Ворох желтых страниц, огонек свечи и сухой мертвый запах. Кошмар, который приходит ночью. Кислый запах пота вытесняет наваждение.

Бросаюсь к стене.

Бьют по глазам серые доспехи. Мечи нарочито выставлены. С десяток солдат промчались и скрылись за углом. Оттуда раздались крики и шум.

Перехожу дорогу и зачем-то смотрю во двор. Порванные шатры, сломанные подмостки и заходящаяся лаем собачонка. Мешая грязь, солдаты обыскивают труппу.

Даже в нашем городке стало неспокойно.

Больше не оборачиваюсь. В лицо плещет прохладный ветер с моря.

Иду сквозь старый квартал, где надо мной величественно нависают лепные фасады. Мои туфли стучат по не успевши раскалиться грубым камням мостовой.

Выплывают ухоженные лавки и спешащие люди. Гордо из утреннего тумана выступает знаменитая арка, и расстилаете, дорожка из красных камней.

Университет.

В просторном зале уже сидит библиотекарша. Губки алым бантиком и две хитро заплетенные косички. Как обычно, мимоходом киваю и прохожу к могучей двери.

Два витка ступеней, скрип отодвигаемого засова.

Шаг.

Дверь затворяется, не допуская посторонних. Наметившиеся тишину и темноту разгоняю ударом огнива.

Высокий потолок. Слева — ряды стеллажей, справа, в углу, — грубо сколоченный стул и стол с чугунным двойным подсвечником. Мое рабочее место.

Из-за частых прутьев на окнах солнце проникает с трудом.

Это — Зал Старинных Манускриптов, а я — молодой, подающий надежды ученый.

Здесь особый мир. Здесь разлит приторный запах заклинаний. Здесь царят покорность и беспощадность давно ушедших империй. Совсем рядом великие деятели мира, те, кто когда-то смог поверить в ослепляющее всеми лучами радуги завтра. Им, великим, удалось передать бесценную эссенцию соленых капель и жалящих искр. Они решили, что мы умнее, и не церемонились, когда оставляли накопленный свет. Сумеем правильно распорядиться?

Не люблю суеверия, но придерживаюсь правил. Говорят, библиотека принимает не всех. Двести лет назад здесь остались студенты, случайно вызвавшие пламенного ифрита. Большая часть коллекции сгорела, стеллажи заполнили неточные копии да редкие подлинники. Сами библиотекари не знают, сколько оригиналов у нас осталось.

В первый раз я прошел вдоль рядов со свечкой, всматриваясь в безмолвные корешки фолиантов и деревянные пеналы свитков, а потом выбрал наугад. На первой странице стояла фиолетовая печать Магистрата, значит, в руки лег оригинал. За три месяца я отыскал лишь еще четыре подлинника.

Это стало правилом. Выбираю наобум, а в глубине души надеюсь — повезет.

Достаю очередную кипу, снимаю черный рюкзачок и сажусь за стол. Огонек свечи одиноко пляшет на матовых камнях старого зала, а разложенные рукописи манят древними тайнами.

Иду к стеллажам о забытых веках. Зачем мне исторические хроники или баллады Золотой, Благополучной эры? Или, скажем, лаконичные записки о двести лет назад пронесшемся через все королевство серебряном безумии? Когда все просто, незачем шевелить мозгами. Когда сутками купаешься в бассейнах с парящей водой под сладкоголосое пение или в одночасье гибнешь от неизбежной болезни, рыпаться незачем. Но вот идет ледник, и нужно выживать — погибнуть в смертельном холоде нельзя, за тобой жена, дети и твой народ.

Или лезут через казавшиеся неприступными горные хребты озверевшие после трудного перехода и голода кочевники. Да что там рассказывать. И сами знаете. Всякое было. Романтика, скажете? Не хотел бы тогда жить. Не сдюжил бы.

Конечно, и сегодня ой как непросто. Но иначе нельзя — непоколебимые кирпичики человечности закладываются, только когда рвешься вперед с кровью и слезами, когда на спине тяжеленный рюкзак, а позади — родные.

На столе ждут рукописи.

Тянусь — корешок с шершавым кожаным переплетом и надписью «Поиск исключительных камней» покорно ложится на ладонь. Пролистываю четыре страницы и встречаю ссылку на практическое использование. Резко встаю. Ссылка ведет не только на ту же эпоху, но и на тот же стеллаж.

Подхожу к выложенной мраморными плитами стене у входа. Пламя факела охотно набирает силу и отражается от стены, слепя отвыкшие глаза. Направляюсь к армии стеллажей, каждый вдвое выше меня.

Подношу факел к полкам и читаю. «Сказ о великане Водопада», «Путешествие к ледяному озеру», «Первый из племени Хитрых Крыс».

Не то. На столе остались жизнеописания известных мудрецов, а передо мной — как минимум наполовину приукрашенные бродячими бардами истории.

Так, что дальше. Взгляд продолжает скользить по корешкам на другой полке.

Попалась.

«Алхимические записки». Вытаскиваю книгу, которая явно не на месте — вокруг лирические рассказы о любви.

На титульной странице — печать. Сердце пропускает такт. «Записано алхимиком Сераном при короле Яшме».

Дрожащей рукой веду по страницам, стирая налет времен. Написано витиевато, но понять можно. Встречаются простые схемы и абсолютно бесполезные рисунки. Что-то о смене родовых камней, но есть ли здесь то, что нужно?

Вдруг щекочет в носу из-за отчего-то ставшего нестерпимо сухим воздуха. Через мгновение в оторопи швыряю книгу назад, прямо поверх старательно расставленных фолиантов. Рука вся серая от пыли, как и сама книга.

Быстро, так, что пламя факела начинает угрожающе метаться, нетерпеливо пролистываю другие рукописи. Обложка, да и все страницы — идеально чистые. Ни пылинки.

Жарко. В прохладном, даже холодном подвале меня прошибает пот.

На моей памяти еще не случалось, чтобы библиотечные триграммы Магистрата, защищающие от пыли и сырости, отказывались работать.

Быстрым шагом, с пыльной книгой в руке, возвращаюсь к столу. Не садясь, по-прежнему держа факел, начинаю искать описание ритуала.

Поток свежего воздуха и почти неслышный скрип открываемой двери.

Резко оборачиваюсь. Задеваю коленом стол. Свеча опасно кренится, а огонек — начинает мигать.

Боевой маг из столицы день назад пожаловал в наш Университет с проверкой. Сегодня гость решил посетить Зал Старинных Манускриптов.

Очень некстати.

Через забранное мощными прутьями окошко пробивается достаточно света. В темном, посеревшем от старости трюмо моя физиономия выглядит не ахти. Самый обычный, с чубом, лоб, воспаленные глаза, на левой щеке — небольшой порез. Прошел всего час, как меня нашли в Зале.

— Адриан, — звучит тихий, плавный голос, — так что ты искал?

Резко оборачиваюсь. В тесную комнатушку с обшарпанными желтыми стенами входит один из самых известных преподавателей Университета. Профессор, который заведует кафедрой боевой магии. По совместительству — руководитель моей диссертационной работы.

— Здравствуйте. — Радости не скрываю, но голос не слишком бодрый. — Искал сведения о родовых камнях, которые отвечают за стихии огня и воды. Для диссертации, — зачем-то добавляю.

Клирон, высокий мужчина с седыми волосами, садится на единственный стул у входа. Значит, выпускать не собираются.

— Вот как, — протягивает Клирон. Взгляд голубых глаз, в тон просторному кафтану, упирается в меня.

— Когда деканат собирается освобождать? — скромно интересуюсь я.

— Видишь ли, — говорит Клирон с минутной задержкой и косится через плечо на окно у самого потолка, — тебя обвиняют в краже запрещенных томов. До окончания разбирательства — ты под надзором Магистрата, верховной комиссии магов страны. Руководство Университета не может что-либо предпринять.

— Сколько томов пропало? — спрашиваю и от волнения делаю пару шагов, обмеряя комнату, затем возвращаюсь обратно к трюмо и замираю напротив ученого.

— Четыре. Все — из забытых эпох. Кроме тебя, за последний месяц никто не посещал Зал, — говорит Клирон. — Чтобы поймать злоумышленника, придется попотеть.

Давление взгляда усиливается, хотя профессор сидит расслабленно, привалившись к стене. Он видит меня насквозь — еще до первого курса я начал работать с ним часа по три каждый день.

— Очень кстати, что ты так и не научился разрушать триграммы, — после паузы говорит Клирон.

Смущенно отвожу взгляд. Действительно. Триграммы изучали на втором курсе. А первые три я, честно говоря, совершенно плевал на учебу. Меня интересовало не магическое искусство, а абсолютно противоположное занятие. Бесполезное, с точки зрения почтенных магов нашего Университета. Но, конечно, прогулы не отменяли ежедневных наставлений Клирона.

— Во-первых, следователи обнаружат, что ты изучал рукописи о смене родовых камней.

Против воли вздрагиваю. Ну конечно. Любые замыслы вчерашнего студента для Клирона как ладони.

— Затем Магистрат полностью проверит твою биографию.

Не страшно, мне нечего скрывать.

— Ну и в-третьих, — продолжает мягким голосом Клирон, — тебя обвинят в сговоре.

— А я-то тут при чем? — не очень искренне спрашиваю я.

— Тебя всего в пыли нашел проверяющий из Магистрата! Значит, защитные триграммы были сняты, и ты мог беспрепятственно выносить любые рукописи.

Клирон подбросил на ладони монетку, ловко поймал за ребро и бросил за решетку. Медяшка сверкнула и превратилась в крупного светлячка, яркого даже на солнце. Детский фокус, но стало легче, и я улыбнулся. Седой маг глянул на меня, убедился, что я вменяем, и продолжил:

— Очень просто. Сменить свой родовой камень тебе в любом случае не по силам, — прищурившись, говорит Клирон. Начинаю чувствовать себя подростком, которого застукали за непристойным занятием. — Но ты можешь продать книги, в которых объясняется, как проводить ритуал.

— Другой вариант. Ты неплохой начинающий маг и сможешь провести ритуал, если попросят, — с ухмылкой предполагает Клирон.

Припоминаю рукопись «Алхимические записки» и спрашиваю, уже зная ответ:

— А та книга, что нашел я?

— Ерунда, — с усмешкой говорит профессор.

— Единственное, чего не учли, — продолжает тихо учитель, — ты не умеешь нормально работать с триграммами. Любой дипломник умеет. Любой мало-мальски старательный студент. Любой маг, кроме тебя.

— Магистрат не сможет меня обвинить? — с надеждой начинаю я.

Клирон качает головой:

— Тебя подставили. Заметь, книга была пыльная, значит, триграммы нарушили загодя. Если в ближайшее время Магистрат почует, что поменяли чью-то судьбу… Всех собак повесят на тебя, даже если догадаются, что ты не разбираешься в триграммах.

Наверное, так себя ощущают провалившие экзамены ученики. Терять нечего, и можно наконец-то делать что хочешь.

— Да кому нужно-то? — спрашиваю с неискренним смехом. — Зачем я?

— С безумной затеей сменить свой родовой камень ты никому и даром не нужен, — печально говорит Клирон. — Надо, чтобы ты отвлек расследование, пока некие ребята провернут свои дела.

В дверь два раза стучат. Профессор нахмуривается и выходит.

— У нас осталось пять минут, затем тебя станет допрашивать другой член Магистрата, — сообщает Клирон. — В Университете никто не знает тебя так хорошо, как я. И пока Магистрат окончательно разберется, тебя, может статься, подвергнут отлучению.

Холод бьет в пальцы. Я всегда верю Клирону.

Отлучаемому выжигают невероятной силы магическое клеймо. После не получится наколдовать ничего страшнее сухой простыни.

Заклейменные — те, кому запретили дышать пламенем и окунаться в ледяной вихрь. Взмывать над облаками и погружаться в забытые города в океане. Разорившемуся в мгновение ока богачу или упустившему королевство принцу в тысячи раз легче, чем магу, которому больше не удается творить.

— Ну а пока — минимум три недели заточения тебе обеспечено, да и, кто знает, не осудят ли тебя? Ритуал, на ком бы ты его ни применил, в любом случае — незаконен.

— А ваше слово? — задаю глупый вопрос.

— А что мое слово, Адриан? Слово провинциального профессора за любимого ученика? Сказать, что знаю тебя как пять пальцев и уверен — ты не крал книги о ритуале, потому что хотел сменить собственный родовой камень?

Молчу. Почему-то совсем не страшно. Только сердце начинает прогонять кровь все быстрей и быстрей.

— Не хочешь, чтобы тебя подвергли экстрадиции, — беги, Адриан. Не задерживайся в городе — грядут беспорядки. Короля хотят сместить, а единственный наследник, поговаривают, пропал больше года назад. Если докатится волна из столицы — начнутся массовые аресты.

Не колеблюсь:

— Хорошо.

Клирон пружинисто шагает ко мне. Не сговариваясь, смотрим на оконце.

— Скажу, что ты сбежал, пока я выходил по нужде, — по-мальчишески усмехается учитель.

От его слов меня пробирает дрожь.

— Архипелаг Крылья. Там не будут искать. Я помогу, ты прыгнешь, — г говорит напряженным голосом профессор.

У него прямая спина, жесткий взгляд. Учитель, с которым я с первого курса. Лучший в Университете маг огненной стихии.

— Кого назначили следователями? — быстро спрашиваю я.

Клирон чуть расслабляется и задумчиво пожимает плечами.

— Трое из столицы: боевой маг Ризер, он тебя и нашел, других двух не знаю. А вот наши известны — Рамус и Олаф, но на них не надейся, — разочаровал Клирон. — Дело непростое, мой мальчик, — со вздохом, словно нехотя, добавляет профессор.

Клирон поднимает руку. Еле слышно, на выдохе, шепчет три слова. Звонко щелкает пальцами, и клубок огня размером с яблоко вырывается с ладони. Красная живая нить протягивается из руки вслед за пылающим шаром. Прутья решетки мгновенно расплавляются. Сил у профессора хоть отбавляй.

Произношу стандартную формулу воздушного толчка, складываю двумя пальцами козу, и железо вылетает в университетский двор.

Забрасываю за спину брошенный в углу рюкзачок. Звякает пряжка внешнего кармана.

Профессор подставляет руки лодочкой.

Сквозь подошву чувствую не успевший рассеяться жар магии.

Прыгаю. Чудом миную выбитые раскаленные прутья. Вскакиваю после кувырка и, не оглядываясь, несусь прочь от подвала славного и великого Университета Магии города Нарва. Кажется, что-то жалит спину.

Мелькают красный камень стен и шикарные цветные витражи. Невысокий деревянный заборчик и маленькая калитка. Задний двор Универститета.

Выбегаю на мостовую. Из лавки через дорогу приветливо машет румяный булочник. На бегу поднимаю в ответ руку и сворачиваю к набережной. На губах вязнет терпкий привкус перемен и свежей выпечки.

Веет солью и рыбой. В животе поселилась свежая уха, а в плечи сильно уперлось полуденное солнце.

Рамусу лет под пятьдесят, мужик с крепкой лысиной. Видный в стране боевой маг, прославился в период мятежей четверть века назад. На государственную службу в Магистрат пригласили недавно. Я запомнил Рамуса на первом курсе — его лекции о боевой магии оказались интересными. С виду суров, неглуп и честен.

А вот Олаф напоминает змею. Ему за тридцать, молод, принципиален. Высокий и тонкий. Постное лицо с длинными белыми волосами. В Университете его мало кто любит даже из преподавателей. В Магистрате состоит вольно, а как ученый известен в области зельеварения. Дисциплина не интересная, но сложная. С Олафом все тоже ясно — ради карьеры будет вести расследование очень активно.

А еще есть Ризер, про которого я ничего не знаю, и двое из столицы. Уж там маги — будь здоров. Только подумать — все из Магистрата, высшего магического института страны! Кого они собираются ловить — огнедышащего дракона? Пятерка сильных колдунов в одиночку расправится с маленькой армией.

Я в порту Нарва второй день. Сижу на деревянном пирсе и сморю на барашки темно-синих волн. Первый проработал для проформы грузчиком и каждый раз вздрагивал, когда мимо простукивала по старой мостовой пассажирская карета. Сегодня жду, когда подойдет «Мечта моря». Билет я купил в управлении порта — трехэтажном здании неподалеку. Там же узнал, что корабль за три дня способен домчать до россыпи курортных островов Крыльев. Из Нарва на Крылья суда ходят редко. Архипелаг интересен лишь приезжим.

Дышать полной грудью. Никуда не торопиться. Ни о чем не думать. Пожалуй, впервые за несколько лет я счастлив. Во мне удивительное чувство свободы, которое приходит очень редко.

Полуденное солнце печет нещадно. Приходится сидеть без рубашки и в закатанных выше колен брюках. Ломит спину и ноют голени. Я вчера не позволил себе ни одного волшебства, чтобы не привлекать даже небольшой концентрацией магии. Тем более грубая работа тушит биение тонкой энергии, столь заметное для поисковых заклятий. Если бы не занятия в Школе Боя на первых курсах — пропущенные лекции и семинары в Университете, пытка мешками оказалась бы не по зубам.

Вдалеке показывается неприметная точка. Решаюсь потратить немножко сил.

На губах рождается простенькое заклятие. Пальцы правой руки быстро бьют по ладони, на секунду превращая кисть в клюв. Врывается кипящая волна магической энергии.

Далекая точка у безбрежного горизонта становится отчетливой. Покосившаяся мачта и борты в ракушках. Правильней было назвать — «Мечта морского дна». Ну и ладно, доехать до островов недолго, не потонем.

Кажется, разгляжу архипелаг Крылья. Но вижу лишь далеко залетевших чаек и безмолвную гладь моря.

Возвращаюсь, чтобы набрать воды. У берега рабочие таскают ржавыми крюками грузы и ремонтируют шхуны. Заклятие «орлиный глаз» позволяет как следует разглядеть стежки на занавесках в окнах двухэтажных домиков, трещинки на стенных плитах помпезной одноэтажной таверны и мусор на улочках, ведущих к морю.

Случайно смотрю на главную дорогу, которая напрямую соединяет порт и центральные ворота на другом конце города. Вбивая камни старинной мостовой, несется взмыленная двойка пегих лошадей.

Замираю, потому что еще не знаю, что делать. Потому что ясно вижу, как в дилижансе, с заострившимися чертами лица, сидит Олаф. В руке у него трость, а сам — в парадкой белой накидке с серебряной каймой. Рядом два хмурых помощника-мага в таких же плащах.

Вожжи взлетают, и возница, с красным лицом и каплями пота на лбу, подстегивает лошадей. Кажется, маг видит меня — столь яростно бьет его взгляд.

На горизонте «Мечта моря» — еще незаметная точка. Пришвартуется в лучшем случае часа через два, а отплыть соберется под вечер.

Справа, в трех шагах у пирса, качается утлая лодка с двумя веслами. Чуть поодаль собирает снасти поджарый рыбак и его прямой, как щепка, сын лет тринадцати.

Сердце бешено стучит, и посреди жаркого дня меня окутывает невероятный панический холод. Бегу, ни о чем не думая. В правой руке начинает разгораться огненный мячик. Заброшенный наспех за левое плечо рюкзачок норовит съехать.

Кажется, уже слышу, как въезжает в порт дилижанс.

— Эй, ты чего! — ревет рыбак — здоровый мужик с обветренным лицом. Такой двинет — никакая магия не спасет.

Но я в шлюпке. Борясь с рюкзаком, умудряюсь щелкнуть пальцами. Огонь бьет в канат.

Рыбак, зашедший по колено, грязно ругается.

Ненавидящий взгляд буравит насквозь. Мужчина медленно пятится и оглядывается в поисках товарищей.

Сейчас начнется. Даже не знаю, что хуже — попасть в руки портовых рабочих, жаждущих порвать зазнавшегося молодого мага, или сдаться на милость совсем не дружелюбно настроенного Магистрата.

Решать надо быстро, иначе доберутся все кому не лень. Окидываю пристань быстрым взглядом. На выдохе выплевываю «змея огня». Щелкаю пальцами дважды. Заклятие молнией слетает с рук и цепью падает на остальные лодки. Дерево стремительно занимается и сгорает почти мгновенно прямо в воде.

Четыре жестких слова. Сейчас аукнется выходка с «орлиным глазом». Каждая капля силы на счету. Руки со свежими мозолями хлопают в ладоши.

Где-то внутри становится пусто, а перед глазами разливается туман. Зато руки полны бурлящей, нетерпеливой силы.

Сбрасываю рюкзак на свежепросмоленное дно с рыбьей чешуей. Сажусь у носа на скамейку с грубой подстилкой и берусь за удивительно легкие весла.

Взмах. Вода взлетает веселыми бурунами. Шлюпка быстро отходит от берега. Рыбак бежит к товарищам, а мальчишка в рваной майке и серых штанах странно смотрит на меня.

Подросток вдруг бросает зажатую в руке снасть. Ныряет рыбкой. Продолжаю грести. Мальчишка показывается шагов через десять.

— Подождите! — отчаянный детский крик.

Зачем-то опускаю весла. Кровь отчаянно стучит в висках. Маленькие выжженные солнцем руки мелькают так, словно это в них влили заклятие «сила огра». Закусываю губу. Жгучая боль выбивает противный туман. Люди, побросавшие мешки, застывают на берегу. Не догнать.

На лице рыбака — выражение крайнего удивления, обиды и… горечи.

Подаю руку мальчишке. Короткие черные волосы едва накрывают надменный лоб. Поджатые губы и упрямое выражение лица. Прямой благородный нос, словно высеченный из мрамора.

Паренек падает на дно.

— Спасибо, — выдыхает, поднимаясь, мальчик.

Берусь за весла. Взмах. Взмах.

— Не за что, — глупо отвечаю я.

Почти у воды останавливается дилижанс. Прикидываю — метров двести. Вряд ли достанут. Даже самый сильный маг не может колдовать на расстоянии больше ста метров от цели.

Еще несколько секунд жду «молнии» или «ленивой сети», а затем расслабляюсь. Мне повезло, в сезон ремонта шхуны вытащены на берег, а шлюпок в порту больше нет. Теперь в ближайшие часы перехватить… нас… будет непросто.

— Рик, — говорит мальчик, устроившись на скамейке передо мной.

— Адриан, — представляюсь я.

Интересуюсь:

— Тебе куда?

Рик игнорирует вопрос:

— Не устаешь? А то могу помочь.

— Нет, спасибо, — усмехаюсь. — Вряд ли сможешь грести хотя бы вполовину как я.

Содранные коленки и заштопанные выцветшие штаны. Просоленная майка. Глаза очень веселые, но непростые.

— Не обижаешься, что украл шлюпку у вас с отцом? — осторожно спрашиваю я.

— А Николя мне не отец, — говорит мальчишка.

— Бил?

— He-а, просто, — протягивает мальчишка.

— Странствий захотелось, приключений? — подначиваю я.

— Не совсем, — отвечает мальчик.

Отчетливо слышу, как парень шепчет заклятие усиления. Вскидывает левую руку и неумело щелкает пальцами. Сейчас эта небрежность отзовется.

Заклятие материализуется, и мои руки мгновенно становятся еще сильнее. Неравномерно — в левую пошло значительно больше.

Морщусь и сердито кричу:

— Не умеешь — не берись! Думаешь, без заклятия гребу как угорелый?!

— Да чего такого? — отбивается мальчишка. — Быстрее будет, тебе жалко?

— Еще как! — огрызаюсь. — Смотри, как теперь плывем.

Шлюпка постоянно норовит завернуть вправо. Неудивительно — левое весло выносит больше воды. Надо приноровится.

Пристально смотрю на Рика, подросток смущенно отводит взгляд. Вот сейчас понятно. Подмастерье рыбака, который может колдовать, вряд ли упустит шанс сбежать и попытать счастья.

Выровнял дыхание и подстроил руки. Сил теперь точно хватит.

— Мы на «Мечту моря»? — спрашивает Рик.

Киваю:

— Ага.

— Загребай вправо, а затем прямо, иначе проскочим, — дает команду мальчишка.

Не спорю. Пареньку, проводящему полдня в море, виднее, как университетскому магу управлять шлюпкой.

— У тебя неплохо получается, — говорю я.

— Спасибо, — отвечает Рик.

— Тебе сколько?

— Тринадцать с половиной, — доверительно сообщает мальчик.

«Мечта моря» почти перед нами. Крутые, напрочь зеленые бока и неуместная фигура бога огня Одина на носу — торс мускулистого мужчины с огромными кустистыми бровями.

Складываю ладони рупором:

— Э-э-эй!

— Бери на борт! — вопит мальчишка.

Шхуна начинает спускать видавшие виды синие паруса. Под руководством Рика осторожно подплываем ближе.

Из-за борта высовывается небритая физиономия:

— Что нужно?

— Плачу пять золотых — и мчим к архипелагу! — ору что есть сил.

— Идет, — соглашается матрос.

Сверху падает толстый грязный канат. Хватаю рюкзак, подсаживаю Рика, а затем лезу сам. Ладони буквально горят, и я стискиваю зубы. Два упитанных матроса в белых застиранных рубахах и таких же штанах подходят к мачтам. Не успеваю вскарабкаться, как паруса резко натягиваются.

По выдраенному полу к нам подходит, без всякого сомнения, капитан. Из-под голубой кепки выбиваются огненно-рыжие, жесткие от соли волосы. На ногах — простецкие кожаные сандалии; штаны бьют на ветру парусиной.

— Жак, — протягивает огромную ладонь мужчина. На вид — лет пятьдесят.

— Адриан, — второй раз за день представляюсь я.

Рукопожатие умеренное.

Указываю на присмиревшего паренька:

— Рик.

— Пускай, — хмыкает капитан. — С тебя семь золотых, нам нужно покрыть расходы на задержку товара.

Достаю билет.

— Кстати, стоил три серебряных.

Жак с ухмылкой берет картонку, рвет ее трижды. Затем перегибается через перила и выбрасывает клочки.

— Чтобы обналичить билет, нужно вовремя вернуться в порт.

— Хорошо, — говорю я.

Капитан не удивляется, зато Рик, смотря, как достаю из объемного на вид узелка семь золотых, восторженно вздыхает.

Прячу тряпичный мешочек, набитый теперь серебром и кучей медяков, обратно в рюкзак.

— Секунду, — сообщаю я.

Подхожу к борту и выворачиваюсь буквально наизнанку. Темень и туман уходят прочь, но тут же наваливается неимоверная усталость.

— Рино, проводи умыться, — командует Жак.

Невысокий Рино, прихрамывая на правую ногу, подходит к открытому люку в центре палубы и нетерпеливо машет.

Спускаемся по узкой неудобной лестнице. Солнечный свет падает через забранные решеткой оконца в палубе — видно дощатый некрашеный пол и по три двери с каждой стороны. В конце коридора два ответвления. Нам — налево.

Тусклый свет масляного светильника отражается в мутном зеркале.

— Ты куда? — спрашиваю я, намыливая руки.

— На архипелаг. В школу, — смущенно отвечает Рик.

Вечернее море пеной выходит из-под кормы. Мчимся к архипелагу. Учеба, Магистрат и порядком надоевшие ухоженные улочки Нарва остались позади.

В экипаже Жака три матроса. Хромой Рино, крепкий, с бритой головой Макс, и худой, с пшеничными усами и первой сединой Николай. Сейчас Николай, широко расставив ноги, стоит у штурвала в двух шагах позади нас. Остальные готовятся спать — вставать на море приходится с первыми лучами солнца.

— Ты во что веришь? — не оборачиваясь, задаю вопрос Рику.

Мы с мальчишкой стоим, облокотившись о борт, и смотрим на теплый закат.

— Стану Великим Магом, — четко говорит Рик.

— Зачем? — задаю вопрос, а сам против воли улыбаюсь.

— Чтобы сделать мир лучше. Как думаешь, у меня выйдет?

Смотрю в серьезные карие глаза.

— Если будешь стараться — обязательно! — уверенно говорю я.

Мальчишка радуется:

— А еще умею колдовать «сполох»!

Паренек приоткрывает рот и вытягивает правую руку. Шлепаю Рика по губам.

— Спалишь корабль, на чем будем плыть?

Подросток смотрит виновато и обиженно.

— Не переживай, даже Великие Мастера начинали с малого. Они точно так же справляют нужду и бессовестно глазеют на молоденьких девушек.

Уши Рика запылали.

— Ты так и не сказал, куда собрался, — напоминаю я.

Похоже, мы сошлись с подростком. Наверное, во мне еще осталась частичка невесомого счастья. Дети мгновенно чувствуют тех, кто не разучился верить.

— На архипелаге есть школа для начинающих магов, — сообщает Рик. — Я хочу поступить в нее. Школа…

— Знаю, — перебиваю я. — Говорят, там неплохо учат.

— Расскажи, — с большими глазами просит Рик.

Оставляю попытки любоваться практически севшим солнцем и, облокотившись о перила, разворачиваюсь к мальчишке.

— Часть выдающихся отличников, — быстро вспоминаю сокурсников — усердных Мелона, Оорта, Лену, — оканчивали в свое время школу Крыльев. В любом случае после школы без работы не останешься, — обнадеживаю подростка.

— Ух, — восторгается мальчишка. — А ты как поступил в Университет?

— Ну, было просто, — самодовольно заявляю я. — Склонность к магии обнаружил лет эдак в одиннадцать. Сумел во дворе на спор раскачать нитку с привязанным камешком. Потом начались сны, где лечу над облаками. Затем, конечно, стало казаться, что могу зажечь лучину взглядом.

— Получается? — жадно спрашивает Рик.

— Зажечь? Нет, конечно, — отвечаю со смехом. — Только Великие Маги могут поднимать горы движением брови и создавать неземные богатства мановением руки. Обычным приходится учить ночами напролет всякую абракадабру и тренировать руки.

— Ну, я постараюсь стать Великим Магом, — уверенно говорит мальчишка.

Ничего не отвечаю. Просто наслаждаюсь мечтательным выражением лица. Наверняка я точно так же верил в сказки.

— Главное, что должен запомнить маг, — он имеет право использовать силу лишь во имя добра и справедливости.

Рик вдохновенно молчит. Еще не хватало, чтобы я в его глазах превратился в гуру, но остановиться не могу.

— Хоть мы и умеем в отличие от простых людей летать во сне над облаками, мир отлично проживет и без нас. Никому из тех, у кого есть задатки мага, не стать мастеровитым сапожником или архитектором, библиотекарем или расшаркивающимся вельможей. Из нас выходят на удивление старательные булочники, талантливые художники и нищие менестрели. А еще главное — никогда не зазнаваться. Правильно я говорю, Рик?

— Да, — отвечает подросток и зевает.

— Вот что, — говорю я. — Пойдем спать.

Николай флегматично крутит штурвал, толстая папироса торчит из уголка рта. Слева на вбитой в пол деревяшке укреплен большой компас и яркий фонарь.

— Спокойной ночи, — в один голос говорим мы.

— Два морских черта в постель, — бодро и с ухмылкой отвечает рулевой.

Темень хоть глаза выколи — звезды забиты облаками, а от луны остался маленький краешек. Если бы «Мечту моря» не качало, рискнул бы спуститься так. Но лучше предостеречься. Три коротких, почти неслышных слова. Поднимаю руки на уровень лба и хлопаю прямыми ладонями.

«Сполох» — слабый огонек — повисает у меня над плечом, и под восхищенным взглядом Рика начинаю спускаться.

Резкий толчок. Бьюсь головой о стенку.

— По правому борту! — раздается истошный крик Жака.

Топот множества ног, возня, что-то падает мешком. Ни одного вскрика.

— Вставай, Адриан!

Испуганный Рик тормошит за плечо.

Утреннее солнце бодро светит из иллюминатора.

Сгребаю штаны, комом валяющиеся на стуле. Подросток тащит из-под подушки шорты и майку.

— Что происходит? — спрашивает Рик.

— Кажется, пираты, — просвещаю я.

— Пираты? — удивляется мальчишка. На лице, и так изрядно встревоженном, появляется выражение сильного испуга.

— Откуда я знаю? — вру я.

Стоим у двери и не решаемся выйти.

Шум наверху стих. Громко заскрипела лестница в трюм.

Больше тянуть нечего.

Скороговоркой складываю формулу невидимости. Хватаю чуть теплую ладонь Рика.

Мальчик молодец, не двигается. Выбрасываю сведенные вместе указательный и средний пальцы. Встряхиваю руку. На глаза словно падает полупрозрачная шаль — паразитный побочный эффект.

Раскладываю над кроватями полки для багажа и подсаживаю мальчишку. Подросток не сопротивляется и молча забивается ближе к стене. Забираюсь наверх и сам. Смотрю на ногу — брюки и кожа исчезли, кость тает на глазах. В первый раз всегда ужасно — вид подрагивающих мускулов и сухожилий кого угодно заставит стошнить. Подтягиваю ноги и устраиваюсь в позе зародыша — иначе уместиться не выйдет.

Еле видимый палец подношу к губам. Исчезающие очертания Рика кивают.

Дверь с треском распахивается, слабенькая щеколда отлетает к столу. Тяжело дыша, вваливаются два здоровяка. Головы покрыты светлыми волосами, щеки и подбородок редко встречали бритву. В лапах — мечи. Безумные взгляды судорожно обшаривают маленькую каюту.

В дверях видно еще двоих, которые похожи на ворвавшихся как две капли.

— Где они? — рычит тот, что в дверях.

— Тут никого, — растерянно произносит один из влетевших. В подтверждение взгляд бешеных красных глаз проносится по мне и Рику. Не знаю, как подросток, а я уже забыл, как дышать.

— Ушли, — печально протягивает стоящий на пороге. — С нас Магистрат три шкуры спустит.

Пираты, понурившись, выбираются. Натужно скрипит лестница, на палубе раздается возня. Сидим, не издавая ни звука. Друг друга, конечно, не видим.

Минут через пять раздается глухой удар, и «Мечта моря» начинает раскачиваться. Чтобы не расшибиться, спрыгиваю.

— Нас топят? — хрипло спрашивает подросток.

— Вряд ли, — отвечаю я. — Появился бы крен.

— Как думаешь, пираты ушли?

Рик тяжело дышит, но слезать не решается.

— Похоже, — неуверенно говорю я. — Ты сиди здесь, схожу проверю.

Ходить невидимым — то еще удовольствие. Всегда боюсь расшибить то нос, то ноги.

Осторожно, стараясь не скрипеть ступенями, выбираюсь на палубу и иду на нос. Солнце уже почти разошлось и уверенно слепит глаза бликами на волнах. Назад, в сторону Нарва, быстро уходит двухмачтовый корабль с оранжевым разбойничьим флагом.

Связанные по рукам и ногам матросы валяются в разных местах палубы. Жак в сбитой набок кепке развязывает Макса. Приглядываюсь — на мужчинах ни царапины, на лицах — выражение легкого недовольства. Капитан слегка помят — взбиты волосы, на левой скуле алеет свежий след.

Почти неслышный скрип лестницы.

Освободившийся Макс спешит к Николаю, который лежит на спине рядом с правым бортом. Жак внимательно смотрит на нос корабля. Затем подходит к швабре и ведру рядом со штурвалом. Чуть наклоняется, криво посаженная кепка шлепается в воду. С невозмутимым выражением Жак достает головной убор, стряхивает и надевает.

Капитан с ведром в руке уверенно направляется на нос. Корабль маленький. Всего семь шагов отделяют корму от середины.

Мыльная вода окатывает Рика. Призрачный силуэт нелепо разводит руками.

Хлопаю в ладоши. Простенькое заклятие невидимости слетает с накрытого пеной с ног до головы мальчишки. Секунда — и мои руки тоже, показав сначала мышцы и сосуды, становятся видны. Выхожу из тени мачты и киваю Жаку.

Матросы, растирая руки, идут к рулю. Макс становится у штурвала, а Николай и Рино садятся чуть позади на две старые бочки и скручивают папиросы. Словно ничего и не было. Более того, никто из них и не заметил, что мы с Риком появились буквально из воздуха.

— Объяснимся? — спрашиваю у Жака. Он довольно ухмыляется и достает из-за пазухи трубку.

— А ты обещал невидимость! — грустно сообщает подросток, стирая мыло с лица.

Жак снимает мокрую кепку и прикладывает к ссадине. Разводит руками:

— И не думал сопротивляться, а заехали, когда вас не нашли!

Подхожу к поручню и смотрю, как нос, обросший белыми и черными ракушками, стремительно разбивает морскую гладь. Если смотреть на сливающееся с морем небо, кажется, будто стоишь на месте. Но это неправда, каждая секунда на самом деле — незаметный шажок в удивительное далеко.

Но это неправда, каждая секунда, даже когда нет сил шевельнуться, — незаметный шажок в удивительное далеко.

Жак, вольготно привалившись к поручню, затягивается трубкой. Кепка сушится рядом на перилах. Губы, окутанные дымом, еле заметно шевелятся. Капитан подносит трубку ко рту и левой рукой описывает размашистый круг.

Пена с мальчишки исчезает, а шорты с майкой становятся сухими.

Глаза Рика расширяются.

— Невидимость работала честно, — успокаивает подростка Жак, — я использовал заклятие.

— «Ясный взор»? — спрашиваю я, не отворачиваясь от залитого солнцем простора. Волосы на затылке ворошит легкий ветер. Сердце стучит ровно, волноваться незачем. Все. Недолго пришлось бегать.

— А ты не волнуйся, аспирант, не за тобой, — веселится Жак, рыжие усы смешно топорщатся. Улыбка вовсе не злобная или ехидная. Вполне искренняя.

Рик стоит, ошалело переводя взгляд то на Жака, то на меня. Затем смешно наклоняет голову и становится так, чтобы я был между ним и капитаном.

Поворачиваюсь к магу. Бросаю взгляд на матросов — те сидят как ни в чем не бывало, изредка перекидываются словами.

В открытую шепчу «замер». Щелкаю пальцами. Жак подмигивает, подбадривая, — мол, давай-давай. Со вкусом затягивается и выдыхает четыре аккуратных круглых колечка.

По коже продирает мороз. У капитана нет ни капли магической силы. Так бывает — заклятия, считающие капли, пасуют перед океаном.

— Рик, мальчик мой, ты готов стать королем? — вкрадчиво спрашивает Жак, отставляет руку с трубкой и задумчиво смотрит на взбитый попутным ветром парус.

— Мальчикам нельзя становится королями, — предупреждаю я.

Жак косится на меня с усмешкой.

Прошу:

— Дай монетку.

Капитан достает из кармана штанов золотой. Щелчком по перилам отправляет ее мне. Накрываю ладонью, подношу к глазам четко выведенный профиль с известным на всю страну надменным лбом и острым, как разящая сталь, носом.

Рик что-то хочет сказать, но не решается и просто, словно прося прощение, толкает меня в плечо. На лице мальчика виноватое выражение. Внимательно оглядев подростка, бросаю монетку назад.

— Похож, — заключаю я. Снова поворачиваюсь к морю, стараясь оставаться безучастным.

— Ты сменишь ему родовой камень, — четко говорит Жак.

— Нет, — отвечаю я. — Во-первых, мы не вправе вмешиваться в жизнь ребенка. А во-вторых, ритуал слишком сложен.

Жак делает резкий шаг и дышит табаком прямо в ухо. Покрытая светлым лаком трубка с мордой зубастого дракона сильно бьет по ободранным поручням.

— С тобой не будут торговаться, мальчишка!

— Ты отлучен? — просто спрашиваю я.

Жак даже не сжигает меня на месте. Хмурится, а затем легко смеется:

— Во время войны осталось много тех, кого сочли мертвыми.

Капитан четко произносит формулу вызова и звонко хлопает в ладоши. Из его рук, опаляя мое лицо, возносится мощный столб огня.

— Вопрос исчерпан? — спрашивает уже серьезно капитан и внимательно смотрит на Рика. Подросток отвечает окаменевшим лицом с поджатыми губами.

— Дешевый трюк, — выдавливаю я. Ошибся насчет отступника. Ну ничего, волшебников обычно не магией побеждают.

— Меня не существует, просто нет, — с довольной интонацией объясняет капитан. — Еще двести лет назад в Магистрате поняли, что древний ритуал не фальшивка. Защитные амулеты на Горе Смерти натасканы на ауры всех сильных магов, даже умерших.

— Ты ничего не теряешь. Свой родовой камень тебе не сменить никогда! Не по зубам задачка! — рычит, играя желваками, капитан.

Всем все ясно. Я как на ладони. Умудренным опытом старым клячам, которые азартно заигрались в жизнь, видно заранее. Я не знаю, что хочу, — а им, видите ли, понятно.

Толкаю двумя руками. Жак отступает и падает. Почти. Левая рука легонько касается пола, а правая и не думает выпускать трубку. Капитан выпрямляется.

Прием я отрабатывал на пустырях в Школе Боя несколько месяцев. Единственное, чему толком научился.

Жак сощуривает глаза и с наслаждением затягивается трубкой. Не успев выпустить дым, капитан прыгает.

Блокирую два в голову. Делаю мах ногой в пах.

Матросы по-прежнему у штурвала, что-то жуют и совсем не интересуются потасовкой.

Через минуту пропускаю все удары. Боли не чувствую. Жак не доводит, корректно задерживает. Я бы разозлился, но сил теперь не осталось. До мастера мне далеко.

— Все? — спрашивает, чуть отойдя, как ни в чем не бывало Жак.

Приваливаюсь спиной к борту и дышу. Пот катится градом, а мысли никак не хотят собирать что-то определенное.

Подбегает Рик и обеспокоенно смотрит на меня. Затем что-то хочет сказать, но его перебивает капитан:

— Я, конечно, могу выдрать ногти, раздробить пальцы, да и много чего еще измыслить, — задумчиво произносит Жак и прячет потухшую трубку. — Например, наслать икоту или щекотку.

Рик поежился. Я его понимаю. Перетерпеть боль еще можно, а вот всепроникающую щекотку…

— Ты проведешь ритуал. На тебя не падет подозрений. Тебя уже почти что нет. Посланные Магистратом пираты ничего не нашли, а значит, ты потонул вчера в рыбацкой лодке с неизвестным мальчишкой.

— У пиратов ведь должны быть талисманы, чтобы нейтрализовать заклятия? — задаю резонный вопрос, хотя уже и догадываюсь.

— У меня амулет. Вытягивает магию и разряжает талисманы тех, кого я не пропустил на судно. — Жак указал на верхушку мачты, где должен быть спрятан камешек. — Достался еще со времен войны…

— Я кушать хочу, — говорит Рик.

Мальчик уже все решил. Он станет королем.

Жак не колеблется:

— Пойдем.

Едим горячую острую уху. Морской ветер приятно овевает лицо, а тень мачты накрывает стол, укрывая от жары. После полудня солнце взбесилось.

Матросы продолжают сидеть у штурвала.

— Кто они? — жуя свежий хлеб, спрашиваю и киваю на команду.

— Они? Обычные люди, — пожимает плечами Жак и отправляет в себя ложку наваристой гущи.

Рик, кажется, понял сразу же — не зря принцам преподают магию лучшие учителя страны. Лицо мальчика вытянулось и обрело презрительное выражение. Заклятие делает людей практически безучастными к действительности. Они все помнят и понимают, но не могут вырваться из тягучей навязанной повседневности.

— Ты не бойся, — говорит Жак. — Истечет срок контракта, сниму заклятия. Тем более ежедневно силы отнимает много. Но старику хочется, чтобы в доме было все правильно.

— И как долго? — с сарказмом в голосе интересуюсь.

— Я беру команду на пол года, — говорит Жак. — У них третий месяц.

— Ты знаешь, сейчас применение «подавления» карается пожизненной каторгой, — говорю я, — а сто лет назад вешали прямо в зале суда.

— Знаю, — соглашается Жак, отодвигает пустую тарелку и откидывается на спинку стула с замысловатыми резными узорами. Нам приходится сидеть на табуретах.

— Решено? — уточняет на всякий случай капитан. — Мы приплываем завтра. До горы тебе добраться — пять часов.

Смотрю на Рика. Лицо подростка за последние несколько часов стало непроницаемым и гордым. Спина прямая, движения отточены. Взгляд бьет подобно молниям.

— Если у меня не получится? — задаю безнадежный вопрос.

— Получится, — без нажима сообщает капитан, попыхивая трубкой.

— Дам боевые талисманы, — небрежно добавляет маг.

Сводит горло. Уже слишком. Боевые талисманы способны в мгновение ока уничтожить сотню людей. Мор, холод, огонь, безумие — все по части ерундовых с виду золотых побрякушек. Они хранятся в строго опечатанных сейфах Боевого Отдела Магистрата в столице. Парочку еще можно найти в пограничных гарнизонах.

Что ж, пожизненной каторги будет маловато.

— Не бойся, — ровно говорит Жак. — никто ничего не узнает и не заметит.

— И не забудь, я тебе ставлю клеймо — каждую секунду буду знать, где находишься.

— Да, клеймо поставлю и Рику, — добавляет капитан.

— Мне?! Зачем?! — гневно возмущается принц.

— Чтобы глупый мальчишка не сбежал, — сказал с напускной заботой Жак и погрозил пальцем.

Я отхлебнул неизвестного мне сорта горьковатого чая. Сейчас я повлиять ни на что не могу.

Не зря у каждого человека неповторимый родовой камень. Неспроста каждая судьба подобна мимолетной снежинке. Вот

Жак — мощнейший боевой маг Империи, герой войны. Любовь к стране стала его кровью и судьбой.

Рик — обычный ребенок, сбежавший от родителей, когда недосягаемые сказки стали слишком уж навязчиво искушать. И что с того, что мама и папа — правители страны, вокруг горы редких игрушек и обходительные учителя, без которых не ступить ни шагу.

В детстве свойственно верить в чудеса. Наверное, только в этом возрасте удается по-настоящему примерять корону императора, рассекать воздух сверкающим мечом и отправляться за очаровательными русалками. Остальную жизнь мы лишь пытаемся вернуться туда, где плыли ласковые лучи и рука об руку шагала, легко расправив крылья, eepai в лучшее.

— Решено? — жестко спрашивает Жак, отставляет фарфоровую чашку и встает из-за стола. Подходит к левому борту и лениво прислоняется к поручням.

Голый по пояс Макс бросает швабру и зовет на помощь Рино, сидящего на бочках.

Будущий правитель неохотно расстается с недоеденным десертом — желе брусники в маленькой пиале. Стол исчезает с палубы, в трюм следом отправляются кресла с табуретками.

— Я подниму Империю, — твердо и высокопарно говорит Рик, стоя у борта. Взгляд по-хозяйски вспарывает соленые просторы. Не верю. Дети тяжело расстаются с мечтами.

— Каково это, быть патриотом? — бесстрашно спрашиваю я.

Жак оборачивается и тяжело смотрит в глаза. Рику, кажется, все равно. Он уже на троне, примеряет фамильный золотой обруч с двадцатью защитными амулетами и тридцатью темно-синими сапфирами.

— Каждую секунду знать, сколько навечно осталось вчера на границе, защищая страну от варваров, — просто говорит капитан. — Считать, сколько разорилось купцов, когда подняли торговые пошлины. Смотреть в глаза детям, у одиноких матерей которых достает на два куска хлеба в день? В нас убили мечту, Адриан! Рик, слышишь?!

Рик отводит затуманенный взор от мечущихся волн под начинающимся шквальном ветром.

— Империи вернется былая слава, — холодным голосом успокаивает мальчишка и равнодушно отворачивается.

Тайком щелкаю пальцами и проверяю ауру — чисто, ни одного следа, кроме моей невидимости. Неужели так просто убить мечту — подарить ярко начищенный золотой, отобрав бережно хранимый неограненный алмаз?

— Какую мечту, Жак? — стараюсь говорить мягко. Бесполезно.

— О ярком солнечном дне! О силе, когда оплот страны — могучие войска, а не кучка подростков из нищих деревень, которые не смогли откупиться от рекрутского набора. Я вижу золотые купола церквей, мощенные белым камнем города и ломящиеся от хлебов фермерские амбары.

— Все не так уж плохо, — спокойно говорю я. — Бывало и хуже.

Капитан яростно затягивается, а Рик продолжает безучастно глядеть на море. Снимаю рубашку — уж очень жарко, да и хоть загорю, а то все лето в подвале провел.

— Я готов сражаться на передовой, готов с утра до вечера стоять с косой в поле. Все что угодно. Хочу видеть мою страну, поднимающуюся с колен. Ты знаешь, аспирант, что, если через пять лет не поднять экономику, нас на корню скупит трусливое, вчера еще поджимавшее при виде наших послов хвост государство Эрин? Да у нас одна провинция дважды шире всей их территории!

Капитан переводит дух. Таких, как Жак, питает собственная тоска и бессилие.

— Наши люди больше не хотят быть честными и справедливыми, им легче стать равнодушными медузами, чтобы, перебирая отростками, двигаться по течению киселеобразной жизни. Знаешь почему? Они перестали ждать обещанных издревле летающих кораблей и слепящих золотых куполов.

— Единственная надежда — твердый, непоколебимый правитель. Я ждал момента тринадцать с половиной лет. Я знал, что у императора и императрицы не хватит сил вести державу. Они устали от жизни, они больше ни во что не верят. Нужна свежая кровь! Та, что потащит вперед!

— Ты ехал в порт за Риком? — спрашиваю я.

— За вами обоими, — отвечает с ухмылкой маг. — Я подставил тебя.

— Ты нарушил триграммы?

— Думаешь, они только от пыли и сырости защищали? — Капитан громко, искренне смеется. — Глупый мальчишка! Магистрат использует триграммы скрытия, ты бы никогда не нашел этих книг!

Задыхаюсь. Цензура в Университете? Как? Зачем? Неужели просиженные в Зале месяцы были зря?

— Когда тебя нашли с пыльными книгами, это значило лишь одно. Ты узнал о тайне Магистрата, подобрался вплотную к запретным знаниям. Мало того, куда-то несколько книжек дел. Может, решил перепродать врагам Империи или мятежникам?

Мне нечего сказать. Мир, оставшийся на берегу, меняется с каждой секундой. Мягкие и нежные детские сказки уходят, обнажая костяной остов действительности.

— Я думаю, ни для кого в Магистрате не было секретом, что ты ищешь. Мало ли, чем дитя тешится.

Хочу ответить, но удается лишь беззвучно шевельнуть губами. Моя мечта напоминает половую тряпку.

— Не потеряй! — строго говорит Жак и достает из кармана штанов что-то, завернутое в черную ткань. Рик любопытным взглядом провожает сверток. Не разворачиваю. Взвешиваю на ладони — почти не имеет веса. Убираю в рюкзачок.

— Да, и ту рукопись, — добавляет патриот.

Рино через наложенное заклятие подчинения понимает команду без слов. Матрос бросает за борт махорку и вразвалочку направляется к трюму за книгой с описанием ритуала.

Шхуна почти подошла к порту. Бесчисленные извилистые улочки, каменные домики и сотни торговых лавочек рядом с пристанью. У пирсов бросили якорь с полсотни симпатичных яхт и два шумных купеческих судна. Слева и справа белеют пляжи с вычищенным песком.

Рик стоит, заложив руки за спину и широко расставив ноги. Я держу рюкзак в руках — плечи горят после вчерашней солнечной ванны.

— Вам удастся исполнить ритуал. И не криви губы, вижу тебя насквозь. Самый обычный эгоист, кои тысячами заполонили страну.

— Сколько? — спокойно спрашиваю я.

— Двести монет, — бросает Жак.

Не торгуюсь. Хватит за глаза года на два безбедной жизни. Боевые маги не умеют врать.

Шхуна подходит к пирсу.

— Снимай обувь, — командует капитан.

Череда неизвестных слов, замысловатые взмахи руками. На правой ладони Жака разгорается зеленая пятиконечная звезда. Капитан касается левой пятки мальчика. Рик вздрагивает. Клеймо мерцает и гаснет.

Моя очередь. Ладонь мага прохладная. Удивленно гляжу на ногу — ничего. Тогда щелкаю пальцами и смотрю на ауру. Объемные, сложные, светящиеся яркой зеленью узоры. От нас с Риком к Жаку тянутся нити. Словно к ногам привязали кандалы. Так…

— Не мучай голову, — советует с усмешкой Жак. — Таких слов в школе не проходят. Умел бы развязать — сидел бы сейчас академиком в Магистрате.

Плевать. Пускай насмехается.

«Мечта моря» бросает швартовы к маленькому пирсу. Николай ловко спускается и крепит канаты. Никто из порта не спешит встречать затрапезного вида судно.

— Да, и не забудьте купить мальчику сандалии, — напутствует Жак и помогает сбросить иссохшие сходни.

— Вперед, — говорю я и подталкиваю Рика в спину. Кажется, в порту сотни кораблей. В торговый гам врезается крик чаек. Струятся ароматы пряностей и благовоний. Жак что-то кричит, но мы, словно сговорившись, не оборачиваемся.

— Ты же мечтал стать волшебником, — говорю в худую спину.

Паренек вздрагивает. Сходим с пирса и, стараясь не раствориться в пестрой толпе, идем по маленькой улочке.

Яростно выгадывают медяки приезжие, охотно борются с ними смуглые аборигены. В прохладе арок замерли рослые стражи в кожаной броне с мечами на перевязи. Порядок на курорте — дело необходимое.

Двух- и трехэтажные домики нависают над головами. На балкончиках вывешено белье, кое-где на террасах покачиваются в креслах-качалках, со стаканом или книжкой в руке, а кто и с тем, и с другим, откормленные мужчины среднего возраста. Умиротворенный взгляд все успевших людей устремлен к морю. Туда, где живут русалки и огромные дельфины.

— Глупым мечтам не свойственно сбываться, — отвечает Рик, вступая под первую арку. — Так говорит мой отец.

— Ты потратил год жизни в трущобах и провонявшей рыбой лодке. Сбежал от родителей, живя единственной мечтой — поступить в школу магии. Зря?

— Нет, — жестко произносит мальчик и оборачивается. Лицо бледное, несмотря на жаркое солнце. — Я познакомился с Николя. Я перестал быть слюнтяем. Я готов вести Империю.

Крепкие кожаные сандалии с деревянной подошвой обошлись в серебряный. Цены на архипелаге взлетают к середине дня вместе с солнцем.

Бродят приезжие, стремглав летят чумазые ребятишки, зажав веревки неказистых воздушных змеев. Проплывают увлеченные друг другом пары, вышагивают семьи с двумя-тремя детьми. Куда-то спешат осунувшиеся женщины. На каждом углу неизменно по два хмурых стражника.

Такой контраст встречается лишь на курортах. Одни трудятся, другие отдыхают.

Нужно выйти из города.

На главной площади никого. Утро — самое время для купания, бойкой торговли винами, коврами и розовыми ракушками, которые жители собирают зимой, когда море отступает.

Кажется, шаги по старательно выложенным булыжникам разносятся по всему кварталу. В углу площади стоит белая башня мэрии. Рядом притулились пекарня и гостиница.

Массивная дверь завешена громадным, начищенным до блеска замком — сегодня не приемный день. Понимаю, что раз дошли сюда, значит, случиться ничего не может — мы успели раньше Магистрата. Но все равно сосет под ложечкой.

— Смотри, Рик, — камни оплавлены, — говорю, когда поравнялись с башней.

Рядом с башей булыжники мостовой напоминают застывшее стекло. Некоторые камни словно смяты великаном. Будь осторожен, путник. Ты угрожаешь мечте Империи.

Не сговариваясь, поднимаем глаза. На верхушке башни красуется сапфировое зернышко размером с добрую бочку. Лучи боевого талисмана исполосовали мостовую, сжигая повстанцев.

С тех пор минуло тридцать лет. Летнюю резиденцию императора и императрицы отдали под гостиницу для аристократов, а на уроках истории школяров заставляют зубрить перемещения горстки мятежников и доблестной армии Империи.

Доносится злой лай собак. Стражники встречаются реже, зато прохожих, причем самого затрапезного вида, прибывает.

— Моя любимая сказка — о волшебнике, который умел зажигать звезды. Маг приходил к детям, садился на край кровати и узнавал заветное желание. Затем доставал палочку, взмахивал ею, и ребенок через окошко видел, как на черный бархат неба выкатывается новая искорка. Волшебник говорил — когда подрастешь, сможешь протянуть руки и, если остался смел и чист душой, достать свою мечту. Если ты бежал от себя, лгал, переставал верить в любовь, то тебя уже ничто не спасет. Ту мечту, что однажды зажег, — больше не достать. Руки, коснувшись беззащитного света, превратятся в угольки, а звездочка вспыхнет и погаснет навсегда, — тихо говорю я.

— А уходя, волшебник наказывал — всегда будь честен, храни любовь в сердце и верь. Иначе навсегда забудешь, кто ты, — почти неслышно заканчивает принц. Мне кажется, от мальчика исходит невероятный жар. Встань ближе — и сгоришь. Так всегда пылают люди, верящие в чудеса. Я знаю.

Мне притчу рассказывала мама. До того дня. Я ее читал своим двум братьям. До того дня. А папа — научил меня читать… Но это было не здесь. В другой вселенной. В другом мире.

— Пить хочешь? — спрашиваю мальчика. Не дожидаясь ответа, бросаю две медные монетки торговцу. Толстый, высокий, с длинными усами мужчина нехотя встает из-за навеса и ставит на прилавок два кувшина темного виноградного сока. Вкус насыщенный, явственно чувствуется масляная терпкость косточек.

— Я напросился на экскурсию в город и сбежал. Наверное, учителю сильно досталось, — грустно говорит Рик.

Если не повесили. Возвращаем кувшины и идем дальше.

— Решил поехать в Нарву, от столицы далеко. Нанялся к одному рыбаку — он предложил пожить у него. Жена умерла при родах вместе с ребенком, детей нет. Мне он понравился.

— И чем же ты занимался? — с интересом спрашиваю.

— Каждый вечер изучал магию по двум учебникам, которые взял из дома. А ранним утром мы уходили в море. Оказалось вовсе не хуже, чем сидеть в мягком кресле на уроке.

Камни белоснежной мостовой давно сменились старыми досками. Крепко слаженные дома пропали, и все вокруг заполонили хибары. На улицах — хмурые женщины с выводком ребятишек. Как выйдем из города — до горы останется меньше пяти часов. Совсем не волнуюсь.

— Поначалу было очень тяжело — рыбацкий труд не простой, — со знанием дела сообщил Рик.

— А о родителях во дворце ни разу не вспомнил?

— Я все время о них думаю, — смутился Рик. — Когда стану взрослым, буду с ними жить. Я хотел… — Мальчик споткнулся и чуть не упал. Я протянул руку, но принц помощи не принял, его лицо опять стало жестким и отрешенным. — Я хотел поступить в Школу магии, когда мне исполнится четырнадцать.

— Знаешь, Рик, — говорю я. На самом деле говорю себе, не мальчишке. — Почему-то всегда меньше всего мы думаем о родных и близких. Нам кажется — мимолетный жест, поцелуй или благодарная улыбка — ни к чему, мы уверены — всегда можно успеть.

Но мальчик не отвечает. Он в ослепляющей короне на выложенном подушками троне.

Мы выходим из города и идем по разбитой проселочной дороге. Зеленые пирамиды кипарисов и пальмовые деревья с волосатыми бочонками плодов. Вдалеке виднеются заборы первых фермерских домиков.

Если все верно — четыре часа до горы. Привал — полчаса. К вечеру дойдем. Магистрат не успеет. Не найдет.

Издали виднеется пузатая, лениво раскинувшая зеленые лапы подлесков гора. На самом деле она не такая уж большая и неприступная.

Там будет тропинка, но ее пока не видно. Местные жители ходят на гору набирать воду из минеральных ключей.

Воды надо будет спросить. Идти приходится в самое пекло.

Рик, которого знаю всего три дня, не будущий король, он сейчас обычный человек. А простым людям бывает весело й грустно, их одолевают сомнения и ослепляет кажущаяся вседозволенность. Похоже, мне не безразлична его судьба. Всегда горько, когда не сбываются сны.

Неужели любого, кто идет рядом, привязываешь, не глядя? Швартуешь к себе-причалу, словно гибнущее в дикой буре судно? Такая редкость — пытаться удержать пока еще живой, не растрепленный в неистовом шторме кораблик?

Вдыхаю прибитый к земле сухой воздух, он напоен духом кипарисов и чем-то легким, абсолютно светлым.

С каждым шагом растворяюсь в окружающем мире. Отдаю себя по частичке безоблачному небу, кустам у дороги, подростку в серой майке и залатанных шортах. Меня нет. Сегодня — мой главный день.

— А ты о чем мечтаешь? — спрашивает мальчик. Он останавливается и настойчиво смотрит в глаза. Неуверенно перекидываю рюкзачок на спине.

Одновременно украдкой смотрим на ноги, но тут же возвращаем взгляд, словно невидимая зелень клейма умеет обжигать. Но Жак не виноват. Мы сами выбираем, как следовать судьбе.

— Пошли, — говорю я. — Сейчас расскажу. Полную легенду я нашел год назад в Зале Старинных Манускриптов.

Легенда, которую ребенком узнал от сказочника на ярмарочной площади, притча, рассказанная позже профессором на лекции, и мечта, в которую упорно отказываюсь не верить, оказывается, рядом. Она в величественном краснокаменном здании с четырьмя пролетами. Она ждет за дверью, где стоят дубовые шкафы с полками, заставленными свитками и книгами.

Триграммы берегут от пыли и старости не пожелтевшую бумагу и иссохшую кожу. Они хранят самое главное, что создало человечество, — мечты и сказки о мире, где мягко накатывают на белый песок волны, высятся золотые бутоны куполов, а вокруг необычные люди, в чьих глазах струится всепонимание и всепрощение.

«Ты можешь сделать все, что хочешь. Нужно забраться на Гору Смерти и провести ритуал».

Откидываюсь на спинку стула. Так просто — перебивает дыхание. На столе, заваленном бумагами, лежит книга о народе, жившем двадцать веков назад. Обложка из потускневшей кожи, посередине два золотых, почти стертых иероглифа. Корешок толщиной с кулак.

Всякий, кто живет в наших местах, любой, кто находил в лесу немало черепков, что вымывало речушками, каждый, кто не раз сбегал на древние капища, знает эту легенду. Более тысячи лет ее разносят бродячие артисты и искусные, в дорогих кафтанах, менестрели. В нее верят все мальчишки и девчонки.

Сейчас передо мной подробное изложение, записанное одним из магов прошлого. Одна из сотен историй о древних временах.

Касаюсь гладких и крепких от триграмм Магистрата страниц. Вглядываюсь в чудную вязь древнего шрифта, старательно выведенные красные знаки. Не глядя, беру словарь и начинаю неспешно, чтоб не спугнуть распластанную легенду, переводить. Иероглифы превращаются в буквы. Слова тягучим языком уводят в мир, который существовал две тысячи лет назад. Черный подвал, стол с пляшущим огоньком свечи, и я, с судорожно стиснутым пером над чистой тетрадью, исчезаем в утреннем тумане.

«Однажды бог огня Один разгневался на людей за то, что они слишком сильно жаловались на жизнь. Он изрыгнул поток огня и воздвиг неприступную Гору Смерти. И сказал — кто алчет исполнения желания так сильно, что не может больше жить, должен забраться на вершину, встать на плато и, не боясь, смотря прямо в небеса, потребовать. А затем — пожертвовать родовой камень».

Отдать судьбу и обрести взамен новую. Такую, какую захочешь. В сказках иногда все логично.

«Душа забудет прежний путь. Непризнанный менестрель станет отважным воином, мастеровитый сапожник научится выпекать невероятно вкусные пироги, а вздорная скучная жена превратится в послушную страстную хозяйку».

Закрываю конспект и щелкаю пальцами. Висящий на стене факел загорается. Дую на огонек свечки и собираюсь. За окном уже вечер.

— А потом? — спрашивает Рик. Подростку стало так интересно, что он даже ни разу не пожаловался, что устал. Или просто не положено ему сейчас ныть? Что невзгоды для императора? А солнце старается усердно. Надо попить, иначе рухнем прямо в пересушенную землю.

— Рик, видишь домик?

Показываю рукой на стоящий справа от дороги небольшой уютный дом с черепичной крышей и двумя оконцами. Вокруг небольшая ограда и скромный сад. Всего пара деревьев — то ли вишен, толи яблонь.

Рядом с террасой виднеется небольшой колодец.

Достаю из рюкзака флягу.

— Пойдем.

— А что было дальше, Адриан? — настаивает Рик.

— Сейчас, — успокаиваю я.

— Древние манускрипты не лгут, — говорит Фари, пристально глядя поверх очков, — пожалуйста, Адриан, брось.

Длинные, с завитками, усы печально поникают.

Не отвечаю, сую в жилистые руки листок со стандартной формой магического заказа. Волшебник молча протягивает руку и берет пергамент.

Фари близко дружил с нашей семьей. Они с папой вместе оканчивали Университет Магии Нарва. Но отцу тяжело давалось волшебство. В итоге, когда грянул гром, мне досталась славная, одна из лучших в Нарве, булочная — прямо напротив Университета. Успешно продал ее два дня назад.

Пара пассов над столом, чуть напряженный, сквозь меня, взгляд. Побледневшее лицо и едва заметные бисеринки на лбу.

Вдруг Фари довольно улыбается и жадно отхлебывает из кружки. Откидывается в кресле. Белым шелковым платком промокает лицо. На слова сейчас сил нет.

Неприглядный серый камушек лежит среди исписанных бумаг. Он размером с чернильницу.

Огненный шарик, что пройдет навылет через массивную дверь, мне наколдовать легко. Ну что поделать, если кому-то на изучение простейшей формулы нужен день, а я щелкаю пальцами — и за мгновение сложнейший водоворот аксиом и теорем складывается в филигранное заклятие?

Но камень… Здесь нужен специалист по зелье варению. Муторная, въедливая специальность. Здесь вам не отточенные, вязкие секунды, послушно замершие на пальцах.

Камень стоил мне всего жалкого состояния. Да и всего запала, что отчаянно бросал вперед. А может, и правда стоит попытаться? Пути назад нет.

Родовой камень в древности полагался каждому человеку. Волшебники творили драгоценности, исходя из особых астрономических и сезонных таблиц.

Характер и душа отражены в родовом камне. Существует три вида. Красный, как огонь горящий рубин — душа, что мчится вперед. Зеленый, как луг, изумруд — душа, чей путь — познание и гармония. И синий, непредсказуемый словно зимнее море. Душа, мудро принимающая боль, а взамен отдающая спокойствие и надежду.

Конечно, камней чистого цвета не бывает. Или встречаются очень редко. Чаще — смешанные.

Фари крутит в руках серый.

— Серый камень редок. Неограненный алмаз. Такой человек не знает ни радости, ни боли. Он словно тень, как осеннее небо. Ограненный, чистый алмаз — символ непоколебимой основы, струна, — задумчиво говорит Фари. — Я создал около ста камней. Сейчас их заказывают купцы да жены аристократов. Бывает, не понравится цвет — требуют поменять. Я развожу руками. Одна вернула оранжевый. Я ведь им вместе с камнями и справочник продаю, — усмехается волшебник. — Она дома овечка овечкой. И мужу улыбнется, и детей приголубит. Думала, ей голубой, перламутровый такой камушек достанется на счастье… — протягивает грустно Фари. — Ан нет, значит, надо меняться самой.

Про камни мы проходили на третьем курсе в «Истории магического искусства». Но каждую строчку я знал еще до поступления в Университет. Невероятная легенда поразила меня с детства.

Оранжевый — противный цвет. Внутри человека — душевная язва, обида на мир и тех, кто рядом. Радоваться такой человек не способен. Он давно позабыл — улыбаешься тогда, когда делаешь от сердца. Пускай — глупая прогулка под звездами. Первая, сквозь череду безвкусных лет семейной жизни.

Всматриваюсь в непроницаемую ночь. Изморозь паутинкой разбежалась по окну.

Где-то там ждет моя Гора.

Фари смотрит укоризненно. Менять судьбы — не удел людей. Слишком просто.

Киваю и прощаюсь.

Дверь скрипит, и я остаюсь один. Ледяной ветер пробирает сквозь теплый мех пальто. Звезды, словно издеваясь, гроздьями висят прямо над головой.

Поглубже натягиваю шапку и медленно иду к спальному дому студентов и аспирантов. Три квартала. Снег скрипит под кожаными сапогами. Городские фонари силятся разогнать тьму, но не могут справиться с ночью уже в двух шагах от себя.

Мне не холодно. Со мной мечта, которая назойливо приходит днем и ночью.

У мечты нет пока сил наполниться объемом и цветом. Я лишь знаю — она о том, что бывает по-другому.

В конце концов! Сквозь перчатку камень впивается острыми гранями в ладонь.

За все, что этот мир сделал для меня! Карьера провинциального мага, вместо которой смертная дружина на границе разваливающейся Империи. Смерть родных от случайного пожара, неизменность и серое небо по утрам. Мне нужна другая жизнь!

Остатки среднего двора за плечами, невыдающиеся магические способности и совершенно никакой возможности что-либо изменить. Жизнь исчерпана, как вода в брошенном колодце.

Нет, я попробую. Я имею право! Буду биться, пока не пройду!

Оборачиваюсь и смотрю на уютный домик Фари. Два окошка на первом этаже излучают домашний свет, в рабочем кабинете темно. Волшебник живет с женой и двумя дочерьми. Никогда он не создаст родовой камень для себя или близких. Человек любит сердцем, а ему плевать на остальное.

И мне тоже плевать. Я не перестал верить в дурацкие сказки. Камень у меня. Я буду искать. С утра до вечера, пока не найду. Я прочитаю ритуал.

Приснилась серая, без лиц, толпа, тянущая руки к горлу. Горячий, еле остывающий камень в руках и тетрадь с аккуратными конспектами старинных фолиантов. А потом пришли строчки, тлеющие на самом дне памяти, строчки, написанные в самом конце древней легенды — «И никто не вернулся с прежней судьбой из тех, кто уходил. Каждый раз била в вершину молния, каждый раз плевались дождем небеса, каждый раз бог Огня все больше суровел. И решил он, что больше не даст новую судьбу, а посвятит в великую мудрость тех, кто пожелает не для себя».

— Так камень сейчас у тебя?

Посреди полуденной жары воздух течет словно расплавленное масло. В глазах Рика детский восторг.

— Да.

Мальчик спотыкается. Поддерживаю за плечо. Подросток замирает.

— Не всегда мечты сбываются, Рик, — мягко говорю я. Убеждаю нас обоих. — Порой все поворачивается так, что деваться некуда. Как бы ни извернулся, изменить что-нибудь просто невозможно.

— И что делать? — жадно спрашивает будущий король. Правой рукой проводит по ежику волос.

— Мечту никто не в силах отобрать. Если веришь по-настоящему — сбудется. Обязательно.

— Пойдем, — хмуро говорит Рик.

— Знаешь что, — говорю я. — К мечте легких путей не бывает.

— А ты еще хочешь изменить свою судьбу? — вдруг спрашивает Рик, когда мы стоим у подножия горы. Из леса веет прохладой. Под ногами шишки и прессованные иголки.

— Да, — твердо говорю я.

— Я тоже, — сообщает тихонько подросток. В руке у него фляжка с водой, которую набрали у фермера. — Только сам.

На край неба робко вступают первые темные тучи. К ночи или к вечеру случится дождь. Лезть станет скользко. Но мы успеем раньше.

Рик идет первым. Пока легко, тропинка хорошая. Ноги с непривычки гудят. Но это ерунда.

— Хочу стать магом, — произносит вдруг подросток и оборачивается.

До отвесного подъема, где кончится лес, осталось немного. Рику не обязательно карабкаться, достаточно подождать рядом. Ритуал достанет.

— Если не станешь королем, — решаю быть честным до конца, — твои родители могут погибнуть при штурме дворца. Мятеж может захлестнуть столицу в любой момент. Я не знаю, что сейчас там происходит, но явно что-то неправильное.

Чтобы отвлечься, Рик подбирает с хвойного ковра шишку и со знанием дела размахивается. Снаряд бьется о ствол векового дерева и бесшумно отлетает.

Показываю налево:

— Смотри, источник!

Шагах в десяти от тропинки прямо из-под земли бьет ключ. Высота струи — мне по пояс.

Идем медленно, стараясь не спугнуть. Земля хорошо утоптана. Видимо, жители часто сюда приходят.

Рик подставляет сначала ладони, а затем лицо.

— Ледяная! — орет мальчишка.

Наклоняюсь сам. Зачерпываю горстями, смываю с глаз, щек, губ осевшую за день пыль.

Пью.

Удивительно. В вековом, древнем лесу в небо бьет чистая, как слеза, вода. Настоящее чудо.

— Адриан, давай что-нибудь придумаем, — просит мальчик.

— Пойдем, — устало говорю я. — Сначала надо забраться.

— Честное слово!

Глаза подростка распахиваются от неожиданного признания.

— Честное слово, я хочу стать настоящим магом! Я буду помогать людям! — выпаливает мальчишка.

— Я тоже много чего хочу, Рик. Но сейчас не время. Нужно спасать Империю. Не государство, а людей вокруг нас. — Я не напоминаю ему, что выбора у нас все равно нет.

Глаза Рика потухают, мальчик отворачивается и возвращается на тропинку.

Осталось чуть-чуть.

Выходим из леса на усыпанную щебнем прогалину. Сразу же крутой подъем. Пытаешься идти — откатываешься с лавиной булыжников.

В горле встает ком.

Гора взвивается, словно башня. Прикидываю — в высоту эдак этажей девять. Лезть будет тяжело. Для верности нужно заклятие.

— Рик, мне пора. — Смотрю на мальчика и обезоруживающе улыбаюсь.

Меня ждет Гора. Я — уже там.

Будущий король, неудавшийся волшебник, серьезно кивает.

— Помочь?

Тут сильная левая рука и вовсе помешает. Качаю головой и улыбаюсь как можно уверенней:

— Нет, спасибо.

Над скалой показываются неприметные точки.

Пять. Приближаются стремительно. Не сводя глаз с неба, отступаем под защиту леса.

Белые перья, желтые хвосты с короткими кисточками, колючий взгляд черных вытянутых зрачков.

Грифоны хищно раскрывают клювы. Над землей летит хриплый вой. Крылья вспарывают кипящий от магических субстанций воздух и поднимают мелкий сор с земли.

Толкаю Рика в спину, мальчишка кубарем летит в подлесок.

— Стой! — гремит Рамус. Густая седая борода, пылающие внутренним пламенем глаза. Вот где настоящие патриоты — они сражаются ради людей, за государство и самих себя. В правой руке — магический посох с выцветшей рунической вязью. Оружие, разрешенное в исключительных случаях. Левая кисть обмотана ремнями поводьев.

На всех белые плащи с серебряной каймой. Бьет в глаза отстраненное и словно восковое лицо Ризера. Грифоны выпростали когтистые лапы, готовятся приземлиться.

Ноги сводит редкой противной судорогой.

Слышу из кустов задыхающийся крик подростка.

Кажется, щиколотку моей левой ноги сейчас разорвет. Ядовитая зелень великанского плевка спеленывает грифонов. Существа яростно молотят крыльями. Суровые лица магов искажаются. Испугом?

Рамус наводит на меня посох. Уже что-то шепчет?

— Кидай талисманы, — прямо в ухо шипит голос далекого Жака.

Срываю рюкзачок, узел не выдерживает. Содержимое летит под ноги. Лихорадочно ищу среди камней два талисмана.

Столб пламени вгрызается в кокон. Зеленая пелена тут же становится синей и блеклой.

— Швыряй! — срывающимся голосом командует Жак.

Отбрасываю тетради с конспектами. Подхватываю два талисмана — один отливает серебром, другой светится красным.

Бросаю оба. Завеса продавливается, и магические бомбы оказываются рядом с грифонами.

Маги реагируют мгновенно. Рамус начинает беспорядочно махать посохом, а Дильгор — выписывать движения пальцами. Остальные не отстают.

— Беги! — шелестит теряющий силу голос.

Внутри вновь позеленевшего кокона раздается бесшумный взрыв. Застывший в воздухе пузырь озаряет неяркий, приглушенный серебряный свет, а затем приходит безмолвный огонь.

Забрасываю в рюкзак с нарушенной триграммой Магистрата и оба камешка. Кое-как затягиваю узел. Подхватываю рюкзачок.

Складываю заклятие «сила огра».

В зеленом коконе продолжает бушевать пламя и серебристый свет. Какую мерзость я туда бросил?

— Адриан, ты жив? — Рик выбирается из-за деревьев.

Бросаю взгляд на скалу. Добавляю «знание равновесия».

— Удирай! — ору мальчишке.

— Адриан, не забудь! — упрямо не сдается подросток. — Про мечту!

Скала. Ни росточка, сплошной камень. Ухватиться не за что.

Последний бастион. Взять!

— Беги! — кричу мальчику. Не оглядываюсь. Хватаюсь за с виду удобную выемку. Сил хоть отбавляй. Буквально забрасываю себя до следующего уступа. Кажется, может получиться.

Алмаз искрится на солнце, протянешь руку — ощутишь задорные огоньки. Сделаешь шаг — взовьешься к небу. Закроешь глаза и — поверишь. Во все, что хочешь.

Вдох.

Видение пропадает, тугая волна врывается в легкие, и тут же до боли сводит зубы.

Вдох.

Так всегда. Мираж, что осталось чуть-чуть.

Кажется, мне не подняться.

Вдох. Дышать!

Больше злости. Яростной и неудержимой. Такой, когда темнеет в глазах, и камень, разрезая ладонь, становится не больше, чем листком бумаги.

Еще держусь. Руки побелели от натуги, но сжатые до предела пальцы цепляются за уступ.

Рывок. На горном плато лежать жестко. Прямо перед глазами возносится крохотный росток. Сосна? Одуванчик?

Воздух почему-то вязкий и липкий. С разгона бьет пронзительный ветер, выворачивает наизнанку, впечатывает в крохотное, шага на три, плато. Над головой замерли грозовые тучи. Фермеры внизу ждут дождя.

Поворачиваюсь и осторожно, чтоб не сорваться, выглядываю. В лицо плещет оглушительный порыв, но не поддаюсь. Зеленый ковер с проседями каменных насыпей. Чуть дальше — фермерские владения, аккуратно разбитые на квадратики.

— Не дури, — шелестит в голове прерывистый голос Жака.

Чувствую, что левую ногу обнял раскаленный обруч.

— Пусти, — шепчу сквозь зубы.

Хватка слабеет.

Поднимаюсь и достаю из рюкзачка маленький, завернутый в шелковую тряпицу камешек. Так и есть. Изумруд с мириадами граней, разбрасывающих лучи закатного солнца, словно капельки воды. Рику повезло. У него была отличная, чистая, судьба.

Самое трудное — заставить себя верить. Лишь кажется, что со временем становится легче. Чем дольше живешь, тем сложнее толкать тяжелую повозку с дающей крен осью.

В конце легенды были слова «…не для себя». Не верю. Любой человек хочет для себя. По-другому хоть раз бывало?

Сколько раз ворошил страницы, которые без защитных триграмм рассыпались бы в пыль? Сколько ждал с того момента, как потерял семью и понял, что этот мир — не для меня? Пять, семь лет? А может, я прожил череду бесконечных жизней, раз за разом упираясь в тупик?

Детская мечта, как стакан, наполненный до краев пенящимся, игристым вином. Я вырос, стал больше и стакан, вот только чудодейственной жидкости не прибавилось. Чья вина? Того, кто давит ягоды? Пускай я никудышный винодел, зато точно знаю: если верить — мечты останутся.

Усмехаюсь в лицо небу и несущимся тучам. Надо хоть взглянуть напоследок, что теряю. Достаю книжку с ритуалом и резную шкатулку.

Взрослый человек ненамного ценнее беспомощного ребенка. Ведь у детей есть радуга, которая дарит цвета всем вокруг. У них может получиться сберечь свою звезду и научить доставать звезды других.

Пока горит звезда — есть шанс.

Кладу изумруд на плато, тряпицу уносит ветер. Рядом ложатся книжка, шкатулка и рюкзак.

Выбросить камень Рика в звенящую пропасть? Или спрыгнуть самому? Мальчик обещает стать самым добрым магом на свете.

Будет нечестно не попытаться. Я быстрее. Я успею.

Наклоняюсь.

От левой щиколотки прожигает все тело сумасшедшая молния. Хочу двинуться, но не могу. Выступает холодный пот. Кажется, превращаюсь в камень. Только внутри разлили кипяток.

Невидимые пальцы перебирают каждую жилу и каждую косточку. Хочу умереть. Можно откусить язык, так учили в Школе Боя. Но не могу. Это не мое тело.

— Начинай! Рыпнешься — не умрешь никогда!

Накрывает ослепляющая боль. Чувствую себя первородным пламенем.

Невероятно долгую секунду мука прошивает насквозь.

Затихло.

Дрожат пальцы, из носа и ушей течет горячее. Щеки залиты чем-то мокрым. Кажется, штаны тоже.

Наклоняюсь и беру книгу. Руки на мгновение становятся не моими.

— Не тебе со мной тягаться, — ровно сообщает Жак. — И еще. Я читаю мысли.

Молчу. Перед глазами сгущается туман. Размазываю по лицу слезы, чтобы не мешали.

Гордо расправляю плечи, нахожу ритуал и начинаю почему-то охрипшим, почти неслышным из-за ветра голосом:

— Заклинаю семью морями и семью материками, слезами дождей и потоками лавы…

Говорю, не слыша собственных слов. Из горла вырывается глухой звук, внутри быстро и мощно перемешиваются магические потоки. Кладу книгу на землю, становлюсь на колени. Продолжаю читать.

Левая и правая руки сами складывают неизвестные мне пассы. Кажется, пальцы сейчас сломаются.

А заклинание все не кончается.

Встаю с колен. Прислушиваюсь к ветру и поднимаю взгляд на бесконечное, безмолвное небо.

— Давай! — орет что есть сил Жак. — Сейчас!

Раскрываю рот.

С левой щиколотки что-то слетает. И становится легче. Чувствую себя пушинкой.

Изумруд на плато лукаво сверкает в последних лучах — солнце прощается с нами на сегодня.

Все.

Сажусь на краешек скалы и свешиваю ноги. Смотрю вдаль. Жду.

— Адриан! Не делай глупостей! — Усиленный заклятием голос Олафа разносится над площадкой.

— Мы остановили Предателя! — орет Рамус. — Все в порядке, спускайся сам! Грифоны сюда не могут прилететь!

Значит, никого убить мне не удалось. Прошедшие войну маги не лыком шиты. В любом случае. Покушение на судьбу принца. Года пыток будет маловато.

А ветер здесь и впрямь не шутка.

— Все в порядке! Адриан! Спускайся! — Это Олаф. — Когда пираты вернулись ни с чем, мы все поняли! Ты амнистирован!

Может быть правдой. Империи нужны герои.

— Это мы все спланировали! Мы специально отправили тебя на Крыло, чтобы выманить Жака! У тебя был наш маячок! — доносится знакомый голос Клирона. — Мой мальчик, ты отлично справился, ты молодец! А самое главное, ты не поддался Жаку! Тот боевой маг, что нашел тебя, — это был я под личиной!

Задыхаюсь. Воздух становится нестерпимо горячим, и чудовищная пытка минуту назад кажется не страшнее щипка. Вот ведь как. «А самое главное, ты не поддался Жаку!» Чертовы старики! Да они все знают наперед и играют мной словно пешкой, а я хочу жить прямо сейчас, по-своему. Просто жить, никого не трогая.

И еще я хочу кое-что для себя. Возвращаться в этот мир? После такого жесткого обмана?

Я нарисую свой. Там не будет лживых наставников и безумных патриотов!

Начерчу свою карту.

Я! Слышите? Я!!!

Еле встаю, ноги будто не мои. Поднимаю руки. Ветер упруго толкает в спину. Представляю себя орлом. Могучим, диким зверем. По моей прихоти падают вниз леса и озера, а солнце стремительно мчится навстречу. Вижу каждую иголочку далеких сосен и закатные лучи, пробивающие облака, которых не достать.

Лишь люди умеют выше, но и то — во сне. Достаю из шкатулки серый камень. Набравшее мощь, не нашедшее разрядки, свернутое в тысячи струн заклятие бьет в пальцы.

Мой камень лежит на ладони. На него падает капля. Тут же о серую грань разбивается еще одна. Дождь после пекла. Вода, как и зной, приходит с небес. Провожу по лицу — ладонь становится влажной. Дождь размешивает кровь.

Как там написано? Не выпуская камень, листаю страницы. Еще три пасса и всего одно слово.

— Не дури, мальчик! Спускайся! — Это опять кричит Рамус. Строгий, упорный вояка. Он не знает, что такое сдаться, лечь на кровать и упрямо глядеть в потолок. Он пробивался сквозь грязь и мертвые тела, когда за спиной вспыхивали кислотные облака, а из-под земли выбивались чудовищные твари. Он полз, калечился, терял друзей, но прорывался. Ему удивительно, что молодой парень искал Гору ради прихоти.

Где-то там Рик, не состоявшийся король Империи, прирожденный маг. А где-то в море бесполезно дергает ниточки оборванных печатей неудачник-патриот. Почти такой же, как Рамус.

Ухнуть бы вниз. Раскинуть руки и задохнуться от кидающегося в лицо ледяного ветра.

Через тучи пробивается уставшее солнце и бьет огненным отсветом прямо в глаза.

На самом краю лежит камень.

Замираю со скрюченными в пассах пальцами.

Здесь — ничего нельзя забыть.

Нагибаюсь. Катаю камешек в руке. Это рубин.

Дышу.

Может быть, кому-то удалось вернуться?

Что, если кто-то сумел не разувериться в себе?

Удары сердца и свист горного ветра.

Учить маленьких детей нелегко. Постоянно тыкаешь носом, а они не понимают. Грозишь пальцем, спрашивают — почему, а узнав, продолжают делать по-своему…

* * *

Но если не хватает сил — сдаваться нельзя. Что бы ни происходило.

Даже элементарное колдовство разряжать опасно.

Стряхиваю руку в прерывающем жесте.

Заклятие на прощание разрывает сердце. Отдается в кончиках пальцев, стремится выдавить глаза.

Но по сравнению с удавкой Жака — шутка.

Осторожно прячу в шкатулку изумруд Рика, подальше от греха. Не успевшие рассеяться магические поля отзываются в локте яркой болью. Пройдет.

Колдую «сполох» и безжалостно сжигаю бесценную книгу. Защитная триграмма не выдерживает, и бумага шипит под дождем.

Что прямо под скалой — не видно. Но там такие же, как я. Они ругаются, страдают, любят и улыбаются. Верят в радуги, которые создают сами. Пожалуй, мне — к ним.

А камешки… Беру оба. В левой — серый алмаз, в правой — горящий алым рубин. Аккуратно кладу рубин на середину плато, чтобы, не дай бог, не сорвало. Серый все же убираю назад в шкатулку.

Надеваю рюкзак. Подхожу к обрыву и начинаю осторожно спускаться с неприступной и проклятой скалы. Я буду одним из тех, кто не отказался от своей судьбы.

Возвращаться, оказывается, еще сложнее, чем подниматься.

Я не сорвусь. Впереди еще столько всего нужно успеть.

Для начала подружусь с Риком и попрошу за него Клирона. У мальчика тяга к магии огня.

Внизу, у подножия холма, всматриваясь в безмятежную гладь озера, я держу искру. Жжет, но я не разжимаю ладонь — словно держишь маленькое сердце.

Сижу на крутом берегу озера, свесив ноги в прохладную воду. Мир — многогранен, и он весь наш. Он и есть — сказка, мечта, то место, куда мы стремимся убежать, отражение волшебных снов о далеких землях. Если бы их не существовало на самом деле, нам бы не снились мечты — яркие и радужные, светлые и горькие. Сны о мире, в который мы надеемся попасть, закрывая глаза в мягкой, но неудобной постели.

Гладь озера — как зеркало. Поднимаю руку, и струя воды взмывает, устремляясь за ладонью. Прыгаю вперед, на воду. Почти лечу над прозрачной гладью, и слева, и справа маленькими живыми фонтанчиками поднимаются в вихрях струйки воды, играя радугами в лучах солнца.

Каждый день — испытание, а если завтрашний день труднее, не беда. Иначе — станет неинтересно.

Раскрываю ладонь — смотрю на играющий огонек, настоящий, живой. Он горит яростно и больно, смело и гордо. Огонь, который никто не в силах погасить.

Взмываю под облака. Вижу хвойный лес и широкое озеро, замороженные горы и плавящиеся пески.

Чтобы гореть — не нужен огонь.

Огонь — ты сам.

Разжимаю руку, и камешек-искра, осколок солнца, со звонким шлепком падает на зеркало воды и замирает, не собираясь тонуть.

Я смеюсь. Это мой мир.

Здесь есть, куда идти. Здесь, где-то на одном из поворотов, ждет любовь. Здесь есть почти все, а чего не хватит — сотворим сами.

Открываю глаза. Сказочный морок рассеивается. Ноги полощутся в илистой воде. В руке — маленький серый алмаз. Ветер легонько перебирает камыши, а рядом лениво стрекочут цикады.

Булькает, и круги начинают медленно расходиться.

Обычный лес. Самый настоящий. Тут растут сосны и прыгают белки.

Поднимаюсь. Ветер, словно проверяя мое решение, упрямо дышит в лицо. Внутри вспыхивает огонь.

Размахиваюсь и что есть сил швыряю камешек. Рука срывается, и алмаз тонет почти у берега.

Оттряхиваю мятые брюки и медленно иду по мокрому песку вдоль берега. Остаются следы босых ног. В руке — стоптанные туфли.

Я решил. Я сделаю все сам. И не нужны мне никакие новые судьбы.