— Ну хорошо, на сегодня я сделал все, что мог, — произнес Том, вырывая меня из забытья. — Иди-ка сюда, расскажу тебе о своих успехах.

Я встала, все еще ощущая усталость, но уже в гораздо меньшей степени.

— Видишь эти буквы в рукописи? — он ткнул пальцем. — По заглавным С, Т и У ты можешь убедиться, что Бернс использует то, что я называю простым старомодным почерком. А эта обратная завитушка у строчной «д» служит просто безошибочным признаком.

— Понимаю.

— Итак, я делаю вывод, что почерк на твоем манускрипте, равно как на осколках, вполне схожи с образцами руки Бернса. Документ написан гусиным пером, а не стальным, и это очень важно.

— Почему?

— Стальное перо оставляет бороздку по внешнему краю штриха, легко различимую через мощное увеличительное стекло. И использовать стальные перья начали только в девятнадцатом веке, так что выявить подделку не составит труда. Еще: ты обратила внимание на мельчайшие остатки темного песка на бумаге?

— Ага, видела. Получается, рукопись закапывали в землю?

— Закапывали? Ну и воображение у тебя, Ди Ди! Нет, конечно. Скорее всего, это песок, которым посыпали исписанную страницу, чтобы впитать излишки чернил. Несколько крупинок застряли между волокнами и так и остались.

— Что до самой бумаги, — продолжал Том, — то она по всем признакам является тряпичной, а именно из ветхого тряпья и изготавливалась большая часть рифленой бумаги времен Бернса. Видишь так называемые пунктирные линии, идущие по всему листу? И пощупай, какой он шероховатый.

Он протянул мне документ.

— Как наждак.

— Хорошее сравнение, Ди Ди. Тряпичная бумага вроде этой сохраняется намного лучше современной древесной, изобретенной в середине девятнадцатого столетия. Содержащаяся там кислота медленно разъедает волокна целлюлозы, и бумага просто расползается. Далее: я не обнаружил различимых водяных знаков, но водяные знаки — совсем особая тема с кучей исследований, посвященных ей. Как и «пунктирным линиям».

— Но каково твое мнение? Оно у тебя наверняка есть.

— Ох, Ди Ди, ты слишком хорошо меня знаешь. У меня всегда есть мнение. Личные изыскания убеждают меня, что водяные знаки, столь распространенные в начале девятнадцатого века, в эпоху Бернса использовались достаточно редко. Подведем итоги: почерк, тип пера, бумага, отсутствие водяных знаков — все свидетельствует в пользу подлинности. Однако ни одно из доказательств не позволяет решительно утверждать, что это не подделка. Но если это подделка, то исключительно ловкая и умелая.

— А что скажешь про осколки?

— Ах, это бесславное зеленое стекло, — проговорил Том, беря один из кусков. — Из-за трещин некоторые буквы оказались утрачены.

Я взяла осколок, на котором буква «м» в слове «семья» и «д» в «следуют» не читались. Я молчала, припоминая то, что узнала о случае в гостинице «Золотой Лев» на сайтах поклонников Бернса. И без труда представляла себе молодого красавца Роберта, разбивающего стекло хлыстом для верховой езды.

— Том, если перед нами осколки того самого знаменитого окна, то говорит ли характер повреждений о том, что нанесены они хлыстом Бернса?

— Ди Ди, — улыбнулся мой друг, — ты сама прекрасно понимаешь, что разбитое стекло еще не может о чем-либо говорить просто потому, что оно разбито.

— Ты прав, Шерлок. Любой исторически грамотный фальсификатор тоже разбил бы поддельное стекло.

— Наиболее разумное объяснение того факта, что Бернс вдребезги разбил стекло хлыстом, заключается в его стремлении уничтожить улики. История говорит, что Бернс был ярым сторонником Стюартов и мечтал об их возвращении на трон. Стихотворение оказалось опасным — любой, кто делом, словом или мыслью был связан со Стюартами, считался повинным в измене.

— Наверное, к лучшему, что моя тетушка Дракон не родилась в то время.

— Если судить о ней по твоим словам, то да. Как и ты, если на то пошло.

— Ну, насчет меня ты махнул. Но из прочитанного сегодня, — сменила я тему разговора, — я поняла, что Бернс совершал немало опасных поступков. Например, открыто отпраздновал в 1787 году день рождения Прекрасного принца Чарли. Это тоже попахивает крамолой.

— Он слыл человеком, открыто высказывающим собственное мнение практически по любому вопросу — отчасти поэтому его так уважали тогда и уважают до сих пор. И это одна из причин, почему все указывали на него как на предположительного автора стихотворения на окне. Первое издание его «Стихов, преимущественно на шотландском наречии, издано в Килмарноке», — процитировал Том по практически непогрешимой своей памяти, — вышло в апреле 1786 года. Буквально за несколько недель — и это без всякого кино, телевидения, айпэдов и ютюбов — он сделался национальной знаменитостью. Поэзия его дышала свежестью и новизной, затрагивала темы, бывшие под запретом почти сто лет. Как помнишь, с падением Стюартов звезда Шотландии закатилась. Шотландцам запретили разговаривать и писать на родном языке, запретили носить килт. Бернс начертал стихотворение на окне гостиницы в Стерлинге в 1787-м, всего год спустя после выхода первого сборника. Он верно выбрал момент, и мы вправе сделать вывод, что поэт рассчитывал использовать свою популярность как щит.

— Если это не подделка…

— …то эти осколки стекла пойдут по весу чистых бриллиантов, не говоря уж о культурной, исторической и прочих ценностях, — подытожил Том.

— Только не верю я в их подлинность. Не спорю, на минуту пульс у меня забился сильнее. Проблема в том, что тетя крутила роман с парнем, продавшим ей это.

— Хм-м, — Том сник. — Это явно добавляет мути в наши воды.

— Этот тип — ее поверенный, и он прекрасно осведомлен о главных пунктиках Элизабет: Шотландии и шотландском патриотизме. Не могу избавиться от мысли, что с ним не все чисто. И если я не разоблачу его, он попытается надуть тетю в следующий раз, и посерьезнее.

— Мне нужно провести еще несколько тестов, Ди Ди. Прежде всего необходимо обследовать под бинокулярным микроскопом следы пера на предмет резких движений и толчков. Потом проверю подлинность чернил, не флуоресцируют ли они в ультрафиолетовом излучении.

— Но даже мне известно, что как бумагу, так и чернила можно подделать.

— Верно, Ди Ди. Фальшивые документы могут быть изготовлены на подлинной бумаге того времени, а чернила любой эпохи можно воспроизвести. Взять хотя бы короля подделки, Марка Хофмана, который смастерил рукопись стихотворения Эмили Дикинсон, проданную в 1997 году на аукционе Сотбис за двадцать одну тысячу долларов. Еще он подделал множество мормонских документов, включая один, особенно интересный. Эта бумага стала почти убийственным свидетельством против вождя мормонов, Джозефа Смита, который…

— Погоди, Том. Я знаю, что ты владеешь материалом, но…

— Извини, Ди Ди, заболтался. Но не беспокойся: существует еще один тест. Судебные следователи, проверяющие документы для Министерства финансов США, проводят атомную экспертизу, способную отследить миграцию определенных ионов в чернилах. Ученые установили, что эти ионы перемещаются по бумаге с определенной скоростью и этот процесс невозможно воспроизвести искусственно. Таким образом, можно с большой долей точности установить, сколько времени назад чернила попали на страницу. Так что даже если для подделки взята бумага той эпохи и чернила изготовлены по верной формуле, эксперты легко ее разоблачат.

— А, это нечто вроде радиоуглеродного анализа?

— Точно. Так что тем или иным образом, но аутентификацию я тебе обещаю.

— А как быть с осколками стекла?

— Вот это уже другая история, тут я небольшой специалист. Придется поспрашивать.

Том снял очки и пригладил пальцами каштановые волосы.

— Чтобы я мог провести тесты, тебе придется оставить все эти штуки у меня.

— Тетушке не понравится, что я передала их в чужие руки.

— Думаю, ты урегулируешь этот вопрос. Кстати, ты уже пробивала по коллекциям, где хранятся рукописи Бернса, не значится ли там этот раритет, и не украден ли он, таким образом, из какого-нибудь собрания, государственного или частного?

— Собиралась заняться этим как только найду время.

— Беру это на себя — у меня в компьютере уже загружены все нужные базы данных.

— Супер!

— И еще кое-что. Я просмотрю онлайн-справочники по продаже книг: «Бук Окшен Рекорд» и «Америкен Бук Прайсис Карент» и проверю все аукционные записи за последние двадцать пять лет.

— И что это даст?

— Уверенность, что интересующие нас предметы не объявлялись на каком-нибудь аукционе.

— Или объявлялись.

— Хорошая поправка. Ах да, только что вспомнил про одного первоклассного знатока Бернса, с которым встречался на антикварной книжной ярмарке в Лондоне. Он живет в Шотландии, но по такому случаю я могу списаться с ним по электронной почте.

— Спасибо, Том. Дай знать, если что-нибудь выяснишь. Кстати, наверное, стоит тебе сказать, что кто-то вломился в дом, где остановилась моя тетя. И сдается мне, грабителя интересовали именно эти вот вещицы. Так что будь начеку.

— Не волнуйся. Хранение бумаг — моя жизнь, и я поднаторел в этом ремесле. Тебе ли не знать, что меня со всех сторон окружают датчики движения, магниты и сенсоры — ты сама советовала мне установить их и выбивала скидки по страховке.

— Иногда и от меня бывает польза.

— Полицейский участок в квартале отсюда, на улице Расин. Да еще не было бы счастья: в ближайшие шесть недель мне придется нянчиться с северомичиганским лесным волком. Что автоматически снимает все вопросы насчет взлома.

— О боже, у меня перед глазами встает картина, как твой сторожевой волк пожирает бесценные тетушкины артефакты, а та потом делает из меня котлету.

— А ты ей не говори, — предложил Том, пока я, захватив пальто, шла к двери. — И вот еще что: у меня тут есть небольшой кабинетик позади кухни — я им всегда пользуюсь, когда надо укрыться от назойливого покупателя или пропустить стаканчик. — Его рот расплылся в улыбке. — Я клоню к тому, что при необходимости он в полном твоем распоряжении, Ди Ди.

— Спасибо, Том. Тебе не надо объяснять, что я иногда доставляю друзьям неудобства.

— Иногда?

— Ну, не преувеличивай.

— Неужели ты не заметила, что тебе невыносимы перемены? Ты сопротивляешься им, как вакуум давлению. Во мне самом живет та же здоровая струнка. Твоя жизнь скоро вернется на круги своя, это только вопрос времени. И чтобы взбодрить тебя, я наседаю даже несколько сильнее, чем обычно требуется.

Я надела пальто и нашарила в кармане ключи от машины.

— Мне остается только поймать тебя на слове, Том.

— Просто помни, кабинетик в твоем распоряжении по первому требованию. Ах да, не забудь поздравить с Рождеством благородного кота Кавалера. — Том помахал мне вслед и запер дверь.

Всю дорогу до машины я вглядывалась в холодную чикагскую ночь, стараясь высмотреть в ее тьме незримых врагов.