Во время скачки к Мирному Перекрёстку одежда на мне более-менее высохла, а сама я, кажется, начала привыкать к тому, что порой лечу над землёй, когда луна скрывается за облаками. Полезная практика для ведьмы.

– Теперь правее.

Касинель, прицокнув, направил мерцающего Феникса в указанном направлении, туда, где проступали контуры камня. Вскоре мы спешились на краю площадки. Мой спутник присел, тронул утоптанный песок и сообщил:

– Он был здесь. – Потом подался вперёд, будто принюхиваясь к следу. – Не менее шести часов назад.

Я тоже нагнулась, но так и не сумела разглядеть отпечатки ног. Охотник поднялся и двинулся к верстовому камню, следуя за видимыми лишь ему признаками чужого пребывания. В шаге от глыбы замер.

– Здесь Сын Шакала остановился, и к нему прибавился кто-то ещё. След чуть более явный, с переносом тяжести на левую пятку, как если бы…

– Этот «кто-то» сел ему на плечо, – догадалась я.

– Да. Спустя время Сын Шакала ушёл тем же путём, снова один.

Касинель оторвал взгляд от земли и уставился на камень. Я тоже посмотрела на выбитые на шершавой поверхности названия ближайших населённых пунктов и маленький крестик над ними – наверное, символ перекрёстка.

– Варлог планирует турне по соседним городам? – неуверенно предположила я. – Постой, что это… грязь?

Только откуда ей тут взяться, если дождей не было больше месяца, не считая тех нескольких капель, что выпали на следующую ночь после пробуждения принца? Я дотронулась до отпечатка, растёрла кашицу между пальцами, вгляделась и брезгливо передёрнулась.

– Кровь, – хмуро подтвердил догадку Охотник, а затем, к моему ужасу, перехватил руку и лизнул кончик пальца. Задумался и изрёк: – И пепел.

– Пепел от чего?

– Это к тебе вопрос, ведьма: кровь и пепел – похоже на колдовской обряд.

– Наверное, что-то из устаревших приёмчиков, – вильнула я. – Может, Варлог раскаялся, спалил Морока и завтра пойдёт сдаваться полиции? Как тебе такая версия?

Я сорвала пучок травы и вытерла пальцы.

– Столь же соблазнительна, сколь сомнительна.

– Согласна, поэтому обойдёмся без версий, только факты. Итак, сегодня вечером Варлог подарил привлекающий ненужное внимание дублет местной звезде эксгибиционизма, выведал дорогу к Мирному Перекрёстку, пришёл сюда, постоял вместе с Мороком, испачкал верстовой камень своей кровью и неизвестным пеплом и ушёл. Я ничего не упустила?

– Вероятно, Сын Шакала, избавившись от своего одеяния, обзавёлся иным.

– Другими словами, на завтрашней ярмарке и пятничном балу он преспокойно сойдёт за гостя из другого города, – подытожила я. – Узнать его сможет только Друзила Гримсен, и то как маньяка. Попрошу завтра Чезаре поискать по своим каналам информацию про Мирный Перекрёсток, потому что пока я не вижу смысла в действиях Варлога. А во всех непонятных ситуациях нужно ложиться спать, именно этим и предлагаю заняться.

– Отвезу тебя домой, – кивнул Охотник. – День был долгий, следует хорошенько набраться сил.

Долгий – не то слово. Просто бесконечный!

Мы вернулись к Фениксу, который держался подчёркнуто за пределами площадки с верстовым камнем и нервно шевелил ушами, переступая с ноги на ногу. Ему было явно не по себе. Охотник уже собирался меня подсадить, когда глухое уханье заставило нас обоих посмотреть вверх.

На линии электропередачи сидел силуэт с янтарными глазами. Птица немедленно вспорхнула с провода, пронеслась низко над нашими головами, заставив пригнуться, и села на ветку куста.

– Опять эта птица, – пробормотала я.

– Что за птица?

– Сама не знаю, но у меня ощущение, что она хочет нас о чём-то предупредить.

Однако стоило подойти ближе, как сова переместилась на соседний сук. Касинель протянул руку, снял какой-то клочок с только что покинутой ею ветки и поднёс к глазам. Внезапно лицо его окаменело.

– Что это? – полюбопытствовала я.

Он молча протянул мне тёмный лепесток. Лунный свет упал на несколько опалённых рукописных букв.

– Он из дневника Имельды!

Кас обернулся к камню, пятно на котором различалось даже с такого расстояния.

– Думается, теперь мы знаем природу пепла.

Птица довольно ухнула, словно посчитала свою миссию исполненной, расправила крылья и слилась с ночью. На землю, мягко планируя, упало одинокое перо. Наверное, я начала придавать слишком большое значение мелочам, потому что подобрала его, покрутила за кончик упругого стержня, любуясь золотистым в тигровую полоску опахалом, и бережно поместила в карман. На всякий случай.

– Вот теперь поехали!

* * *

Феникса мы вернули в сад, на этот раз завязав верёвку максимально надёжным узлом. Во избежание. Самому Касинелю предстояло ночевать в общежитии при полицейской академии, комнату в котором выделили стараниями суперинтенданта. Тот предлагал даже разместиться у него дома, но Кас отказался.

– Уверен, что помнишь дорогу? – уточнила я, останавливаясь возле калитки, к которой он меня проводил со стороны аллеи.

– Обо мне не тревожься, – улыбнулся Касинель, и что-то такое было в его лице, что, готова спорить, он тоже в этот момент вспомнил фонтан.

Но моё помрачение уже прошло (чему немало способствовала вернувшаяся на его тело рубашка), и дружеско-приятельские отношения представлялись в нынешних обстоятельствах самым разумным вариантом. К тому же не хотелось повторять ту же ошибку, что и с Арием, слишком быстро привязываясь к человеку.

– Тогда встретимся завтра в половине девятого, – объявила я, взявшись за ручку калитки и прерывая паузу, которая грозила вот-вот перерасти в неловкую или многозначительную. – И тогда уже… о чёрт!

Сухопарая фигура на крыльце – руки в бока – казалась вырезанной из цельного куска гранита, а выбившиеся из кукульки волосы зловеще трепетали на ветру.

Я машинально проверила время, о котором совершенно забыла, и похолодела. Двенадцатый час!

– Уходи скорее, – зашептала я Охотнику и добавила уже громко, толкая дверцу: – Всего доброго, господин инспектор. Спасибо, что проводили, и спокойной ночи!

– Не так быстро! – подала голос бабушка. – Виски, не будешь ли ты столь любезна представить мне своего друга?

– Он не друг, бабуля. В смысле, друг, но не такой, как ты могла подумать. Это инспектор Касинель, и…

– Да-да, любой в городе знает, кто он. – Силуэт резко повернулся к Охотнику, как наведённая стрела крана. – Ваша трагическая история, инспектор, потрясла наши умы и сердца. А я как раз ужин готовлю, вы ведь не откажетесь ненадолго заглянуть и порадовать старую даму? У нас так редко бывают гости, тем более друзья Виски.

По тону можно было заключить, что для неё нет ничего естественней, чем устраивать светские трапезы в районе полуночи. Но в интонации проскальзывали железные нотки, не предполагающие возможность отказа.

– Вообще-то Кас… то есть инспектор… уже поел, даже несколько раз. А сейчас он устал и хочет отправиться к себе в общежитие. Суперинтендант ещё днём договорился о…

Бабуля перекинула полотенце на другое плечо, и я поперхнулась. Охотник посмотрел на меня, приподнял брови, мол, что мне ещё остаётся делать: нет преступления чудовищней, чем обидеть добрую старушку, и слегка поклонился.

– Добрый вечер, госпожа Финварра. Благодарствую и почту за честь принять приглашение.

Я подавила стон.

Бабушка издала звук, похожий на хмыканье, растворила дверь шире и вернулась в дом.

– Ешь только то же, что и я, – инструктировала я Касинеля, пока мы шли по дорожке. – А лучше ограничься чаем, его сама заварю.

– Почему?

– Откровенно говоря, бабушка м-м-м… плохо готовит. Просто ужасно! Всячески пытается это исправить, но пока безрезультатно. Уж сколько я её учу… В общем, поверь мне на слово: её стряпню лучше не пробовать. Если же она начнёт задавать каверзные вопросы, отделывайся травмой головы. Минут через десять скажи, что устал, сегодня у тебя был долгий трудный день, и поскорее откланивайся, что бы ни случилось. В чём дело? Почему ты так смотришь?

– Тебе не кажется, что госпоже Финварра стоит знать истинное положение вещей?

– Не кажется, потому что ситуация под контролем. Да, под контролем, – повторила я, ища опору в этом слове.

Крыльцо просело под нашей поступью. Я вытянула руку, останавливая Охотника.

– Всё запомнил?

– Да.

– Тогда полный порядок, – широко улыбнулась я, чувствуя, как дёргается угол рта.

В прихожей никого не оказалось, но из кухни струилась привычная музыка скворчания, указывая на местоположение бабули.

– Проходите в гостиную, инспектор, располагайтесь, всё будет готово через минуту, – крикнула она. – Виски, не поможешь мне?

– Ванная дальше по коридору и налево, – махнула я. – Холодная вода там, где горячая, а горячая там, где холодная. Гостевое полотенце – кремовое с бахромой. Гостиная здесь. – Я ткнула в дверь с волнистыми стеклянными вставками, а сама нехотя свернула направо и попала в пар, шипение и бульканье.

Что-то нарезалось, струилось, взбивалось, выплёскивалось и застывало, припечатанное жаром к тефлоновому покрытию. Гудела хлебопечка, духовка пылала алой пастью, варочная панель трудилась над содержимым кастрюлек и сковородок, а в центре всего этого, подобно многорукому Шиве, мелькала бабуля, успевая приподнимать крышки, убавлять огонь, помешивать, процеживать и кидать приправы.

Когда я вошла, она погасила все конфорки, кроме последней, на которой жарились кабачковые оладьи.

Она никогда не жарит оладьи вечером. И тем более ночью. Стол ломился от уже приготовленных к завтрашней ярмарке блюд, количество которых поразило даже меня.

– Ты на несколько Мистиктаунов готовишь?

Бабушка обернулась и откинула рукавицей волосы со лба.

– Приводила мысли в порядок. Выключи хлеб, будь добра.

Я послушно нажала жёлтую кнопку, вынула с помощью полотенца румяный батон и, оставив его остывать на решётке, принялась заваривать чай.

– Прости, ба, знаю, что задержалась. Нужно было хотя бы позвонить…

Бабуля молча распахнула настежь форточку, и ворвавшийся ветерок прогнал пар, но в воздухе всё равно осталось нечто неуловимое, почти осязаемо сгущаясь и делая обстановку всё более напряжённой. Не выдержав, я качнулась на носках и снова нарушила тишину:

– Надеюсь, ты не станешь пытать инспектора только за то, что он проводил меня домой?

Бабушка нагнулась вынуть пирожки из духовки.

– Это вообще случайно вышло. Ты же знаешь, сегодня у меня выходной, вот мы с Неттой и заскочили в участок выразить ему свою поддержку.

Поддетый лопаткой корж плавно скользнул из сковороды на плоскую тарелку.

– Слово за слово, и мы ему уже помогаем. Видела бы ты, чего ему только не принесли горожане! Кстати, госпожа Кранах тоже была.

Сито пронеслось над кексами, припорошив их сахарным настом.

– А про его синдром слышала? – Я понизила голос. – Главное – вести себя как ни в чём не бывало, чтобы не травмировать ещё сильнее.

Нож для резки пиццы пронёсся на реактивной скорости, расщепив лепёшку на восемь ровных сегментов.

Бабушка наконец распрямилась, отложила приборы и заговорила:

– Десять лет назад я настояла, чтобы ты жила со мной, поскольку хотела для тебя стабильности. И безопасности. Каждый ребёнок в них нуждается.

Такого начала я не ожидала, поэтому, притихнув, слушала, что она скажет дальше.

– С тех пор ничего не изменилось. Ты, конечно, заметила, что наша семья слегка отличается от других. Но ведь у всех свои особенности, не так ли?..

– Так, – поддакнула я, не вполне понимая, к чему она ведёт.

Лоб бабушки омрачился, а взгляд прошёл сквозь меня, вонзившись в того, кого на кухне не было.

– А когда есть… особенность, всегда найдутся желающие ею воспользоваться. Но следует помнить, что в мире есть могущественные и опасные силы, от которых надо держаться подальше. – Бабушка сделала паузу, будто приглашая меня прокомментировать, но я не знала что ответить, и она вздохнула. – Ты ведь понимаешь, что можешь обо всём мне рассказать и в любую минуту обратиться за помощью? И если что-то случится или кто-то попросит тебя о чём-то важном, ты мне обязательно сообщишь, правда?

– Ты сейчас о чём-то конкретном, ба? – уточнила я.

– Я лишь хочу, чтобы ты помнила об осторожности, Виски. Завтрашняя ярмарка, потом бал… Что, если тебе уехать из города на несколько дней? Ты ведь давно мечтала побывать в столице. Я позвоню своей двоюродной сестре, она живёт там неподалёку. Погостишь у неё, считай это мини-каникулами.

– Уехать? Без тебя? И впервые слышу, что у тебя есть двоюродная сестра.

– Ладно, может, она не совсем двоюродная и мы с Анной не общались лет двадцать… тридцать… пятьдесят, но, уверена, она будет рада повидать внучатую племянницу.

– О существовании которой пока даже не подозревает?

Наметившаяся у бабушки на лбу складка подтвердила догадку, но через миг её глаза наполнились сталью.

– Это не обсуждается, – отрезала она, отворачиваясь к плите, и принялась энергично выскребать на сковородку остатки теста. Брызги масла с шипением запрыгали вокруг последней порции оладий. – Я уже забронировала для тебя билет на завтрашний поезд, он отправляется со станции в семь утра.

– Никуда не поеду! – возмутилась я. – Так-то ты решаешь проблемы? «Это не обсуждается», и всё?

Бабушка резко развернулась, наставив на меня деревянную ложку, с которой сорвалась капля теста.

– Я честно пыталась по-хорошему, надеясь на ответный шаг с твоей стороны, и мне неприятно заставлять тебя, но если придётся…

– Спасибо за предупреждение! Теперь я знаю, чего ожидать!

Она раскрыла рот для ответа, но осеклась, заметив в проёме Касинеля.

– Прошу простить за вторжение, я лишь желал предложить помощь по обустройству ужина. – Его глаза с некоторой опаской пробежались по выставленным блюдам и остановились на сковороде с оладьями. – О, вы тоже их печёте?

– Простите? – переспросила бабушка. – «Тоже»?

– Виски рассказала, что учит вас готовить. Не сомневаюсь, что с такой одарённой наставницей ваши усилия скоро принесут плоды.

– Конечно! – поспешила вклиниться я. – Если уж за что-то берусь, то довожу до конца. Всё правильно, ба, молодец, теперь можешь переворачивать оладьи другой стороной.

Встав спиной к Касинелю, я состроила умоляющую рожицу. Её лицо вытянулось, потом втянулось обратно.

Бабуля прожгла меня взглядом, после которого от особы с более чувствительной совестью остались бы только дымящиеся ботинки, поддела край блинчика лопаткой и сладчайше уточнила:

– Уверена, одарённая ты моя? А не кажется ли тебе, что серединка ещё не допеклась?

– Э-э, ну ты там сама смотри по обстоятельствам, я же учила тебя импровизировать! – Я сунула Охотнику поднос с чашками, подтолкнула его в коридор, а сама схватила заварочный чайник и блюдо с кексами. – Мы с инспектором пока отнесём это в гостиную.

* * *

Чаепитие прошло на удивление гладко. Бабушка с мастерством опытного дознавателя атаковала Касинеля самыми разными вопросами, большая часть из которых разбилась о потерю памяти и его ясный спокойный взгляд. Я же сосредоточилась на незаметной проверке еды. Всё оказалось чисто. Что уже само по себе было подозрительно.

Точку в беседе поставила кукушка, вылетевшая из напольных часов и возвестившая полночь.

– Похоже, он хороший человек, – задумчиво протянула бабуля с порога, наблюдая, как Касинель шагает к калитке.

– Так и есть, – насторожённо подтвердила я.

– И с физической подготовкой всё в порядке, сумеет за тебя постоять, – продолжила она, побултыхав недопитый Касинелем чай и вглядываясь в осадок.

– За меня?

Бабуля отставила чашку, прищурилась в последний раз на удаляющуюся широкую спину и кивнула.

– Ладно, можешь никуда не уезжать, но с двумя условиями: людные места будешь посещать только в его сопровождении…

– Легко! Я ведь уже сказала, что мы с Неттой и Чезаре помогаем инспектору.

– …и наденешь кренделёк.

– Что?! Добровольно поставить на себя маячок? Нет уж, спасибо.

– Тогда – утренний поезд, – отрезала бабушка.

Я стиснула зубы.

– Ладно, кренделёк так кренделёк.

Видя, что одержала победу в главном, бабуля смягчилась.

– И, конечно, никаких свиданий с ним.

– Ба, – покраснела я.

– Этому молодому человеку уже явно исполнилось двадцать один, – строго заметила она. – Вот станешь совершеннолетней, тогда встречайся с кем захочешь. После моего одобрения, конечно. К тому же не забывай, что он многого о себе не помнит.

– Из-за травмы, – быстро вставила я.

– Из-за травмы, – иронично подтвердила она и подняла палец. – А именно память делает нас теми, кто мы есть. Инспектору ещё предстоит сложить свой пазл.

Бабуля вернулась в гостиную, а я задержалась, чтобы захватить чашку. От колыхнувшихся на дне остатков повеяло травами и ноткой чего-то знакомого… До меня дошло. Ну конечно! Чай Прозрения, или по-другому «чай души», потому что помогает выявить суть того, кто его выпил. Без деталей, просто, к чему человек тяготеет: свету или тьме, чего в нём больше. Вот почему бабушка не стала возражать против Охотника – она в него заглянула. И когда только успела подменить «Эрл грей»?