День пятый, четверг.

Проснулась я на рассвете, и с удивлением обнаружила в своей кровати спящего Прекрасного Принца. Вспомнились события прошлого вечера. Рассеянный свет уличного фонаря падал через окно спальни на обнаженное тело Митча. Я смотрела, как он спит, и дикое пламя, разожженное им ночью, вспыхнуло с новой силой. Он так напомнил мне Скотти — уверена, психолог назвал бы это переносом. Как бы то ни было, я все больше склонялась к заключению, что никогда не увижу больше Скотти. И придвинулась ближе к Митчу.

Движение разбудило его.

— Ты настоящая, — прошептал он. — Иди сюда. — И он нежно обнял меня, ограничив для меня всю вселенную охватом своих рук.

— Я боялся, что ты — сон.

Он нежно коснулся моего подбородка, поцеловал волосы, ухо, шею. Его руки совершили медленное путешествие по моей спине, талии, бедрам. Мы задвигались в одном ритме, сменяя одну позицию на другую.

В следующий раз я проснулась много позже. Было светло, я лежала одна, испытывая сладкое послевкусие от жарких любовных игр. Спала я как убитая, зато проснулась с совершенно ясной головой и чувствовала себя обновленной, как Моисей, спустившийся с горы.

— Доброе утро, красавица, — произнес Митч, появляясь на пороге с чашкой чая, двумя тостами и озорной улыбкой.

— Все, что мне удалось разыскать, это немного молока, — объявил он, передавая мне чашку, — поэтому я добавил его в чай. Надеюсь, тебе придется по вкусу.

— На английский лад, как раз как я люблю.

По-прежнему обнаженный, этот греческий бог забрался обратно в кровать и вручил мне поджаренный тост.

— Масло и корица, — пояснил он, указывая на темную субстанцию, покрывающую хлеб. — Мне пришлось потратить уйму сил, чтобы разыскать их в том бардаке.

— Да это просто волшебное снадобье! — отозвалась я, отхлебнув чаю и отведав коричного тоста, и моргнув пару раз, дабы убедиться, что не сплю. — Боюсь, как бы мне не привыкнуть, — предупредила его я, доедая последние крошки.

Чудесные карие глаза наблюдали за каждым моим движением. Этим утром у меня возникло чувство, будто я знаю Митча всю жизнь, а не какие-нибудь два дня.

— Я тоже, — сказал он, придвигаясь и нежно целуя меня. — М-м-м… обожаю женщин со вкусом корицы.

Чашка выскользнула из моих рук и с глухим стуком упала на ковер.

— Это, видимо, воспоминание детства, — прошептала я, когда руки наши переплелись и тела соединились.

Митч воплощал мечту об идеальном любовнике: нежный, страстный, требовательный, изобретательный, бесстрашный, остроумный, деликатный и атлетически сложенный. В нем было столько от Скотти, что сердце мое, даже в мгновения головокружительного счастья, болезненно сжималось. Потом, в душе, мы весело смеялись и болтали ни о чем, не отрывая друг от друга глаз.

— Хорошо, что ты остался на ночь, — негромко сказала я.

— Расскажи подробнее о том, что случилось с твоим приятелем Дэвидом, — попросил Митч, натирая мне спину.

Я рассказала все, словно писала рапорт, не опуская ни малейшей детали. По мере нашей беседы кое-что прояснялось.

— К несчастью, убийца Дэвида нацелился теперь на тебя, — заявил он. — Повернись-ка!

— Бет, видимо, знала что-то, — высказала я предположение, включая холодный кран. — И тот поверенный тоже. И этот таинственный злодей полагает, что я тоже в курсе, и хочет отправить меня вслед за ними.

— Ди Ди, ты не будешь в безопасности до тех пор, пока копы не раскопают какие-то веские улики и не засадят его за решетку.

— Согласна. Беда в том, что я понятия не имею, как добыть эти улики.

— У Большого Билла имелся мотив убить Дэвида, — заметил Митч. — И у Дебби Мейджорс, если выдвинутое ей обвинение справедливо.

— Но мне неприятно увидеться с ней, как и с тем, кто дважды ударил меня и сломал мою машину, — заявила я, в свою очередь вооружившись мочалкой.

— Уж от кого-кого, но от тебя такого сексизма не ожидал, — Митч рассмеялся и повернулся ко мне, раскинув руки.

— Эй! Перестань! — Я уклонилась от объятий и набросилась на него с мылом.

— Хорошо, сдаюсь. А что если Большой Билл и Дебби Мейджорс действуют заодно?

— Если они сфабриковали обвинение против Дэвида, то это многое объясняет, — задумчиво кивнула я.

Рассказывая о своих впечатлениях от Мартина Суини и Хэле Шульце из Фонда, я предположила, что не вижу ни у одного из них повода убить Дэвида Барнса.

— И если бы на лестнице на меня напал Мартин, кто-то обязательно заявил, что покушавшимся был Эрнест Хемингуэй.

Митч улыбнулся, вышел из душа и стал нежно вытирать меня полотенцем.

— Склонен согласиться с твоими доводами. Получается, что Мартин Суини теряет кучу денег, отменив лекционный тур, так что убийство не в его интересах. А Хэлу Шульцу и Фонду куда выгоднее были бы живой Дэвид и рукописи, чем ни того, ни другого.

— И все-таки у них могли иметься мотивы, о которых мы не подозреваем. — Я взяла другое полотенце и занялась спиной Митча.

— Ух, как здорово! — воскликнул тот. — По мне, так оба этих парня выглядят слегка того. Впрочем, в подобных кругах чокнутые встречаются сплошь и рядом. Но если честно, трудно представить себе профессора, совершающего столь хладнокровное убийство.

— Теперь ты стал жертвой догматов, — поддела его я, интенсивно работая полотенцем. За годы, проведенные в научной среде, мне открылась горькая истина, что академики способны резать друг друга за милую душу. — Важно помнить, что Мартин и Дэвид были хорошими друзьями. Возможно, Мартин знает больше, чем говорит. Я вообще не уверена ни в едином его слове. Но зачем он тогда вызвался разоблачить подделку?

— Хороший вопрос. Вдруг у него есть собственный расчет?

— И есть еще Бетте Абрамович, — проговорила я, складывая полотенце. — Она ненавидела Дэвида и хотела заполучить рукописи для колледжа. Я с легкость могу представить ее стреляющей в Дэвида и покушающейся на меня. Но зачем убивать Бет Мойерс и Майка Экинса? И как во все это вписывается Мэтт?

Я вздохнула, и Митч повернулся ко мне.

— Так много вопросов без ответа. Ни к кому нельзя поворачиваться спиной.

— Ко мне можно, — хохотнул он. — Не забывай об этом.

Телефонный звонок прервал очередную интерлюдию.

— Не отвечай, — сказал Митч.

— А вдруг это важно?

Я живо схватила трубку — мне не хотелось, чтобы Мэтт озвучил на автоответчик вопрос, согласна ли я жить с ним, а Митч все слышал.

Звонил Дон. Ему хотелось узнать, выполнила я работу по мельнице Грауэ. Я уже пропустила два его звонка и чувствовала себя слегка виноватой.

— Запланировала сегодня на вечер, — заверила я его.

— Когда приедешь, спроси Присциллу — это вице-президент общества, она ответит на все твои вопросы. И еще, Ди Ди, не забудь, что отчет должен быть у меня на столе завтра рано утром, — предупредил Дон напоследок и повесил трубку.

Пока мы одевались, Митч сказал, что знает мельницу Грауэ.

— Любопытное место. Только не пойму, какие ты еще можешь предложить меры, чтобы удержать вандалов в узде?

— Не беспокойся, придумаю что-нибудь, — ответила я, безрезультатно пытаясь откопать в завалах свою черную записную книжку. — Индустрия предлагает массу новинок, вроде инфракрасных фотокамер, способных отследить даже крошечный кусок дерьма. Только погляди на этот хлам! Никак не могу найти эту чертову книжку, чем больше роюсь, тем хуже!

— Не переживай, как только закончишь все дела, так и органайзер сразу найдется. А знаешь, — продолжил Митч, посерьезнев. — Я ведь приехал к тебе вчера, чтобы убедить трезво взглянуть на дело Барри. И даже не думал…

— О чем? Что я способна размышлять трезво?

— Не думал о тебе самой. Иди сюда, — сказал он, нежно обняв меня. — Не пойми превратно, но как там насчет Барри?

Я подняла голову и стала всматриваться в его красивое лицо.

— Поверь, я предприняла некоторые меры, хотя тебе они, возможно, не понравятся. Но я с радостью приму твою помощь, Митч, честно. Быть может, это грубо с моей стороны, прости. Я обязательно расскажу тебе все, только не прямо сейчас.

Я порылась в сумочке и выудила два пятицентовика, дайм и четвертной.

— Кстати, у тебя случайно не найдется мелочи? — спросила я.

— Мелочи?

— Ну да. Пятицентовики, даймы и другие монетки. В этих чертовых автобусах всегда надо давать под расчет, а у меня только сорок пять центов.

— Какой автобус? Ах, да, совсем забыл про твою машину. Сколько требуется? И куда ты едешь, кстати спросить?

— К Дитеру, моему автомеханику. Это на Кларк-стрит, к северу отсюда.

— Тогда вперед, я тебя подброшу.