Вообще-то ворота у нас остались чисто номинально, как часть средневековых оборонительных укреплений. Стена, опоясывавшая некогда Мистиктаун, сохранилась лишь фрагментарно, а двери в город оставались открытыми весь день и лишь на ночь исправно закрывались по инициативе господина Капелюша. Он же назначил себя привратником и соорудил при них сторожку, а жил в коттедже неподалёку.

Если к городу подъезжал незнакомый транспорт, что, надо сказать, случалось реже, чем дожди в пустыне, он затворял ворота, интересовался личностью и целью гостей и лишь потом торжественно отворял их. Приезжие в основном были из числа фриков, которые тащатся от глубинки и мелких скучных городков, или же любители истории, желающие взглянуть на развалины башни, могилу принца и кромлех – что-то вроде местного Стоунхенджа, но, конечно, поскромнее. Иными словами, до недавнего времени у большинства жителей страны не возникало желания не то что захватить и уничтожить Мистиктаун, но даже просто его посетить. Исключение составляла ежегодная ярмарка накануне бала и, собственно, сам Осенний бал, на который съезжалась вся округа.

Я провела Касинеля и Феникса козьими тропами в сад, примыкавший сзади к нашему коттеджу, и, стараясь не производить шума, принесла из сарая верёвку, которой мы привязали коня к яблоне. Густая листва, не пропускавшая лунный свет, снова сделала его невидимым.

– Вот там растёт морковка, можешь нарвать и покормить его. А это, – я ткнула в тёмный прямоугольник на втором этаже, – моя комната. Сейчас зайду домой через центральную калитку и, если всё в порядке, открою окно. Тогда можешь залезать. Только сперва убедись, что поблизости нет никого из соседей.

– Старая ведьма столь строга? – уточнил Касинель, скармливая Фениксу только что сорванное яблоко, и похлопал по невидимой морде. Плод уменьшался прямо на глазах, лишаясь боков под укусами незримых зубов.

Мне даже стало обидно за бабушку.

– Никакая она не ве… в смысле да, сейчас не лучший момент для знакомства с ней и объяснений. И не лучший вид. – Я выразительно посмотрела на единственную деталь одежды Охотника.

– Ах да, твоя куртка… – Он потянулся к бёдрам.

– Нет! – спешно вскинула ладонь я. – Потом отдашь, когда подберём тебе что-нибудь более подходящее.

Пальцы послушно отпустили ткань.

– Тогда я жду знака, Виски.

Кивнув, я уже собралась идти, но помедлила:

– На всякий случай: не волнуйся, если услышишь крики, звон разбитой посуды, угрозы расправы или что-нибудь в таком духе.

Не дожидаясь ответа, я поспешила к главному входу, держась тени. Вслед раздалось тихое ржание Феникса, как пожелание удачи.

* * *

Калиткой хлопнула как можно громче, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, откуда я пришла. К моему удивлению, в гостиной на первом этаже горел свет и слышались голоса. На фоне задёрнутых занавесок чётко прорисовывался перманент Флорис Кранах и сухопарый профиль Цирцеи Хук. А визгливый лай мог принадлежать только Пикси – значит, и Друзила Гримсен тоже здесь. Совет в почти полном составе, только мэра не хватает.

Я поднялась на крыльцо, невольно улавливая приглушённые отрывки разговора из приоткрытой форточки.

– И когда приедет?

– Говорят, в конце недели. А до тех пор продолжатся поиски отрядами.

– Это недопустимо! Мы обязаны найти его раньше инспектора!

– Да ты нам просто новый мир открыла, Цирцея!

– Как новость-то дошла до столичной полиции? Суперинтендант ведь божился, что всё своими силами.

– Наверное, та кладбищенская проверка капнула.

– Нечего было кричать «Маньяк!» на каждом углу!

– Тебя не спросили.

– Уже два дня, и всё без толку. Не думала, что это когда-нибудь случится… Понимаю, для чего мы… Но не думала.

– Никто не думал и не был к такому готов, Фло, – похлопывание по плечу. – Мэр созывает завтра внеочередное заседание.

Когда я вошла, голоса стихли.

– Виски, это ты? – позвала бабуля после паузы, но не грозно, а устало и чуть… встревоженно.

Непохоже, чтобы она собиралась вылететь сейчас на метле и покарать меня за нарушение раз и навсегда заведённого порядка.

– Да, бабуль, я вернулась. Прости, что задержалась, была у Нетты и забыла про время.

Оставалось надеяться, что подруга, разыскивая меня, не звонила на домашний.

– Хорошо, рыжик. У тебя всё в порядке?

– Всё отлично, ба. Только очень устала, поэтому сразу поднимусь к себе, если не возражаешь.

– Конечно иди, я загляну перед сном.

Поставив в уме зарубку напротив этого предупреждения, я завернула на кухню, прихватила из холодильника закрытую сковородку с равиоли (чистые, проверила), пластиковую бутылку сока и поспешила наверх, обдумывая про себя услышанное. Похоже, Совет не на шутку взбудоражен пропажей Варлога, но их можно понять: символ города как-никак. Даже госпожа Гримсен пришла, которая никогда не переступает порог нашего дома из-за какой-то давней ссоры с бабушкой, случившейся ещё до моего рождения. Но на последней ступени эти мысли вылетели из головы, вытесненные моими собственными проблемами.

Закрыв дверь, я прислушалась к голосам внизу, но то ли соседки теперь молча жевали кексы, то ли перешли на совсем не различимый шёпот, только с первого этажа не доносилось ни звука. Выждав для верности ещё пару минут, я подошла к окну и подняла раму.

От кромки сада к дому метнулась тень и ненадолго пропала из виду. Скрипнули перила веранды, ухнули столбики, и на крышу на фоне неба приземлился в эффектном кульбите силуэт. Черепица жалобно вздрогнула, но выдержала. Довольно пологий скат примыкал прямо к окну. Я попятилась, пропуская Охотника, быстро опустила раму, задёрнула занавески и нащупала кнопку ночника. Облако из «ИКЕА» озарило комнату мягким светом.

Касинель, стоя на лоскутном коврике в центре, повернулся кругом. В тот же миг я увидела своё жилище чужими глазами: нелепые тапочки из конопли, подаренные родителями незадолго до того, как сами они пропали в урагане, зацелованный до дыр постер кинозвезды, цветной бюстгальтер на спинке стула, крошки от чипсов на покрывале…

Я заметалась, собирая разбросанные вещи.

– Извини, у меня слегка не прибрано, не ожидала сегодня гостей.

Касинель с интересом переходил от одной вещи к другой, внимательно рассматривая каждую мелочь, впитывая информацию.

– А это кто?

Он вертел фотографию с Арием: огромный моток розовой сахарной ваты – как сейчас помню её клубничный вкус – и наши липкие улыбающиеся лица по бокам с по-дурацки разинутыми ртами, позирующие на телефон, который я держала в вытянутой руке. Сердце сжалось.

– Так, никто. Мимо проходил и попал в кадр.

– Он ещё и твою еду ел, – осуждающе заметил Охотник и поскрёб ногтем гладкое покрытие. – Удивительно точная миниатюра.

Я вырвала у него рамку, кинула в коробку, куда только что побросала всё лишнее, и толкнула её ногой под кровать.

– У нас все такие. Давно собиралась от неё избавиться, но руки не доходили. Теперь давай подумаем, во что тебя одеть. А пока я ищу, воткни, пожалуйста, телефон вон в те две дырочки. – Я протянула ему сотовый с подключённым зарядником, указав на розетку, а сама раскинула мозгами.

По итогам размышлений пришлось лезть обратно под кровать за коробкой. Завтра попрошу Чезаре принести что-нибудь из его гардероба, а сегодня придётся обойтись своими силами. Я извлекла со дна новую футболку с коротким рукавом, которую собиралась подарить Арию на трёхмесячную годовщину наших отношений, и встряхнула. Купила пустую и сама нанесла принт акриловыми красками: просвеченная, как рентгеном, грудная клетка, а в ней – сердце, которое держит в руках табличку с надписью «занято».

– Вот, попробуй, должна налезть.

Арий трижды в неделю посещает качалку, но Касинель от природы наделён более выдающимися пропорциями, вдобавок на голову выше. Он поблагодарил и принялся бороться с горловиной.

– Дай помогу.

Звук треснувшей под напором мышц ткани доставил мне злорадное удовольствие.

– Прости…

– Ничего страшного, её я тоже давно собиралась выбросить.

Вниз одолжила старые дедушкины шорты, которые носила дома в дни Великой Стирки. Куртка наконец обрела свободу и повесилась в шкафу.

Фосфоресцирующая стрелка будильника на тумбочке задребезжала, раскачивая пружину, щёлкнула и переместилась на двенадцать. Каждый день такое светопреставление – можно подумать, сейчас в комнату въедет Золушка в тыкве.

Неужели уже полночь?

Хорошо, что завтра выходной. Плохо, что у соседа газонокосилка. Я очистила журнальный столик от всего лишнего, подкатила к кровати, водрузила на него наш поздний ужин и сняла крышку со сковородки. Даже в холодном виде равиоли оказались восхитительными, что подтверждалось благодарным урчанием, почмокиваниями и отрывистыми восклицаниями моего сотрапезника, а также скоростью, с которой они исчезали.

– М-м, ты и впрямь кудесница.

Вилка в моей руке замерла – про равиоли речи не шло, тут уж он сам додумал… Я вздохнула и сунула её в рот.

– Когда мы поведаем госпоже Финварра о Сыне Шакала? Завтра? – Касинель наколол и заглотил сразу пять квадратиков с волнистыми краями и шумно запил соком.

– Нет! Я решила, что мы не станем ей ничего говорить. С этой мелочью справлюсь сама.

Меня окинули сомневающимся взглядом.

– Сын Шакала опаснее, чем тебе мнится.

– Справлюсь, – упрямо повторила я. – Иначе она никогда не будет воспринимать меня всерьёз и до конца жизни станет попрекать тем, что я натвори… тем, что случилось.

Да и чем бабуля поможет против метающего молнии Варлога? Пирогами закидает?

– Лучше скажи, почему ты называешь его Сыном Шакала? Откуда такое прозвище?

– Точно больше не будешь? – Я помотала головой, и Касинель подгрёб к себе сковородку. – Один его далёкий предок, очнувшись раненым на поле после битвы, обчистил павших товарищей по оружию, – вилка воровато пробежалась между макаронинами, выцепляя кусочки сыра, – а после добил своего военачальника, вырезал у него печень и съел. – Рассказчик театрально пронзил последнюю равиолину и отправил себе в рот.

– Фу! Гадость! Зачем он это сделал?!

– Чтобы забрать силу и мужество. И для ускорения заживления ран.

– Регенерация… – прошептала я.

Печень – орган, способный восстанавливать первоначальный размер даже из оставшейся четверти, как мне теперь известно после заваленной лабораторной по биологии. Неужели предок Варлога надеялся распространить это свойство на весь организм?

– Он провернул мародёрство и ритуал ещё не раз, прежде чем его пленили и выжгли на шее знак в виде сего паскудного зверя, чьим повадкам он вторил. Но даже тогда он не повинился в грехах, заявив, что теперь неуязвим для любого оружия и потому бессмертен.

– Он правда стал бессмертным?

Касинель пожал плечами:

– Он скончался, подавившись вишнёвой косточкой. Однако с тех пор шакала в их роду взяли за гербовый знак, и отцы сами клеймят прошедших обряд сыновей, – Касинель подался вперёд и легко дотронулся подушечкой пальца пониже моего уха, – вот здесь.

Прикосновение неожиданно обожгло, как только что поставленное клеймо.

– Вот уж точно талант извлекать пользу даже из невыгодной ситуации, – пробормотала я, неловко потирая шею.

Охотник снова отодвинулся и невозмутимо докончил:

– Они веруют, что при инициации юношам передаётся не только веками накапливаемая способность быстро исцеляться от ран, но и родовая сила, а также частичка души зверя заодно с его хитростью, наглостью и злобой, после чего те теряют последние крохи человечности.

Теперь всё ясно с белочкой: у принца генетическая предрасположенность к сыроедению. Но вспомнить, имелось ли на шее клеймо, не удалось.

– А Варлог… уже съел, гм, я имею в виду: он прошёл инициацию?

– Сие мне неведомо, – нехотя признал Касинель, вновь хмурясь в тщетной попытке доискаться ответа в памяти. – Теперь твой черёд рассказать всё, что знаешь о нём.

– Вообще-то знаю я не так чтобы много, – я дотянулась до сумки, извлекла дневник и положила ему на колени, – но надеюсь найти часть ответов здесь. Скажи, ты понимаешь, что тут написано?

Не случайно ведь тетрадь привела к нему. Касинель погладил кожаную обложку, задумчиво обвёл пальцем букву «И» и открыл.

Пока он листал проявленные страницы, я не дышала. Наконец не выдержала:

– Ну как?

– Это шифр.

Сердце упало.

– То есть ты его…

– Понимаю.

– Что?! Хочешь сказать, что можешь прочесть? – не поверила я своим ушам.

– Вполне. Здесь, к примеру, – большой палец прошёлся по строчке в середине страницы, – приведены благоприятные фазы луны для посадки сладкого лука. А вот тут заговор, чтобы унять боль от укуса.

– Вот так удача! Но откуда ты знаешь шифр?

Охотник лишь вздохнул.

– Ладно, позже мы обязательно разберёмся с пробелами в твоём прошлом. Раз здесь есть заговоры против укусов, наверняка есть что-то и для восстановления и укрепления памяти.

– Ты и впрямь так думаешь? – воспрянул он.

– Конечно! Похоже, у нас в руках настоящий кладезь ведьмовской информации. Что там ещё сказано?

Я нетерпеливо придвинулась, не замечая, что тесно прижимаюсь к нему плечом.

Мы чиркали спичкой, проявляя страницы, и повеселевший после моих слов Касинель читал вслух про способы определить худые намерения у попросившегося на ночлег путника, про врачевание различных недугов, про подкормку роз и пользу от появления дома сверчка – его пение отгоняет злых фей. Иногда это были отвлечённые размышления женщины, её планы на предстоящей день, а то и просто рисунки со сценками из повседневной жизни.

В общем, перед нами был самый настоящий дневник, столь же подробный, сколь сумбурный. Правда, раньше я не встречала зашифрованных дневников, написанных невидимыми чернилами, но кто знает повадки и умения ведьм прошлого? Вдруг им не нужна была проявка теплом, чтобы увидеть текст? Будь у меня побольше времени, с удовольствием изучила бы полезное и увлекательное содержимое тщательнее, но сейчас на первом месте стояла другая задача, поэтому я подтолкнула локтем Касинеля, зависшего над способами извлечения наконечников стрел.

– А про Кольцо что-то есть?

Мы пролистали около трети, но он ни разу не упомянул его, бегло просматривая страницы и в паре слов пересказывая содержимое каждой.

Охотник просканировал взглядом следующий разворот и потянулся перевернуть страницу.

– Пока нет.

Внезапно лестница исполнила предупреждающую симфонию скрипов. Бабушка! Значит, гостьи уже ушли, да и пора бы. Одной рукой я вырвала у Охотника дневник и засунула под подушку, а второй погасила икеевский светильник.

– Скорее под кровать! Нет, там коробка, лучше сюда! – Подбежав к окну, я рванула наверх раму и шёпотом докончила, вталкивая Каса в проём: – Там слева удобный уступ.

Едва успела задёрнуть занавески, как в дверь тихо постучали.

– Виски, ты спишь?

Я выдержала паузу, чтобы унять дыхание, и ответила, имитируя сонный голос:

– Да, бабуль, ты что-то хотела? Это может подождать до завтра?

Недолгое колебание.

– Нет, ничего важного, отдыхай, рыжик.

Подождав, пока шаги удалятся и в конце коридора хлопнет дверь, я повернулась к окну и впустила Охотника обратно. Да-да, знаю, не самое зрелое поведение, но лучше так, чем крики и объяснения посреди ночи.

Мы возобновили прерванное занятие, однако вскоре буквы поплыли у меня перед глазами, а строчки начали заплетаться в косички. Толком ведь не спала двое суток. Охотник внимательно рассматривал набросок замка: с ещё целыми стенами, какими-то дворовыми постройками и лохматым одноухим псом.

– Больше не могу, – зевнула я. – Сейчас лягу и заведу будильник на пораньше.

– Я продолжу, пока не кончатся. – Касинель, не отрывая глаз от страницы, указал на похудевшую щепотку спичек в коробке.

– Ага. – Я постелила ему на полу одеяло, кинула вторую подушку и уже в полудрёме протянула руку и провела кончиками пальцев по лицу от лба до губ. – Снов без сов.

И аж проснулась от смущения, осознав, что повторила жест, которым желала Арию доброй ночи. Отдёрнула было руку, но Касинель перехватил её и требовательно сжал:

– Почему ты так сказала? Именно эти слова?

– Не знаю, – я нервно высвободила пальцы, слегка подивившись его столь бурной реакции, – просто дурацкая семейная присказка на ночь.

– Без сов… – повторил Касинель, – что-то такое знакомое…

Во избежание дальнейших расспросов я поскорее забралась в постель и перевернулась на другой бок. Хорошо, что мысли слипались от усталости, иначе бы точно полночи ворочалась, вспоминая неловкую ситуацию и теплоту губ под пальцами.

Но покоя мне не было и во сне. В нём я гонялась вокруг башни за одноухим псом и пыталась отнять у него кольцо в виде соски – одно из тех, что продают в отделах со сладостями: пластиковый ободок и огромный леденцовый изумруд со вкусом дюшеса. А птицы с янтарными глазами галдели и подбадривали меня. Мимолётно проснувшись, я увидела смятое одеяло на полу и пустую комнату, но, не в силах сопротивляться зову сновидений, снова провалилась в их объятия. Как ни странно, всё продолжилось с прерванного момента. Пёс внезапно прекратил беготню, поднялся на задние лапы и двинулся мне навстречу, на ходу превратившись в Варлога. Дыхание перехватило – такой он был красивый в своём сказочном костюме с плащом и шпагой на боку. Глаза сияли чёрными бриллиантами, с каждым шагом принца заполняя мой мир, пока не заслонили его целиком.

Отвернуться, бежать! Но тело не повиновалось, поэтому я только зажмурилась, а в следующий миг губы обжёг знакомый поцелуй со вкусом леса, горячей стали, пшеницы и дыма. Я тонула и терялась в нём, утаскиваемая в сладкую бездну. Птицы внезапно поднялись в воздух, превратились в одинаковых воронов в кольчугах и закружили над нашими головами так быстро, что образовали блестящее кольцо.

В ушах раздавался треск их костяных крыльев, а упоительный поцелуй высасывал волю, не позволяя пошевелиться. Он прервался, как и в прошлый раз, внезапно, оставив внутри ощущение пустоты и жажду добавки.

– Благодарствую, ведьма, – прошелестели над ухом, и вороны со стуком упали на землю.

Я распахнула глаза в тот самый миг, когда Морок вылетал в окно с дневником Имельды в когтях.

– Нет! Касинель, тетрадь!

Выпрыгнув из кровати, я вцепилась в другой конец дневника. Схватка с инфернальным вороном вышла жаркой, но короткой. Охотник очутился рядом как раз вовремя, чтобы предотвратить моё выпадение из окна.

Мы оба рухнули на пол – вернее, он на пол, а я на него, – прижимая к груди то немногое, что удалось спасти. Оставалось только бессильно наблюдать, как Морок исчезает в лиловом предрассветном небе, энергично работая крыльями и злорадно каркая. Клюв у него изредка заедал. Я поднялась, неверяще перебирая жидкую стопку из трёх-четырёх листов.

– Как это могло произойти? Откуда принц узнал про дневник? – Я хлопнула себя по лбу. – Вот шляпа! Наверное, он всё это время следил за мной через Морока!

Касинель поднялся, растирая плечо, в которое пришёлся укол моего локтя, и яростно ударил кулаком в стену:

– Повинен в том лишь я один, ведьма!

Что-то в его тоскливом взгляде вкупе с воспоминанием о пустом одеяле на полу и о том, как внимательно он рассматривал рисунок замка, заставило меня подозрительно прищуриться:

– Ты ведь ездил туда, да? Несмотря на моё предостережение и наш договор, решил-таки проверить башню?

Он сокрушённо кивнул.

– В твоей власти наказать меня, ведьма.

Я представила, как Варлог прятался в стене и потешался, наблюдая за Касинелем, бродящим по развалинам в футболке с рентгеном грудной клетки и старых дедушкиных шортах. А потом пробрался в мой сон, чтобы помочь Мороку украсть дневник и… поцеловать меня. Пальцы невольно коснулись губ, ещё хранивших ощущения, от которых по телу порхали тёплые бабочки. Хотя чувствовала я себя весьма уставшей. Будто и не спала вовсе.

– Что с тобой? – вмешался в лиричные воспоминания Касинель. – У тебя щёки красные и рот распух.

После его слов лицо запылало с удвоенной силой.

– У меня часто губы во сне… пухнут. Реакция такая на сон. И на всё остальное. Добро пожаловать в двадцать первый век: краситель на консерванте сидит и улучшителем погоняет, плюс стрессы, глобализация, плохая экология, а результат – на губах.

Я правда не знала, как объяснить произошедшее. Ведь принца в комнате не было, он послал за дневником своего приспешника-ворона, но воспоминания казались такими яркими и… настоящими! Может, это нечто вроде поцелуя на расстоянии? Какое-то колдовство. Общаются же теперь люди, живущие за много миль друг от друга, через скайп. В Средние века его ещё не было, приходилось по-другому выкручиваться, вот и придумали колдовские поцелуи. Зачем Сыну Шакала целовать меня после угроз о расправе, оставалось неясным. Но так приятно-неясным… Я тут же встряхнула себя. Не время млеть от ласки злодея с таким беспорядочным питанием!

– Что до наказания, – пошла я в наступление, – моя предшественница из твоего времени наверняка превратила бы за такую оплошность во что-нибудь квакающее, но я современная толерантная ведьма, чуждая подобной импульсивности. К тому же мы оба виноваты: нельзя было оставлять дневник на виду. Лучше переведи, что здесь…

Протянув отвоёванные листы, я положилась на чудо. Чуда не произошло. Нам достался черновик письма с заказом для монастыря на пять дюжин восковых свечей и дотошное описание родов у кошки.

– Не верю, что это всё! А Варлог сумеет прочесть дневник, как думаешь?

– Не могу знать.

Волосы на голове зашевелились от неутешительных перспектив: если он откопает там информацию про Кольцо…

– Постой, сохранилось ещё кое-что.

Охотник пошарил под одеялом и извлёк несколько потрёпанных листов.

– Я отложил те, что показались занимательными. Но ни в них, ни в похищенных не встречал упоминания о Кольце.

Занимательными ему показались: рецепт орехового пирога «Альпийская долина», виды компрессов при ножевых ранах и детский стишок.

– Ладно, рецепт и компрессы я ещё могу понять, но чем тебя привлёк поэтический опус?

– Он… чудной. В остальном тетрадь повествует о каждодневных надобностях и происшествиях, но этому, – Касинель постучал пальцем по листу, – здесь не место. К нему нет ни пояснения, ни ответа – не просто складные строки, но загадка.

Я снова вчиталась в набросанный Охотником перевод и поняла, что он прав.

– Уверен, что про Кольцо нигде не было?

Он кивнул.

Тогда ситуация не безнадёжна. В этом есть своя логика: Имельда, будучи столь предусмотрительной во всём остальном, едва ли стала бы прямым текстом указывать, где найти свою драгоценность. А очередная загадка вполне в её духе. Оставалось одно «но».

– Есть предположения, что означают строки?

– Ни единого.

– Вот и у меня…