Я уставилась на Дэвида. Вот мы сидим и угощаемся китайской едой, обсуждая событие, которое, если рассмотреть всерьез, способно стать крупнейшей литературной находкой двадцать первого века. Инцидент на вокзале в Париже в декабре 1922 года, когда первая жена Хемингуэя, Хедли Ричардсон, потеряла саквояж со всеми литературными опытами Эрнеста, был хорошо известен. Поколение за поколением ученые и фанаты Хемингуэя рассуждали на тему, сохранились ли украденные рукописи, и если да, то какова их судьба. Но до сих пор не существовало ни малейшей зацепки. Мне подумалось, не уловка ли это — способ привлечь мое внимание после стольких лет разлуки. Но какой смысл?

Ошеломленная, я поставила бокал на кофейный столик и села на кожаный диван.

— Как-то это все не очень понятно, Дэвид. Где ты их раскопал? Уверен, что они подлинные? Бог мой, если это правда, то все, от «Нью-Йорк Таймс» до «Нэйшнл Энквайрер» тебе прохода не дадут.

— Они настоящие, поверь, — ответил он, тоже присаживаясь. — Одиннадцать рассказов, завязка романа и двенадцать стихотворений, если быть точным.

— Невероятно! Спустя столько лет…

Правая рука Дэвида описала круг в воздухе.

— Представь себе шоу с Опрой Унфри, Барбарой Уотерс и вообще все это телевизионное сумасшествие.

Я встала и заходила по комнате.

— Дэвид, я рискую облить тебя холодным душем в самый неподходящий момент, но как ты можешь быть уверен, что это настоящий Хемингуэй?

— Современные технологии. Самой простой частью была аутентификация бумаги. Потом я выяснил, что страницы были напечатаны на машинке, аналогичной той, которой автор пользовался в те дни — «Корона № 3».

— Но этот аппарат использовался в начале двадцатых годов прошлого века, где…

— Ди Ди, ты воистину витаешь в облаках. Я обнаружил не одну даже, а целых две подлинных печатных машинки «Корона № 3» на одном из интернет-аукционов. И вот, вуаля, — он указал на машинку, которую я заметила на книжных полках, — она перед тобой, во всей своей славе.

Я пересекла комнату и тщательно осмотрела «Корону».

— Она прямо в идеальном состоянии. Думаю, это всего лишь муляж.

— Это не муляж, а винтаж из начала 1920-х. Абсолютно такая же, как та, что Хедли подарила Хемингуэю на двадцать второй день его рождения в 1921 года, когда они собирались в Париж. У меня даже чехол для нее есть.

— И она еще печатает?

— Строго говоря, Ди Ди, печатает машинистка, а не машинка.

— Ха-ха, очень смешно. Ну ладно, возможно напечатать на ней что-нибудь?

— Запросто, их делали на совесть. Помнишь, Хемингуэй таскал свою по всему миру и по зонам боевых действий, когда работал военным корреспондентом? Конкретно на этой западали несколько клавиш, но я все прочистил и смазал, и теперь все работает лучше некуда. Я орден заслужил — это был настоящий подвиг.

Дэвид вставил лист бумаги, передвинул каретку и настучал: «Привет, Ди Ди Макгил! Как хорошо, что я тебя встретил».

— Удивительно.

— Удивительно, что ты находишься здесь сейчас, Ди Ди.

Повисла пауза. Я молчала и старательно избегала возможности встретиться с ним взглядом.

— Ну, хорошо, — промолвил наконец Дэвид. — Что еще вызывает удивление, так это компьютерная программа, которую я задействовал, чтобы проверить, принадлежат ли тексты перу Хемингуэя. Эта программа анализирует слова, предложения и пунктуацию, используемые в тексте. Можешь поверить на слово: выданный ею результат говорит, что это стопроцентный Хемингуэй.

— Непостижимо! — воскликнула я, снова плюхаясь на диван и стараясь не поддаваться аромату стоявших нетронутыми на столе свинины «мушу» и говядины по-монгольски. — Расскажи мне все.

— Много лет назад я приехал в Париж по дружескому обмену и начал искать их.

— Ну, эту часть я хорошо помню, — сухо сказала я.

— Мне действительно очень жаль, Ди Ди. Я намеревался сохранить наши отношения, но…

— Забудь.

— Так вот, я искал во всех местах, где Хемингуэй жил или бывал в Париже, ездил даже в Испанию, но везде упирался в каменную стену. Вернувшись в Штаты, я обнюхал все, что имело хоть малейшее отношение к Хемингуэю. Посетил Мичиган, Оук-Парк, Висконсин, Канзас, даже Торонто. Пусто. Пока три месяца тому назад кто-то не прислал их мне.

Тут я поняла, что Дэвид меня разводит. Я привстала с дивана и потянулась за сумочкой, стоявшей рядом с нетронутой едой.

— Подожди. Я не шучу, Ди Ди. Понимаю, звучит нелепо, но это правда. Не уходи, пожалуйста, — проронил он. — Мне действительно очень нужна твоя помощь. Прошу.

Я замерла, прижав сумочку к груди, и посмотрела на него.

— Так кто же прислал тебе рукописи?

— Понятия не имею. И очень хотел бы выяснить.

— Такое впечатление, что эта история сошла со страниц желтой прессы, — заметила я.

— Ты знаешь, как я лез из кожи вон в стремлении найти эти рукописи, Ди Ди. Но в итоге получилось так, что в Сити-Колледж пришла посылка на имя профессора Дэвида Барнса. Я тебе покажу.

— Как-то абсурдно все это. На посылке было что-нибудь? Какая-то зацепка, намек на отправителя?

— Ничего. Я пытался найти что-нибудь, но бесполезно. Внутри обнаружились старый саквояж, рукописи, а также загадочная записка, на которой красными чернилами, едва разборчиво, были перечислены названия рассказов и стихотворений с датами их написания. На записке стоял автограф: «Regacs Ma Fily».

— Эта записка сохранилась? Пытался ты найти отправителя? Дай взглянуть на рукописи.

— Рукописей здесь нет, и записка вместе с ними.

— Понятно, — сказала я, направляясь к двери. — Меня на мякине не проведешь.

— Ди Ди, умоляю! Это все правда. Знаю, после того как я бросил тебя, ты вряд ли склонна мне верить. Но я все покажу. Я проследил путь посылки, но отправитель как в воду канул. Отправлена она была через одну почтовую компанию из города Квакертон, штат Пенсильвания. Ее служащие просмотрели все свои записи, но на квитанции было указано название несуществующей фирмы и выдуманные адрес и телефон.

— И ты покажешь мне все?

— Абсолютно. Единственная причина, по которой я не храню находку здесь, это потому что мой адвокат считает возможным существование других заинтересованных сторон, которые могут заявить свои права, если что-то пронюхают. А новости могут просочиться в любую минуту. Не исключаю, уже завтра. Поэтому я поместил рукописи в надежное место, где до них никто не доберется.

— И как ты намерен поступить с полученными материалами? — спросила я, все еще не до конца убежденная, что имею дело не с розыгрышем.

— Продать с аукциона. У меня на руках контракт с крупным аукционным домом.

— И не сохранишь рукописи для исследования? Ты уже сейчас большой авторитет по части Хемингуэя, но такая находка способна навеки вписать твое имя в историю.

— Оно будет вписано в историю, даже если я не сохраню находку. Зато стоит мне оставить рукописи при себе, и остаток жизни я проведу в судах и спущу все деньги на адвокатов. Наследники писателя, Фонд Хемингуэя в Оук-Парк, Сити-Колледж — все они не что иное, как стая голодных акул. Мне надо продать все и как можно скорее. Особенно важно не допустить публикации ни одной из рукописей до аукциона, не то встанет вопрос об общественном достоянии.

— Общественном достоянии? Но оно-то здесь при чем?

— Мой юрист говорит, что любая публикация автоматически переводит рукопись в категорию общественного достояния, и мне потом придется в лепешку расшибиться, чтобы доказать свои права.

— Похоже, твой адвокат придумал изящную уловку: продажа этих вещей с аукциона сама собой станет подтверждением твоих прав на них. Восхищаюсь этой иезуитской логикой. Но полагаю, он считает твои претензии достаточно обоснованными, раз советует вообще выходить на аукцион?

— Незыблемыми, ибо они основываются на праве владения. В живых нет никого из тех, кто имел отношение к рукописям, и никто не может рассказать, что на самом деле произошло с ними.

— Но не обратится ли Фонд Хемингуэя с требованием остановить аукцион?

— Аукционный дом говорит, что только правительство или библиотека могут повлиять на аукцион. Но в силу того, что Хемингуэй сейчас в такой цене и время продажи наступает, аукционеры подстраховались и вступили в контакт с юридической фирмой, обслуживающей Фонд Хемингуэя. И заполучили письменное свидетельство, что Фонд не возражает против аукциона.

— Получается, ты весь в шоколаде?

— Не совсем. Мне тоже пришлось подписать этот документ, дав согласие, что впоследствии мы с Фондом оспорим аукцион в суде.

— Значит, тебе грозит шанс остаться при своих интересах?

— Напротив. Фонд признает, что рукописи у меня, и девять десятых прав за мной. Поэтому я в любом случае получу гарантированный минимальный процент от продажи. И мне одних этих процентов хватит с головой, даже если суд не постановит выплатить еще что-то.

— Умно, — кивнула я. — Это соглашение послужит отправным пунктом, и любой покупатель рукописей на аукционе станет новым полноправным и законным владельцем.

— Мой адвокат считает точно так же. И аукционный дом. Покупателю предстоит решать вопрос с дальнейшей публикацией, а наше с Фондом судебное разбирательство подогреет общественный интерес и поднимет для нового владельца цену свежеприобретенного лота.

— Понятно, — кивнула я, начиная, вопреки первоначальному скепсису, верить, что Дэвид говорит правду. — Мне вспоминается случай с рукописью книги Марджори Киннан Роулингс «Плоть от плоти моей»: книгу семьдесят четыре года считали утраченной, и вдруг ее находят в какой-то коробке в чьем-то доме. Второй муж писательницы старался доказать свои права на нее, но проиграл.

— Глава аукционного дома тоже приводил в пример этот случай, и, по его мнению, данный прецедент усиливает мою позицию.

— Так зачем я тебе понадобилась?

— Рукописи должны быть застрахованы, и страховая компания желает просмотреть все материалы. Пока я имел дело только с ее ведущим менеджером, которому скормил несколько листов на пробу — ничего, что он мог бы опубликовать. Но теперь фирма настаивает, чтобы ей показали все, иначе страховки не будет. Рисковать мне совсем не охота, поэтому придется показывать.

— О'кей, но ты так и не ответил на мой вопрос.

— Там, в театре, я сказал, что искал тебя. И это так. Я тебя знаю, Ди Ди, и могу довериться. До сих пор не могу поверить своему счастью, что столкнулся с тобой сегодня!

«Угу, — подумала я. — Спасибо Тому Джойсу за лекарство. Я заставлю его сполна заплатить за этот треклятый билетик».

— Ты осознаешь всю колоссальность этой находки, Ди Ди? Не передать рукописи я не могу, сама понимаешь. И проще простого будет под прикрытием страховки взять и увести их у меня из-под носа. Я тогда теряю все. Но предположим, что на проверку понесешь их ты. Про наши с тобой отношения никто не знает, поэтому ты всех устроишь. А я буду знать, что ты присмотришь за коллегами и не дашь им снять никаких копий.

Ошеломленная, я снова опустилась на диван.