, и они отправлялись на обед в ресторан одного из шикарных прибрежных отелей, а иногда даже «Карлтона» – самого грандиозного из них.

Как и весь Лазурный берег, Канны не особо страдали во время войны. Если не считать южной демилитаризованной зоны в Виши, большинство немцев приезжали сюда в качестве туристов – в отпуск с оккупированного севера Франции. Некоторые даже семьями. Пусть Франция пала, на Ривьере бурлила деловая жизнь. Отели, подобные «Карлтону», процветали.

Сейчас о тех временах предпочитали не упоминать.

На вилле Диана открыла массивную дубовую дверь и впустила Максин на тенистое крыльцо с оплетенной душистым жасмином черепичной крышей и лимонными деревцами в гигантских керамических горшках по обеим сторонам широкой лестницы.

– Bonjour, Максин.

– Bonjour, madame.

Диане не удалось уговорить девушку обращаться к ней по имени. Внезапно обнаружилась щепетильность французов в общении: Максин в свои двадцать лет чувствовала себя слишком молодой, чтобы называть по имени женщину старше себя, на которую она к тому же работала.

– Это недопустимо, – заявила она в ответ на предложение Дианы, на том разговор и закончился.

Однако со Стеллой Максин вела себя менее официально. Она обняла девочку, поцеловала в щеки и спросила, где та хочет заниматься: в le salon или у la piscine.

– У бассейна, у бассейна! – воскликнула Стелла, и обе поспешили вниз по лестнице.

– Надень панаму и смотри не сгори на солнце! – крикнула Диана из гостиной, но дочь успела убежать, лишь с лестницы доносился отдаленный смех.

Взгляд Дианы упал на фотографию на каминной полке. Удивительно, до чего старшие дети порой походят на своих отцов. От Джеймса Стелла унаследовала пронзительные голубые глаза, прямой нос, ироничную улыбку. Общими у них были не просто черты лица, но и привычки, в том числе манера понижать, а не повышать голос, чтобы сделать упор на какой-нибудь мысли.

Каждый день Диана видела в дочери Джеймса.

Она вздохнула, взяла ключи и сумочку и вышла, не забыв закрыть на два замка переднюю дверь. Путеводители упорно забывали упомянуть, что на всем Лазурном берегу процветают кражи и мелкое хулиганство. Зато об этом много разглагольствовал прежний жилец.

– Стоит спуститься к бассейну, эти твари проникают через парадный вход, – предупредил он. – Советую запирать дверь, даже если кто-то дома. Они пролезут в окно, пока вы обедаете или заняты чем-то в другой комнате. Пришлось установить повсюду решетки, будь они прокляты. Однажды захожу после ужина в кухню и вижу там одного – уже успел сунуть голову в холодильник. Я растерялся, и мерзавец юркнул в окно, как ошпаренная кошка. – Он крутанул клюшку для гольфа. – Вот почему я теперь таскаю с собой эту штуковину. В следующий раз они от меня не уйдут!

По мощеной подъездной аллее Диана вышла на улицу с односторонним движением, ведущую к Сен-Поль-де-Ванс, нажала потайную кнопку со своей стороны шлагбаума – и он медленно поднялся. Диана прошла и несколько секунд спустя услышала, как за спиной с негромким стрекотом закрылся механизм.

Поселок находился меньше чем в пяти минутах ходьбы, и сразу за строем густо посаженных земляничных деревьев по левую руку уже виднелись дома. В какой-то мере Сен-Поль-де-Ванс напоминал ей замок Хивер. Как и родная деревня Дианы в Кенте, Сен-Поль славился массивными фортификационными сооружениями. На крутом склоне за колоссальной средневековой стеной с парапетами, как овцы в загоне, жались друг к другу дома. Узкие улочки бежали вверх, к драгоценному камню в короне Сен-Поля – церкви пятнадцатого века с элегантной колокольней светлого камня. Диана пока не успела побывать там, но слышала, что с колокольни открываются захватывающие виды: Альпы на севере, блистающие морские просторы на юге, а за туманным синим горизонтом лежала далекая Африка.

Она прошла мимо обломков внешних оборонительных укреплений к площади – основному месту встречи, где местные жители у кафе уже катали шары. Другие расположились на тенистой террасе, читали газеты и потягивали пиво.

Диана не понимала, как в девять утра можно пить что-то крепче кофе, но здесь это было обычным делом. Официант принес три бокала вина и еще два с напитком, с виду весьма напоминающим коньяк, занявшей самый крайний столик стайке горничных из отеля, одетых в розовые передники и шапочки. Швабры ровным строем стояли у стены кафе.

«Ничего удивительного, что здесь столько людей умирают от цирроза печени», – подумала Диана, шагая через площадь к стоянке такси. Водитель первой в очереди машины затушил сигарету.

– Oui, madame?

– Bonjour, monsieur. В Ниццу, пожалуйста. Кур-Салея.

– Mon plaisir, madame.

Усаживаясь на заднее сиденье, она заметила, что водитель смотрит на ее ноги, и вздохнула про себя. Старику явно стукнуло семьдесят.

Улица Кур-Салея делила старый город Ниццы надвое с восточной стороны Английской набережной. Здесь вокруг цветочного рынка располагались лучшие рестораны и кафе. Диана приезжала сюда каждое утро, это стало для нее своеобразным ритуалом: она читала местную газету, слушала льющуюся вокруг речь и таким образом совершенствовала свой французский.

К ее появлению – задолго до десяти утра – основные дневные дела обычно уже подходили к концу. Лоточники поливали из шлангов булыжную мостовую вокруг палаток, многие готовились встретиться с приятелями в одном из кафе за плотным и очень ранним обедом: если вставать в полтретьего ночи и работать, в половине одиннадцатого желудок потребует еды.

Она вышла из такси у здания оперного театра и остальную часть пути прошла пешком, стараясь держаться в тени. Солнце стояло уже высоко, и Диане не хотелось, чтобы потек макияж.

Как и следовало ожидать, к этому времени торговля на цветочном рынке начала сворачиваться. Всего за несколько сантимов Диана купила шикарный букет из розовых и белых лилий буквально за минуту до того, как торговец швырнул бы их в кузов безбожно дымящего соляркой «Форда» (лоточники сбывали остатки утреннего запаса почти даром), пересекла дорогу и оказалась в своем любимом уличном кафе.

Едва Диана ступила на низкую деревянную террасу, устроенную с тем, чтобы ноги посетителей оставались сухими, когда мостовую на рынке поливают из шлангов, patron оторвал взгляд от газеты и помахал рукой. Ему нравилась прекрасная англичанка, которая последний месяц часто заглядывала в его кафе. «Сегодня она обворожительна», – подумал он, взяв у нее цветы и провожая к обычному столику. Он уже было пожалел, что не преподнес ей букет сам, но вовремя опомнился: ведь он женат и к тому же весьма немолод для таких глупостей.

Каждое утро, приветствуя Диану, он рассказывал маленький анекдот – обязательно на английском, с сильным акцентом.

– Bonjour, madame!

– Bonjour, Armand. Итак?

Вытерев лысину, хозяин кафе сунул белоснежный платок обратно в передний карман фартука и сложил руки на круглом животе, от предвкушения кончики нафабренных усов дернулись кверху.

– Alors… – Он театрально подтянулся, откинул назад голову и доложил: – Вчера вечером я сказал жене, что купил собаку без носа.

Он отступил на шаг в сторону, подбоченился, глуповато улыбнулся и вывел фальцетом:

– Ах, Арман, а как же запах?

И снова вернулся в прежнее положение:

– Совершенно отвратительный, дорогая!

Диана невольно рассмеялась.

– Арман, этот анекдот, наверное, еще римляне привезли.

Он кивнул.

– Absolutment. И оставили здесь специально для вас, madame. А сейчас я принесу ваш café и le journal.

Через несколько минут Диана положила на стол свой экземпляр «Утренней Ниццы». Где-то она слышала, что ни в одной газете, какой бы серьезной она ни была, не напечатают более тысячи уникальных слов в одном выпуске. С каждый разом читать новости становилось все легче: французский словарный запас неуклонно рос.

Она любила утренние часы. В воздухе витали цветочные ароматы, проходящие мимо лоточники приветственно махали руками. Здесь она чувствовала себя совсем как дома и удивлялась, что в Провансе ни разу не испытала даже легкой тоски по родине.

Отъезд сопровождала сплошная череда неприятностей. В Англии стояла очередная лютая зима – почти такая же, как в 1947 году. Трубы в доме лопнули, и новые жильцы (после свадьбы с Дугласом Диана решила не продавать коттедж и сдала его в наем) страшно рассердились.

– Вы что, ничего не слышали о теплоизоляции? – кричал на следующее утро в телефон наниматель. – На дворе пятьдесят первый год. Как можно довести трубы до разрыва?

В кенсингтонском особняке Дугласа, в уставленном дорожными сундуками и чемоданами холле, между поисками запропастившегося куда-то паспорта и напоминаниями Дугласу не забыть в сейфе набитый крупными французскими купюрами конверт, Диана каким-то образом все-таки умудрилась вызвать в Хивер слесаря. Затем пришла весть о забастовке на железной дороге, пришлось вызывать три машины, чтобы добраться со всем своим багажом до Дувра. На паром они опоздали, провели ночь в ужасной гостинице. Диана оставила дома продуктовые карточки, и последний их завтрак в Англии состоял из черствого хлеба, подозрительного вида омлета из яичного порошка – видимо, еще из военных запасов – и забеленного явно подкисающим молоком жидкого чая.

На следующий день, голодные и измотанные, они прибыли в Париж на Лионский вокзал, едва успели на поезд до Ниццы и сразу отправились в вагон-ресторан обедать. Когда проезжали окраины Парижа, Диана наслаждалась лучшей в жизни едой – в этом Стелла с Дугласом с ней тоже были согласны. Если здесь, во Франции, и действовала система распределения продуктов по карточкам, экспресса первого класса Париж – Ницца это не касалось. После паштета из гусиной печени с теплой brioche последовал жаренный во фритюре нежнейший стейк с картофелем, слегка приправленный розмарином, на десерт – свежайший crème brûlée. Без заказа было подано легкое розовое вино из Прованса. Стелла попробовала его с минеральной водой и делилась своими ощущениями, когда – опять же без заказа – принесли кофе:

– На вкус как мечта…

Сейчас, собираясь покинуть кафе, Диана думала о том, что в Ницце не было ничего похожего на те послевоенные лишения, которые до сих пор терпела вконец разоренная Британия. После вчерашнего телефонного разговора с отцом осталось стойкое чувство, что обстановка там нисколько не улучшается, а, наоборот, становится только хуже. «Можно подумать, не мы выиграли эту проклятую войну», – мрачно сказал он.

«Я должна пригласить родителей в гости, – решила Диана, вставая. – Им у нас понравится, к тому же для маминых занятий живописью здесь замечательный свет. Позвоню сегодня же и все устрою».

Тогда, в марте, ей так не хотелось расставаться с ними. За два дня до отъезда Гвен настояла, чтобы они втроем приехали в Дауэр-Хаус на прощальный воскресный обед.

Затея оказалась неудачной. Дуглас с Оливером с уважением относились друг к другу, но никак не находили общий язык. Дуглас в присутствии мистера Арнольда чувствовал себя не в своей тарелке, становился скованным и ничего не мог с этим поделать, а попытки Оливера разрядить атмосферу шутками не достигали цели.

Обед проходил в напряжении, неминуемость отъезда висела черной тучей. Как ни крепились родители, было заметно, что им будет сильно не хватать дочери и внучки. После гибели Джона и Джеймса Диана стала очень тесно общаться с матерью и отцом. Правда, не сразу. Более того, в течение года после двойной трагедии ее порой одолевали мысли, что родителям недалеко до развода, до такой степени каждый из них замкнулся в себе от горя. Ей и самой требовалась поддержка и утешение. Несколько жутких месяцев Арнольды почти не разговаривали друг с другом.

С появлением Стеллы все изменилось.

Диана оставила на столе несколько монет за кофе и ступила на тротуар.

Из-за угла медленно вырулило такси и покатило мимо апельсиновых деревьев, разделяющих две полосы проезжей части. Это был довольно потрепанный довоенный «Ситроен» с опущенными окнами. Диана подскочила и уже вскинула руку, но заметила силуэт мужчины на заднем сиденье. Он подался вперед и говорил водителю по-английски:

– Нет, не здесь. Я же объяснял – это намного дальше. Езжайте прямо до отеля «Негреско». И побыстрее, я опаздываю.

Диана пошатнулась и ухватилась за спинку стула. Не может быть…

– Стойте! – наконец крикнула она, когда такси уже сворачивало на Английскую набережную. – Пожалуйста, стойте!

Однако «Ситроен» уже влился в поток машин и исчез из виду на длинной изогнутой дороге, за которой искрилось Средиземное море.

– Madame? – с озабоченным видом подбежал Арман. – Что-то случилось?

– Нет, нет… – она снова села. – Все в порядке, правда.

Но она лгала.

Все было не в порядке.

Совершенно не в порядке.

Арман неуверенно тронул ее за плечо.

– Madame, вам точно не плохо? – тихо спросил он.

Внезапная бледность англичанки его напугала.

Диана обернулась.

– Я знаю этого человека, – заявила она.

– Какого человека, madame? Того, что сидел в такси?

– Да. Я в этом уверена. Но он не может… Вряд ли я… – Диана бросила взгляд на поворот, за которым скрылась машина, и вновь посмотрела на обеспокоенного хозяина кафе. – Вы слышали, Арман? Слышали, как он говорил?

Мужчина покачал головой, дрогнули острые кончики усов.

– Non, madame. Я только слышал, как вы закричали.

– Он говорил по-английски. Мне знаком его голос. Точнее, был знаком.

– Понятно. И кто этот человек?

Арман сел рядом с Дианой. Почти никто из посетителей кафе не обращал на них внимания, кто-то курил, другие были заняты разговорами или едой.

Диана взглянула в приветливое лицо Армана. «Как ему объяснить?» Она помедлила.

– Думаю, это один мой знакомый. Очень близкий знакомый.

Арман пристально посмотрел на нее, теперь скорее с любопытством, нежели озабоченно.

– Oui, madame, понимаю… простите, мне все же кажется, вам не очень хорошо. Могу я что-нибудь для вас сделать?

Диана покачала головой.

– Спасибо, не стоит, со мной действительно все в порядке. – Она прикоснулась к виску. – Пожалуй, мне слегка напекло голову, вот и все.

– Возможно, madame следует отправиться домой и немного отдохнуть?

– Да, пожалуй. Благодарю вас, Арман. Vous êtes très gentil. А demain.

– А demain, madame.

Собравшись с силами, Диана отошла от кафе. Ее не покидало ощущение, что ноги могут отказать в любую минуту. За спиной раздался возглас Армана:

– Ваши цветы, madame! – Он размахивал в воздухе букетом лилий. – Вы забыли цветы!

Она слабо улыбнулась.

– Это вам, Арман. Поставьте их в вазу на стойку. Пусть все любуются.

Он пожал плечами и вернулся в кафе.

Только свернув за угол, Диана остановилась и, тяжело дыша, оперлась о стену здания. В голове застучало, и она вдруг почувствовала себя вконец обессиленной. Лишь бы не рухнуть прямо посреди улицы… Через некоторое время она пошла дальше, глубоко дыша и стараясь прогнать подступившую к горлу тошноту.

Но едва вдалеке показался купол гостиницы, Диана поняла, что ей делать.

– «Негреско», – приказала она водителю первого притормозившего такси. – Как можно быстрее.

Шофер пожал плечами и указал на плотно забитую транспортом дорогу.

– На это уйдет несколько минут, madame.

Диана его не слышала. В ушах вновь и вновь звучал тот самый голос: «… отель «Негреско». И побыстрее, я опаздываю».

Тот самый подчеркнуто медлительный выговор, лондонский акцент – уверенный, слегка высокомерный тон человека, привыкшего всегда поступать по-своему.

Джеймс. Ее Джеймс.

Никогда в своей жизни она ни в чем не была так уверена.

В то утро отель «Негреско» заполонили американцы, только что сошедшие с круизного лайнера, который белел вдали за мысом Сен-Жан-Кап-Ферра.

Отделка интерьеров отеля отличалась большим разнообразием – от ар-деко до стиля Людовика XIII. В качестве эксперимента нынешний управляющий установил в фойе множество кадок с пальмами, отчего место казалось еще более многолюдным.

Диана пробралась сквозь толпу к стойке регистрации и едва узнала себя в зеркале с позолоченной рамой на стене. Прическа растрепалась: пока такси невыносимо медленно ползло по набережной, она то и дело откидывала волосы назад. Глаза возбужденно блестели, загар придавал коже почти землистый оттенок.

– Простите, – сказала она. – Я ищу одного человека. Мужчину.

Холеный портье за стойкой поднял брови.

– Ну конечно, madame. Кого именно?

Диана замолкла. Казалось нелепым назвать его имя вслух. Наверное, ей следует уйти. Затем вдруг вновь – в который раз – в ушах явственно зазвучал тот медлительный говор.

Она набрала в легкие воздуха.

– Его зовут… звали… – Диана так и не решилась выговорить имя. – Он англичанин. Приехал сюда на такси несколько минут назад. На нем была шляпа. Федора, кажется.

– Oui, madame. А имя?

Она на мгновение закрыла глаза.

– Джеймс Блэкуэлл. Его зовут Джеймс Блэкуэлл.

Все. Она это сказала. И слегка покачнулась от головокружения.

– Одну минуту.

Портье открыл журнал бронирований и пробежал тонким пальцем по странице.

– Non. Такой джентльмен в «Негреско» не останавливался.

Он щелкнул пальцами, тотчас рядом возник коридорный в элегантной сине-золотой униформе и шляпе-таблетке.

– Marcel! Cherchez un Monsieur Blackwell. Dans le restaurant, ou le bar… vite!

Юноша поспешно скрылся, и портье одарил Диану улыбкой.

– Если этот monsieur здесь, мы его отыщем. Он ваш друг?

– Да. Близкий друг.

– Конечно.

Портье понимающе кивнул.

Диана осмотрелась внимательнее. Вокруг только американцы, в основном не в меру упитанные. «В Англии уже не осталось полных людей, – рассеянно подумала она. – На той еде не растолстеешь».

Среди толпы не было ни одного человека в шляпе, не говоря уже о костюме. Она почему-то не сомневалась, что на том мужчине – на Джеймсе – строгий костюм. Обязательно темный. И белая рубашка вроде тоже сверкнула. Вокруг же все одеты как отпускники: мужчины в широких брюках, легких куртках, женщины в цветастых платьях с пышными юбками.

Юноша в таблетке появился снова, быстро протараторил что-то по-французски портье и ушел.

– Сожалею, madame, посыльный сказал, что в этом отеле нет никого по фамилии Блэкуэлл. В ресторане после завтрака пусто, а в баре только трое: двое французов и американец. – Он пожал плечами. – Может, ваш друг поехал в другой отель?

От отчаяния Диана топнула ногой.

– Он должен быть здесь! Я слышала, как он говорил, что едет сюда. Прямо сейчас!

Одна из американок обернулась и с любопытством посмотрела в их сторону.

Портье вскинул руки.

– Madame, успокойтесь. Больше я ничем не могу вам помочь.

– Конечно. Простите, – вздохнула Диана, опустив плечи. – Вы сделали все, что в ваших силах.

Она постояла еще немного, затем достала банкноту в десять франков. Портье с одобрением взглянул на маленький кожаный кошелек «Шанель».

– Разменяйте, пожалуйста, монетами по одному франку. Мне нужно позвонить.

– Bien sûr.

Через минуту Диана вошла в одну из элегантных телефонных будок из стекла и дерева, выстроившихся в ряд у дальней стены фойе, закрыла раздвижную дверь и взяла изысканную трубку из слоновой кости. Почти сразу в трубке затрещало и раздался голос оператора.

– Я хочу заказать разговор с Англией. – Диана назвала номер, который знала наизусть.

– Как долго вы желаете говорить, madame?

Диана задумалась.

– Минут пять, может, чуть больше.

– Тогда опустите, пожалуйста, три франка, madame.

Когда последняя монета упала в прорезь, в трубке пошел знакомый гудок вызова британского телефона.

 

Глава 40

Двойной удар того страшного дня брак Оливера и Гвен выдержал, но с большим трудом.

Они переживали горе совершенно по-разному. Мистер Арнольд находил своего рода спасение и успокоение в неустанной деятельности. После нескольких первых недель глубокой скорби по сыну – время, проведенное им почти безотлучно в Дауэр-Хаусе и которое он теперь пытался припомнить хоть с какой-нибудь ясностью, – он намеренно стал брать на себя любые обязанности, чтобы отвлечься и не думать о случившемся.

Однако ужас реальности прорывался достаточно часто. Нелепость гибели сына причиняла много боли. Во время событий в Дюнкерке они с Гвен в некоторой степени приготовились к худшему, и в дальнейшем, наблюдая за разворачивающейся в небе битвой за Британию, мистер Арнольд порой думал, что смириться со смертью Джона было бы намного проще, если бы он погиб в кабине самолета, защищая свою страну, а не в случайной дорожной аварии. Смерть Джеймса по крайней мере была не такой бессмысленной. Звание героя присваивали все большему числу погибших в боях летчиков; бедный Джон лишился даже этой малости.

Горевал он по сыну, однако, как и у Гвен, его душа болела и за Диану. Пусть у них с женой было недостаточно времени поближе познакомиться с Джеймсом, но при этом они вполне осознавали, насколько сильно их дочь его любила.

Во многих отношениях из них троих двойная трагедия больнее всего ударила по Диане. Она потеряла разом двоих молодых людей, которых боготворила. Скорбя о муже и брате, она практически погрузилась в полубессознательное состояние. Ее не интересовали ни развивающаяся беременность, ни учеба. В Гиртон Диана не вернулась.

Узнав о будущем малыше, ее родители сперва воодушевились и даже испытали некоторую толику радости, что среди стольких смертей все же зародилась новая жизнь. Диана сообщила новость за ужином, когда сама была уже точно уверена, однако голос ее звучал вяло и смиренно. Она ощущала себя целиком и полностью в рабстве у судьбы, не в силах сопротивляться ходу событий. Спустя несколько недель полное равнодушие дочери к своему будущему ребенку передалось и ее родителям. Им и самим приходилось несладко.

В Рождество на выходные из Кембриджа приехала Салли, чтобы поддержать Диану и уговорить вернуться в Гиртон.

– Прости, Сал, знаю, ты хочешь как лучше, но возвращаться в колледж бессмысленно, – сказала Диана, выслушав ее аргументы. – Джеймс погиб, мой брат тоже, мне скоро рожать… Все изменилось. Да и какой университет с ребенком на руках?

– Ты могла бы оставить его здесь, с родителями, Ди, – настаивала Салли. – Еще несколько месяцев, и можно ехать. Я помогу тебе догнать все, что ты пропустила с осени.

Диана покачала головой.

– Не стоит, Сал, честное слово. Да и не хочу я возвращаться. Мне так плохо, что от одной только мысли о книгах уже тошнит. В любом случае, ты ведь знаешь, степеней нам не получить. Никому из наших девочек. Не понимаю, зачем вообще я ввязалась в это бессмысленное дело.

Выходные выдались нелегкими, Салли уехала расстроенная и обещала писать.

После смерти сына и зятя Гвен ушла в свой собственный мир. С болью она наблюдала за страданиями дочери, но ничем не могла их облегчить. Она и сама мучилась безмерно.

Гвен чувствовала ужасную вину за смерть сына. Прекрасно понимая, что ведет себя неразумно, она все же искренне верила, что если бы ей удалось завершить портрет Джона, начатый во время его участия в боях над Дюнкерком, сын остался бы жив.

– Все потому, что я поленилась и не закончила, – повторяла она Оливеру вновь и вновь. – Сказала, что напишу что-нибудь особенное, только для него, и вручу ему, когда он вернется. Но так и не написала. Я не выполнила свою часть сделки.

«Какой сделки?» – мысленно возмущался мистер Арнольд. Он кипел от злости и негодования и однажды утром, месяц спустя после смерти Джона и Джеймса, не выдержал и с яростью обрушился на жену.

– Какая к чертям разница, закончена твоя глупая мазня или нет, Гвен? Что ты несешь? Ты хоть слышишь себя? Куда ни плюнь, везде твои окаянные картины – пуп земли. Даже в этой дикой, ужасной ситуации… Господи, вот это тщеславие! Ты серьезно полагаешь, что твои краски, холсты и кисти влияют на законы Вселенной? И даже распоряжаются жизнью и смертью? Твое… твое самомнение… В общем, у меня нет слов!

Совершенно раздавленная, Гвен молча вышла из комнаты. Позже муж пытался принести извинения, но она закрывала уши, а если он не отставал, уходила из дома и часами блуждала по соседним улочкам. За несколько недель они не обменялись друг с другом и словом.

Тогда и открылась маниакальная жажда деятельности у мистера Арнольда. Он брал на себя намного больше обязанностей, чем требовалось, и одним из первых вступил во вновь формируемое ополчение, которое позднее стали называть отрядами местной обороны. В Дауэр-Хаусе его видели редко, все трое теперь жили словно на разных континентах и практически не разговаривали.

Той безрадостной зимой Рождество прошло для Арнольдов незаметно. Оливер заступил в добровольный караул охранять местную подстанцию («Кто-то же должен это делать»), а Гвен с Дианой провели день, почти не выходя из своих комнат. Горничная Люси уехала на неделю домой, к матери и брату, вернувшемуся невредимым из Дюнкерка.

Сдерживающая озеро страданий дамба должна была однажды прорваться. Так и случилось в день, когда у Дианы отошли воды. Родители, окрыленные этим естественным и неотвратимым событием, привезли ее в больницу Танбридж-Уэллс. Гвен держала дочь за руку, а мистер Арнольд ходил взад-вперед по коридору, пока на рассвете морозного мартовского дня в воюющем мире не появилась на свет Стелла Блэкуэлл.

Рождение ошеломило всех троих. Как только малышку приложили к груди, Диану захлестнула волна материнских чувств.

Для Гвен и Оливера все было так, будто в огромной, замерзающей комнате вдруг зажегся восхитительный живой огонь. Новая жизнь перевернула и вновь объединила их внутренние миры.

Робко улыбнувшись друг другу впервые за почти целый год, супруги Арнольд с трудом поверили вновь обретенному счастью.

– Где бы Джеймс сейчас ни был, это он мне ее послал, – сказала Диана, глядя в крошечное личико. – Он говорит: «Все хорошо… Можешь попробовать все начать сначала, с нашей девочкой». Мама, папа, вы это чувствуете? Ведь я не схожу с ума, правда? Все так и есть. На самом деле.

Так оно и было: элементарно, очевидно и неоспоримо. Намного позже, лежа рядом с женой в кровати, в которой они так долго спали как чужие люди, спиной к спине, мистер Арнольд с удивлением ощутил на щеках слезы. Не единожды он оплакивал своего мальчика, но теперь горе, и боль, и чувство утраты нахлынули с новой силой. Гвен долго и крепко обнимала его, пока поток слез постепенно не иссяк.

– Прости меня, Гвен, – наконец выговорил он.

Она знала, что он просит прощения не за слезы.

– И ты меня тоже, Оливер, – прошептала она. – Не очень-то большими помощниками мы были друг другу.

В темноте он покачал головой.

– Совсем не большими. Особенно я. Так… злился. И выплеснул злость на тебя. Я отвратительно себя вел.

Гвен обняла его крепче.

– Вряд ли мы могли выбирать, как себя вести. У меня точно выбора не было. Вела себя как одержимая. Меня будто упорно, беспрестанно преследовала чья-то страшная тень.

Он погладил ее по голове, некоторое время они лежали молча.

– Все раны Стелла не залечит, – наконец сказал он.

– Знаю, – откликнулась Гвен. – И все-таки она уже заставила нас встряхнуться. Посмотри. Мы начали все сначала.

Когда утром в передней зазвонил телефон, мистер Арнольд сидел в столовой и читал доставленное авиапочтой письмо из Калифорнии от Люси. Сразу после войны она вышла замуж за сержанта американской армии и теперь жила в Лос-Анджелесе, откуда частенько присылала Арнольдам оды о прекрасной жизни на «побережье», как она называла те места. В последнем письме говорилось об апельсиновых рощах ее свекра, за которыми теперь присматривает ее муж, вернувшийся невредимым после побоища в день высадки американских войск на Омаха-бич.

«Куда ни глянь, везде погода солнечная и теплая, а жизнь процветающая, не то что в Англии», – с раздражением подумал мистер Арнольд и отложил письмо. Ему надоело слушать об апельсинах, расти они хоть в Калифорнии, хоть в Провансе. Может, им с Гвен пришло время отправиться в круиз по жарким странам? Они вполне могут себе это позволить.

Он поспешил к надрывно трезвонящему телефону. Для человека, которому уже перевалило за пятьдесят пять, мистер Арнольд был в отличной форме. Этому немало поспособствовали пять лет, проведенные в отряде местной обороны. После гибели сына мистер Арнольд с пылом отдался военной деятельности, на добровольных началах участвуя в требующих наибольших физических затрат курсах подготовки и выполняя самые сложные задания. Ко времени окончания службы, в конце войны, он чувствовал себя более выносливым и здоровым, чем после возвращения из Франции в 1918 году. Ничего удивительного, если вспомнить суровые условия на Западном фронте.

Начав службу с самого первого дня формирования ополчения, он закончил ее в чине начальника округа. Как и многие бывшие офицеры Первой мировой войны, мистер Арнольд «забыл» вернуть на склад служебный револьвер с патронами и с некоторой тревогой предъявил их вместе с кобурой на плацу во время первой переклички. Он понимал, что эти вещи придают ему определенный статус и даже добавляют авторитета в глазах остальных, однако ситуация вышла неприятная.

Сержант полиции, отмечавший добровольцев в журнале, смерил Оливера взглядом.

– У вас ведь есть на это разрешение, да, сэр?

У мистера Арнольда засосало под ложечкой.

– Э-э… нет. Нет, сержант. Боюсь, что нет.

– Хм. Ну вы уж поищите, ладно? Будем делать все как положено с самого начала.

Мистер Арнольд с облегчением кивнул.

– Так точно, сержант.

Но оказалось, что тот еще не закончил.

– Армейское имущество, я полагаю, сэр?

Мистер Арнольд почувствовал, как дурнота возвращается.

– М-м… да. Думаю, что так.

Полицейский медленно кивнул.

– Обязательно верните, когда выиграем войну, сэр.

– Так точно, сержант.

К пятому звонку он был у телефона. По бакелитовой поверхности все еще бежала тонюсенькая трещинка – немое напоминание о волнении Дианы, когда ее брат позвал их всех смотреть, как он будет пролетать на «Спитфайре».

– Севенокс, двести тридцать шесть.

– Папа!

– Диана! Чем обязан? Мы же только вечером поговорили. Не случилось ли чего с апельсинами? Внезапно грянули морозы, и за ночь они повымерзли прямо на деревьях?

– Папа, подожди. Послушай. Тут у меня такое… Честное слово, я просто не знаю, что и думать.

Мистер Арнольд оставил шутливый тон и присел на низенький плетеный стульчик.

– Откуда ты звонишь?

– Из «Негреско». Это большой отель на набережной в Ницце…

– Да, да, я слышал о «Негреско». Что ты там делаешь?

На другом конце провода повисла тишина.

– Диана, ты здесь?

– Да, папа. Сейчас, соберусь с мыслями. Мне очень трудно.

Мистер Арнольд замолчал, стал вслушиваться в щелчки и треск статического электричества медного провода, бегущего от Средиземного моря через Альпы, над обширными равнинами Франции, через Ла-Манш и далее к Дауэр-Хаусу.

Вздохнув, Диана наконец заговорила:

– Так вот. Папочка, тебе может показаться, что я спятила… Это касается Джеймса… Он ведь погиб, так?

Мистер Арнольд отодвинул от уха трубку, внимательно на нее посмотрел, затем вновь прижал к уху и очень мягко сказал:

– Да. Джеймс погиб. Так и есть. А что?

– Просто такое случилось… Минут двадцать назад или даже меньше. Не знаю, с чего и начать. Честно говоря, уже начинаю думать, не схожу ли я с ума.

– Ну что ты, Диана… Ты просто расстроилась. Давай с самого начала, милая. Не торопись.

Сперва растерянным, но обретающим все бо́льшую уверенность голосом Диана описала происшествие у кафе. Отец выслушал терпеливо, с растущим сочувствием.

– Мне сказали, что его здесь нет, – закончила Диана, – но я слышала, как он велел водителю такси везти его сюда. И это точно был Джеймс. Да, конечно, он погиб… В голове все перепуталось. Кажется, мне вот-вот станет плохо. У цветочного рынка я чуть не упала в обморок. Что со мной, папочка?

– Я знаю точно, что это, – ответил мистер Арнольд. – Такое происходит очень, очень часто, милая. Со мной это тоже было – и не раз, – с тех пор как погиб Джон.

– Что? О чем ты?

– Подсознательно ты не перестаешь искать умершего человека. Умом понимаешь, что он никогда не вернется, но порой сердце улучит момент и захватит власть над рассудком. – Оливер помолчал и продолжил: – Через несколько месяцев после смерти твоего брата я мог поклясться, что видел его, идущего ко мне от турникета на вокзале. В форме, улыбающегося, машущего рукой. Помню, как я обрадовался и какой шок испытал… Оказалось, это был другой летчик, тоже светловолосый. Когда он подошел ближе, я понял, что он вовсе не похож на Джона. И махал он, разумеется, совсем не мне, а своей девушке – она стояла у меня за спиной.

– Нет, папа, все было совсем не так, – перебила Диана. – Я понимаю, о чем ты говоришь, и со мной такое случалось. Помнишь тот вечер, когда мы были в буфете в перерыве на приеме у Ее Величества? Я стерегла напитки, пока вы с мамой куда-то отошли, и вдруг увидела Джеймса. Он входил в буфет с какой-то женщиной. Какое-то время я была в этом уверена, но когда он приблизился, иллюзия исчезла. Подобное происходило и позже, папа, поэтому, честное слово, я знаю, о чем ты. Но ты пойми: я слышала именно его голос! Это точно, и…

– Но ты его не видела, – на этот раз перебил отец. – Ты сама сказала.

– Не совсем так. Когда такси отъехало в конец дороги, через открытое окно я разглядела силуэт. Трудно описать словами, но все указывало на него: как он повернул голову, откинул ее назад, говоря с водителем, постучал по спинке водительского кресла – это точно Джеймс. И хотя было далековато, я слышала, как он сердился на шофера и подгонял его.

– Подожди минутку, – задумчиво произнес мистер Арнольд. – Я прикурю сигарету.

– Отлично, я тоже.

Спустя несколько секунд, выпуская дым изо рта и носа, он заговорил:

– Слышишь меня?

– Да, папа.

– Хорошо. Слушай. Я понимаю, что у тебя… с тобой произошел необычный случай, милая. Вполне естественно, что ты смущена и взволнованна. Но ты должна мне поверить: это не он. Твой муж – прости, твой первый муж – сбит над Францией и погиб ровно одиннадцать лет назад.

– Папа…

– Подожди, Диана. Вот как мы поступим. Помнишь, ты была не в состоянии прочитать официальный рапорт Королевских ВВС о том, что с ним произошло? Показания свидетелей, других пилотов, на глазах у которых все случилось, и прочие бумаги?

– Да, – тихо ответила Диана.

– Я прямо сейчас отправлю тебе эти документы. Сможешь заставить себя прочитать?

– Думаю… думаю, да.

– Хорошо. Тогда ты поймешь, что все, что ты сегодня видела и слышала, – невозможно. Джеймс мертв, Диана. Духов не существует. Ни разу не слышал, чтобы по Ницце в такси разъезжали призраки.

Диана грустно усмехнулась.

– Наверное, все, что я наговорила, звучало глупо и эмоционально, да?

– Вовсе нет. Такое случается со многими, просто ты получила слишком яркие впечатления. Обещай, что прочитаешь рапорт ВВС.

– Обещаю. Послушай, папа, я бы очень хотела повидаться с тобой и мамой, особенно теперь. Знаю, прошло всего шесть недель, но вы можете приехать и пожить здесь немного? Отдохнете от английского мрака и безысходности. Недели на две или подольше, если получится.

– С удовольствием, только одно условие.

– Какое?

– Разговоры о призраках мы будем вести сколько угодно, но чтобы ни единого слова об апельсинах.

Смех Дианы перебил сигнал в трубке, и через секунду связь оборвалась.

Портье украдкой смотрел, как молодая зеленоглазая женщина, обладательница потрясающих ног, вышла из телефонной будки. У него были соображения насчет того, куда подевался и чем занят потерявшийся «друг». В любом случае, он настоящий осел. Некоторые мужчины не понимают, как им везет.

Диана больше никому не рассказала о встрече с двойником, или призраком, или… кто это был? Что в точности она слышала или видела? Мысли кидало из стороны в сторону: она то была твердо уверена, что видела первого мужа, живого и здорового; то почти столь же твердо убеждена, что отец прав и все это не более чем иллюзия.

Эти объяснения отлично уравновешивали друг друга. Тем не менее они не были совершенно равноценны и противоположны друг другу. Если бы ей предстояло принять решение, одно из двух, она склонила бы чашу весов в пользу того, что каким-то невероятным, непостижимым образом встретила умершего и воскресшего человека. Ее собственного Лазаря.

Через три дня в конверте из плотной манильской бумаги со множеством марок доставили рапорт ВВС.

– Это тебе, – сказал Дуглас, вернувшись от почтового ящика, установленного на подъездной аллее. – Похоже на почерк твоего отца. – Он сел напротив нее за стол. – А где Стелла?

– Убежала купаться ни свет ни заря, – рассеянно ответила Диана.

– Не будешь открывать? – спросил Дуглас, снимая ложечкой верхушку вареного яйца.

Диана сымпровизировала.

– Нет, я знаю, что там. У папы в Лондоне есть клиент-француз, который заявляет, что кто-то писал на него в газеты клеветнические письма. Папа считает, что он не прав. Нужно сделать перевод на французский, чтобы доказать ему. Попрошу Эмиля, секретаря в конторе по аренде жилья, мне помочь.

Лгала Диана редко, но когда ей все-таки приходилось прибегать ко лжи, каждый раз поражалась своим способностям.

– Везунчик Эмиль, – улыбнулся Дуглас. – Ты запала ему в душу. В прошлый раз, заполняя бумаги на аренду, он краснел от каждого твоего взгляда.

– Прекрати. Обычный парень.

Диане хотелось завершить разговор. Она ненавидела лгать, а Дуглас так ей доверял. Она сменила тему.

– Сегодня в Марсель?

– Да. Еще немного, и тот контракт на перевозку, о котором я тебе рассказывал, будет у меня в кармане. – Дуглас грустно посмотрел на яйцо. – Некогда доедать, опаздываю. Надо спешить. До свидания, дорогая.

Он поцеловал ее в щеку и вышел из кухни.

Диана посмотрела на большой коричневый конверт. «Настало время положить всему конец, – подумала она и печально улыбнулась. – Джеймс бы это одобрил».

Она взяла конверт в руки и вдруг почувствовала беспокойство: словно она собралась потревожить останки своего мертвого мужа, совершить своего рода надругательство над святыней.

Однако чего бояться? В конверте сухой военный рапорт – у нее должно было хватить смелости прочесть его еще десять лет назад. Диана вынула из ящика стола нож, просунула под клапан и разрезала. Затем перевернула конверт и вытряхнула содержимое: тонкий файл, состоящий из двух… нет, из трех листов линованной писчей бумаги, соединенных слегка проржавевшей скрепкой. Отцепив верхний лист, она осторожно взяла его кончиками пальцев.

Заголовок, набранный поблеклыми заглавными буквами, был достаточно прямолинеен.

УТРАЧЕН СПИТФАЙР МК1, ПМИ 27А, ОК. 16:00, СУББ. 30 ИЮН 1940, В СВЯЗИ С ДЕЙСТВИЯМИ ПРОТИВНИКА. ПИЛОТ КОМ. АВИАЗВЕНА ДЖЕЙМС БЛЭКУЭЛЛ, Д. Р. 13/04/19, ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ, ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО ПОГИБ

*НАСТОЯЩИЙ ДОКУМЕНТ ОТНЕСЕН К КАТЕГОРИИ СЕКРЕТНЫХ.*

Предположительно погиб? Что это значит? Арнольдам всегда говорили, что факт гибели Джеймса не подвергается сомнению.

Диана начала читать.

В первых абзацах описывались задачи, поставленные в тот день перед эскадрильей. Их отправили барражировать над французской стороной Ла-Манша, между Дюнкерком и Булонь-сюр-Мер. Несколько судов ВМС Великобритании, два миноносца и группа корветов на полном ходу пересекали Ла-Манш; ожидалось, что немецкие люфтваффе предпримут попытки сбросить на них бомбы. Другая эскадрилья истребителей Королевских ВВС, готовая вступить в схватку с бомбардировщиками, прикрывала сами корабли. Эскадрилья Джеймса получила приказ перехватить немецкие истребители сопровождения.

Как и следовало ожидать, появились самолеты противника – и между апминстерскими «Спитфайрами» и немецкими Ме-109 завязался бой. Их было около тридцати – больше, чем два к одному против эскадрильи Джеймса.

Прочитав, Диана перевернула страницу.

ПОКАЗАНИЯ СВИДЕТЕЛЕЙ

Диана вдруг почувствовала холод. Она никогда не хотела знать и не интересовалась подробностями последних минут жизни Джеймса. Даже сейчас она не была уверена, нужно ли ей это. Положив лист бумаги на стол, она подошла к холодильнику и налила стакан воды.

Да что же она такое делает? Ворошит прошлое, потому что воспаленное воображение сводит ее с ума? Она посмотрела на потертые листочки на своей роскошной кухне и сделала глоток воды.

…Предположительно погиб.

Диана вернулась к столу.

Вторая страница начиналась с имени, звания и идентификационного номера одного из летчиков, вернувшихся в тот день на базу. Далее – данные под присягой показания.

Взяв себя в руки, Диана начала читать.

Действуя в смешанной ударной группе, лейтенант авиации (ЛА) Франкс и я сбили один из вражеских самолетов. В ходе боя я ушел на несколько миль в глубь побережья над Па-де-Кале, и внезапно в небе вокруг больше самолетов не оказалось.

Повернув обратно к побережью примерно в 16.00 часов, я заметил футах в 300 под собой командира авиазвена (КАЗ) Блэкуэлла. Он быстро пикировал с заносом влево, я успел разглядеть его опознавательные знаки. Затем заднюю часть его фюзеляжа прошила очередь, оторвав фрагмент хвостовой части; откуда шла стрельба, я не видел. Далее он подвергся лобовой атаке, была повреждена кабина, загорелся двигатель.

Самолет КАЗ Блэкуэлла ушел в отвесное пикирование. К тому времени в схватке с врагом мы уже изрядно потеряли высоту и находились менее чем в 2000 футах от земли. Примерно на 500 футах КАЗ Блэкуэлл вроде перешел к набору высоты. Одновременно поблизости я заметил другой «Спитфайр», пилотируемый, насколько мне теперь известно, ЛА Хобсоном.

Самолет КАЗ Блэкуэлла резко снизился и скрылся из виду за высоким лесом. Спустя несколько секунд за деревьями ярко вспыхнуло, пошел густой черный дым.

Для меня очевидно, что самолет КАЗ Блэкуэлла был сбит в результате действий противника. Мне жаль, но парашюта я не видел. По моему мнению, КАЗ Блэкуэлл был убит или ранен, еще находясь в кабине, либо погиб при взрыве самолета на земле.

Под показаниями стояла накарябанная перьевой ручкой неумелая мальчишеская подпись, а ниже – отдельное примечание другим почерком и более темными чернилами:

Данный офицер погиб 9 июля 1940 г., находясь на действительной военной службе.

Руки Дианы слегка задрожали. За профессиональной выдержанностью показаний этого молодого человека проглядывал страх смерти. И сожаление. Как бы невозмутимо и бесстрастно ни старался он изложить факты, слово «жаль» все же проникло в сухой текст.

Через что должен был пройти Джеймс в те страшные последние мгновения жизни? Уж лучше бы ему погибнуть еще в небе, без страданий последнего пикирования с тщетными, мучительными попытками оживить ручки управления горящего самолета.

Предположительно погиб? «Конечно, погиб, – подумала Диана. – Какие еще нужны аргументы?»

Она взяла третью, последнюю страницу, несколько короче остальных. На ней были записаны показания второго свидетеля.

И вновь сверху листа стояли имя пилота и идентификационный номер. Это был упомянутый в предыдущих показаниях ЛА Хобсон. Диане показалось, что она слышала это имя в разговорах ее брата и Джеймса. Хобсон… Точно! Признанный в эскадрилье весельчак и острослов. Шевельнулось слабое воспоминание о каком-то розыгрыше с участием машины командира эскадрильи и гигантских панталон на одной из буйных вечеринок в Уэст-Энде.

На этот раз Диана сразу посмотрела вниз страницы, однако приписки о гибели Хобсона не было, лишь стояло его прозвище, выведенное крупными, размашистыми буквами, что некоторым образом оживляло страницу, несмотря на написанное выше.

Три Ме-109 загнали меня довольно далеко в глубь материка, уйти от них удалось только через несколько минут, где-то над деревней Гин, насколько я теперь понимаю. Я возвращался на бреющем к Кап-Блан-Не, до побережья оставалась пара миль, когда я заметил самолет КАЗ Блэкуэлла. Он шел не более чем в 100 ярдах передо мной, слева направо, с горящим двигателем и густым дымовым следом. КАЗ Блэкуэлл все еще находился в кабине и, как мне показалось, предпринимал попытку приземлиться, хотя я не уверен. Он пролетел над тополиной рощей, и я потерял его из виду. Вскоре после этого я заметил яркий свет от взрыва и клубы дыма. Мне следовало развернуться и посмотреть, в чем дело, но заканчивалось топливо, я мог не дотянуть до базы, поэтому полетел в сторону берега. Глубоко убежден, что КАЗ Блэкуэлл погиб при столкновении самолета с землей. Я засек время, было 16.00.

Диана перешла к заключительному пункту.

ВЫВОДЫ

С учетом официального сообщения противника об одном сбитом самолете в указанное время и в описанной выше местности, а также принимая во внимание факт, что не последовало ни доклада противника о взятии в плен КАЗ Блэкуэлла, ни сообщений французской стороны о его местонахождении, сделан вывод о том, что указанный офицер погиб в результате действий противника.

Ниже стояла смазанная печать «ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ» и еще одна неразборчивая подпись. Больше ничего.

Диана аккуратно сложила листы обратно в конверт и засунула в ящик стола. Дугласа не интересует кухня, здесь он на него не наткнется. Она заварила чаю, вышла с ним на террасу, открыла желтый зонт и села в тени, почти не шевелясь, в плетеном кресле.

Он не умер.

Ее мысли вертелись вокруг двух слов – «предположительно погиб». Почему «предположительно»? Люди, видевшие, что произошло с Джеймсом, высказались предельно ясно. Их вполне можно было назвать квалифицированными свидетелями; летчики-истребители, ежедневно, даже ежечасно встречающиеся со смертью. Если они считают, что Джеймса – как бы они это назвали? – положили, то так оно и есть.

Может, причина в том, что нет тела. Диану слегка тряхнуло. В рапорте говорилось, что немцы не брали Джеймса в плен, однако и тела не нашли. Об этом точно сообщили бы в Красный Крест. Но должно же в самолете от него хоть что-то остаться, ведь так? Что-то, по чему его можно опознать?

Он не умер.

Солнце палило все жарче, начали петь цикады. На лужайке перед террасой росли оливковые деревья, в которых прятались насекомые, бесконечным стрекотанием сигнализируя друг другу о своем присутствии.

Их не увидишь, но они точно там есть.

Диана сходила в кухню и вернулась с карандашом и блокнотом. Следующие несколько минут она сидела над низеньким столиком под зонтом и, сосредоточенно хмурясь, писала заметки. Глаза возбужденно блестели. Закончив, она откинулась назад и перечитала написанное.

1) В кабине, когда самолет шел вниз, Джеймс был все еще жив? ДА, он пытался приземлиться.

2) Почему нет ни слова о найденном среди обломков теле?

3) Кто видел, как разбился самолет? НИКТО. За деревьями.

4) «Предположительно погиб» = неуверенность, и ничего более.

5) Я ВИДЕЛА И СЛЫШАЛА ЕГО ВО ФРАНЦИИ.

Последнее предложение Диана писала с таким нажимом, что кончик карандаша сломался.

Она откинулась на спинку кресла, дыша прерывисто и неглубоко. На лбу заблестели капельки пота, одна нога нервно покачивалась под столом. Диана встала и подошла к кованому ограждению террасы.

Обычно живописный вид на Сен-Поль, приютившийся на холме напротив, ее успокаивал. Но этим утром ее взгляд устремился на юго-восток, в сторону Средиземного моря. Ницца пряталась за горами, нисходящими к узкой прибрежной равнине, на которой раскинулся город.

Город скрыт из виду, но это не значит, что его там нет.

Как цикады в оливковых деревьях.

Как Джеймс.

Скрыт из виду.

Она его найдет.

 

Глава 41

Диане и в голову не пришло довериться Дугласу.

Он точно сочтет ее сумасшедшей или, того хуже, – одержимой. Пока ее уверенность в том, что Джеймс не погиб, зиждется на столь скудных фактах, Дуглас ответит, что это чушь.

Однако были и другие причины хранить молчание. Если рассказать о происшествии на цветочном рынке, ее неудержимое желание вновь встретиться с Джеймсом сразу станет для него очевидным. Стоит только поднять тему, и ей не удастся это скрыть. Дуглас обидится и почти наверняка почувствует опасность.

Будут ли у него основания считать, что его брак под угрозой? Над этим вопросом Диана размышлять пока не стала.

Разумеется, если она права и ее первый муж жив и находится в Ницце, то последствия встречи с ним могут быть непредсказуемыми. Думать дальше в этом направлении Диана себе запретила, понимая, что слишком тщательный разбор ее мотивов в поисках Джеймса может запросто привести к отказу от всей затеи.

Поэтому она оставила без внимания свои внутренние страхи и решила, что Дугласа это просто не касается. Мысль о том, что такой ее поступок, возможно, эгоистичен, непорядочен и даже опасен, не пришла ей на ум.

Она не позволяла себе об этом думать.

С самой первой ночи после случая на цветочном рынке она видела Джеймса во снах. Обычно эти сны заканчивались глубоким разочарованием. В них она бесконечно преследовала его, а он исчезал то за закрытыми дверями, то за углом, то в темных автомобилях, уносивших его, несмотря на ее отчаянные возгласы: «Стойте! Пожалуйста, стойте!» Часто она просыпалась с мокрыми от слез бессилия щеками.

Порой сны с Джеймсом были совершенно другими, и даже если бы Дуглас был в курсе всего, она вряд ли посмела бы обсуждать их с ним. Глубоко эротичные, они почти всегда заканчивались судорожным физическим удовольствием, от которого она просыпалась в смущении и страхе, что невольным вскриком могла разбудить Дугласа. К счастью, он всегда спал крепко.

На первый взгляд привычки Дианы не изменились. Как и прежде, с утра она дожидалась Максин, оставляла ее со Стеллой заниматься французским, шла в Сен-Поль, там брала такси до цветочного рынка.

Арман продолжал приветствовать ее шутками, представлявшими, по его мнению, лучшие образчики английского юмора, затем приносил кофе и газету, и Диана делала вид, что читает.

Однако приглядевшись, дотошный наблюдатель обязательно отметил бы перемены в ее поведении. Ни один проезжающий автомобиль или такси не ускользали от ее пристального внимания. Ни один высокий мужчина в строгом костюме и шляпе не проходил незамеченным. К тому же теперь Диана, задумавшись над café crème, просиживала в уличном кафе по два часа, хотя и выпивала всего одну чашку кофе.

Таким дотошным наблюдателем была Элен, женщина далеко за пятьдесят, владелица цветочной палатки напротив кафе Армана. Диана никогда не замечала цветочницу, почти каждое утро возившуюся с букетами, неприметную в своих простых платьях, с седеющими волосами, неизменно стянутыми в пучок на затылке.

Элен же заметила Диану с самого первого дня ее появления на рынке. Цветочница восхищалась красотой молодой женщины и, глядя на нее, вспоминала собственную дочь. Та тоже была смуглянкой с зелеными глазами и умела хорошо одеваться. Элен скучала по дочери, уехавшей из Ниццы работать в Париж, и находила тайное удовольствие, представляя, что сидящая напротив девушка – ее Мари.

От приметливой Элен не укрылись перемены в поведении англичанки. Она больше не читала газету с прежним усердием и как завороженная рассматривала проносящиеся мимо автомобили, особенно такси. И мужчин. Молодая женщина словно высматривала кого-то, окидывая цепким взглядом почти каждого прилично одетого мужчину. Пока она сидела за столиком, на ее лице то вспыхивала надежда, то отражалось разочарование, а уходила она всегда печальная и растерянная.

Тревога Элен, готовой воспылать материнскими чувствами к молодой женщине, росла с каждый днем, и однажды утром, когда Диана беспокойно вертелась на своем обычном месте в кафе уже более часа, цветочница приняла решение. Она одернула фартук, поправила деревянную табличку с надписью «Fermé» у своей палатки, пересекла улицу и подошла к столику Дианы в углу террасы.

– Bonjour, madame… Вы, кажется, англичанка?

Диана, смотревшая в другую сторону на подозрительное такси, из которого, однако, вышли две пожилые леди с крошечными собачками, слегка вздрогнула.

– О боже, вы меня напугали. Да, я англичанка. Откуда вы знаете?

Женщина указала на Армана, протиравшего у стойки бара бокалы.

– Иногда я здесь обедаю, а Арману нравится о вас поговорить. – Она улыбнулась. – По-моему, он немного влюбился.

Диана улыбнулась в ответ.

– Может, вы присядете? Меня зовут Диана.

– А я Элен.

Женщина села напротив.

– Хотите? – спросила Диана, доставая пачку сигарет. – У вас хороший английский.

Элен взяла сигарету, они закурили.

– Merci, Диана.

– Je vous en prie.

– Вы тоже замечательно говорите по-французски, madame.

Диана выпустила тоненькую струйку дыма.

– Спасибо. Я стараюсь. А вы где научились английскому?

– От моего покойного мужа. Он был родом из Манчестера.

– А, тогда понятно.

Несколько минут они молча курили, затем Диана спросила:

– Madame… Элен, вам что-то нужно?

Старшая женщина медленно кивнула.

– В этом и есть вопрос, моя дорогая. Что нужно вам? Что – или кого – вы высматриваете отсюда каждый день?

– Это настолько бросается в глаза? – встревожилась Диана.

Элен махнула рукой в сторону своего прилавка, который к этому часу был уже почти пуст, лишь в ведре оставалось несколько белых роз.

– Вон оттуда. Я заметила вас несколько недель назад, когда вы впервые здесь появились. Вы очень похожи на мою дочь. Она примерно одного с вами возраста. Моя Мари сейчас в Париже, и я очень по ней скучаю.

Элен стряхнула пепел в маленькую оловянную пепельницу на столе и продолжила:

– Но, alors, мое… – она задумалась, подбирая слово. – Ах… ma curiosité…

– Любопытство, – подсказала Диана.

– Да, конечно… К вам меня привело любопытство. Что-то изменилось, madame, n’est-ce pas?

– Что вы имеете в виду? И называйте меня Диана, пожалуйста.

– Что-то изменилось, Диана. Арман говорит, несколько дней назад произошел загадочный случай. Вы увидели знакомого мужчину в такси, и с тех пор будто сама не своя.

Диана почувствовала непреодолимое желание рассказать этой женщине все как есть, однако не стала торопиться.

Элен выпустила дым и пожала плечами.

– Послушайте, дорогая. Мы же с вами женщины и такое всегда замечаем. Вы очень встревоженны, это совершенно очевидно. – Она коснулась руки Дианы. – Расскажите, кого вы ждете?

Неожиданного физического контакта и искреннего тона француженки оказалось достаточно, чтобы прорвать и без того шаткую оборону. Диана опустила голову, и из глаз закапали слезы.

– Не могу… Я больше не выдержу, – всхлипнула она. – Не знаю, что мне делать. Кругом сплошной туман.

Элен быстро придвинула стул ближе и обняла Диану. Молодая женщина приникла к ее плечу, задыхаясь от рыданий.

Элен дала ей проплакаться, изредка издавая мягкие, кудахчущие звуки сострадания. Ошеломленный Арман наблюдал за ними из-за стойки.

Наконец Диана немного успокоилась и вытерла слезы салфеткой, которую Элен вложила ей в руку.

– Простите меня, Элен… Все это время я пребывала в таком напряжении. Вы, наверное, уже пожалели, что подошли ко мне.

– Чепуха, дорогая… Но что за туман, о котором вы упомянули?

– Туман… Не знаю… Такое впечатление, что я заплутала. Стою непонятно где… И время тоже стоит на месте.

– А, la salle d’attente – зал ожидания.

– Да, точно, – согласилась Диана, икая.

Элен медленно кивнула, затем одним пальцем приподняла подбородок Дианы.

– А теперь, ma chérie, вы откроете мне, кого вы ждали все это время.

Диана рассказала все: о том, как брат привез Джеймса Блэкуэлла домой в Дауэр-Хаус; о его визитах в Гиртон и их стремительной помолвке после Дюнкерка; о двойной трагедии в день свадьбы; о том, что они со Стеллой под покровительством Дугласа начали строить будущее в Провансе.

Сперва Диана тараторила, и Элен не единожды просила ее говорить помедленнее. Постепенно девушка успокоилась, порывистые движения рук, сопровождавшие начало рассказа, прекратились, и чем дальше, тем становилось проще смотреть в добрые глаза пожилой женщины, открывая ей душу. О напряжении теперь напоминали только сигареты, которые она курила одну за другой.

Элен слушала большей частью молча, пока Диана не начала рассказывать о такси, проезжавшем мимо кафе Армана неделю назад. В этом месте она остановила девушку и задала несколько уточняющих вопросов. Закончила Диана, упомянув заключение о смерти Джеймса в отчете Королевских ВВС.

К этому времени Арман успел протереть и покрыть белыми скатертями столы. Кафе было готово к обеду. Ножи и вилки с прелестными синими ручками и бокалы – зеленые для воды и прозрачные для вина – сияли и искрились на солнце. Время едва перевалило за полдень, а посетители уже активно занимали места.

На ходу повязывая свежий белоснежный фартук на пухлой талии, Арман торопливо подошел к женщинам.

– Надеюсь, madame стало лучше? – робко поинтересовался он.

– Да, Арман, все хорошо, – ответила Диана.

Как ни странно, она не почувствовала ни малейшего смущения, вспомнив о своих недавних слезах. Глядя на Армана, кивающего и нервно теребящего кончик нафабренных усов, Диана поняла, что успела полюбить его за несколько коротких недель после приезда во Францию.

– Trés bien, – проговорил он, и словно из воздуха возникло меню. – Останутся ли mesdames на déjeuner, peut-être?

Диана вопросительно посмотрела на новую подругу.

– Останемся?

– Почему нет? – ответила Элен, вставая. – Закажите на двоих, chérie, мне нужно закрыть палатку. Что-нибудь на ваш вкус, здесь любая еда хороша.

Услышав комплимент, Арман поклонился.

Пока Элен на другой стороне улицы опускала деревянные жалюзи в палатке, Диана с помощью Армана заказала обед.

– Для начала salade niçoise, – объявила она Элен, когда та вернулась спустя несколько минут, – потом я хотела попросить для нас sole grillé, но Арман говорит, что он вкуснее meunière, зажаренный до золотистой корочки – как это по-французски?

– Bien doré, – подсказала Элен. – Отличный выбор. А теперь, дорогая, хотите узнать, что я думаю по поводу вашей удивительной истории?

– Еще как хочу.

– Должна предупредить вас, Диана, я буду очень откровенна.

Диана кивнула.

– Договорились.

– Отлично. Только прошу вас… как там говорил мой муж? Ах, да. «Выслушать до конца». Не перебивайте, ладно?

Диана вновь кивнула, а про себя отметила прошедшее время в упоминании о муже.

– Так вот, – начала Элен. – Я ни на минуту не верю, дорогая, что ваш первый муж жив, – она подняла руку, не дав Диане возразить. – Non! Silence, s’il vous plaît. Вы обещали.

Диана опустила плечи.

– Простите, – пробормотала она. – Продолжайте.

– Да… Как я уже сказала, я совершенно уверена, что он погиб, и именно в день вашей свадьбы. Для меня это совершенно очевидно. Подумайте, Диана. Предположим на секунду, что в том ужасном крушении самолета ваш муж выжил. Предположим также, что его не взяли в плен немцы. Чтобы выжить, ему потребовалась бы помощь, дать которую могли только maquis – бойцы Сопротивления. Но они сообщили бы об этом в Англию, non? Они объяснили бы, что ваш муж в безопасности. Однако такого сообщения никто не получал, я права?

Губы Дианы были плотно сжаты.

– Да, – выдавила она.

– И все-таки продолжим наши допущения. Он остался в живых и каким-то образом протянул здесь, во Франции, до конца войны. То есть пять лет, Диана. Целых пять лет! Почему он не прислал вам ни единой весточки? И – что еще важнее – почему не вернулся домой, как только закончились боевые действия? А? Почему вы так и не получили от этого человека ни письма, ни записки? По какой такой причине он бросил любовь всей своей жизни? Мне этого не понять. А вам?

Бедная Диана покачала головой.

– А теперь я задам один вопрос, – не унималась Элен. – Две недели назад у вас были хоть какие-то сомнения в том, что этот человек мертв?

– Нет.

– Non, absolument pas. Вот правильный ответ, chérie. А у кого-нибудь другого были?

Диана вновь качает головой.

– Нет. Думаю, таков ваш ответ.

Арман принес закуски, и Элен ненадолго замолчала.

– Ешьте, – велела она Диане, когда patron удалился. – За последнее время в вас еще кое-что изменилось. Вы худеете день ото дня, дорогая.

– Я не голодна.

Диана подпрыгнула от испуга, когда Элен стукнула по столу костяшками пальцев.

– Ешьте!

Она покорилась и начала отковыривать вилкой маленькие кусочки тунца, вареных яиц и анчоусов. Заправка из масла, уксуса и лимонного сока была великолепна, и, к своему удивлению, Диана почувствовала, как разгорается аппетит.

– Так на чем мы остановились?.. Ах, да. То утро на цветочном рынке, когда мимо проехало такси. Ваш отец говорит, что испытывал подобное по отношению к вашему брату. Ему кажется, что он видит его живым, так?

– Да, но отец ведь его не слышал, как я Джеймса. Он…

Элен опять подняла руку, призывая молчать.

– А теперь, дорогая, хочу кое-что вам поведать из своего опыта.

Она замолчала, съела немного салата и налила обеим из графина заказанное Дианой розовое вино.

– Так вот, – Элен промокнула губы салфеткой, – я говорила, что была замужем за англичанином. Звали его Джеральд. Мы встретились во время войны, еще первой. Вы вроде упоминали, что ваш отец тогда тоже воевал?

Диана кивнула.

– Да. Офицером пехоты, провел почти всю войну во Франции.

– Тогда ему очень повезло выжить, а вам – родиться, дорогая. Полагаю, он мало рассказывает о проведенном во Франции времени?

– Почти ничего. Однажды сказал, что словами это не опишешь.

– Да… конечно, так и есть. Диана, в то время я работала медсестрой в полевом госпитале под Руаном, прямо за линией фронта. Там и познакомилась со своим мужем. Его плечо прошила пулеметная очередь. Он был… как это говорится?.. шокирован.

– В шоковом состоянии.

– Да, в шоковом состоянии. Врачи не верили, что он выживет, однако я решила выходить его во что бы то ни стало. Я была не очень хорошей медсестрой, Диана, и потеряла многих пациентов, хотя сейчас не уверена, что хоть у кого-то из них действительно был шанс выжить. Их раны… – Элен замолчала на несколько секунд, а затем продолжила: – А с Джеральдом я чувствовала вот здесь, – она указала вилкой на сердце, – что этот человек послан мне судьбой. И была просто обязана его спасти, понимаете?

– Каким он был? – заинтересованно спросила Диана.

Элен рассмеялась.

– Вы имеете в виду, красивый ли? Нет. Он тоже был офицером, как и ваш отец, но походил на лягушонка. Едва он пошел на поправку и попытался со мной флиртовать, я так ему и сказала: «Ты – английский лягушонок». Повторяла много раз. Но он лишь хохотал в ответ. Сказал, что он учитель и будет учить меня английскому. И сдержал слово. Он был очень терпелив со мной, и однажды днем, когда он уснул, я посмотрела на его лицо и вдруг поняла, что влюбилась.

Диана слушала как завороженная.

– А где вы поженились, во Франции или в Англии?

– В Англии, в Манчестере. Там жили родители Джеральда. Мои страшно разозлились, узнав о помолвке с англичанином. И когда я сказала, что свадьба будет в Англии. – Она улыбнулась. – Их утешало только то, что он католик. Мы поженились в прелестном соборе в самом центре города. А на следующий день на поезде укатили в Лондон, откуда Джеральд пересел в воинский эшелон. Я же отправилась обратно в Руан.

Элен сделала глоток вина.

– Больше я его не видела. Несколько дней спустя он погиб под обстрелом. Никто из его окопа не выжил, и тел тоже не нашли. Ни одного. Новость пришла на следующий день после того, как я обнаружила, что беременна. Моей Мари. История, похожая на вашу с Джеймсом, Диана. Мы успели зачать новую жизнь до… до…

Она умолкла.

На этот раз Диана коснулась руки Элен.

– Мне очень жаль… Но почему вы мне это рассказываете?

Собеседница вздохнула.

– Потому что я испытывала в точности то же, что и вы, дорогая. И не однажды. Приехав в Англию навестить родителей Джеральда, я видела его и слышала его голос повсюду – в поездах, в автобусах, в кафе. Казалось, я схожу с ума. Как-то раз я слышала, как он смеется у меня за спиной – так смеяться мог только Джеральд. Обернулась и на мгновение увидела моего лягушонка, но он вдруг превратился в совершенно другого человека. А я расплакалась, потому что была совершенно уверена, что видела именно его. Так же, как и вы, Диана. Так же, как и вы.

Диана допила вино и, крепко задумавшись, вновь наполнила бокал.

– Наверное, потому, что тела Джеральда так и не нашли, – проговорила она. Это было утверждение, а не вопрос.

– Да. Вы совершенно точно уловили суть, дорогая. Наверное, очень важно увидеть тело… или хотя бы поговорить с тем, кто видел. Это делает смерть réalité… Так с ней легче смириться, я думаю.

Диана долго молчала.

– Спасибо, Элен, – наконец сказала она. – С вами я словно очнулась после странного сна. Больно… очень больно… отказываться от того, в чем я была так уверена, но ваши слова о том, что Джеймс не попытался меня найти или сообщить о себе, и все, что вы пережили после гибели мужа… Да, конечно, вы правы. Я все напридумывала.

Элен улыбнулась.

– Как и многие женщины вроде нас, Диана. Мы должны помогать друг другу принять правду такой, какая она есть. Я знаю, что никогда не увижусь с моим Джеральдом. Возможно, и вам следует думать так же о своем Джеймсе.

– Да, полагаю, у меня получится. – Диана встала. – Я не могу остаться до конца обеда. Мне нужно домой, к дочери. Попросите Армана записать это на мой счет. Я расплачусь до конца недели.

– Bien sûr. Спасибо. – Элен тоже встала, коснулась ладонями лица Дианы и поцеловала ее в обе щеки. – Надеюсь, я была не слишком безжалостна.

Диана улыбнулась.

– Нет, Элен. Наоборот, вы меня спасли.

Она пошла в сторону Английской набережной.

– Вы придете еще? – крикнула ей вслед Элен.

– Конечно, – отозвалась Диана, обернувшись. – Я ведь хожу сюда совершенствовать свой французский, так?

Она помахала рукой и пошла дальше.

 

Глава 42

Следующим утром Элен сильно припозднилась на рынок. Она терпеть этого не могла: бо́льшая часть рабочего дня потеряна – если вообще еще остались поставщики, у которых можно пополнить запас товара. К этому времени они уже вполне могли разбежаться по домам.

Торопливо шагая по узким закоулкам в направлении Кур-Салея, Элен трогала языком новую пломбу. Посреди ночи она проснулась от нестерпимой зубной боли. Как бывшая медсестра, дантистов она не боялась и к открытию стоматологического кабинета уже сидела в приемной.

Друзья иногда подтрунивали на ней, говорили, что в ней очень легко узнать медсестру, и при этом ничуть не преувеличивали. Свою профессиональную компетентность Элен носила словно удобную и практичную одежду. Как на собственном опыте убедилась Диана, было очень легко довериться ее добрым серым глазам, внимательно глядящим из-под широких, плавно изогнутых бровей. Каштановые волосы, уже подернутые сединой, были собраны на затылке в аккуратный шиньон. Даже рабочая одежда Элен чем-то напоминала больничную униформу: женщина отдавала предпочтение платьям из хлопчатобумажной ткани в зеленую или розовую полоску со строгими воротничками из белого кружева. Ни разу ее не видели в обуви на каблуках, Элен всегда носила туфли на плоской подошве.

Сейчас она сама не знала, зачем спешит. Уже перевалило за десять, оставшуюся часть утра можно потратить на мелкий ремонт палатки, который она откладывала с самой весны. Оба шарнира откидной деревянной панели требовали замены, металлическую ручку горизонтальных жалюзи еще прошлой осенью смял удар фургона поставщика с неумелым водителем.

Элен открыла кошелек. Да, у нее достаточно франков для покупок, в банк можно не заходить. Она ни в коей мере не была богатой, но и в нужде не жила. Ей до сих пор платили небольшую пенсию за Джеральда от британской армии (Элен так и не вышла замуж второй раз), а у дочери, зачатой в манчестерском отеле в первую брачную ночь, замечательно шли дела в Париже, где она работала в одном из магазинов модной одежды, массово открывавшихся в послевоенные годы. Мари иногда посылала чеки, «просто чтобы помочь, Maman», и Элен с радостью их принимала.

В общем, денег хватало, чтобы снимать в долгосрочную аренду квартиру с двумя спальнями в доме на параллельной Английской набережной Рю-де-Франс. Эта улица была менее фешенебельной, чем прибрежные кварталы, но все же вполне представительной, и в окне одной из спален, если правильно встать, даже немного виднелось море.

Элен направилась в расположенную сразу за Рю-де-ля-Префектюр quincaillerie – старейшую в Ницце лавку скобяных товаров. Жители шутили: если вздумается сменить ручки паланкина, здесь они найдутся на любой вкус.

Десять минут спустя, копаясь в ящике с шарнирами, Элен вдруг почувствовала – началось. Давненько ее не беспокоили эти ни с чем не сравнимые ощущения.

Она замерла. Ошибки быть не может: состояние сильной усталости, будто вот-вот залихорадит. Исподтишка подкрался неясный страх, окутал темным покрывалом.

Она нащупала стул, тяжело опустилась. В эту минуту из подсобки вернулся лавочник, подбиравший ручку для жалюзи.

– Madame хорошо себя чувствует?

– Одну минутку, сейчас приду в себя. Если можно, стакан воды…

– Конечно.

Мужчина спешно удалился.

Друзья шутили не только по поводу медсестринской внешности Элен. Порой они называли ее ведьмой и в этом недалеко ушли от истины.

Элен была наделена тем, что ее бабушка называла «la talente» – способностями к ясновидению, передававшимися по материнской линии, хотя и далеко не всем. Ее матери и бабушке не удалось их унаследовать, однако старушка рассказывала о даре собственной бабушки и родственницах более ранних поколений, с которыми ей довелось беседовать.

Люди именовали это по-разному: ясновидение, третий глаз, дар прорицания… Элен называла просто: «голос».

Каждый раз голос являлся по-разному, ни с чем не считаясь. Воскресить его в памяти не получалось, даже если она очень хотела. Он приходил и уходил по собственному усмотрению, будто случайно и без всякого предупреждения.

Иногда она точно, слово в слово, знала, о чем ей хотят сказать. Стоило как-то раз вечером в ее квартире зазвонить телефону, Элен тотчас поняла, что звонит Мари, сообщить, что подхватила грипп, в связи с чем пришлось отложить столь долгожданное посещение Лувра. В ту же минуту все подтвердилось.

Предсказания, ни с того ни с сего возникавшие в ее голове, могли касаться чего угодно и всегда сбывались. Несколько лет назад она проходила мимо церкви в старом римском квартале и вдруг совершенно отчетливо подумала про себя: «Сегодня вечером эта церковь рухнет, но при этом никто не пострадает». Так и произошло. Ниццу сотряс один из редких в этих местах легких подземных толчков – и церкви не стало.

Однако теперь ее охватило чувство из тех, которых она боялась. Безошибочный признак беды с кем-то из ее окружения.

За долгие годы таких событий было множество, многие стерлись из памяти навсегда. Самое страшное чувство она испытала в день, когда в окопе вместе с другими солдатами погиб ее Джеральд. Ужиная в палаточной медсестринской столовой, она с пугающей ясностью осознала, что с ее мужем случилось нечто страшное.

Сейчас после глотка воды Элен ощутила, как черная туча вокруг нее рвется и ползет вверх, и задумалась, какая беда обрушилась на кого-то на этот раз?

Скоро она все узнает. Долго ждать ей еще не приходилось.

Армана терзало беспокойство. Что же делать, беспрерывно спрашивал он сам себя. Что, черт возьми, ему делать?

Если бы он только мог вмешаться, каким-то образом все остановить. Он проклинал себя за трусость, потому что только так это и можно было назвать. Чистой воды трусость. Поняв, кто перед ним, он будто врос в землю. И лишь смотрел на происходящее со стороны. Жалкое подобие мужчины…

А разве он мог что-то сделать? Amour-propre отказывалась покорно принимать самобичевание. Как бы он представился? Какие его слова изменили бы ситуацию к лучшему? В любом случае все произошло очень быстро и неожиданно, у него даже не было времени подумать.

Если бы здесь была Элен… Она точно знала бы, как поступить. Куда запропастилась эта женщина, будь она неладна? Сроду никогда так долго не задерживалась. Уже пора убирать сахарницы, блюдца с печеньем и накрывать столы к обеду.

Этим он и занимался минуты две спустя, то и дело бросая тревожные взгляды по сторонам, когда наконец у своей палатки появилась Элен.

Арман бросился к ней через улицу, едва не попав под трехколесный фургон. Водитель погрозил Арману кулаком и громко выругался. Доверху груженная пустыми ящиками из-под пива колымага выпустила облако черного дыма и, громыхая, скрылась за углом.

– Элен! Элен! – кричал Арман, не обратив внимания ни на фургон, ни на грубую шоферскую брань. – У меня ужасные новости! Ужасные!

С тяжелым сердцем Элен поставила на прилавок коробку с фурнитурой. Вот вам, пожалуйста. Как она и ожидала, случилась какая-то неприятность. Она бросила взгляд на кафе через дорогу. Новой знакомой, англичанки, за привычным столиком не было.

Еще до того, как Арман, задыхаясь от волнения, начал говорить, Элен совершенно точно знала: в беду попала Диана.

– Она приехала в обычное время, – рассказывал Арман. – В приподнятом настроении, не то что в последние дни. «Все эти ищущие взгляды» и одержимость проезжающими мимо такси прошли. – Арману показалось, будто прежняя Диана возвращается.

Не успел он принести ей кофе и газету, как все и произошло. Он наблюдал за происходящим из-за барной стойки.

У кафе притормозило самое обыкновенное такси, из задней двери выбрался высокий мужчина в строгом костюме и шляпе, шагнул к открытому окошку у переднего пассажирского сиденья и что-то сказал водителю. На улице было тихо, и Арман ясно расслышал английскую речь. Все это время мужчина стоял спиной к кафе.

И тут Диану точно ударило током. Она вскочила с места, опрометью бросилась через террасу к тротуару, схватила незнакомца за плечи и развернула лицом к себе. Эти двое просто стояли и смотрели друг на друга, не произнеся ни слова.

– Ни слова, Элен. Ни единого звука.

Наконец мужчина слегка наклонился и очень медленно и тихо что-то произнес. Арман не разобрал что. Диана молча кивнула, и они вместе направились в сторону Английской набережной. Прошло почти два часа, а она до сих пор не вернулась.

Элен вздохнула с облегчением и начала было говорить Арману, что ничего страшного не случилось, потому что она почти точно знает, кто этот незнакомец. Диана, по-видимому, все-таки была права. Фантастика. Даже не верится…

Однако Арман оборвал ее, замахав руками.

– Я еще не закончил! Мужчина! Этот мужчина, Элен!

В первый раз Арман сумел отчетливо рассмотреть его лицо, только когда пара вышла из тени от навеса на солнечный свет.

Он глазам своим не поверил. «Откуда Диана вообще может знать этого человека? Уму непостижимо!»

Дурное предчувствие ледяной водой просочилось в вены Элен.

– Кто? Кто это человек, Арман?

Patron вытер платком лоб.

– Le Loup, Элен! Le Loup Anglais! Английский Волк!

Потрясенная Элен вытаращила глаза. Неужели он и есть первый муж Дианы? Судя по тому, с какой нежностью она вчера его описывала, такое вряд ли возможно.

– Вы уверены, Арман? – переспросила она. – Это точно был Английский Волк?

Он кивнул.

– Без всякого сомнения.

Элен удивленно присвистнула – по давней, перенятой у Джеральда привычке.

– Вот так так! Признаться, это очень усложняет дело.

– О чем вы?

Она вздохнула.

– Он не только Английский Волк, Арман. Он – ее первый муж.

– Этот негодяй был на ней женат?

– Боюсь, что да. И кроме всего прочего, его считают мертвым.

Диана пришла в кафе в состоянии душевного спокойствия, которое не испытывала уже давно. Благодарить за это следовало Элен. Диана решила купить ей какой-нибудь подарок. Не цветы, конечно. Возможно, духи. В parfumerie на Рю-Пасторелли продавали чудесные ароматы из близлежащего Граса.

Диана была удивлена и разочарована, что палатка Элен закрыта и владелицы нигде не видно. Она хотела справиться у Армана, все ли в порядке, когда у тротуара в нескольких шагах от ее столика притормозило такси. Взгляд упал на него рефлекторно, прежде чем она успела вспомнить: с этим покончено. Открылась пассажирская дверь, и Диана заставила себя отвернуться. Нужно действовать, как решила.

Через две секунды Диану будто ударили по голове. Перед глазами заплясали светлые точки. «Кажется, я теряю сознание», – думала она.

Этот голос.

Та самая, незабываемая медлительность речи.

Легкий уэст-эндский акцент.

Вальяжный уверенный тон.

– Через двадцать минут приедете сюда снова, хорошо? Я ненадолго. Если меня не будет, не стойте и не ждите, прокатитесь по округе, подберете меня где-нибудь. Это ясно?

Даже не поняв, что делает, она вскочила на ноги, пробежала между пустых столов, сбив по пути один из стульев. Быстро пересекла тротуар, резко схватила обеими руками потрясенного мужчину и развернула лицом к себе.

Диана уставилась на него изумленным взглядом. Ошибка. Этот человек не Джеймс. И совсем на него не похож.

Иллюзия длилась меньше секунды. Внезапно шок и гнев – и нечто очень похожее на страх – исчезли из глаз мужчины. Звериный оскал пропал, искаженные злостью мышцы лица расслабились.

Лицо чужака стерлось, его место заняло лицо Джеймса Блэкуэлла, рефлекторную агрессию сменило выражение крайнего удивления.

«Он не мертв».

«Я это знала».

«Я знала!»

После она не могла вспомнить, сколько времени прошло, пока он не выговорил первые слова – первые со дня их свадьбы больше десяти лет назад.

– Ну что, Диана… – его губы слегка тронула улыбка. – Думаю, нам обоим не помешало бы выпить, да?

Портье с загаром цвета café-au-lait возносил очередную молитву Деве Марии.

«Пресвятая Богородица, благодарю, что уберегла меня от связи, мысленной и физической, с прекрасной англичанкой», – в третий раз за последние пять минут беззвучно повторял он.

Что было бы, если бы он попытался с ней флиртовать? Если бы предложил выпить кофе после смены, как и многим привлекательным постоялицам «Негреско»… От одной этой мысли вспотели ладони.

Она только что вновь вошла в фойе, на этот раз в сопровождении мужчины – по всей видимости, того самого «друга», которого искала.

Как она его назвала? Какой-то там Джеймс. Бейкуэлл? Нет, Блэкуэлл. Еще одно имя. Одному богу известно, сколько их у него. В Ницце все знали его как Le Loup, и сама мысль о том, чтобы приставать к его женщине…

Молодой человек вздрогнул от ужаса. Он не ввязался в это лишь по одной причине: накануне управляющий отчитал его за флирт с постоялицами. Нажаловалась какая-то американка. «Сука. Лучше бы поблагодарила за оказанное внимание, с ее-то муженьком – неряшливым жирным типом. Впрочем, как раз он, наверное, и накапал управляющему…» – молодой человек погрузился в неприятные размышления и забыл о Волке.

Джеймс и Диана сидели на террасе на крыше «Негреско». Высокие стеклянные экраны защищали от доносящегося с Английской набережной шума. Две чашки эспрессо стояли на столе нетронутыми.

– Ничего, что сидим на самом солнце? Может, попросить принести зонт?

Диана медленно повернулась и посмотрела на него. По дороге в отель они почти не разговаривали. Диане еще предстояло заставить себя заговорить: она до сих пор пребывала в состоянии шока. Джеймс сказал что-то про «Негреско», где они могут собраться с мыслями, она лишь кивнула в ответ. Она словно онемела. Только что случилось невозможное, мир разлетелся на осколки. Головокружение и чувство странной безучастности ко всему не отпускало ее.

– Не надо, – голос прозвучал хрипло, она прокашлялась. – Не надо. Еще рано, солнце пока не злое.

«Ну вот, – подумала она, – уже беседуем о погоде. Я говорю с мертвым человеком, чьи кости согласно официальным документам остались лежать в полях Северной Франции».

Появился официант с двумя маленькими бокалами коньяка.

– Merci. – Джеймс взял бокалы и передал один Диане. – Ну, до дна.

Диана залпом осушила бокал, голова закружилась еще сильнее.

– Кажется, я сейчас упаду в обморок.

– Не упадешь. Дыши глубоко, Диана.

Он приставил стул ближе и осторожно погладил ее по спине. Диана вздрогнула.

– Опусти голову. Продолжай глубоко дышать. Пройдет через минуту.

Так они просидели некоторое время, затем Диана со вздохом подняла голову, откинулась назад и бросила на него равнодушный взгляд.

Разумеется, он стал немного старше, но это совсем не бросалось в глаза. Седина еще не тронула волосы… Да и с чего бы? Ему ведь тоже едва за тридцать. Если чуть-чуть и поправился, то незаметно. Появилось немного морщин, но их смягчал загар. Глаза остались ясными, зубы – белыми.

Он улыбнулся.

– Здравствуй, Диана.

– Я знала, что ты жив.

– С самого начала? С того дня, как меня сбили?

Она медленно покачала головой.

– Нет. Только в последние недели. Я слышала твой голос из такси на цветочном рынке. Ты велел водителю везти тебя сюда. Я знала, что это ты. Была уверена. Побежала за тобой, но так и не нашла.

Он кивнул, словно извиняясь.

– Да, кажется, я помню тот день. Я кого-то забрал отсюда, и мы поехали в другое место.

– Ты давно в Ницце?

– Скоро одиннадцать лет. Приехал почти сразу после того, как меня подстрелили.

Кивнув, Диана отметила про себя, что он говорит об этом как об обычном, заурядном событии.

– Ясно.

Он внимательно посмотрел на нее.

– С тобой все нормально?

Она вдруг громко и резко рассмеялась.

– Конечно! Совершенно нормально. Ведь я встречаюсь с восставшими из могилы людьми за чашкой кофе в «Негреско» почти каждое утро.

Он вскинул вверх руки, будто прося прощения.

– Мне жаль… Даже мне тяжело говорить. Не представляю, каково сейчас тебе.

– Вот именно. Не представляешь, Джеймс.

Ну вот. Она назвала его по имени. Прозвучало так знакомо и обычно, и все-таки словно совсем из другого мира.

Ее первый муж вынул тонкую золотистую сигарету из внутреннего кармана пиджака.

– Будешь?

– Нет, спасибо. – Диана покачала головой. – Мне, наверное, пора бросать.

Закурив, он кивнул.

– Да. Судя по твоему виду.

– Спасибо.

– Прости, я хотел сказать… ты только что испытала потрясение.

– Еще бы. Все считают тебя погибшим. Так думала и я, пока мы не перебрались в Ниццу.

Он затянулся.

– Мы?

Она пристально посмотрела ему в глаза.

– Ты что-нибудь знаешь о том, что происходило дома с тех пор, как ты пропал? Хоть что-то?

Он покачал головой.

– Нет. Совсем ничего. О тебе, я имею в виду. Английские газеты время от времени я читал, а вот что касается тебя… – Он беспомощно пожал плечами. – Как бы я узнал?

Ее глаза расширись.

– Что значит «как бы я узнал»?

– Это долгая история.

– Уверена, так оно и есть. – Диана почувствовала прилив ярости. – Почему ты не написал мне? Война закончилась шесть лет назад, Джеймс. Не знаю, чем ты был занят до того времени, но почему ты не вернулся после ее окончания?

Он медленно затянулся и посмотрел в сторону моря, размышляя над ответом.

Внезапно Диана ощутила жгучее желание ударить его. Ей хотелось бить, пинать, царапать его, крепко вцепиться в волосы, чтобы в руках остались кровавые клоки. Ее затрясло от подавляемого гнева.

– Мерзавец, – прошипела она. – Полный, отъявленный мерзавец! Ты хоть представляешь, через что мне пришлось из-за тебя пройти? Хоть малейшее представление имеешь?

Он невозмутимо смотрел на нее.

– Прошу, не сердись на меня, Диана, я все объясню. И отвечу на все твои вопросы, обещаю. У тебя, наверное, их масса. Я расскажу все, клянусь, и тогда ты поймешь. Но прежде можно спросить… о ком ты говорила, когда сказала «мы»?

Когда Диана закончила свой рассказ, Джеймс отвернулся и посмотрел на отблески Средиземного моря вдали.

По выражению его лица было очевидно: мысль о том, что он мог оставить Диану беременной, ни разу не приходила ему в голову. Сперва он даже попытался протестовать:

– У нас с тобой было всего пару раз. Ты точно уверена?

Взгляд Дианы заставил его замолчать.

– Почему Стелла?

– Диккенс. «Большие надежды», помнишь? Мне всегда нравилось имя Эстелла, однако в книге это не совсем положительная героиня, и я сократила до Стеллы… А как бы ты хотел, чтобы ее звали?

– Понятия не имею… Мне бы свыкнуться с тем, что у меня вообще есть дочь. Она на тебя похожа?

– Говорят, похожа. Но улыбка точно твоя. Хотя это видят лишь несколько человек: я да мама с папой.

Он немного помолчал.

– А как дела у моей матери? Ты звонила ей после того, как меня сбили? Она видела Стеллу?

Диана с грустью посмотрела на него.

– Ты и вправду оборвал абсолютно все связи?.. Твоя мать погибла, Джеймс. При бомбежке, еще до того, как родилась Стелла. Мои родители писали ей после того, как тебя не стало… – Она покачала головой. – То есть после того, как ты пропал без вести. Мы собирались встретиться с ней в Лондоне, пообедать вместе. Я так этого ждала, но она погибла. Мне жаль.

Джеймс стал бледен как полотно.

– Ты знаешь, как это случилось?

– Да. Она пряталась в одном из наземных бомбоубежищ. Прямое попадание – такие убежища на них не рассчитаны. Все погибли на месте. У нее не было времени понять, что произошло, Джеймс.

– Какой ужас. Бедная старушка. Она была хорошей матерью. По крайней мере ей не пришлось долго по мне горевать.

– Да, думаю, что так. Месяцев пять. Она погибла в ноябре, когда налеты стали особенно частыми.

– А могила есть? – спросил он, немного помолчав.

– Да. Братская. От них… почти ничего не осталось. Говорю же, это было прямое попадание.

Он выпустил дым.

– Итак, моя мать умерла, а у меня есть дочь… Слишком много новостей за одно утро. Диана, можно мне увидеть Стеллу? Ей не обязательно знать, кто я. Мы могли бы…

– Погоди, Джеймс, – оборвала Диана, – не так быстро. Между прочим, мне тоже еще со многим нужно свыкнуться! Не знаю, нужно ли тебе встречаться со Стеллой. Мне до сих пор не верится, что мы с тобой разговариваем. Это самый странный день в моей жизни. Кажется, вот-вот проснусь после… какого-то нелепого сна.

С минуту они посидели в тишине, прежде чем Диана вновь заговорила, на этот раз не так резко.

– А теперь я хочу сигарету.

Он прикурил две для них обоих.

– Джеймс, – тихо сказала она, – ты ведь не знаешь и о том, что случилось с моим братом, да?

Он покачал головой и выпустил дым.

– Он погиб в тот самый день, когда сбили тебя.

Джеймс оторопело уставился на нее.

– Как? Не может быть! Когда началась операция, его еще не было на базе! Он не летал в тот день.

Диана вздохнула.

– Не летал. Мы пережили такой кошмар, Джеймс. По дороге в Апминстер его мотоцикл столкнулся с военным грузовиком. Около Сидкапа. У него не было ни единого шанса.

– Подожди-ка. – Джеймс нахмурился. – Да, кажется, я помню. Мы с Джоном уехали из Дауэр-Хауса сразу после свадьбы, так? В тот день под Дартфордом я попал в огромную пробку. Все стояли совершенно без движения. Наверное, как раз из-за Джона. Бедолага. Я многим ему обязан. В Крануэлле он спас мою шкуру, ты в курсе?

Он затянулся сигаретой и продолжил:

– Помню, приехав в Апминстер, я никак не мог понять, почему его до сих пор нет. Решил, что сломался мотоцикл или пробило колесо. Господи, бедный Джон. Я часто думал, удалось ли ему выжить в войне. Но погибнуть вот так, в дурацкой аварии…

Он проницательно посмотрел на нее.

– Боже, страшно представить, что вы пережили в тот день… Обе новости пришли одновременно?

– О вас? Да, почти. Сначала позвонили из полиции, сообщили о Джонни. Папе пришлось ехать на опознание. Для него это был кошмар. Не успел он вернуться, как явились из ВВС с новостью о тебе.

Он хотел было дотронуться до ее ладони, но Диана отдернула руку и укоризненно посмотрела на него.

– Джеймс, они не сомневались в твоей смерти. Даже тогда, до официального рапорта. Его я тоже читала. В нем говорится, что ты погиб. Два пилота из твоей эскадрильи сделали заявления. Подтвердили, что парашюта точно не было, зато они видели, как самолет взорвался, упав на землю.

Она посмотрела на него так, будто впервые с момента их встречи его как следует разглядела.

– Что ты делаешь здесь, Джеймс? Как тебе удалось выжить в той страшной катастрофе?

Он глубоко вздохнул.

– Ладно, Диана, я расскажу. С чего начать?

 

Глава 43

Ему было весело.

Отработал как надо.

Сбил троих всего за несколько минут.

Первого атаковал почти сразу. Немецкий истребитель взорвался от очереди Джеймса. Самолет мгновенно превратился в шар из пламени и черного дыма – внезапное пятно в синем, кристально чистом небе.

«Черт. Похоже, я попал ему в бензобак или полную боеприпасов авиапушку», – подумал он, резко накренившись, чтобы самому не уйти вниз.

Второе и третье попадания случились почти одновременно. Его машина и Ме-109 шли в лобовую атаку друг на друга. Он видел, как мигают и дымят небольшими хлопьями орудийные порты немца, скорость обоих самолетов приближалась к 600 милям.

Блестящие снаряды со свистом пролетали с обеих сторон, непостижимым образом не попадая в цель. Его собственные трассирующие пули проходили ровно под брюхом противника. Джеймс слегка изменил наклон и удовлетворенно крякнул, увидев, как очередью прошило вражеский носовой обтекатель.

Им вдруг овладело странное спокойствие. «Кому-то из нас скоро конец», – хладнокровно подумал он.

Большой палец упорно оставался на пламегасителе.

«Если честно, мне в любом случае плевать».

«Мессершмитт» сорвался первым, резко пошел верх, а затем штопором вниз и в сторону. Это был роковой удар: самолет столкнулся с другим немецким истребителем, который, вертикально пикируя, спешил на подмогу. Оба исчезли в гигантском огненном шаре.

«Боже. Несчастные ублюдки».

Он осмотрел небо. В зоне видимости не осталось ни своих, ни врагов. Впервые с начала полета у Джеймса появилась возможность сориентироваться. Он глянул вниз, на побережье.

«Ого!»

Во время боя его занесло далеко в глубь материка. На севере отливал голубым блеском пролив. Под крыльями плыли французские деревни, фермерские угодья.

«Ладно, хватит. Пора возвращаться домой».

Он толкнул ручку от себя, совершил разворот с пикированием в сторону моря. Если не лезть куда не следует и держаться ближе к земле, минут через двадцать он сядет в Апминстере. Он покосился на датчик топлива. Стрелка низко.

Или совершит аварийную посадку в Восточном Суссексе.

«Спитфайр» дернулся, как испуганная лошадь, и, сотрясаясь, пошел вбок. Джеймс резко оглянулся. С тыла, чуть выше и правее, атаковал Ме-109, мотаясь из стороны в сторону, как разъяренная оса.

«Чтоб тебя! Уже отстрелил бо́льшую часть хвостового стабилизатора. Самолет практически не годен к полету».

От этой мысли замерло сердце, тем временем мотор зацепило еще несколькими снарядами. «Мерлин» зашелся кашлем, запнулся и в последний раз отчаянно взревел. Раскуроченные поршни и куски металла летели во все стороны, из моторного отсека било оранжевое пламя.

Огонь перекинулся на кабину, завоняло топливом. Черный дым смешивался с маслом, брызгающим в лобовое стекло из какой-то пробоины, плексигласовый фонарь моментально заволокло. Джеймс был не в состоянии хоть что-то рассмотреть, летел вслепую.

«Поразительно, насколько быстро все произошло – четыре, пять секунд?» Самолет стал круто пикировать вниз. Привязные ремни врезались в плечи, голову прижало к верху фонаря.

«Боже, как ужасно умереть вот так, ничего не видя вокруг».

Джеймс подергал черный фонарь, попытался сдвинуть назад, но тщетно – полозья зажало (еще бы!), тогда он застучал по нему кулаками. Наконец фонарь приподнялся на пару дюймов, в кабину вновь хлынул свет. Джеймс не прекращал попыток, страх придал ему неимоверную силу, чертова штуковина нехотя отъехала назад еще немного. А потом неожиданно поток воздуха сделал остальную работу, полностью оторвал и унес прочь треклятый фонарь. Ветром забило глаза, нос, уши, стало почти невозможно дышать.

«Все как в прошлый раз. Только сегодня, господа, мы разобьемся».

Джеймс высунул голову и посмотрел вниз. Черт! До земли не больше трехсот футов, он несется вниз с бешеной скоростью. Через несколько секунд наступит конец.

Прямо под ним ряд высоких тополей, и инстинктивно он с силой оттянул ручку управления, сработали закрылки. Невероятно, но самолет откликнулся, хоть и немного. Нос приподнялся, и каким-то непостижимым образом ему удалось уйти от деревьев. Самолет закачался, завибрировал и ушел в прощальное пике.

«Вот и все. Маленький самолет примет смерть вон на том лугу.

Только без меня».

Одним резким движением Джеймс отстегнул ремни и перевалился через борт, дергая за вытяжной трос парашюта. До земли не оставалось и ста футов.

«Проклятье!»

Внизу на поле точками алели маки среди каких-то желтых цветов. Что это? Лютики? Одуванчики?

Он крепко зажмурился, чтобы не видеть собственную смерть.

Вдруг над ним с треском раскрылся купол, рывком врезались между ног ремни. Он распахнул глаза. В тридцати ярдах от него горящий самолет тоже приближался к земле. Джеймс со всего маху ударился ступнями. Одновременно прозвучал страшный взрыв, тело обдало жаром. Череп жгло так, будто голову окунули в кислоту.

Через мгновение он сообразил, что горят волосы, стал исступленно лупить по голове затянутыми в перчатки руками и вдруг увидел, что куртку тоже охватило огнем. Он попытался лечь на землю, чтобы сбить пламя, но что-то удерживало его в вертикальном положении. Оказалось, парашют зацепился за верхушку тополя на краю луга. Стропы туго натянулись, и он танцевал на цыпочках, как горящая марионетка.

«Да что такое!»

Джеймс ударил по металлическому замку на груди. Щелчок – и стропы ослабли, он осел на землю как мешок с углем.

Все еще охваченный огнем, он катался по траве и лихорадочно молотил руками по голове. Наконец пламя удалось сбить.

От самолета, все еще объятого огнем, валил едкий дым, громко хлопая, взрывались боеприпасы.

«Быстрее бежать отсюда!»

С трудом встав на ноги, он тотчас истошно закричал, едва не упав снова. Позвоночник будто прошило электричеством. Боль была невыносимой.

Пули с треском летели во все стороны; нужно срочно убираться прочь от останков «Спитфайра».

Сделав несколько нетвердых шагов, он вдруг почувствовал страшный удар. Левая нога подлетела вверх, как у танцовщицы кордебалета, за ней последовало все тело, изогнулось в воздухе и рухнуло на землю. С минуту он лежал, переводя дух. Затем наконец сел и расшнуровал сапог. Так и есть, ранен. На задней поверхности голени зияла ровная дыра, спереди же все выглядело куда отвратительнее: пуля прошла навылет рядом с берцовой костью. Более того, кость белела, как тычинка посреди кроваво-красных лепестков, распустившихся симметрично вокруг нее.

С удивлением он отметил, что кровотечение не обильное, а из входного отверстия не течет и вовсе. Он решительно размотал белый шелковый шарф, подаренный Дианой перед Дюнкерком, туго перевязал рану и вновь поднялся на ноги.

Грохот разрывающихся боеприпасов достиг мощного крещендо и звучал теперь как завершение шоу фейерверков. Одна пуля просвистела так близко, что щекой он ощутил колебание воздуха.

«Сейчас оторвет голову к чертовой матери, так что, дружище, забудь о продырявленной ноге. Вперед, быстрее!»

Хромая, он поспешил – насколько позволили нога и спина – к низкой каменной стене на краю луга, перевалился через нее и вновь взвыл от боли в позвоночнике.

Куртка и волосы до сих пор дымились. Хотелось просто лежать на земле, но пришлось встать на четвереньки: вдруг подступила сильная тошнота, и его вырвало.

«Значит, вот как бывает, когда тебя собьют».

Некоторое время Диана сидела молча. Ей не удавалось подобрать слова, которые не прозвучали бы банально или глупо. Наконец она провела ладонью по глазам и щеке.

– Не знаю, что и сказать, Джеймс. Чудо, конечно, что тебе удалось уцелеть. В том смысле… Только вот я что-то не пойму. Оба летчика, которые видели, как тебя сбили, со всей уверенностью говорили, что парашюта не было. Я читала их показания.

Он пожал плечами.

– Ничего не поделаешь. Если они видели, как упал самолет, должны были видеть и парашют.

Диана нахмурилась.

– Погоди-ка. Вообще-то самого крушения они не видели. Самолет упал за какими-то деревьями. Они видели, как он скрылся, потом вспышку и дым от взрыва.

Джеймс кивнул и прикурил сигарету.

– Это все и объясняет. Я же сказал, что парашют зацепился за дерево. Думаю, что он даже как следует не раскрылся. Если ребята были с другой стороны, они могли этого не увидеть, – он ухмыльнулся. – Повезло мне, да?

– Да! Еще несколько футов вниз, и ты бы…

Джеймс рассмеялся.

– Нет, я не об этом. Они не заметили парашют, и поэтому все решили, что я погиб. Всегда считал, что они так и подумали, но знать наверняка гораздо приятнее.

Она в изумлении посмотрела на него.

– Почему это так важно, Джеймс?

– Хм, я думал, это очевидно… Потому что мертвецов не судят за дезертирство.

Опомнился он в грязи под каменной стеной. Охваченная огнем обшивка «Спитфайра» все еще трещала, но взрывы боеприпасов стихли.

Джеймс с трудом поднялся на ноги и вновь издал душераздирающий крик: невыносимо болела спина. Что с ней такое? Как ни странно, раненая нога почти не беспокоила, лишь иногда слегка ныла.

Пора уходить, пока не начал рыскать немецкий патруль. Второй раз за день он пытался сообразить, где находится. За полями, в миле к югу, виднелись крыши деревенских домов.

Несмотря на мучения, нужно идти, иного выхода нет. Если повезет, со стороны местных его ожидает дружелюбный прием. Возможно, даже врач, который промоет рану на ноге, наложит швы и даст анальгетик, чтобы успокоить спину. И заодно распухший язык, прикушенный при падении и теперь причиняющий адскую боль.

С перекошенным от боли лицом Джеймс Блэкуэлл медленно ковылял в сторону проселочной дороги на другой стороне поля, ведущей, по-видимому, к деревне. Наверное, скоро удастся выбраться на нормальную дорогу.

За спиной догорал остов сбитого самолета.

Джеймс не оборачивался.

«С этим покончено».

– Значит, тогда ты и решил сбежать.

Голос Дианы прозвучал резче и категоричнее, чем ей того хотелось, и она покраснела.

Джеймс пожал плечами.

– Называй как угодно. Сбежал, дезертировал, самовольно оставил часть. Мне все равно, Диана.

Он наклонился над столом, лицо вдруг стало настороженным, глаза сузились в щелки.

– Послушай. С меня было достаточно. Я едва избежал смерти, за две недели дважды. И просто не мог думать о том, чтобы пройти через все это еще раз.

– Но зачем дезертировать? Почему не сдаться немцам и не провести остаток войны в лагере для военнопленных? Да, это отвратительно, но тогда ты по крайней мере оставался бы в безопасности.

Он вздохнул.

– Погоди минуту, ладно? В горле пересохло.

Джеймс щелкнул пальцами, и у стола тотчас возник официант. Диане он показался чересчур напряженным.

– Воды.

Официант спешно удалился. Диана смотрела на разбивающиеся вдали о берег волны.

– Этот человек боится тебя? Ты его знаешь?

Джеймс прикурил очередную сигарету.

– Нет. Первый раз вижу. Наверное, просто нервный тип. – Он глубоко затянулся. – На чем мы остановились?

– Ты рассказывал, почему не захотел провести остаток войны в лагере для военнопленных.

– Да… Так вот. В сороковом году многие из нас считали, что война проиграна. Франция сдалась, и все шло к тому, что за ней последует и Англия.

Диана нахмурилась.

– Но и в этом случае, когда все закончилось, немцы отправили бы тебя домой. Мы ведь обменивались пленными, так?

Он расхохотался.

– Что?! Ты серьезно? Если бы нацисты победили и вернули своих пленных, с нами обращались бы ровно так же, как и с остальными – поляками, чехами, русскими… Не читала гитлеровский план порабощения Великобритании? В прошлом году он попал в газеты. Уверяю тебя, жуткое чтиво.

– Разумеется, читала. Не надо так разговаривать со мной, Джеймс.

– Прости, Диана, я не хотел. Но ты подумай. Согласно генеральному плану фюрера по уничтожению Великобритании все британские военнопленные должны быть доставлены на эту сторону Ла-Манша. Я не исключение. Гитлер распорядился отправить всех физически годных британцев от семнадцати до сорока пяти на континент работать на немецких военных заводах и стройках.

– Знаю, – перебила Диана. – Говорю же, я читала. Да, согласна, ужасно. У наших военнопленных был бы выбор: воевать за Германию в особых британских подразделениях или идти на заводы.

Он кивнул.

– Вот именно. Работать на организацию Тодта, которая вовсю использовала рабский труд. Большинство рабочих не дожили до конца войны – умерли от голода или непосильного труда. Конечно же, моей задачей было не попасть в лапы немцам.

– Да, но… – Диана пристально посмотрела на него. – Все это стало ясно теперь, не так ли, Джеймс? Тогда, в сороковом году, ты не мог об этом знать. Почему ты не попытался связаться с французским Сопротивлением? Они бы тебе помогли.

– Потому что я думал, что мы проиграли эту проклятую войну! Ты меня не слушаешь! Но если и так, чем, по-твоему, они помогли бы? Что бы я сделал с их помощью? Вернулся на родину? Я тебя умоляю!

Она вздрогнула.

– Прости, Диана. – Джеймс сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. – Видишь ли, даже если бы мне каким-то невероятным образом удалось вернуться – что очень сомнительно, – и Британия сопротивлялась бы еще несколько месяцев, то меня наградили бы дурацкой медалькой, написали об этом в газете, а затем посадили в очередной «Спитфайр», чтобы я геройски погиб или попал в плен. Пойми, Диана, сама идея боевых вылетов мне казалась полным сумасшествием. Дикостью. Я об этом даже думать не мог.

– В любом случае, – продолжил он чуть спокойнее, – в то время никакого Сопротивления не было. Франция пала. Повсюду хаос. Военные слонялись повсюду как неприкаянные, гражданские бродили туда-сюда, группами, или в колоннах беженцев, или прятались в домах, ждали Апокалипсиса… Я знаю, что говорю. Некоторое время тут творился совершенный кошмар. Такого ты не видела никогда в своей жизни. Как будто наступил конец света, поверь мне.

Повисла долгая пауза.

– Из моей эскадрильи кто-нибудь уцелел? – спросил он наконец.

Она покачала головой.

– Немногие. Одного из видевших, как ты падал, сбили буквально через неделю. Некоторых взяли в плен, конечно. Кажется, одного летчика гестаповцы застрелили при попытке к бегству.

Джеймс смотрел на нее, щурясь от дыма и солнечного света.

– Ты, наверное, считаешь меня трусом.

– У меня пока не было времени подумать над этим вопросом.

Нервный официант появился снова, налил в стаканы воды.

Некоторое время Диана мучительно размышляла, глядя на Средиземное море, на возвращающийся из Корсики паром. И решила, что не имеет права осуждать никого, кто испытал подобный шок. Возможно, ей следует принять его доводы о причинах своего дезертирства.

– Не верю, что ты струсил, – наконец произнесла она, не отрывая взгляд от моря. – Ты очень смело сражался, Джеймс. Мой брат считал тебя лучшим и самым бесстрашным в эскадрилье. Хотя согласна, у каждого есть свой предел. И все же мне нужно, чтобы ты кое-что объяснил… теперь, когда я знаю, что ты жив.

– Что?

Она посмотрела на него.

– После того, как тебя сбили… куда ты пошел? Чем занимался? И почему не вернулся ко мне после войны? Я думала, что ты меня любишь, что мы были счастливы вместе.

– Я действительно тебя любил, – тихо сказал он. – И мы… мы были так счастливы, правда? Но как я мог вернуться? Меня бы тут же схватили и отдали под трибунал за дезертирство. А потом повесили бы. Пожалуй, даже сейчас все было бы точно так же. Летом сорокового года я вырыл себе могилу и с тех пор обязан в ней лежать.

Диана посмотрела на него тоскливым взглядом.

– Вернулся бы ко мне. Я бы тебя защитила.

– Сколько ни старайся, ничего бы не вышло. Я стал бы для тебя тяжким бременем. Как ты не понимаешь?

– Не понимаю.

– Послушай, давай отвлечемся от этого разговора.

Она пожала плечами.

– Как скажешь.

– В любом случае, не помешало бы немного перекусить. Не возражаешь? Не знаю, как ты, а я умираю с голода.

Диана взглянула на часы: почти час дня. Она обещала Стелле вернуться домой к обеду.

– Мне нужно позвонить.

– Хорошо. Знаешь, Диана… – он коснулся ее ладони. Она замерла на мгновение, затем отдернула руку. – Я расскажу тебе все как есть. По крайней мере ты это заслужила.

Она пересекла отделанное мрамором фойе «Негреско». Здесь было намного прохладнее, чем на раскаленной террасе, хотя там и дул легкий ветерок с моря. У телефонных будок ее перехватил управляющий отелем с улыбкой на лице и стал кланяться, потирая руки. «Похож на одного из участников «Yrian Heep», – подумала Диана.

– Madame, – он склонил голову, – разрешите выразить нескончаемое удовольствие видеть monsieur, – он мотнул головой в сторону террасы, – и его собеседницу у нас за обедом. Могу я…

– Я его жена.

Маленькие глазки расширились, в них явно промелькнул страх.

– Разумеется, madame, я должен был знать. Тысяча извинений. Я приложу все усилия, чтобы сделать приятнее ваш визит…

Отвесив еще один поклон, управляющий торопливо удалился.

Диана вздрогнула. С какой стати она так сказала? Ее муж – Дуглас, а не этот призрак, от которого больше десяти лет не было ни слуху ни духу. Что она делает?

Два последних часа она пребывала в шоковом состоянии. Сейчас, отлучившись ненадолго, она внезапно осознала подлинную суть происходящего. Все это время он был жив. Жив. Он скрывался во Франции, и если бы она не приехала сюда, в Ниццу, то никогда бы об этом не узнала.

Так что же он здесь делал? Как жил? С виду он достаточно состоятелен, и люди его явно побаиваются. Сначала официант, потом управляющий…

Диана ощутила слабое, но отчетливое предчувствие опасности.

Неожиданно она передумала. Обедать с ним – сумасшествие. Надо сейчас же вернуться домой, дождаться Дугласа и все ему рассказать.

Приняв решение, она вздохнула с необычайным облегчением и быстро пошла к боковому выходу из отеля, где располагалась стоянка такси.

– Диана!

Она обернулась. Джеймс стоял в дальнем конце фойе с недоуменным, обиженным выражением на лице. После двух часов, проведенных за одним столом, она вновь испытала шок от одного его вида.

Впервые за этот день она вдруг полностью осознала, что он очень красив.

Перед ней будто два схожих образа с почти неуловимым отличием сменяли и перекрывали друг друга. Джеймс, которого она так четко помнила с того последнего дня в Дауэр-Хаусе, – бравый красавец в униформе с иголочки, жизнерадостный, несмотря на усталость после изнурительных боевых действий, – и этот Джеймс, все еще красивый и стройный, но резкий, в своем новом окружении чувствующий себя как рыба в воде. По нескольким фразам, брошенным им на французском, было ясно, что он довольно свободно говорит на этом языке.

Джеймс быстро подошел, нерешительно положил ей руку на плечо.

– Должно быть, все это очень тяжело… невыносимо трудно для тебя. Прости, милая.

«Не смей меня так называть! У тебя больше нет на это права!»

Она едва не выкрикнула это вслух.

Он убрал руку.

– Извини. Я не должен был тебя так называть. – Он оглянулся по сторонам. – Прошу, не уходи. Останься, давай пообедаем вместе. Обещаю, мой рассказ расставит все по своим местам. Хочу, чтобы ты меня поняла. Все кажется тебе совершенно невероятным. Готов поспорить, ты сейчас как Алиса в чертовом Зазеркалье.

Он стоял перед ней, внимательный и заботливый и такой невыразимо реальный и живой, что ее решимость начала таять. Ведь речь идет всего-навсего о том, чтобы вместе пообедать. Она ведет себя глупо и суеверно.

Он указал на телефонные будки.

– Позвони домой. Если сегодня не получается поговорить, не переживай – можем увидеться завтра или в другой день, в любое время и в любом месте. Как тебе будет угодно. – Джеймс махнул рукой в сторону мужской уборной. – Я туда. Встретимся за столиком, расскажешь, что решила.

Улыбаясь, он отошел от нее, потом обернулся и крикнул:

– Надеюсь, ты все-таки согласишься пообедать! Я уже заказал на двоих. Сибаса. Его здесь прекрасно готовят.

– Все в порядке, – сказала Диана, усаживаясь за стол. – Няня Стеллы может остаться до вечера. Они ходили играть в теннис.

– Прекрасно.

«Не особенно удивился», – отметила она про себя. Он был занят изучением карты вин. Диана откинулась на спинку стула и окинула Джеймса внимательным взглядом.

Он все еще такой, каким она его запомнила. Ее Джеймс. Спокойный и раскованный, несмотря на исключительные обстоятельства. Напевающий что-то себе под нос, проводящий тонким загорелым пальцем вниз по carte du vin.

Джеймс поднял взгляд и улыбнулся.

Она вздрогнула. Шикарный мужчина.

«Когда-то он принадлежал ей».

– Что? О чем ты думаешь?

– О том, что это самый странный день в моей жизни. Не могу поверить, что это происходит на самом деле, Джеймс. Что ты живой и здесь, в Ницце. Честное слово, я бы уже не удивилась, если бы за соседним столиком материализовался мой брат.

– А я бы удивился. Я не воскресший из мертвых, Диана, хотя и чувствовал себя таким, когда меня подстрелили. Я был абсолютно уверен, что погибну, выпрыгнув из самолета. Пока ковылял до той деревни, все думал: не умер ли я, не призрак ли мой тут бродит? Помню, как думал…

– Обо мне? Ты думал обо мне, Джеймс? – не стерпела Диана.

Он пристально посмотрел на нее.

– Не буду лгать, Диана. Нет. Не думал. Мы ведь, кажется, только тем утром поженились, да?

Она отвернулась, чтобы не показать слез, неожиданно навернувшихся на глаза.

– Я не думал ни о ком, кроме себя, ни в тот день, ни много позже. Мне будто дали второй шанс, еще одну жизнь. Дорога домой была для меня закрыта, потому я выбросил тебя из памяти. На время. Только на время.

– На какое время, Джеймс? Когда оно закончилось? Сегодня? Час назад?

Он наклонил голову и криво улыбнулся.

– Нет, любовь моя. Как только я добрался до Ниццы, десять лет назад. Не преуменьшай себя в моих глазах, Диана.

Два официанта принесли еду и напитки. Один на приставном столике разделал рыбу, второй налил вино. Закончив сервировку, они поспешили удалиться.

Некоторое время Диана с Джеймсом молча ели. Потом Джеймс сделал глоток вина и продолжил:

– Деревня называлась Лик. Помню, название показалось мне вполне соответствующим случаю. К тому времени «лик» у меня был тот еще. – Он слабо улыбнулся. – Я всегда буду помнить это слово, до самой смерти.

Он указал на бокал.

– Выпей, Диана. Поверь, тебе это сейчас не помешает.

 

Глава 44

В деревне было безлюдно. Террасы кирпичных домов смотрели друг на друга, между ними по центру дороги тянулся ряд лип. У обочины играла девочка лет семи. Когда Джеймс остановился рядом, она протянула ему куклу, ничуть не испугавшись его, опаленного и окровавленного.

Он вежливо отказался от игрушки и спросил:

– Не знаешь, ma petite, есть в вашей деревне доктор?

Она моментально ткнула пальцем в сторону.

– Вон. Видите большой белый дом слева? Там живет доктор Лейн.

– Merci.

Помахав ему вслед, девочка вновь занялась куклой.

В самом деле вдалеке виднелась подъездная дорожка, перпендикулярная улице и ведущая к проглядывавшему за высокими вязами основательному зданию из белого кирпича. Полированная медная табличка на одном из воротных столбов гласила: Résidence et Cabinet Médical de Dr Hubert Lain. По подъездной дорожке он, шатаясь, дошел до широкого входа между двумя скромными беленными известью колоннами.

Джеймс дернул шнурок колокольчика, никто не вышел, тогда он постучал дверным молотком и вновь рванул за шнурок.

Наконец за дверью послышались шаги и грубый мужской голос:

– Oui? Qui est lá?

– Это я, monsieur… Я ранен. Мне срочно нужна помощь.

Через минуту громыхнули щеколды, в замке повернулся ключ. Дверь приоткрылась, из-за нее выглянул высокий мужчина лет шестидесяти, упитанный и румяный, с густой растительностью в носу; за ворот была заткнута заляпанная салфетка – мужчина, должно быть, ужинал.

При виде Джеймса лицо доктора исказил ужас, он попытался захлопнуть дверь.

«Засек форму ВВС, – подумал Джеймс. – Не хочет связываться. Что ж, я его понимаю».

Он успел просунуть здоровую ногу в щель и надавил на дверь плечом. Спину тут же пронзила боль.

Француз изо всех сил упирался в дверь с другой стороны и кричал:

– De rien ici pour vous ici. Je ne peux pas vous aider!

– Откройте дверь! – взревел Джеймс. – Вы же врач! Откройте!

– Non!

«Ах, значит ты понимаешь по-английски, – подумал Джеймс. – Отлично». Он потянулся к сапогу, в котором держал служебный револьвер. Многие парни брали с собой оружие, если знали, что будут летать над Францией. Он вынул револьвер и вставил в щель выше головы доктора.

– Открывай дверь, ублюдок! Мне нужна помощь!

– Non!

Джеймс нажал на спусковой крючок, раздался оглушительный выстрел. Человек вскрикнул, упал навзничь, Джеймс толкнул плечом дверь и вошел в дом. Они находились в маленькой передней, француз, извиваясь, пытался ускользнуть в холл.

– Ne tirez pas! Не стреляйте!

– Буду стрелять, если не заткнешься!

Джеймс неловко опустился на одно колено и приставил дуло к виску мужчины. Врач притих.

– Говоришь по-английски, да?

– Да.

– Вы врач?

– Да.

– Я – летчик Королевских ВВС. Пилот «Спитфайра». Меня сбили, я ранен в ногу, и болит спина. Перевяжите мне рану и дайте обезболивающее для спины. Понятно?

Человек поднялся с пола, Джеймс не опускал револьвер.

– Как вы смеете вламываться в мой дом! Немедленно уходите! Я настаиваю, чтобы вы…

Джеймс взвел курок.

– Если не сделаете все, как я сказал, всажу пулю в ногу, ясно?

Доктор метнул свирепый взгляд.

– Да, конечно, у вас ведь оружие, monsieur. Ладно. Пойду и принесу все, что нужно. Ждите здесь.

– Еще чего. Я иду с вами.

Врач двинулся в другой конец дома, Джеймс – следом, тыча пистолетом ему в спину. Уже в приемной француз обернулся и посмотрел ему в глаза.

– Monsieur, я отказываюсь работать в таких условиях. Я не могу лечить под дулом пистолета.

– Еще как можете.

Джеймс грузно опустился на прикрученную к стене узкую кушетку.

– Ладно, – он демонстративно положил пистолет рядом, вытянул вперед раненую ногу и сморщился от боли. – Смотрите.

Доктор вытащил из-под стола деревянную табуретку, подставил под ногу Джеймсу. Затем осторожно размотал и бросил на пол пропитанный кровью шелковый шарф.

Кости больше не было видно, ее закрывал ком спекшейся крови. Входное отверстие раны оставалось чистым, но сильно почернело. Темную лунку окружал странный неравномерный кровоподтек.

Крякнув, врач встал и подошел к металлическому шкафчику у стены.

– Не так все и плохо, по-моему, – сказал он через плечо. – Рана чистая. Пуля прошла насквозь, так что в операции нет нужды. И кость не задета. Вам повезло, monsieur.

Он обернулся, в его руках были коробочки и флаконы.

– Промою йодом – будет больно, – затем присыпка для стерильности и дезинфекции. Швы накладывать не буду, раны со временем затянутся сами.

– Отлично. Приступайте.

Доктор занялся раной: промыл, присыпал порошком, приложил толстый марлевый тампон, затем со знанием дела перебинтовал и завязал концы бантом.

– Voilà! Все?

– Нет, не все. Я же говорил, что мне нужно болеутоляющее для спины.

Доктор кивнул и указал через дверь на помещение в другом конце коридора.

– Конечно. Сейчас схожу в аптеку. Подождите здесь.

– Я с вами.

Француз топнул ногой.

– Monsieur! Хватит уже! В аптеке только одна дверь, и она перед вами. К тому же видите, – он указал на стол, – телефон здесь.

Джеймс взглянул на старинный эбонитовый аппарат с красивыми перламутровыми вставками.

– Поймите, – продолжал доктор, – у меня нет возможности ни уйти, ни с кем-то переговорить. Так что прошу вас все же разрешить мне сделать свою работу.

Джеймс нехотя кивнул.

– Ладно. Но я наблюдаю за дверью. Даю вам ровно две минуты.

– Хорошо.

Доктор вышел из приемной и скрылся в аптеке.

Джеймсу было слышно, как он открывает и закрывает выдвижные ящики и чем-то шуршит. Затем все стихло, лишь доктор что-то напевал себе под нос.

– Эй! Вы что там делаете!

– Mon Dieu! – донесся приглушенный, сердитый отклик. – Готовлю вам лекарства, monsieur! Потерпите немного, прошу.

– Поторапливайтесь!

Вновь тишина. На этот раз стихло даже мурлыканье.

И вдруг на столе еле слышно щелкнул телефон.

«Мерзавец соврал! В аптеке параллельный аппарат».

Схватив револьвер, Джеймс соскользнул с кушетки, как можно тише пересек приемную и коридор, осторожно приоткрыл дверь в аптеку.

Француз стоял спиной к нему в трех шагах у противоположной стены и, конечно же, прижимал к уху телефонную трубку.

– Bonjour? Bonjour? – шептал он. – Il y a quelqu’un?

Джеймс услышал, как что-то ответили, но не разобрал, что именно. Однако плечи доктора облегченно расслабились.

– Ah, Dieu merci, capitaine! Je suis de docteur de Licques. J’ai un homme…

Будь он ближе или в состоянии быстро двигаться, он бы просто сбил доктора с ног пистолетом. Позже именно так Джеймс объяснял свои действия. Но в тот момент без малейшего колебания и угрызения совести нажал спусковой крючок. Лицо доктора врезалось в стену, спина выгнулась дугой от страшного ударного воздействия: пуля прошла слева от позвоночника, выдавив через грудную клетку большую часть сердца. В полной тишине тело сползло на пол. Нетвердой походкой Джеймс пересек комнату и одним ударом рукоятки разбил телефон вдребезги. Из оштукатуренной стены бессильно повисли провода. Gendarme на другом конце, наверное, слышал выстрел, но с этим Джеймс уже ничего не мог поделать. И все равно выругался, глядя на неподвижное тело у ног.

Деревенский врач обслужил своего последнего пациента.

– Я говорил, что расскажу тебе все.

Диана стала бледная как полотно. Пристально глядя на Джеймса, она сделала глоток воды и, осторожно поставив бокал на стол, наконец заговорила:

– Этот человек оказал тебе помощь, а ты застрелил его в спину. Зачем убивать, Джеймс? Ты мог его связать в конце концов.

Он вздохнул, откинул двумя руками волосы со лба.

– Ты ошибаешься, Диана. Он меня сдал! Французская полиция отправила бы меня на допрос в гестапо и глазом не моргнув. Он собирался рассказать, что у него в доме британский летчик, поэтому я и убил его. Он не оставил мне выбора. Подождал бы я еще секунду – и мне конец. Этот человек сотрудничал с врагом.

Она помолчала и вдруг широко распахнула глаза.

– О господи! Ты ведь с самого начала собирался его убить, да? Как только получишь, что нужно. Ты бы не стал его связывать, потому что знал: в конце концов он все равно позвонит в полицию. Я права?

Джеймс наклонил голову.

– Очень хорошо, Диана. Да, с того самого момента, как он вынудил меня достать оружие, я понял, что его придется убить. Видишь, ты идешь в точности по тому же логическому пути, что и я в тот день. Ставки были неимоверно высокими. Ты начинаешь понимать, так? Ну же, скажи?

Она нехотя кивнула.

– Думаю, да.

Задумавшись, Джеймс сделал очередную глубокую затяжку.

– Разумеется, – продолжал он, – помоги он мне по своей воле, то не вынудил бы на такой поступок и все сложилось бы совсем иначе. Но он был глуп. И сделал неправильный выбор. Шла война, я был готов на все, только бы не попасть в плен.

– Да, если бы ты хотел воевать и дальше. Но ты не хотел. Ты удрал.

Надолго повисла тишина. Взгляд Джеймса стал жестким, губы сжались. Он явно не собирался спорить с этим утверждением.

– Кстати, – спустя некоторое время добавила Диана, – а откуда ты знал, что в доме больше никого нет? Их ты тоже убил бы?

Он спокойно посмотрел на нее.

– Вообще-то там был кое-кто. И нет, никакого вреда я ей не причинил.

Мысли на бешеной скорости проносились в голове, пока Джеймс стоял над телом доктора. Толстобрюхий, судя по всему, звонил в жандармерию, но по какому номеру? Затем он заметил в руках у мертвеца маленькую записную книжку в кожаном переплете. Джеймс наклонился и осторожно поднял ее. В ней содержался личный телефонный список доктора, открытый на букву Ж. Третьим пунктом на этой странице значилось: «Жандармерия, Сент-Омер», далее был приписан номер.

Джеймс закрыл глаза и попытался мысленно вспомнить карту. Город Сент-Омер был примерно в пятнадцати милях к востоку от Лика. Три минуты лету на «Спитфайре», полчаса – на автомобиле. Возможно, чуть дольше, если учесть, сколько сейчас на дорогах беженцев и солдат. Времени у него немного.

Безусловно, ближе может находиться и другой полицейский участок. Возможно, человек в Сент-Омере как раз сейчас сообщает туда о поступившем телефонном звонке, неожиданно прерванном звуком, похожим на выстрел.

Джеймс закусил губу. Нужно рискнуть. Даже если и существует такой участок, сейчас там, скорее всего, никто не работает. Франция рушилась на глазах.

Он сунул револьвер обратно в сапог, склонился над телом, с трудом перевернул его на спину. Лицо разбилось от удара о стену, однако Джеймс все же смог по нему прочесть, какое чувство испытал доктор в последний миг жизни: на нем отразилось выражение крайнего удивления.

Он обшарил карманы пиджака. Бумажник: удостоверение личности, старый театральный билет и около тридцати франков пятифранковыми купюрами. Джеймс поморщился. С этим далеко не уедешь. Он похлопал по карманам брюк и вынул ключи. Один от входной двери, второй – от машины. Уже лучше. Справа от дома, кажется, располагалась какая-то деревянная пристройка. Возможно, гараж.

Он встал и вернулся в приемную. Двухминутный обыск ящиков письменного стола не дал ничего, в них были только медицинские карты и стопки рецептурных бланков. Последнюю он взял себе с неопределенным чувством, что она может пригодиться, и уже хотел было снова идти в центральную часть дома, как вспомнил о своем пропитанном кровью шарфе. Схватил шарф с пола и затолкал в карман.

В холле Джеймс взглянул на наручные часы: ровно шесть. Он дал себе двадцать минут и ни секундой больше. Допустим, полиция сейчас выезжает из Сент-Омера, раньше половины седьмого они вряд ли сюда доберутся. Если приедут откуда-нибудь поближе – ничего не поделаешь, придется отстреливаться.

Перед ним была широкая лестница, ведущая на опоясывающую холл галерею. Спальни наверняка расположены там же. Слева распахнуты двухстворчатые двери в гостиную. Оттуда он и начнет.

Нужно найти деньги или что-то, способное быстро ими стать. В голове уже начал созревать план, который вряд ли встанет дешево.

Гостиная представляла собой элегантно обставленную комнату с кабинетным роялем у остекленной двери и чем-то напомнила ему Дауэр-Хаус. На дверь смотрело массивное бюро с опускающейся планчатой крышкой. Он с трудом подошел – боже, как болит спина! – и потянул ручку вверх. Бюро оказалось закрыто.

Джеймс обернулся. На камине в оловянной чаше стояли засушенные цветы, на полу по обеим сторонам – чугунные статуэтки в форме собак. Одна из них как раз подойдет. Он подтащил статуэтку к бюро, поднял тяжеленный кусок металла над головой и с грохотом обрушил на крышку. Несколько планок сломалось, внутри проглядывал выдвижной ящик. Еще два удара – и он сорвал остатки крышки.

Его ждало разочарование. Открывая ящик за ящиком, он обнаруживал лишь ручки, тетради, дневники и несколько полупустых чернильных флаконов.

И тут вдруг в одном из ящиков мелькнуло что-то белое. Он присмотрелся. Это был конверт, приклеенный к нижней поверхности липкой лентой.

«Интересно».

Он достал конверт и вскрыл. Оттуда выпал тяжелый металлический ключ, блестящий и будто бы совершенно новый. На стержне стоял четкий оттиск серийного номера, заканчивающегося тремя буквами. Стало быть, ключ ценный.

– Почему же тебя спрятали, малыш? – задумчиво произнес Джеймс вслух, взвешивая ключ в своей ладони. Он был в два раза больше того, что нашелся в кармане у доктора, а значит, предназначался для чего-то более значительного по размеру и ценности.

– По-моему, я понял, – сказал наконец Джеймс. – Ты ключ от сейфа или несгораемого шкафа – или я не Блэкуэлл.

Он взглянул на часы: пять минут седьмого. Еще от силы минут пятнадцать – не так много на поиски сейфа в чужом доме.

Что ему известно о сейфах? Вроде бы где-то писали, что многие устанавливают их в спальне? Что-то об инстинктивном желании человека даже во сне быть поближе к своим ценностям. Поиск хозяйской спальни, без сомнения, лучший вариант – и к тому же единственный, если учесть, сколько осталось времени.

Джеймс решил больше ни о чем не думать и сосредоточиться на поисках сейфа, надеясь, что не ошибся насчет ключа.

Он вышел из гостиной, стал подниматься по лестнице как колченогий старик. «Проклятье, нужно быстрее!»

Дойдя наконец до галереи, он обнаружил шесть спален, выходящих на украшенную изысканной резьбой дубовую балюстраду. Определить хозяйскую оказалось несложно: только в одну из комнат вела двустворчатая дверь – на верхней площадке прямо перед ним.

Сквозь приоткрытую дверь виднелось очень темное помещение. Джеймс тихо проскользнул внутрь и едва не задохнулся от резкой вони: смеси пота, фекалий и какой-то медицинской кислятины.

Он понял, почему здесь так темно: большое окно было закрыто ставнями, хотя тонкие лучи вечернего солнца еще пробивались через деревянные перекладины параллельными полосками, освещая повисшие в воздухе пылинки, как в ночном небе прожектор выхватывает самолеты.

Сдерживая рвотные позывы, он подошел к окну и распахнул ставни настежь. В комнату хлынул свет и свежий воздух.

Вдруг за спиной кто-то закашлял.

Он резко обернулся, быстро нашарил оружие.

Сзади никого.

Мгновение спустя кашель раздался вновь, сухой и надрывный.

Вынув револьвер, Джеймс осторожно приблизился к изножью громадной кровати, закрытой балдахином из легкой сетчатой ткани. На столике по правую руку от него стояли несколько грязных стаканов, медицинская склянка и свалившийся набок флакон с таблетками. Несколько блестящих красных пилюль выкатились наружу.

Он медленно раздвинул занавесь в ногах и просунул голову под балдахин.

Там лежала старуха. Дряхлая и, по всей видимости, очень больная. Джеймсу она показалась почти такой же мертвой, как лежащий внизу доктор. Череп плотно обтягивала желтая кожа, дыхание было частым и поверхностным, глаза закрыты. Она вновь кашлянула, намного тише, чем в первый раз.

Джеймс облегченно вздохнул: она даже не знает, что рядом посторонний.

С открытыми ставнями запах стал терпимее, и он оглядел комнату. Здесь стояли два больших шкафа, бок о бок, один платяной шкаф поменьше и камин, над ним – морской пейзаж маслом: разбивающиеся о берег волны под мрачным, темным небом.

Он начал с больших шкафов, отодвинул их от стены, испытав сильнейшую боль в спине. Сейфа там не было, стену закрывали обои.

Платяной шкаф, хоть и маленький, оказался весьма тяжелым – сдвинуть его с места удалось с трудом. Джеймса вдруг осенило: «Внутри сейф; проще взломать дверь, чем искать к ней ключ». В кармане лежал перочинный ножик, однако для этой работы он не подошел.

Чертыхнувшись, Джеймс поковылял вниз и вернулся двумя минутами позже с найденным в кухне тяжелым тесаком. Вскоре замок отлетел в сторону.

Шкаф был доверху набит старыми кожаными сапогами и ботинками, некоторые выглядели как из прошлого века. Джеймс выгреб огромную кучу обуви на пол, но не обнаружил ничего, кроме пыли и мышиных какашек.

Он снова выругался и вдруг понял, что теперь отодвинуть гардероб от стены будет легче. Однако повторилась та же история, что и с большими шкафами: там оказалась просто стена. Стукнув по ней кулаком, он в отчаянии посмотрел на часы. «Проклятье! Уже четверть седьмого». Он решил продлить выделенное самому себе время до получаса. Добраться раньше из Сент-Омера полицейские не смогут, а если бы послали местных, они были бы уже здесь.

Осталось проверить картину. Если за ней сейфа нет, значит, он под настилом или в другом таком же недоступном месте. Либо его попросту не существует.

Джеймс подошел к камину и резко толкнул картину в сторону. Она тяжело поддалась. Хорошо. Значит, не прикручена к стене. Он крепко ухватился за нее обеими руками, приподнял вверх, снял и бросил на стоящий рядом стул.

Перед ним был сейф.

Совсем маленький, новый, с дверцей из матированной стали в толстой металлической раме. Замок – в самом центре. Джеймс вставил ключ и стал поворачивать по часовой стрелке. Ключ сперва немного поддался, а затем застрял. Он попробовал еще. Без результата. Изо всех сил стараясь держать себя в руках, Джеймс крутанул ключ в обратном направлении – та же история. Он дергал ключ вверх и вниз, из стороны в сторону… Сейф отказывался открываться.

От досады он хлопнул по дверце обеими ладонями и выругался вслух.

– Юбер? – Проснулась старуха.

Джеймс подошел к кровати.

Тяжело дыша, она вновь позвала доктора по имени.

Наверное, убитый приходился ей сыном.

– Юбер?

Глаза все еще были закрыты.

Джеймс попытался воспроизвести резкий голос доктора и выдавил:

– Oui.

Губы старухи сложились в едва заметную улыбку. Набрав в грудь воздуха, она проскрипела:

– Вечно ты забываешь, Юбер! Сначала нажать пружину, только потом ключ.

По-французски Джеймс изъяснялся с трудом, однако суть старухиной инструкции ухватил. Забыть что-то, потом нажать и только затем ключ.

– Merci, chère Maman, – ответил он в надежде, что именно так к ней и обращался Юбер.

Старуха не отреагировала.

Он поспешил обратно к сейфу, но не нашел ничего, на что можно было нажать. Попробовал надавить на сам замок; тот сидел прочно. Пробежался пальцами по металлической раме, нащупывая хоть какое-нибудь углубление и выпуклость. Ничего.

Стиснув от злости зубы, Джеймс отступил и попытался отвлечься. Остался один шаг! Найдены и ключ, и сейф… Что же такое нужно сделать, чтобы открылась эта треклятая штуковина?

Он присмотрелся к дверце: к раме прилегает плотно, однако по всей длине стыка идет тоненькая, как волосок, трещина. Послюнявив указательный палец, он медленно провел по кромке двери. И над самым замком обнаружил едва ощутимый выступ. Он внимательно осмотрел это место.

Так и есть. Почти невидимый заусенец между дверцей и рамой. Удивленно присвистнув, он выудил из кармана перочинный нож, открыл самое маленькое лезвие, приставил кончик к выступу и осторожно надавил.

Послышалось стрекотание и резкий щелчок.

Стараясь унять дрожь в руках, Джеймс вновь вставил ключ в замок и повернул вправо. На этот раз сопротивления не последовало. Ключ ушел на девяносто градусов, раздался звук металла, легко скользящего по металлу, и дверь, глухо стукнув, открылась.

Он едва не вскрикнул от восторга.

За дверцей зияла черная дыра, но на поиски фонаря времени не оставалось. Джеймс просто засунул руки внутрь и стал выгребать содержимое на пол. Опустошив сейф в считаные секунды, он присел рядом и принялся рассматривать добычу, как рыбак – улов в сети.

Только этот улов был гораздо лучше рыбацкого. Гораздо лучше.

Две нетронутые пачки крупных купюр. Мешочек из зеленого шелка на кулиске, из которого лавиной высыпались золотые монисто, браслеты, две нитки жемчуга и несколько колец с драгоценными камнями. Но самым приятным сюрпризом оказалась увесистая шкатулка из тикового дерева размером с большую плитку шоколада. Джеймс догадывался, что в ней.

Он открыл крышку. Как и следовало ожидать, внутри на небольшом лотке из прессованного войлока гнездились золотые монеты, каждая в отдельной ячейке. Снизу еще три таких же лотка – всего почти пятьдесят монет. Он присвистнул.

Старуха снова закашляла. Джеймс взглянул на часы: двадцать пять минут, он уже опаздывает.

Быстро подойдя к кровати – на этот раз к изголовью, – он отдернул занавесь. Глаза старухи были открыты, она смотрела на него в растерянности.

– Юбер?

– Нет. Простите. – Он протянул руку и вытащил у нее из-под головы подушку. – Простите, – повторил он и вернулся к сейфу, снимая по пути шелковую наволочку.

Сзади донеслись слабые, напоминающие мяуканье звуки.

Запихнув в наволочку деньги, драгоценности и шкатулку с монетами, Джеймс собрался было уходить, но вдруг в голову пришла одна мысль. Он бросился к шкафам. На вешалках висела пропахшая сыростью и нафталином одежда Юбера. Когда комнату заняла больная, вещи поновее и получше доктор, похоже, убрал отсюда в другое место. Но и этого было достаточно. Он схватил костюм, несколько рубашек и галстуков, торопливо подошел к двери и оглянулся. Старуха взволнованно возилась в кровати, предпринимая слабые попытки сесть. Джеймс помедлил секунду, но времени уже не оставалось.

– Скоро сюда придут.

Он как можно скорее спустился по лестнице, пересек холл и вышел через парадную дверь. Свернул налево и именно в том месте, где запомнил, обнаружил пристройку – ветхую лачугу с провисшей дверью и рифленой металлической крышей. Висячего замка не наблюдалось.

Внутри стоял блестящий черный автомобиль – среднего размера «Ситроен», довольно новый. Найденным в кармане у доктора ключом Джеймс открыл дверь. Пассажирскую.

«Что за черт?.. Ну конечно, во французских машинах руль слева!»

Заходя с другой стороны, он кинул одежду и наволочку в багажник, сел, включил зажигание и нажал кнопку стартера.

Двигатель завелся со второго раза. Стрелка датчика медленно поползла вверх – давай, поднажми еще! – миновала среднюю отметку и наконец остановилась чуть ниже желтой черты. В его распоряжении примерно три четверти бака.

Отлично. Бензина хватит миль на двести, которые, при удачном раскладе, он одолеет к полуночи.

Выжав сцепление, Джеймс сдал назад, проехал по аллейке и притормозил перед выездом на деревенскую улицу. Внимательно посмотрел по сторонам: ни единого признака жизни, даже собак нет. Девочка тоже ушла.

Он свернул налево и помчался прочь из деревни. Бросил взгляд в зеркало заднего вида: ни машин, ни мотоциклов. Ни одна душа не заметила его отъезда.

Заходящее солнце по правую руку. Хорошо – значит, он направляется на юг, куда и хотел. Конечный пункт назначения проступал в голове все четче.

Перед ним – прямая, как стрела, дорога, по обеим сторонам ровным строем тянутся деревья, уходя в бесконечность.

Бесконечность. Пока это направление было ничем не хуже любого другого.

 

Глава 45

– Сколько у тебя еще времени?

Диана рассеянно посмотрела на часы.

– Около получаса.

Джеймс кивнул.

– Хорошо. Тогда опустим скучные подробности про подкуп фермеров и ночевки в сараях. Расскажу в общих чертах.

Он щелкнул пальцами, моментально появился официант.

– Deux limoncelles, s’il vous plaît, – Джеймс улыбнулся. – Диана, ты должна это попробовать. Лимонный коньяк. Вкус невообразимый.

– Невообразимый – это ты.

– Что? В каком смысле?

Она холодно посмотрела на него.

– Джеймс, ты рассказываешь, как убил человека – нет, не смей возражать, это было убийство, – как затем обокрал беспомощную старуху… и вдруг прерываешься, чтобы заказать коктейли.

– Вообще-то, дижестивы.

– Прекрати, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Скольких еще ты убил и обворовал по пути в Ниццу? Полагаю, именно сюда ты и направился?

Джеймс едва заметно усмехнулся.

– Какой же категоричной ты стала, Диана. Ты точно не хочешь сообщить в полицию, что раскрыла убийство десятилетней давности?

– Это просто оскорбительно! – вспыхнула Диана.

– Неужели? Ты ведь первая записала меня в убийцы. Впрочем, в одном ты права: действительно, покинув виллу, я почти сразу решил ехать на Лазурный берег. Рассудил, что игорные дома Ниццы особо не затронет ни война, ни оккупация. И верно. Нацисты поделили Францию на две части, предоставив юг самому себе, и жизнь здесь текла более-менее гладко. Немцы появлялись здесь только по праздникам и делали вид, что приезжают в Ниццу или Канны исключительно по делам. Создавать проблемы не хотел никто. Что же до того, продолжил ли я и в своей новой жизни совершать преступления, скажу тебе так, Диана: мне не было в том нужды. Деньги и ценности помогли довольно долгое время держаться на плаву. Кстати, еще интересный вопрос: как простому деревенскому врачу удалось столько скопить? Возможно, он занимался подпольными абортами или еще чем-то в этом роде.

Подошел официант. Джеймс замолчал и потом еще долго сидел, будто над чем-то размышляя, потягивал напиток и смотрел на проходящих по набережной людей. Диана почувствовала неловкость.

– Будешь рассказывать дальше? – спросила она наконец.

Он легонько побарабанил по столу пальцами.

– Честно говоря, не знаю, – ответил Джеймс холоднее, чем раньше. – Твое обвинение… Оно меня покоробило.

– Ничего не поделаешь, – сдержанно произнесла она. – Зато ты, судя по всему, совершенно не чувствуешь за собой вины.

Он потер переносицу.

– Вот, значит, как? Прости, Диана, но ты рассуждаешь как ханжа. Ты хотя бы представляешь, что творилось здесь летом сорокового года? Когда Франция признала поражение, каждый был сам за себя. Я видел такие вещи, только услышав о которых, ты поседела бы в одночасье.

– Не сомневаюсь, Джеймс, но этот врач… и старуха… Соверши я такое, совесть меня не отпустила бы никогда. Не понимаю, как ты можешь спокойно об этом говорить.

Она с грустью посмотрела на него. Диана не хотела проявлять нетерпимость, однако рассказ о том, как Джеймс застрелил врача и хладнокровно обшарил его карманы, вызвал у нее неприязнь. «А больная старуха? Он воспользовался ее беспомощностью и ничуть не раскаивается».

Джеймс, похоже, прочитал ее мысли.

– Послушай, – начал он, – я понимаю, как все это выглядит в твоих глазах. Но попытайся встать на мое место. Прошло всего несколько часов после боя, в воздухе я убил троих, видел их смерть своими глазами. И, честно говорю тебе, Диана, думал, что та же участь ждет и меня. Выпрыгнув из самолета, я считал те мгновения последними в своей жизни. Когда же добрался до деревни, то пребывал в очень… в общем, в крайне непростом состоянии. Как и любой бы на моем месте.

Диана кивнула, больше самой себе.

– Да. Думаю, я понимаю, – неохотно согласилась она.

– Черт возьми, Диана!

Она вздрогнула от неожиданного удара ладонью по столу.

Посетители за соседними столиками оборачивались и с интересом смотрели в их сторону.

– Я не мог сдаться в плен. Я ведь тебе объяснил. На этом бы жизнь моя закончилась.

– Не повышай на меня голос. А как же старуха? Что о ней говорит твоя совесть?

Он поморщился.

– Да, согласен. Это было отвратительно. Но я не причинил ей вреда. И приложил все усилия, чтобы ее не разбудить.

Диана усмехнулась.

– Тогда ты не открыл бы сейф.

– Наверное. Она умирала, Диана. Содержимое сейфа ей бы больше не пригодилось. Мне оно было гораздо нужнее. Уверен, на моем месте многие поступили бы так же.

– Только не мой отец.

От раздражения и досады Джеймс цокнул языком.

– Пусть так, но ведь твой отец и не дезертировал, да? Послушай, Диана, давай отбросим иллюзии. Ясно как божий день: я уже был сыт всем этим по горло.

– Мой отец воевал четыре года!

– В совершенно другой войне! Совершенно! Мое положение в корне отличалось. Я не сидел в окопе с кучей товарищей, способных меня поддержать. Я был один, вокруг – враги и напуганные до смерти местные, которые знали, что получат пулю, реши они помочь британскому офицеру или дать ему кров. Приходилось надеяться только на себя. Меня только что подстрелили в небе, я все еще пребывал в шоке. И действовал чисто инстинктивно.

Он сердито посмотрел на нее и потянулся за сигаретами. Пачка оказалось пустой.

– Черт! Кончились.

– Возьми.

Диана положила перед ним свои, он прикурил две сигареты, одну протянул ей.

– Понимаю, мой сегодняшний рассказ для тебя как гром среди ясного неба, – произнес он уже мягче. – Я и сам в тот день испытал немалое потрясение, уж поверь. Но ведь мы говорим о событиях сорокового года. Прошло больше десяти лет. У меня была куча времени, чтобы свыкнуться со всем этим, но, честное слово, я до сих пор считаю, что иного выбора, кроме как убить и обокрасть того человека, мне не оставалось. Ты должна мне поверить.

– Почему? – Она удивленно подняла брови. – Почему должна, Джеймс? Почему после стольких лет тебя волнует, что я о тебе подумаю?

Он захлопал глазами.

– Не знаю… почему-то волнует. Я никогда и никому не рассказывал о произошедшем в Лике. Тебе – первой. Почему-то мне даже в голову не пришло не поделиться этим с тобой.

Надолго повисла тишина.

Диана собиралась с мыслями. Встреча с Джеймсом всколыхнула старые чувства и образы. Она вдруг вспомнила себя студенткой Гиртона, имеющей на все свое категоричное мнение. Сейчас она изо всех сил старалась понять, как ей следует относиться к его исповеди.

Не слишком ли она к нему сурова? Он не первый из храбрецов, кто дезертировал, будучи раздавленным непомерными требованиями. И если эту часть уравнения убрать, позиция Джеймса становится понятней. Доктор собирался его выдать. А Франция – напомнила себе Диана – считалась союзником. Британия воевала в том числе и для того, чтобы освободить французов от фашистской оккупации.

Она взглянула на сидящего напротив человека. Он тоже будто погрузился в размышления, безучастно смотрел вдаль и курил. Похоже, его и вправду беспокоит ее мнение. Почему? Она тоже пробудила в нем старые чувства?

Диана попыталась представить, как бы сейчас жила, если бы Джеймса не сбили. И он не сбежал бы в Ниццу. Допустим, он вернулся после войны невредимым. Некоторым летчикам это удавалось. Остались бы они вместе до сих пор, родили бы еще детей? Она вспомнила, как была счастлива в день свадьбы, в тот самый день, когда потеряла его, казалось, навсегда.

Воспоминания становились все четче, и Диана почти физически испытала прошлые ощущения. Внезапно перехватило дыхание.

«Все, хватит! Достаточно».

– Мне пора, – произнесла она как можно спокойнее. – Ты прав, Джеймс. Я чересчур к тебе несправедлива. В любом случае не мне тебя судить. Ситуация и впрямь была исключительной, я даже не могу себе представить. Прости меня.

Он удивился и будто выдохнул с облегчением.

– Спасибо. Это много значит для меня. Погоди, пожалуйста… Я еще не рассказал, как добрался до Ниццы.

Диана понимала, что нужно быстрее уходить, однако любопытство пересилило, и она вновь приглушила нарастающие чувства.

– В моем распоряжении всего несколько минут. И я больше не желаю спорить с тобой, Джеймс. Я устала. Рассказывай быстрее, и покончим с этим. Я хочу домой.

Пятьдесят миль он ехал без остановки. Уже в сумерках притормозил попить и помыться у общественной колонки в одной деревне. Как мог, оттер засохшую кровь и обгоревшие волосы с головы и лица, снял грязное летное обмундирование. Одежда доктора пришлась очень кстати, хотя и сидела мешковато, зато брюки почти закрывали форменные сапоги.

Форму он бросил в канаву, оставив при себе только личный опознавательный знак Королевских ВВС, чтобы не расстреляли за шпионаж.

Первую ночь спал в машине, припарковавшись в безлюдном переулке. Там же придумал легенду. На все расспросы он будет отвечать, что защищал на севере Франции интересы британской компании, но помешало наступление немцев, и теперь он хочет вернуться в Англию через Испанию.

Он прекрасно понимал всю несостоятельность этой истории; впрочем, рассказывать кому бы то ни было ее все равно не пришлось. Продвигаясь на юго-восток, изредка он встречал скопления немецких танков и бронемашин, однако после французской капитуляции их изнуренные экипажи просто валялись в теньке. Даже в самый разгар дня многие спали, обессиленные непрерывными походами.

Он держался проселочных дорог и дал большой круг в обход Парижа перед тем, как свернуть на юг к Орлеану. На заправочных станциях в то время бензина не было, но бережливые фермеры имели запасы. Несмотря на пустующие бакалейные лавки, фермы были переполнены сырами, хлебом, молоком и вином. Пусть цены и зашкаливали, богатые люди пока без особого труда набивали кладовые и заправляли машины.

Джеймс закупил достаточно еды и питья, залил полный бак бензина и приобрел еще несколько полных канистр, уложив их на заднем сиденье. Уверенность в том, что он сможет добраться до побережья Средиземного моря самостоятельно, неуклонно крепла.

Обогнув Орлеан, он решил рискнуть и поехать через Бурж напрямую.

Это была ошибка.

Дорогу заполонили французские солдаты, большинство – безоружные. По всей видимости, никаких приказов они не получали, просто топтались на месте, обессиленные и изможденные, в надежде добраться домой. Он вспомнил кадры кинохроники о британцах в Дюнкерке.

Пока он медленно пробирался сквозь толпу, солдаты предпринимали несмелые попытки захватить «Ситроен», однако, завидев револьвер, шарахались в сторону.

Еще несколько миль он проехал относительно свободно, но впереди вновь ожидало препятствие: по дороге брели сотни и сотни гражданских, некоторые с чемоданами, другие толкали перед собой телеги с пожитками. Они удивленно глазели на изредка подающую сигналы машину. Среди них попадались настолько дряхлые и больные люди, что, казалось, они не протянут и дня. Тут и там на обочинах лежали трупы, брошенные как ненужный хлам.

Джеймс замолчал.

– Знаешь, Диана, я постоянно задавался вопросом: а если бы немцы оккупировали Англию?

Диана, внимательно слушавшая рассказ, выпрямилась.

– Мы боролись бы до конца, – просто ответила она. – Как только пала Франция, британцы официально организовали группы сопротивления. Что-то вроде ополчения. Позднее их переименовали в отряды местной обороны. Пусть и непрофессиональные, но очень серьезные, принять участие хотел каждый. Папа отстоял много часов в очереди, чтобы вступить туда… Я искренне считаю, мы сделали все возможное, чтобы противостоять немцам в случае их вторжения. Когда Черчилль говорил, что мы должны сражаться до конца и никогда не сдаваться, он адресовал эти слова самым широким массам. В том числе и мне.

– Хм, – Джеймс осушил бокал и подал знак официанту принести еще. – А я не был бы так уверен. Полное поражение… Никогда не узнаешь, что это такое, пока не увидишь собственными глазами. Страна только что капитулировала. Кругом абсолютная разруха, я такого в жизни не видел. Ощущение, будто наступил конец света. Бесконечные толпы людей, бредущих неизвестно куда. Как в Библии…

– Ты ошибаешься, Джеймс, – сказала Диана. – Не в том, что ты видел во Франции, а в том, как ответили бы на вторжение мы. Но я уже говорила, что не хочу с тобой спорить. Продолжай.

В конце концов он устал ползти с черепашьей скоростью мимо бесконечных верениц беженцев и свернул в сторону Дижона. По пути один из фермеров сообщил ему, что к югу от Дижона жизнь более-менее нормальная. Джеймс прикинул, что, добравшись до ведущего города центральной части Франции, он бросит машину доктора и пересядет на поезд, чтобы проделать оставшуюся часть пути до побережья.

Через восемь часов езды по пересеченной местности он прибыл в Дижон и отправился прямиком на вокзал.

Здесь душа его ушла в пятки: вход охраняли жандармы в сопровождении вооруженных автоматами немецких солдат. У пассажиров тщательно проверялись документы, кое-кого из отъезжающих отводили в сторону, а затем заталкивали в полицейский фургон и увозили.

Это заставило его изменить решение. Спустя двадцать минут он покинул Дижон и направился на юг. Движение почти отсутствовало, что опять подстегнуло его выехать на главную магистраль.

И вновь ошибка. Примерно в тридцати милях от Дижона «Ситроен» напоролся на французский блокпост. Бок о бок с вооруженными жандармами стояли угрюмые солдаты с винтовками наперевес. Но по крайней мере не было видно немцев.

Выбора не оставалось, он затормозил. Когда к окну, вынув из кобуры пистолет, приблизился сурового вида офицер, Джеймс вспомнил, как однажды обманом проник к Диане в Гиртон. Текущая ситуация была куда серьезнее, и он решил сразу взять инициативу в свои руки.

– Monsieur… – обратился к нему офицер, но Джеймс не дал ему продолжить.

– Как вы смеете! Я – консул Британии в Лионе, возвращаюсь из ознакомительной поездки по северу. Ну все, с меня хватит. А ну-ка, смотрите сюда!

К этому времени он успел стянуть с раненой ноги давивший сапог и, открыв дверь, выставил напоказ пропитанные кровью повязки.

– Ваши бестолковые ублюдки бьют наугад, подстрелили меня у немецкого патруля. А могли и убить! Мое правительство уже направило официальную жалобу французскому послу в Лондоне, и если вы сейчас же не пропустите меня, я этого так не оставлю! Ваше имя и звание?

Ему спешно дали дорогу, на первом же повороте он свернул на проселочную и с тех пор держался в стороне от больших трасс.

Примерно в 100 милях к северу от Средиземного моря Джеймс остановился на тихом, обсаженном с обеих сторон деревьями участке, достал из бардачка потрепанную карту Франции, чтобы выяснить, докуда хватит тающего на глазах бензина. Удача и обман помогли добраться до этого места, но ему срочно были нужны документы и приличная одежда. А еще не помешали бы бритье и стрижка.

К сожалению, арифметические вычисления, проведенные в уме, показали, что Ницца вне доступа. Впрочем, имелся еще один вариант, который на тот момент оказался и лучше и значительно ближе.

Марсель. Этому городу закон не писан.

Джеймс вытащил с заднего сиденья последнюю канистру, обошел машину, открутил колпачок. Пока в бак «Ситроена» с бульканьем заливалось горючее, в голове успел созреть план.

Он приедет в Марсель и отправится прямиком к докам.

– Почему к докам, Джеймс?

Он улыбнулся.

– У меня ведь ист-эндское воспитание, помнишь? Там в доки люди ходили за вещами, которые не могли приобрести в открытую. Об этом знал каждый… Все большие порты одинаковы, по всему миру. В порту находишь какой-нибудь старый бар, суешь бармену пару крупных купюр и говоришь, что тебе нужно. Один звонок – и через пятнадцать минут ты решаешь вопрос с его приятелями. Никому нет никакого дела, кто ты и откуда. Будь я немцем, никто бы и глазом не моргнул. В таких местах все решают деньги. Так всегда было и будет.

– И что же ты хотел купить в Марселе?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Бумаги, естественно. Новые документы. Встали они недешево, но в деньгах я, к счастью, недостатка не испытывал. Остановился в ночлежке для моряков у самого берега, и через восемь часов оттуда вышел новый я, с абсолютно новой легендой. Стал учителем английского из Португалии, обладающим поразительной способностью всегда выбирать самый неподходящий момент. Прибыл в Марсель из Лиссабона, как раз когда во Франции все пошло наперекосяк. На португальском здесь не говорит никто, поэтому можно с полной уверенностью нести ахинею. К тому же Португалия сохраняла нейтралитет, и это сильно упрощало мне жизнь. На самом деле война у меня получилась довольно интернациональная. Я всегда предпочитал нейтралитет, был португальцем, швейцарцем, шведом. По самым дорогим документам я стал американцем – разумеется, пока не случился Перл-Харбор. Все это было неожиданно и неприятно. Я имею в виду себя, не американцев. Именно за этот паспорт пришлось заплатить маленькое состояние, он должен был действовать как минимум пять лет. Затем США вдруг объявили войну Японии и Германии, и все мои траты пошли псу под хвост. Признаюсь, я даже немного обрадовался, когда янки сбросили бомбу на Хиросиму.

Диану вновь охватило ощущение нереальности происходящего. Он описывал жизнь, которую ей трудно было даже представить. Она вновь внимательно на него посмотрела. Великолепно пошитый светло-серый льняной костюм. Туфли скорее всего ручной работы. На запястье – изящные золотые часы. Довольно состоятельный человек, возможно, даже богач. Подобострастное отношение к нему гостиничного персонала бросалось в глаза.

Он заметил изучающий взгляд.

– Что такое? О чем ты думаешь?

– Честно говоря, Джеймс, даже не знаю, что со мной. Сперва наша беседа представляется самым что ни на есть обычным делом, но в следующий миг я будто схожу с ума. Пока мы обедали, у меня то голова кружилась от счастья быть с тобой снова, то охватывала жуткая злость, и я едва сдерживалась, чтобы не ударить тебя.

– У тебя есть полное право сердиться. Надеюсь, когда ты обдумаешь все, о чем я тебе рассказал, то поймешь меня и простишь. Но ты все же рада меня видеть, а, Диана?

– Я ведь только что об этом сказала. А ты? Что ты почувствовал? По-моему, ты довольно спокойно отнесся к нашей встрече.

Он вздохнул.

– Я ведь не считал тебя погибшей, так? Конечно, я удивился, но вряд ли испытал потрясение, подобное твоему.

Он неуверенно протянул руку и коснулся ее ладони. Она хотела отдернуть, но он лишь настойчивее сжал ее.

– Не надо, Диана. Не убирай, прошу. Позволь мне держать твою руку, пока я отвечаю на вопрос.

Она слегка расслабилась. Было удивительно приятно вновь ощущать его прикосновение.

– Хорошо… Продолжай.

– Правда в том, что я не могу на тебя насмотреться. Я не рассчитывал тебя увидеть, думал, что потерял навсегда… Видеть тебя, слышать твой голос… пусть и сердитый… Такое ощущение, что этих одиннадцати лет и вовсе не было.

Они долго смотрели друг на друга и молчали, затем Диана медленно высвободила руку.

– Прости. Все это слишком тяжело. – Она встала и посмотрела на часы. – Мне действительно пора.

– Конечно. – Он тоже поднялся. – Когда мы увидимся снова? Я говорил без умолку и не успел ни о чем тебя расспросить. Мне так много хочется узнать – о Стелле, о Дугале…

– О Дугласе.

– Да, конечно, о Дугласе… О том, почему вы переехали сюда, в Ниццу. Масса вопросов.

Диана задумалась.

– Не уверена, что нам следует встречаться.

Он остолбенел.

– Что? Ты шутишь! Нам обязательно нужно встретиться, Диана! У нас есть дочь, о которой я только что узнал. И я хочу ее увидеть. За одиннадцать лет столько всего случилось, и нам все это предстоит наверстать, а мы едва начали… У меня есть дом здесь, в Ницце. Я хочу тебе его показать. А еще я думаю, что когда-нибудь мне все-таки придется познакомиться с твоим мужем, как ты считаешь?

– О, нет-нет! – испугалась Диана. – Он придет в ужас. Даже не знаю, как обо всем ему рассказать.

Тыльной стороной ладони Джеймс осторожно коснулся ее лица. На этот раз она не отшатнулась.

– Хорошо, хорошо, я понимаю. Да, сегодня ты испытала жуткое потрясение. Знаю, тебе нужно время, чтобы привести в порядок мысли. Но мы обязаны встретиться. Послушай… – Он достал из внутреннего кармана записную книжку в кожаном переплете и вытянул из корешка золотую ручку. – Вот тебе мой телефон и адрес, – он записал что-то, вырвал страницу и вручил ее Диане. – Через день-два ты успокоишься, тогда и позвони. Если меня не будет, ответит Роберта. Просто оставь сообщение.

– Роберта – твоя жена?

Он откинул голову назад и расхохотался.

– Роберта – моя домработница. Ей шестьдесят девять лет, и она похожа на стог сена. – Джеймс перестал смеяться и посмотрел на нее. – Я не женат, Диана. Хотя… женат, если задуматься.

 

Глава 46

Оливер Арнольд поднялся по лестнице в мансарду Дауэр-Хауса, где была устроена студия, и постучал в дверь. Жена не любила, когда он отвлекал ее от работы, однако, поломав голову в течение битого часа после завтрака, он все-таки заставил себя встать с шезлонга в саду – июнь в этом году выдался необычайно солнечным – и преодолеть четыре пролета.

– Гвен? Гвен, можно войти? Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Она что-то раздраженно проворчала, стукнули о подставку кисти. Несколько мгновений спустя дверь распахнулась.

В свои пятьдесят пять его жена выглядела стройнее, чем когда-либо. Она так и не набрала вес, потерянный в год после смерти сына. Однажды за столиком в ресторане и Гвен и Оливер удивились, услышав в адрес Гвен чей-то шепот: «Посмотри вон туда. Тебе не кажется, что это Уоллис Симпсон?»

Сейчас она смотрела на мужа с нескрываемой досадой.

– Что тебе, Оливер? Нельзя подождать до обеда?

– Не знаю. Послушай, возможно, все это и глупости, но я хочу поговорить с тобой, Гвен.

Взгляд жены смягчился.

– Ты чем-то встревожен?.. Заходи же.

Он задумался: сколько времени утекло с тех пор, как он в последний раз переступал через этот порог. Наверное, годы. На старом мольберте стоял незаконченный портрет сына. Глядя на него, Оливер опустился на потертую кушетку у окна.

– Знаешь, тебе бы взяться да завершить его, – сказал он. – По-моему, это твоя лучшая работа.

Он не льстил. Гвен отлично удалось передать беззаботное настроение Джона. Сын улыбался им с холста, недоверчиво щурил глаза, будто смеясь над чьей-то шуткой. Белокурые волосы зачесаны назад и блестят – вероятно, от средства для укладки. Невероятно молодой, с плеча небрежно свисает китель. Таким мальчишкам рано садиться за штурвал.

Мазки иссякли ровно под пятой пуговицей светло-голубой форменной сорочки, дальше – лишь очерченный углем и карандашом контур. В законченном виде это был бы портрет в полный рост.

– Вообще-то я думала… Не знаю, сто́ит ли еще над ним работать, – сказала Гвен, сев рядом с мужем. – Он ведь свое не дожил. Возможно, и картина должна такой и остаться. Незавершенной. Как наш мальчик.

Оливер задумался.

– Да… Признаться, я никогда не смотрел на это в таком ключе. Наверное, ты права. – Он сжал ее ладонь. – Тогда воспользуюсь моментом, Гвен. Пожалуйста, давай повесим портрет в холле – на том месте, о котором мы с тобой говорили.

– Наверное, время действительно пришло, – отозвалась она, не отрывая взгляда от картины. – Честное слово. Полагаю, я к этому готова. Возможно, была готова давно, но просто не знала. Не стоит его больше прятать. – Она тоже сжала руку мужа. – Повесим завтра как есть. Все потому, что ты сегодня поднялся ко мне сюда. Спасибо.

Гвен посмотрела ему в глаза.

– Так что тебя тревожит, милый?

Диана вернулась на виллу точно в условленное время. Такси сдало назад по подъездной аллее и исчезло; дрожащими, непослушными пальцами она нащупала ключ от входной двери и с трудом вставила его в замочную скважину. Когда наконец дверь поддалась, Диана бросилась через холл в маленькую уборную, подняла крышку унитаза и упала на колени. Ее вырвало.

– Честно говоря, верится с трудом, что виноват ресторан «Негреско», – проворчал Дуглас, входя в спальню с завернутым во влажное полотенце дробленым льдом. – Рыба необычно пахла? Следовало отказаться.

– М-м-м. – Диана закрыла глаза, когда муж положил ей на лоб холодный компресс. – Спасибо, дорогой… Нет, еда была отличная. Наверное, это от солнца. Мы ужасно долго просидели на террасе, а про шляпу я забыла.

– Да. Солнцестояние уже близко, – напомнил Дуглас, усаживаясь рядышком на край кровати. – Всего через несколько недель. Неудивительно, что ты вернулась домой со страшной головной болью.

– Больше похоже на мигрень. Но уже проходит.

– Хорошо. – Он поддержал ее за плечи и помог сесть, поправив за спиной подушки. – Подогрею куриного бульона, София вчера варила. Кажется, в холодильнике еще осталось немного.

София, горничная-итальянка, изредка – и всегда с недовольным видом – готовила для них еду. Она жила с родителями в крохотной квартирке за средневековыми стенами Сен-Поля.

– А когда станет получше, расскажешь про того парня, с которым ты обедала, – добавил Дуглас. – По-моему, довольно забавная история.

Диана посмотрела на мужа. С того мгновения, как Дуглас вошел в комнату, она украдкой наблюдала за ним, сравнивая с Джеймсом. Они были совершенно не похожи друг на друга.

Как и Джеймс, он носил дорогой костюм, однако несуразность его фигуры свела на нет все усилия портного, сделав покрой практически бесформенным. К тому же со времени переезда во Францию Дуглас прибавил в весе, и теперь в застегнутом виде пиджак казался маловат в подмышках.

Брюки в поясе тоже едва сходились, над воротом рубашки начинал нависать второй подбородок. Как ни прятался Дуглас от солнца, за последние недели морщины проявились сильнее, а редкие рыжеватые волосы слегка выгорели.

Диане стало стыдно за то, что замечает такие вещи и, хуже того, делает сравнение не в пользу мужа, вспоминая человека, с которым провела сегодняшний день. Ведь и к ней и к Стелле Дуглас проявлял бесконечную доброту и великодушие.

Однако впервые со времени их совместной жизни ей показалось важным, что муж никогда не привлекал ее физически. Внутри шевельнулось знакомое, но давно забытое чувство, похожее на желание. Или возбуждение?

Чуть раньше она лежала с сильнейшей мигренью, размышляя, что сказать Дугласу. С одной стороны, хотелось облегчить душу и выложить ему все, начиная с того апрельского утра на рынке, когда она впервые услышала голос Джеймса. Но попытка найти и отрепетировать слова подрывала решимость.

Я услышала голос моего первого мужа, Джеймса… И была просто обязана вернуться и отыскать его. Ты ведь меня понимаешь, дорогой? Те документы, что прислал папа, – совсем не то, о чем я тебе говорила. Это официальный рапорт Королевских ВВС о гибели Джеймса… Мне все-таки пришлось его прочитать… Я не поверила их доводам. Прости, дорогой, я знала, что он жив, и должна была его найти.

Диану передернуло. Звучит отвратительно, убого, непорядочно и… как-то еще.

Предательски.

Что еще хуже, Дуглас станет задавать вопросы, на которые ей придется отвечать.

Что он здесь делает?

Как он сейчас выглядит?

Ты хочешь встретиться с ним снова?

Ты все еще его любишь?

Это будет невыносимо. Только не сейчас… Нужно время, чтобы обдумать сегодняшнее невероятное происшествие. Понять, чем оно может обернуться. Пока не следует обо всем докладывать Дугласу. Только в общих чертах – так, чтобы позже можно было кое-что добавить и скорректировать. Она пообещала себе, что со временем расскажет ему все.

Однако сейчас, когда ничего не подозревающий муж сидел около нее на кровати, Диана как могла выкручивалась, увиливала и лгала.

– Зовут его Питер. Он дружил с моим братом – они вместе учились в Крануэлле и служили в одной эскадрилье во время войны. Оба совершали боевые вылеты над Дюнкерком.

– Ясно, – кивнул Дуглас. – Твоего первого мужа убили ведь как раз после Дюнкерка?

– Да… Ну так вот, в то утро я как всегда сидела в кафе у Армана рядом с цветочным рынком, и этот парень вышел из такси прямо передо мной. Мне показалось, я его узнала, но точно не была уверена… А вот он сразу меня узнал и подошел прямиком к моему столику. Пожал мне руку и сказал, что помнит меня еще с их с Джоном выпускного в Крануэлле. Позже на рождественской вечеринке эскадрильи мы с ним даже танцевали.

Она замолчала, поправила на лбу холодный компресс. Дуглас медленно кивнул.

– Ну и ну. Какое совпадение. Джеймса он, естественно, тоже знал.

Безусловно он должен был заметить эту связь, однако Диана не ожидала, что так быстро. Дуглас вдруг стал необычайно проницателен.

– Да, разумеется… Но особо они не дружили, и Питер не был среди тех, кто видел, как Джеймса сбили. Хотя в тот день тоже летал над Францией. Он – Питер – сказал, что и сам едва избежал смерти; говорит, в тот день их эскадрилья сильно поредела.

– А Питер хорошо знал Джеймса?

– Нет. Я ведь сказала, они не дружили. Джеймс даже ни разу о нем не упоминал.

– Да? Так о чем же вы разговаривали за обедом?

Диана с облегчением выдохнула. Это уже проще.

– О, обо всем на свете. О войне, о моем брате… О том, что я здесь делаю… и о том, что здесь делает он. Кажется, он как-то связан с экспортом вина из Прованса в Лондон.

– Правда? – оживился Дуглас. – В последнее время я и сам пробую этим заниматься, я тебе говорил? А как его фамилия? Возможно, мы с ним встречались.

«Черт!»

– Ты знаешь, я не запомнила. Он назвал полное имя всего один раз, в кафе. Доджсон… Добсон… Как-то так.

– Ладно, посмотрим, что за гусь. Английских бизнесменов в Ницце сейчас немного. – Дуглас поднялся. – Сейчас принесу бульона. Проголодалась?

– Да, – с улыбкой ответила она, пытаясь скрыть облегчение. – Спасибо. Ты так обо мне заботишься.

* * *

Гвен озадаченно смотрела на мужа.

– Оливер, я считала, что весь этот вздор о воскрешении Джеймса Блэкуэлла забыт давным-давно. После того, как ты отправил Диане рапорт ВВС.

Он вздохнул.

– Не знаю. Возможно, я себя накручиваю. По-моему, у них не все в порядке. Случиться могло что угодно, но чутье мне подсказывает: это как-то связано с ним – с ее первым мужем.

Гвен сложила руки на коленях.

– Она ведь не думает, что он каким-то образом оказался жив и теперь обитает в Ницце?

Муж беспомощно пожал плечами.

– Вряд ли, особенно после того, как прочитала рапорт. Однако, вспоминая наш разговор, я все чаще думаю, что мы с ней… или, скорее даже, я – что-то упустили.

– Ты о чем?

Прохладным весенним утром, которое сейчас, в июньскую жару, уже казалось таким далеким, он ответил на телефонный звонок. И вроде бы Диана согласилась с официальным заключением ВВС о том, что Джеймс погиб в своем «Спитфайре».

– Видимо, ты прав, папа, – сказала она тогда. – Тем утром на рынке мне просто померещилось, хотя и выглядело все очень правдоподобно.

И все же присутствовало в их разговоре что-то такое, на что он тогда не обратил внимания.

– Ты ведь знаешь, Гвен, как она умеет выбирать слова. Это одна из причин, по которой у нее так ладилась учеба в Гиртоне, пока… пока… – Он умолк.

– Пока они оба не погибли. Давай же, Оливер, что ты пытаешься мне сказать? – напрямик спросила Гвен.

– Подожди минутку, Гвен. Я сам себя с трудом понимаю.

Оливер погрузился в раздумья.

– Так вот, – произнес он наконец. – Диана согласилась, что человек в такси не мог быть Джеймсом. А затем спросила, почему в рапорте есть слово «предположительно». В той части, где говорится, что он скорее всего погиб. Я сказал, что не задумывался об этом, но скорее всего потому, что тела так и не нашли. Сказал, что не хочу ее расстраивать, но останки Джеймса, наверное, до сих пор в разбитом самолете, засыпанном землей на каком-то поле во Франции. Ты ведь в курсе, как их откапывают, Гвен? Обломки истребителей, британских и немецких, с телами пилотов за штурвалом. В общем, я не помню точно, что она мне на это ответила, зато помню как. Помню ее голос. В нем звучала надежда. Понимаешь? Даже согласившись, что Джеймс погиб, она все равно до конца в это не верила. Тогда я этого не уловил. Наверное, просто не хотел. Стремился побыстрее покончить с неприятным разговором. И ведь она теперь почти не звонит, да? А раньше – каждую неделю. Сейчас, когда ни позвони, она все время занята, так и норовит уйти от разговора. Да и дома ее редко застанешь. Дуглас говорит, пошла на интенсивные курсы французского. Письма совсем перестала писать. Сто лет от нее ничего не получали.

Он притих и выжидающе посмотрел на жену. Гвен надолго задумалась.

– Ну? – спросил наконец Оливер, нетерпеливо коснувшись ее рукой. – Что скажешь?

Гвен вздохнула.

– Она что-то скрывает. Это очевидно. И совершенно на нее не похоже. Ее жизнь всегда была открытой книгой, ведь так? Диана с самого детства ни из чего не делала тайн.

Он кивнул.

– Конечно. Почему-то она отстранилась, стала замкнутой. В тех редких случаях, когда мы разговариваем, в ее голосе слышно что-то совсем незнакомое. Сложно описать… Не то страх, не то эйфория. С ней творится что-то странное.

Гвен посмотрела ему в глаза.

– По-твоему, у нее роман?

– Точно.

– Я тоже такого мнения.

Несколько минут они просидели молча.

– Почему ты считаешь, что это связано с Джеймсом? – спросила Гвен.

Оливер тщательно обдумал ответ.

– Ладно… По-моему, его образ и услышанный голос произвели на нее неизгладимое впечатление. Судя по всему, галлюцинация была очень яркая. Всколыхнула чувства, заставила вспомнить, как страстно они любили друг друга… – он усмехнулся. – Помнишь, они думали, мы не знаем, что они спали вместе наверху, за неделю до свадьбы?

Гвен улыбнулась в ответ.

– Да. И Стелла тому подтверждение, даже если бы кто и усомнился.

– Вот-вот. Так или иначе, от миража или фантазии – уж не знаю, как это назвать, – в тот день что-то вновь зажглось в ее душе. Какая-то глубинная потребность. Дуглас, конечно, невероятно добрый и благородный человек, но согласись, Гвен, он не Ромео. В отношении Дианы меня это всегда беспокоило.

Гвен кивнула.

– Меня тоже, я просто не позволяла себе об этом думать. Мне всегда хотелось, чтобы у них со Стеллой все было хорошо.

– И мне. Но ведь мы ни к чему ее не принуждали, Гвен? Диана сама сделала выбор. В любом случае мы имеем то, что имеем. Подозреваю, что поиски Джеймса и отказ верить в то, что он умер, на самом деле означают поиск кого-то, похожего на него – кто способен вновь вызвать в ней страсть. А еще я думаю, что она уже нашла такого человека.

Гвен подалась вперед, обхватила ладонями лицо мужа и пристально посмотрела в глаза.

– Ты умный человек, Оливер. Ты знаешь, я всегда так считала. Все, что ты сейчас сказал, скорее всего верно. Но послушай меня, милый. Послушай очень внимательно, что я сейчас тебе скажу: все это не имеет к нам ни малейшего отношения.

На следующее утро, проснувшись с легким головокружением после вчерашней мигрени, Диана некоторое время пыталась вспомнить, не были ли события вчерашнего дня всего-навсего чересчур реалистичным сновидением. Неужели все это случилось на самом деле?

Она села. Другая сторона постели осталась нетронутой. Наверное, Дуглас вчера лег спать в другой комнате, чтобы не потревожить ее.

Задумавшись на минуту, она дотянулась до сумочки, достала из бокового кармана листок и прочитала: «Джеймс – 4673, вилла «Рафаэль», Рю-де-Пальме, Ницца».

 

Глава 47

Она воспользуется телефоном на кухне. Дуглас успел уехать на работу, однако ей показалось, что оттуда звонить будет удобнее, нежели из гостиной. Почему, она не знала. Возможно, не хотела, чтобы во время разговора вошла София. Кухню уже привели в порядок – в списке у горничной она шла первым пунктом, – а Стелла убежала на террасу с Максин. Сквозь открытое окно доносился голос гувернантки: «Non, non, Stella, encore, s’il te plaît». Дочь послушно стала повторять упражнение и запуталась с будущим временем. Диана печально улыбнулась. Что мать, что дочь…

Из термоса она налила себе заваренного Софией кофе, присела за стол и, окончательно проснувшись, вспомнила, как много предстоит обдумать.

Прежде всего, Стелла.

Диана вышла замуж за Дугласа в основном ради дочери. Дуглас все понимал. Однажды он сказал ей: «Я очень дорожу Стеллой и полностью осознаю, что если бы не она, у меня бы не было тебя».

Вчера Джеймс выразил желание увидеть дочь. Что он имел в виду? Просто «посмотреть» на нее издали или все-таки встретиться с ней и поговорить?

Диана яростно мотнула головой.

– Исключено, – пробормотала она вслух. – Исключено!

Как объяснить Стелле сам факт, что ее отец жив? Это невозможно. По крайней мере без жестокой откровенности. «Джеймс – дезертир, и, строго говоря, он все еще в бегах». При этой мысли Диану охватила дрожь. Если в Англии узнают, что он жив, его объявят в розыск как скрывающееся от правосудия лицо.

Нечего сказать, замечательный отец для маленькой девочки!

Да, Джеймс узнал о существовании Стеллы только вчера. Попробуй он выйти на связь сразу после того, как осел в Ницце, то давно уже знал бы о дочери. Тогда еще можно было бы что-то предпринять. Сейчас – слишком поздно.

Стелла всегда считала, что ее отец геройски погиб на войне. Не разлучалась с его портретом. Сообщить ей правду сейчас будет очень жестоко. О том, чтобы представить ей Джеймса как другого человека, не может быть и речи. Девочка в два счета узнает его по фотографии: за последние одиннадцать лет он почти не изменился.

Даже если она и найдет способ познакомить Стеллу с отцом, есть еще Дуглас. Его мнение придется учитывать в любом случае.

Дугласа наверняка шокирует появление этого предателя. Человека, который сам не может упомнить, по скольким подложным документам он жил.

Помимо прочего, вставал вопрос о том, действительно ли вообще ее второе замужество. Состоит ли она в браке с двумя мужчинами с юридической точки зрения?

Дуглас сочтет отца Стеллы уголовником. И будет совершенно прав. Живя по поддельным паспортам, Джеймс нарушает массу французских законов. Но если он вернется в Англию, может произойти все, что угодно. Вдруг его узнают? Например, кто-нибудь из бывших товарищей по эскадрилье? Все будет кончено: его почти наверняка арестуют за дезертирство, а если поймают с фальшивым паспортом – то и за подделку документов.

Внезапно ее посетила еще одна страшная мысль: «Дуглас может сдать Джеймса властям». Дуглас, безусловно, человек высоких нравственных принципов. Он искренне верит, что его долг – служить интересам справедливости. Но и возвращение блистательного первого мужа Дианы его тоже напугает. Свой мотив он скроет за ширмой кальвинистской морали, однако истина будет известна им обоим.

Вот почему Дугласу ничего нельзя рассказывать. Она не может поставить под удар безопасность Джеймса.

– А почему не могу? – Диана снова говорила вслух сама с собой.

Хороший вопрос. Она закурила – так лучше думается.

В разговоре с ней Джеймс был в высшей степени откровенен. Признался, что убил человека и скрылся с небольшим состоянием в кармане. Совершенно свободно рассказал, что здесь, во Франции, живет нелегально. Раскрыл перед ней душу, описав причины, по которым дезертировал и не вернулся на родину после войны. Отдал свою судьбу в ее руки.

Он ей доверился.

Она тоже была с ним честна. Она действительно считает, что на войне у каждого свой предел. Джеймсу пришлось очень, очень тяжело. Конечно, дезертирство он не планировал. Был сбит в бою. Уничтожил три вражеских самолета. Для него это было второе тяжкое испытание – он едва не погиб под Дюнкерком, там его расстрелянный самолет даже не подлежал восстановлению.

Ведь он не сбежал после той первой встречи со смертью. В день их свадьбы, когда его и Джона вызвали обратно в расположение, он безропотно отправился туда.

Побег в тот же день после случившегося кошмара был инстинктивной, животной реакцией на чрезвычайные обстоятельства. А к тому времени, как он нашел пристанище в Ницце, пути назад не оставалось. Жребий был брошен.

И все-таки это Джеймс. Ее Джеймс. Пусть у него другое имя – она вдруг с удивлением поняла, что не имеет представления, как его сейчас зовут, – но он все такой же, каким был в день свадьбы: обаятельный, жизнелюбивый. Ему даже удалось ее рассмешить, несмотря ни на что.

И – пришлось это признать – ее чрезвычайно сильно тянуло к нему. Диана встрепенулась, вспомнив один из своих недавних снов. Эти руки…

Она решила, что ей просто необходимо встретиться с ним снова. Однако стоило появиться этой мысли, как тут же возникли страх и тревога. Последствия будут ужасными. Прежде всего для ее брака с Дугласом. А что будет со Стеллой, если тайна матери выплывет наружу? И что подумают о ней родители?

Диана так глубоко погрузилась в раздумья, что не обратила внимания на разрывающийся телефон, пока Стелла не подбежала и не схватила трубку.

– Алло? То есть bonjour, – сказала она и посмотрела на Диану, удивленно подняв брови. – Que est là? – помолчав секунду, Стелла продолжила: – О, привет! Ну, не надо говорить по-французски! Мы уже позанимались с Максин, хватит. Кстати, ты сегодня забыл шляпу. Оставил ее в холле на столе. Я побежала за тобой, хотела отдать, но ты уже уехал. Да… она здесь. Да, наверное, только немного оглохла, похоже.

Стелла повернулась к матери.

– Это Дуглас. Спрашивает, как ты себя чувствуешь.

Диана взяла телефон.

– Алло?

Сквозь шипение в трубке прорывался голос Дугласа с сильным шотландским акцентом:

– Привет, дорогая… Стелла говорит, тебе лучше. А что это там насчет глухоты?

– Ой, она просто шутит. Все в порядке. Спасибо, что не разбудил с утра.

– Ну и отлично… Послушай, Диана, я тут сделал несколько звонков, поговорил кое с кем из знакомых, которые связаны с винным бизнесом. Должен сказать, что этот твой Питер… в общем, о нем никто тут не знает. Темная личность.

У Дианы бешено застучало сердце. «А вдруг их с Джеймсом кто-нибудь видел в «Негреско»? Что еще откопал Дуглас?»

Она попыталась говорить как можно спокойнее.

– Да? Ты полагаешь?

– Здесь, в Ницце, не осталось британцев, занимающихся экспортом прованских вин. Кроме меня, конечно. Последний пару лет назад отошел от дел и уехал на родину. Кстати, он тоже шотландец.

Сердцебиение слегка утихло. Диана едва удержалась, чтобы не испустить вздох облегчения.

– Понятно. Думаешь, насочинял?

– Похоже, что так. И стоит задаться вопросом: зачем ему это нужно? Я тебе говорил, Ницца – змеиное гнездо. Здесь промышляет итальянская мафия, местные гангстеры и контрабандисты. Они повсюду, а полиция куплена с потрохами. Нас, ведущих законную торговлю, можно по пальцам пересчитать. Твой Питер может быть замешан в чем угодно. Скорее всего, так и есть. Не хочу, чтобы ты снова с ним встречалась.

Диана почувствовала приступ гнева. Это тоже входило в цену, которую она была вынуждена платить за замужество: Дуглас считал себя вправе указывать, что ей делать и как поступать – для ее же собственного блага, разумеется. Порой возникало ощущение, что она – его собственность, нечто купленное им и сполна оплаченное.

Едва пересилив себя, она ответила:

– Конечно, Дуглас. Ты совершенно прав. Буду держаться от него подальше.

– Ну вот и хорошо… Только не забывай об этом. Ты сегодня куда-нибудь пойдешь?

– Вообще-то не собиралась, – она глубоко вздохнула. – А впрочем… Пожалуй, стоит выйти.

Джеймс – обладатель незаурядного таланта лгать окружающим – всегда был кристально честен с самим собой. Сейчас он сидел на балконе своей квартиры неподалеку от Английской набережной, щурясь от утреннего солнца, потягивал апельсиновый сок и размышлял над удивительными событиями минувшего дня. Пытался оценить ситуацию и понять, как ее можно обернуть в свою пользу. Сантиментам и неуместному романтизму места в этих думах не было.

Он никогда не сомневался, что еще встретит Диану; по непонятной причине эта уверенность с годами в нем только крепла. Но когда это случилось наяву… Понадобилось собрать в кулак всю волю, чтобы не прыгнуть обратно в машину и не приказать таксисту немедленно уезжать. Он совершенно растерялся и несколько секунд не мог сообразить, как поступить и что сказать.

Теперь он поздравил себя с тем, как быстро ему удалось восстановить самообладание. И с тем, что решился рассказать Диане правду о своей жизни с того самого дня, как его сбили. Ну, или почти всю правду. Прикованная к постели старуха в доме доктора… с ней все закончилось совсем иначе.

Не открой она глаза, когда он стал вытягивать у нее из-под головы подушку, он бы и пальцем ее не тронул, честное слово. По выражению лица он понял: старуха больше не путает его с доктором и сообразила, что в комнате чужак. Позже она вполне могла описать его полиции.

Рисковать он не мог. Когда он стал ее душить, единственным шевельнувшимся в нем чувством было раздражение от того, что отъезд вновь задерживается.

Диана захочет узнать, как здесь, в Ницце, ему удается жить на такую широкую ногу. Его квартира – одна из самых роскошных в городе. Он выкупил ее за наличные и обставил изысканной мебелью. К своему немалому удивлению, Джеймс обнаружил, что разбирается в антиквариате; его просторная гостиная и четыре спальни гораздо больше напоминали апартаменты члена семейства Гримальди из соседнего Монако, чем обиталище беглого пилота истребителя.

Ей он скажет, что занимается антиквариатом. Его знаний и живой заинтересованности в предмете на некоторое время будет достаточно. По крайней мере пока он не реализует план, который начал складываться в голове под утренний гул моторов на улице, на четыре этажа ниже его солнечной террасы.

Раздумья Джеймса прервала горничная.

– Вас к телефону, monsieur.

– Спасибо, Роберта.

Он вышел в гостиную и взял трубку.

– Да?

– Вы достали?

– Нет. Меня… отвлекли.

– Завтра достанете?

– Да.

– До конца месяца вы должны достать все. Таков уговор.

Не говоря больше ни слова, Джеймс повесил трубку и вновь вышел на балкон. Действовать нужно быстрее.

Из того малого, что Диана сообщила о своем браке с… Дугалом? Дональдом?.. Черт, Джеймс никак не мог запомнить его имени. Ну так вот, уже и так ясно, что этот человек, как бы его ни звали, по-настоящему богат. Диана упоминала об особняке в Кенсингтоне, и Дуглас – точно, Дуглас! – явно намеревался приобрести второй дом здесь, во Франции.

И конечно, купить себе красивую жену. Джеймс интуитивно почувствовал, что их брак не был браком по любви. Если прислушаться к словам Дианы, она скорее относилась к этому человеку как отцу, а не как к мужу. Наверняка она вышла за него в большей степени ради Стеллы, нежели ради себя.

Стелла. Ею он заинтересовался. Хотя, конечно, не имел ни намерения брать на себя ответственность за ребенка – этим пусть занимается Дуглас, – ни желания узнать ее поближе, даже если это будет возможно (в чем он очень сомневался). Но посмотреть на нее хотелось. Что-то подсказывало: она ему пригодится. Как карта, которую он, возможно, еще разыграет.

Мысли вернулись к Диане. Бо́льшую часть времени она определенно пребывала в состоянии шока. Тем не менее он все еще ей нравится. В те секунды, когда она ненадолго расслаблялась, это было заметно по выражению ее лица. Он специально говорил тихо, вынуждая ее наклониться ближе, и она, не задумываясь, так и делала. Немного опешила, когда он коснулся ее щеки. И явно затрепетала от сексуального возбуждения.

Уговорить Диану лечь с ним в постель проще простого.

Куда сложнее была другая задача.

В его распоряжении оставалось меньше недели.

 

Глава 48

Все утро Элен и Арман с тревогой ждали Диану, но она так и не появилась. К обеду стало ясно, что на цветочный рынок она не приедет, и Элен с хозяином кафе сели за одним из столиков. Выглядела парочка мрачно.

– Как же с ней поговорить, Арман? – вопрошала Элен, помешивая ложкой в принесенной Арманом большой чашке кофе с молоком. – Мы не знаем даже, где она живет.

Арман в задумчивости потягивал коньяк.

– Определенно где-то поблизости от Сен-Поль-де-Ванс, – промолвил он наконец. – По утрам, перед тем как зайти сюда, на стоянке такси она частенько договаривается, чтобы ее забрали отсюда домой. Там работают всего с пяток водителей. Наверняка они все знают, где она живет.

Элен пристально посмотрела на него.

– Какой вы молодец, Арман! Я бы ни за что об этом не подумала.

Он скромно склонил голову.

– Рад, что пригодился. Alors, чего мы ждем? Пойду закрою, и сейчас же едем в Сен-Поль.

– Нет, так нельзя, Арман, – Элен покачала головой. – Ситуация очень сложная. Нужно действовать осмотрительно.

Он посмотрел на нее с удивлением.

– Мы обязательно должны…

Она вскинула руку и заставила его замолчать.

– Послушайте, – решительно произнесла Элен. – Сосредоточьтесь на том, что я сейчас скажу, дружище.

Арман кивнул.

– Я весь внимание, Элен.

– Хорошо. – Перед тем как продолжить, она сделала большой глоток кофе. – Я считаю, произошло нечто чрезвычайное. Может запросто оказаться, что madame – Диана – замужем за двумя мужчинами. Один работает в Каннах и Марселе, а второй – тот, с которым вы ее видели вчера.

– Что?! Хотите сказать, что Волк – ее муж? Что за бред!

Элен ткнула в него пальцем.

– Поверьте, я знаю, о чем говорю! Я же вам рассказывала, помните? Вчерашнего мужчину все считают мертвым. Он был британским летчиком, его сбили над Па-де-Кале в самом начале войны. Судя по всему, он не погиб и по каким-то причинам приехал сюда, в Ниццу, так и не вернувшись домой к жене. Теперь она его нашла, однако, скорее всего, не имеет ни малейшего представления о том, кем он стал и чем занимается. А вдруг дома окажется ее муж – ну, то есть второй муж? Что мы скажем? Нет, Арман, надо найти иной способ переговорить с Дианой.

Арман потер переносицу.

– Вы правы, все очень сложно. Не знаю, что и делать. Не сидеть же здесь весь день в надежде, что она появится.

– Нет, конечно, – согласилась Элен, – это не выход. Нужно подумать…

Через дорогу от них из двери дома выскользнула девочка-подросток, вприпрыжку побежала к почтовому ящику на углу и бросила в прорезь несколько писем.

– Вот что нам надо, Арман! – воскликнула Элен, стукнув ладонью по столу. – Написать ей письмо и все объяснить. Вы отвезете его на своей машине к стоянке такси в Сен-Поле и попросите одного из водителей его доставить. Заодно узнаете адрес, нам он понадобится.

– Ну и кто из нас молодец, а? Отлично! – Тут он запнулся, на лице отразилось беспокойство. – Но погодите… А если конверт вскроет ее муж – новый муж?

Элен покачала головой.

– Вряд ли. Диана говорила, он джентльмен, человек очень добрый и порядочный. Не станет он так поступать с адресованным его жене письмом, я уверена. В любом случае мы не можем упустить этот шанс.

– Хорошо. Только, Элен, напишите письмо сами, пожалуйста, у вас это лучше получится. А я подпишу вместе с вами.

– Конечно, оно должно быть от нас обоих. Пойду куплю бумагу и конверт. Нельзя терять время.

Она взяла сумочку и встала.

– Нужно ее спасать.

Через час Элен оторвала взгляд от письма. Арман наблюдал за ней из кафе. Она кивнула ему:

– Идите сюда, готово. Прочитайте и скажите, что думаете.

Patron торопливо подошел, нацепив на нос очки.

– Вы откровенно все описали, Элен?

– Откровеннее некуда.

Он взял в руки письмо и сел напротив.

– Дайте мне немного времени. Читаю я не быстро, к тому же в английском не силен. Мне может понадобиться помощь.

Арман склонился над страницами, губы бесшумно задвигались, палец скользил по словам, которые Элен адресовала их общей подруге.

Мадам (хотя, пожалуй, лучше мне называть вас Дианой. Как-никак, это очень личное письмо, и вскоре вы убедитесь в этом сами).

Дорогая Диана! Видимо, совет, данный мною в начале этой недели, оказался совершенно неправильным. Ваш первый муж жив и обитает здесь, в Ницце, как вы и думали. Вчера Арман наблюдал вашу с ним встречу у кафе, и, судя по тому, как он описал вашу реакцию, это и есть тот самый человек, которого вы искали.

Итак, дорогая, ваша интуиция вас не обманула, моя же меня подвела. Приношу свои извинения.

Мы от всего сердца хотели, чтобы сегодня утром вы появились на цветочном рынке, поскольку нужно очень много рассказать о человеке, с которым вы встретились. Моя дорогая, он вовсе не тот человек, за которого вы выходили замуж. Мужчина, описанный вами два дня назад, совершенно не похож на того, который живет сейчас в Ницце. Единственное, что приходит мне на ум: он скрывал от вас свое истинное лицо, когда вы познакомились с ним в Англии. Или изменился, и изменился так сильно, что это выходит за рамки понимания.

Здесь, в Ницце, человека, описанного вами с такой любовью, называют Le Loup Anglais (Английский Волк конечно же). И это ужасное прозвище, скажу я вам, моя дорогая Диана, дано ужасному человеку.

Никто не знает, откуда он приехал и как давно он здесь, на Лазурном берегу, но его у нас боятся все. Даже gendarmes, которым он платит, чтобы закрывали глаза на его деяния.

О нем ходит много слухов, не все из них правдивые; вам я расскажу то, о чем нам с Арманом известно достоверно. Прошу, Диана, приготовьтесь к тому, что мой рассказ вас потрясет.

Этот человек занимается тем, что во Франции называют «вымогательством». Угрожает совершить страшные вещи с теми предпринимателями, кто отказывается платить за его «защиту». Бедный Арман вынужден был годами платить Волку тридцать франков в неделю. Теперь ставка выросла до пятидесяти франков.

Он выбирает самые мелкие предприятия, которыми не интересуется мафия Ниццы. Мне повезло – до меня он пока не добрался. Наверное, моя лавка настолько мала, что он ее даже не заметил. Однако к его угрозам следует относиться крайне серьезно. Он и его наемники без колебаний расправляются с теми, кто отказывается платить, – в назидание другим.

Жил у нас один человек, владелец кондитерской на Рю-де-Франс, неподалеку от станции. Очень прибыльной кондитерской – многие, кто приезжал на работу или возвращался домой, заходили туда за круассанами и другой выпечкой. Волк предложил ему свое «покровительство», но тот отказался. Ответил, что боролся в рядах Сопротивления против немцев и не боится «Merde Anglais». Диана, он сказал это в присутствии других покупателей, повысив на Волка голос. Пообещал, что если тот явится в его магазин еще раз, то застрелит его как собаку и Ницца скажет ему спасибо.

На следующее утро этого человека нашли мертвым на аллее за зданием вокзала, его ударили ножом в глаз. Вряд ли Le Loup сделал это лично, в Ницце много людей, которые за деньги способны на что угодно.

Говорят, даже мафия предупреждала булочника, чтобы он проявил благоразумие. Кондитерской стала заведовать его жена: нужно было как-то зарабатывать на еду и одежду себе и детям. Теперь эта женщина платит Волку сорок франков в неделю. Сорок франков, Диана, человеку, который убил ее мужа.

Бывали случаи хуже. Один очень близкий друг Армана владел кафе в Кань-сюр-Мер; это даже не Ницца, территория Волка с каждым годом увеличивается. Этот человек платил ему шестьдесят франков в неделю, но однажды попросил о встрече, на которой объяснил Волку, что сумма слишком большая и он может разориться. Предложил платить по сорок франков.

Волк сообщил об этом разговоре людям, которых называет своими клиентами. Спустя несколько дней друг Армана пропал, и больше его не видели. Говорят, его тело похоронено где-то в ущелье в Приморских Альпах. Разумеется, точно никто не знает, что с ним случилось, а полиция лишь разводит руками.

Есть и еще подобные истории, Диана, их слишком много, чтобы здесь описывать.

Недавно прошел слух, что у Волка какие-то недоразумения с местной мафией. Надеюсь, вы в курсе, до какой степени этот город контролируется мафией. Много лет назад они приехали сюда из Сицилии. Даже наш мэр у них под колпаком.

Теперь они поняли, что Волк делает большие деньги, и хотят получить свою долю, а в противном случае просто отберут у него весь бизнес.

Подразумевается, что все это держат в секрете, однако слухи все равно ходят. Говорят, он вышел к ним с предложением: он будет делать им отчисления, а за это они улаживают его финансовые вопросы с полицией. Арман слышал, что мафия согласилась, но настаивает, что Le Loup должен заплатить им большую сумму в качестве взноса за вступление в их организацию. Все боятся, что он начнет требовать особых выплат для своих так называемых клиентов.

Диана, мы с Арманом не знаем, собираетесь ли вы еще встречаться с этим человеком или, возможно, уже встретились, пока я пишу это письмо. Но поверьте, человек, за которым вы замужем, сейчас очень, очень опасен. В сущности, это один из самых жестоких людей на всей Ривьере. Не верьте той лжи, которую, я уверена, он вам рассказывает.

Боюсь, он обязательно так или иначе воспользуется вами. Будьте бдительны. Когда прочитаете это письмо, покажите его своему мужу – настоящему, который заботится о вас и вашей дочери.

И пожалуйста, приходите на цветочный рынок как можно быстрее. Мы с Арманом хотим сделать все возможное, чтобы помочь вам советом и делом.

С уважением,

ваши друзья Элен и Арман.

Арман положил листочки. Элен смотрела на него вопросительно.

– Ну? Что думаете?

Он улыбнулся.

– Это tour de force, дорогая Элен. Она непременно прислушается. Вы допустили всего лишь одну неточность.

В ее взгляде мелькнуло негодование.

– Правда? И какую же?

Он вздохнул, сложил письмо и засунул в конверт, подписанный просто: «Диане».

– Я плачу негодяю не пятьдесят франков. С января уже шестьдесят, черт бы его побрал.

 

Глава 49

Часы в средневековой церкви за крепостными стенами Сен-Поль-де-Ванса пробили ровно час пополудни, когда Диана вошла в деревню. Сегодня она оставила без внимания стоянку такси и направилась к неприметной деревянной двери в высокой каменной стене напротив заполненного посетителями Кафе-де-ля-Пляс. Некоторые из них видели, как с противоположной стороны площади молодая женщина подошла к двери и распахнула ее.

Девушка толкнула локтем своего спутника и ткнула в ту сторону сигаретой.

– Гляди! Вон там! Видишь? Красотка в белом платье из кружева… Ты только посмотри, какие туфли! От Роже Вивье, держу пари! Она точно кинозвезда.

Парень усмехнулся.

– Ты всегда так говоришь, стоит только хорошо одетой женщине зайти в «Золотую голубку». – Он развернул стул как раз в тот миг, когда Диана улыбнулась кому-то в проходе и исчезла за дверью. – Ух ты! И вправду конфетка, – и тут же поморщился, почувствовав острый каблучок на лодыжке. – Но не такая красивая, как ты, chérie, честно…

Диана стояла на залитой солнцем террасе одного из самых известных и изысканных ресторанов Лазурного берега. Он привлекал местных и туристов, сюда нескончаемым потоком шли писатели, актеры и художники. Она любила бывать здесь, и когда Джеймс спросил, где она хотела бы встретиться, не раздумывая ответила:

– В «Голубке»! Они уже давно подают обед на террасе, а сегодня такой славный день. Давай встретимся там через час, если еще можно забронировать столик.

«Это все Дуглас виноват, – сердито думала она, когда шла на кухню звонить Джеймсу. – Указывает, с кем мне встречаться, а с кем – нет».

Она отлично понимала, что намеренно распаляет в себе гнев, чтобы оправдать звонок Джеймсу. Но была рада любому, сколь угодно натянутому поводу. За ночь дурные предчувствия вчерашнего дня исчезли, и она проснулась с неуемной жаждой видеть его снова.

Джеймс пообещал, что с заказом столика в «Золотой голубке» проблем не будет. Сказал, что он у них постоянный посетитель и часто водит туда самых уважаемых клиентов завершать оформление сделок.

Он предпочел не уточнять, что в последний раз обедал там с человеком, очень близким к наиболее влиятельным мафиози. Разработанное ими соглашение обеспечит Джеймсу место в верхушке организованной преступности города. Само собой, при условии, что он заплатит вступительный взнос. Сумма астрономическая, и он пока не решил эту проблему. Впрочем, он обязательно что-нибудь придумает. Как всегда.

Диана обвела взглядом занятые столики, закрытые от солнца широкими парусиновыми зонтами. Некоторые стояли в тени смоковниц, высаженных вдоль низкого ограждения, откуда посетители наслаждались великолепным видом на долину, сбегающую круто вниз от крепостных стен.

Оттого что официанты в белой униформе с подносами и меню сновали туда-сюда, темный проход в прохладное помещение отеля напоминал мигающий глаз. Воздух полнился гудением десятков голосов, временами то здесь, то там звучал смех.

Взволнованно застучало сердце.

Не обнаружив Джеймса ни за одним из столиков, Диана уже подумала было, что пришла первая, как вдруг он появился из дверей отеля, приложив ладонь ко лбу козырьком.

– Я тут! – Она помахала рукой.

Он обернулся и наконец заметил ее. Какое-то мгновение они просто стояли и улыбались друг другу, затем Джеймс торопливо пересек террасу.

Диана быстро огляделась. Вряд ли здесь встретится кто-то из знакомых, ведь во Франции она всего пару месяцев. Но если все же ее узнают, она придумает какую-нибудь отговорку. В последнее время это у нее получается все лучше.

– Здравствуй, Диана.

– Здравствуй, Джеймс.

Он наклонился и легко тронул губами обе ее щеки.

– Спасибо, что пришла.

– Мне это нужно, – просто сказала она, импульсивно подалась вперед и поцеловала его в губы. – Где сядем?

– Вон там. Идем. – Он взял ее за руку и провел через террасу. – Ни за что не отгадаешь, кто сидит за соседним столиком.

Они заняли место под одной из смоковниц.

– И кто же?

Джеймс заправил ей волосы за ухо, наклонился и прошептал:

– Пикассо. Пабло Пикассо, черт побери. Не смотри, он этого не любит. Потом обернешься как бы невзначай. У нас масса времени. Он только что пришел и всегда задерживается здесь надолго.

Диана изумленно распахнула глаза.

– Ты что, уже видел его раньше?

Джеймс кивнул.

– Боже мой, ну конечно. Говорю же, у меня здесь счет. И я, по крайней мере, плачу деньгами, в отличие от старины Пабло. Он, чтобы рассчитаться за лето, просто малюет что-нибудь эксцентричное. Потом зайдем внутрь, посмотришь. Там все стены увешаны картинами – Шагал, Пикассо, кого только нет. Некоторые живут неделями. Частная коллекция «Голубки» стоит целое состояние.

Появился темноволосый официант.

– Bonjour, monsieur. Ça va?

– Кристиан! – Джеймс улыбнулся ему и посмотрел на Диану. – Это Кристиан. Здесь меня всегда обслуживает он. Лучший из официантов в Провансе и самый красивый. Совершенно звездная внешность, согласись?

Диана взглянула на юношу, пока тот вручал им меню. Безусловно, он был красив, с черными как смоль волосами, выпрямленными и блестящими от масла. «И улыбка у него прекрасная», – подумала она, пока они обменивались формальным рукопожатием – «Кристиан, Диана; Диана, Кристиан», – однако темные карие глаза ее смутили: в них явственно промелькнула тревога.

Она вспомнила вчерашнего официанта в «Негреско». Похоже, Джеймса здесь все побаиваются. Раньше, в Англии, она такого не замечала. Наверное, французы просто не знают, как себя вести в присутствии успешного, богатого британца. Возможно, это как-то связано с войной, с затянувшимся чувством вины за то, что Франция так быстро сдалась, оставив союзника сражаться в одиночестве.

Джеймс заказал вино еще до того, как прибыла Диана, и сейчас Кристиан вынул из стоящего на приставном столике серебряного ведерка бутылку, наполнил бокалы ледяным шабли и поспешно удалился.

Как только он ушел, легкая напряженность спала, Диана расслабилась и стала прислушиваться к разговорам вокруг.

Джеймс поднял бокал.

– Выпьем за то, что мы нашли друг друга. Удивительно, правда? Просто чудо какое-то. Ты считала меня мертвым, а я… в общем, я даже и не мечтал вновь тебя увидеть. За нас!

– За нас.

Бокалы чуть слышно зазвенели от соприкосновения. «Что же это, – думала про себя Диана, – мне не следовало сюда приходить, но я рада, что пришла. Как давно, как давно я не испытывала такого…»

Она вдруг ощутила на себе пристальный взгляд Джеймса.

– Что?

– Ты выглядишь по-другому, – ответил он. – Я хочу сказать, по сравнению со вчерашним.

– По-другому – это как?

Он пожал плечами.

– Счастливее, что ли. Определенно, более расслабленно, но это и понятно. Вчера, когда я вышел из такси, ты, наверное, решила, что увидела привидение.

Он накрыл ладонью ее ладонь и слегка сжал. Не задумываясь, она сжала в ответ его пальцы.

– Сможешь ли ты, Диана, когда-нибудь простить меня за то, что оставил тебя? Скажи, примешь ли ты хоть что-то из рассказанного вчера?

Она сделала глоток вина и задумалась.

– Да. Да, конечно, иначе сейчас я не была бы здесь и не… чувствовала себя такой…

– Какой?

– Счастливой. Неимоверно, необыкновенно счастливой. Сегодня утром я проснулась с ощущением, будто я – это не я, а совершенно другая женщина… Нет, не так. Я почувствовала себя прежней, той, кем была раньше. Не могу отрицать этого, Джеймс, ни перед самой собой, ни перед тобой. Быть здесь, видеть тебя – это действительно чудо. Я чувствую себя так, словно во мне пробудилось что-то давным-давно уснувшее.

Джеймс рассмеялся.

– Ты моя Спящая красавица. – Он обвел рукой залитую солнцем террасу. – А вокруг нас – наша собственная сказка. Кто знает, что в ней произойдет дальше?

Диана не знала, что ответить, и обрадовалась возвращению Кристиана с закусками. Когда перед каждым из них официант поставил по маленькому салатнику с bouquet de crevettes, Диана пожалела, что надела светлое кружевное платье: одно неправильное движение – и сочные креветки с ободка салатника забрызгают платье несмываемыми оранжевыми пятнами.

Джеймс заметил ее смущение и все понял.

– Ах, ну да, вечная проблема. Сейчас все решим, давай сюда.

Он взял ее салатник и ловко оторвал головы и хвосты, снял панцири и ополоснул пальцы в принесенной Кристианом чаше с водой.

– Вот. Готово.

– Спасибо, – сказала она, а затем, почти не понимая, что делает, взяла его ладонь в свою, поднесла к губам и поцеловала кончики пальцев.

Он улыбнулся.

– Думаю, начало положено. Почистил для тебя креветки. Пора мне наверстывать упущенное за последние десять лет, правда?

Несколько минут они ели молча, затем Диана подняла на него взгляд и вздохнула.

– Прости, хочу задать тебе один вопрос. Можешь отгадать, какой?

– Да, наверное, я догадываюсь. Ты хочешь знать, нашел ли я кого-нибудь, как ты, и чем конкретно я занимаюсь в Ницце.

– Это два вопроса.

– Верно, но ты планировала задать оба, разве нет?

Джеймс замолчал, дожидаясь, пока Кристиан унесет тарелки. Затем налил в бокалы еще вина.

– Так вот, – он посмотрел ей в глаза. – Сейчас у меня никого нет. По сути, уже давно. Разумеется, были связи, но ничего серьезного из них не вышло.

Он снова взял ее за руку.

– Вчера я признался, что долгие дни и недели после того, как меня сбили, я почти не думал о тебе. Остаться в живых и не попасть в руки французов и немцев – вот все, что мне тогда было нужно.

– Я понимаю. – Диана сжала его ладонь. – Правда.

Он кивнул с благодарностью.

– Но как только я добрался до Ниццы и встал на ноги, начал вспоминать о тебе все чаще. Как же я хотел, чтобы все сложилось иначе. Чтобы меня сбили, к примеру, над Англией и я больше не смог летать. Да, бесполезные, глупые фантазии. Но ты всегда была в моих мыслях.

– Ты тоже, Джеймс. И дня не прошло, чтобы я не думала о тебе.

Некоторое время они смотрели друг на друга, затем он продолжил:

– Что же до моей новой жизни, тут все просто. Даже после того, как я выкупил в Марселе поддельные документы, денег все равно осталось много. Наличные, золото, драгоценности. В сейфе у того человека было гораздо больше, чем мог заработать сельский врач. Я упоминал, что в мешке с банкнотами обнаружились тисненые визитки с его именем и адресом еще одного кабинета, в Париже?

Диана покачала головой.

– Нет? Немудрено, вчера мне нужно было о многом тебе рассказать. Так вот, приехав в Ниццу, я решил инвестировать в несколько местных предприятий. Да, шла война, но, как я уже говорил, никогда не знаешь, чем закончится дело. Я приобрел акции магазинов, баров, отелей, даже служб такси. Та машина, из которой я вчера вышел, по сути, принадлежит мне, а водителя можно считать моим личным шофером. Со временем мне удалось полностью выкупить доли большинства партнеров. Тут и в войну жилось неплохо, Диана, но теперь, – Джеймс обвел рукой заполненный посетителями ресторан, – теперь юг Франции расцвел по-настоящему. Я делаю серьезные деньги. Занимаюсь антиквариатом. Не знаю, сколько стоит твой Дугал…

– Дуглас, – вновь поправила Диана. На этот раз ей почему-то захотелось улыбнуться.

– Черт побери, Дуглас! Прости, Диана, я не специально. У меня всегда была плохая память на имена… В общем, я хотел сказать, что буду счастлив встретиться с ним за столом в казино в Монте-Карло. Мне нужен спонсор. По сути, я собираю деньги, чтобы совершить свою самую грандиозную на сегодняшний день сделку. Впрочем, не буду утомлять тебя этими разговорами, не хочу, чтобы ты подумала, что я хвастаюсь.

Она сдержанно улыбнулась.

– А ты и не хвастаешься. Я поняла, что ты здесь важная персона, – по тому, как относятся к тебе люди. Кристиан, к примеру. Кстати, он напомнил мне вчерашнего официанта в «Негреско», Джеймс. Что-то мне подсказывает, что они тебя боятся.

– Боятся меня?! – Джеймс расхохотался. – Просто я немного выделяюсь на общем фоне, ведь я англичанин, они ничего не знают о моем прошлом. Человек-загадка – вот кто я для них.

 

Глава 50

Когда коричневый «Ситроен» отъехал от парадной двери виллы, Максин взяла белый конверт, врученный ей шофером, и поставила на мраморную каминную полку. В камине были сложены дрова, однако сейчас их скрывала выставленная прямо перед решеткой напольная ваза с цветами. Топить начнут лишь к концу октября.

– Поторапливайся, Стелла! – крикнула Максин, стуча каблуками по каменным плиткам в вестибюле. – На сегодня уроки закончены. Мы идем гулять.

Немного погодя на верхней площадке лестницы, ведущей к спальням, появилась девочка.

– Правда? А кто приходил?

– Принесли письмо для твоей мамы. Спускайся и надевай туфли. У меня для тебя сюрприз.

Максин взяла со столика ключи от машины и, порывшись в сумочке, вытащила клочок бумаги с кодом охранной сигнализации. Она никак не могла запомнить беспорядочную цепочку цифр и букв.

В комнату ворвалась Стелла.

– А как же мамочка? Где она?

– Обедает с одним своим старым другом. Она звонила и сказала, что будет занята еще часа два.

– Опять? – возмутилась Стелла. – Она ведь и вчера поздно пришла. Обещала сегодня свозить меня в Вильнев-Лубе. Там только что открылись летние аттракционы.

– Я знаю, – ответила Максин. – Туда мы с тобой и поедем. И прекрасно повеселимся вдвоем, правда? А мамочка, возможно, приедет попозже. Парк небольшой, она нас без труда отыщет.

– Хорошо, – смягчилась Стелла. – Тогда пойду возьму свои карманные деньги и обуюсь. И можно ехать.

Диана вздрогнула, и Джеймс потянулся к изножью за простынями. Затем обнял ее и поцеловал в лоб.

– Замерзла?

Она снова вздрогнула и усмехнулась.

– Это вряд ли… после такого. Просто я… О боже, Джеймс!

Он прижал ее к себе крепче и подождал, пока не прошла еще одна страстная судорога.

– Да… – промолвила она, едва ощутив в себе силы относительно спокойно говорить. – Это было… – Диана словно веером обмахнула лицо ладонью и уставилась в потолок. – Это было… Не знаю… в точности так, как тогда в Дауэр-Хаусе.

Джеймс обнял ее за талию, мягко повернул к себе и посмотрел в глаза.

– И для меня. Ты прекрасна, Диана. Еще прекраснее, чем раньше. Дай мне как следует тебя разглядеть.

Он снова откинул простыни и сел.

– Ты – совершенство… и совсем не изменилась. Только вот это, – указательным пальцем он дотронулся до аккуратного горизонтального шва ниже ее пупка. – Но это придает тебе реальности и… законченности, что ли. – Он вновь потрогал шрам. – Полагаю, осталось после Стеллы?

– Да, после Стеллы, – подтвердила она.

Ее ничуть не смущал его пристальный, изучающий взгляд. С Дугласом все было совсем иначе. Милый, добрый, великодушный Дуглас! Он просто не мог по-другому и всегда перед сексом пожирал ее глазами. И даже после, когда она, выскользнув из кровати, бежала в ванную, он так жадно следил за каждым ее движением, что это становилось попросту невыносимо и почти отталкивающе.

Они никогда не занимались любовью в темноте. Дуглас настаивал на том, чтобы свет оставался включенным, «чтобы я тебя видел». Ведь могут как-то мужья желать своих жен без столь откровенной похоти? С Дугласом она чувствовала себя отнюдь не желанной. Скорее ощущала его вожделение. С недавнего времени она усиленно искала предлоги отказаться от близости, и Дуглас это заметил. Отношения между ними стали охладевать.

Перед Джеймсом же час назад она не искала отговорок.

За обедом Диана все чаще и дольше касалась ладонью его руки. Она любила его руки, невольный трепет от их прикосновения, с той самой ночи, когда они впервые спали вместе в Дауэр-Хаусе. И когда занимались любовью… От воспоминания она слегка вздрогнула.

За разговорами о времени, проведенном вместе столько лет назад, она начала понимать, почему так страстно желала увидеться с ним сегодня.

Она его хотела. Стремилась воплотить в реальность эротические сны того лета.

Он заметил изменения. Ее губы приоткрылись, щеки слегка порозовели. Наконец, повисла пауза; тишину постепенно заполнило ожидание и взаимное молчаливое понимание.

Затем он наклонился вперед и, вновь заправив ей волосы за ухо, произнес шепотом:

– Диана.

– Да, Джеймс?

– Помнишь, утром я вышел из отеля? Так вот, я заказал нам номер на сегодня. Знаю, это чересчур самонадеянно, но…

Она прижала кончики пальцев к его губам.

– Ничуть. Я рада, Джеймс. Правда, очень рада. Мы можем пойти туда прямо сейчас?

В номере они без слов раздели друг друга и упали на кровать. Он овладел ею почти сразу.

– Прости, Диана, – потрясенно выговорил Джеймс. – Не могу больше терпеть. Позже, обещаю…

Она вновь заставила его замолчать, на этот раз губами. А потом крепко обняла, притягивая его к себе еще ближе.

– Это именно то, чего я хочу, мой любимый. Больше мне ничего не нужно.

Он продолжал водить пальцем по шраму на ее животе.

– А что произошло? Что-то неотложное?

– Вроде того. Она лежала в неправильном положении. Ни акушерке, ни врачу так и не удалось ее развернуть. Стелла с самого начала была упрямицей. А роды при тазовом предлежании опасны. Перед операцией хирург очень мило описал, что собирается делать: «Я открою ребеночку маленькую парадную дверцу, чтобы он мог к нам присоединиться». Правда, это оказался не «он».

Джеймс приподнялся на локте и погладил ее волосы.

– Ты думала, что носишь мальчика?

Диана кивнула, взяла его ладонь в свою руку и поцеловала.

– Да. Мы все так думали – я, и мама, и папа. И это понятно. Года не прошло, как мы потеряли тебя и Джона, и рождение сына стало бы невероятно символичным. Я убедила себя, что ты оставил мне мальчика.

– И что ты почувствовала, когда пришла в себя и увидела девочку?

Диана откинулась на подушки и улыбнулась.

– Разрыдалась от счастья. Я тут же забыла все свои мечты о сыне… Было что-то такое нежное и… ну, не знаю… почти забавное в том, что у меня дочка. Мы все это почувствовали. Родители с самого первого дня окружили Стеллу вниманием.

Джеймс потянулся к полу, достал из пиджака пачку и прикурил две сигареты.

– А у тебя случайно нет с собой фото? Я бы очень хотел взглянуть на нее.

– Не так быстро, père Блэкуэлл. – Диана села в кровати и посмотрела на него с напускной серьезностью. – Откуда ты знал, что я соглашусь пойти с тобой в гостиницу?

Прежде чем ответить, он наклонил голову и поцеловал ее поочередно в обе груди.

– Услышал кое-что в твоем голосе, когда ты позвонила мне сегодня утром. Ты ведь моя жена, хотя брак наш, скорее всего, давно расторгнут или аннулирован. Однако это не отменяет того, что между нами было – и есть. Мы интуитивно чувствуем друг друга. Это не проходит, правда? Ты видишь?

Она улыбнулась

– Конечно. Просто пошутила. Я хорошо понимаю, о чем ты. И тоже это чувствую.

Он положил свою сигарету в пепельницу на прикроватной тумбочке, забрал ее сигарету и положил рядом. Затем обхватил ладонями ее лицо и нежно поцеловал в губы.

– Есть еще кое-что, о чем я должен тебе сказать, Диана. И это самое важное из всего, чем я успел с тобой поделиться. – Он притянул ее к себе и погладил талию. – Я никогда не переставал тебя любить. И люблю до сих пор. – Он снова ее поцеловал. – Думаю, что и ты меня любишь.

Она ответила ему поцелуем.

– Да, Джеймс. Так и есть.

Немного позже они вновь оторвались друг от друга. Полежав с закрытыми глазами, Диана медленно села, достала сумочку, открыла молнию на боковом кармане и вынула маленькую черно-белую фотографию.

– Вот. Это твоя дочь.

Он взял карточку, слегка повернул к окну, к дневному свету, и тихо присвистнул.

– Ух ты, ничего себе, так значит это… наша девочка. Сколько ей здесь?

– Фото свежее, – сказала Диана. – Недель шесть назад, когда ей только исполнилось десять. А сзади – наша вилла.

Джеймс внимательно рассматривал фотографию. Стелла стояла на одной ножке, подогнув другую и ухватив ее за спиной у лодыжки. Свободную руку она закинула вверх и отвела назад, будто показывая на подъездную аллею. Похоже, девочка что-то напевала – губы были сложены буквой «о». На ней было летнее платьице до колен и белые сандалии на босу ногу, светлые волосы неумело завязаны в хвостики – Джеймс предположил, что прическу она делала самостоятельно.

Он посмотрел на ее мать и улыбнулся.

– Похоже, у нее есть характер.

Диана улыбнулась в ответ.

– Еще какой. Она такая забавная и шустрая, везде сует свой носик.

– Можно, я оставлю это себе?

– Конечно, милый. В следующий раз я принесу тебе и другие ее фото.

Они смотрели друг на друга, вникая в смысл сказанного.

– Хм, по-моему, это называется точкой схода? – Джеймс притянул ее к себе и поцеловал в макушку. – Что я хочу сказать… В общем, если оглянуться назад, становится понятно, как мы здесь оказались. Да, дорогу прямой не назовешь, но все совершенно логично. Однако если посмотреть вперед… – он пожал плечами. – Ничего не видно, правда? Куда нам теперь идти?

Некоторое время они сидели, обнявшись, потом Диана ответила:

– Все очень сложно, Джеймс. Впрочем, как говорит мой папа, «нет сложностей – нет жизни».

Он озадаченно посмотрел на нее.

– И что это значит?

– Это значит, что у каждой трудной задачи есть решение. Нужно лишь не сдаваться и искать. Чем мы и займемся. Мы решим эту проблему, и все будет хорошо. Для всех. Для меня, для тебя, для Стеллы – и даже для Дугласа. Вот увидишь.

Она сверкнула глазами, дерзкая в своей наготе.

И удивилась и даже слегка обиделась, когда он расхохотался в ответ.

– Нет, нет, – выдохнул Джеймс, – не сердись на меня!

Он икнул и взял себя в руки.

– Недаром ты училась в Гиртоне! Мисс Диана Арнольд… вы ничуть не изменились.

 

Глава 51

Диана решила, что у нее достаточно времени добраться до Вильнев-Лубе и встретиться с дочерью в парке аттракционов. Джеймс вышел на площадь перед «Золотой голубкой» и взял такси – «у меня дела в Ницце, я тебя подброшу», – пока она одевалась и наскоро поправляла макияж. Румянец после любовных утех успел сойти со щек, а глаза еще сияли.

В ту первую ночь в Дауэр-Хаусе, одиннадцать лет назад, Джеймс лишил ее девственности. Казалось, что с тех пор прошла вечность. После у нее было трое мужчин – или четверо, если считать Дугласа, – но ни с одним из них она не испытывала ничего подобного.

Диана критически осмотрела себя в зеркале. Неплохо для второй половины дня? Она улыбнулась. Ощущения точно такие же, как в Дауэр-Хаусе, на завтраке после первой их совместной ночи. Тогда она была уверена, что родители видят ее насквозь. Сейчас же ее волновало, заметит ли перемены в ней Дуглас. Удовлетворенное тело дышало спокойствием – это было очевидно любому зрячему.

Диана с удивлением отметила, что совсем не чувствует себя виноватой. Никогда раньше ей даже в голову не приходило обманывать Дугласа; сегодня она с легкостью ему изменила. И вскоре изменит вновь.

Захлопнув пудреницу, она принялась складывать все обратно в сумочку. Самой резонной и простой представлялась мысль о том, чтобы когда-нибудь в будущем признаться Дугласу, объяснить, что больше не может оставаться с ним после возвращения ее любимого Джеймса.

«Ну а как же Стелла? Как сообщить обо всем дочери?»

Ничего, со временем ответ найдется. Однако сейчас, на исходе этого необыкновенного дня, несмотря на весь ее безудержный оптимизм в отношении Джеймса, задача казалась слишком сложной.

Через полчаса, когда такси спускалось по крутому склону в сторону Вильнев-Лубе, Джеймс вдруг откашлялся. Они с Дианой держались за руки, еще в Сен-Поле она положила голову ему на плечо, а водитель, после того как Джеймс метнул в его сторону свирепый взгляд, торопливо развернул зеркало, чтобы не видеть пассажиров.

– Дорогая, хочу попросить тебя об одном одолжении. И, боюсь, не маленьком.

Диана подняла глаза.

– О чем же?

Он снова кашлянул.

– Помнишь, я говорил тебе об одной – очень важной – сделке в Ницце?

– Да.

– Хорошо… Так вот… дело в том, Диана… Мне немного не хватает, чтобы уладить все как нужно. Я считал, что у меня достаточно денег, но один тип перебил цену. Так досадно… Я, конечно, могу подсобрать еще, но на это уйдет время, а крайний срок в пятницу – послезавтра.

Диана выпрямилась.

– Понятно. Сколько тебе не хватает?

Он пожал плечами.

– Я очень быстро отдам, через месяц-полтора.

– Сколько?

Он сделал вид, что прикидывает, а потом назвал цифру.

Диана захлопала глазами.

– Ничего себе. Довольно большая сумма.

– Знаю, дорогая. Но здесь, в Ницце, я выучил одно правило: не можешь накопить, не лезь играть на бирже. Впрочем, с биржей это никак не связано, – быстро добавил он. – Вовсе нет. Это своего рода первоначальный взнос; цена за вступление в один деловой клуб. Как только тебя в него примут, ты получаешь право едва ли не печатать деньги.

Помолчав, Джеймс продолжил:

– Дело не только во мне. На меня работает масса людей, чье существование напрямую зависит от того, вытяну ли я эту сделку. А у них семьи, дети. Я не вправе их подвести.

Он посмотрел на нее.

– Ну, что скажешь? Разумеется, я пойму, если ты не сможешь.

Диана покачала головой.

– Смогу. У меня есть собственный счет в банке. У Дугласа очень современный взгляд на такие вещи. Когда мы поженились, он настоял на том, чтобы положить крупную сумму на мое имя и на имя Стеллы. Плюс деньги, которые я получила по достижении совершеннолетия. Скорее всего, у меня найдется сумма, о которой ты говоришь.

Он едва сдержал внезапное волнение.

– И ты одолжишь ее мне?

Диана посмотрела ему в лицо.

– Джеймс, я люблю тебя. Ты – мой первый муж. Мой настоящий муж. Я тебя потеряла, теперь мы снова вместе. Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе. Знаю, мы в очень сложном положении, но я уже говорила: я больше не собираюсь тебя терять. Мы добьемся своего. – Она поцеловала его. – Конечно, ты можешь взять эти деньги.

Он поцеловал ее в ответ.

– Ты удивительная, Диана. Благодарю тебя. Благодарю.

Она открыла сумочку.

– По-моему, чековая книжка у меня с собой.

Джеймс велел водителю притормозить у обочины. Диана проставила дату и сумму и вдруг рассмеялась.

– Какое указывать имя, Джеймс? Настоящее или псевдоним? Как тебя сейчас зовут? Ты не рассказывал.

Джеймс ненадолго задумался.

– Вообще-то для деловых целей я пользуюсь двумя разными именами. Знаешь что, ничего пока не пиши. Позже я решу, какое имя использовать.

К тому времени, как такси подъехало к воротам парка, Джеймс успел спрятать чек в бумажник.

По его просьбе чек Диана выписала на получение наличных.

– Мамочка! Мамочка! Мы здесь!

Стелла подпрыгивала то на одной ножке, то на другой, размахивая над головой руками. Они с Максин стояли в очереди на главный аттракцион – гигантские деревянные американские горки, увенчанные яркой неоновой вывеской «Le Crazée Chat!».

Диана поспешила к дочери. Максин выглядела нездоровой.

– На самом деле Максин не хочет на «Бешеную кошку», мама, – сообщила Стелла, затаив дыхание. – Она очень смелая и делает вид, что не боится. Я говорила, что ты тоже терпеть не можешь американские горки, так что пусть не волнуется. Я привыкла кататься на них одна.

Рядом с ними кабинка в форме кошки с грохотом пронеслась вниз на завершающий круг. Сидящие в ней люди кричали от ужаса и восторга.

– Все в порядке, Максин, – сказала Диана. – Я пойду с ней сама.

Стелла широко открыла глаза.

– Мамочка?

Диана усмехнулась.

– Почему бы и нет? Давно пора, ты так не считаешь? Максин, а вы пока купите лимонад.

Девушка с облегчением кивнула и покинула очередь. Дойдя до киоска с напитками, она оглянулась. Диана со Стеллой, весело хохоча, садились в одну из кабинок. Диана заметила Максин и радостно помахала ей рукой.

Гувернантка подумала, что никогда не видела madame столь бодрой и красивой. Уже второй день подряд Диана не являлась на виллу к обеду.

Теперь, глядя издали на хозяйку, Максин решила, что поняла причину.

Дуглас вернулся домой раньше жены и падчерицы и сперва удивился, но затем вспомнил, что после обеда Диана обещала свозить Стеллу на аттракционы. Он вздохнул: как бы он хотел поехать вместе с ними. Каким же серьезным и скучным он выглядит в глазах своих «девочек».

В его детстве суровые воспитатели почти не оставляли времени на развлечения. Потом последовала работа, довольно успешное продвижение по карьерной лестнице, но иногда он чувствовал себя похороненным заживо под тяжким грузом бухгалтерских книг, документов, отчетов. Это было одной из причин, по которым он так стремился привезти их на юг Франции. Он лелеял надежду, что блеск Лазурного берега каким-то образом повлияет и на него, изгонит присущую ему скуку, добавит привлекательности в качестве мужа.

Однако все оказалось наоборот. Они занимались любовью не так часто, как ему бы хотелось, а в последние недели жена будто закрыла от него свой мир: почти не разговаривала и нередко рано укладывалась спать.

А тут еще возник «торговец вином». Дугласу это совсем не понравилось. Да, вчера он проявил бестактность, запретив Диане с ним встречаться, и отчетливо услышал возмущение в ее голосе, хотя она и согласилась. Но что поделаешь? В Ницце полно прохвостов.

Он вошел в гостиную. Его внимание привлек белеющий на каминной полке конверт. На нем черными чернилами кто-то аккуратно вывел «Диане», сзади конверт был заклеен. На мгновение Дугласу вдруг захотелось вскрыть конверт, но, будучи человеком благородным, он поставил его на место и направился к столику с напитками.

Едва успев плеснуть себе виски, он услышал, как открылась парадная дверь и заверещала Стелла:

– Дуглас! Дуглас, ты дома?

– Я здесь, – отозвался он.

Девочка вбежала в комнату, сперва обняла его, а потом весело перед ним запрыгала.

– Ни за что не угадаешь, что сегодня было, Дуглас! Мама приехала к нам на аттракционы и пошла со мной кататься на «Бешеной кошке», а потом ее вырвало! Сейчас ей уже лучше, но она всю дорогу твердила: «Чтобы я еще раз полезла на эти горки!»

Стелла покатилась со смеху.

Дуглас улыбнулся, подождал, пока она утихнет. Затем поцеловал ее в лоб и сказал:

– Рад, что мама смогла к вам присоединиться в парке. Интересно, где же она была до этого?

– Максин говорит, обедала с кем-то, – ответила Стелла и потянулась к сифону с содовой. – Можно, Дуглас?

– Конечно, дорогая.

Помолчав, пока пенящаяся струя наполняла стакан, он спросил:

– А мама не говорила, с кем она обедала?

Стелла покачала головой.

– Нет. Максин сказала, что она встретила старого друга. – Девочка состроила гримасу. – Еще одного!

 

Глава 52

Диана поднялась из-за стола и топнула ногой.

– Я не позволю учинять допрос, Дуглас! Не позволю, и все тут!

Муж со страдальческим видом положил нож и вилку с одной стороны тарелки с недоеденным ужином.

– Я всего лишь спрашиваю…

– О чем ты спрашиваешь, я знаю, и прекрасно понимаю твой намек.

Диана метнула на него негодующий взгляд. Она намеренно распаляла гнев: это помогало скрыть чувство вины, переполнившее ее, как только она вошла в комнату и увидела его несчастное лицо.

– Диана, не кричи. Стелла услышит.

Она сделала глубокий вдох и заставила себя сесть.

– За сегодняшний день ты уже дважды пытался на меня надавить. Мне уже запрещается обедать в «Золотой голубке» со старой подругой из Гиртона?

– Ничего подобного! Я всего лишь сказал, что странно второй день подряд встречать здесь старых друзей. Я…

– Ох! Дуглас, о чем ты? Мы в Южной Франции! Сен-Поль невероятно популярен среди туристов. Вообще странно, что я только сейчас начала встречать знакомых из Англии.

Он затравленно посмотрел на нее и задал очередной глупый вопрос:

– Диана, а это точно была подруга? Не вчерашний мужчина?

Она вновь вскочила, швырнув на пол салфетку.

– Нет, это просто невыносимо! Может, позвонишь в ресторан? Давай, вперед! Сам у них и спроси.

– Не говори чепухи. Ты знаешь, что я никогда не сделаю ничего подобного. Разумеется, я тебе верю. Прости. С недавнего времени между нами все стало как-то… по-другому. Сложно. – Дуглас опустил глаза. – Иногда мне становится страшно: а вдруг ты сожалеешь… о том, что согласилась выйти за меня.

Чувство вины, столь упорно загоняемое внутрь, грозило вновь вырваться наружу и полностью завладеть ею.

– Ты сам не говори чепухи, – бросила она и торопливо направилась к выходу. – Терпеть этого не могу. Все, я ложусь спать. Займу сегодня какую-нибудь из свободных комнат. Не тревожься. Спокойной ночи, Дуглас.

Он открыл было рот, чтобы ответить, но Диана быстро захлопнула дверь и едва ли не бегом бросилась к лестнице. Это было ужасно. Ужасно! Она противна сама себе.

Однако, забирая из тумбочки свои вещи, чтобы перенести их в маленькую комнату в конце коридора, Диана думала только об одном.

Ей просто необходимо поговорить с Джеймсом.

«Какой неприятный разговор», – подумал Джеймс Блэкуэлл, положил трубку и подошел к столику с напитками. – Чертовски неприятный, честное слово».

Он от души налил себе виски, зачерпнул из серебряного ведерка лед и бросил в бокал.

Хорошо, что он попросил у Дианы почти столько же, сколько у него уже собрано. Этого едва хватило. Вернувшись из банка в свои апартаменты, он упаковал деньги и поручил самому надежному из курьеров доставить их в один из богатейших районов Ниццы.

И стал ждать.

Звонок раздался сразу после полуночи и вовсе его не удивил.

– Где остальное?

– Пока собираю. Пришлю досрочно, чтобы доказать свою добросовестность. Я думал, вы будете… довольны.

– Третью суммы, которую вы нам должны? Нет, не доволен. Скорее обеспокоен. И вы тоже должны побеспокоиться, monsieur. Кое-кого уже начинают терзать сомнения, достанет ли у вас мужества работать на таком уровне. Наверное, следовало просто прибрать к рукам вашу лавочку. При хорошем раскладе кто-нибудь нашел бы вам работенку.

– Мне дали времени до конца месяца. На мой взгляд, тридцать три процента суммы до срока – еще как убедительно, черт побери.

– Выбирайте выражения. Нас слушает босс.

– Хорошо. Тогда он услышит, как я обещаю, что оставшаяся сумма будет у вас в полном объеме и вовремя. И это всего лишь вступительный взнос. Вы, ребята, прекрасно понимаете: я могу приносить деньги постоянно, неделю за неделей. Вы видели мои счета. Знаете, как я работаю. Даже если вы загребете себе мое дело, вам не удастся добиться от него такой доходности. К тому же у меня есть свежие идеи. Так что проявите хоть немного доверия, ладно?

– Не вешайте трубку.

После щелчка на линии повисла тишина: они его обсуждали. Джеймс закусил нижнюю губу. Немного погодя в трубке затрещало и вновь послышался голос:

– Хорошо. Босс полагает, что я слишком на вас давлю. Но обещает сам лично согнуть вас в бараний рог, если не справитесь до конца месяца. Ясно?

– Более чем.

Теперь он сидел на балконе и понуро вглядывался в ночную мглу. Море из апартаментов не просматривалось, зато он мог его слышать, особенно ночью, когда стихал шум машин. Звук разбивающихся о каменистый берег волн проникал на улицы за Английской набережной. Обычно это его успокаивало, но только не сегодня.

Положение безвыходное. Когда несколько недель назад мафия проявила интерес к его бизнесу, он не удивился. Джеймс давно ждал, что с ним так или иначе захотят работать: его бизнес разрастался все больше, а мафия была на короткой ноге с полицией и, скорее, всего уже собирала о нем информацию.

Итальянцы годами совали нос в дела Ниццы – это всем известно, – однако звездный час им подарила война. Когда Франция была раздавлена, а Германия обзавелась новым лучшим другом в лице Италии, мафия осуществила собственное вторжение через границу, безжалостно выдавив из Ниццы доморощенные банды, и с тех пор лишь усиливала хватку. Она отовсюду стремилась урвать кусок; теперь очередь дошла и до него.

Джеймс сразу взял инициативу в свои руки и лично пошел к старому главарю с предложением: он поделится половиной своей прибыли, если ему позволят и дальше заниматься бизнесом, выделят место за большим столом, – что обеспечит безграничный доступ к новым рынкам, – а организация возьмет на себя его финансовые дела с полицией.

Ему самому это предложение казалось взаимовыгодным, однако спустя два дня после того, как вроде бы обо всем договорились, другая сторона вдруг вышла на него с запоздалым требованием дополнительного бонуса за оформление сделки. Еще какого бонуса! Ну и где, черт побери, ему было взять столько наличных за такой короткий срок?

По правде говоря, с помощью денег Дианы он рассчитывал продлить срок, а вовсе не усугубить ситуацию. Жадные ублюдки. Как же он их недооценивал! Наверное, решили все-таки прибрать к рукам его бизнес целиком и намеренно задирают планку.

И все же, если он сподобится собрать всю сумму, его примут. Отступить не позволит их извращенный «кодекс чести». В противном случае – растопчут. Возможно, предложат навсегда убраться из Ниццы. Если повезет.

«Надо же так вляпаться! После стольких лет упорных трудов. Может, просто слинять отсюда? Но начинать все снова – это немыслимо… Да и куда тут слиняешь? В четырех сотнях миль к югу, у того же застойного моря, лежит Неаполь – город еще более коррумпированный, чем Ницца. Там ни за что не пробиться. Только попробуй – порешат на месте».

Джеймс оттолкнул бокал в сторону и уже хотел было идти в постель, как вновь раздался звонок. Наверное, кто-то из его громил с очередной проблемой. Он неохотно взял трубку.

– Oui?

– Любимый?

Это она! Джеймс взглянул на часы – далеко за полночь.

– Диана? Ты откуда звонишь? Что-то случилось?

На другом конце долго молчали.

– Мне нужно с тобой встретиться. Завтра. Не знаю, что мне делать.

– Где ты сейчас?

– В кухне. Дуглас наверху, спит. Мы поссорились. Я хочу тебя увидеть. Можно?

– Конечно! Давай завтра утром выпьем кофе в «Ля Петит Мезон», около Старого города. В одиннадцать. Знаешь, где это?

– Да, знаю… Джеймс?

– Что, Диана?

– Ты меня любишь?

– Конечно, люблю.

– Все будет хорошо, правда?

– Да, обещаю. Ты сегодня ведь сама говорила: все это очень сложно, но мы обязательно что-нибудь придумаем. А теперь иди спать. Утром будет легче. Так всегда бывает.

– Да, я знаю. Я… Черт! Кажется, Дуглас идет… – она понизила голос. – Придется сделать вид, что я спустилась попить. Спокойной ночи, Джеймс.

– Спокойной ночи, Диана. Приятных снов.

Он опустил трубку на рычаг и задумался.

«Дуглас… Щедрый и, несомненно, безумно влюбленный муж».

Джеймс Блэкуэлл отправился спать, а в голове уже зрела новая идея.

 

Глава 53

Завтрак на вилле проходил в тяжелом молчании. Стелла перевела взгляд с матери на отчима и с детской непосредственностью спросила, не поссорились ли они.

– Совсем чуть-чуть, дорогая, – ответила Диана. – И все из-за меня. – Впервые за утро она посмотрела в глаза сидящему напротив мужу. – Прости, Дуглас. Наверное, вчера за обедом я выпила лишнего, и мне не следовало лезть на эти дурацкие горки. Тогда меня бы не стошнило и я не приехала бы домой в мерзком настроении. Я отвратительно себя вела.

Дуглас вздохнул с облегчением.

– А я разозлился и надул губы. Неудивительно, что это тебя возмутило. – Он встал, обошел стол и поцеловал Диану в щеку. – Ты меня тоже прости.

– Фу-у! – Стелла сморщилась и высунула язык. – Противно!

Дуглас наклонился и дотронулся указательным пальцем до ее носа.

– Нет ничего плохого в том, чтобы попросить прощения, юная леди. – Он посмотрел на жену. – Да, чуть не забыл: тебе пришло какое-то письмо, лежит на камине в гостиной. Я заметил его вечером, но из-за вчерашнего так и не вспомнил.

Он взял портфель и подошел к двери.

– Меня ждет Марсель. Вернусь завтра к вечеру. Ну что, все будет в порядке у вас?

– Еще как в порядке, – откликнулась Стелла. – Я собираюсь весь день кататься верхом в Вансе. Мама отвезет меня сразу после завтрака. Там устраивают пикник у водопада.

У Дианы упало сердце. Она совсем забыла, что еще в прошлом месяце договорилась с расположенной в соседнем городке школой верховой езды о конной прогулке. Стелла, заядлая наездница, очень скучала по занятиям конным спортом и вот уже несколько недель с нетерпением ждала, когда вновь окажется в седле. Остальные ученицы – а школу посещали в основном девочки – были француженками, но Стеллу, по всей видимости, это ничуть не смущало.

– Наверное, я там познакомлюсь с кем-нибудь из своего будущего класса, – беззаботно сказала она.

Диану с Дугласом восхищали ее непринужденность и уверенность в себе.

Как только Дуглас ушел, а Стелла убежала наверх переодеваться, Диана набрала номер Джеймса. К счастью, он еще был дома. Она рассказала о конной прогулке, он заметил, что знает эту школу – она отличная, – и они уговорились о встрече в обед. У Дианы отлегло от сердца. Несмотря ни на что, сегодня она его увидит.

Диана так торопилась отвезти Стеллу к конюшням, что не успела открыть конверт и просто кинула его себе в сумочку. Что бы там ни прислали, она прочитает это позже.

Ей удалось доставить дочь на маленькую ферму среди холмов за Вансом задолго до назначенного времени, поэтому уже к полудню она не спеша вернулась в Ниццу. До встречи с Джеймсом оставался целый час. Она подумала было о том, чтобы повидаться с Арманом и Элен, но затем решила погулять по восточной части набережной мимо отеля «Негреско» до места, где за частными пляжами начиналась общественная прибрежная полоса.

Несмотря на жару, с моря дул прохладный ветерок, и Диана почувствовала себя бодрее. Хорошо, что они с Дугласом помирились. Она решила впредь проявлять к нему больше чуткости и доброты, хотя и была уверена, что их браку скоро наступит конец – жизнь без Джеймса теперь казалась совершенно немыслимой. Один Бог знает, как ей сообщить об этом Дугласу, но капризам и фальшивому гневу в том разговоре точно не место. Дуглас тут ни при чем. Если она чувствует за собой вину – а она ее чувствует – значит, и нести бремя вины нужно самой, не перекладывая на его плечи и не закатывая истерик, как вчера.

Что касается Стеллы… Диана ничуть не приблизилась к решению этой задачи, а пока этого не произошло, нужно сохранять статус-кво. Возможно, позже к ней придет вдохновение, однако сейчас все воображаемые разговоры со Стеллой на эту тему оказывались чрезвычайно трудными.

Стелла, ты ведь знаешь, что мы считали папу погибшим? Так вот…

Стелла, я хочу тебя кое с кем познакомить…

Знаешь, дорогая, чудеса иногда случаются…

Все ужасно, просто ужасно. Вот бы спросить у кого-нибудь совета, однако вышедших повторно замуж вдов, чьи первые мужья вернулись с того света, встретить не так-то просто…

Она повернула обратно, в сторону «Ля Петит Мезон» и цветочного рынка.

Цветочный рынок. Элен…

Ну, конечно! Может, Элен и ошиблась насчет того, что Джеймс – всего лишь плод воображения Дианы, но дала очень мудрый и добрый совет. В груди вдруг вспыхнула надежда: вот с кем она без стеснения поделится. Элен ее не осудит. Она женщина мудрая, опытная. Тоже вдова солдата, и у нее тоже есть дочь. Диана инстинктивно поняла, что только цветочница сможет придумать, как познакомить Стеллу с отцом.

Завтра она первым делом отправится в кафе Армана, чтобы спросить мнение Элен.

Двадцать минут спустя в ресторане, радуясь принятому только что решению и слегка трепеща от предстоящей встречи с Джеймсом, Диана прошла к указанному официантом столику и взглянула на часы: в запасе еще есть немного времени.

Она хотела попросить газету, но вдруг вспомнила, что в сумочке лежит конверт.

Элен спешила сдать утреннюю выручку, пока банк не закрылся на обед, и вдруг увидела впереди Диану: молодая женщина перешла через дорогу и скрылась в дверях «Ля Петит Мезон».

Элен резко остановилась. «Прочитала англичанка письмо или нет? Конечно, нет!» В противном случае сегодня утром она немедля прибежала бы на цветочный рынок – в этом Элен была уверена. К тому же она успела заметить счастливое – если не мечтательное – выражение лица Дианы.

«Нет, письма она не читала».

Будучи женщиной с прекрасно развитым чутьем, Элен сразу поняла, зачем Диана пришла в ресторан.

Там она встречается с Le Loup Anglais.

Элен тотчас забыла о банке, резко развернулась и едва не бегом побежала обратно к цветочному рынку. Арман должен пойти с ней в «Ля Петит Мезон», и немедленно. Возможно, Le Loup еще не появился, тогда у них будет шанс поговорить с Дианой наедине.

Нужно спешить.

Диана опустила последнюю страничку письма Элен на стол и уставилась на свое отражение в зеркале на стене. Кровь отлила от лица, на губах ярким пятном алела помада.

Ее словно обухом ударили. Перед глазами заплясали черные точки, к горлу подкатил ком, и она ухватилась за край стола, чтобы не упасть. В голове яркими неоновыми буквами светились разрозненные фрагменты письма.

Он обязательно так или иначе воспользуется вами… один из самых жестоких людей на всей Ривьере… ударили ножом в глаз… не слушайте той лжи, которую, я уверена, он вам рассказывает.

Она с ужасом поняла, что с самых первых строк ни на минуту не усомнилась в правдивости написанного. Ни в малейшей степени. И дело даже не в том, что у Элен нет причин лгать (как и у Армана, чья подпись тоже стояла внизу). Осторожные, тщательно подобранные слова будто пролили свет на нечто и так понятное с самого начала – с того мгновения, когда Джеймс вышел из такси и она развернула его лицом к себе.

Это выражение – мимолетный звериный оскал, который так быстро сменился… Чем сменился? Красивой маской?

Потом заискивания управляющего «Негреско» и официанта… Не говоря уже о перепуганных глазах несчастного мальчишки, который обслуживал их вчера в «Золотой голубке». Всем троим Джеймс явно внушал ужас. Почему она не догадывалась, откуда у них этот страх?

Нет, догадывалась, конечно, но позволила Джеймсу отвести подозрения. Ее будто гипнотизировали, а она с удовольствием поддалась. Ей хотелось верить его россказням: как он жил в Ницце, почему приехал сюда, чем занимался, чтобы выжить.

Диана стала вспоминать, как Джеймс объяснял свое поведение после того, как его сбили. Почему она позволила убедить себя, что смерть врача была необходимостью, а не хладнокровным убийством? А прикованная к кровати старуха? Диана содрогнулась. Наверняка, если навести справки в деревне… как ее название?.. Лик, вроде бы, – то окажется, что в тот день в доме доктора было совершено двойное убийство.

Диану охватило невыразимо страшное чувство потери. В каком-то смысле ей было даже больнее, чем в тот злосчастный день в Дауэр-Хаусе, когда пришла весть о гибели Джеймса. Исписанные ровным почерком странички полностью стерли образ вновь обретенного – как она думала – мужа. За то время, пока Диана читала письмо, этот человек ушел в небытие.

В голове возник очередной мучительный вопрос. А что, если Джеймс, за которого она выходила замуж, которого любила без памяти и который обожал ее, тоже был иллюзией? Если бы его самолет не сбили и они стали бы жить вместе, сколько понадобилось бы времени, чтобы их брак дал трещину?

Они ведь почти не были вместе, если не считать нескольких свиданий незадолго до свадьбы – в общей сложности не больше недели.

И впрямь – бурный роман. А она-то думала, что знает его!

Какая наивная девчонка. Наивная и глупая.

Диана опустила голову. От слез на белой скатерти поползли темные кружочки.

Через некоторое время она услышала чьи-то шаги позади и обернулась. К ее столику шли Элен и Арман, оба – с решительными лицами.

– Диана! – сказала Элен. – Мы посылали вам…

– Да, – мрачно отозвалась Диана, вытирая салфеткой слезы. – Я прочитала. Только что.

Она медленно встала.

Элен бросилась к ней, взяла ее руки в свои ладони.

– Мне так жаль, так жаль, дорогая. Вам только что пришлось узнать ужасную новость, ужасную. Но вы не сомневаетесь в наших словах?

Диана покачала головой.

– Нет. Конечно, нет.

Голос прозвучал невнятно и хрипло, будто она не говорила несколько дней.

Элен посмотрела на нее полным сострадания взглядом.

– Тогда, боюсь, вам сейчас очень больно.

– Мои чувства не опишешь… Откуда вы узнали, что я здесь, Элен?

– Я видела, как вы сюда вошли. Чтобы встретиться с ним, oui?

Диана горестно кивнула.

– Нам нужно быстрее уходить. Allons-y. Идемте, – впервые подал голос Арман.

Однако было поздно. Вращающиеся двери ресторана крутанулись, в зал вошел Джеймс Блэкуэлл. Он заметил их не сразу, сперва обратился к официанту и спросил, где его столик. Человек махнул рукой в их направлении, и в следующее мгновение взгляд Джеймса упал на три фигуры, напряженно следящие за ним с другого конца помещения.

Он склонил голову набок, пытаясь понять, что означает эта сцена. Затем покачал головой и, едва заметно улыбнувшись, пошел к ним.

– Так-так, – сказал он, слегка кивнув Диане и Элен. – Смотрю, не получился у нас сегодня tête-а-tête, Диана. – Он повернулся к хозяину кафе. – Арман, не знал, что тебе по карману обедать в таких заведениях. Наверное, пришло время пересмотреть наш договор.

Арман молчал. Джеймс перевел взгляд на Элен и одарил ее очаровательной улыбкой.

– Не думаю, что мы встречались, madame, хотя ваше лицо мне знакомо.

Элен бесстрашно посмотрела ему в глаза.

– Наверное, вы видели меня на цветочном рынке, monsieur. У меня там маленькая палатка. Будь она немного больше, вы, несомненно, обратили бы на меня внимание.

Улыбка Джеймса стала шире.

– Конечно, обратил бы. И мы с вами уже давно подружились бы. Как с Арманом.

Арман откашлялся.

– Мы не друзья, monsieur.

Джеймс сдвинул брови.

– Разве нет? Впрочем, возможно, ты и прав. Не стоит смешивать бизнес и дружбу.

Он перевел взгляд на Диану, забыв об остальных.

– Ну, Диана? Не объяснишь, что здесь происходит? Полагаю, обед отменяется? По тебе не скажешь, что ты рада меня видеть.

На едва заметную, но явную насмешку в его голосе Диана среагировала моментально. Боль и отчаяние уступили место волне гнева так неожиданно, что она с трудом нашла в себе силы заговорить. Однако, подобрав наконец слова, она была удивлена, насколько спокойно звучит ее голос.

– Арман, Элен, прошу, подождите меня на улице. Я скоро приду. Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке. – Она указала на единственный занятый столик: за ним о чем-то тихо разговаривали четверо мужчин в деловых костюмах. – Здесь есть люди.

Парочка неохотно покинула ресторан. Оставшись наедине с Джеймсом, Диана наградила его яростным взглядом.

– Хоть одно слово правды ты сказал мне, Джеймс? Когда-нибудь? О чем-нибудь? Хоть о чем-то?

– Ах, – он сложил руки на груди и вздохнул, – вижу, тебе успели промыть мозги, Диана. Твои новые друзья все обо мне рассказали, да?

– По крайней мере они назвали мне твое новое имя.

– Ну, у меня здесь несколько имен, я тебе говорил. А они какое назвали?

Она оставила вопрос без внимания.

– Ты с самого начала меня обманывал. Мои деньги были нужны тебе не для поддержки бизнеса и своих работников. Ты отдал их мафии, так? Ты бандит, Джеймс. Преступник до мозга костей. Мне рассказали о некоторых твоих деяниях. Ты мерзок. Отвратителен.

Он посмотрел на нее в упор.

– Вчера ты не считала меня таким уж отвратительным.

Последовавшая пощечина удивила обоих. Диана, тяжело дыша, отшатнулась, на щеке Джеймса проступил багровый отпечаток ладони с растопыренными пальцами.

Он покачал головой.

– Вот и правильно. Молодец, дорогая!

– Не смей меня так называть. И вообще, не смей ко мне больше обращаться. Не хочу тебя видеть, никогда. Кто ты, Джеймс? Что ты за чудовище? Чего ты хотел от меня? Ты и вправду надеялся, что я о тебе ничего не узнаю? Какой во всем этом был смысл?

Он пожал плечами.

– А разве во всем должен быть смысл? Да брось, Диана, наша встреча нас обоих сбила с толку, и ничего удивительного, что между нами вновь вспыхнули чувства. Мы оба им поддались. И ты не в меньшей степени, чем я. Согласись, я тоже был тебе нужен. Ведь это не я звонил тебе сегодня в час ночи. И вчера посреди бела дня я не тащил тебя силком в постель. Разве я виноват, что у тебя несчастный брак?

Диана едва сдержалась, чтобы не дать ему еще одну пощечину.

– Не смей говорить о моем браке! Дугласу ты в подметки не годишься. Он прекрасный, порядочный человек. Не убийца.

Джеймс снова вздохнул.

– Я уже говорил: у меня не было выбора, этот доктор…

Диана резко ткнула указательным пальцем ему в грудь. Она прекрасно видела, что на них с интересом косятся бизнесмены за другим столиком. Ссора между любовниками. Кто бы ожидал от англичан таких страстей?

– Я сейчас не о том несчастном, которого ты застрелил в спину. Хотя, раз уж мы затронули эту тему, скажи, что стало с его матерью? А, Джеймс? Ты ведь убил и ее? Ведь так?

Помедлив самую малость, он кивнул.

– Да. Думаю, ты не поймешь почему.

– А вот здесь ты прав. Не пойму, сколько бы оправданий ты ни выдумал своим подлым поступкам. Скажи мне, Джеймс, скольких еще людей ты убил? Счет уже перевалил на двузначные цифры?

Он поднял вверх руки.

– Прости, Диана. Согласен, признания идут душе на пользу, но всему есть предел.

– Душе? Ты это о чем? У тебя нет души.

Он на мгновение задумался.

– Согласен. По крайней мере здесь наши мнения сошлись. К этому выводу я пришел уже давно, очень давно. До того, как мы с тобой встретились. Я имею в виду нашу самую первую встречу.

Диана схватила сумочку и бросила в нее письмо Элен.

– Больше не могу тебя видеть. Не могу находиться рядом с тобой и дышать одним воздухом. Мне тошно от тебя. Только один последний вопрос.

– Если это насчет денег, я…

Она горько усмехнулась.

– Расслабься, Джеймс. Я не рассчитываю получить назад ни единого сантима.

Глаза вновь защипало, но невероятным усилием воли она заставила себя сдержать слезы.

– Когда мы встретились впервые – до войны – и поженились, ты любил меня хоть немножко? Или я оказалась несчастной богатой девочкой, которая была нужна тебе из-за денег своего отца? Скажи правду, Джеймс. Хоть раз в своей поганой жизни попытайся сказать правду.

Он кивнул.

– Хорошо. Предположим, в этом я должен тебе признаться.

Он зажмурился и надолго замолчал. Диана решила, что он опять играет в свои игры, однако едва она собралась уйти, как он вновь открыл глаза.

– Сначала я тебя не любил, – холодно сказал Джеймс. – Ты совершенно права. Я рассматривал тебя как возможность. Не будь у тебя богатого отца, я ни за что не стал бы ухаживать за тобой так… настойчиво. Погоди! – Он схватил ее за руку, она отвернулась, чтобы не показывать боль, которую невозможно скрыть. – Погоди, Диана. Я еще не закончил. Когда я приехал к вам после Дюнкерка, возникло… не знаю… что-то совершенно иное. Чего со мной никогда не случалось. Я ведь только что согласился с тобой, что души у меня нет. И, наверное, с самого рождения. А тогда, в то лето, буквально на мгновение я в этом усомнился. Казалось, внутри зажегся огонь. Потом меня сбили, и это чувство – чем бы оно ни было – постепенно исчезло. Если бы мы не разлучились… знаешь, я действительно думаю иногда, что мой путь мог бы быть совсем иным. Благодаря тебе, Диана.

Он отпустил ее руку и едва заметно пожал плечами.

– Боюсь, больше мне нечего сказать.

Внезапно она протянула руку, и он, недолго думая, пожал ее. По неведомой причине сейчас это казалось самым естественным действием.

– До свидания, Джеймс.

– До свидания, Диана.

Дойдя до вращающихся дверей, ведущих на улицу, она не сдержалась и посмотрела назад.

Он занял ее стул и, покачиваясь взад-вперед, в задумчивости изучал потолок. Потом вдруг, словно почувствовав на себе ее взгляд, обернулся. Лицо не выражало никаких эмоций. Мгновение спустя он махнул рукой, скорее отпуская ее, чем прощаясь.

Диана толкнула дверь и вышла на оживленную улицу.

За ее спиной, в ресторане, Джеймс Блэкуэлл вновь стал потихоньку раскачиваться на стуле.

 

Глава 54

Через несколько минут Джеймс Блэкуэлл снова был у себя в апартаментах. Он посмотрел на часы: времени более чем достаточно.

Со столика с мраморной крышкой он схватил ключи от машины – на этот раз работа определенно не для таксиста, – быстро подошел к телефону и по памяти набрал номер. Когда человек на другом конце провода снял трубку, Джеймс был очень краток.

– Езжайте во вторые апартаменты – прямо сейчас, немедленно. Подготовьте их для двоих человек. И закупите еды на несколько дней. Когда закончите, заприте двери и больше туда не приезжайте. Работу выполнить к четырем часам, не позже. Ах, да, убедитесь, что все ставни и жалюзи закрыты.

Не дожидаясь ответа, он положил трубку и направился к лифту, чтобы спуститься в подземный гараж.

Стелла уже начала жалеть, что поехала. В конюшне ей дали самого толстого и медлительного пони, который не желал ускориться ни на йоту, как ни толкала она его в бока каблуками.

Кроме нее в конной прогулке участвовали еще шесть девочек – все француженки. Они отнеслись к Стелле достаточно дружелюбно – а одну из них, Бернадетт, младшую сестру Максин, она хорошо знала, но когда выдвинулись на пикник к водопаду, ее лошадка упрямо брела в хвосте, не давая поболтать с новыми подружками. Стелла скучала. Даже пейзаж ее не радовал. Тропинка шла через лес, деревья заслоняли вид на окружающие горы, первые подходы к Альпам. Скучища!

«А что, если просто повернуть назад, к конюшням, – подумала Стелла. – Там есть телефон, позвоню маме или Максин, пусть приедут и заберут меня пораньше. Даже если их сейчас не будет дома и придется ждать до пяти, там есть чем заняться». У конюшен Стелла заметила пристройку, около которой пасся великолепный вороной конь, а рядом в загоне резвились еще несколько жеребят.

Может, ей даже разрешат немного за ними поухаживать.

Она приняла решение.

– Я возвращаюсь к конюшням! – крикнула она. – А bientôt! Увидимся!

Одна из возглавлявших группу старших девочек остановилась и осторожно развернула своего пони.

– Почему, Стелла? – удивленно спросила она. – Что произошло?

– Это все из-за пони, – ответила Стелла, с трудом поворачивая лошадку в противоположную сторону. – Он такой ленивый и бестолковый. Мне надоело.

Девочка-подросток сочувственно покивала головой.

– А как же обед? – она похлопала по навьюченной на седло сумке. – Может, возьмешь?

– Нет, спасибо.

Стелла еще не проголодалась.

– Ну, ладно. Au revoir.

Помахав на прощание, Стелла стала спускаться назад по извилистой тропинке и вскоре исчезла из виду.

Диана позвонила Дугласу. К счастью, он обедал на своем рабочем месте.

– Дорогая, какой приятный сюрприз! Ничего не случилось?

Она набрала в грудь воздуха.

– Нужно, чтобы ты вернулся из Марселя домой. Сегодня. Прямо сейчас, если это возможно. Я вела себя очень, очень глупо, и хочу с тобой поговорить. Мне нужен твой совет… и прощение.

Надолго повисло молчание. Затем Дуглас заговорил так тихо, что Диана едва его расслышала.

– Значит, все-таки другой.

Диана закрыла глаза. Ее переполняло чувство вины.

– Да. Но очень недолго. Больше ничего нет. Все кончено. Навсегда. Однако… ты даже не представляешь. Все так запутанно и… неправдоподобно. Мне до сих пор верится с трудом. Меня будто затянуло в какую-то до крайности абсурдную фантазию, и я едва сумела выпутаться.

На этот раз молчание длилось так долго, что она подумала, не повесил ли он трубку.

– Дуглас… Ты меня слышишь?

– Да, конечно. Ты еще хочешь оставаться моей женой, Диана? Скажи мне. Я дам тебе развод, если нужно.

Вопрос вывел ее из равновесия. Она ожидала многого – гнева, холодности, даже слез. Но не настолько быстрой оценки ситуации и самого логичного из всех вопросов, заданного спокойно, почти сочувствующе.

Как она могла так с ним поступить?

– Да. Да, хочу. Я хочу оставаться твоей женой… Если ты сам не захочешь со мной развестись.

– Не можешь объяснить немного подробнее? – спросил он так же сдержанно. – Это касается того человека, с которым ты обедала? Кто он?

Диана медлила с ответом. Ей отчаянно хотелось говорить с мужем с глазу на глаз.

– Если я скажу, ты поймешь, почему мне так нужно, чтобы ты приехал домой, – произнесла она наконец. – Ты приедешь прямо сейчас, Дуглас?

– Конечно. Я тебя люблю, Диана, несмотря ни на что. Но кто этот человек? Ты должна мне сказать. Я его знаю?

Диана прижалась лбом к холодному стеклу телефонной будки и ответила:

– В некотором роде, да, знаешь. Ты знал о нем с первого дня нашей с тобой встречи.

Она оторвала лоб от стекла и потерла глаза тыльной стороной ладони. Внезапно навалилась страшная усталость.

– Его зовут Джеймс. Джеймс Блэкуэлл. Дуглас, это мой первый муж. Он жив. Он вовсе не умер.

Вернувшись к конюшням, Стелла вдруг почувствовала голод и пожалела, что не забрала предложенную еду. Может, в конторе у хозяев найдется что-нибудь съедобное?

Она привязала своего понурого пони к столбу и принесла ему ведерко с водой.

– Вот. Хотя ты этого и не заслуживаешь, ленивец.

Не обращая на нее внимания, пони опустил голову и принялся за питье.

К разочарованию Стеллы, коня в загоне уже не было, жеребята тоже исчезли. В конюшнях царила мрачная тишина. Она зашла в контору, взяла со стойки маленький колокольчик и позвонила.

– Эй! Есть здесь хоть кто-нибудь?

Ответа не последовало, и, на всякий случай звякнув еще разок, она опустила плечи и направилась к выходу. В животе урчало от голода.

– Ау! Ау-у!

Голос отдавался эхом среди разбросанных тут и там складских навесов из рифленого железа. Она хотела крикнуть еще раз, но вдруг услышала, как хлопнула калитка главного загона, расположенного позади конторы, и застучали копыта. Из-за здания выскочил тот самый вороной жеребец. В седле сидел хозяин конюшен, мускулистый мужчина средних лет. Он озадаченно уставился на Стеллу.

– Mam’selle Stella? Quelle surprise!

Стелла начала было объяснять, но он жестом остановил ее и перешел на хороший английский.

– Откуда вы узнали, что вам пора назад? Я только собрался съездить за вами.

На этот раз удивилась Стелла.

– Зачем? Я вернулась из-за пони – он очень ленивый.

Мужчина понимающе кивнул.

– А, теперь ясно. Ну и хорошо, что вернулись, потому что за вами приехал отец. Похоже, что-то случилось, и он хочет забрать вас пораньше.

– Отец? – переспросила Стелла. – Вы хотите сказать, Дуглас? Это мой отчим. Но что он тут делает? Я думала, он сейчас в Марселе.

Всадник пожал плечами и спешился.

– Похоже, что нет. Я попросил его подождать в машине, пока привезу вас. – Он махнул рукой через плечо. – Вон там за деревьями небольшая парковка. Та самая, куда вас привезла сегодня утром ваша мама. – Он посмотрел на девочку. – Вы успели пообедать?

Стелла покачала головой.

– Не беда. Перекусим где-нибудь по дороге. – Она нахмурила брови. – Ведь ничего же не случилось? Ничего плохого, я имею в виду.

Мужчина в очередной раз пожал плечами.

– Думаю, нет. Ваш отец – простите, отчим, – пребывает в очень хорошем расположении духа. Я бы тоже пребывал в таком настроении, будь у меня такая машина. Прямо завидно.

– Завидно?

– Ну, конечно! Такая красивая, резвая и спортивная. Машина для молодых. По-моему, она очень подходит вашему отчиму.

Стелла в изумлении уставилась на него. Вряд ли Дугласа можно было назвать молодым. Что же до его машины, это был большой и статный «Роллс-Ройс». Да, автомобиль роскошный. Но никак не спортивный.

«Что происходит?»

Пробираясь по мощеным улицам Ванса, Джеймс размышлял о том, не узнают ли его в расположенных в холмах за городом конюшнях.

Вряд ли. Его бизнес ограничивался практически одной Ниццей, лишь пару-тройку из последних операций он провернул в соседнем Кань-сюр-Мере, а в Ванс почти не ездил. Городок лежал в трех-четырех милях от Сен-Поля и «Золотой голубки».

Здесь он ничем не отличался от других людей, отдыхающих после обеда за закрытыми синими и зелеными ставнями в старых каменных домах, выстроившихся в ряд по обе стороны узкой дороги.

Джеймс повернул свой длинноносый «Ягуар» в сторону ущелья, от которого было рукой подать до школы верховой езды. Обгоняя грузовичок, двухместный автомобиль яростно ревел мощным двигателем, в следующий поворот он вошел на скорости. Так приятно было вновь сидеть за рулем. Такси позволяли затеряться в толпе во время ежедневного объезда «клиентов» в Ницце, однако способность содержать роскошную машину всегда была для него неким стимулом. В последние годы он мог позволить себе все что угодно. Например, апартаменты, изысканные предметы искусства, классную машину. Но всегда хотелось чего-то большего.

«Ни за что не отдам ни единой вещи, – угрюмо думал Джеймс, пока «Ягуар» несся по пыльной дороге, заставив сойти на обочину встречный мопед, чей водитель вытаращил глаза от страха. – Ни единой!»

Пусть ему сейчас тяжело, бывало и тяжелее. Когда сбили его самолет. И в течение многих недель после. И когда он впервые попробовал заявить о себе в Ницце назло местной шпане и головорезам. Ничто не давалось ему легко, однако он всегда знал, как использовать свой шанс.

Отличный пример – Диана. Какая удача наткнуться на нее как раз в тот момент, когда он отчаянно нуждался в огромной сумме. И ее муж-мультимиллионер. Господи, благодарю тебя за Дугласа.

И за Стеллу.

Дуглас и Стелла обеспечат ему билет в большое будущее. И – кто знает? – возможно, пригодятся еще не раз. Именно поэтому он не собирался просить у Дугласа ни сантимом больше того, что ему было нужно сейчас.

С какой стати резать курицу, несущую золотые яйца?

Дорога пошла круто вверх – впереди на фоне ясного синего неба высились Альпы с белоснежными верхушками. Двигатель «Ягуара» натужно зарычал, и Джеймс сбавил обороты. Зачем рисковать?

Через каких-то десять минут он будет на месте.

 

Глава 55

Диана была озадачена.

– О чем вы? – удивленно спросила она хозяина конюшен. – Отчим Стеллы никак не мог забрать ее в обед. Я разговаривала с ним по телефону. Он в Марселе, у себя в офисе.

Мужчина пожал плечами.

– Говорю же вам, madame: отец вашей дочери сказал, произошло нечто непредвиденное и ему нужно срочно везти ее домой. – Он взглянул на часы. – Это было, наверное, часа три назад.

Диана смотрела на него в изумлении.

– Такого просто не может быть. У Стеллы нет отца. Он… умер. А ее отчим никогда бы не представился отцом. Она вообще обращается к нему по имени – Дуглас.

– Тогда, возможно, произошло какое-то недоразумение, madame.

Диана крепко задумалась.

– А на чем он приехал? – наконец спросила она.

– Такую машину вовек не забудешь. Дорогущий черный седан – «Ягуар», судя по всему. Очень впечатляет. Даже завидно.

Ее охватило предчувствие неминуемой беды.

– У моего мужа «Роллс-Ройс»… Monsieur, как выглядел тот мужчина?

Мир Дианы рухнул: ей описали Джеймса Блэкуэлла.

Стелла подошла к машине сзади. Верх был опущен, и на водительском месте она увидела белокурого мужчину. Он курил сигарету и любовался прекрасным видом на Альпы с остатками зимнего снега на зубчатых вершинах.

– Monsieur?

Мужчина обернулся.

Стелла замерла в недоумении. Это улыбающееся лицо она видела много раз, однако вспомнить имя никак не получалось. На мгновение она решила, что, наверное, кто-то из ее учителей приехал из Англии, но потом отмела эту мысль и стала бешено перебирать в уме всех знакомых. Кто же это?

– Здравствуй, Стелла.

Приятный веселый голос она не узнала. Стелла подошла чуть ближе к машине.

– Здравствуйте. Мы, кажется, с вами знакомы? Только я никак не могу вспомнить ваше имя.

Улыбка стала шире, от уголков голубых глаз побежали морщинки.

– Совершенно верно, Стелла. Мы никогда раньше не встречались, поэтому ты и не можешь вспомнить. Хотя из одного надежного источника мне известно, что мой портрет стоит на тумбочке у твоей кровати.

От удивления Стелла разинула рот.

Это лицо. Последнее лицо, которое она видит каждый день перед сном. И первое – когда просыпается. Сколько себя помнит.

Только сегодня утром, переодеваясь для конной прогулки, она разговаривала с человеком на фотографии, делилась с ним планами на день.

И вот он перед ней, его светлые волосы сдувает со лба тот же ветер, что шелестит листвой на деревьях.

Он вновь улыбнулся и выпустил струйку дыма.

– Да. Думаю, теперь ты знаешь, кто я. Да, Стелла?

Ее погибший отец.

Живой.

Ладошки сжались в кулаки, перед глазами поплыло. Девочка задышала часто, чтобы не упасть в обморок.

Он выбрался из машины и осторожно приблизился.

– Не волнуйся, Стелла. Я не привидение. Я твой отец, моя милая. Я жив. И приехал за тобой.

Ее затрясло. Сипло, не своим голосом, она произнесла:

– Нет. Вы не можете быть моим отцом. Он умер.

– Да, милая. Знаю, что и ты, и все остальные так думали много лет. Что же вам еще оставалось? Ведь мой самолет сбили, а я так и не вернулся домой.

Он медленно протянул руку и дотронулся до ее плеча. Девочка вздрогнула, но не отшатнулась.

– Дело в том, Стелла, что я не умер. Я выжил. Думаю, просто случилось чудо. И по множеству разных причин я не мог вернуться к твоей маме. А что касается тебя… – он усмехнулся. – О твоем существовании, ma petite, я не знал. Пока несколько дней назад мне об этом не сообщила твоя мама.

Стелла растерялась окончательно.

– Мама?! Вы видели мою маму? Она тоже знает, что вы живы?

Он кивнул.

– На днях мы случайно встретились в Ницце на цветочном рынке. Сперва она тоже опешила, как и ты. И с тех пор мы с ней думали над тем, как рассказать обо всем тебе… Вообще-то это была ее идея.

– Какая идея?

– Чтобы я вот так вот с тобой познакомился. Сегодня утром мы с ней обо всем договорились. Диана – то есть твоя мама – уехала в Марсель поставить в известность твоего отчима, а я пока должен забрать тебя к себе домой. По дороге мы с тобой поболтаем и познакомимся ближе, а… а мама с Дугласом приедут позже.

Стелла дрожала.

– Я хочу к маме. Где она?

– Говорю же: в Марселе с твоим отчимом. Хотя, наверное, сейчас они уже возвращаются в Ниццу. Так что нам тоже пора в путь. Ну, давай, Стелла, – он открыл дверь со стороны пассажирского сиденья, – запрыгивай.

Она никак не могла решиться.

– Вряд ли я…

– Знаю, знаю. – Он одарил ее улыбкой. – Верится с трудом. Ты сейчас выглядишь совсем как твоя мама, когда мы с ней случайно встретились. Но теперь она уже рада. Полагаю, ты заметила, что в последнее время она будто на крыльях летает от счастья?

Стелла задумалась. Несколько последних дней мать действительно казалась невероятно счастливой. Сегодня утром она всю дорогу распевала песни. Смешные песни с глупыми стишками.

– Да, – согласилась девочка. – Она даже каталась со мной на американских горках.

– Ну вот, видишь!.. Садись в машину. Я хочу знать о тебе все. Твоя мама говорит, что ты лучшая девочка на свете.

– А они с Дугласом приедут к вам домой? – спросила она, неуверенно садясь в машину.

– Разумеется. – Он занял водительское место. – Возможно, даже раньше нас. Ты когда-нибудь каталась в спортивном автомобиле?

Стелла покачала головой.

– Нет.

– Тебе понравится. Держись крепче – американским горкам далеко до этой машины, точно говорю!

Он завел двигатель, холеный «Ягуар» оглушительно взревел и сорвался с места, выбив гравий из-под задних колес. Несколько мгновений спустя машина летела к побережью вниз по извилистой дороге.

«Порой спонтанные планы весьма эффективны, – думал Джеймс. – Они не оставляют времени на раздумья и сомнения».

А сегодняшний план, пожалуй, самый толковый во всей его жизни.

Диана через две ступени взбежала по лестнице на второй этаж. Домой через Ванс она гнала как сумасшедшая, не обращая внимания на неистовые сигналы жандармов сбавить скорость. Они вполне могли запомнить номер машины, однако сейчас это волновало ее меньше всего.

Она ворвалась в спальню и дрожащими руками открыла нижнее отделение шкатулки с драгоценностями.

Он должен быть здесь!

Действительно, под тяжелой двойной нитью жемчуга прятался клочок бумаги с адресом и телефоном Джеймса. На мгновение она задумалась: «Может, сразу поехать туда? Или сначала позвонить?»

Так и не сообразив, что правильнее, Диана схватила трубку и набрала ноль.

– Ну, давай, давай же, – проговорила она шепотом. – Черт бы тебя побрал.

Наконец оператор ответил.

– Ницца, сорок шесть, семьдесят три, пожалуйста. – Голос Дианы слегка дрогнул.

Через миг пошел сигнал вызова – однообразный и заунывный гудок. Примерно через минуту вновь раздался голос оператора:

– Не отвечают, madame, – сказала девушка по-английски.

Бросив трубку, Диана уже вернулась к лестнице и вдруг услышала доносящийся из вестибюля мужской голос.

– Диана? Ты дома? Что происходит? Почему ты не выключила двигатель?

– Дуглас!!! Слава богу, ты приехал!

Она сбежала вниз, бросилась к нему и крепко обняла.

– Эй, что с тобой? Что такое, Диана?

– О, Дуглас, он ее забрал! И увез куда-то!

– Что? Кто кого забрал? Не понимаю.

– Джеймс! Забрал Стеллу! Нам нужно ее найти, Дуглас! – Она оторвалась от него. – Срочно поехать к нему и…

Он поднял вверх руки.

– Стой, Диана. Погоди. Успокойся, дорогая. Мне нужно знать в точности, что произошло, иначе толку от меня не будет.

Он повел ее в гостиную, усадил на кушетку и сам сел рядом.

– Теперь давай с самого начала. Что бы сейчас ни происходило, ты можешь выделить несколько минут, чтобы спокойно обо всем рассказать. Почему ты считаешь, что Джеймс забрал Стеллу? И когда ты с ним в первый раз встретилась?

Сделав над собой усилие, она заговорила:

– Несколько дней назад. Он вышел из такси на цветочном рынке, прямо у меня на глазах. Я чуть не потеряла сознание, хотя, если честно, Дуглас, некоторое время у меня были подозрения, что он в Ницце. Понимаешь, однажды в апреле мне показалось, что я видела его в проезжающем мимо такси. Тогда я решила, что ошиблась. Однако выяснилось, что он выжил – совершенно случайно – после того, как его самолет сбили. Он дезертировал и последние одиннадцать лет прятался здесь, в Ницце. После нашей с ним встречи здесь мы… я…

Дуглас положил руку ей на плечо.

– Ничего, Диана, об этом поговорим позже. Расскажи, что со Стеллой.

– В общем, сегодня с утра я отвезла ее в школу верховой езды, а затем… прости, Дуглас… затем вернулась в Ниццу, чтобы встретиться с Джеймсом.

Если Дугласа и задели эти слова, он не подал виду.

– Что было потом?

– Я пришла в ресторан слишком рано и вспомнила о письме – том самом, которое утром стояло на каминной полке. Я захватила его с собой и решила прочитать, пока есть время. Письмо написали мои друзья с рынка: Арман – я тебе рассказывала о нем – и Элен, цветочница.

Она замолчала и съежилась.

– Ну? И о чем было это письмо?

Диана опустила голову.

– О том, что я полная дура. Конечно, не так прямо. Джеймс рассказывал мне, что у него в Ницце законный бизнес, и я ему верила. – Она посмотрела на мужа. – Он бандит, Дуглас. Убивает людей – или заказывает убийства. Все его боятся. Он занимается рэкетом и вот-вот вступит в ряды местной мафии. Он выпросил у меня денег якобы на оформление коммерческой сделки, но сразу отдал их мафиози. Что-то вроде вступительного взноса, я так понимаю.

– Ясно, – тихо сказал Дуглас. – Сколько ты ему дала?

От названной суммы он содрогнулся.

– Наверное, твой Джеймс очень хорошо умеет убеждать. Тебя просто так не обманешь, Диана.

Она с благодарностью посмотрела на него.

– Так вот… Едва я успела дочитать письмо, как явился он. Разумеется, я набросилась на него, а он даже не подумал ничего отрицать. Более того, Дуглас, ему абсолютно наплевать, как я к нему отношусь. Спустя столько лет я наконец увидела, за кого на самом деле тогда вышла замуж. Какая же я дура! – Она схватилась за голову. – Как я позволила обвести себя вокруг пальца? Ни разу не удосужилась как следует приглядеться к нему, а если и чувствовала что-то неладное, предпочитала закрывать на это глаза. Местные называют его Le Loup Anglais, но мне кажется, он совсем не похож на волка. Сегодня утром я будто разговаривала со змеей – холодной, расчетливой, жестокой. Он отвратителен, Дуглас.

Муж прикоснулся к ее щеке.

– Не относись к себе слишком строго. Ты была совсем молоденькой, когда вышла замуж. Судя по тому, что ты мне рассказывала, вы с ним были едва знакомы. Сейчас важно другое. Скажи лучше, почему ты считаешь, что наша девочка с этим человеком?

Когда она закончила описывать события дня, Дуглас глубоко задумался.

– По-твоему, она поехала с ним без принуждения?

– Не знаю. Возможно. Он очарует кого угодно – хоть птицу на дереве.

– Как он сейчас выглядит? По-твоему, она его узнала?

Диана энергично кивнула.

– Да, несомненно. Он почти не изменился. Бог знает, что она могла подумать, когда он предстал перед ней живым.

– Бедное дитя. – Дуглас встал. – Поехали за ней. Я уверен, она в безопасности. В конце концов он ее отец. Придумал какую-то глупую игру. Ты знаешь, где он живет?

Диана тоже поднялась и вручила ему клочок бумаги, который в течение всего разговора сжимала в кулаке.

– Вот его адрес. Отвечу сразу, Дуглас, я там не была. Собственно, – прежде чем продолжить, она закрыла глаза, – это произошло только однажды. Знаю, что даже один раз непростителен, но это правда.

К ее ужасу, Дуглас зажмурился, из глаз покатились слезы. Он не издал ни единого звука.

– О боже, прости, прости меня! Что я наделала…

Она крепко обняла его и не отпускала, пока не почувствовала, как распрямились его плечи.

Дуглас откашлялся.

– Ничего, Диана. Я переживу. Правда. – Он достал из нагрудного кармана белый носовой платок и высморкался. – В браке иногда такое случается… В конце концов Джеймс все-таки был твоим мужем.

Она изумленно смотрела на него.

– Ты удивительный человек, Дуглас. Я не заслуживаю такого, как ты.

– Не знаю, – отозвался он, ведя ее к выходу. – Скажу только одно: его – вот кого ты точно не заслуживаешь. Едем скорее выручать нашу девочку.

 

Глава 56

Вторую квартиру Джеймс приобрел несколько лет назад. Он считал ее своим офисом; предпочитал работать здесь, а не в более просторных и роскошных апартаментах на Английской набережной. Причиной этому был случай, произошедший почти сразу после войны. Просрочивший платеж «клиент» был приглашен на встречу, к концу которой на дорогом персидском ковре осталось столько крови, что Джеймсу пришлось его уничтожить. Однако кисловатый запах страха держался еще несколько дней, и он решил больше не заниматься делами дома.

«Офис» состоял из пяти довольно небольших, просто – если не сказать скудно – обставленных помещений: кухоньки, гостиной, двух спален и ванной. Располагалась квартира в слегка обветшавшем кирпичном доме начала века, недалеко от железнодорожной станции. Парковки во дворе не предусматривалось, поэтому, свернув на узкую улочку, Джеймс нашел свободное место для «Ягуара» и выключил зажигание.

– Мама с Дугласом уже приехали?

Это были первые произнесенные Стеллой слова с того момента, как они добрались до окраины Ниццы. Джеймс видел: девочка волнуется; как ни пытался он рассмешить и разговорить ее, она едва бормотала что-то в ответ. Стелла все еще пребывала в состоянии легкого шока от встречи с давным-давно умершим отцом. За это он ребенка не винил, но и особо не беспокоился. Самое главное, что он привез ее сюда и как только она окажется в квартире, можно делать следующий ход.

– Нет, я их не вижу. Не волнуйся, скоро приедут. Идем, поднимемся наверх.

Стелла послушно выбралась из машины и вместе с ним пошла к дому. По пути он украдкой на нее косился. В профиль она очень походила на свою мать. Если Диана напоминала молодую Вивьен Ли, в дочери было что-то от восходящей американской звезды Элизабет Тейлор, когда та ребенком снималась в кино. У девочки был Дианин решительный подбородок и разрез глаз, а вот их цвет она унаследовала от Джеймса. Как и форму носа.

Но больше всего на отца она походила хладнокровием и выдержкой. В ней чувствовалось легкое высокомерие, нежелание раскрывать, что она из себя представляет и о чем думает. Джеймс это оценил. Когда они поднимались к парадному входу дома, ее лицо хранило спокойное выражение.

В маленьком вестибюле им холодно кивнула консьержка. «Как странно, – думал Джеймс, нажимая кнопку лифта. – В Ницце в его присутствии только консьержки – сплошь дряхлые старухи наподобие этой – никогда не выказывали ни капли страха». Возможно, потому, что из своих каморок они день за днем наблюдали превратности человеческих судеб и ничто уже не могло их удивить.

Лифт остановился на четвертом этаже, Джеймс подвел дочь к металлической двери в квартиру. Деревянную он заменил из соображений безопасности. Хотя ни один взломщик в здравом уме не подумал бы лезть в это место.

Мрачная квартирка Стелле не понравилась. Тесный коридор вел в маленькую гостиную с дешевым диваном и креслами. Рядом с дверью на крохотный балкон стоял простой деревянный стол. На единственной, во всю длину стены, полке не было ни одной книжки.

Стелла смерила Джеймса взглядом и пошла в кухню. В подставку были воткнуты три ножа, еще три прорези оставались пустыми. Крохотная духовка и громко ревущий допотопный холодильник в углу. Стелла заглянула внутрь. Там стояли три коричневых бумажных пакета, в них молоко, вино, хлеб и сыр. Девочка захлопнула дверцу и вернулась в гостиную, где ее ждал Джеймс.

– Вы здесь не живете.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

Джеймс кивнул.

– Хорошо подметила, Стелла. Твоя мать права – ты и в самом деле очень смышленая девочка.

Несколько мгновений она оценивающе смотрела на него.

– Они ведь не приедут, да? Мама с Дугласом. Вы все выдумали.

Он был поражен. Девчонка сообразительна не по годам. Умна, как ее мать, и осторожна, как он сам.

Джеймс улыбнулся.

– Полагаю, я могу быть с тобой откровенным, Стелла. Да. Ты совершенно права. Они не приедут. По крайней мере не сейчас.

– Зачем я здесь? Почему вы меня обманули?

– Пожалуйста, Стелла, присядь. Я все объясню.

Она выбрала самый дальний от него стул.

– Вот умница. Принести тебе попить? Или поесть?

– Нет. Я хочу знать, что происходит. Если не расскажете, я закричу и кто-нибудь сюда придет. Я умею кричать очень громко.

Он с сожалением улыбнулся.

– Во-первых, Стелла, никто сюда не придет. Смотри – здесь двойные окна. И дверь тоже очень прочная. Ты, наверное, обратила внимание.

– Да, обратила.

– Молодец! А во-вторых, даже если кто-то и услышит, как ты кричишь, то сделает вид, что ничего не заметил. В этой квартире кричат часто и громко. Так громко, что ты и представить не можешь, уверяю тебя. Соседи знают, что лучше не вмешиваться. Однако кричать нет никакой нужды. Говорю же, я сейчас все объясню.

Она пристально посмотрела на него.

– Я вас не боюсь.

– Ты и выглядишь очень смелой, Стелла. Браво! Яблоко от яблони недалеко падает.

Она ничего не ответила.

Он закурил сигарету и указал в сторону кухни.

– Пойду налью себе чего-нибудь. Дома тебе разрешают пить вино?

– Не говорите глупости. Мне только десять лет.

Джеймс усмехнулся, сходил к холодильнику и принес себе розового вина, а для нее минеральной воды. Девочка подозрительно покосилась на воду.

– Не волнуйся, не отравленная, – сказал он. – Пей.

Не отрывая от отца взгляда, она осторожно поставила стакан на пол у своих ног. Джеймс почти физически ощущал ее презрение и мысленно ей аплодировал.

– Так вы собираетесь рассказывать, что происходит, или нет? Наверное, считаете себя очень умным и гордитесь собой? Еще бы, ведь вам удалось обмануть десятилетнего ребенка.

Джеймс покачал головой.

– Нет, не горжусь. Мне жаль, но это было необходимо, Стелла. – Он немного помолчал, раздумывая, насколько углубляться в подробности. – Ладно, слушай. Я должен много денег одним очень скверным людям. Твоя мама любезно дала мне некоторую сумму – как раз вчера, – но мне нужно больше. Сегодня утром твоей маме рассказали обо мне кое-что нехорошее, и, честно говоря, вряд ли она захочет одолжить мне еще денег. Поэтому я решил…

– Вы решили меня похитить.

Он рассмеялся.

– Великолепно! Жаль, что я не знал тебя раньше, Стелла. Думаю, мы с тобой замечательно поладили бы. Может, когда-нибудь так и случится.

Девочка молча смотрела в окно. Джеймс не торопясь допил вино и докурил сигарету, а затем продолжил:

– Так что ты останешься здесь до тех пор, пока твои мать и отчим не поймут: им придется дать мне то, чего я хочу. Потом вернешься домой.

Он погладил подбородок и уставился в потолок, раздумывая, как донести до нее свою следующую мысль.

– Прости, я не могу оставить тебя в гостиной, Стелла. Не хватало, чтобы ты начала стучать в окно, размахивать руками и заниматься тому подобными глупостями. Для тебя приготовлена другая комната. К сожалению, окна там нет, но не думаю, что тебе придется долго в ней просидеть. У меня такое чувство, что очень скоро все будет улажено. Ну, пойдем.

Стелла встала. Ее глаза метали молнии точно так же, как глаза ее матери сегодня утром, и впервые за этот день он едва не лишился самообладания. В этой девочке было столько качеств, присущих самому Джеймсу, что, не прояви он осторожность, она вполне могла вывести его из себя.

– Я сделаю, как вы говорите, потому что у меня нет выхода, – ровным тоном произнесла она. – Вы больше меня. Но я вас ненавижу. Ненавижу! Вы не похожи на отца, которого я себе представляла. Я думала, мой отец герой. А вы негодяй, обманщик и бандит. Лучше бы вы умерли, чтобы я никогда вас не видела. И моя мама тоже. Вы отвратительный, отвратительный!

Джеймс успел взять себя в руки и насмешливо кивнул.

– Как ни жаль, ты совершенно права. Могу лишь принести извинения, Стелла, за все свои недостатки. Возможно, когда-нибудь у меня будет шанс убедить тебя, что хорошее во мне тоже есть. А теперь, если не возражаешь… – он указал на спальню. – Заходи.

Девочка прошла мимо него и с грохотом захлопнула за собой дверь. Не успел он повернуть ключ в замке, как из комнаты донеслись приглушенные рыдания.

Он приложил ухо к двери.

«Так не плачут от страха или расстройства».

Дочь Джеймса Блэкуэлла рыдала от злости – чистой, ничем не разбавленной.

– Его здесь нет. И ее тоже.

Дуглас сообщил эту новость Диане, садясь за руль «Роллс-Ройса», припаркованного у шикарного жилого здания за Английской набережной. Он настоял, чтобы она осталась в машине, пока он зайдет поговорить с консьержкой. Увидев толстую пачку франков, женщина проводила его до пустых апартаментов Джеймса.

Диана тихонько застонала.

– О боже! Где она может быть? Что он с ней делает? Надо обращаться в полицию!

Дуглас завел двигатель, выехал на дорогу и лишь потом заговорил:

– Судя по тому, что ты рассказывала по дороге сюда, это не приведет ни к чему хорошему. У него ведь жандармерия на коротком поводке, так? В любом случае он отец Стеллы. Скажет просто, что давно не видел дочь и теперь проводит с ней время. Даже если показания Стеллы будут отличаться, полиция закроет на это глаза. Боюсь, Диана, надеяться нам остается только на себя.

Она обреченно смотрела в лобовое стекло на вечерний поток машин на набережной.

– Что будем делать?

Муж некоторое время вел машину молча.

– Ладно, вот мое мнение, – произнес он наконец. – У него большой долг перед местной мафией, верно?

Диана пыталась размышлять как можно спокойнее.

– Да. После нашего с ним сегодняшнего скандала Арман и Элен сообщили мне еще кое-что. Ходят слухи, что ему дали очень мало времени на сбор денег, в противном случае мафия грозит отобрать у него бизнес. Подозреваю, его даже могут убить.

– Откуда им это известно? Я считал, что мафия не очень-то распространяется о своих делах.

– Только не в том случае, когда у них есть шанс продемонстрировать, на что они способны. Если они хорошенько припечатают самого Le Loup Anglais, то, возможно, кое-кто даже будет им благодарен. Арман так вообще сказал, что он бы лучше имел дело с мафией, чем с Джеймсом, потому что с ними легче договориться. Отличная характеристика моему первому мужу, правда?

– Да уж. Ну, теперь в общих чертах понятно, что происходит. Ты его раскусила до того, как ему удалось выпросить у тебя еще денег, и…

– У меня больше нет денег, – перебила она. – Я отдала ему все, что было у меня на счете. Он это знает.

– Он в курсе, что ты замужем за состоятельным человеком, верно? Скорее всего, он планировал уговорить тебя «позаимствовать» мою чековую книжку и выписать ему чек. Подделать мою подпись и так далее.

Диана была потрясена.

– Я бы никогда на это не согласилась!

– Конечно. В любом случае теперь, когда ты знаешь, кто он есть на самом деле, этот вариант для него потерян. Поэтому он забрал Стеллу и уже сегодня вечером как пить дать позвонит и предложит сделку. Попросит увесистый мешок наличных в обмен на девочку. Сейчас нам нужно быстрее вернуться на виллу, чтобы не пропустить его звонок.

Дуглас перестроился и свернул к Сен-Поль-де-Вансу, оставив позади пальмы Английской набережной и направляясь в сторону поросших соснами предгорий сразу за прибрежной равниной. Солнце клонилось к западу, облака над вершинами гор розовели в лучах вечернего солнца.

Диану вдруг охватило странное чувство. Да, сейчас происходило нечто невообразимое, но это скоро пройдет, и наступит… Что именно наступит? Интуиция подсказывала: нечто вот-вот должно свершиться. Развязка близка.

Дуглас покосился на нее.

– О чем ты думаешь?

Она опустила глаза.

– О том, что подвергла Стеллу большой опасности. Если бы я не была так безрассудна, если бы рассказала тебе обо всем уже в тот самый день, когда подумала, что увидела Джеймса, всего этого не случилось бы. Я вела себя глупо и эгоистично. А теперь, если ты прав – а я только об этом и молюсь, – нас шантажируют. Ведь это чистое вымогательство, да? Тебе придется заплатить огромный выкуп за Стеллу, и все по моей вине.

Он фыркнул.

– Заплатить этому прохвосту? Ты все не так поняла, Диана. Я не намерен давать этому чудовищу деньги. Ни единого пенни. Не дождется!

Разгоревшаяся в машине бурная ссора достигла пика, когда они приехали к вилле. Ни разу в жизни Диана не чувствовала себя такой беспомощной, напуганной и одновременно взбешенной.

И все же Дуглас был неумолим. Он настаивал, что Джеймс не причинит Стелле вреда. Господи, она ведь его родная дочь! Даже мафиози не похищают и не убивают собственных детей. Это всего лишь уловка, последний шанс отчаявшегося человека. Как только Джеймс поймет, что Дуглас раскусил его, он тотчас отпустит Стеллу и станет искать другие пути для решения своих проблем. Джеймс Блэкуэлл пока этого не знает, но он в тупике.

Диане хотелось удавить мужа.

– Похоже, ты не слушал, что я тебе о нем рассказывала! Он – хладнокровный убийца, Дуглас! Он мне сам лично говорил, что души у него нет! Где бы они сейчас ни находились, Стелле в его присутствии угрожает страшная опасность. Ты говоришь о нем так, будто он бизнесмен, который может принимать рациональные решения. Он не такой. По-моему, он сумасшедший!

Они стояли на мраморной лестнице виллы. Дуглас побледнел от злости, редкие волосы растрепались.

– А я тебе говорю, Стелле ничего не грозит! Сейчас этот человек обманывает нас точно так же, как он обманывал тебя, с самого первого дня вашей встречи сто лет назад. Прости, но я на эту удочку не поддамся. И не стоит меня учить, как вести дела. Джеймс Блэкуэлл – мерзавец и вымогатель. За свою жизнь таких типов я видел множество. Он аферист. Но он не причинит вреда своей дочери. Ни один отец такого не сделает.

К ужасу и изумлению Дугласа, Диана вдруг вытянула вперед руки, крепко схватила его за уши и дернула изо всех сил. Он взвыл от боли.

– Аферист? – кричала она ему в лицо. – Аферист?! Ты о чем? Он не какой-то там несчастный спекулянт! Вся Ривьера в страхе! И Стеллу он совсем не знает. О ее существовании ему стало известно лишь пару дней назад. Она всего лишь заложница в его кровавой игре! Как ты не понимаешь?!

Задыхаясь от боли, Дуглас долго тер уши.

– По-моему, пора прийти в себя. Хватит скандалить. Больно же, Диана! – Шотландский акцент на этот раз проявился чересчур резко.

Он продолжал держаться за уши.

– Давай успокоимся оба, ладно? Так мы ни к чему не придем. Ты даже не дала мне договорить. В любом случае, когда он позвонит, я не собираюсь бросать трубку, боже упаси!

Диана вздрогнула от удивления: Дуглас никогда не позволял себе поминать Господа всуе.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

Он вздохнул.

– Если успокоишься, я все объясню. Ты начала кричать, когда мы были еще в машине. Что мы вообще делаем здесь, на лестнице? Пойдем в гостиную. Не знаю, как тебе, а мне срочно нужно выпить.

Дуглас сделал глоток виски и жестом пригласил жену последовать его примеру.

– Дело обстоит так, Диана. От местной полиции нам толку мало – мы с тобой это знаем, поэтому рассчитывать приходится только на свои силы. Предлагаю обмануть Джеймса, когда он позвонит и станет выдвигать требования. Я скажу, что мне нужно время, чтобы собрать необходимую сумму; наговорю ему чего-нибудь. А сам тем временем найму частного детектива, чтобы выяснить, где они со Стеллой сейчас находятся. У меня на примете есть пара приличных детективных агентств: одно в Ницце, другое в Каннах. Я пользовался их услугами, чтобы навести справки о кое-каких компаниях, с которыми боялся затевать бизнес. Очень надежные агентства. – Он сделал еще один глоток. – Наверное, я даже найму оба этих бюро и предложу премию тому, кто первый выследит эту скотину. Думаю, за двадцать четыре часа его точно обнаружат, а затем…

Диана застонала и закрыла лицо руками.

– О, Дуглас, ты хороший человек, но ты просто не понимаешь, да? Его боится полиция. Так неужели ты считаешь, что у частных детективов хватит мужества с ним связаться? Он убивает людей! Если не лично, то с помощью других – поверь, он сам это подтвердил. Я же тебе рассказывала.

– Думаю, ты ошибаешься, – рассердился муж. – Мой план имеет очень хорошие шансы. Ты переоцениваешь способности этого отвратительного типа. И должен сказать, мне обидно слышать от тебя такие…

– Речь идет о Стелле! – не унималась Диана. – О моей дочери! Прекрати вести себя как напыщенный индюк, Дуглас! Я хочу, чтобы ты дал Джеймсу ровно то, что он просит. Вернем ее, а потом можешь нанимать каких угодно частных детективов, хотя бог знает, что ты собираешься делать, если им удастся его найти. Попросить назад деньги? Предъявить иск? Избить? Ты не представляешь, с кем мы имеем дело. Пойми, все козыри – у него!

Зазвонил телефон. Они разом обернулись и замерли.

– Пожалуйста, Дуглас.

Он шагнул к телефонному столику и снял трубку.

– Да?

Дуглас внимательно слушал. А затем сдержанно ответил, будто обсуждая с кем-то обычную, ничего не значащую сделку.

– Да, полагаю, учитывая обстоятельства, у меня получится. Разумеется, взамен я потребую некоторые гарантии. Но мне нужно некоторое время, чтобы подготовить финансы. Скажем, сорок восемь часов.

Еще одна пауза.

– Ну, на такие вещи необходимо время. Я могу…

Он вдруг судорожно сжал трубку.

– Что? Но я пытаюсь вам объяснить, что согласен. Я просто… Что? Что вы сказали?

Диана увидела, что муж заметно побледнел.

– Знаете, я не намерен выслушивать подобные угрозы. Я… НЕТ! Не вешайте трубку! Что? Да, она здесь. Конечно. Одну секунду.

Потрясенный, Дуглас обернулся к жене.

– Хочет поговорить с тобой.

Он протянул телефон, стараясь не смотреть ей в глаза.

Диана пересекла комнату и схватила трубку.

– Джеймс. Это я.

– Диана, твой муж полный кретин. Я отлично понимаю, что он задумал. Мне нужны деньги завтра вечером, и точка. Утром перезвоню и сообщу детали. Как только деньги будут переданы, я на такси отправлю Стеллу в «Негреско». Заберешь ее оттуда.

– Мерзавец, как ты смеешь так с ней поступать? Она твоя дочь! Дай мне с ней поговорить сейчас же!

Джеймс вздохнул.

– Да мне плевать, будь она хоть царица Савская, а я ее презренный отец. Сейчас Стелла в порядке, поверь. Я это гарантирую. Если деньги не материализуются в назначенное время и в назначенном месте, наша дочь будет доставлена на такси в «Негреско».

У Дианы поплыло перед глазами.

– Что? Ничего не понимаю. Ты вернешь ее мне в любом случае?

– Ну, в некотором смысле. Скажи, Стелла левша или правша?

– Что? При чем здесь это? Она… она правша. Почему ты спрашиваешь?

Сначала ей показалось, что он закашлялся, а потом дошло – он смеется.

– Тогда я буду играть честно. Если Дугал – черт, Дуглас! – не выполнит долг отчима, то завтра вечером в отель «Негреско» в бумажном пакете доставят левую руку нашей дочери. Я лично ее отрежу.

Связь прервалась.

 

Глава 57

Когда Диана рассказала, чем угрожал Джеймс, потрясенный Дуглас вытаращил глаза, однако продолжал упрямиться.

– Именно этого он и добивается. Он блефует, Диана. Таких типов нужно ставить на место.

Диана вздохнула.

– Нет, Диана, послушай меня! Завтра он поймет, что поставил не на ту лошадь, и уже к вечеру Стелла будет с нами, живая и невредимая. Но я понимаю, что́ ты чувствуешь, поэтому я поеду в Ниццу и Канны прямо сейчас, и агентства займутся этим еще до полуночи. Говоришь, они его испугаются? Ничего, храбрость можно купить! Пообещаю им щедрое вознаграждение. Если будет нужно, я заплачу им в два раза больше той суммы, что он платит полицейским. Тогда они точно его выследят, уж поверь!

Дуглас выглядел очень довольным собой.

Диана крепко сжала руки в кулаки, изо всех сил стараясь не потерять над собой контроль.

– Дуглас, он угрожает отрезать ей руку! Прошу тебя, отдай ему эти чертовы деньги!

Дуглас медленно, демонстративно покачал головой.

– Он блефует. Стелла его дочь. С ее головы и волоска не упадет. Поверь, я все правильно решил. И вот почему. Если мы заплатим сейчас, что ему помешает проделать такое в будущем, когда вновь понадобятся быстрые деньги? А? Задай себе такой вопрос, дорогая. Мы не можем подвергать Стеллу такой опасности еще раз.

Он помолчал.

– Ты еще скажешь мне спасибо, когда она вернется живая и здоровая. А сейчас я уезжаю, Диана. Нужно многое успеть утрясти.

Диана скрипела зубами от отчаяния, не в силах придумать, что же ей теперь делать. Своих денег на выкуп дочери у нее не осталось. Она чувствовала себя совершенно беспомощной. Как же ошибается Дуглас! Джеймс не занимается пустыми угрозами – судя по тому, что она о нем узнала.

Хлопнула входная дверь, через минуту от дома отъехала машина.

Диана принялась ходить взад и вперед по вилле. «Сколько Стелла провела в заточении? Пять, шесть часов? Сейчас уже восемь вечера. В Англии – семь».

«Англия. Ну конечно!»

Она бросилась к телефону.

Сидя на лужайке около дома, мистер Арнольд в лучах заходящего солнца пытался читать деловую колонку вечерней газеты. Он бросил взгляд в сторону изгороди. Проклятые кролики… Похоже, ничто не в силах сократить их числа. Ни миксоматоз – инфекция, завезенная из Австралии и истребившая популяции кроликов в других частях Англии, ни ружье садовника, ни собственноручно расставленные мистером Арнольдом силки.

Он насчитал порядка тридцати зверьков, нахально скачущих в дальнем конце лужайки и роющих норы в клумбах вдоль восточной границы. Загублены почти все цветы. И от грядок с овощами он уже давным-давно отказался из-за этих проказников. Мистер Арнольд хлопнул в ладоши. Несколько кроликов вскочили и замерли, как вопросительные знаки. Может, стоит сходить в сарай за ружьем? Еще достаточно света, чтобы пристрелить пару-тройку и спугнуть остальных.

В это мгновение в доме за его спиной зазвонил телефон. Недавно в оранжерее установили дополнительный аппарат, так что мистер Арнольд не спеша пересек лужайку и открыл стеклянную дверь.

К седьмому звонку он наконец взял трубку.

– Оливер Арнольд.

– Папа!

– Диана! А мы думаем, куда ты запропастилась?..

– Папа, послушай. Я хочу кое о чем тебя попросить. Если можешь, просто скажи да. Это очень, очень важно.

Страх и тревога в голосе дочери были почти осязаемы. Никогда раньше она с ним так не разговаривала. Черт, ведь он знал: что-то идет не так. Он совершенно точно это чувствовал. Давно нужно было ехать в Ниццу.

– Все в порядке, Диана. Я здесь. Слушаю тебя, говори.

– Ты можешь собрать большую сумму денег наличными до утра и привезти во Францию к завтрашнему вечеру? Извини, пап, но привезти их, скорее всего, нужно будет тебе самому.

Она назвала сумму.

Мистер Арнольд попытался скрыть изумление.

– Что? Прости, дорогая, наверное, я не расслышал. Сколько, ты сказала?

Диана повторила.

– И обязательно завтра – все полностью.

– Ради всего святого, что происходит?

– Речь идет о Стелле. Она в большой опасности, а Дуглас… В общем, Дуглас не понимает. Поэтому мне пришлось обратиться к тебе. Времени очень мало, нужно действовать прямо сейчас. Ты просто должен мне поверить, и все.

– Я верю тебе, Диана. Секунду…

Он глубоко задумался. Цифра, которую она назвала, сама по себе не представляла для него проблемы. Мистер Арнольд был очень состоятельным человеком; его считали самым высокооплачиваемым адвокатом по делам о диффамации в Лондоне. Суммы на его личных счетах во много раз превышали требуемое количество. И – в любом случае – речь сейчас шла о его внучке.

«Однако, черт возьми, что у них там случилось?»

Управляющий в банке – сэр Ричард Джобсон, его близкий друг; во время Первой мировой войны они служили в одном полку. Мистер Арнольд был вполне уверен: он сможет убедить сэра Ричарда выдать такую дикую сумму наличных даже в столь короткий срок. Понадобится лишь один телефонный звонок.

– Не вешай трубку, Диана. Я пока думаю.

Попасть во Францию к завтрашнему вечеру – вот что самое сложное. Придется ехать в Дувр, садиться на поезд, привязанный к расписанию пароходов, далее на Лионском вокзале в Париже пересаживаться на экспресс до Ниццы. Даже если завтра в девять утра быть в банке, к вечеру до Ниццы ни за что не добраться. Это невозможно физически.

– Диана, деньги я достану, точно, – промолвил он наконец. – Однако в Ницце буду самое раннее послезавтра.

Металл в ее голосе его поразил.

– Прости, папа, но так не пойдет. Ты должен быть здесь с деньгами завтра вечером.

Он вновь замолчал, сбитый с толку. А затем вдруг щелкнул пальцами.

– Кажется, есть!.. Перезвони мне через час. Нужно связаться кое с кем. И еще, Диана…

– Да?

– Ты ведь расскажешь мне обо всем? Что со Стеллой?..

– Сейчас Стелла в порядке. Надеюсь. Конечно, я все тебе расскажу. Только сперва утряси вопросы с деньгами и поездкой, папа. Сейчас просто нет времени на объяснения. Сомневаюсь, что ты во все это поверишь. Мне и самой верится с трудом. Нам срочно нужно вернуть Стеллу.

– Вернуть? Откуда вернуть?

– Делай то, о чем я тебя прошу, папа. Каждая минута на счету. Я перезвоню тебе позже и все объясню, обещаю.

Он положил трубку и взял телефонный справочник. Главное – чтобы люди, которым он собрался звонить, были сейчас дома.

Час спустя все согласовали. Диана едва не заплакала от облегчения, когда отец сообщил, что ему удастся прибыть в назначенное время.

– Сэр Ричард встретит меня в банке лично, с этим все в порядке. Однако самая главная идея, Диана, заключается вот в чем. Помнишь Банни Уотсона и его воскресные воздушные туры в Ле-Туке перед войной? Так вот, сейчас он расширил свою географию. Летает в Лион и Бордо. Я с ним поговорил. Он молодчина. Повезет меня завтра сам до Ниццы на одном из своих самолетов. Придется сделать несколько посадок на дозаправку, но при удачном раскладе и попутном ветре мы приземлимся часам к семи. Нормально?

Облегченные всхлипывания дочери ответили сами за себя. Когда Диана немного успокоилась, он сказал:

– Теперь, когда все решено, скажи, что со Стеллой? У меня сердце выпрыгивает от волнения. Судя по всему, она в беде. То есть вы все.

И Диана выложила отцу все о возвращении Джеймса Блэкуэлла.

С каждым ее словом удивление мистера Арнольда росло.

– Почему ты не сообщила, что Джеймс жив, как только узнала об этом? – спросил он, когда дочь закончила рассказ.

– Боюсь, я пока не могу тебе рассказать.

– Да уж… Ну, думаю, я и сам догадываюсь, Диана. Но сейчас не это главное. Нужно быстрее забрать Стеллу у мерзавца.

Незадолго до полуночи Оливер рылся в сейфе в поисках паспорта.

– Наконец-то нашел! – победоносно объявил он жене.

Та, сидя в кровати, наблюдала за ним в полнейшем недоумении.

– Джеймс Блэкуэлл жив? – Она задавала этот вопрос по меньшей мере уже в третий раз. – Такого просто не может быть, Оливер. Ты уверен, что Диана не потеряла рассудок?

Мистер Арнольд покачал головой.

– Нет, она потеряла дочь. – Он пересек комнату, бросил паспорт в упакованный для него Гвен кожаный саквояж и добавил через плечо, застегивая пряжки: – Как чувствовал, что там что-то не в порядке. Я же пытался тебе об этом сказать. Теперь все встало на свои места. Еще в апреле Диана задавала странные вопросы про Джеймса.

Он защелкнул медные замки и огляделся.

– Такое ощущение, будто что-то забыл… Ладно, потом вспомню. Так вот, Гвен, Диана описала мне все лишь в общих чертах, однако похоже, что Джеймс получил лишь легкое ранение. И вовсе не умер.

– Но как, Оливер? Его же сбили.

– Он сказал Диане, что в последний момент выпрыгнул из самолета и дезертировал. С тех пор он скрывался в Провансе и, судя по всему, стал приспешником дьявола.

– Не могу поверить, – помолчав, сказала жена. – Я никогда не считала его таким же смелым, как Джон. Да и ты тоже, Оливер, уж признайся. Но чтобы дезертировать… – Она выглядела совершенно озадаченной. – И с чего вдруг ему понадобилось похищать собственную дочь?

– Честное слово, не знаю. Все это звучит дико. Дело касается мафии Ниццы и каких-то долгов. А Дуглас не желает платить выкуп, хотя денег у него еще больше, чем у меня. Считает, что негоже потакать пороку и алчности, какой бы ни была ситуация. Не могу судить на расстоянии, но думаю, что он ведет себя как полный идиот.

Оливер огляделся.

– Я заказал такси до Лондона. Переночую в клубе, завтра буду у банка к открытию и встречусь с сэром Ричардом. А потом сразу на аэродром в Кройдон, к Банни. Разве не замечательно, что он согласился выручить?

В дверь позвонили.

– Такси. Поцелуй меня, Гвен, и пожелай удачи.

Мистер Арнольд поспешил вниз по лестнице, потом вдруг остановился и повернул назад: вспомнил, что он забыл упаковать.

Стелла сидела на узкой кровати, сна не было ни в одном глазу. Она слышала, как тихо щелкнул замок, дверь в коридоре открылась, затем с глухим ударом захлопнулась вновь.

С тех пор как отец покинул квартиру, у нее был только один посетитель.

Часа три назад в спальню вошел человек с сединой в волосах. Не проронив ни слова, он поставил на пол картонную коробку и ночной горшок. Затем вежливо кивнул, вышел и запер за собой дверь.

В коробке она обнаружила бутерброд с ветчиной, бутылку воды и яблоко. Внутри горшка лежал рулон туалетной бумаги.

И все.

Сейчас в соседней комнате зажурчали тихие голоса. Под дверью вспыхнула полоска света. Стелла соскользнула с кровати, легла у двери и прижалась ухом к щели. Ничего хорошего. Разобрать слова она не могла, слышала только, что говорят на французском. Девочка отползла от двери и с отвращением посмотрела на горшок. По душе ей это или нет, но скоро придется им воспользоваться.

Она развернула бутерброд. Рот наполнился слюной, в животе заурчало. С самого завтрака она ничего не ела. Ее одолел голод, она стала рвать бутерброд руками и засовывать куски хлеба и ветчины в рот пальцами, запивая водой.

Затем последовало яблоко, полностью, вместе с сердцевиной.

У Стеллы были острые белые зубки. Что бы ни принесло ей утро, при малейшей возможности она испробует эти зубы на своем отце. Покусает так, как его еще ни разу не кусали ни люди, ни звери. Она ему покажет, как обманывать ее, похищать и закрывать в душной комнате с отвратительным горшком.

Она оставит на нем отметины. На всю жизнь.

Не в первый раз за эту ночь Стелла почувствовала, что дрожит. Дрожит не от страха, а от ярости.

 

Глава 58

Диана прибыла в аэропорт Ниццы как раз вовремя, чтобы увидеть, как маленький двухмоторный аэроплан с ее отцом на борту коснулся земли в лучах вечернего солнца. Она ждала, пока отец пройдет через стойки паспортного контроля, располагавшиеся в дальнем конце тесного зала прибытия в деревянном здании аэровокзала. Он заметил ее и приветственно помахал рукой, пока штамповали бумаги. Затем таможенники вдруг отвели его в сторону. Сердце Дианы упало.

Если найдут деньги, все пропало.

Люди в униформе собирались обыскать саквояж, однако мистер Арнольд что-то сказал главному и полез во внутренний карман пиджака. Диане показалось, что мелькнул и тотчас исчез из виду какой-то конверт.

Через секунду мистеру Арнольду указали на выход, и она бросилась в его объятия.

– У тебя получилось! Получилось! Они не нашли деньги?

Она чмокнула отца в щеку, схватила за руку и потащила к крохотной парковке у аэровокзала.

– Тсс! Не кричи так. Нет, не нашли. По крайней мере тех, которые имеют значение. Слава богу, выходя из дому, я вспомнил о деньгах на дорогу. Деньги из банка в самых крупных купюрах, какие мы только смогли отыскать. Им бы это совсем не понравилось. Ну, здравствуй, Диана! Какие новости?

– По-моему, все под контролем. Дуглас разозлился, когда узнал, что ты летишь сюда с наличными. Считает, что мы ведем себя неоправданно глупо. Он доверился двум частным детективным агентствам. Весь день потратил на то, чтобы уговорить их взяться за работу. Не думаю, что ему удалось. Наверняка он так и не выяснил, где держат Стеллу.

– Хм, даже если и так, возможно, в чем-то он все же прав.

– Ни в чем он не прав, папа! Он никак не хочет понять, на что способен Джеймс. Все, мы пришли. Вот моя машина. Садись, хочу кое-что тебе показать.

Мистер Арнольд сел на переднее пассажирское кресло и бросил саквояж на заднее сиденье маленького «Ситроена». Дочь заняла место водителя и открыла бардачок.

– Вот, прочитай. Это от одной замечательной женщины, моей подруги. У нее цветочная палатка на рынке. Она была замужем за человеком из Манчестера, так что довольно хорошо говорит по-английски.

К тому времени, как Диана свернула на Английскую набережную, ее отец успел дочитать письмо Элен. Он наклонил голову и тихо присвистнул.

– Ясно. Всю дорогу сюда я ломал голову, не давал ли Джеймс нам хоть малейший намек на то, кто он есть на самом деле. Так ничего и не вспомнил. А ты?

Она покачала головой.

– Тоже нет. Мне он казался замечательным. Симпатичным, забавным, смелым… Это так странно. Знаешь, что он мне сообщил при нашей последней встрече? Он сказал, что ухаживал за мной только потому, что рассматривал меня как «возможность».

Мистер Арнольд посмотрел на дочь.

– Мне очень жаль, дорогая. Но откуда мы могли это знать? Он всем нам так понравился, так убедительно рассуждал…

– Убедительно? – Диана горько усмехнулась. – Он и сейчас убедит кого угодно и в чем угодно. Погоди, скоро ты его увидишь. Сразу вспомнишь о двуликом Янусе.

– Увижу его? Ты о чем? А как же Дуглас? Он обязательно поймет, что ошибался с детективами, и придет к нам на помощь, да?

Диана сместилась на две полосы в сторону объездной дороги, ведущей к «Негреско», и, подумав немного, ответила:

– Не хочу, чтобы он нам помогал. Я ему так и сказала: когда он поймет всю бессмысленность своих действий, будет поздно. Теперь за все отвечаю я.

У отеля к ним подбежал служащий в униформе, чтобы припарковать машину.

– Давай ненадолго зайдем, папа. У нас есть еще немного времени перед тем, как приступить к делу.

Мистер Арнольд взял дочь за руку и повел по ступеням в фойе.

– Что именно нам предстоит, Диана? Видишь ли, я до сих пор пребываю в неведении.

– Сейчас объясню, – пообещала она, когда они дошли до вращающейся двери. – В общих словах: ты, папа, доставишь выкуп, а я заберу Стеллу.

К тому времени, как в баре «Негреско» им принесли напитки, мистер Арнольд уже имел некоторое представление о дальнейших действиях.

– Поправь меня, если я не так понял. Значит, через час я отправляюсь по этому адресу, – он посмотрел на карточку, которую ему дала Диана, – встречаюсь с Джеймсом и отдаю ему деньги.

– Да, – кивнула Диана. – После этого он в твоем присутствии звонит по телефону и приказывает отпустить Стеллу. Вы оба остаетесь в помещении до тех пор, пока я не позвоню и не скажу, что его громилы доставили Стеллу ко мне сюда, в отель. На этом все закончится. Наступит конец этой отвратительной истории.

– Хм, – мистер Арнольд сделал глоток из бокала. – Наступит ли? Что помешает этому гнусному типу преследовать тебя снова?

Дочь в изумлении посмотрела на него.

– Он не посмеет. Я хочу сказать, эта ситуация исключительная, разве нет? Как только он получит деньги, чтобы купить себе место в мафии, мы от него избавимся, правда? Да ладно, папа, не станет же он похищать Стеллу каждый раз, когда ему не будет хватать денег?

– Возможно. Я на это надеюсь. Очень надеюсь.

К ним подошел коридорный.

– Madame, вас к телефону.

Диана подскочила.

– Это он!

Две минуты спустя она вернулась с выражением облегчения на лице.

– Я только что говорила со Стеллой. Она сказала, что с ней все в порядке. О, слава богу, слава богу! Разговором, судя по всему, руководил Джеймс. Говорит, что уже выезжает по тому адресу. Очевидно, это его частный клуб. Он будет там через пять минут, так что тебе тоже пора.

– Погоди-ка, – перебил ее отец. – А кто присматривает за Стеллой?

– Тот прихвостень, который ее сюда и привезет. Стелла сказала, что он приносил ей вечером еду. Как ни странно, папа, она вроде бы совсем не напугана. Только очень злится.

Мистер Арнольд встал.

– Ну, в любом случае это хороший знак. Насколько я понимаю, в следующий раз мы встретимся, когда Стелла уже будет с тобой, целая и невредимая, верно?

– Именно.

– Джеймс не говорил, что мне делать, когда я приду в клуб?

– Чуть не забыла!.. Спросишь мистера Уокера, и тебя проводят. Джеймс снял номер наверху, вам никто не помешает.

– Как предусмотрительно с его стороны! Что ж, тогда до скорой встречи с вами обеими. Не волнуйся, Диана. Все будет хорошо.

Он поцеловал ее в щеку и пошел к стоянке такси, плотно прижимая к себе саквояж.

Клуб находился в нескольких минутах ходьбы от места заточения Стеллы. Джеймс быстро шел по улицам. Перевязанное запястье пульсировало от боли, на лице виднелись отметины будто от укусов животного.

Вот же тварь! Он решил ее успокоить, сказать, что она скоро вернется домой, а девчонка вдруг прыгнула на него бешеной кошкой, повалила на спину в дверях, впилась зубами в руку и чуть не выдавила к чертовой матери глаза. А когда ему удалось наконец ее сбросить, сделала вид, что сдается, – только для того, чтобы вновь наброситься и вцепиться зубами в шею и нос. Чересчур сильна для десятилетнего ребенка, к тому же для девочки.

Еще повезло, что с ним был Клод, один из его мордоворотов, иначе пришлось бы нанести ей серьезные увечья, чтобы успокоить. Ему удалось оттащить Стеллу за волосы и затолкать обратно в комнату. Когда Джеймс уходил, она все еще билась в запертую дверь. Грохот стоял на весь дом. Скорее бы уж от нее избавиться.

В следующий раз – а он не сомневался, что будет и следующий раз, особенно после этого чудесного представления, – надо запастись хлороформом.

Мистер Арнольд постучал в дверь номера на самом верхнем этаже частного клуба. Он обернулся, чтобы поблагодарить проводившего его человека, но тот успел беззвучно исчезнуть.

Дверь открыл Джеймс Блэкуэлл.

– Входите, Оливер.

Мистер Арнольд был удивлен – даже потрясен – тем, насколько мало изменился молодой человек. Он помедлил, взял себя в руки и вошел. В центре комнаты на столе стояла бутылка шампанского и бокалы.

– Что-то празднуете, Джеймс?

Мужчина закрыл дверь и обернулся.

– Вообще-то, да. С вашей помощью сегодня я вступлю в самую могущественную организацию в Ницце. Я стану даже богаче вас, Оливер. Бокал вина – это самое меньшее, чем я могу вас отблагодарить. Ну, как поживаете? Выглядите отлично. Гораздо моложе, чем я ожидал.

Он протянул руку, но через несколько секунд опустил.

– Как пожелаете, дружище. Просто хотел проявить свое расположение. Один момент.

Джеймс подошел к телефону, стоявшему на том же столе, что и шампанское, снял трубку и несколько раз нажал указательным пальцем на рычаг.

– Это Уокер. Прошу ни при каких обстоятельствах меня не беспокоить. И чтобы до конца вечера здесь не появилось ни единой души. Возможно, останусь на ночь. Если я сам специально чего-нибудь не попрошу, сюда никто не должен подниматься. Ясно? Хорошо.

Он положил трубку.

– Готово. Нам никто не помешает. – Джеймс указал на два кресла по обеим сторонам от незажженного камина, и мужчины сели друг напротив друга. – Вы на самом деле очень хорошо выглядите, Оливер. Почти не изменились с того дня, когда я в последний раз вас видел. Со дня моей свадьбы.

Мистер Арнольд, сложив руки на коленях, холодно смотрел на Джеймса Блэкуэлла. Ничто во внешности молодого мужчины не говорило о том, что он – опасный преступник. В приятном лице мистер Арнольд не заметил ни единого признака деградации или бессердечия. Если бы Джеймс Блэкуэлл надел форму Королевских ВВС, он был бы почти тем же молодым красавцем, которого Оливер приглашал к столу в своем доме.

Джеймс вынул из серебряного ведерка бутылку и начал снимать фольгу вокруг пробки. Он улыбнулся мистеру Арнольду. Просто не смог сдержаться. Все шло как по маслу.

– Полагаю, вы считаете меня свиньей?

Мистер Арнольд любезно улыбнулся в ответ.

– Вообще-то, я считаю вас полным дерьмом.

– Вот это сила духа!

Джеймс вынул пробку, подождал, пока из горлышка сбежит пена, и налил понемногу в каждый из бокалов.

– Браво, Оливер! Всегда говорите то, что думаете. Вы со своим сыном очень похожи. Джон никогда не скрывал правды. Мне это в нем нравилось. Всегда.

– Будь мой сын сейчас здесь, вряд ли он просто сидел бы и разговаривал с вами. Он бы вцепился вам в горло.

Джеймс сочувственно кивнул.

– Да, думаю, вы правы. Но его здесь нет, так? А есть только вы. С чемоданом, набитым деньгами. Для меня. – Джеймс подвинул один из бокалов мистеру Арнольду. – За что выпьем?.. Знаю, за что. За друзей, которые не с нами.

Он поднял бокал.

К своему бокалу Оливер не притронулся.

– Может, пропустим эту часть?

– Согласен. Не покажете мне деньги?

Мистер Арнольд открыл саквояж и вынул большой холщовый мешок.

– Все здесь.

– И все же, если можно…

Джеймс достал несколько пачек и разорвал обертки. Бегло просмотрел, вынимая то одну, то другую купюру, поднося их к свешивающейся с потолка лампе и временами даже обнюхивая.

– Да, да, – произнес он наконец. – Кажется, все в порядке. Благодарю вас.

Он снял трубку, набрал оператора и назвал номер.

– Ведите ее в такси и езжайте в «Негреско». Ее мать ждет в главном фойе.

Положив трубку, Джеймс пожал плечами.

– А мы с вами посидим здесь. Я человек слова – дождемся, пока прекрасная Диана сообщит, что неукротимая Стелла вновь в материнских объятиях, цела и невредима. А затем мы все отправимся по домам, и жизнь пойдет своим чередом. Вы точно не хотите выпить?

– Спасибо, я дождусь звонка. И давайте лучше помолчим.

– Как вам угодно.

Несколько минут прошли в тишине. Мистер Арнольд сидел в спокойной и расслабленной позе, молодой же человек ерзал и явно скучал. Время от времени он зевал, обнажая безупречные белые зубы.

Наконец раздался звонок. Джеймс любезно указал мистеру Арнольду на телефон, тот снял трубку.

– Оливер Арнольд.

– Это я, папа. Стелла здесь. С ней все хорошо. Немного устала, но в порядке. Мы возвращаемся на виллу. У тебя все нормально?

– Да, конечно. Обо мне не беспокойся. Все хорошо, что хорошо кончается. Увидимся дома.

Он положил трубку.

Джеймс перекладывал деньги из мешка в мягкий кожаный портфель.

– Спасибо еще раз, Оливер. Вы сделали именно то, что требовалось. Хочу, чтобы вы об этом знали. Если бы в дело вмешался придурок Дуглас, кто знает, чем бы все кончилось. – Джеймс встал. – Пора расходиться. Вызвать такси? Машина прибудет уже через минуту и отвезет вас в Сен-Поль-де-Ванс.

– Я сам, благодарю.

– Как хотите. – Джеймс оценивающе взвесил портфель одной рукой. – Боже, какой тяжелый. Тогда прощайте?

– Прощайте, Джеймс, – произнес мистер Арнольд, впрочем, так и не двинувшись с места. Он указал на отметины на лице собеседника: – Кстати, а что это у вас? И почему на руке повязка?

– Ваша внучка постаралась, дружище. У нее бойцовский характер и острые зубы. Хотел проявить заботу и сообщить ей о скором возвращении домой – и вот что получил взамен. – Джеймс горестно потер запястье. – Впрочем, я не обижаюсь. В детстве я тоже не выносил, когда мне врали.

Он собрался было покинуть номер, но вдруг замер и обернулся.

– Возможно, это наша последняя встреча… Как ни странно, мне было приятно с вами повидаться, Оливер. Знаете, если бы меня в тот день не сбили, все могло сложиться совсем иначе. Я говорил об этом Диане.

Мистер Арнольд хохотнул:

– Очень сомневаюсь. Вы с самого начала таились, как змея в траве. В одном вы правы, Джеймс: это наша последняя встреча.

Он нагнулся к саквояжу, достал служебный револьвер, которым так ни разу в жизни и не воспользовался, взвел курок и направил ствол в голову молодого мужчины.

– Какая сцена! – рассмеялся Джеймс. – Еще скажите: «Это ограбление!» и заберите деньги!.. Вы действительно считаете, что я не могу схватить хоть Стеллу, хоть Диану, когда мне вздумается? А, Оливер? Вы вообще знаете, на что я способен?

Мистер Арнольд улыбнулся ему, почти добродушно.

– О, да. Я знаю в точности, на что вы способны. В том-то и дело. И я больше не позволю вам подвергать опасности мою дочь и внучку. Вы не оставили мне выхода. Боюсь, я не смогу выпустить вас из этой комнаты.

Джеймс недоверчиво смотрел на него, брови изогнулись от неподдельного изумления.

– Ничего себе! Вы в самом деле собрались меня убить?

Он закинул голову назад и вновь захохотал.

– Ну, вопрос, конечно, интересный, – мистер Арнольд задумчиво кивнул головой. – Вы ведь уже умерли, не так ли? Джеймс Блэкуэлл умер одиннадцать лет назад. Нельзя убить человека дважды. Он больше не существует. Вы – ходячий призрак. А призрака убить невозможно.

Улыбка Джеймса слегка погасла.

– Здесь, в Ницце, я не призрак, Оливер, а вполне влиятельный человек. Плоть и кровь. И фамилия моя не Блэкуэлл. У меня серьезные связи, компаньоны. Убейте меня, и вы столкнетесь с силами куда более могущественными, чем вы можете себе представить.

На этот раз рассмеялся мистер Арнольд.

– Джеймс, я прекрасно знаю, кто ваши компаньоны, им до вас и дела нет. Не появись я сегодня с деньгами, они отобрали бы ваш бизнес и вдобавок прикончили бы вас. Вы по уши в дерьме. Но я приехал не для того, чтобы вас покарать. Это я оставлю Господу Богу.

Джеймс захлопал глазами и облизнул губы.

– Как бы там ни было… послушайте, Оливер, подумайте хорошенько. Вы культурный человек. Адвокат, черт побери. Вы не можете хладнокровно убить человека. Как вы потом с этим будете жить?

В собственном голосе Джеймс услышал мольбу и попытался взять себя в руки.

– Посмотрите мне в глаза. Ну! Посмотрите же! Мы стоим в двух шагах друг от друга. Вы действительно можете это сделать? Думаю, нет. Опустите ваш антикварный ствол, Оливер, и давайте разойдемся по домам. Мы только что завершили сделку. Я больше не угрожаю вашей семье. Сейчас уже точно, – он похлопал портфель. – Я получил все, за чем пришел.

Мистер Арнольд вздохнул.

– Джеймс, мне ничего не стоит посмотреть вам в глаза. Четыре года я сидел в окопах. Был в туннелях под окопами, лез на ощупь, дрался и наносил удары ножом в кромешной тьме. Лицом к лицу я застрелил, зарезал и задушил стольких, что потерял им счет. Со временем привыкаешь ко всему. Одной смертью меньше, одной больше – какая разница.

Джеймс Блэкуэлл беспомощно смотрел на него.

Мистер Арнольд снова вздохнул.

– Если уж совсем начистоту, Джеймс, среди убитых мною были люди куда лучше вас.

Он нажал на спусковой крючок. В маленьком помещении грохнул выстрел, мозги Джеймса Блэкуэлла растеклись по стене. Его качнуло в сторону, он упал, растянувшись на полу во весь рост, судорожно вздрогнул и затих.

Оливер Арнольд одним глотком осушил фужер с шампанским. Затем достал из портфеля мешок с деньгами и положил вместе с оружием в свой саквояж.

Ноги Джеймса Блэкуэлла частично перегородили выход. Мистер Арнольд поддел их ботинком и отшвырнул в сторону.

На площадке он на мгновение прислушался. Ни звука. Le Loup Anglais дал четкое указание не беспокоить его.

Мистер Арнольд бесшумно выскользнул из номера и прикрыл за собой дверь.

Он убивал людей и получше.

 

Глава 59

По его лицу она все поняла в первый же миг.

– А что мне оставалось делать, милая?

Диана впустила отца на виллу и закрыла дверь.

– Но папа, как?..

Он быстро показал ей револьвер и вновь опустил его в саквояж.

– О боже!

– Если бы был другой способ, клянусь, Диана, я выбрал бы его.

Она закрыла дверь на все засовы и вновь обернулась к нему.

Оливер Арнольд внимательно посмотрел на дочь. Она была бледна и слегка дрожала.

– Он бы никогда не оставил нас в покое, – вдруг решительно произнесла Диана. – Я рада, что он мертв. Мертв по-настоящему. Но как ты отважился, папа? Ведь это ужасно.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Отложим этот разговор, милая. Обо мне не беспокойся. Как видишь, я в полном порядке. А как ты, Ди-Ди?

Диана вздрогнула.

– В последний раз ты так называл меня еще в детстве.

– Правда? По-моему, сегодня ты нуждаешься в особой заботе. Все же ты его сильно любила, и всего лишь на этой неделе вы с ним снова встретились. Уверен, между вами… – он смущенно пожал плечами. – Прости. Я веду себя бесцеремонно.

– Нет. Ничуть, – тихо сказала Диана.

– Так вот, – продолжил Оливер, помолчав немного, – понимаю, ты в растерянности и злишься, Диана. Наверное, на меня – за то, что я сегодня совершил.

Диана положила обе руки на плечи отцу и ухватила так крепко, что он едва не сморщился от боли.

– Нет! Не думай так ни одной секунды! Джеймс – злодей. Он похитил Стеллу, угрожал отрезать ей руку, если мы не заплатим. И так бы и поступил, я уверена. С собственной дочерью! Если кто-нибудь когда-нибудь вступал в сговор с дьяволом, то это Джеймс Блэкуэлл. Сегодня ты изгнал беса! – Она разжала руки. – Пойдем.

Они не торопясь прошли в гостиную, где Диана налила виски в два больших бокала.

– Я вела себя невероятно глупо, – призналась она, когда оба удобно устроились в глубоких креслах, – с самого первого дня, когда заподозрила, что Джеймс жив. Мне кажется, ему удалось каким-то образом ввести меня в гипноз. На самом деле он гипнотизировал нас всех, с самого начала. Джона в Крануэлле, тебя и маму в Дауэр-Хаусе, меня в Гиртоне.

Оливер медленно кивнул.

– Да. Он обладал исключительной способностью располагать к себе людей. Даже сегодня… Знаешь, я вдруг почувствовал в себе желание принять на веру его слова, хоть и знал, как он опасен и изворотлив. Я уже был готов дать ему уйти. Он как никто был наделен харизмой.

Диана сделала глоток виски.

– Это точно. Но я давно его оплакала. Оплакала человека, которого знала и любила – по крайней мере я так думала.

Оливер ослабил галстук и, усевшись поудобнее, осушил бокал одним большим глотком.

– Где Стелла?

– В кровати, спит крепким сном. Она очень утомилась.

– Еще бы. А Дуглас?

– Сегодня он ночует в Каннах.

Мистер Арнольд удивленно поднял брови.

– Мы приняли решение, – сказала она.