Последние дни с семьей и друзьями подошли — пора возвращаться, дописывать диплом и становиться, с позволения сказать, специалистом в области международной экономики. Расставаться было очень грустно, но ведь осталось небольшое и чрезвычайное дело, и я весь томился от желания и волнения.

Наконец, спустя тринадцать часов и три рейса я оказался в аэропорту Гданьска, в местечке под названием Рембехово. Стоило выйти на улицу, как лицо обдало теплым весенним ветерком с примесью влаги. Приморье, как никак.

Солнце уже скрылось за далеким лесом, начинающимся сразу за бесконечной чередой взлетно-посадочным полос, и небо приобрело таинственный и мягкий фиолетовый цвет. Ни облачка, только железные птицы с сотнями пассажиров на борту без конца прибывают издалека и в эту самую даль улетают…

В Польше я пробыл ровно одну ночь. Отоспался после приезда и вновь поспешил в аэропорт, то и дело проверяя билет по пути туда, сидя на заднем сиденье автобуса.

В салон ввалились разгоряченные молодые ребята, все сплошь бритые наголо, в зелено-белых шарфах. Они громко гоготали, не стеснялись в выражениях и обводили немногочисленных пассажиров наглыми взглядами, в которых так и читалось — «ну-ка, возрази мне!».

В таких случаях я, как правило, выключал в наушниках музыку и, если при мне была книга на русском, прятал ее в сумку. Здешние «ультрас» жестокие, редко трезвые и всегда ходят толпой, так что о драке и думать было нечего. Но сегодня я на них и внимания не обратил, им в моем мире места нет. Наверное, поэтому никто из них ни разу и не посмотрел в мою сторону, хоть пассажиров было столько же, сколько фанатов.

Мысли были заняты другим, причем заняты настолько сильно, что во время перелета я ни разу не сомкнул глаз, только сидел и пил принесенный улыбчивой стюардессой кофе да смотрел в окно. Отстраненно подумал еще и о том, чтобы было бы забавно повторить наш маршрут из мира, оставшегося далеко впереди и «отцепившегося», ответвившегося от нашей реальности. Вот так и появляются эти самые параллельные миры.

Тогда что же выходит, этих самых Хельмутов в параллельных мирах пруд пруди, и каждый ищет свою безвременно ушедшую супругу? Да нет, бред какой-то. Лучше просто об этом не думать, некоторые вещи просто должны остаться невыясненными и непонятыми.

Время тянулось медленно, словно нарочно, но, наконец, самолет благополучно приземлился в Дюссельдорфе. С волнением в душе я выбрался из здания, не запомнив под наплывом трепетного предвкушения ни единой его детали, и подошел к первому попавшемуся таксисту. Назвал примерный адрес, неприятно удивился цене и согласился. Торговаться некогда, и так нервы на пределе. А таксисты, будь они неладны, с таких, как я и живут. Вот и ответ на вопрос, терзавший меня раньше — какие болваны пользуются услугами этих рвачей и хапуг?

Все вокруг было незнакомым, будто и не ехали мы по этим улицам. Некоторые места, впрочем, казались узнаваемыми, но не игра ли это разума? Может, и нет. Не исключаю, что именно здесь мы с Лехой летели с ветерком навстречу нашим друзьям, еще не зная, какая участь их постигла. Летели, почти не глядя на вымершие улицы, и потому прячущиеся за недавно оперившимися деревьями дома и не врезались в память так глубоко.

Позади и слева остался огромный парк Selikumer — быть может, это здесь я «побывал» во время перехода? Внутри что-то кольнуло, как будто подсознание хотело поделиться информацией, но не знало, как. Я же решил, что оно подтвердило мои догадки. Это был именно тот парк.

Машина повернула направо, проехала еще немного и сошла с шоссе, вновь выбрав правую сторону. Мы проехали около двухсот метров, прежде чем я не удержался и вскрикнул, заставив смуглого таксиста тихонько выругаться по-своему и нажать на скрипучие тормоза.

Над нами нависал особняк Мессуди. Тот самый, где я побывал совсем недавно и где, освободив одного друга, оставил умирать другого.

— Считайте, что мы приехали, — я протянул водителю деньги, даже не глядя на него. Таксисту это не понравилось, но я плевать хотел на него и его мнение.

Как зачарованный, я вышел из машины с задранной головой, не сводя глаз с замка вчерашних мигрантов. Взвизгнув покрышками и обдав меня легким облачком пыли, таксист смылся, а я остался один.

— Че надо тебе?

Недружелюбный голос донесся слева, от знакомого спортивного мицубиси. Захлопнув водительскую дверь, молодой человек лет восемнадцати уверенно направился ко мне. Увидев дурацкие черные усы под носом, которые он по неизвестной причине не желал сбривать, я испытал, как сейчас модно говорить, настоящий «флэшбек». Вот они борются с Лехой, и вот Леха в последний момент, изловчившись, всаживает в противника несколько пуль…

— Извините, я ищу здесь один дом, — я широко улыбнулся. — Не поможете?

— Э? — озадачился Мессуди, удивленный наличием иностранца в этом тихом районе. — А как его зовут?

— Хельмут, ему за шестьдесят, у него еще есть собака по имени Берта. Хельмут редко выходит из дома, может, Вы его и не знаете…

— Э, да как же, знаю, — усмехнулся парень, вроде бы даже по-доброму. — Иди прямо, второй поворот направо, Ваймарер штрассе. Дом у него то ли семь, то ли девять. В общем, увидишь.

Поблагодарив, я на деревянных негнущихся ногах устремился к цели. Благо, Хольцхайм этот оказался совсем уж маленьким, обойти его целиком можно было за час, если не быстрее.

Еще не видя номера, я сразу узнал дом. Двухэтажный, незамысловатый, скромнее большинства других домов района, с идеально постриженной лужайкой. Гараж был закрыт, но я уже знал, что за машина там прячется.

Улыбку сдержать было сложно, и на сей раз она появилась сама, без принуждения. Я встал у недавно крашеной темно-зеленой калитки, не решаясь войти, но мне помогли.

Оглушительный лай заполнил дом, постепенно скатываясь ниже, со второго этажа к входной двери. Сквозь вопли Берты изредка пробивался голос Хельмута — он что-то пытался втолковать своей любимице, но здесь моих скудных познаний немецкого уже не хватало.

Дверь распахнулась, и навстречу мне вылетел большой округлый ком по имени Берта, бежавший с прытью, какой я от старушки и не ждал.

Собака подбежала к калитке, встала на задние лапы и радостно разлаялась, как бы крича мне — «я тебя знаю, я тебя знаю!».

Не удержавшись, я протянул руку и погладил собаку по широкой голове, та же в ответ попыталась облизнуть мне руку.

Я осекся, немного отступил от калитки и перевел взгляд на хозяина дома, стоящего в дверном проеме и изучающе смотрящим на меня.

— Добрый день, Хельмут, можно войти? Я к вам.

— Я уж думал, к Берте, — ответил немец. — Проходи, конечно, хоть я тебя и не звал.

— Вы бы и не смогли, — я уже закрывал калитку изнутри, чувствуя некую неловкость. — Но меня попросили прийти к вам и кое-что передать.

— Идем в дом, — Хельмут кивнул так просто, как будто понимал, кто послал меня к нему и зачем. Никогда бы не подумал, что пожилой немец может вот так, с бухты-барахты, пустить к себе в дом незнакомого парня с режущим уши русским акцентом.

Берта все крутилась рядом, показывая, что узнала меня, что помнит. Я с удовольствием поглаживал ее, не сводя с Хельмута глаз. Такое странное чувство, еще более дивное, чем после пробуждения на огороде. С этим человеком мы преодолели самый страшный участок пути, справились с поистине серьезными трудностями, а он меня теперь не знает и никогда не знал.

— Чай?

— Да, спасибо.

Мы прошли на кухню, весьма, к слову, просторную, и Хельмут жестом предложил мне присесть. Воцарилась недолгая тишина, пока хозяин заваривал чай, а Берта терлась неподалеку, то и дело с довольной миной выпрашивая ласки. Только собака и спасала ситуацию, становящуюся уж совсем нелепой.

А еще меня переполняла радость как минимум по одной причине — старая овчарка все же не выжила из собачьего ума после всех выпавших на ее долю злоключений. Да, Берта, та неделька выдалась сумасшедшей, не правда ли?

— Ты ведешь себя так, как будто мы знакомы.

Едва поставив чашки на чуть скрипнувший стол, Хельмут пошел в лобовую атаку.

— И по какой-то причине моя собака, не выходившая за пределы этой улицы уже года три, так и ластится к тебе. Все это наводит меня на мысль, что…

— Да, Хельмут, — кивнул я, отхлебнул, обжог язык и чуть не поперхнулся — горячо-то как! — Мы знакомы. Но я здесь не за этим. А за тем, чтобы попросить Вас кое о чем.

— Ну, так проси, — сердито крякнул немец, нахмурившись. — Не темни только.

— Вы ведь помните Ваш самый любимый парк и тот день, когда фонтан не работал?

Хельмут сразу напрягся, вперил в меня пронзающий, как шпага, взгляд, и процедил.

— Конечно, помню, черт тебя дери. Фонтан был закрыт на ремонт.

— Так вот, она будет ждать Вас там. Сколько потребуется. Вам нужно отпустить ее и отпустить себя, прекратить свои поиски. Не приближайте события, Хельмут, поживите хоть немного здесь, а не там. Так просила она.

Все это я выпалил практически на одном дыхании, аж в горле засаднило и дыхание сбилось. Блеснув красноречием, я был очень рад передышкой, данной мне Хельмутом. Он положил подбородок на скрещенные ладони, уперев локти в стол, и на пару минут ушел в раздумья, будто и не сидел я напротив.

Берта, не понимающая, почему хозяин общается со мной, как с незнакомцем, таращилась то на одного человека, то на другого, пытаясь понять, что же за действо перед ней развернулось и как ко всему этому относиться.

Мне показалось, что на миг глаза Хельмута блеснули, но вот он выпрямился на стуле и сказал:

— Спасибо, что передал. Это все?

— В общем-то, да, — я выдавил растерянную улыбку.

— Откуда ты приехал?

— Из Гданьска. А вообще, из России.

— Тогда вдвойне спасибо.

Хельмут на момент завис, как бы взвешивая что-то в своей голове, а потом вдруг спросил:

— Никуда не спешишь? Когда тебе нужно ехать назад?

— Вообще-то нет, до понедельника я свободен.

— Что ж, тогда, я думаю, у нас будет время поговорить. Ты ведь расскажешь?

— Все до единого, как на духу, — мигом ответил я.

— Тогда добро пожаловать, — Хельмут улыбнулся и протянул мне руку, которую я с удовольствием пожал. — Давненько я не принимал гостей! Практически с тех пор, как…

— Я знаю.

Хельмут кивнул, затем встал, обошел стол и достал из навесного шкафа плетеную корзинку с печеньем и поставил передо мной.

— Выпьем чаю, а потом пройдемся. Ты не против? — жизнерадостно спросил он.

— Вовсе нет, — ответил я, счастливый от того, что буквально на моих глазах Хельмут стал моложе на добрый десяток лет.

Послесловие

С момента моего возвращения минуло уже несколько месяцев. Все давно улеглось и успокоилось, и я с головой окунулся в рутину, знакомую каждому — работа, дом, выходные, и снова все то же самое по кругу.

Мы поддерживаем связь с Хельмутом, редко, но регулярно обмениваясь электронными письмами. Вот вчера я получил одно, лаконично гласящее, что Берта умерла. Во сне, без боли и страданий. Просто уснула, и уже не проснулась.

Хельмут написал, что похоронит ее в своем дворе. Он просил меня не переживать за него и обещал, что заведет себе нового щенка. Берта бы точно не хотела, чтобы ее хозяин убивался от горя, и Хельмут прекрасно это понимал.

Еще он приглашал меня на Рождество, и я с удовольствием принял это приглашение. Там, в домике под Дюссельдорфом впервые за семь с лишним лет соберется все семейство Хельмута — и сын, и дочь, и даже племянник со своей тройней очаровательных карапузов. В первый раз в жизни я не страшился отправляться куда-то в новое место на подобный праздник. Почему-то я был уверен, что общий язык с родней Хельмута я отыщу легко.

Словом, все в моей жизни хорошо. И не только в моей — Леха с Олей торжественно объявили о грядущем великом событии, намеченном на конец января. Я уже купил билеты домой и, похоже, вскоре придется покупать еще одни — на март нацелились Семен с Машкой.

Ванек же пока, как выражается он сам, не остепенился и пребывает в поиске одной-единственной. Иногда эти поиски приобретают особо интенсивный характер, и тогда у Ивана быстро заканчиваются деньги, что, впрочем, побуждает его лучше и больше работать.

Страшные приключения остались позади, о них иногда напоминают лишь тревожные картины в моей памяти, постепенно блекнущие и теряющие свои первоначальные жуткие краски.

А еще я видел сон. Видел дождливый октябрь в пустом российском городке, где по испещренному трещинами асфальту неторопливо брел огромный носорог с густой пепельной шерстью. Он проходил мимо облупленных домов в сторону жидкого леса, и, казалось, его совсем не тяготило окружение мертвого города.

Видел я и безоблачное южное небо — его делили все такие же шумные чайки и летающие создания, которых я почти позабыл. В море под ними проплывали массивные туши странных рыб и морских млекопитающих, прежде не замеченных ни в одних геологических отложениях и теперь соседствующих с уже давно существующими животными.

На берегу узкой и быстрой реки группа мужчин удила рыбу, а кто-то решил бить по-крупному и расставлял сети. Поодаль виднелся небольшой симпатичный поселок, теперь принадлежавший только им и их женам. Хватало и детей. Они шумно носились вдоль берега, с интересом наблюдая за действиями взрослых и заодно дурачась. Именно им предстоит начинать все сначала, и я в них верю.

Глубокие раны, нанесенные оставленному мной миру, начали медленно заживать. Все постепенно приобретало новый вид, новую форму и новый порядок, не менее гармоничный, чем прежний. Все было хорошо.