Глава 6.

Убить отражение

Сидеть было удобно. Я прикрыл глаза, решив, что не мешало бы использовать представившуюся возможность для легкого освежающего сна.

Судя по виду комнаты, непосредственная опасность моей жизни не угрожала. Было бы довольно глупо устраивать в подобном помещении пытки или казни, сопровождающиеся, как правило, брызгами крови, непроизвольной дефекацией, мочеиспусканием и всякими прочими прелестями вроде рубленых кишок и выбитых мозгов на корешках бесценных бумажных книг. Нет, в этой комнате никого не убивали. Здесь беседовали. Может быть, иногда подсыпали яд в банку с пивом или душили капроновым шнурком, но не более того. Вполне безопасное место. Максимум, что могло меня ожидать здесь, – это серьезный разговор. Строить предположения о теме разговора, из-за которого меня перетащили на другую планету, убив по дороге несколько человек, было лень, и я на самом деле сумел задремать. Сказалось нервное напряжение последних дней. Была бы возможность, я бы уснул стоя на одной ноге, а тут подвернулось удобное теплое кресло. Мне даже приснился сон. Я долго и нудно брел по затопленному грязной водой тоннелю. Где-то в темноте прятались стаи голодных крыс, и каждый шорох за спиной заставлял меня застывать на месте.

Плохой сон хотелось прервать, и, когда рядом послышалось тихое покашливание, я с радостью открыл глаза.

В кресле напротив меня сидел щупленький человечек с сутулым тельцем, тонкими длинными руками и большой головой неправильной формы. Я с некоторым испугом вгляделся в расплывчатые и искривленные черты его лица. Редкостный урод! Водянистые глаза, кустистые брови и большие уши имели не вполне симметричное расположение относительно скошенного набок носа.

Пухлые губы слегка кривились, обнажая большие крысиные резцы и выпирающие вперед клыки. Я снова поразился тому, какие необычные формы способны принимать человеческие тела в этой странной реальности.

За спиной урода высился спокойный и, как всегда, слегка ироничный господин Гло.

— Здравствуй, милый друг, – с легкой картавинкой сказал человечек. – Светозар, если не ошибаюсь.

Я кивнул и сел ровно.

— Льюис Бартони, – отрекомендовался он. – К сожалению, у меня очень мало времени, поэтому я постараюсь изложить суть дела как можно короче.

— Как вам будет угодно, господин Бартони, – с поразившей меня самого учтивостью ответил я.

Льюис говорил на караманском диалекте турецкого, чем сразу расположил меня к себе. Обожаю этот язык. Он у меня ассоциируется с морем, солнцем и вином. Здесь не было ничего из вышеперечисленного, но хорошие мысли почему-то появились сами собой. «Вот теперь все будет так, как надо», – подумалось мне.

— Вы меня понимаете?

— Великолепно понимаю. Мне очень нравится, как вы говорите.

— Забавно, – сказал он, внезапно переходя на русский. – Никогда не думал, что нам доведется встретиться, Петр Васнецов.

— Как вы меня назвали?

— Не откажешься от куриного бульона? – Господин Бартони улыбнулся. – К сожалению, из-за возраста я не могу употреблять ничего другого из обычной пищи Основное питание вводится мне внутривенно. Рад, что ты сумел сменить тело. Научишь меня?

Старик произносил фразы, смысл которых мне был совершенно непонятен. Я хотел сказать ему об этом, но помешал худенький слуга, просочившийся в комнату через боковую дверь. Он поставил на стол две большие кружки куриного бульона и тарелочку с белыми сухариками.

— Кто вы? – тихо спросил я, беря двумя руками чуть теплую кружку.

— Мое первое имя Петр Васнецов, – Бартони хихикнул. – Смешно?

— Что в этом может быть смешного? Я не понимаю вас.

— А я не очень понимаю, зачем ты здесь. – Он пододвинул мне тарелку с сухариками. – Ешь, мне нельзя мучного. Тебе повезло, что я узнал о твоем воплощении. У меня нет ни одной версии того, с какой миссией ты прибыл сюда, но интуиция подсказывает, что ты с этой миссией не справился. Наверняка хотел убить президента? А? Зря. Наш президент всего лишь кукла, за которую голосует плебс. У кукловодов таких кукол целый мешок. Испортишь одну – достанут сразу две и устроят демократические выборы.

— Постойте, – перебил я его. – Вы назвали и себя, и меня Петром Васнецовым. Это такая секта? Петры Васнецовы.

— Нет. Мы с тобой один человек. Не клоны, не близнецы, а просто один человек. Я выжил тогда, когда должен был умереть. Бомба, заложенная Титовым, не сработала, и меня спасли. Мне даже простили тех бомжей, которых мы истребили во имя светлого будущего. Из благодарности, только из благодарности, я помог великим американским ученым разобраться с нашей аппаратурой, и мне неплохо заплатили. Мне повезло. Полученный капитал позволил оплатить первоклассную медицинскую страховку и дотянуть до нынешнего неспокойного времени. Я очень хотел жить. Все очень просто, Петр.

— Все очень непросто, – сказали мои губы помимо моей воли. – О чем вы говорите? – перебил я сам себя.

— А я не тебе рассказываю эту историю. Мое повествование предназначено для Петра Васнецова, который меня сейчас очень внимательно слушает. Я очень стар, Васнецов. Сейчас я чувствую себя гораздо хуже, чем тогда, когда мы затевали наш эксперимент, но в те времена я готов был отдать свою жизнь за эфемерные идеалы. А сейчас я хочу жить. Я променяю весь этот поганый мир со всеми его вонючими потрохами на сотню лет жизни. Скажи, Петр, ты дашь мне новое молодое тело? Такое же, как у тебя. Я хорошо заплачу за операцию, и тогда мы оба будем жить.

Неужели этот сумасшедший меня отпустит? Неужели мне удастся вырваться из этого ада? Мне потребовалось довольно сильное напряжение воли, чтобы подавить идиотскую щенячью радость и заставить себя настроиться на бой, ибо враг по определению не может предложить ничего хорошего.

— Не вопрос. – Я решительно осушил кружку бульона и пододвинул себе вторую, к которой старик так и не притронулся. – Хоть я и не Петр, но я поручусь за вас. Если вы согласны на сотрудничество с нашим правительством, то нормальное медицинское обслуживание вам гарантировано.

— Прекрасно, – уголки его губ задрались кверху, что должно было символизировать искреннюю радость. – В таком случае, в знак доброй воли, я хотел бы передать тебе некоторое количество разведывательных данных. Насколько я знаю, должность Верховного Правителя в настоящий момент занимает Сашка Титов.

— Теренц Золин, – поправил я его.

— Не влезай, Светозар, – отмахнулся уродец. – Васнецов, дай знак, что ты здесь. Меня смущает твоя маскировочная оболочка.

На несколько минут в комнате воцарилась напряженная тишина. Я, как меня и просили, молчал, а таинственный Васнецов никак себя не проявлял. Было слышно, как в одном из шкафов что-то щелкает и искрит. Бартони ни беспокойно поерзал в кресле и вопросительно посмотрел на Гло. Тот успокаивающе показал ему ладони Дескать, не дергайся, все нормально.

— Ты получишь координаты наших военных баз, просительно пообещал уродец. – И план наступательных боевых действий на ближайшие дни тоже получишь. А еще я передам тебе график открытия телепортационных тоннелей между нашими мирами, и ваша армия сможет наносить эффективные удары по нашей территории. – Бартони сделал знак рукой, и господин Гло положил мне на колени старомодную папку. – Полистай это.

Я схватил папку. «Помни о том, что Бартони – враг», – подумал я, адресуя эту мысль прежде всего тем, кто, возможно, будет считывать информацию из моего мертвого мозга. Не исключено, что меня хотят использовать в хитрой игре по дезинформации. Сейчас я в спокойной, почти дружественной обстановке ознакомлюсь с якобы секретной информацией, а потом меня пристрелят и подбросят труп нашим, которые решат, что мне удалось добыть достойные доверия сведения. Я снова обратился к неизвестному психотехнологу: «Помни, что я среди врагов, проверяй любые сведения», – после чего улыбнулся Бартони и открыл папку на первой странице. Цветная карта мира была плотно покрыта отметинами аэродромов, космодромов, стоянками надводных и подводных кораблей. На следующей странице оказались изображены, привязанные к мелкой координатной сетке РАС с секторами обзора, гравитационные локационные станции и не очень подходящие по теме зоны патрулирования воздушных авианосцев. Многие обозначения мне были непонятны.

— Не слишком ли дорого вы покупаете себе жизнь? Спросил я, медленно и вдумчиво перелистывая страницы.

— Не слишком. До тех пор пока я не знал, что у нас тогда все получилось, я ценил этот мир. Но когда я нашел самого себя, эта реальность утратила для меня всякую ценность. Здесь не умеют бесконечно продлевать жизнь, а у вас это обычное дело. Я должен был стать таким, как ты, Петр, бессмертным и вечно молодым. Помнишь эту песню? – Он погрозил кому-то сухоньким кулачком. – Как я жалею, что фрезы не убили меня. Тогда бы мне не пришлось искать путь в твой мир.

«Мне тоже очень жаль, что ты не сдох. Тогда бы ты не приволок на своем хвосте орды убийц. Ведь это наверняка ты их навел», – подумал я. Или не я? Неужели у меня шизофрения? Внезапно я почувствовал несокрушимую уверенность в своем скором спасении. Чей-то многовековой опыт ожил во мне, и я понял, что уже почти победил.

— Мне даже не верится, что очень скоро я снова буду юн, резв и силен. – Глаза Бартони светились от счастья. – И тогда ты расскажешь мне, зачем тебе нужно было рисковать своей прекрасной вечной жизнью. Ведь ты чуть не сгинул в застенках Тэна. Если бы не Гло, ты уже был бы мертв. Надеюсь, ты понимаешь, что мой друг Гло тоже достоин вечной жизни, так как первым сумел разобраться с вытянутой из твоей головы информацией.

Маскировочная ломакинская кожура начала медленно сползать с моего мозга. Туман рассеивался, и старые шершавые воспоминания занимали свои привычные места. Я постепенно становился самим собой. Внешне ничего не изменилось. Все те же два человека сидели друг напротив друга. Один изучал картинки на больших жестких листах, другой сверлил его глазами и не видел происходящих в его собеседнике чудовищных изменений. Мутный поток прошлых жизней, быстро затопивший мое сознание, никак не отражался на сосредоточенном туповатом лице Светозара. Несколько раз я терял связь с текущей реальностью. Безрадостные контрасты моря холода, обнулившийся счетчик кислорода, бездонная пропасть под ногами кадрами порванной киноленты мелькали перед моим внутренним взором, Но ни Бартони, ни Гло не проявили никакого беспокойства, они не сомневались, что знают про меня все. И они действительно знали про меня почти все. Бартони-Васнецов правильно угадал, что я появился здесь под личиной Ломакина с некоей секретной миссией, но не сообразил, что целью миссии был он сам. Задумка Титова удалась, и я мысленно снял шляпу перед Верховным. Он точно рассчитал, что как только в этот мир проникнет кто-то хоть как-то связанный с Петром Васнецовым, то любой из нашей троицы, если он остался жив, обязательно постарается с ним встретиться. Так оно и случилось. Теперь мне осталось сделать сущий пустячок, выполнить грязную, но вполне привычную работу. Уничтожить ошибку. Стереть самого себя, чтобы весь этот ублюдочный мир отправился в черное и унылое пространство нереализованных реальностей.

В какой-то момент я понял, что меня раскусили. Оператор, сканировавший мои мысли, почуял неладное, и у меня за спиной раздался шорох шагов. К спинке кресла приблизились двое, а между мной и Бартони замерцал зыбкая пелена силового поля. Я ощутил чьи-то ладони на своих плечах и сразу перестал нервничать. Теперь дела пошли так, как надо. Меня боялись.

— Почему же вы не сменили тело, господин Васнецов? – глумливо осведомился я. – Сребреников не хватило?

Старик в кресле захохотал. Смех его был страшен и жалок. Так иногда смеются потерянные детьми игрушки, чей кибернетический мозг по недосмотру создателей оказался в состоянии осмыслить никчемность собственного существования.

— Ты все такой же, – восторженно хрюкнул Бартони. – Ты даже не повзрослел. Все тот же романтик. Желторотый комсомолец. Борец за счастье человечества. Мне будет приятно побеседовать с тобой.

— На допросе, – отрезал я. – Тебе светит пожизненное. Уж я постараюсь.

— Как скажешь, – кивнул он. – В вашей тюрьме я готов сидеть целую вечность. Только пообещай, что, если я выпущу тебя, ты спасешь мне жизнь. Местные врачи не в силах обеспечить мне бессмертие. Оно есть только в твоем мире, но надо спешить, – он горестно потряс головой, – я слишком поздно нашел дорогу.

— Ты показал им дорогу?

— Я не желал войны. Я всего лишь хотел жить. Обещаешь, что я буду жить?

Мне захотелось плюнуть в его защищенное силовым полем лицо, но интересы дела требовали от меня осторожных действий.

— Да. Обещаю. – Я решительно встал, и два охранника за моей спиной не посмели меня задержать. – Если те сведения, которые ты мне передал, помогут нам победить, ты будешь жить вечно. Твой друг Гло тоже получит шанс дотянуть до четвертой эпохи мегаколлективизма. Обещаю.

Я протянул руку Бартони, и моя ладонь зависла у мерцающей завесы. Старик засуетился. Он попытался подняться, но силы оставили его. Он что-то злобно пробормотал на незнакомом мне языке. Господин Гло поморщился, и столь сильно мешавшее мне силовое поле исчезло.

— Я знаю… – зашептал Бартони. – Я помню себя и точно знаю, что ты не обманешь меня. Я могу положиться на твое благородство и…

Прежде чем он успел договорить, я схватил его поперек туловища. Его тело было легким и гнулось во все стороны, будто принадлежало театральной марионетке.

Оно удобно расположилось у меня под мышкой, почти не стесняя движений. В самый последний момент я решил не убивать его. И вовсе не из-за того, что пообещал ему вечную жизнь. Я уже вырос из детских игр в честное слово. Просто я ясно увидел путь к спасению, и на этом пути мне до зарезу нужен был живой Бартони.

Я прыгнул с места назад. Обратное сальто через голову не совсем удалось. Ломакинское тело слушалось плохо, а у мордоворотов оказалась неожиданно хорошая реакция. Они слишком быстро вертели своими большими головами на толстых шеях. Пришлось метнуть в них тушкой Бартони, но меня все равно едва не сбили на лету. Огромный кулак просвистел в миллиметре от уха.

Мои мышцы сокращались слишком медленно для приличной драки. Я отставал от собственного графика уже на две пятых секунды! Еще одна задержка, и меня изрешетят выстрелами. К счастью, смертельно испуганный организм чуть-чуть ускорился, и я почти идеально поднырнул под локоть ближайшего громилы. Тот немедленно принялся душить меня левой рукой, но я уже накрыл ладонью его пальцы, сжимавшие лучемет. Выстрел. Второму охраннику снесло полголовы. Кровавый фейерверк славно забрызгал корешки старинных книг. Люблю, когда враги умирают красиво. Запаниковавший господин Гло сунул руку во внутренний карман. Курок еще раз упруго щелкнул. Знатоку мегаколлективизма разворотило грудную клетку. Бесценный прибор, умеющий смещать время, теперь был утрачен навсегда. Жаль.

Удар! В глазах потемнело, и я выпустил оружие. Следующий удар припечатал меня к стене. Кровь заполнила рот, хлынула из носа. Громила сделал шаг назад, готовясь добить меня ногой. Я швырнул себя вперед и вцепился ему зубами в кадык. Пульсирующий поток крови ударил мне в нёбо, хлынул в желудок и легкие. Не разжимая зубов, я отскочил назад. Кусок плоти свисал у меня изо рта.

Агонизирующее туловище рухнуло на Бартони. Пока старик скулил и дергался под центнером теплого судорожно сокращающегося мяса, я отплевывался и обыскивал карманы своих жертв. Почти сразу мне попался отличный нож. Стандартное мультилазерное лезвие было эффектно стилизовано под стальное. С помощью удобного ползунка у меня получилось изменить длину и ширину полотна, а также его энергонасыщенность.

Бывший владелец оружия знал толк в лазерных резаках.

На всякий случай я проверил лучеметы обоих охранников и убедился, что в моих руках, как и ожидалось, они совершенно неработоспособны.

Пока я разбирался с оружием, Бартони выбрался из-под умирающего телохранителя и, стоя на четвереньках, злобно поглядывал на меня. Очень хотелось пнуть его в бок, чтобы он залаял или заскулил. Бурча ругательства, я приподнял оскотинившегося двойника за шкирку, поставил на ноги и продемонстрировал ему все возможности ножа в непосредственной близости от его дрожащих губ. Лицо моего пленника вытянулось, посерело, а глаза слегка вылезли из орбит, однако он сумел удержать себя в руках и не запаниковал, чем вызвал у меня легкий приступ извращенного самоуважения.

— Зачем? – хладнокровно осведомился он. – Я же тебя и так отпускал.

— Зачем тебе меня отпускать? – ответил я вопросом на вопрос. – Я – это ты. Ты мог сам прийти к нам и получить все то, о чем сегодня у меня просил. За просто так. Не унижаясь и никого не предавая. До того, как началась война, тебе были бы только рады. Совсем небольшое усилие с твоей стороны, и тысячи людей остались бы живы. Почему ты не сделал этого усилия?

— Дурак, – его голос дрогнул от обиды. – Я не виноват. Меня заставили. Когда мы отправлялись в прошлое я, ну или ты… Ты должен помнить, как стрелял в Сашку и Борея, а на себя самого у меня… У нас… Пули, короче, не хватило. Микроволновый излучатель, который Борей делал, вообще не включился, а фреза лишь слегка повредила мозг, но не разрушила его. Я пятнадцать лет в коме провалялся, и все эти пятнадцать лет они пытались вытащить из меня наши секреты. Ты понимаешь, что я прожил целую жизнь, даже две, в настоящем аду. – Бартони покосился на труп господина Гло и поморщился.

— Но ведь был же способ умереть? – с горечью вопросил я. – Почему ты остался жить?

— Умирать еще труднее, чем жить. Ты не представляешь, каково мне было здесь жить, но я не смог убить себя. Я привык к тому, что вокруг меня одни уроды. Уроды поработили весь этот никчемный мир. Они перестали прятаться и уже ничего не боялись. Убивали всех лишних, стирали с карты целые страны. Те народы, которые осмелились сопротивляться, истребили полностью, как опасных животных. А остальных, не вошедших в число избранных, теперь разводят на специальных фермах.

— Разводят?

— Выращивают, как сексуальный и биологический материал. Ну и на мясо, само собой. Никогда не пробовал человечину? Довольно вкусно. Вначале из нее готовили дорогую собачью еду, а потом стали делать и обычное жаркое.

— И ты служил людоедам? – спросил я почти спокойно.

— Да. Служил. Служил и был счастлив, потому что страшнее смерти ничего нет, – печально ответил он, и мне показалось, что я услышал свой собственный голос, записанный на магнитофонную ленту.

— Как тебе удалось продержаться столько лет в одном и том же теле?

— Я кое-что значу в этом мире, – с непонятным высокомерием изрек он.

— Но как ты прожил столько? – Мне захотелось взять его за горло и хорошенько встряхнуть. – Никакая медицина неспособна столько времени поддерживать полноценное существование человеческого организма. Ты должен был разложиться лет сто назад.

— Почему же? – В его взгляде на секунду появилось и сразу же исчезло горделивое превосходство. – Наши врачи очень хорошо умеют пересаживать органы. Главное, чтобы донор был качественный.

— Донор? Качественный? То есть для пересадки вы клонируете людей, а не органы?

— Почему клонируем? Натуральные лучше и дешевле. Если тебе понадобится, то рекомендую косовский товар. Могу устроить. У меня там друг лесником работает…

Он осекся, потому что я зарычал. Кровь закипела на моем заледеневшем сердце. Мне стало страшно. Страшно за свой мир, который столкнулся с чем-то непостижимо чудовищным. Реальность, где даже я сам, не копия, не клон, а именно я продался дьяволу ради сохранения своей никчемной жизни, не должна была существовать. Моя рука дрогнула, и лезвие слегка изменило положение, готовясь вонзиться в беззащитную глотку старика. Одно движение, и этот мир исчезнет.

— Моя смерть уже ничего не изменит. Пожалуйста, не надо, – старик умоляюще сложил руки на груди.

Ну почему он не умер тогда, в доме Перцова?

— Помоги мне выбраться, – потребовал я.

— Ты можешь идти. Я гарантирую тебе жизнь.

— Мы пойдем вместе.

— Это невозможно, – он застонал. – Я слишком важен. Меня не выпустят.

— Тогда мы умрем вместе.

Из его глаз брызнули не по возрасту обильные слезы.

— Тут есть телепорт… – всхлипнул он, плаксиво растягивая слова. – Я планировал отправить тебя через межпространственный телепорт. Тебя бы высадили на плато Большой Сирт.

— Там нет городов!

— Тебя нашли бы по твоему мобильнику. – Он жалобно всхлипнул.

Я, наверное, пожалел бы старика, будь он не имеющим ко мне отношения посторонним человеком, но он был мною, а жалость к себе не в моих правилах.

— Веди!!

— Только не убивай!

Бартони дрожал. На его шее выступили крупные капли желтоватого пота. Мысленно я называл это существо Бартони. Он, конечно, я, и зовут его, как и меня – Петр Васнецов. И все-таки он – Бартони. Потому что его тело состоит из органов убитых людей и он ел человечину.

Я тоже ел человечину. И не раз. Жизнь длинна, и нельзя зарекаться ни от чего. Иногда приходится питаться чем попало. Однажды мы с моим напарником съели свои ноги, когда застряли на Ганимеде, а спасательный рейдер разбился в Поясе Астероидов, но мне никогда бы не пришло бы в голову жрать человеческое мясо ради развлечения. Хотя почему бы не пришло? Пришло. И именно в мою голову. Я с ненавистью пнул Бартони.

— Придется переодеться, – прохрипел он. – В скафандры…

— Где скафандры?!

Бартони неопределенно махнул рукой. Я слегка двинул его кулаком по скуле. Из его рта послушно брызнула слюна, а с уголка губы поползла бледная струйка розовой пузырящейся крови.

— Я покажу, – почти беззвучно всхлипнул он.

Мы двинулись к выходу. Бартони показывал дорогу.

Он опасно покачивался из стороны в сторону, приседал и изредка опирался на костяшки пальцев, как обезьяна.

Я шел за ним, борясь с искушением раскромсать ему затылок лазерным лезвием. Меня удерживало только то, что как только он умрет, этот мир исчезнет, а вместе с ним исчезну и я. Умирать не хотелось. Да и зачем умирать, если есть шанс выполнить миссию и остаться в живых? Я всегда стараюсь выжить, когда имеется такая возможность. Мы прошли несколько десятков метров по коридору, свернули под арку и оказались в широком холле с высоким потолком и мягким половым покрытием. Справа у стенки, рядом с разлапистой декоративной пальмой, уютно расположился круглый постамент поста охраны. На постаменте скучал солдат. Услышав шаги, он напрягся и вытянулся в струнку, но, заметив нас, снова уныло ссутулился, согнул ногу в колене и недружелюбно выпятил вперед нижнюю челюсть.

— Я попробую договориться с ним, чтобы нас пропустили, – пролепетал Бартони. – Но я не уверен, что меня послушают.

Если бы у этого старика был хвост, то сейчас он бы непременно им завилял.

— Давай. Договаривайся, – кивнул я и ткнул лезвием лазерного резака в сторону охранника.

Тот держал в руках великолепный двуручный лучемет с толстым стволом, безразмерным аккумулятором, системой автонаведения и двойной силовой подводкой.

Мне безумно захотелось завладеть этим волшебным инструментом.

— У вас какие-то проблемы, господин Бартони? – по-английски спросил охранник.

У него самого были серьезные проблемы с мозгами, если он после первого взгляда на нашу сладкую парочку не сообразил, что происходит. Нужно быть поосторожнее. Такой обалдуй и бабахнуть может сдуру.

— Не будь таким глупым, Джерри, – окрысился Бартони. – Слушай мой приказ и беспрекословно его выполняй, и тогда никто не пострадает. Положи оружие на пол и пропусти нас. Немедленно.

— Я не имею права. – Охранник неуверенно приподнял ствол своей большой красивой игрушки. – Мне нужен приказ командира.

— Твоему командиру приказываю я, – с грозной надменностью заявил Бартони. – Выполняй.

— Перед тем как положишь оружие на пол, не забудь отключить систему распознавания, – вежливо попросил я.

— Что выполнять? Что отключить? – Туповатый Джерри был не в силах осознать и проанализировать сразу две вводные.

— Я приказываю тебе, – медленно, почти по буквам, произнес Бартони, – опустить красный флажок на правой стороне приклада, положить оружие и отойти на два Шага назад.

— Вы не имеете права мне приказывать, – с просветленной улыбкой воскликнул солдат. – Я не имею права выпускать из рук оружие, но могу не задерживать вас, так как ваше имя есть в списке наивысшего приоритета Вы можете идти туда, куда вы хотите.

— Дегенерат, – простонал Бартони и с надеждой покосился на меня.

Может быть, я соглашусь просто пройти мимо часового и получить выстрел в затылок? Я не согласился и кровожадно взмахнул лезвием над головой Бартони, уповая на то, что его скальп хоть немного ценится в этом мире.

Оказалось, что ценится. Охранник немедленно получил необходимую инструкцию. Оружие безоговорочно легло ему под ноги.

— Лицом в пол! – я слегка охрип от напряжения, но мой крик прозвучал достаточно убедительно.

Джерри безропотно подчинился. Мои пальцы немедленно вцепились в вожделенный лучемет, и я сразу же испытал его, расстреляв ни в чем не повинный потолочный плафон. Оружие работало великолепно и по параметрам превосходило мои самые смелые ожидания. Окрыленный легким успехом, я с удвоенной прытью погнал вперед несчастного Бартони. Мы почти бегом миновали еще один коридор, повернули направо и остановились. Новых противников было трое. Они стояли в ряд, надежно перегораживая проход своими закованными в силовую броню телами. Меня без лишних разговоров взяли на мушку. Хорошо подготовленные ребята. Очень спокойные и рассудительные, прекрасно умеют обращаться с тем оружием, которое держат в руках.

Я понял, что через долю секунды они отстрелят мне голову, а я не успею даже поцарапать заложника. О применении трофейного лучемета думать не стоило. Мне из него не дали бы даже застрелиться. Честно говоря, в тот момент я приготовился к смерти. Именно так, наверное, и умирают многие воины. За мгновение до нулевой точки осознают ее неотвратимую неизбежность. Однако трагичная торжественность момента была нарушена Бартони, который внезапно заверещал:

— Назад, кретины! Не стрелять! Оружие на землю! «Это должны были быть мои слова», – с недовольством подумал я.

Бойцы беспрекословно послушались и очень аккуратно сложили лучеметы на пол, после чего, повинуясь моему жесту, повернулись носами к стене. Я уже не боялся, что кто-то попробует напасть на меня с тыла, и мы спокойно двинулись дальше. Бартони продолжал разоряться. Кричал о том, чтобы освободили проходы и ни в коем случае не применяли оружие, иначе плохо будет всем. Я согласно мотал головой и угрожающе хмурился.

В помещении, предваряющем внешний шлюз, всё уже было готово к нашему прибытию. Пять человек из обслуживающего персонала лежали на животах, закинув руки на затылок, и не смели поднять головы.

— Оденьте его, – приказал я и оттолкнул от себя Бартони.

Двое медленно поднялись с пола. Они с опаской поглядывали на меня. Я поощрительно помахал стволом, и они вытянули из стенного шкафа герметичный комбинезон, похожий на большую надувную куклу.

— Положите на место. Я возьму его себе, – распорядился я.

Один из служащих побледнел от страха, другой покраснел от ярости, но, ни тот, ни другой ничего не могли поделать. Они безропотно вернули скафандр обратно в шкаф и достали другой. Пусть считают меня самодуром, однако теперь я буду уверен, что, когда выйду на поверхность Марса, в моей дыхательной смеси не будет ничего, кроме дыхательной смеси. Техники работали слаженно и быстро. Уже через пять минут на голову моего пленника надели шлем, а его скафандр слегка раздулся от внутреннего давления.

— Все вон, – приказал я.

Повторять дважды не пришлось. Обслуга испарилась с похвальной прытью. Стараясь смотреть сразу во все стороны, я поспешно облачился в свой комплект, не забыв положить трофейный нож в наружный карман.

Скафандр оказался очень неудобным. Очевидно, он не был предназначен для ведения боевых действий или для серьезной работы в почти безвоздушном пространстве.

Дешевый, гражданский образец для непродолжительных экскурсий по поверхности. Держать лучемет рукой в толстой перчатке было почти невозможно. Я даже случайно сделал выстрел, когда пропихивал указательный палец под защитную скобу. Лазерный импульс, к счастью, пришелся на пустую стену и не причинил никакого вреда моему драгоценному заложнику.

Стальная створка внешнего люка упала вниз. Операторы не потрудились предварительно стравить воздух, и нас с Бартони выстрелило наружу, словно пробки из подогретых бутылок шампанского. Я сумел среагировать и аккуратно приземлился на три точки, а вот моей ипостаси повезло меньше. Будучи более легким, он пролетел дальше и по более высокой траектории. Судя по вою в наушниках и неестественно вывернутой вбок верхней конечности, Бартони сломал руку или вывихнул локтевой сустав. И то и другое было неприятно, но не смертельно, если, конечно, перелом закрытый. В ином случае острые осколки костей могли запросто повредить материал скафандра. Я помог Бартони встать на ноги.

— Моя рука… Мне очень больно… Отпусти меня, – услышал я его скрипучий голос.

— Чем раньше мы окажемся на месте, тем раньше ты сможешь получить медицинскую помощь, – соврал я.

— Нужно пешком пройти тысячу метров по направлению к радиомачте, – он мотнул головой, указывая направление. – Я не дойду. Я очень стар.

— Дойдешь!

К счастью, грунт под ногами был твердым. Идти по скалистой чешуе оказалось легко, несмотря на неудобные сапоги, которые почему-то не облегали ступни, а болтались на ногах, мгновенно сдирая кожу с пяток.

Сам скафандр ерзал, цеплялся за одежду и даже царапал спину чем-то острым. Шлем всю дорогу приходилось придерживать рукой, потому что он пытался съехать набок или повернуться вокруг своей оси. Несмотря на все эти неудобства, мы довольно быстро доковыляли до места. Бартони подгоняла дикая боль, меня страх и близость к цели, в достижение которой я все еще не очень верил. Совершенно невероятно, чтобы мне дали уйти. Я гнал от себя надежду, но с каждой секундой вера в спасение становилась все сильнее.

Целью нашего короткого марш-броска оказалась трехсотметровая ажурная вышка, служившая, судя по всему, не только местным ретранслятором, но и системой беспроводной передачи энергии. У подножия конструкции сиротливо приткнулись три ангара и красная будка, опутанная проводами. Я толкнул заложника вперед и перехватил оружие поудобнее. Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то впереди меня ждет теплая встреча.

— Скажи им, чтобы открыли переход, – потребовал я.

Он что-то пробубнил по-английски, и прямо перед нами замерцала радужная завеса перехода. Не может быть, чтобы все было так просто. Здесь какая-то ловушка! Вполне вероятно, что это не межпространственный, а самый обычный географический телепорт и на другом конце меня ждет тщательно подготовленная засада. Как проверить? Меня осенило. Переход уже работает, и мобильник у меня в голове исправен, значит, можно кого-нибудь вызвать.

«Диспетчер!» – мысленно позвал я.

Тишина. Я приложил ствол к шлему Бартони.

— Твои люди пытаются обмануть меня. Ты труп.

Старик опять что-то быстро залепетал. Завеса промигнула, слегка изменила цвет, и я впервые за долгое время плена ощутил присутствие несущей частоты.

— Откуда вы взялись, рядовой Ломакин? – строго произнес в моей голове незнакомый голос. – Вы пропали без вести в боях за Ленинград. Немедленно объяснитесь, или будете уничтожены.

Вот так! Сразу засекли, опознали и пообещали грохнуть. Свои!

— Не стреляйте! – попросил я, стараясь как можно четче формулировать мысли. – Я совершаю побег из плена. Имею ценную информацию. Нужна помощь.

Я схватил Бартони за сломанную руку и рванул к себе.

Почти сразу из ангаров и из-под вздыбившегося грунта появились люди с оружием. Я направил ствол лучемета в небо. Пока враги не знают, кто из них выбран в качестве мишени, они будут вести себя осмотрительно. А стоит мне прицелиться, как все остальные сразу же примут меры. Заложник визжал и вырывался, пока я усердно отгораживался его тщедушным тельцем от преследователей и целеустремленно пятился к переходу.

— Рядовой, продержитесь семь минут. Мы уже идем к вам.

— Через семь минут будет поздно, – процедил я. – Обложили, сволочи.

До грани между мирами осталось всего несколько шагов, когда первый меткий выстрел впился в ляжку Бартони. Всё! Они получили разрешение действовать жестко. Сейчас отключат телепорт и загасят меня, не сильно заботясь о целостности заложника. Я прыгнул. Неуклюже. Боком вперед. Волоча за собой непрерывно верещащего Бартони. Мой утративший защитные свойства талисман еще находил в себе силы материться и упираться. Сразу два удачных выстрела почти одновременно разорвали плотный материал моего скафандра. Одна дыра появилась на рукаве. Луч слегка опалил кожу, не причинив особого вреда. Второе попадание оказалось более серьезным. Боль полоснула по ребрам. Дышать стало трудно. Скафандр автоматически зарастил все дыры, но воздуха все равно не хватало. Внезапно оказалось, что я лежу на грунте. Перед глазами плыли какие-то цветные пятна, пахло жженой резиной. Я встал и пошел. Во всяком случае, я думал, что иду. На самом деле я полз.

«Врача. Я ранен», – в отчаянии подумал я.

— Держись, – сочувственно отозвался мобильник. – Три десантника идут с орбиты. Будут через пять минут, если не расшибутся, конечно, – обнадежил голос, олицетворяющий для меня всю Солнечную Систему, ради которой я жил и умирал.

Я почти вернулся домой. Только вот пять минут и вечность понятия для меня сейчас абсолютно тождественные. Не прожить мне этих пяти минут. Меня снова кинуло на грунт, межпространственная завеса мерцала в трех шагах слева. Радиомачты и фургонов не было видно. Значит, я сумел перебраться в свой мир. Ничего не соображающий Бартони корчился рядом. Он прижимал к груди и нежно гладил сломанную руку. Из сквозной дыры в его ноге шел дым. За завесой колыхались грозные силуэты преследователей. Ничто не мешало им перейти зыбкую границу между мирами и прикончить меня. Не спешат, значит, боятся. Пока они там будут собираться с духом, мне на выручку придут десантники, которые запросто порвут на тряпочки целую армию.

— Стреляйте! – заверещал Бартони и бросился к завесе. – Стреляйте в него!

Я прицелился в спину старика и нажал на курок. Лучемет ответил жалобным писком. На рукояти латиницей замигало гадкое красное словцо: «блокед». Я отшвырнул кусок пластика, бывший недавно оружием, и настиг беглеца уже по ту сторону перехода. Два солдата бросились к нам. Я схватил Бартони за шею и начал пятиться назад, отгораживаясь от врагов невесомой тушкой заложника. Мне удалось снова пройти через завесу.

Солдаты, не особенно спеша, но и не медля, преодолели переход вслед за мной. Их догнали еще двое. Вчетвером они легко окружили меня. Теперь я вынужден был крутиться на месте, и все равно моя спина была не защищена.

— Что у тебя, Ломакин? – участливо поинтересовались по мобильнику.

Только его мне не хватало для полного счастья. Уж лучше бы молчал, скотина, если помочь не может.

— Подыхаю, – честно ответил я.

— Береги голову. Тебя уже засекли. Идут по прямой. Через сто десять секунд начнут стрелять.

Враги двинулись в атаку. Получив приказ, они одновременно убрали лучеметы и, выставив вперед руки, пошли на меня. Похоже, их хозяева все еще рассчитывали отбить Бартони. Их тщетным надеждам не суждено было сбыться. Я выхватил нож и зигзагом три раза рассек голову старика. Луч легко разрезал железный шлем, с шипением испарил твердые кости черепа и неощутимо мягко раскромсал мозг. Всё закончилось раньше, чем я успел досчитать до одного. Обмякшее тело, внутри которого я когда-то впервые осознал себя, осело на грунт. В моей руке остался только кусок шлема, внутри которого, как капустный кочан в кастрюльке, болтался обрезок головы.

Опасный для Человечества мозг был уничтожен. Человечество спасено, атавистический мир, неряшливо оставленный нами в параллельном пространстве, исчез. От него остались только четыре солдата, которые застыли на месте, будто я приласкал каждого хорошим милицейским парализатором. Я с радостью подсчитывал выигранные у судьбы секунды. Все равно не хватало. Я – один. Без оружия. И у врагов больше нет причины медлить.

Через завесу переправилось еще четыре бойца. Титов ошибся! Враждебный мир не исчез! От ужаса у меня остановилось сердце. Когда оно забилось вновь, мне почудилось, что сейчас у меня треснут ребра, так сильны были его удары.

— Свет? – испуганно-радостный голос Туманы прозвучал в моих ушах как живой.

Прошла очень долгая доля секунды, пока до меня дошло, что я всего лишь принял вызов по обычному мыслетелефону. Глупая девчонка! Она же мертва! Совсем мертва. Я ясно помню, что ее убили.

Оправившиеся от потрясения враги начали сжимать кольцо.

— Свет, ты где?

Мистика. Почему она появилась именно сейчас? Не могла подождать пару минут, пока меня убьют, и тогда уже на законных основаниях поприветствовать меня в загробном мире?

— Свет, у меня не срабатывает определитель координат. Ты где? Тебя спасли из плена?

Понятно. Тэн надул наивного простачка Светозара. Никакую Туману они, конечно же, не искали, не ловили и не пытали. Эти твари просто просканировали мозг Ломакина, отыскали в нем самый дорогой для него образ и сгенереривали картинку жестокой казни, а для того чтобы он поверил в фальшивку, они по-настоящему, расправились с Татьяной Грозной.

— С тобой все в порядке? – буднично и спокойно спросил я, прекрасно зная, что по сравнению со мной с ней все абсолютно нормально. – Как малыш?

Окружившие меня враги на время перестали существовать, они словно вернулись в иное пространство. Сейчас для меня не было ничего важнее Туманы, последнего живого человека, с которым мне суждено было говорить.

— Растет, Свет. Растет. Это будет мальчик. А ты где? Вначале меня уверяли, что ты погиб при защите Ленинграда. Потом сказали, есть шанс на твое спасение, что ты будто бы в плену, – Тумана захлебывалась от счастья.

— Я в плену, крошка, – мне совсем не хотелось ей врать. – В плену. Эти олухи не сообразили, что иногда связь срабатывает и отсюда. Сейчас я отключусь, но ты не волнуйся. Все будет хорошо.

Я не сводил глаз с черных дыр лучеметных стволов. Они смотрели мне прямо в лицо и казались такими огромными, будто засасывали в себя весь мой мир. Если бы я упал или встал на колени, то у меня было бы еще несколько лишних секунд, чтобы закончить разговор, чтобы дать десантникам самый последний шанс открыть огонь и успеть спасти меня. Мне безумно хотелось прожить эти секунды, но я физически не мог унизиться перед теми, кого ненавидел и с кем воевал всю жизнь. Я стоял в полный рост и не пытался бежать.

— Ты не волнуйся, крошка. Главное, не волнуйся. Береги малыша.

— Свет, ты вернешься?

— Я постараюсь, Тумана. Я очень постараюсь.

Первый же выстрел разворотил мне грудь. Я немедленно отключил связь, чтобы девушка не услышала предсмертного бормотания умирающего мозга. Все перевернулось. Перед тем как тьма поглотила мое сознание, я увидел три Бэ-Эм-Дэшки, рушащиеся с рыжего марсианского неба. Весьма рискованный маневр, но пилоты боевых машин очень спешили. Спешили мне на помощь, и я подумал, что ранение в грудь не повод, чтобы умирать. Особенно если живешь в мире, где можно вообще не умирать.

 

Глава 7.

Мексиканская чума

Древние утверждали, что когда жизнь человека заканчивается, душа его отправляется путешествовать по миру. Она может поселиться в дереве или камне, выбрать себе обличье животного или рыбы, а может обосноваться в тельце новорожденного ребенка. Ученые доказали, что приблизительно так оно и происходит на самом деле. Личностная матрица действительно способна бесконечно долго бродить в пределах магнитосферы, а потом воплощаться вновь. Вот только посмертная амнезия делает сие приятное событие совершенно бессмысленным. После смерти вся накопленная информация теряется, так как ее материальным носителем является такая неустойчивая структура, как головной мозг.

Основные черты характера и обрывки воспоминаний иногда сохраняются при новом рождении, но не более того. Поэтому, чтобы продлить жизнь, медики производят сложнейшие операции по пересадке и омоложению нервных клеток, протезированию погибших нейронов и даже добавляют дополнительные объемы памяти, дабы человек не забыл ни одной подробности своего долгого и поучительного существования. Моя жизнь была короткой, поэтому, даже если мое тело и было распущено, хирургам не пришлось слишком долго возиться со стандартными настройками моего серого вещества.

Пожалуй, с ними за несколько часов мог бы справиться и не самый расторопный робот.

В первые мгновения после возвращения сознания мне почудилось, что я снова оказался в плену. Едва слышно шелестели невидимые вентиляторы. Пахло нержавеющей сталью, кровью и лекарствами. Я буквально на полмиллиметра приподнял веки. Мягкий свет коснулся зрачков, и туманное пространство медленно трансформировалось в фиолетовый прямоугольник потолка, а спустя минуту в параллелепипед больничной палаты. Никаких сомнений, я – в нашем госпитале.

В Солнечной Системе принят глобальный стандарт на бактерицидное освещение в лечебных учреждениях.

Наверняка у врагов не может быть такого восхитительно фиолетового потолка. Успокоившись относительно своего текущего статуса, я ощупал рукой грудь. Похоже, мне повезло. Заштопали. Решили обойтись без замены тела. Сэкономили мне целую жизнь. Вот и славно, ведь количество операций по замене тел ограничено.

Я слегка приподнял руку, проверяя силу тяжести. Где я? На Марсе или на какой-нибудь орбитальной станции? Скорее всего, Марс. Орбитальная станция с марсианской силой тяжести только одна – «Буй-43», но она очень старая, и там нет госпиталя. В этом я был уверен на сто процентов, потому что провел на сорок третьем два нескучных года, выслеживая банды последних маринеров. Помню, мы замораживали раненых и возили их на «Глаз орла», который тогда крутился около Сатурна. «Какой „Глаз орла“? – потрясенно спросил я самого себя. – Его же сбросили на Юпитер за сто лет до моего Рождения». Меня затошнило. Я никак не мог вспомнить, когда это я охотился на маринеров. Их ведь всех перебили давным-давно. Или нет? Но ведь я абсолютно Ясно помню, как своей собственной рукой перерезал глотку Эрику Аронсону. Но я не мог этого сделать! Я про него в детстве в кино смотрел. Он умер давно.

Просветление было внезапным и очень неприятным. Моя кожа стала шершавой от пупырышек и покрылась холодным потом, волосы встали дыбом, а во рту пересохло. С перепугу я попытался вызвать кого-нибудь по мобильной связи, но, к счастью, несущая отсутствовала. Осознание того, что мой возраст не двадцать три года, а гораздо больше и на самом деле я являюсь не тем, кем считал себя всю свою короткую жизнь, оказалось очень тяжелым. Больше часа я почти ничего не соображал, с отвращением впитывая поток хлынувшей из подсознания визуальной, звуковой, тактильной, обонятельной и прочей информации. Увешанный старомодным оружием, я полз к передовой где-то под разбомбленным Сан-Франциско и спустя мгновение еле переставлял ноги по лунной пыли, волоча на спине мертвого, как потом оказалось, товарища. Еще секунда, и на меня прут мутанты нью-йоркской подземки. Почти сразу Байконур, мучимый жаждой я слизываю густую кровь с собственной иссеченной ножом руки. А вот я стою над могилой своей жены, погибшей от информационного вируса в черном 2272 году. Мы прожили с ней вместе больше девяноста лет. Вирус сжег ей мозг. Врачи были бессильны.

Почему-то когда воплощаешься, сразу вспоминается только самое плохое, а хорошее возвращается позже, в течение нескольких недель, исключительно в сновидениях. Там, в гостях у Бартони, у меня не было возможности восстановиться до конца. Ошметки ломакинской личности все еще сидели во мне, путая мысли. Нужно избавиться от них. Если затянуть процесс, то можно запросто превратиться в шизофреника.

Наконец тошнота прошла, и голова перестала кружиться. Я сразу же выпрыгнул из кровати, благо указаний соблюдать постельный режим ниоткуда не поступало. Как, впрочем, и каких-либо других интересных предложений, вроде участия в многочасовом допросе по поводу моего возвращения из плена. Но это даже к лучшему. Если меня ни о чем не спрашивают, значит, все устаканилось. Немного беспокоило отсутствие медперсонала, но подобную странность можно списать на военное время. Все медики сейчас наверняка перегружены, и возиться индивидуально с каждым выздоравливающим никто не станет. Можно ведь и самостоятельно найти в шкафу прогулочную пижаму, а под кроватью мягкие шлепанцы. Одевшись и сполоснув лицо, я отправился на поиски столовой. Статью 31 Конституции «каждый человек имеет право на здоровое безвозмездное питание» никто не отменял, следовательно, свою законную тарелку картошки с жареной колбасой и солеными огурцами я непременно получу.

Коридор оказался удручающе длинным и мог бы служить наглядным пособием для изучения законов перспективы. Выкрашенные кремовой краской стены, фиолетово-бактерицидный потолок и синий пол сливались вдали в одну точку, не давая надежды на завершение бесконечной дороги даже в виде тупика. Я с кошачьей мягкостью двигался по прорезиненному пружинящему под ногами покрытию и мечтал встретить хоть какое-нибудь самое завалящее живое существо.

Слева и справа проплывали прозрачные двери. В просторных холлах и палатах никого не было. В некоторых отсутствовала даже мебель. Меня окружали абсолютно голые, девственно-чистые стены, не испорченные обязательными «планами эвакуации» и табличками «Не курить!». Может быть, это новый, не до конца оснащенный госпиталь? Вполне вероятно, что на Марс еще не успели доползти тихоходные транспортные баржи с ранеными. Мысль о баржах напомнила мне о Тумане.

Никчемное воспоминание о любимой девушке Ломакина не вызвало во мне абсолютно никаких эмоций. Ломакина больше нет, и его девушка не имеет ко мне никакого отношения.

Обнаружив лифтовую площадку, я не стал вызывать кабину, а спустился по лестнице. Мышцам, которые, наверное, долго кисли в биоактивном растворе, полезно поработать, чтобы выгнать из себя всякую дрянь. Столовая находилась на первом этаже. Может быть, я пришел слишком рано или слишком поздно, но найти компанию мне не удалось. Здесь тоже никого не было. Жаль. Надо узнать расписание завтраков, обедов и ужинов, чтобы в следующий раз прийти вовремя. Я поискал глазами часы, но и их почему-то нигде не было. Непонятно. Похоже, госпиталь действительно находился в стадии отделки и его готовили к приходу транспортов. Тогда, спрашивается, где рабочие? Где матерящиеся прорабы? Где пыльные изношенные роботы с погнутыми от вечных перегрузок конечностями? Где строительный мусор, наконец?

Официант появился сразу. Моя надежда, что это будет человек и я смогу задать ему пару вопросов, не сбылась. Ко мне подкатил стандартный общепитовский робот, предельно примитивный и не оснащенный голосовым интерфейсом. Побеседовать с ним о последних новостях можно было только после экспресс-употребления литра водки, которой в наличии, естественно, не имелось. Вздохнув, я ткнул пальцем в несколько пунктов унылого больничного меню. Заведение находилось на нижнем уровне иерархии общественного питания и не имело никаких перспектив перебраться хоть на одну ступеньку выше. Впрочем, полный ассортимент диетических и лечебных блюд был здесь доступен круглосуточно.

Робот отправился за бульоном, морковными котлетками и вишневым киселем, а я откинулся на спинку стула и, осмотревшись, заметил вмонтированную в стену синюю полоску медиасистемы. «Новости», – мысленно приказал я. Полоска позеленела, а экран засветился, изобразив в воздухе некое подобие стереопространства. Бесплатная дешевка, но лучше, чем совсем ничего. Из длинного списка новостных каналов я взглядом выбрал самый рейтинговый: «Сибирский новоскоп». Меня оглушили фанфары военного марша. По Дворцовому мосту в Ленинграде бодро маршировала пехота в экзоскелетах. «По мосту нельзя идти в ногу», – автоматически подумал я. Диктор бормотал что-то бодрящее и вдохновляющее, но его совсем не было слышно за грозовым грохотом ударных и духовых инструментов.

Впрочем, слова были не важны. Мой взгляд сразу зацепился за почерневший от пожара фасад Эрмитажа.

В нескольких местах стены древнего музея обвалились, и сквозь проломы был виден карандашный огрызок Александрийского столпа. «Следующий по рейтингу», – потребовал я. Немецкий «ДДР-монитор» показывал выступление Золина. Верховный говорил очень эмоционально и весьма выразительно размахивал руками.

Бешеные глаза и синхронный перевод на хохдойче делали его похожим на незабвенного Адольфа Алоизовича. Я немного послушал. Речь шла о всеобщей эвакуации и тотальной мобилизации. Потом Верховный немного порассуждал о мучениках, которые умирают у пультов на автоматических заводах, но не покидают своих рабочих мест, о пилотах, геройски штурмующих вражеские порталы, и о новых моделях гигантских человекоподобных роботов, которые нас всех непременно спасут. Ну, или, в крайнем случае, достойно за нас отомстят. «Дальше», – вздохнул я. Дальше было как в сказке. Все страшнее и страшнее. Обугленные трупы, руины и дороги, пробитые между каменными курганами, в пустынях, раскинувшихся на месте разрушенных городов.

Нигде, кроме речи Золина, я не услышал ни единого слова с надеждой на нашу победу. Человечество всерьез настроилось умирать. Полная безнадега и смирение сквозили в информационных выпусках. Уничтожение, смерть, бегство и прочувствованные выступления вождей всех масштабов мелькали на экранах. Судя по обреченным лицам областных и республиканских властителей, все они держали в карманах ампулы с ядом или заряженные лучеметы, чтобы прострелить себе лоб в случае угрозы плена, но мне почему-то не верилось, что кабинетные чинарики станут убивать себя. Многие из них при первой возможности займут очередь за должностями у дверей оккупационной администрации.

Мерзкая порода. Я еще немного попрыгал с канала на канал, но больше ничего толкового не встретил.

— Музыкальный, – обиженно буркнул я.

— Дорогие соплеменники, – радостно провозгласил с экрана негр, выряженный в яркие лохмотья, шелестящие разноцветной фольгой. – Я приветствую всех тех, кто решил остаться. Тех, кто не будет покидать многострадальную Землю. Мы умрем вместе с ней. Мы должны принести себя в жертву, чтобы Человечество было прощено за уничтожение своей колыбели. Мы истребили столько живых созданий, что, безусловно, достойны Мучительной смерти. Вспомните о тиграх, тюленях и о несчастной птице додо. Мы последуем за ними. С Человечеством не произойдет ничего исключительного. Мы всего лишь разделим судьбу многих и многих вымерших видов. Им тоже было страшно и больно, но…

— Примат, – пробурчал я, принимая тарелки у робота. – Чтоб ты сдох, скотина.

Уловив мое настроение, медиапанель отключила негра. Его визгливый голос мягко трансформировался в довольно приятную музыку в спокойном современном стиле. На экране появилась вокально-инструментальная группа, состоящая исключительно из девушек в белых фраках. Девушки мне понравились, а вот их мешковатые костюмы не очень. Я бы предпочел увидеть что-нибудь в купальниках, а лучше даже без них. Медиапанель быстро сменила несколько каналов весьма фривольного содержания, отсканировала мою реакцию и, решив, что хорошая музыка все-таки лучше способствует правильному пищеварению, вернула девушек во фраках. Ну и ладно. Я отвернулся от экрана и взял ложку.

Еда выглядела и пахла неожиданно неаппетитно.

Даже музыка не могла раззадорить меня на поедание пресной морковки и совершенно несоленого куриного бульона. Поискав глазами солонку и не найдя ее, я, не жуя, проглотил большой кусок вареной курятины и отодвинул тарелку. Есть расхотелось. Завершив трапезу большим стаканом киселя, я встал и вышел из столовой.

В пустом холле пахло свежей краской. Эхо шагов гулко отражалось от стен. Когда за спиной стих клекот медиасистемы, меня окружила ничем не нарушаемая тишина.

Очень странное место. Госпитали такими не бывают.

Почему нет персонала? Не слышно даже вечного шуршания неутомимых роботов-уборщиков. Меня все больше удивляло, что после того, как я пришел в себя, мне не встретился ни один человек. Куда подевались медсестры, врачи и все остальные? Ведь кто-то меня сюда доставил, таскал мое израненное тело по этажам, запихивал его в чрево лечебной машины, ставил диагноз, зашивал развороченную грудь. Где они все? У кого мне спросить, какое у меня сейчас сердце? Свое или искусственное? А если искусственное, то механическое или биологическое и нужно ли мне беспокоиться о зарядке аккумуляторов?

Чувствуя себя героиней сказки «Аленький цветочек», которая очутилась на далеком острове и каждую минуту ожидала встречи с чудовищем, я заглядывал во все незапертые кабинеты. Везде царили идеальный порядок и стерильная чистота. На письменных столах стояли стаканчики с ручками и карандашами, планшеты были аккуратно накрыты новенькими чехлами, на мониторных стержнях поблескивала несодранная защитная пленка.

Я подошел к одному из рабочих мест. Подчинившись мысленному приказу, компьютер послушно завелся и загрузил операционную систему «Групп-Фортос 3.11».

Новенькую и абсолютно пустую, как и все в этом здании. Махнув рукой на компьютер, я отправился на поиски рекреационной зоны. Если в госпитале есть еще бездельники кроме меня, то они непременно топчутся где-то среди бассейнов, баров и игровых автоматов.

Указатели на стенах информировали о местоположении чего угодно, только не того, что мне было нужно. На всякий случай, следуя по стрелкам, я завернул в администрацию и приемное отделение. Пусто. Попытался отыскать транспортный терминал. Куда-то же доставляют больных, воду, продовольствие и сжиженное электричество? Там наверняка должен быть дежурный. Хотя бы старый робот с голосовым интерфейсом и красным кнопочным телефоном для экстренной связи с начальством. Ни зону отдыха, ни терминал я не нашел. Дежурные службы тоже обнаружить не удалось. У меня появилась мысль устроить небольшой пожар, дабы огонь и дым привлекли хоть кого-нибудь, но после небольшого размышления я отказался от этой заманчивой затеи. За такие шутки и срок можно получить. Ну, если не срок, то по морде точно огребу.

Устав бродить по пустым коридорам, я решил вернуться в свою палату. Так как дорогу я помнил не очень четко, пришлось немного поплутать. К счастью, медиапанель в столовой продолжала работать. По грохоту взрывов в очередной сводке новостей я легко отыскал путь. Теперь до родной палаты было рукой подать. Пересекая по диагонали пустой зал, я не сразу заметил стоявшую у стены девушку. Она сложила руки на животе и не двигалась, внимательно наблюдая за мной. Вначале краем глаза я зафиксировал ладную фигурку в коротком белом халатике и крепкие стройные ноги, а уж потом определил, что девушка, оказывается, хорошо мне знакома. Это была убитая Ломакиным Наталья Корф.

— Наташа? Откуда ты здесь?

— Здравствуй, Свет, – она сдержанно кивнула головой. – Ты нарушаешь больничную дисциплину. Лечебные процедуры должны были начаться полчаса назад, а я все никак не могу найти тебя. Нехорошо.

«Похоже, мне не удалось вырваться, – с тоской подумал я. – Это кукла. Я хотел увидеть человека и увидел его. И человек этот взялся из моей собственной памяти Они его сделали, пока я бродил по этажам». Мне стало страшно.

— Если бы твое начальство догадалось включить мобильную связь, то найти меня было бы совсем несложно, милашка, – я растянул свои губы в пошлейшей донжуанской улыбочке и демонстративно уставился на ее коленки.

Главное, не переиграть, изображая дурачка. Пусть думают, что я ничего не понял. Мне нужно время, чтобы разобраться, с кем я имею дело.

— Иди за мной. – Она по-военному развернулась и начала подниматься по лестнице.

Я последовал за ней, не отрывая взгляда от обтянутых тонкой тканью ягодиц. С ними явно было что-то не так. Какая-то непонятная искусственность. Или я схожу с ума? Нормальная задница! Натуральная и соблазнительная! Мне невольно захотелось провести рукой по красивому полушарию, чтобы развеять сомнения, но я вовремя остановился. Элементарную вежливость нужно соблюдать всегда. Даже с роботами.

— Какими судьбами, Наташа? – спросил я, переводя взгляд на ее затылок.

— Давай не будем на ходу, Свет. Нам надо многое обсудить в спокойной обстановке.

Ее голос прозвучал абсолютно естественно, и мои сомнения стали жухнуть и скукоживаться, а интерес к ее ягодицам, наоборот, возрастать.

— А почему госпиталь пустой? – осведомился я.

— Здание было законсервировано. Персонал привезут только завтра. Еще через два дня прибудут первые раненые с Земли.

У меня немного отлегло от сердца. Наверное, мне надо посетить психотехнолога. Это же ненормально, если я в обычных вещах вижу всеобщий заговор против своей персоны. Время тяжелое, и люди порой ведут себя необычно. Что в этом такого? Я тоже совсем не тот жизнерадостный юноша, коим был месяц назад. И выгляжу я совсем не так, как тогда, и даже пахнет от меня по-другому. И все же противоестественно, когда убитая девушка ведет тебя куда-то по пустому госпиталю. Есть в этом нечто потустороннее.

Мы быстро добрались до моей палаты, Наталья повелительно указала рукой на койку, открыла стенной шкаф и выкатила из ниши аппарат, внешний вид которого мне сразу не понравился. Переплетение множества пластмассовых трубочек, блестящих стержней и цветных проводов смахивало на крупномасштабную модель внутренностей насекомого и не сулило мне в ближайшей перспективе ничего хорошего.

— Не волнуйся, Свет, – она успокаивающе улыбнулась. – Все неприятные процедуры я сделала, когда ты был без сознания. Сейчас мне нужно проверить, как идет процесс заживления, и подсадить тебе в кровь тысячу-другую свежих нанороботов, чтобы не началось отторжение. Твои легкие были в очень плохом состоянии.

— Еще бы! – оскалился я. – Мне их прострелили навылет. Там, небось, и от сердца мало что осталось?

— Сердце – ерунда. Простой насос. Синтетическое ничуть не хуже натурального, а вот то, что легкие пришлось заменить, – это не очень хорошо. Похоже, ты надышался какой-то дрянью.

— Ничем, кроме воздуха.

— Не знаю, не знаю. Образцы твоих тканей отправлены на анализ, а тебе пересажены донорские легкие.

— Хорошие?

— Не очень. Ждать не было возможности, поэтому взяли на складе то, что было. Им третий век недавно пошел. Еще не модифицированные. Взяты у трупа. Тогда так было принято. В общем, устаревшая модель и срок годности на пределе, но лет на двадцать хватит, а потом придется проходить полный курс омоложения. Впрочем, не волнуйся. Остальные органы начнут отказывать раньше. Ты очень сильно посадил свой организм, Свет. Когда только успел? До старости не дотянешь.

— Ну, надеюсь, родная медицина не даст мне так уж просто ласты склеить. Токмо на нее, родимую, и уповаю.

— У нас так легко еще никто не умирал. Перед смертью помучиться должен. – Она подошла ко мне и профессионально расстегнула пуговицы на моей пижаме, от чего я почувствовал некое вполне определенное томление в нижней части живота.

— Больной явно идет на поправку, – удовлетворенно констатировала Наташа. – Я обязательно отражу это в своем отчете. Ложись.

Несколько секунд я колебался, стоит ли доверяться ей, но желание верить в лучшее оказалось настолько велико, что я отринул сомнения и распластался на мягком больничном лежбище. Наталья что-то переключила в агрегате, и он бодро зажужжал. Звук успокаивал.

— Ну что там? – нетерпеливо поинтересовался я.

— Ерунда, – отмахнулась она. – Мелочи всякие. Сейчас подкрутим, подрежем, подвяжем, подклеим.

— Постой, ты же не медик! – словно очнувшись ото сна, воскликнул я. – Ты же эта, как ее…

— Сейчас все медики. Или солдаты, – отрезала она и приставила к моему плечу пистолет для инъекций.

Спуск сработал с громким оружейным треском. Три использованные ампулы, словно стреляные гильзы, со звоном упали в пластиковый мешочек, прикрепленный к рукоятке аппарата.

— А как тебе удалось вы…

— Сейчас будет больно, – с легким злорадством перебила меня Наташа.

Не обманула. Правда, поначалу в месте укола чувствовался лишь легкий неприятный холодок, потом ощущения стали похожи на растянутый во времени удар молотком по ключице. Спустя минуту уже казалось, что кто-то сверлит мои кости электродрелью. Я сел. Наташа уперлась ладошкой мне в грудь, пытаясь повалить обратно, но меня выгнуло в пояснице, и я со стоном стал сползать с койки. Девушка грубо, по-мужски выругалась и попробовала поймать меня. В своем ломакинском воплощении я не очень высок ростом, но весьма мускулист и плотен, поэтому далеко не каждый сумеет удержать мой вес на руках даже в условиях пониженной Марсианской гравитации. Не получилось и у Наташи.

Я свалился на пол и скорчился в позе эмбриона. Действие препарата быстро усиливалось. Мышцы начали сокращаться беспорядочно и очень сильно. Временами я боялся, что мои же мускулы переломают мне кости, настолько резкие, мощные и неправильные движения выполняло взбунтовавшееся тело.

— Доктора! – прохрипел я, когда сумел выдавить из себя членораздельный звук. – Подыхаю! Доктора срочно! Твари!

Шею вывернуло. Казалось, что еще немного, и я смогу укусить себя за ухо. Руки начали мотаться так, словно суставы превратились в резинки. После того как я чуть не выбил себе глаз оттопыренным пальцем, пришлось крепко зажмуриться. Судороги становились все сильнее. После особо удачного удара головой об пол мое сознание на время угасло, а когда я снова пришел в себя, то почувствовал, что меня крепко держат. Не в силах разорвать чьи-то стальные объятия, перенапряженные мышцы начали успокаиваться. Судороги сменились мелкой дрожью. Еще через пару минут я отважился открыть глаза. Сверху на мне лежала Наташа. Она тяжело дышала. По ее лицу катился крупный пот. Одна капля упала мне на губы. Я облизнулся. Во рту остался странный маслянистый привкус. Наташа устало улыбнулась и, разжав руки и ноги, растянулась рядом со мной на полу.

— Отпустило? – спросила она и шумно сглотнула.

— Ага. Ты как?

— Не очень. – Она поправила растрепанные влажные волосы.

Ее халат был порван в нескольких интересных местах. Я хорошо видел идеально круглый сосок на обнажившейся правой груди и толстые кровоточащие царапины на загорелом животе.

— Что со мной было?

— Не знаю. – Она неторопливо поправила одежду. – Похоже на побочное действие блицглицирамина, но я его тебе не вводила. Как ты себя чувствуешь?

— Почти нормально, – соврал я.

Она повернула голову, и мне на мгновение показалось, что что-то нехорошее приключилось с моим зрением. Полупрозрачное перламутровое ушко Наташи висело на двух тонюсеньких проводках! Красном и синем. Я провел тыльной стороной ладони по векам. Видение не исчезло, а, наоборот, стало подробнее. Красный провод оказался слегка надломленным, и сквозь трещину в изоляции нагло поблескивала медная жилка. Все-таки Наташа не человек, подумал я. Она робот. Ее большие печальные глаза всего лишь искусно изготовленные фоторецепторы, а нежный голос синтезирован нехитрым звуковым устройством. Она – машина. Вещь.

Я поднялся на ноги. Робот тоже. Он еще не понял, что разоблачен, и не переключился в боевой режим. От моего первого удара его зрачок покрылся трещинами, а от лица отлетел целый шмат резиноподобного материала. Обнажились зубы. Казалось, что он криво ухмыляется. В нижней части клыков я разглядел тонкие полосочки резьбы. Еще удар, и с его головы слетел парик, хрустнул нос, брызнула теплая красная жидкость, заменяющая кровь машинам, имитирующим человека.

Из обширного опыта близких встреч с роботами я накрепко усвоил, что для их уничтожения твердую голову лучше оставить в покое. Как и у большинства людей, у кибернетических устройств там нет ничего ценного.

Чаще всего в их пластиковых черепах размещаются оптические датчики, радиоантенны, сканеры всех сортов, голосовой интерфейс и иногда взрывное устройство.

Все остальное конструкторы обычно прячут в просторную и прочную грудную клетку. Именно там скрыты силовые генераторы, набор процессоров, запоминающие устройства и прочая дребедень, без которой не может обойтись ни одна машина, претендующая на интеллектуальность.

— Немедленно прекратите, – потребовала Наташа мужским голосом, ее нижняя челюсть не двигалась.

— Ну, уж нет. Ты будешь сломан, – пообещал я. – Твое место на помойке.

Моя злость сменилась веселым азартом, тем более что модель оказалась не из драчливых и боевого режима, похоже, не имела. Я эффектной подсечкой сбил Наташу с ног и совсем уже собрался выломать ей все, что только можно, когда она взревела, как стартующая ракета. Ее халат разошелся по швам, мелькнувшее под ним тело треснуло, и я увидел нечто такое, что не должно было находиться внутри робота. Зеленоватая тягучая жижа выплеснулась на пол, образовав огромную дымящуюся лужу.

— Какого хера ваще?! – озадаченно крякнул я, отпрыгивая к стене.

Из странной жидкости и кусков корпуса за пару секунд воздвиглось двухметровое нечто на двух ногах с шестью руками и большой головой, усыпанной маленькими глазками. Потрясенный увиденным, я стоял на месте и глупо хлопал ресницами. То, что тварь может быть смертельно опасной, дошло до меня не сразу. Мой разум был слишком поглощен вопросом, что же это такое. Инопланетянин? Робот? Энергетическая форма жизни вроде призрака или привидения? На призрака не очень похоже, скорее смахивает на быстрорастущий самовоспроизводящийся холодец. У меня одно время жил такой в холодильнике. Удобная штука. Если не забываешь на время отлучки переложить его в морозилку. Я как-то раз забыл, а когда вернулся через неделю, обнаружил на кухне распахнутый холодильник и полтонны протухшего вонючего холодца на полу. С тех пор я не очень люблю холодец.

— Ты кто? – спросил я.

— Ты меня знаешь, – с неожиданной членораздельностью сказал монстр. – Сашка Титов перепрограммировал твое восприятие, и каждый раз я в твоих глазах превращаюсь в какое-нибудь чудовище.

— Ты кто?! – выкрикнул я.

— Моя фамилия Готлиб, – тихо сообщило шестирукое нечто.

— Ты врешь. – Я сделал шаг в сторону и встал так, чтобы между мной и непонятным организмом была кровать. – Зачем Борею превращаться в кальмара?

— Идиот, – злобно проскрипел монстр. – Я стою перед тобой в нормальном человеческом обличье и не знаю, что ты видишь на самом деле. Ты мне чуть челюсть не сломал, громила.

«Если я хочу кому-то сломать челюсть, то я ее ломаю. Никаких „чуть не сломал“ здесь быть не может. Кроме того, я четко помню, как все было на самом деле», – мысли в голове стали тяжелыми и неуклюжими, словно тараканы, обожравшиеся вкусной отравой. Я почувствовал, что возвращаюсь в шкуру Ломакина, который только что убил свою Наташу.

— Присмотрись получше. – Тварь втянула в себя лишние четыре руки и приняла форму, близкую к гуманоидной. – Покорись, и обретешь счастье, – тембр голоса опять изменился и стал близок к страстному кошачьему мяуканью. – Покорись! Покорись! Покорись! – Стоп! – приказал я. – Помедленнее. Не части.

— Мне нужно сделать тебе еще одну инъекцию, чтобы окончательно снять психокоды.

— Психокоды снять хочешь? – понятливо закивал я. – А не пошел бы ты в задницу со своими инъекциями?

— Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, – обиженно буркнуло чудовище. – Ты абсолютно свободен. Завтра здесь появится обслуживающий персонал, и у тебя будет возможность вернуться на Землю, чтобы погибнуть вместе с остатками Человечества.

Голос монстра теперь был совершенно неотличим от голоса моего старого друга Борея Готлиба. Тот же пренебрежительный высокопарный тон. Те же уничижительные интонации. Никакой речевой синтезатор не способен сымитировать подобное.

— Ты стоял у истоков этого мира, – продолжал он, – и сдохнешь вместе с ним, хотя можешь спасти всех, кто еще жив. Человечество нуждается в тебе сейчас так же сильно, как и тогда – в конце двадцатого века.

— Я не верю тебе. Ты думаешь, я забыл про Корф?

— Не верить мне – это твое право, – монстр покорно закивал глазастой шишковатой башкой. – Только знай, у Сашки ничего не вышло. Он уже несколько раз пытался исправить прошлое, но ничего не добился. Кохоны продолжают атаковать.

— Я не верю тебе, – занудно повторил я.

— Как хочешь, – чудовище печально вздохнуло. – Прошу тебя об одном, Петр. Когда будешь бросаться с гранатой под танк, вспомни, что у тебя был шанс спасти Человечество.

Я отступил назад и взялся за дверную ручку. Еще шаг, и можно будет выйти из палаты. Точнее, можно будет попробовать выйти из палаты.

— И еще, – остановил он меня. – Не было никакой Корф. Это Титов закатал твою психику в защитный кокон. Как только я появляюсь в поле твоего зрения, у тебя сразу начинаются галлюцинации. Может, все-таки сделаем укольчик и поговорим нормально?

— Лучше сдохнуть.

— Право на смерть прописано в нашей конституции, вот только делать инъекции трупу занятие довольно бессмысленное. Поэтому твое условие я считаю абсурдным, – размеренная речь Готлиба сменилась торопливым бормотанием. – Если ты не согласишься на процедуру добровольно, мне придется тебя заставить.

Я рванул ручку двери, но монстр ловко сбил меня с ног и придавил к полу плоской, как у слона, подошвой. Пара щупалец крепко спеленала мне руки. Я напряг мускулы, пытаясь разорвать железные объятия. Бесполезно. Монстр между тем отрастил еще одну конечность и дотянулся до валявшегося в углу инъекционного пистолета. Ствол машинки он направил мне прямо в лицо. Я скорчил прикольную рожу, убирая правый глаз с линии огня. Щелчок. Меня ослепила резкая боль в скуле. Будто зуб выламывали плоскогубцами. Через мгновение я очутился на больничной койке. Сердце билось спокойно. Боли не было. Липкие холодные щупальца чудовища не обвивали мое тело. Наоборот, я был укрыт теплым и очень уютным одеялом, раскрашенным казенной черно-бордовой клеткой.

На табуретке рядом с койкой сидел грустный немного постаревший Борей. В руках он держал планшет и что-то задумчиво чертил в нем золотистым стилусом. Я ошалело окинул взглядом палату. Чистота и порядок. Нигде не видно ни кусков Наташи, ни следов монстра. Приснилось, что ли?

— Ты как? – коротко спросил Готлиб, заметив, что я очнулся.

— Дай руку, – потребовал я.

Он посмотрел на меня с недоумением, но ладонь протянул. Я крепко схватил его за пальцы и притянул их к глазам. Рука как рука. Обычная человеческая рука. На тыльной стороне поры и бесцветные короткие волоски. Ногти пострижены неаккуратно. Похоже, что Борей воспользовался большими канцелярскими ножницами и поторопился, отхватив кое-где кусочки кожи. Некоторая небрежность по отношению к себе всегда сочеталась в Готлибе с непреодолимой тягой к дешевому пижонству. На его безымянном пальце блестело хорошо знакомое мне золотое кольцо с тонкой арабской вязью по ободку. Сашка Титов в насмешку называл это украшение кольцом всевластия. Я перевернул руку ладонью вверх. Здесь обнаружились мелкие брызги зеленой краски и неглубокие бороздки, по которым, говорят, можно определить судьбу. Если бы это было правдой, то линия жизни Готлиба несколько раз огибала бы его запястье. В целом абсолютно нормальная честная рука.

Никакого органического пластика, никаких подделок.

— Кажется, все в порядке, – сказал я, отпуская его пальцы.

— Ты уверен в своей адекватности? – Борей участливо заглянул мне в лицо. – Титов сапожник. Он чуть не запорол твой мозг.

— Желание набить тебе морду является свидетельством психологической адекватности? – тактично осведомился я.

— Безусловно, – мой друг слегка улыбнулся. – Только давай отложим это изысканное удовольствие до «после войны».

— Хорошо. Что с вторжением?

— Как бы тебе объяснить. Если быть кратким… – Он тяжело вздохнул, его лицо покрылось потом, который он стер рукавом. – Одним словом, мы проиграли войну.

— Это целых три слова, – автоматически поправил я.

Борей оскалился. Он не любил матерщину, но на этот раз произнес такое, что я, запутавшись в падежах, не разобрался, к кому именно относилась заковыристая многоэтажная конструкция. К его старинному другу Петру Васнецову или к ситуации, сложившейся вокруг Человечества.

— Совсем плохо? – на всякий случай уточнил я.

— Хуже не бывает. На Земле остались отдельные очаги сопротивления вокруг порталов. Тебе следует знать, что вся центральная часть Москвы в пределах старой кольцевой дороги провалилась под Землю. Колоссальные жертвы.

— У меня есть… были друзья в Москве. А Ленинград? – Я сделал судорожное глотательное движение.

— Северная часть города разрушена. Чудовищный взрыв, – Готлиб неуклюже взмахнул руками. – Похоже, рванул токамак. А может, военные применили какое-то старое оружие, которым уже разучились пользоваться. Мы несем неисчислимые потери по всей Земле. Немногим беженцам удалось спастись в лунных городах. Несколько барж сейчас направляются к Венере и Марсу. Больше нет Свердловска, Владивостока, Рима, Берлина, Рио, Горького… Перечислять не имеет смысла. Все крупные города уничтожены. Кохоны ведут войну на тотальное истребление населения. Не жалеют ни женщин, ни детей. Земля почти потеряна для нас, и именно поэтому пробил твой час, товарищ Васнецов.

Несколько минут я молча обдумывал сказанное Бореем. Мое сознание отказывалось принимать новую картину мира. Человечество погибло. Все, что я знал, и почти все, кого я знал, больше не существуют. Целые города и народы ушли в небытие, и даже наша грядущая блестящая победа уже ничего не вернет.

— Кохонами ты называешь чужих? – равнодушно спросил я. – Если слово японское, то как-то слишком уважительно.

— Все правильно. Они сильные, жестокие и тупые, как тигры-людоеды. Кроме того, у них полосатый флаг. – Он смущенно поскреб ногтем металлическую грань планшета. – Хочу предупредить, что у тебя очень мало шансов остаться в живых. Практически мы убьем тебя до начала выполнения миссии.

— Экий ты затейник, – хмыкнул я. – Все равно выкручусь. Жизнь штука многовариантная. Тебе ли не знать? Рассказывай, как я буду спасать Человечество на этот раз.

Он посмотрел на меня несчастными глазами.

— Что такое рапестис объяснять, надеюсь, не надо?

— Рабие пестис? Мексиканская чума? Ты собираешься использовать эту пакость? – Я почувствовал, что бледнею. – Только не это.

— Именно это, Петр. Кохоны слишком сильны.

— Ты понимаешь, что это очень опасно? Безумно опасно?

— Опасно для людей, дружище, но на Земле почти не осталось людей. Рапестис использует в качестве среды распространения человеческие мысли и биополя. По принципу компьютерного вируса, он проникает из мозга в мозг, попутно уничтожая носителей. Я передам тебе последнюю копию вируса, которая много лет хранилась в замороженной голове преступника. Кстати, недавно закончилось расследование причин появления мексиканской чумы. Тебе интересно узнать подробности?

— Нет.

— За полчаса до катастрофы в центре по изучению искусственного интеллекта молодой аспирант совершил то ли ошибку, то ли диверсию. Один из экземпляров нового искусственного мозга, предназначенного для разработки контроллеров мыслеуправления, был заражен древним компьютерным вирусом. По логам выходит, что в испытательную систему установили старый диск, который, к сожалению, успешно распознался, – Готлиб тяжело вздохнул. – Гибель Мехико не была напрасной, Петр. Возмездие, которое мы обрушим на кохонов, должно стать самым сокрушительным за всю историю.

— Да, уж, – подавленно кивнул я. – Во всяком случае, они его запомнят. А ты подумал, как потом остановить распространение инфекции?

— Вирус модифицирован. Он не действует на людей, оснащенных мыслетелефонами нашей сети. Ты отправишься во вражеский мир и станешь распространителем заразы. Твоя задача – инфицировать вирусом как можно больше кохонов.

— Людей, Борей, людей. Не нужно играть словами. Они такие же люди, как и мы.

— Во-первых, не такие же, а во-вторых, либо мы, либо они, – он развел руками.

Борей был абсолютно прав. Не мы придумали эту игру, но у нас есть возможность разрешить смертельное противоречие в нашу пользу. На кону стоит существование Человечества, и нельзя гнушаться абсолютно никакими средствами. Рапестис – это величайшая мерзость, от которой погибла моя жена. Меня бросало в дрожь при мысли о применении подобной дряни, но кохоны – это смерть Человечества, а от смертельного недуга не существует сладких лекарств. Эффективные таблетки могут быть только очень горькими.

— Когда старт? – без лишних рассусоливаний осведомился я.

— Я знал, что ты все поймешь правильно, – сказал Борей с таким облегчением, словно до самой последней секунды сомневался во мне. – Старт уже почти сейчас. До Земли доберешься очень быстро. В твоем распоряжении будет лучший пилот Человечества.

Готлиб вытянул из-под стула небольшое серенькое ведерко и непочтительно брякнул его на прикроватную тумбочку.

— Вот. Вскроешь контейнер, когда будешь в мире кохонов.

— Это что? – я осторожно потрогал пальцем странную тару.

В сравнительно небольшом предмете чувствовался мертвящий холод, хотя на ощупь ведро было теплым, сухим и абсолютно мирным.

— Последнее и единственное хранилище вируса, – с почтением сказал Готлиб. – Другого экземпляра нет. – Он нервно облизал губы. – Вирус передастся тебе в момент вскрытия контейнера, после чего голову преступника можно будет выбросить. Она все равно больше получаса не проживет. Специальными вакцинами мы тебя уже накачали, поэтому первое время вирус для тебя не опасен. Ты будешь лишь переносчиком заразы. Твой мыслетелефон отключен. Включишь сам, когда возникнет необходимость. Но учти, после включения телефона вирус в твоей голове немедленно погибнет. До того, как тебя убьют, постарайся побывать хотя бы в двух крупных городах. Радиус поражения небольшой. Всего тридцать два метра плюс-минус лапоть. Именно на это расстояние вирус передается из мозга в мозг. Могут быть флюктуации вблизи линий электропередачи, но их можно не учитывать. Сразу после инфицирования вирус десять минут спит, никак себя не проявляя, потом носитель инфекции становится заразным на двадцать минут, после чего умирает от сгенерированной больным мозгом внутренней и внешней стигматизации.

— Подробностей не надо. Они мне известны лучше, чем тебе, – вздохнул я.

— Тут есть еще одно дело. – Готлиб смущенно посмотрел на носки своих ботинок. – Тебя домогается какая-то вздорная дама. Утверждает, что она твоя жена. Мне не очень верится…

— Тумана Сентябрь? Это не моя жена, – я решительно замотал головой. – Это его жена, – мой указательный палец уткнулся в мою в грудь.

— Понятно, а то я немного удивился, – пробурчал Борей. – Что ей передать?

— Передай ей… – На мгновение я задумался, мой взгляд уперся в контейнер со смертельной инфекцией. – Передай ей, что Светозар Ломакин умер.

— Зачем же так жестоко? – вопросительно прошипел Борей и обильно оросил мое лицо брызжущей слюной. – Ты всегда слишком легко относился к человеческим страданиям, Петр. Ты очень просто решаешь все проблемы.

— А ты? – спросил я, хладнокровно вытирая щеки пижамной манжетой.

Мой друг понурился.

— Знаешь, Васнецов, – печально сказал он. – Я ничего не буду ей говорить.

— Не говори. Я сам разберусь со всем, когда… В смысле, если вернусь. А если не вернусь, то ты присмотри за ней. Ну, чтобы все нормально было.

Борей посмотрел на часы.

— Пора.

Я встал. Мое облачение по-прежнему состояло лишь из больничной пижамы, на которую я не замедлил обратить внимание Готлиба. Он отмахнулся и сунул мне в руки тяжелый контейнер с инфекцией. Мы долго шли по пустым коридорам. Сквозь прозрачные стены я видел искусственный парк, раскинувшийся вокруг больницы.

«Почему деревья пластмассовые?» – спрашивал я.

«Потому что их нет», – отвечал мне сын Светозара, мальчик, отца которого я стер.

«Почему трава мертвая?» – интересовался я.

«Потому что весь этот мир – фальшивый», – отвечала Тумана, женщина, мужа которой я стер. Или всего лишь заставил исчезнуть? А если не играть словами, то просто убил. По-настоящему убил.

Миновав транспортный терминал, переполненный пахнущими краской новенькими вездеходами, мы влезли в обшарпанную телепортационную кабинку с выломанными дверцами и разбитым дисплеем. Похоже, что она досталась госпиталю в наследство от строителей, которые поленились возиться со списанием дорогостоящего оборудования. Лицо Готлиба на миг стало вдохновенно-сосредоточенным, он мысленно набрал код, и мы очутились на поверхности планеты. Как и водится на провинциальных внеземных космодромах, открытое пространство прикрывалось лишь тонкой завесой силового поля. Радужное мерцание, хорошо заметное на фоне ночного марсианского неба, не очень надежно защищало от жгучего космического излучения и стылого безвоздушного пространства. По технике безопасности при выходе на подобные площадки полагалось облачаться в скафандр, но у Человечества осталось слишком мало людей, чтобы следить еще и за соблюдением дурацких регламентов.

Корабль стоял на компактном стартовом столе метрах в двухстах от телепорта. Необычная обтекаемая конструкция будто сошла с рисунков мечтателей середины двадцатого века. В реальности таких аэродинамически прилизанных корпусов никогда не делали. Этот стал первым, который мне довелось увидеть. Я двинулся к кораблю, но Борей остановил меня и указал рукой на картонную коробку, которая дожидалась меня на космодромном бетоне. В коробке лежали штаны и куртка спортивного покроя. На самом дне, имитируя зодиакальный знак Рыб, расположились спортивные же туфли. Я сбросил с себя больничную одежду. Всю. Перед смертью полагается переодеваться в чистое. Странное, наверное, зрелище – голый человек под открытым марсианским небом.

— Надеюсь, свидимся, Светозар, – сказал Борей, дождавшись, когда я закончу. – Иди. Пилот ждет. Он знает, что делать. Удачи тебе.

Говорить рублеными фразами было не очень характерно для Борея. Обычно, даже в критической ситуации, он любил растечься мыслью по древу. Но сейчас, он так расчувствовался, что с трудом произносил и короткие предложения. Его лицо стало белым. Черные зрачки глаз отразили яркие марсианские звезды, и казалось, что я смотрю на бескрайнюю вселенную сквозь две большие дыры в его голове.

— До встречи. – Я развернулся и двинулся к стартовому комплексу.

Крошечный космический кораблик своей игрушечной компактностью напомнил мне двухместный подводный аппарат. Столь миниатюрные конструкции по определению не способны летать в космическом пространстве самостоятельно и могут попасть на космодром исключительно в виде груза или по ошибке. Пребывая в некотором недоумении, я поднялся по короткому трапу и, слегка согнувшись, вошел в тесную полость кабины. В кресле первого пилота сидел маленький человечек с раскосыми монголоидными глазами. Он улыбнулся и весело подмигнул мне. Я занял свободное место второго пилота. Контейнер пришлось водрузить себе на колени.

— Поехали? – спросил пилот с интонацией радушного робота-таксиста на маршруте Сестрорецк – Луноград-4.

— Поехали, – кивнул я. – Когда будем на месте, командир?

— Через полтора часа. – Пилот с яростным хрустом размял пальцы, словно собирался пилотировать джойстиком, а не телепатическими командами. – Это очень быстрая машина. Прототип. Существует в единственном экземпляре. – Он усмехнулся, увидев мое удивление. – В два счета покроем ноль-семь а.е.

— А не расплющит при разгоне? – оживившись, поинтересовался я и попытался в уме высчитать скорость чудо-аппарата.

Получалось что-то совсем уж несусветное. Если он не врет, то на таком можно запросто патрулировать внешние границы Солнечной Системы и при этом не слишком уставать.

— Поверишь? Чашка кофе не разольется. – Пилот гордо погладил полоску главного монитора. – Первоклассные гравикомпенсаторы стоят. Даже ремней не предусмотрено. Жаль терять такую машину. – Он протянул мне руку и представился. – Бато.

— Петр. – Я пожал руку. – Крепкая у тебя рука, Бато, как и имя.

— У тебя имя тоже не мягкое. Откуда знаешь, что мое значит? – Он изучающе заглянул в мое лицо.

Взгляд у него был цепкий, сканирующий.

— Бурятский учил, – признался я.

— Зачем учил? Чтобы с девушкой на ее языке разговаривать? – Он скорчил лукавую рожицу.

— Реферат в школе готовил по доламаистским верованиям Забайкалья, – медленно ответил я и растянул уголки губ в улыбке.

Бато уважительно присвистнул.

— Какой ерунде тебя в школе учили, – восхитился он.

— Почему же ерунде? Довольно интересный курс.

Врать было неприятно, но и правду рассказать я не мог. Зачем постороннему человеку знать, что его прекрасный язык я выучил, сидючи в плену у сибирских сепаратистов. Давно это было. Не в этой жизни, даже не в прошлой, а в позапрошлой. Еще до того, как мы собрали машину времени, мне пришлось повоевать «за единую и неделимую». До сих пор, когда встречаю бурята, у меня начинают зудеть вырванные тогда ногти.

Контрольный монитор моргнул и развернулся. На нем появился транспарант готовности. Бато немедленно утратил интерес к разговору и все свое внимание обратил на систему управления. Он несколько раз обежал взглядом экраны, в некоторой задумчивости поменял их местами, отрегулировал яркость и прозрачность. Потом провел пальцем по тумблеру с незнакомой мне маркировкой, вдавил какую-то кнопку и, не глядя на клавиши, ввел цифры защитного кода. Пару минут мы чего-то ждали. Бато сидел, закрыв глаза, а я вглядывался в ползущие по информационным панно непонятные графики. Неожиданно пилот вздохнул, задрал подбородок вверх и, словно обращаясь к небесам, произнес священную для каждого пилота фразу:

— К взлету готов.

Я вжался в спинку кресла. Мне не очень-то верилось в те чудеса, которые Бато рассказал про гравикомпенсаторы.

— С Богом. – Пилот положил ладонь на джойстик управления и слегка шевельнул пальцем.

Числа на экранах мгновенно изменились. Линия горизонта ушла вниз. Через пару секунд мы миновали навигационные маяки, расположенные в дальних окрестностях Марса. На пассажирском лайнере «Космофлота» эти маяки обычно проходят через тридцать минут после старта. И именно в это время стюардессы начинают принимать заказы. Наше бешеное ускорение совсем не чувствовалось, и от этого становилось жутковато.

Солнечный диск прополз по основному экрану и замер в правом верхнем углу. Корабль лег на курс. Он шел к Земле по прямой, не размениваясь на маневрирование в гравитационных полях и использование инерции движения планет.

— Как танк, – восхищенно прошептал я.

— Точно, – согласился Бато. – Даже неинтересно. Кофе будешь?

— А есть?

— А как же? – Он произвел какую-то манипуляцию с панелью, неудобно расположенной у самого пола, и из круглого паза в нижней части пульта выскочил пластиковый стаканчик с черной жидкостью. – Сахара нет. Не зарядил, ибо не употребляю. Извини.

Я взял стаканчик и несколько минут наслаждался милым сердцу каждого землянина запахом. Кофе получился отменный. Я даже хотел поинтересоваться маркой кофейного автомата, но потом решил, что, скорей всего, в этой жизни мне эта информация уже не пригодится, а в загробную я не очень-то верил.

— Мы действительно убьем их всех? – неожиданно спросил Бато.

Я заметил, что он часто-часто моргает.

— Не думаю. Человеки очень живучи. Кто-нибудь да останется.

— Они почти уничтожили нас, – голос пилота дрогнул, и он отвернулся, сделав вид, что внимательно изучает какой-то второстепенный экран. – Неизвестно, поднимемся ли мы когда-нибудь на ноги. Может, лучше, если хотя бы они будут жить? Людей не так уж много, чтобы уничтожать их миллиардами. Сейчас все в наших руках, Петр. В твоих и моих.

— Ты можешь изменить курс, и я не смогу тебе помешать, – сказал я, с трудом сохраняя спокойствие. – У меня наверняка нет допуска на управление этой машиной. Тебе решать, Бато.

— Я уже все решил. – Мне почудился скрип его зубов. – Я солдат Земли. Служу Человечеству, – без малейшего пафоса сказал он. – Но если бы ты предпочел отказаться от миссии, то я бы не стал тебе мешать.

— Я тоже служу Человечеству, – эхом повторил я. Служить Человечеству – вот она, истина. Простая, как вода, и надежная, как титан. Человек, семья, дом, улица, город, страна, планета, Солнечная Система – звенья неразрывной цепи мегаколлективизма. Цивилизация родилась из общества и без общества существовать не может. Сейчас в моих руках сила, способная сокрушить самого страшного врага в истории нашего мира. Я не имею права задумываться и терзаться нравственными проблемами. «Убей врага общества», – древнейшая заповедь. Общество, неспособное вложить эту заповедь в сознание своих граждан, обречено на быструю и болезненную гибель.

Я окинул взглядом половину Вселенной. У меня была такая возможность, потому что Бато перевел все экраны в оптический диапазон и минимизировал числовые данные. Теперь ничто не мешало обзору, и космическая бездна клиньями экранов рассекла кабину. Солнце, похожее на медузу, шевелило щупальцами протуберанцев где-то совсем рядом. Блестящие звезды сверкали шляпками серебряных гвоздей, вбитых в неподвижную сферу. До них легко могли достать рукой два жалких человечка в хрупкой скорлупке, затерявшейся в игрушечном черном безмолвии.

— Почему молчишь? – поинтересовался Бато.

— С жизнью прощаюсь, – мрачно буркнули, надеясь пресечь дальнейшую беседу.

— Это надо. Это ты правильно, – согласно закивал он. – Ты не волнуйся. Совсем немного потерпеть осталось. – Его голова исчезла внутри материализовавшегося из воздуха шлема телепатического управления.

Звезды сразу же поплыли вокруг корабля по сжимающимся спиралям, и голубой шарик Земли, висевший до этого прямо по курсу, медленно сполз в щупальца злого Солнца. Я погладил смертоносный контейнер и начал думать о числах. И чем больше я о них думал, тем меньше они мне нравились. Десять минут после инфицирования зараза будет спать, после чего останется только двадцать минут на то, чтобы жертва загнулась. Всего в сумме полчаса. Следовательно, люди в радиусе тридцати двух метров от меня начнут гибнуть через тридцать минут после того, как оружие начнет действовать. Тридцать два метра и тридцать минут – это очень мало.

Меня легко вычислят и запрут в какую-нибудь тюрьму.

А тюремщики с заключенными вымрут слишком быстро, и есть шанс, что зараза не вырвется наружу. Самый элементарный карантин остановит эпидемию. Если бы мы знали эти подробности, когда принимали решение бомбить Мехико, то жертв было бы значительно меньше. Однако сейчас передо мной стоит обратная задача.

Жертв должно быть как можно больше.

— Бато. – Я положил руку на плечо пилота. Тот повернулся ко мне, но его лицо все равно не было видно за непрозрачным щитком шлема. – Предупреди меня за пятнадцать минут до перехода. И не высаживай сразу. Мы должны пройти над несколькими крупными городами и транспортными узлами. – Я помолчал и добавил: – На высоте тридцать метров.

Телепатический шлем растворился в воздухе.

— Ты с ума сошел! – В глазах пилота вспыхнули яростные искры. – Я, конечно, ас и самоубийца, но всему же есть предел. То, что ты хочешь, – невыполнимо! – Он грозно нахмурился, его правый кулак нервно сжался рядом с моей левой щекой.

— Пролет нужно совершить на минимальной скорости, – продолжал я, фиксируя взгляд на его зрачках.

— Во-первых, – яростно пропыхтел пилот, – это скоростная машина, которая просто неспособна лететь медленно и низко, во-вторых, при приближении к опорным пунктам наверняка возрастет плотность локации, и у меня не будет возможности выполнить скрытную высадку. – Бато разволновался, но старался сдерживать эмоции. – В-третьих, нас быстро собьют.

— Если будет совсем плохо, сбросишь меня в центре самого крупного населенного пункта, который будет по курсу. Дальше я сам как-нибудь разберусь.

— Ты уверен в том, что задумал? – в вопросе чувствовался малодушный подтекст: «А может быть, ты передумаешь?»

— Абсолютно уверен.

— Я попробую. – Он обиженно материализовал шлем и отвернулся.

Земля быстро увеличивалась в размерах, и через несколько минут распухшая планета уже не помещалась в экраны.

— Почему-то нет ни одного маяка, – пробормотал Бато.

— А орбитальные станции? А межпланетные транспорты? Не может быть, чтобы никого не было. Цепляйся за первого попавшегося и качай «решетку» с него.

— Без тебя знаю, – огрызнулся пилот. – Учить он тут будет. Вообще ничего нет. А кто есть, молчит. Кстати, если страдаешь воздушной болезнью, то могу погасить экраны. Перед смертью нам суждено хорошо покувыркаться.

— Обо мне не беспокойся.

— Ну, если так, тогда смотри по сторонам. Будет красиво.

Бато сказал правду. Нет ничего красивее родного дома. Другого у нас нет, несмотря на усилия многих поколений покорителей космоса. И на Марсе, и на Венере, не говоря уже о других планетах, мы все еще в гостях.

Нужно много работать, чтобы эти чуждые, а порой и враждебные нам миры стали хоть сколько-нибудь приемлемыми для полноценного существования. За всю историю освоения космоса еще не было человека, который прожил бы всю свою жизнь за пределами родной атмосферы. Практически все население Солнечной Системы земляне по рождению. Роды вне Земли – это экзотика, которая не поощряется правительством, хотя роддома есть на всех не очень диких планетах. Теперь они нам пригодятся. Нас выгнали из нашего дома, и какое-то время нам предстоит скитаться среди безразличных к нам небесных сфер. Интересно, на что рассчитывали оккупанты? На то, что мы погибнем? Ошиблись.

Мы изменимся, эволюционируем, мутируем, озлобимся, но не погибнем. Возможно, они надеялись, что мы смиримся и сдадимся на милость победителей? Опять ошиблись. Свободный человек никогда не сдается, ибо тогда он превращается в раба. Единственное, чего добился враг, – это нашего запредельного озверения.

— Скоро портал?

— Через шестнадцать минут, – механическим голосом сообщил Бато.

Он уже слился в единое целое со своей машиной, и мне больше не доведется поговорить с ним, как с живым человеком. Теперь это киберорганический симбионт.

У него единая нервная система с бортовым компьютером, иначе бы он просто не смог управлять столь сложным и столь скоростным аппаратом.

Еще минута и… Пора! Я сорвал предохранительные пломбы с контейнера. Послышался свист. Из клапана на краю крышки вырвалось облако холодного газа. Все внутренние поверхности кабины, за исключением виртуальных экранов, покрылись тонким слоем изморози. Загудела система климатического контроля, снова стало тепло.

Пятнадцать минут, – на мгновение мне почудилось, что говорит не Бато, а бортовой компьютер, которой использует его голосовые связки в качестве стандартного динамика.

Меня всегда немного пугали люди, воплощающиеся в роботов, и роботы, превращающиеся в нечто человекоподобное. Детские страхи. Ведь мне и самому не раз приходилось встраиваться в сложные энерго-вычислительные структуры, и ничего ужасного ни со мной, ни с окружающими при этом почти никогда не случалось.

— Четырнадцать минут.

Крышка сама соскочила с контейнера. Внутри, за тонкой пленкой защитного поля, покоилась человеческая голова. Лицо пожилого мужчины с узким морщинистым лбом и мясистыми губами ожило, едва на белую кожу упали цветные блики от работающих экранов. Синие веки поднялись, и глаза внимательно посмотрели на меня. Губы зашевелились, будто произносили какие-то слова, но я ничего не услышал. У головы не было легких, чтобы воспроизводить звуки.

— Двенадцать минут, – доложил Бато и одним движением пальца задрал нос корабля в зенит.

Мы мягко оттолкнулись от разряженного слоя воздуха и, крутанувшись вокруг продольной оси, плавно вышли обратно на орбиту.

— В чем дело? – полюбопытствовал я.

— Пудрю мозги системе локации, – голос пилота снова стал живым.

Похоже, он отключился от бортового компьютера и превратился в заурядную автономную человеческую личность.

— Смотри не перемудри, – предупредил я. – По-любому должно хватить времени, чтобы выпить по чашечке кофе. – Он щелкнул пальцем по пульту. – Не страшно умирать?

— Страшно. Каждый раз страшно, – признался я. – Но они должны заплатить за все.

— Зря кохоны с нами связались, – согласился он и протянул мне стаканчик с обжигающим напитком. По последней, Петр.

— По крайней, – оптимистически усмехнулся я, вспомнив старое суеверие.

— Точно. По крайней. Еще неизвестно, как обстоят дела с загробным миром. Будет повод проверить лично. – Он залпом выпил раскаленный кофе, смял стаканчик и вернул руку на джойстик.

Земная сфера опрокинулась и завертелась вокруг корабля. Я инстинктивно вцепился в драгоценный контейнер, но гравикомпенсаторы работали великолепно. Все маневры отображались исключительно на мониторах и никак не фиксировались ни вестибулярным, ни опорно-двигательным аппаратами. Поверхность родной планеты стремительно приближалась. Космолет пикировал практически вертикально. Бато потянул джойстик на себя. Перед носом корабля промелькнули деревья и пара лесных озер. Я могу поклясться, что видел отражение красной звезды на нашем борту, в покрывшейся рябью воде. Стаканчик с кофе выскользнул из моей руки, и черная жидкость растеклась по полу.

Впереди прямо по курсу разверзся дымный зев тоннельного телепорта, вокруг которого кипел яростный бой. Вспышки и взрывы непрерывно окрашивали небо и землю бело-багровыми всполохами. Ослепительные лучи рассекали клокочущий воздух, обрушивая вниз обломки огромных машин. Буря из огня и пылающего металла рвала в клочья мыльные пузыри силовых полей.

В самом центре смертоносной мешанины недвижной скалой клубился портал. Он был очень большим и в то же время слишком крошечным для несущегося на безумной скорости летательного аппарата.

Нас заметили, и стая вражеских истребителей преградила нам путь. Я понял это по красным ярлыкам, которые бортовой компьютер щедро рассыпал на курсовом экране.

— Гады! – прошептал Бато и штопором ввинтился в самую гущу врагов.

Полупрозрачные серые молнии беззвучно блеснули в нескольких метрах от кабины и исчезли, едва коснувшись грани сознания. Ослепляющая ярость битвы внезапно угасла, сменившись темнотой, на фоне которой уютно фосфоресцировали экраны. После краткого мгновения покоя на нас обрушился неожиданно яркий и солнечный день. Внизу промелькнул вражеский укрепрайон, тщетно протянувший к нам жесткие лапы лучей и силовых полей.

— Как заказывал, – весело доложил Бато. – Крупный культурный и промышленный центр.

— Как называется? – деловито осведомился я и растянул губы в палаческой ухмылке.

Внизу метрах в двухстах мелькали пригороды гигантского гиперполиса.

— Киев, – сообщил пилот, сверившись с надписью на информационном мониторе. – Не повезло.

— Мать твою… – выругался я. – С Киева начинать не хочется.

— Мы, знаешь ли, не в ресторане. Им всем тут недолго осталось, так что днем раньше, днем позже… – успокоил меня Бато. – Решай, кто будет следующим. Мне курс рассчитать надо.

— Москва, – сразу решил я. – Знакомый город. Может быть, будет проще скрыться.

— Добро.

— Ниже давай. Не достаем.

— Не писай, девочка, я улицу подходящую ищу. Не хватало на излете шеи свернуть.

Я открыл рот, чтобы ответить колкостью на «девочку», но слова застряли у меня в глотке. Машина упала вниз. Справа и слева замелькали крыши грандиозных зданий. Под нами раскинулся проспект с мчащимися в пять слоев машинами. Бато виртуозно вплетал замысловатую траекторию полета в угловатый городской рельеф. Мы снизились еще больше и пролетели между ярусами многоуровневой эстакады. Я с трудом преодолел острое желание зажмуриться и заверещать. Скорость корабля уменьшилась до невозможного, и я ясно увидел прохожих. Мужчин, женщин и детей, которые еще двигались, но уже были убиты мною. На секунду мне показалось, что по мановению какой-то очень злобной волшебной палочки мы пришли сеять смерть в наш собственный мир. Здесь все было как у нас. Те же дома, те же улицы, газоны, парки.

— Дай запрос в диспетчерскую, – взвизгнул я.

— Отвали. Я уже все проверил. Кохоны это. Слушай эфир.

Динамики разразились лаем ругательств на английском языке. Языке, почти исчезнувшем в нашем мире.

— Молитесь, бляха-муха, – прошипел Бато. – Высота двадцать пять метров.

Слева и справа я увидел легковые машины, несущиеся по верхним эшелонам эстакад. Водители и пассажиры пялились на крылатое, краснозвездное чудовище, рухнувшее на них с небес. Плазменные струи наших планетарных движков отражались от мостовой, расшвыривая машины и сжигая прохожих. Дорожное покрытие вздыбливалось вслед за нами, оставляя позади три глубокие дымящиеся траншеи.

— Ты убиваешь их! – возмутился я. – Они должны жить и заражать других.

— Ну, извини. – Бато еле заметно пожал плечами. – Попробуем по-другому. – Корабль прыгнул вверх и, взяв крутую горку, помчался к скоплению уродливых серых небоскребов.

На экране заалели отметки перехватчиков. Три звена по четыре аппарата в каждом. Настроены, судя по лихим маневрам, весьма решительно. Один даже отважился пальнуть по нам из крупнокалиберной лазерной пушки. Сверхъестественным образом Бато сумел увернуться. Думаю, ему сильно помогла кибернетика.

— Ничего не получается. Буду уходить, – сообщил Бато и нервно покашлял. – Мне с ними не справиться, у нас и вооружения-то нет.

— К Москве, – приказал я. – Выброси в ближнем пригороде.

Через мгновение Киев скрылся за горизонтом, а перехватчики безнадежно отстали.

— Удачи тебе, Свет, – печально сказал пилот. – И вечная тебе память.

— Спасибо, брат.

— Контейнер оставь мне. Ты и так заразный, а я еще немного полетаю. Пока не собьют.

Спихнутое с коленей ведерко еще не успело упасть на пол кабины, когда ветви деревьев больно хлестнули меня по щекам, а острые щепки впились в пластиковый подголовник кресла. Спустя мгновение защитное поле с треском разнесло несущийся на меня ствол дерева.

Кресло рухнуло на землю. Вслед за ним посыпались куски расколотого векового дуба. Когда все стихло и радужная пелена силового поля растворилась в воздухе, я перевел дыхание и вычурно поздравил себя с мягкой посадкой. Выбраться из деформированного кресла оказалось непросто, но после непродолжительной борьбы оно сдалось. Я встал на ноги и осмотрелся. Разрушения впечатляли. Березовую рощу рассекала просека, усыпанная сломанными ветками. По земле тянулась глубокая борозда вспаханной земли. Из-за какого-то сбоя в бортовом компьютере система направленного телепортирования сработала неточно. Вместо того чтобы нежно поставить кресло на травку, она переместила меня в воздух над лесом. Кроме того, скорость в точке прибытия сильно отличалась от ожидаемого нуля. Спасибо и на том, что она не равнялась скорости космолета. Иначе мой труп находился бы сейчас в земле на глубине гораздо большей, чем заветные тридцать два метра.

Я вытер тыльной стороной ладони поцарапанную щеку. Кровь испачкала рукав. Несколько капель упало на одежду. В таком виде нельзя показываться людям. Даже кохонам. Неширокая прозрачная речушка очень кстати журчала в двух шагах от места посадки. Прохладной водой было приятно умываться. Приведя себя в относительный порядок, я спихнул кресло в ручей, но оно не утонуло, как ожидалось, а закачалось на поверхности, медленно вращаясь вокруг своей оси. Я сплюнул Времени на то, чтобы топить или закапывать упрямую мебель, не было. Нужно было бежать и прятаться. Прятаться и бежать. Интересно, как работает система персонального контроля в этом мире? Если у них все устроено так же, как у нас, тогда меня уже ведут. Ибо когда нечто, выглядящее, как человек, излучающее, как человек, и дышащее, как человек, не имеет персонального идентификатора, это может означать только то, что это не простой человек, а шпион, диверсант или преступник, сбежавший из закрытой зоны. В любом случае он должен быть задержан и допрошен.

В преддверии близкой опасности мозг и тело заработали с невероятной мощью. Наверное, организм понял, что на долгую жизнь ему рассчитывать не приходится, и с энтузиазмом принялся сжигать небогатые внутренние резервы. Я ощутил легкость и силу каждого мускула, мои мысли стали яркими и быстрыми, словно молнии.

Казалось, еще немного, и я смогу пронзать взглядом стены и читать тайные чаяния людей. Кроме того, у меня почему-то поднялось настроение. Болезненной бодростью и почти безумным весельем я сейчас мог переплюнуть любого паркового клоуна, а моему оптимизму позавидовал бы самый выдающийся составитель пятилетних планов. Наверное, так должна себя чувствовать атомная бомба перед самым взрывом.

Нельзя было терять ни секунды. Каждая потерянная секунда означала сотню тысяч выживших врагов. Преисполненный жаждой деятельности, я побежал, не разбирая дороги, прямо через лес. На ходу я обдумывал сложившуюся ситуацию. Итак, если у них есть такая же система всеобщего контроля, как у нас, то шансов выполнить задание у меня нет практически никаких, но независимо от мощи врага, я обязан действовать так, будто не сомневаюсь в успехе. Для начала я должен добраться до Москвы и слиться с толпой. В этом пункте могли возникнуть некоторые сложности. Моя одежда выглядела не очень опрятно. Локти были перепачканы грязью, ворот закапан кровью, а из волос торчали листья.

Первый же кохон, который меня увидит в таком виде, заподозрит что-нибудь нехорошее. Плевать! Этот человек сдохнет спустя тридцать минут.

Скоро мне попалась хорошо натоптанная тропинка.

Я, не задумываясь, двинулся по ней. Первым испытанием моей решимости убить всех на свете стала шедшая навстречу группа подростков. Четыре парня и девушка.

Судя по возрасту, школьники старших классов. Все обнажены. Нудисты? Или какая-нибудь местная секта голозадых? М-да. Если возникнет необходимость замаскироваться, то сделать это будет совсем несложно.

Впрочем, брюзжать не стоило. Наша молодежь тоже наполовину состоит из помешанных на сексе втыконавтах. То есть состояла. Сейчас большинство из них погибло под бомбами кохонов. Я почти физически почувствовал, как расстояние между мной и подростками стало меньше тридцати двух метров. В голове что-то щелкнуло, фиксируя первые пять трупов. Мертвецы даже не посмотрели в мою сторону. Странное отсутствие бдительности в воюющем мире.

Снисходительная улыбка вмерзла в мое лицо, как только я осознал, что через полчаса этих ребят уже не будет в живых. Настроение испортилось, но, в конце концов, сейчас идет война и уже не важно, кто первый ее начал и на чьей стороне правда. Главное, победить, а правда всегда будет на стороне победителя. Ибо добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый. Через четверть часа бодрого марша я вышел к шоссе. По пути мне встретилось еще несколько человек. Мамаша с дочкой, парочка стариков, о чем-то оживленно болтавших на финском, и крупный слегка обрюзгший индус, судя по военной выправке, бывший военный. Никто из них не посчитал меня сколько-нибудь примечательной личностью и не отреагировал на мое появление. Каким-то чудом моя персона была абсолютно неинтересна, а значит, и невидима, для местного общества. По обочине шоссе я добрел до группы людей, клубящихся вокруг небольшого жестяного навеса, и, подражая им, принял задумчиво-рассеянную позу. Потом осторожно осмотрелся и понял, что вместе со всеми ожидаю некое транспортное средство, носящее древнее и гордое наименование: «автобус». Не знаю, что у них тут подразумевалось под вымершим в нашем мире видом общественного транспорта, но на табличке, прикрученной к навесу, было ясно написано на английском, китайском и почему-то грузинском языках: «Маршрутный автобус № У1739».

Бросая осторожные взгляды на окружающих меня кохонов, я начал мысленный отсчет времени. Если через тридцать минут уехать не удастся, то нужно будет оперативно «делать ноги», ибо человек, одиноко стоящий на остановке, заваленной трупами, однозначно вызовет подозрение. Автобуса не было. Прошло двадцать пять минут. Я предпочел не рисковать и, постаравшись не привлекать к себе внимания, удалился в сторонку.

Время шло. Ситуация не менялась. Целую вечность я уговаривал себя не паниковать и доказывал самому себе, что полчаса – это не аксиома, а некий абстрактный показатель, усредненный с большой погрешностью. Спустя еще несколько минут, я стал замечать некую, пока еще неявную, трансформацию на лице одной из женщин. У нее слегка поменялся цвет кожи. Будто дизайнер применил слабенький красный фильтр в графическом редакторе. На щеках появился нездоровый румянец, через пару мгновений превратившийся в уродливые разлапистые пятна, быстро увеличившиеся в размерах и расползшиеся по всей голове и верхней части груди. Женщина почувствовала на себе испуганный взгляд стоящего рядом старичка и машинально поправила прическу. Ее красивые кудрявые волосы плавно осыпались на землю. Сразу все.

Кто-то вскрикнул, кто-то вскинул вверх руки и узрел свои изрытые язвами ладони. Через пять секунд на остановке дарила паника. Люди разбегались. Несколько человек выскочили на проезжую часть. Мчащиеся по шоссе антигравы тормозили, подпрыгивали вверх, уворачиваясь от столкновений, но какой-то мужчина все-таки сумел врезаться в бампер и, взлетев высоко над капотом, упал на обочину. Я отвернулся. Мои зубы сжались, а рот наполнился слюной с солоноватым железистым привкусом. В ушах застучала кровь, заглушая крики гибнущих кохонов. «Очень уж быстро они умирают, – с досадой подумал я, давя в себе сложное чувство протеста, жалости и ненависти. – Если так будет продолжаться, то эпидемия быстро затухнет. Нужно действовать активнее».

На дороге образовался затор. Водители останавливали машины и пытались оказать первую помощь пострадавшим. Нормальное поведение обитателей нормального мира. Странно даже думать о том, что отцы, братья и сыновья этих добрейших людей бомбят детские сады в моем мире. Некоторые антигравы начали подниматься во второй эшелон и торопливо покидать место трагедии.

Они быстро уносились прочь, прихватив с собой свежие экземпляры смертельного вируса. Мне тоже оставаться здесь было нельзя, и я быстро облюбовал себе средство передвижения. Нечто красное, ужасно старомодное с круглым рулем и четырьмя декоративными колесами. Я плюхнулся на водительское место и наорал на дородного мужчину в строгом костюме, который загораживал мне путь. Похоже, этот мужчина был владельцем захваченного мною аппарата и совсем не собирался расставаться со своим имуществом. Пришлось на минутку выйти из кабины и разбить ему лицо. Досадуя на задержку, я наконец-то тронулся с места. Управлять машиной оказалось совсем несложно. Почти как леттером в плоскостном режиме. Если бы еще удалось найти рычаг смены высоты, то было бы совсем хорошо.

Скоро дорога приятно расширилась, попутных машин прибавилось. Еще через пару десятков километров автострада стала двухэтажной, и нижнее полотно ушло под землю. Скорость возросла, антигравы двигались уже в несколько слоев, и мне стало трудно держаться в потоке. Появилась мысль о том, чтобы где-нибудь припарковаться. Дождавшись разрыва в потоке машин, я крутанул руль. Сзади раздалось обиженное гудение, но ожидаемого скрежета я не услышал, бортовые компьютеры предотвратили столкновение. Светящаяся стрелка с надписью латиницей «Домодедов-слив» гостеприимно указывала направо. Слив так слив. Я довольно точно вписался в поворот. Дорога резко взмыла вверх. Уши заложило от перепада давления. За ветровым стеклом на мгновение мелькнуло голубое небо, и, спустя секунду, машина снова провалилась в тоннель. Вокруг замелькали надоевшие разноцветные корпуса летящих сломя голову антигравов и серые, подсвеченные тусклыми фонарями стены. Впереди заискрилась россыпь красных огоньков. Машины начали тормозить. По старой памяти я отдал мысленный приказ снизить скорость и, только когда антиграв не послушался, переместил ногу с правой педали на левую. Движение замедлилось. Потом мне пришлось остановиться совсем. Затор. Бездарная потеря времени. Я выключил двигатель и начал отсчитывать тридцать смертельных минут.

Первые признаки надвигающегося кошмара появились уже на двадцать четвертой минуте. Из зависшей в верхнем эшелоне машины выпал человек. Он распластался на капоте моей машины. Мне было прекрасно видно его бледное перекошенное страданием лицо.

Мужчина плакал. Кожа на его лице трескалась и дымилась. В глубине глаз светилось зловещее багровое зарево сжигаемого вирусом мозга. Отовсюду слышались крики. Один из водителей попробовал вырваться на свободу на своем антиграве. Его смелый бросок в просвет между эшелонами завершился встречей со вторым таким же умником. Отброшенные в разные стороны машины послужили затравкой цепной реакции. Спустя десять секунд в тоннеле образовалась гигантская груда искореженного и обильно политого кровью металла.

Я хладнокровно дождался, пока стихнет какофония смерти. Под последние стоны умирающих я опустил стекло на левой двери и выбрался на крышу своей колымаги.

Мертвецы были повсюду. На их искаженные лики падали мерцающие отблески аварийных сигналов. В замысловатой игре световых вспышек они, казалось, оживали и начинали неотрывно следить немигающими глазами за каждым моим движением. Интересно, как мои деяния будут отражены в файлах исторических учебников? Кем я буду? Спасителем нашего Человечества или палачом иного Человечества? Скорей всего, люди предпочтут забыть о том, что обязаны своим будущим именно этой чудовищной бойне, и запомнят меня как кровавого убийцу.

Я зашагал вперед, перепрыгивая с крыши на крышу.

Голову приходилось втягивать, потому что сверху вяло колыхались грязные днища антигравов второго эшелона. В очередной раз я превратился в палача. Но кто-то же должен брать на себя сей неблагодарный труд. Мне не повезло, что жребий опять пал именно на меня, но эту работу все равно нужно было сделать. Не мне, так кому-нибудь другому пришлось бы убить ту семейную пару в маленькой серебристой машине, или вон того мускулистого мужчину с дурацкими бантиками на лысине, или старика, который умер, склонив голову на руль грузовика. Я мотнул головой. Не о том думаю! Все мысли должны быть только о деле. Я приказал себе забыть про сомнения и вспомнить о долге. Война – это всегда грязь и смерть. А эту войну начали не мы. Вот о чем нужно помнить постоянно.

Тоннель кончился, но проезжую часть справа и слева ограничивали две отвесные и совершенно непреодолимые стены. «Какой остолоп строил эту трассу? – мысленно возмутился я. Должны же быть лестницы для экстренной эвакуации! Где они? Стоп! Вот одна. Она даже отмечена несколькими красными фонарями. Странно, что я ее сразу не заметил. Старею». Я рванулся вперед и споткнулся о чью-то лодыжку. Всегда нужно смотреть, куда ступаешь, особенно когда каждый мертвец норовит поставить тебе подножку. Сгруппировавшись, я довольно удачно упал в щель между машинами.

Немного поцарапался и испачкался. Ерунда! Только вот когда выбирался обратно на крышу, случайно встретился взглядом с мертвыми глазами ребенка. Я так и не понял, мальчик это был или девочка. Удивительно другое, детская кожа почему-то не пострадала от стигматизации, и мне на мгновение показалось, что ребенок все еще жив. Я уже поднимался по лестнице, а его глаза все еще смотрели на меня. И я тогда подумал, как было бы хорошо, если бы меня звали совсем не Петр Васнецов, а как-нибудь по-другому. Чтобы мной был не я, а кто-то совсем мне незнакомый. И чтобы самого меня не было бы. Совсем не было. Не было нигде и никогда.

Лестница привела меня в небольшой уютный скверик, главным украшением которого был бродяга в драном зеленом пальто. Он возлежал на газоне рядом с перевернутой урной. Проверять, жив ли он, мне не хотелось. Тем более что пах он так, будто умер неделю назад.

Других людей, ни мертвых, ни живых, поблизости не наблюдалось. То ли разбежались, то ли не попали в радиус поражения. В задумчивости я обошел клумбу, неторопливым шагом миновал тенистую аллею. Ее безлюдность рождала обманчивое ощущение мира и покоя, а шевелящиеся под подошвами тени листьев создавали иллюзию обыденной жизни. Я остановился рядом с виадуком, перекинутым через широкую магистраль. По ней все еще неслись машины. Средняя скорость потока, если прикинуть на глаз, около двухсот километров в час.

Следовательно, за полчаса они успеют унести заразу на сотню километров от этого места. Я повертел головой и восхищенно присвистнул. Вокруг раскинулась замечательная, очень сложная и очень многоуровневая транспортная развязка. О такой удаче можно было только мечтать. Я опустился на вымощенный булыжниками тротуар, прислонился спиной к каменному ограждению и закрыл глаза, стараясь не думать о том, что сейчас я по своей смертоносности вплотную приблизился к атомной бомбе, сброшенной в незапамятные времена американцами на Хиросиму. Когда-то, лет 350 назад, я осуждал их за это зверство. С тех пор я поумнел.

Приблизительно через полтора часа мерный гул тысяч двигателей сменился леденящим кровь скрежетом сминаемого автомобильного металла, скрипением царапаемых о дорожное покрытие днищ и звоном разбитых стекол. Движение остановилось. Я встал на ноги и осмотрелся. Некоторое время у меня была возможность наблюдать фигурки людей, бегущих в разные стороны.

Когда и они успокоились, я испытал безмерное удовлетворение от хорошо выполненной работы и одновременно глубочайшее отвращение к самому себе по той же самой причине. Подвергнув еще одному контрольному осмотру замершие в мертвенной неподвижности окрестности, я двинулся к странному пузырчатому зданию. Нечто похожее образуется, если дунуть через трубочку для коктейлей в стакан с густым кефиром, поэтому вначале я принял сооружение за оранжерею, но веселенькая вывеска с изображением дельфина и хвастливой вывеской на английском «Тера-Маркет-Минус-Терра» ясно указывала на торговую функцию строения. Мое внимание привлекла большая посадочная площадка, окаймляющая верхнюю часть скопища гигантских стеклянных пузырей. Я решил поискать там какой-нибудь аппарат, способный стабильно лететь на небольшой высоте. По местным дорогам благодаря мне уже никогда нельзя будет проехать.

Автоматические двери магазина безуспешно пытались закрыться. Им мешал труп толстого мужчины, живот которого колыхался, как пудинг, каждый раз, когда его пихали створки. Когда фотоэлемент системы управления засек мое приближение, двери облегченно замерли в открытом положении. Я вошел внутрь. В лицо мне ударил густой запах крови. Картина произошедшего здесь кошмара немедленно смоделировалась в моем мозгу и за долю секунды промелькнула перед внутренним взором. Обезумевшие от ужаса люди метались по магазину, не разбирая дороги, и собственными телами разбивали выпуклые зеркальные витрины высотой в три человеческих роста. Огромные осколки сыпались на несчастных, рассекая, уродуя и калеча еще живых покупателей. Кровь была повсюду. Мне пришлось идти прямо по лужам крови. Ею были заляпаны стены, обильно политы листья декоративных растений. Вода в фонтане стала темно-розовой. Кровь ручьем текла по лестнице, по которой мне пришлось подниматься. Целое озеро натекло из груды трупов в нижней части двух эскалаторов. Присмотревшись к телам, я остановился и вернулся назад. Кажется, в произошедшем здесь кровопролитии был виноват не только неудачно выбранный материал для витрин. В трупах обнаружилось множество больших дыр, оставленных крупнокалиберным ручным оружием. Порыскав глазами по холлу, я быстро нашел двух покойников в военной форме. Бойцы устроили позицию в секции нижнего женского белья и перебили немало своих соотечественников перед тем, как откинуть копыта. Возможно, это они и организовали ту панику, из-за которой я теперь вынужден вброд переправляться через реки крови.

Я осмотрел мертвых военных. Первый был рядовым или чем-то вроде того. Бедность нашивок вполне соответствовала юности лица. В белых пальцах с выпирающими суставами солдат сжимал старомодную электромагнитную винтовку. Ее толстый короткий ствол все еще был направлен на офицера, в груди которого зияла рваная дыра. На лице офицера навсегда застыло мимолетное предсмертное изумление. О том, что здесь произошло, можно было только догадываться. Возможно, старший по званию отдал незаконный приказ открыть огонь по мирным гражданам и был убит своим подчиненным, или, наоборот, у рядового снесло крышу и он начал палить во все, что движется. Вирус навсегда сокрыл от Человечества тайну этой трагедии.

В кобуре у мертвого офицера отыскался вполне пристойный лучемет с полностью заряженной батареей и предохранителем, равнодушным к моему неправильному биополю. Для проверки боевых качеств оружия я расстрелял пальму, раскинувшую листья над маленьким водопадиком. Обугленный ствол дерева рухнул в воду, а я сунул лучемет за пояс и торопливо поднялся на второй этаж. Здесь тоже имелось изобилие окровавленных трупов и разбитых витрин, но потоки прохладного воздуха, дувшие из вентиляционной системы, развеивали запах свежерубленой человечины. Чтобы забраться еще выше, на третий уровень, мне пришлось пройти более ста метров по длинному коридору, декорированному замысловатыми светильниками и красивыми чугунными скамейками. В некоторых витринах зазывно двигались манекены, рекламирующие одежду, и я каждый раз шарахался в сторону, принимая их за живых людей.

Перепрыгивая через очередной труп, я споткнулся, въехал рукой в кровавую кашу и вляпался коленом в чьи-то испражнения. Пришлось сменить курс, чтобы отыскать какую-нибудь тряпку. Рядом был отдел постельного белья, и, распотрошив упаковку с комплектом простыней, я вытерся чистой тканью. Когда я собрался двинуться дальше, откуда-то слева послышались человеческие голоса, звучащие весьма жутко в этом царстве мертвых. Мне пришлось замереть на месте, чтобы перевести дыхание и немного успокоить расшалившееся сердце, которое грохотало в груди так громко, что заглушало насторожившие меня звуки. Похоже, молодое тело еще не привыкло к настоящим передрягам.

Стараясь двигаться как можно медленнее, я осторожно выглянул из-за угла. Раскинувшийся передо мной огромный зал был заполнен приспособлениями, воспроизводящими звуки и изображения. Испугавшие меня голоса шли именно отсюда. Техника отлично обходилась без людей, для которых была создана. Точнее сказать, обходилась без живых людей. Виртуального объемного японца, висящего в трех метрах от пола, можно было посчитать живым человеком лишь условно, хоть он с похвальной бодростью и объяснял умопомрачительные преимущества загадочных многослойных сковородок. Очень скоро японец так распалился от собственных речей, что сначала порвал на себе всю одежду, а затем, прыгая и потрясая эрегированным мужским достоинством, провозгласил, что только владелицы многослойных сковородок смогут заполучить себе такого классного самца, как он. Я поморщился. Ничего не имею против эротики в рекламе, но мне кажется, что в данном конкретном случае местные рекламщики переборщили. Впрочем, какие могут быть претензии к умирающему миру? Его часы сочтены, и уровень культуры кохонов в самом скором времени будет интересовать исключительно историков.

Попытка отдать экрану мысленный приказ ничего не дала. Японец продолжал верещать и даже призвал в кадр сразу двух голых японок, которые, похоже, тоже пылали нешуточной страстью к многослойным сковородкам. Я отыскал аппарат, генерирующий непристойное изображение, и наугад нажал первую попавшуюся кнопку. Канал сменился. Новости. Прямая трансляция с улиц Киева. Уже знакомая мне по Москве картина: бегущие люди, трупы на газонах. Оператор стойко не сходил с места до тех пор, пока объектив его камеры не ткнулся в асфальт. За кадром был отчетливо слышен чей-то предсмертный хрип. Комментатор хладнокровно докладывал о потерях и о варварском оружии, примененном злыми пришельцами против белых и пушистых туземцев. Его слова звучали слишком четко и воинственно для произносимого им слезоточивого монолога. Грузовики, заполненные мертвыми солдатами, сменялись на экране изображением самолетов с трупами летчиков в кабинах. Особенно меня порадовали танки, замершие на обочине шоссе. Огромные тяжелые машины наделали много бед в моем мире. Снова передача из Киева. На этот раз был показан общий план с трехсотметровой высоты. Над городом вспухали сразу три ядерных гриба. Спустя секунду ударная волна смела камеру, и диктор уже из студии начал торопливо вещать о гибели Киева и заградительных карантинных отрядах, сжигающих беженцев из огнеметов.

— Недобитые коммунистические орды, к которым мы отнеслись с излишней гуманностью, коварно нарушили безмятежную жизнь наших граждан, потревожили наш мир, оплот счастья, свободы и демократии, – с осуждающей строгостью поведал телевизионный голос, – Применение варварского оружия погубило несчетное количество жизней, а также несколько тысяч особей третьего и четвертого рангов. Великой трагедией для всего человечества стала безвременная смерть ста тридцати четырех подданных Европы и восьми американцев, в их числе было шесть чистокровных афроамериканцев. В ответ на дерзкую вылазку безумных медведей министерство обороны Соединенных Штатов Земли предприняло массовые бомбардировки городов противника.

На экране появилось искаженное животной яростью лицо жандарма. Были ясно видны нашивки с символикой Солнечной Системы и черепами алма-атинской жандармерии. Только вел себя боец как-то очень странно. Схватив за ствол винтовку незнакомой мне системы, он яростно колотил прикладом по голове лежащей у его ног женщины. При этом он подпрыгивал, сучил ногами и подвывал. Бред какой-то! Дальше пошел общий план с ползущим по пыльной дороге модулем противометеоритной обороны, парящими в небе антигравами и шустрыми маленькими человечками, которые споро монтировали генераторы силовых полей вокруг растущих прямо на глазах бункеров. Голос за кадром вещал о том, что бравые солдаты Соединенных Штатов все как один готовы сложить головы за идеалы демократии и свободы и что лучшее во Вселенной оружие непременно сокрушит кровожадного и глупого противника.

Отягощенный новыми знаниями, я продолжил свой бег. Очень скоро за малоприметной пластиковой ширмой мне попалась тесная пожарная лестница. Теперь до искомой посадочной площадки было рукой подать.

Я быстро преодолел несколько пролетов и уже пребывал в предвкушении скорого успеха, когда запертая дверь преградила мне путь. На жестяной табличке красовалась гордая большая надпись на английском: «airstop», чуть ниже и мельче, но не менее гордо, на мове: «посадковий майданчик» и в самом низу фломастером от руки почти по-русски: «пасатачная плащатка». Буквы «о» и «д» русскоязычные туземцы, похоже, утратили в ходе эволюции. Тестовый удар кулаком показал, что металл, из которого изготовлена дверь, очень толстый.

Жаль было тратить батарейку на выжигание по железу.

Озадаченно отступив на шаг назад, я уперся пяткой во что-то мягкое. Рядом со ступенями лицом в пол лежал вахтер, выряженный в смешную пеструю униформу.

Он был мертв. Почему я не заметил его, когда поднимался по лестнице? Неужели нетренированное тело оказывает на меня столь сильное влияние? Я склонился над трупом. Белый пластмассовый ключ почти сразу отыскался на поясе, и мне не пришлось шарить по карманам. Карабинчик брелка легко расстегнулся, и я снова повернулся к двери. Ключ мягко вошел в замочную скважину, раздался щелчок. Дверь приоткрылась.

— Ты кто? – спросил хриплый голос у меня за спиной.

— Конь в пальто, – автоматически ответил я.

— Руки за спину, – приказал тот же голос.

Я медленно сложил дрожащие ладони сзади. Сердце снова бешено колотилось в груди, все тело покрылось холодным потом. Каждую секунду я ожидал ощутить, как лазерный луч сокрушает мой позвоночник. Прошло пять секунд. Дрязг в коленях пропал. Сердце забилось ровно и сильно. Проклятый Светозар Ломакин едва не погубил меня. Парализующий липкий страх принадлежал, безусловно, трусливому щенку, воскресшему из недр моего подсознания. Ведь из нас двоих только Ломакина можно было напугать направленным в спину лучеметом. Когда же этот сосунок сдохнет окончательно?! Какие могут быть вообще страхи? Ситуация абсолютно стандартная. Можно расслабиться и получать удовольствие. Для вахтера обстановка тоже привычная. Он не ожидал никаких сюрпризов и поэтому не нервничал.

Скосив взгляд в сторону, я хладнокровно вычислил местоположение противника по его тени на стене. Зазвенели наручники. Холодные кольца сомкнулись на моих запястьях. Сначала на правом, потом на левом.

Мой трофейный лучемет исчез у меня из-за пояса. Я невозмутимо дождался, пока вахтер сделает все свои дела.

Наконец ствол, направленный мне в спину, сдвинулся в сторону. Мою персону больше не считали опасной. Резкий разворот на месте позволил мне выиграть полсекунды времени и уйти с линии огня. Не ожидавший нападения противник так и не сообразил, что произошло. Понимание пришло, когда я проломил ему переносицу.

Голова – оружие не очень быстрое, но изумительно сокрушительное. Мой крепкий лоб раз за разом опускался на его лицо, грудь, шею. Скованные за спиной руки мне совершенно не мешали. Надо отдать ему должное: он пытался сопротивляться. Даже разок нажал на курок и прострелил себе ступню. Я слегка попинал поверженного врага, а потом поставил ногу ему на горло.

— Ты здесь один?

— Не знаю, – голос вахтера был тих и жалобен. – Я себя плохо почувствовал. – Его испачканные кровью губы задрожали. – Потом стало темно, и появился ты. Что случилось?

— Смерть пришла в твой мир, – провозгласил я с загадочным видом.

— Мне нужен врач, – простонал он. – Мне нужен врач!

— Ключ от наручников, – потребовал я.

Он сунул палец в нагрудный карман, и браслеты на моих руках мгновенно распались. Похоже, у наручников имелся пульт управления. Удобная придумка.

Я потер запястья с таким видом, будто провел в кандалах не менее пятидесяти лет. Все хорошо, что хорошо кончается, но каким образом этому человеку удалось выжить в эпицентре эпидемии? Почему я, несмотря на весь свой опыт, принял его за мертвеца? Впрочем, не стоило идеализировать свои способности. После длительной амнезии я и от манекенов шарахался, и под дулом лучемета потел. В таких условиях каждый мог обознаться, но все же почему он не умер? Я поднял с пола свое оружие. Вахтер побледнел и уставился на меня с предсмертным ужасом. Стрелять не хотелось, но оставлять за спиной недобитого вражеского бойца хотелось еще меньше.

— Мне нужен врач.

Я молча нажал на курок, удовлетворенно оценил большое черное пятно, образовавшееся на месте головы, и, толкнув плечом дверь, вышел на «посадковий майданчик». Поверхностный осмотр территории показал, что к аппаратам с реактивной или комбинированной тягой майданчик не подходил из-за большого количества декоративных ажурных конструкций по периметру.

Их бы сдуло при первой же посадке самой хилой машины. Одно неверное движение джойстиком, и горящие декорации посыплются вниз, на головы прохожим. Следовательно, здесь могли быть представлены только аппараты, использующие для полетов исключительно силовые поля. Это меня вполне устраивало.

Два больших, по-видимому, грузовых антиграва стояли справа. Я не сразу сообразил, что это транспортные средства, а не архитектурные элементы здания. Огромные обтекаемые горы металла и пластика слились с бетоном в единое целое. Нет, для меня, пожалуй, это будет чересчур глобально. К подобной технике нужен профессиональный подход. Я немного прошел по дорожке, выкрашенной зеленой краской, и увидел три персональных аппарата и семь семейных машин, с четырехместными кузовами. Выглядели они коряво, вычурно и безвкусно, как, впрочем, многие вещи в этом мире. Я решил подобрать себе модель подороже, чтобы быть уверенным в надежности движков и генераторов. Дорогая модель определяется по крутым наворотам. Вот только как понять, что у них здесь считается крутым? Багажные ящики, похожие на воздухозаборники древних истребителей? Гребень на крыше? Ядовитая фиолетово-желтая раскраска?

Я остановил свой выбор на аппарате классической конструкции, понадеявшись, что и управлять им будет просто и привычно. Все-таки у наших миров общие корни, и в некоторых вещах мы должны быть очень похожи. За штурвалом антиграва сидела мертвая старуха в лихой ковбойской шляпе. Присутствие хозяйки меня нисколько не смутило. Бабуля больше не нуждалась в личном транспортном средстве, но рядом с ней в детском креслице расположился крупный питбуль, которого я не сразу заметил. Пес внимательно наблюдал за мной умными глазами и скалил клыки, намереваясь защитить частную собственность от любых посягательств.

У меня не было ни одной веской причины, чтобы убить собаку. Животное не имело отношения к нашим чисто человеческим разборкам. Решив не брать еще один грех на свою многострадальную душу, я шагнул в сторону крошечного фургончика с выпирающими из-под днища антигравитационными панелями. На борту этой машины призывно фосфоресцировали яркие цветные шары и переливались всеми оттенками голубого большие пушистые снежинки.

Спустя секунду оказалось, что собака и сделанные из-за нее два крошечных шажочка спасли мне жизнь. В тот самый момент, когда я укрылся за бортом фургона, мир вздрогнул и стал ослепительно белым. Рефлекс распластал мое тело на бетоне. В мозгу сочными красными буквами высветился список поражающих факторов ядерного взрыва. Первым пунктом шел поток лучистой энергии. Как известно, он включает видимые, инфракрасные и ультрафиолетовые лучи. Защита – любой непрозрачный объект. Фургон со снежинками подошел идеально. Ядерный свет был безмерно ярок. Даже сквозь крепко стиснутые веки было видно его отражение от стены торгового центра. Через пятнадцать секунд мне показалось, что я ослеп или внезапно наступила ночь. Это закончилась вспышка. Я вскочил и побежал. В небе сияли целых два солнца. Настоящее и рукотворное. Деревья и трава из зеленых стали черными, листья осыпались на землю черным снегом. Весь мир обесцветился. Из него исчезли все краски. Именинный торт превратился в пожухшую газетную бумагу, и на нем похоронными свечами горели далекие небоскребы.

После ядерной бомбардировки Киева я ожидал, что нечто подобное повторится и в Москве, но не рассчитывал на столь высокую оперативность кохонов. Принять решение о ядерной стерилизации гиперполиса совсем непросто. Я это хорошо помнил по Мехико. Двенадцать депутатов тогда покончили жизнь самоубийством, двое пытались убить меня и Верховного. Чтобы спасти мир в такой ситуации, нужен человек, способный на действие, за которое его потом разорвут на куски и проклянут. У них есть такой человек, а значит, их система государственного управления вполне эффективна. Впрочем, сейчас это неважно. Нужно играть свою игру и во что бы то ни стало продолжить выполнение миссии.

Если мне удастся выбраться из атомного ада и добраться до какого-нибудь Парижа, Пекина или, на худой конец, Еревана, то враг потеряет как минимум еще один крупный город. Интересно, есть ли у них местность, которую они не подвергнут атомной бомбардировке ни в коем случае? Вот бы попасть туда!

Мысли мельтешили в моей голове со скоростью лазерного луча, запертого внутри зеркального шарика.

Какие приятные сюрпризы ждут меня в ближайшие секунды? Проникающая радиация и ударная волна?

Нервных просят застрелиться. Потом еще будет радиоактивное заражение местности, но на него можно наплевать, потому как все равно не доживу. Итак, по пунктам. Проникающая радиация. Вероятно, уже проникла.

Скорей всего, я уже получил смертельную дозу, но на подобные мелочи не стоит обращать внимание. Какое-то время я все равно буду жить и гадить кохонам. Остается ударная волна. Пустячок. Однако стоит поторопиться. Ударная волна приближается со сверхзвуковой скоростью. Могу и не успеть.

Внезапно мне захотелось остановиться. Повернуться лицом к пульсирующему пузырю взрыва, глубоко вздохнуть пропитанный смертью воздух и красиво попрощаться с жизнью. Я сделал все, что мог. Пора уходить. Я и так прожил слишком длинную жизнь. Нет. Нельзя. Нужно драться до конца. Не помню, как я добрался до лестницы, перепрыгнул через труп вахтера. Здание снова вздрогнуло. Сквозь оконный проем лестницу залил поток ярчайшего света. Мне пришлось зажмуриться и прижаться к стене. Всё! Больше спешить некуда. От двух бомб мне не убежать.

Снова стемнело, а я все еще был жив. Не думая уже ни о чем и полностью отдавшись глубинным инстинктам, я допрыгнул до окна и вышиб плечом толстое стекло вместе с пылающей пластиковой рамой. Подо мной разверзлась бездонная пышущая жаром пропасть. Почему-то мне очень захотелось узнать, успею ли я долететь до тротуара и раскроить себе череп раньше, чем меня сметет, разорвет и развеет в молекулярную пыль дьявольская мощь ударной волны. Снова стало очень светло. Было слышно, как трескаются кирпичи в тех местах, где ползают ослепительные ядерные «зайчики».

Вспышка длилась совсем недолго, и излучение снова не задело меня. Я все еще был жив, а внизу простиралось двадцать метров пустого пространства. Не так уж и много, но и не так мало, как хотелось бы. Весь мой многовековой опыт съеживался и куда-то пропадал перед подобным препятствием. Только Ломакин мог спасти меня. Проходя курс подготовки разведчика, он выдерживал похожие прыжки, но и то не более дюжины раз и под присмотром опытных преподавателей. В сердце промелькнула обида. Ну почему этого бездельника не заставили прыгнуть с вышки 125 раз? Сейчас мне было бы гораздо легче. Сначала я хотел использовать для торможения стенку, но до нее было далеко. Пришлось вспомнить стандартный ролл с кувырком через правое плечо. Он никогда не удавался Светозару. И у меня ролл вышел не вполне чисто, хотя и был лучшим в нашей общей жизни. Приземлился я на тройку с минусом. Скрипя зубами от боли в спине, ребрах, ногах и локтях, я затравленно оглянулся по сторонам. Я все еще был жив.

Воздух стал густым и плотным, как кисель. В нем безо всякой опоры висела угловатая красная буква «М».

Метро! Я побежал. Думаю, никто и никогда не бегал быстрее, но мне казалось, что я еле переставляю конечности и двигаюсь со скоростью медузы, заснувшей в желе.

Неожиданно для себя я обрел способность к сферическому зрению. Я увидел, как у меня за спиной треснуло пузырчатое здание торгового центра, как параллельно поверхности земли полетели, изгибаясь, словно листы картона, огромные куски бетонных плит, большие черные автобусы и мертвые люди, похожие на порванные тряпичные куклы. Прямо под моими ногами вздыбился асфальт, перемешанный с землей, галькой и гнутыми трубами. Тротуар, по которому я бежал, на какие-то жалкие доли секунды оказался защищен от ударной волны рушащимися стенами, и у меня хватило времени, чтобы оказаться у спуска в метро до того, как каменная лавина похоронила под собой всю улицу. По лестнице, ведущей к эскалаторам, я уже не бежал, а летел, низко наклонившись вперед, бешено отталкиваясь от ступеней и едва не задевая подбородком за гранит. Главный удар застал меня под спасительными бетонными перекрытиями. Лестница в мгновение ока была завалена бетонным и асфальтовым крошевом. Мощный поток воздуха подхватил меня и швырнул на стеклянные двери, которые за мгновение до столкновения с моей головой разлетелись в мелкие радужные брызги. От чудовищного грохота я оглох. В кошмарной тишине стены вестибюля выгнулись, пол пошел трещинами. Меня нагнал шквал обжигающей пыли.

«Ну, вот и все», – подумал я. Рот, уши, горло и бесполезные глаза были забиты пылью. Я споткнулся и упал на что-то мягкое. Мертвец. Первым делом я зарылся носом и ртом в его одежду и сделал судорожный вдох, рискуя повредить легкие острыми камешками, буквально повисшими в воздухе. Следующая минута ушла на то, чтобы оторвать от чьей-то одежды кусок ткани, сунуть его себе в штаны и хорошенько смочить собственной мочой. Влажная материя неплохо фильтрует всякую дрянь, а мне сейчас был полезен даже такой примитивный респиратор. Одной рукой прижимая к лицу вонючую тряпку, а другой ощупывая дорогу, я на четвереньках преодолел турникеты и спустился вниз по эскалатору.

Пыль медленно оседала, и дышать с каждой минутой становилось легче. Очень скоро насущная потребность в кислороде сменилась другой насущной потребностью – видеть. Для этого мало было отскрести глаза от грязи. Нужен был источник света. Я принялся обыскивать карманы всех трупов, которые попадались мне на пути. Женские тела я пропускал, считая, что ощупывать мертвых женщин не вполне прилично. Не правда ли курьезно? Убийца сотен тысяч, а может, и миллионов кохонов считает непристойным обыскивать трупы своих жертв женского пола? Но тогда я как-то не задумывался об этом. Просто пропускал женщин, и все. В карманах мужчин я искал зажигалки, которыми пользуются курильщики сигарет, светящиеся брелки с чипами доступа или электронные записные книжки, оснащенные яркими экранами. Суперпризом для меня сейчас был бы карманный фонарик. Ни одной зажигалки и ни одной записной книжки я не нашел. Зато мне попались электронные часы с вмонтированным в корпус мощным светодиодом. Теперь у меня был хоть какой-то источник света. Я поднял часы над головой и двинулся к путям.

Идти по шпалам было неудобно. Чтобы наступать на каждый бетонный брусок, приходилось семенить, а шагать через одну почему-то не получалось. Ноги слушались плохо, и можно было запросто переломать себе ноги. Но, невзирая ни на что, я неудержимо двигался вперед, не задумываясь о том, что направление движения мне совершенно неизвестно. В любом случае, каждый шаг приближал меня к чему-то. Вот только к чему?

Дурацкий вопрос, ответ на который уже известен.

К смерти я приближался. К родимой избавительнице.

Мысль о скорой кончине показалась мне приятной. Немного потерпеть, и падет черный полог, который избавляет от боли, сомнений и угрызений совести. Закончится затянувшаяся жизнь Петра Васнецова. Каждый шаг отдавался болью в голени, но не так уже много осталось этому телу бродить по свету, чтобы беспокоиться о его своевременном лечении.

Впереди послышался шум. Стараясь двигаться как можно тише, я прокрался почти сотню метров, прежде чем увидел красные габаритные огни подземного поезда и силуэты людей в замершем на месте вагоне. Вот и первые выжившие в эпидемии. Я хотел, было, приблизиться к ним на критическое расстояние в тридцать метров, но сразу передумал. Жизнь застрявших в подземелье людей не обещала быть слишком длинной, и причинить какой-либо вред моему миру они при всем желании не сумеют. Эти несчастные перестали быть врагами, и их ни в коем случае нельзя было убивать, ибо жизнь человека – бесценна.

Я вернулся на станцию, с которой начал свой путь.

Можно было попытаться пройти по параллельному тоннелю, но и там мне наверняка встретятся люди. Люди будут попадаться почти на каждой станции, и почти на каждой станции мне придется убивать, убивать и убивать. Я почувствовал, что смертельно устал от убийств.

Пора, наконец, остановиться и закончить войну. Пора.

Боль в ноге стала нестерпимой, и я посмотрел вниз, штанина была залита кровью. Я аккуратно поддернул ткань и едва не задохнулся от ужаса. Из почерневшей кожи на голени торчал белый осколок кости. Похоже, я сломал ногу, когда прыгал из окна торгового центра.

К черту! Сдохну сейчас! Я сел на каменный пол и достал лучемет. Рукоять мгновенно стала скользкой и липкой от пота, висок ощутил холод избавительного металла, и, казалось, сам покрылся потусторонним инеем. Одно движение пальцем, и все закончится. Нет! Не таракан же я, в самом деле, чтобы подыхать в подземелье!

Медленно, скуля от боли и волоча сломанную ногу, я пополз к эскалаторам. Путь в сотню метров занял у меня почти тридцать минут. Еще полтора часа я карабкался вверх по ступеням, преодолевая завалы из трупов. Было очень больно, но остановиться я не мог. Лучше хоть какая-то цель, чем черная безнадега среди тысяч умерщвленных мною людей.

Уже на верхних ступенях я выбросил часы. Они стали не нужны. Свет пробивался из разрушенного подземного перехода. Перекрытия там были сломаны, и у меня получилось выбраться на улицу по грудам щебенки и мусора. Не в силах двигаться дальше, я прилег на бетонную плиту, пристроил сломанную ногу поудобнее и полной грудью вдохнул радиоактивный воздух. Вот он финал жизни. Всегда мечтал о чем-то подобном. Вокруг раскинулся низведенный до почти идеальной плоскости город. Небо скрыто черным дымом, слегка расцвеченным красноватыми облаками пыли. И ни души. В принципе, меня все устраивало. Я благодушно взирал на дело рук своих. В ста метрах справа раздался взрыв. В то же мгновение рядом со мной упала большая железяка, а из-под земли навстречу ей вырвался столб огня и дыма.

Я смежил веки. Мертвый город, умирающий мир. Все-таки зря они начали эту войну. Сейчас мне очень хотелось посмотреть в глаза тем, кто сидел за штурвалами бомбардировщиков, первыми пересекших границу нашего мира. Посмотреть и спросить: «Вы этого хотели, гады? Вы получили все, что заслужили! Теперь ваши жены, дети и матери лежат в куче хлама, теперь ваши города похожи на гигантские помойки. Теперь на месте ваших домов десятилетиями не будут селиться люди. Вы получили по заслугам. Вы довольны?»

— Тумана, – неожиданно для самого себя прошептал я. – Не судьба нам снова встретиться.

— Почему, милый? – ответ в моей голове прозвучал ясно, но с некоторой задержкой, сигнал шел через ретранслятор с узким каналом приема-передачи. – Что случилось? Ты где?

Проклятье! Какого черта дохлый Ломакин захватил контроль над моим мозгом? Мне и так уже совсем немного осталось, а тут еще он со своими нежностями. Почему работает связь? Я не включал телефон! Попытка сбросить соединение не удалась. Кто-то активно противодействовал моим мысленным сигналам.

— Ты где? – повторила она.

Ответить я не смог. Меня вырвало чем-то желтым, перед глазами поплыли большие красные пятна. Я вытянул из-за пояса лучемет. Если станет совсем плохо – застрелюсь. Очень не люблю болеть. Еще больше не люблю мучительно умирать. «Нуждаюсь в срочной эвакуации», – подумал я, ощупывая курок дрожащим немеющим пальцем.

 

Глава 8.

Озеро мертвецов

Инопланетный пейзаж разбомбленной Москвы раскололся и, мерцая, растворился в бледно-сером тумане.

Мне показалось, что нить моего сознания не прерывалась ни на секунду. Просто сменились декорации. Вдруг стало холодно и сыро. Запахло плесенью, и со всех сторон послышались стоны, причитания и сдавленные крики. Рука еще ощущала рифленую рукоять лучемета, а взгляд уже блуждал по фиолетовой глади больничного потолка, неожиданно скрывшего дымное московское небо.

Я лежал в больничной койке. Сильно болела нога. Хотелось есть и пить. Полное отсутствие мыслей действовало успокаивающе, и какое-то время я бездумно созерцал воздушное пространство над собой, однако чей-то громкий вопль заставил меня повернуть голову. То, что я увидел, вынудило меня поверить в подлинность существования ада. Пространство, стиснутое двумя длинными бетонными стенами и ограниченное сверху бактерицидным потолком, было переполнено болью и страданием. Предсмертные хрипы и мольбы перемешивались здесь с густыми облаками зловония, скрывавшими бесконечные ряды больничных коек. Пациенты, которые лежали на них, казались настоящими выходцами из преисподней. Почти у каждого не хватало одной, двух или даже всех конечностей. На ближайшей ко мне кровати покоилось оплетенное проводами тело, к которому посредством тоненькой трубки крепилась обритая наголо безносая и безухая голова. Своим единственным глазом голова с мольбой взирала на меня. Чуть дальше беззвучно билось закрепленное в шипастом каркасе мускулистое туловище. Над ним колдовали два старых робота.

Они старательно запихивали в распоротую брюшную полость нечто очень похожее на кишечник. Я перетерпел рвотный позыв и перевернулся на левый бок.

С другой стороны от моей койки дела обстояли ничуть не лучше. Многорукий медицинский кибер обрабатывал обезглавленное женское тело. Он отсекал зазубренные куски затылочных костей и обломки шейных позвонков. Кровь заливала подушку и снежно-белую простыню, капала на пол, где метался крошечный робот-уборщик, на бурой спинке которого жалобно поблескивал индикатор перегрузки.

В проходе между койками плелся сутулый седой санитар. Шаркая подошвами, он толкал перед собой тележку с целой пирамидой криоконтейнеров знакомой мне формы. Именно в таком ведерке я получил от Готлиба инфицированную мексиканской чумой голову преступника. Когда я увидел, что санитар раздает криоконтейнеры роботам-хирургам, в голове у меня немного прояснилось. Никакой это не ад. Обычный прифронтовой госпиталь, оборудованный, судя по граффити на стенах, в автомобильном тоннеле. Потусторонний туман – это всего лишь испаряющийся из криосистем азот, а обезглавленные изуродованные тела используются медиками для временного подключения ампутированных голов. Потом эти головы заморозят.

Мне стало немного легче. Я поднял руку и тщательно ощупал шею, чтобы проверить, не готовят ли меня самого к подобной операции. Никаких разрезов, трубок или больших отверстий обнаружить, к счастью, не удалось.

Голова крепко держалась на плечах. Согнул ногу. Все нормально. Сустав цел, кость срастили. Еще болит, но скоро все будет в порядке. Обошлось. Я хотел стереть холодные капли пота, выступившие на лбу, но ладонь застыла на полпути. На запястье моргал синими светодиодами арестантский браслет. На сероватом металле ясно читались четкие буквы «ТСО-Кандалы-56». Серьезная вещь. В такие штуки встраивают не только системы географического позиционирования, но и устройства для физического воздействия, если заключенный попробует нарушить закон. В некоторых моделях генератор боли активируется при первой же мысли о побеге или неподчинении блюстителю закона. Я мысленно затребовал информацию о причине ареста. На ободке браслета засветилась бегущая строка. «Ордер на арест Ломакина Светозара №…». Мое зрение еще не пришло в норму. К тому же я разволновался, поэтому значения слов и предложений прояснялись для меня в случайном порядке, никак не желая превращаться в связный текст. По обвинению… С поличным… Повлекшие многочисленные жертвы среди мирного населения… Преступление против человечности… Военные преступления… Кое-как дочитав ордер, я откинулся на подушку, пытаясь понять, что же произошло и как мне следует действовать в сложившейся ситуации. Никаких идей не было.

Пришла медсестра. Угрюмая женщина средних лет.

Не здороваясь и не говоря ни слова, она подкатила моей кровати передвижной столик, сервированный для полноценного обеда, и молча ушла, окатив меня на прощание взглядом, полным такого концентрированного презрения, что даже нескольких мелких брызг хватило бы, чтобы отравить водоем средних размеров. Я меланхолично перекидал в рот безвкусный салат, жиденькие несоленые щи и несладкую кашу. Запил все это противным комковатым киселем. Внешне я выглядел абсолютно спокойно, но в моей душе нарастало возмущение.

Как они посмели раззявить свои смердящие пасти в мою сторону? Я воевал с врагами, я спасал их жалкие шкуры. Я вообще создал этот мир и установил в нем свои правила игры. О каких нарушениях может идти речь? О каких статьях уголовного и нравственного кодексов может писать скудоумный прокурор Ефремовского района Московского гиперполиса? Чушь! Я чист перед Человечеством Солнечной Системы. К счастью, прокурор Подтэр – не последняя инстанция. А обвинение в измене – это вообще такая возмутительная ложь, что имеет смысл потребовать от этого Подтэра моральной компенсации, если она, конечно, присуждается в военное время. Суд! Нужно требовать проведения судебного заседания. Я так воодушевился, что спрыгнул с кровати. Кожу под браслетом чувствительно кольнуло.

— Стоять на месте! – взревело в ушах.

Мышцы сразу одрябли и безвольно обвисли на скелете, как старые тряпки на огородном пугале. Моя голая пятка оказалась в липкой луже чуть подсохшей крови, но я не смог сдвинуться даже на сантиметр, чтобы встать на сухое. Проклятый браслет парализовал не только тело, но и волю.

В полусотне метров от меня полыхнула вспышка. Такие обычно сопровождают телепортацию. Почти сразу по проходу между койками размашистой рысью пробежали два амбала с жандармскими черепами на рукавах.

Роботы-уборщики и санитарки испуганно шарахались от них. Пациенты, способные осознавать реальность, затравленно провожали их глазами. Бравые блюстители закона встали справа и слева от изголовья моей кровати, будто это был мой гроб, а они изображали почетный караул. Оглушительно щелкнув каблуками, жандармы синхронно сложили руки за спиной и устремили бессмысленные взгляды в некую уставную точку, расположенную в полутора метрах от их мужественных носов.

Спустя минуту по тому же проходу неуверенной слегка танцующей походкой прошествовал молодой человек с живым улыбчивым лицом. Только вблизи стало понятно, что юноша вовсе не улыбается. Его лицо искажено мучительной гримасой сочувствия и отвращения. Похоже, что он впервые в жизни увидел столь много концентрированной человеческой боли. Заметив мою окаменевшую фигуру, молодой человек сморщился еще больше и пронзил меня злым презрительным взглядом.

— Александр Лебедь, – холодно представился он, останавливаясь в трех шагах от меня.

— Генерал? – автоматически переспросил я.

— Судебный исполнитель, – слегка смутился молодой человек.

Кажется, он был немного польщен моим предположением. Конечно же, откуда ему было знать про черного генерала, ставшего президентом Российской Федерации после казни Ельцина. Он не помнил бы о нем, даже если бы те печальные события происходили в его собственном мире. Слишком давно это было.

— Светозар Ломакин? – осведомился он, снова став смертельно серьезным.

«Молодой или омолодившийся», – подумал я, нагло разглядывая судебного исполнителя.

— Прошу подтвердить голосом свою персональную идентификацию, – жестко и с чрезмерным внутренним напряжением потребовал он.

«Юнец», – решил я.

— Прошу подтвердить…

— Хау, – смилостивился я. – Подтверждаю.

Парализующее действие браслета начало проходить, и я смог слегка передвинуть ноги.

— Спасибо, – сдержанно поблагодарил юноша и легким движением руки сотворил прямо в воздухе виртуальный экран.

Промелькнула компьютерная заставка: «Аппаратно-программный комплекс „Трибунал“». Я коротко, но весьма выразительно выругался. Это была судебная компьютерная программа. Я сам придумал ее когда-то, чтобы хоть как-то снизить жестокость мексиканских военно-полевых судов. Помнится, смуглые чикано во время освобождения Северной Америки всеми правдами и неправдами пытались перевешать как можно больше бледнолицых гринго. Тогда «Трибунал» позволил спасти от мести озверевшего человечества много бывших граждан бывших Соединенных Штатов. Это была очень примитивная и во многом наивная программа. Этакое нагромождение нелепостей, объединенных по надуманным принципам и действующих по странной логике.

Где они ее нашли? Ведь ее место в музее. Из-за плохой совместимости программного обеспечения с новейшим виртуальным планшетом резкость изображения оставляла желать лучшего, да и цветов было как-то совсем маловато. Всего два. На бледно-сером фоне неспешно проявлялись мерзкие зеленоватые буковки.

«537644ДРД, – прочитал я. – Ломакин Светозар».

Кибернетический маразматик сумел меня опознать, и это не могло не радовать.

— Компьютер будет выносить мне приговор? – спросил я, ни к кому особо не обращаясь.

— Вероятность ошибки при вынесении приговора аппаратно-программным комплексом «Трибунал» не превышает десяти процентов, – сообщил Александр Лебедь ласковым бархатистым голосом.

«Семнадцати, – мысленно поправил я его. – Хотя возможно, что с легендарных времен Третьей Мировой алгоритм улучшили. Только вот зачем это было нужно?»

— Ошибочные решения судебных органов, состоящих из людей, при той же скорости принятия решений, неприемлемо часты и составляют около 35 процентов. Так много? Вот этого я не знал.

— Спасибо за информацию.

— Пожалуйста.

Взгляд судебного исполнителя из презрительного стал насмешливым и пренебрежительным. Мне захотелось показать ему язык и щелкнуть по носу, но я сдержался.

На экране появилась надпись «Процедура принятия судебного решения начата», снизу поползла синяя полоска, отмеряющая время. Я вставил эту полоску, чтобы программа выглядела более солидно. На самом деле обсчет вариантов даже на старой технике происходил мгновенно.

«Вероятность добровольной сдачи в плен – шестьдесят девять процентов, – написалось на мониторе. – Доказано».

Стоп! Сейчас должен быть допрос обвиняемого. Потом загружаются показания свидетелей и экспертов с приблизительной оценкой уровня их достоверности по каждому факту. Почему нарушена процедура?

— В чем дело? – возмутился я. – По какому закону судебные функции исполняются компьютером?

— По закону военного времени, – спокойно объяснил Лебедь. – Есть такое положение. Я не помню пункт и параграф, но, если вы настаиваете, могу все выяснить.

— Я вам верю, – из моей груди вырвался горестный вздох. – Дайте мне объясниться.

— Система не предусматривает диалог с подсудимым. Она принимает решение на основании объективных данных.

«В связи с отсутствием физических повреждений, относящихся к запрашиваемому периоду, вероятность предательства признана высокой и приравнивается к 4 по 5-балльной шкале».

— Это ложь! В компьютер заложены неверные сведения! По каким данным производилась проверка? У меня полно повреждений! Программа обязана была давать полную информацию об источниках, на основании которых выносились решения. Сейчас в правом верхнем углу экрана должны были демонстрироваться данные учетной карточки медицинского эксперта и номер экспертизы. Кроме того, «Трибуналу» полагалось расспросить по данному эпизоду самого обвиняемого, то есть меня, и проверить мои показания детектором лжи. Хотя бы дистанционного. Ничего этого сделано не было. Программа работала неправильно.

«Сотрудничество с официальным представителем враждебной государственной структуры, именуемой Соединенными Штатами Земли, Эдгаром Тэном признано доказанным. Виновность 5 из 5».

— Откуда ты это взял? Ты думаешь, я по своей воле с ним общался? – моему возмущению не было предела, но зубчатые колеса свихнувшегося правосудия были равнодушны к моим крикам, они продолжали медленно проворачиваться, экран неумолимо покрывался зелеными буквами.

«Отягчающим вину обстоятельством является массовое уничтожение мирного населения…»

— Что ты несешь?

«Геноцид кохонов несомненен. Виновность 6 из 5. Вердикт: признать виновным по следующим статьям…».

Кажется, я расплакался. Все-таки моя душа была измотана испытаниями. Слезы сами собой потекли из глаз. Мир, ради которого я не жалел ничего и никого, отвернулся от меня и даже страшные обвинения бросил Мне в лицо посредством бездушной вычислительной машины.

— Сволочи! – прошипел я. – Я подыхал за вас.

— Читайте приговор, – потребовал судебный исполнитель.

Я, еще на что-то надеясь, сфокусировал взгляд на ненавистном мониторе.

«В связи с высокой вероятностью судебной ошибки предполагается временная замена смертной казни тюремным заключением вплоть до повторного рассмотрения дела 537644ДРД после отмены чрезвычайного и катастрофического положения».

— Спасибо, – благодарно прошептал я и растроганно всхлипнул.

— Читайте дальше!

«Из-за высокой опасности осужденного и невозможности гарантировать надежное содержание под стражей замена смертной казни отменена, – с ужасом прочитал я и, словно ища спасения, дочитал текст до конца. – Осужденный может воспользоваться средствами внесудебного оправдания с момента подтверждения уяснения всех пунктов приговора. Подтвердите голосом уяснение приговора».

— Мерзавцы! Я же хотел спасти всех вас!

«Факт уяснения приговора подтвержден», – промелькнула последняя строчка, и экран погас.

— Как я могу воспользоваться средствами внесудебного оправдания? – торопливо спросил я, мой голос заметно дрожал.

— Никак, – равнодушно ответил судебный исполнитель. – В отношении вас приговор безусловный, безвариантный и будет приведен в исполнение незамедлительно. Преступления против человечности очень сложно искупить участием в медицинских экспериментах. Вам придется понести полную ответственность.

Он немного подождал, не продолжу ли я хныкать, и деловито осведомился:

— Будете оказывать сопротивление? – после чего широко и счастливо улыбнулся. – Не советую. Вы более не находитесь под юрисдикцией законов Солнечной Системы. Вы лишены гордого звания человека. Вам следовало учитывать подобный вариант, когда вы начали массово истреблять женщин и детей. Подобное поведение и в более примитивных сообществах расценивалось как терроризм и жестоко преследовалось.

— Это был не терроризм, это была нормальная диверсионная деятельность, – вяло парировал я. – На войне как на войне.

Он махнул рукой, стирая из воздуха виртуальный экран с последними строками моего приговора, и щелкнул пальцами. Прямо рядом с моей койкой появилась платформа телепорта. Не виртуальная, а самая настоящая. Стационарная. Жужжащая и воняющая озоном.

— Каждый арестованный имеет право на телефонный звонок, – вежливо напомнил я, подумав о том, что Титов в одно мгновение разрулит ситуацию, если, конечно, не он сам ее организовал. – Конституционное право на защиту личности распространяется на всех.

Мой голос звучал вкрадчиво и липко. Я был противен самому себе.

— Даже в военное время каждый гражданин Солнечной Системы действительно имеет право на защиту, – покорно подтвердил Лебедь, потом многозначительно помолчал и веско продолжил: – После ареста, но не после вынесения приговора. Десять минут назад я был бы обязан либо удовлетворить вашу просьбу, либо задержать рассмотрение дела. А сейчас, гражданин Ломакин, приговор вынесен, и вам никто ничем не обязан. Вам гарантирована только смерть.

Я ударил Лебедя в лицо. Я ударил беззащитного человека, когда он не ждал нападения, и я был прав. Подонок, лишивший меня единственного шанса избежать казни, перелетел через соседнюю койку. По пути он опрокинул медицинского робота. Большой железный богомол куда-то спешил, волоча в клешнях тазик, полный человеческих внутренностей. В одно мгновение робот, чьи-то потроха и судебный исполнитель смешались в живописную кучу на полу. Справедливость была временно восстановлена. Лебедь должен сказать мне спасибо за то, что я не убил его. А ведь мог, и мне бы за это уже ничего бы не было. Собственно, именно поэтому он и остался в живых. Его смерть ничего не меняла в моей судьбе, а убивать безо всякого смысла я не люблю.

Мой выпад оказался настолько внезапным, что возмездие обрушилось на мою голову с некоторой задержкой. Жандармские громилы пару секунд недоуменно взирали на своего поверженного предводителя, еще секунду пялились на мою довольную физиономию. Казалось, сейчас я услышу скрип их извилин. Наконец информация была пропихнута через немногочисленные нейронные узлы, обработана гипофизом, или чем там они думают, после чего на меня обрушился град ударов.

От нескольких выпадов я уклонился, пару отбил, но, когда они отцепили от поясных ремней силовые дубинки, мне пришлось совсем туго. Они повалили меня на пол и принялись самозабвенно лупить по плечам, спине, ногам. По уязвимым местам, надо признать, не били. Наверное, считали меня не слишком опасным.

— Отставить! – заорал судебный исполнитель, брызжа слюной и кровью. – Прекратить немедленно! Всех в карцер! Недоумки! Гоблины! Не сметь портить материал!

Жандармы еще пару раз, исключительно ради сохранения собственного достоинства, пнули меня по ребрам, а потом ловко подхватили под локти и рывком поставили на ноги. Мои колени подогнулись, но защитники закона удержали меня на весу. Лебедь медленно выпрямился и стер рукавом кровь с лица. На чистой ткани остались безобразные красные разводы.

— Уведите его, – процедил он и ткнул пальцем в платформу телепорта.

На его шее галстуком болтался обрывок прямой кишки. Я криво ухмыльнулся и сдался. Сил сопротивляться не было. Жандармы легко втянули меня на телепортационную площадку. Спустя секунду мы уже стояли на платформе пункта назначения. По резко уменьшившейся силе тяжести я понял, что мы находимся на какой-то околоземной орбитальной станции. Никуда дальше земной телепорт забросить не мог. Жандарм, охранявший приемную платформу, секунд тридцать целился в меня и моих сопровождающих из крупнокалиберного лучемета и, только получив от начальства разъяснения по мыслетелефону, утратил к нам интерес.

Справа от телепорта вплотную к платформе притерся межорбитальный грузовичок с эмблемой конторы по доставке тропических фруктов. Краска на герметичном кузове обгорела, и горка апельсинов на рекламной картинке смахивала на ржавые пушечные ядра. Из грузовика выкатывали бочки со сжиженным электричеством. Слева от нас ощетинился лазерными пушками истребитель метеоров. В его борту зияла пробоина размером два на три метра. Из истребителя выгружали трупы.

Штатный экипаж «ИММ-71» составляет пять человек, вспомнил я. На погрузочном пандусе лежало три блестящих мешка. Пожилой спасатель, стоя на четвереньках, складывал в эмалированное ведро с надписью «44 – от-к. сануз.» черные страшные куски – останки еще двух членов экипажа.

Меня стащили вниз по ступеням. Здесь платформа телепорта была довольно высокой и чем-то напоминала одноместный средневековый эшафот. К счастью, невзирая на войну, Человечество еще не дошло до того, чтобы четвертовать своих преступников, плахи на платформе не было. Меня поволокли по пешеходной дорожке, не давая встать на ноги. Я уперся пятками в пол и выпрямился. Жандармы неожиданно подчинились моему молчаливому требованию, остановились и ослабили захваты. Прибывший вслед за нами Лебедь поощрительно пихнул меня ладонью в спину, и дальше я смог идти сам.

Интересное место было выбрано для моей казни. Памятное. Оказалось, что я очень хорошо помню строительство орбитальной крепости, на которой мне суждено завершить свой жизненный путь. Сквозь сотни лет я четко видел, как тысячи сварщиков с риском для жизни скрепляли циклопические конструкции прямо на орбите. Никаких силовых супинаторов и презренного синтигрона тогда еще не существовало. Только титан и сталь. Сплошной металл и могучая пневматика. Крепость «Товарищ Киров» предназначалась для ликвидации Кливлендского укрепрайона, но противник сдался раньше, чем подняли второй бронепояс, и станцию так и не довели до ума. Не встав в строй как боевая единица, она превратилась в тюрьму для врагов социального прогресса. Когда враги кончились, тут разместили научные лаборатории и перевалочные базы, а двадцать лет назад Верховный Совет решил реконструировать крепость и заново переоснастить ее на случай внеземного вторжения. Человечество очень встревожилось, когда к внешним границам Солнечной Системы приблизился чужой космический флот. Инопланетяне тогда всего лишь расстреляли из лазерных пушек ничем не примечательный астероид и исчезли, так и не послав нам ни одного вразумительного сигнала, а озадаченное Человечество сразу же начало готовиться к войне. К сожалению, враг оказался гораздо ближе, чем мы думали.

На посадочных площадках прямо под системами сброса я насчитал десяток грузовиков и пару пассажирских лоханок. И те, и другие были изрядно потрепаны и во многих местах заштопаны. Мне удалось заметить несколько мусоросборщиков. У всех были выжжены огромные дыры на месте водительских кабин. Очевидно, эти безобидные аппараты представляли какую-то опасность для врага и их старательно уничтожали.

Повсюду суетились беспредельно усталые люди с серыми неживыми лицами. Слышались злые окрики маленьких начальников и вялые ругательства их задрюченых подчиненных. Нас никто не замечал. Если и обращали внимание, то только для того, чтобы уступить дорогу или не раздавить транспортной тележкой. Жаль, что у гарнизона орбитальной крепости не было сил удивляться. Со стороны наша процессия выглядела довольно забавно. Впереди, прихрамывая, брел изможденный босой человек в больничной пижаме. Это был я.

Мое лицо украшали свежие кровоподтеки, а на руке мигал синим глазком арестантский браслет. На один шаг позади меня следовали два жандарма. Их искрящаяся новенькая броня и цветущий здоровый вид вызывающе смотрелись на фоне потрепанной техники, покореженного снаряжения и изможденного персонала. Думаю, мои конвоиры были в немалой степени смущены своей незавидной ролью и предпочли бы при первой возможности отправиться в атаку на врага, а не сопровождать на казнь беззащитного осужденного. Замыкал процессию судебный исполнитель, который своим изысканным офисным костюмом не мог вызвать у окружающих ничего, кроме отчетливой классовой ненависти.

Мы немного задержались в архаичном шлюзе. Похоже, что из-за повреждений внешней оболочки давление в разных отсеках станции было неодинаковым. Нас слегка потрепало сквозняком, когда открывались створки, и чуть обожгло горячим воздухом от тепловой завесы. В новом отсеке было холодно. Кое-где на стенах поблескивал иней. По углам виднелись лужи, покрытые коркой льда. Мы остановились и довольно долго проторчали под большим и пестрым, как леденец, гербом Советского Союза. Еще романовским, с девятнадцатью ленточками. Я все это время жался к тепловой пушке, обдувавшей затянутую синтигроном пробоину в борту.

От пробоины веяло космической стужей, а сквозь неаккуратные швы посвистывал вырывавшийся в вакуум воздух. От одного этого звука становилось труднее дышать, хотя рассудок подсказывал, что автоматика бдительно держит в отсеке нормальное давление.

— Все готово для приведения приговора в исполнение, – неожиданно громко провозгласил судебный исполнитель. Очевидно, он получил информацию о приготовлениях к казни по мыслетелефону. – Думаю, что не имеет смысла затягивать печальную процедуру, – добавил он с некоторым сожалением.

— Действительно, – хладнокровно поддакнул я. – Надеюсь, печальная процедура будет стандартной?

— Не факт, – пожал плечами Лебедь. – В тяжелый для Человечества час даже преступники обязаны служить нашей победе.

Его слова меня несколько озадачили, но задать конкретный вопрос я почему-то не решился. Мы двинулись дальше. Холод обжигал голые пятки. Успокаивало только то, что обратно мне идти не придется. На этот раз процессию возглавлял не я, а встретивший нас человек в комбинезоне техника. Даже в своем нынешнем плачевном состоянии я мог бы взять его в заложники, добраться с ним до какого-нибудь орбитального грузовичка, которых здесь было полно, и попытаться бежать. Наверное, я бы так и поступил, если бы не электронные кандалы. Стоило мне подумать о побеге, как запястье пронзало болью. Вне всяких сомнений, браслет убьет меня, если я сделаю хоть два шага в сторону. А может быть, лучше умереть таким образом? Кто знает, что приготовил для меня судебный исполнитель с птичьей фамилией Лебедь?

Мы вошли в ангар. Если учесть, что изначально помещение проектировалось под невесомость, а уже потом в него напихали кучу всяких лесенок, помостов и дорожек для пешей ходьбы, то здесь было, мягко говоря, тесновато. Рабочие суетливо бегали по стенам и потолку, где с сюрреалистической непосредственностью были прикручены толстые панели искусственной гравитации. По краям ангара в мощных металлических захватах покоились угрюмые цилиндры ракет самых примитивных модификаций. Такие устройства обожают рисовать дети младшего детсадовского возраста. Много красного огня, черного дыма, и такой вот обрезок трубы чудесным образом взмывает в синее небо. Техник подвел нашу компанию к одному из реликтов архаичного ракетостроения. Кроме самой ракеты и восьмирукого робота-ремонтника, нас встретил угрюмый мужичок в заляпанном бурыми пятнами халате. Он посмотрел на меня исподлобья и погладил грязноватыми пальцами многодневную щетину на сизой щеке.

— Этот вроде короткий, – неприятно растягивая слова, сказал он и с надеждой добавил: – Может, обойдемся без кровянки, Кириллыч?

— Может, и обойдемся, – мрачно предположил техник, который нас привел. – Лишь бы голова прошла. Остальное некритично.

Во рту у меня стало сухо. Я беспомощно оглянулся на судебного исполнителя.

— Да, Ломакин. – Лебедь с каким-то детским раскаянием развел руками. – Вы все правильно поняли. Ваш мозг будет использован в качестве дополнительного вычислительного устройства в кибернетической системе ракеты. Так нужно Человечеству.

— Но в этих ракетах никогда не использовались белковые нейросистемы. – Я так растерялся, что невольно вышел из образа Ломакина. Ну откуда Светозар мог знать, чем оснащались эти чертовы ракеты, которые следовало сдать в металлолом за двести лет до его рождения.

— Вот именно, что не оснащались, – сварливо пробурчали Кириллыч. – Машинка середины двадцать первого века. Летает классно, но кибернетика никуда не годится. Мы со штатовской ракеты интерфейс приспособили. Теперь можно расширять возможности белковыми устройствами. К сожалению, исключительно одного типа, – он зверски оскалился. – Только пиндосы могли додуматься живой человеческий мозг в машину встраивать. Наши-то в те времена обезьяньими да собачьими мозгами обходились. А эти…

Техник махнул рукой и выругался. Он явно был гораздо старше, чем выглядел. Он знал давно вышедшие из Употребления слова «штатовский», «пиндосы» и очень вычурно посылал всех на Луну. Старая школа. Сейчас так не умеют. В отличие от своего заляпанного кровью напарника, Кириллыч был чисто выбрит, и от него вкусно пахло одеколоном. Если память мне не изменяла элитным сортом «Русского леса». Его мутноватые глаза и рассеянный взгляд подтвердили мое предположение.

Он был пьян, хотя ничем не выдавал своего почти бессознательного состояния. Сказывался вековой стаж.

Я протянул Лебедю запястье с браслетом. Судебный исполнитель недоуменно встрепенулся. Он, кажется, собирался пожать мою руку, потом сообразил, в чем дело, и снял электронные кандалы. Может, все же попытаться напоследок? Я прикинул сценарий возможной схватки. Могла получиться неплохая партия, но пока я фантазировал, время было упущено. Жандармы скрутили меня раньше, чем браслет исчез в кармане Лебедя.

И все же еще оставался небольшой шанс. Мне довольно легко удалось освободить руку, и я уже четко знал, что буду делать в следующую секунду, но тяжелый удар по затылку погасил мои радужные мечты.

— По голове не бить, – послышался строгий окрик Лебедя.

Когда я восстановил способность фокусировать взгляд и во мне снова проснулся интерес к окружающему миру, судебный исполнитель зачитывал приговор.

Пару раз дернувшись, я понял, что жандармы надежно фиксируют меня и при попытке вырваться просто сломают мне руки. Пришлось прекратить сопротивление.

Все присутствующие делали вид, что слушают Лебедя, который своим нудным голосом способен был усыпить даже меня, невзирая на всю запредельную критичность моего положения. После того, как каждый присутствующий подтвердил голосом ознакомление с документом, техник Кириллыч установил небольшую лесенку прямо под открытой дверцей в борту ракеты.

— Кость толстая, хотя, может, и повезет, – вздохнул он, бросив на меня короткий оценивающий взгляд. – У меня еще есть полбутылки подсолнечного масла, но рассчитывать на него не стоит. Готовься к худшему, приятель.

— Лучше, если повезет. Хирург повесился, – горестно всхлипнул его помощник.

— Игорек? Опять повесился?! – удивился техник. – Говорил я ему, застрелись! Надежней будет. Как он?

— Еще не откачали. Темпокамера занята. Сейчас в анабиозе лежит. А ассистентка евоная резать вообще не умеет. Она эта… Как его… Гомеопат.

— Херово, – огорчился Кириллыч, и до меня докатились клубы густого многодневного перегара, слегка замаскированного нежным запахом «Русского леса».

— Ребята, вы на самом деле людей режете? – спросил я и невольно заискивающе улыбнулся.

Наверное, мне хотелось, чтобы они рассмеялись в ответ, радуясь удачному розыгрышу.

— Ноги, руки для нормального обеспечения работы головного мозга необязательны, – мрачно прогундосил Кириллыч. Похоже, он меня немножко ненавидел из-за того, что ему предстояло со мной сделать. – Будет лучше, если ты там поместишься сам. Без доработки. Всем будет лучше, поверь мне.

— Ты уж исхитрись, браток, – промямлил его помощник. – А мы тебе поможем.

Мне вспомнился госпиталь, в котором я очнулся. Так вот зачем размороженные головы скрепляли с обрубками тел. Руки-ноги для нормальной работы мозга необязательны. Ненавижу войну.

Все три ступени короткой лесенки были густо политы кровью. Жандармы закинули меня сразу на верхнюю ступень, и, обняв гладкий цилиндрический корпус ракеты, я заглянул в свой титановый саркофаг. Места было не просто мало, а очень-очень мало, однако если я не хотел, чтобы мне поотрубали все выступающие части тела и переломали ребра, я должен был просочиться внутрь любой ценой.

— А повыше лестницы нет? – мертвым голосом спросил я. – Упереться надо.

— Нету другой лестницы. – Кириллыч вскарабкался на вторую ступеньку и приготовился толкать. – Рванули! – скомандовал он.

И мы рванули. Удар по голове был очень силен. Мне сразу залило кровью лицо. Я попытался ее стереть рукавом, но следующий толчок впечатал меня зубами в металлический блок с тремя большими буквами «ХЗР». Дабы избежать дальнейших увечий, пришлось, не глядя, хвататься за что ни попадя и пропихивать себя в щель.

— Грудная клетка не лезет, – послышалось снизу. – Сейчас ломик принесу.

Я уперся руками. В груди что-то хрустнуло, стало трудно дышать, но я сдвинулся еще на несколько сантиметров. Кровь, сочившаяся из ссадин и царапин, служила неплохой смазкой.

— Нога чуть-чуть торчит, пальцы подожми, – приказали мне снизу. – Вот так. Отлично вошло. Все бы так. Вынимай. Будем оснастку ставить.

Меня дернули за ногу, за руку и, в конце концов, потянули за волосы. Но я настолько плотно притерся к ракетным потрохам, что вытащить мое тело наружу оказалось еще труднее, чем затолкать внутрь. Кириллычу пришлось попотеть, прежде чем я свалился на окровавленные ступеньки.

— Поосторожнее можно? – сварливо возмутился я. – Ценное оборудование все-таки.

— Я бы на твоем месте не привередничал. – Помощник Кириллыча подкатил к ракете тележку с набором то ли очень хороших слесарных, то ли очень плохих хирургических инструментов. – Ты – везунчик. Наслаждайся последними минутами жизни. – Он взял с подноса шприц, зарядил в него капсулу без маркировки. – Извини, брат, обезболивание только местное, и эффект быстро пройдет. Мозг нельзя ничем тормозить, а значит, получишь напоследок море новых впечатлений. Небось, лучше, чем в тепленькой постельке помирать? А?

— Выпить дайте.

— По технологии не положено.

— Звери.

Рядом с соседней ракетой послышалась ругань. Крупный мужчина с отвислым животом и широким задом вывалился из люка. Он хрипел, брыкался и плевался.

— Педерасты! – ревел он. – Только извращенец может влезть в эту дырку! Покажите мне ту сволочь, которая все это выдумала!

— Доброволец, – хмуро пояснил Кириллыч. – Хочет отомстить за семью, а в солдаты не годен.

Толстяк застонал и вырвал у обслуживающего его техника лазерный резак.

— Где резать?

— Нигде! Вы не подходите! Вон отсюда! – взвился техник. – Охота сдохнуть – убейте себя как-нибудь еще! Я-то здесь при чем? Кто вам дал разрешение, тот пусть вас и режет!

— Мне плевать на все ваши разрешения, – рычал доброволец и, активировав лазерный резак, двинулся на техника. – Я хочу уничтожить как можно больше кохонов. Они убили Томку, маму и всех остальных. Говори, где резать?

— Левая рука полностью, левая нога по колено, правая нога на двадцать сантиметров выше колена, – торопливо пролепетал щуплый техник, поняв, что толстяк не остановится ни перед чем. – Сейчас я дам местное обезболивание.

— В задницу обезболивание!

Я отвернулся и спросил у Лебедя:

— Много добровольцев?

— Все, кроме вас, – буркнул он.

— И в криоконтейнерах то же?

— В криоконтейнерах – казненные преступники. Их не спрашивают.

Кириллыч махнул рукой жандармам, и те снова скрутили меня. Из их шлемов с колокольным гудением доносился многоэтажный жандармский мат. Парням не нравилась грязная работа, но делали они ее на совесть. Я не смог даже дернуться, когда техник всадил мне иглу в шею. Процесс обезболивания оказался очень болезненным. Кожа на голове одеревенела и, судя по ощущениям, начала трескаться.

— Не боись, браток. – В руке Кириллыча загудела дрель.

Меня прижали к полу. Я сделал последнюю попытку вывернуться, но не смог даже пошевелиться. Моя крепко зафиксированная голова мелко затряслась. Кириллыч сверлил мне затылок. История моей жизни повторялась с тошнотворной цикличностью. Снова закат жизни, и снова сверло вгрызается в череп. Я закричал.

— Готово. Пускай тест, – пропыхтел Кириллыч в тот момент, когда в моих легких закончился воздух, и я замолчал, чтобы сделать судорожный вдох.

— Не жмет? – участливо поинтересовался техник и похлопал меня по плечу.

— Что? – не понял я.

— Разъем. – Он взял мою ладонь и положил ее мне на затылок.

Я ощутил под пальцами скользкую от крови цилиндрическую поверхность, уходящую в глубь черепа.

— Через эту дырку бортовой компьютер будет осуществлять прямой контакт с нервной системой, – объяснил Кириллыч. – Специальное устройство снимет боль в ране, но не полностью, чтобы не затормозить скорость прохождения импульсов. Американская технология, мать их. Никакого человеколюбия. Теперь забирайтесь в люльку. Мы вас запаяем, а дальше программисты пусть вами занимаются.

Жандармы подняли меня на ноги и заставили вскарабкаться по окровавленной лестнице. Знакомой дорогой лезть оказалось гораздо легче. Маленькая заминка произошла из-за того, что мне пришлось продырявленным затылком надеться на интерфейсный штырь, но в этом деле мне помог Кириллыч. Было почти не больно.

А дальше тело само впихнулось в щель и легко нашло выстраданное положение. Я почувствовал, что мои ноги и руки крепят какими-то ремнями, туловище фиксируют липкой лентой. Вся работа была сделана очень быстро. Буквально через пять минут лязгнуло железо, и свет померк. Откуда-то сверху послышалось шипение, стало жарко, потом что-то обожгло ногу. Я попытался изменить положение туловища, но ничего не вышло. Я был надежно встроен в архаичные потроха древней ракеты.

Никогда не думал, что меня ожидает столь мучительная смерть. Впрочем, о подобных вещах мало кто задумывается. Почти каждый свято верит, что именно для него судьба наверняка не приберегла за пазухой кошмарного подарочка. Уж он-то точно попрощается с жизнью под ласковым надзором врачей, которые заботливо накачают его умирающую тушку самыми лучшими обезболивающими препаратами. Оптимисты вообще верят, что не умрут никогда. Реалисты трусливо рассчитывают на легкую смерть. Например, на внезапную гибель в катастрофе, или, на худой конец, планируют быстренько задохнуться из-за сломанного клапана в скафандре. Однако жизнь такая вредная штука, что только начинается для всех одинаково, а финал у каждого свой.

И не всегда заслуженный.

Безумно болела нога. Кроме плохо залеченного перелома, ее жег раскаленный металлический патрубок, который упирался в надежно зафиксированное колено.

Нос резало запахом паленой кожи и горячей резины.

Огромный колючий шар пульсировал в голове. Обезболивание было не химическим, а электронным. При этом датчики имели весьма большой допуск. Боль быстро нарастала до максимума, и, когда я почти терял сознание, срабатывала обезболивающая схема. Мне становилось легче, но всего на несколько секунд. Потом волна боли накатывалась вновь. Впрочем, мелкие неприятности не стоили и капли моего драгоценного внимания. Боль всего лишь служила доказательством того, что я все еще жив, и она закончится вместе с жизнью. Теперешний полет, как и мое далекое рождение, промежуточный этап в преддверии великого таинства смерти. Таинства, которое избавит меня от страданий и подведет итог под несколькими сумбурными веками затянувшегося земного пути.

В ушах затрещало. Звук становился все громче и очень скоро перешел в мерзкий скрежет ржавой пилы, вгрызающейся в металл. По глазам полыхнуло красным и горячим. Вначале я наивно обрадовался брызгам света, но очень скоро выяснилось, что короткие вспышки существовали только в моем мозгу. Душное нутро ракеты оставалось темным и пыльным. Во рту стало кисло, сладко и горько одновременно. Зубы застучали с частотой в пятьдесят герц. С огромным трудом мне удалось сформулировать догадку: «Загружают программное обеспечение». Мозг был явно занят какой-то неведомой работой. Мысли цедились тонюсенькой струйкой, словно вода из старого ржавого крана. «Вот и славно, – расслабился я. – Бездумно умирать не так противно».

Я ошибся. Несмотря на неспешность умственной деятельности, страх и боль никуда не исчезли. По-видимому, на обработку столь примитивной информации остаточной мощности сознания вполне хватало.

Загрузка программ завершилась внезапно. Одновременно с прекращением дребезга в ушах исчезла режущая боль в ноге, что принесло мне ни с чем не сравнимое наслаждение. Через мгновение боль вернулась, но теперь страдание осталось где-то за гранью рассудка, словно я уже имел весьма слабое отношение к своему организму. Словно я уже превратился в чистый разум, направляющий смертоносное железо к далекой цели.

Ракета стартовала, и ускорение знакомо легло мне на плечи. От перепада давления заложило уши. Стало холодно, но я не ощутил неудобств и перегрузок. Больше всего на свете мне хотелось увидеть, что происходит за пределами корпуса. Хотелось пронзить взглядом прочную оболочку и еще хоть разок увидеть этот мир. Как было бы прекрасно лицезреть рушащуюся прямо на меня гигантскую чашу Земли и далекие горизонты, жадно пожирающие космическое пространство.

Ракета начала боевое маневрирование. Мысли снова стали густыми и липкими. Кажется, я потерял сознание, а когда пришел в себя, корпус ритмично вздрагивал. Наверное, часть информации из системы управления все-таки проникала в мой мозг, иначе откуда я узнал бы, что начался отстрел боеголовок. Внезапно я ощутил невероятное удовлетворение и понял, что умираю абсолютно счастливым. Мне стало легко и спокойно. Жизнь прожита не зря. Я радовался каждому новому сбрасываемому на цель заряду, будто в них воплощалась главная мечта моей беспокойной души. Потом пришли тишина и невесомость. Меня так и не сбили, и теперь опустошенный корпус ракеты должен был упасть на землю вместе с ненужными уже вычислительными и навигационными системами.

Обжигающая волна пробежала по телу от макушки до пяток, прожарив, казалось, каждую клеточку кожных покровов. Ракета медленно распадалась на крупные фрагменты. Я смотрел на огромные трещины, разрывающие корпус, но почему-то не слышал ни звука. Через секунду я обнаружил себя падающим сквозь облака вместе с разнокалиберными обломками. Время от времени части огромных железных конструкций сталкивались друг с другом, грозя раздавить крошечное человеческое существо, выжившее по чистому недоразумению. Припомнив азы парашютной подготовки, я попытался спланировать подальше от опасной летающей помойки, в которую превратилась некогда грозная ракета, и немедленно получил удар по затылку. Интерфейсный штырь с хрустом сломался, и я чуть не задохнулся от собственного крика. Весь мир исчез. Осталась только боль в разламывающейся на куски голове. Спустя вечность боль исчезла. То ли сработала анестезия, то ли сгорел от перегрузки кусок нервной системы. Поток воздуха дернул меня за ресницы и поднял мне веки.

И узрел я стремительно приближающуюся землю. На равнине прямо подо мной совсем недавно шел кровопролитный бой. Обожженный грунт живописно украшали огрызки боевой техники. Прежде чем отвести глаза от места своего будущего упокоения, я успел разглядеть множество неподвижных тел. Не менее двадцати человек полегли на крошечном пятачке размером сто на сто метров. Вполне подходящее место и для моего трупа.

Тут он точно не затеряется, и в будущем мне гарантирована благоустроенная братская могила с мраморным обелиском.

Горизонт полыхал огненными зарницами. Клубы черного дыма растворялись в серых облаках и отбрасывали на землю кровавые тени. Настоящий ад. Что-то ударило меня по ногам. Неужели конец? Нет. Еще есть триста метров жизни. С каждым мгновением земля приближалась все быстрее. Еще немного, и она сокрушит мои кости и навсегда примет меня в свои материнские объятия.

Стоявший точно подо мной гусеничный транспортер, о крышу которого я планировал разбиться, начал медленно уползать в сторону. Сначала мне показалось, что он завелся и поехал куда-то по своим делам, но это не могло быть правдой. Я точно видел, что он не двигается. Тем не менее, случилось чудо, и в моем стремлении вниз к вертикальной составляющей добавилась еще и горизонтальная. При этом скорость моего смещения в сторону быстро возрастала. Я почувствовал, что скольжу по какой-то идеально гладкой поверхности. Ощущение бреда быстро сменилось просветлением. Ну, конечно! Остаточное силовое поле! Один из защитных генераторов не заглох полностью и продолжает прикрывать свой участок обороны. В сердце шевельнулась надежда. На мгновение я воодушевился, просчитывая варианты, но реальность быстро вернула меня к прежнему ожиданию скорой смерти. Силовые поля бывают разной формы: сферические, конические, пирамидальные, однако из-за полного отсутствия трения при скольжении по полевым плоскостям, я врежусь в грунт ровно с той же скоростью, что и при свободном падении. Разве что под другим углом.

Как в дурном сне, я падал и падал и все никак не мог окончательно упасть. Спустя пару секунд снижение почти прекратилось. Я мчался вдоль поверхности земли, и высота моего полета почти не изменялась. Нужно было очень сильно повредить логический блок генератора силового поля, чтобы он сумел сотворить подобное.

Рядом со мной, не сильно удаляясь, но и не приближаясь, летели обломки ракеты. Они, так же как и я, двигаюсь не вниз, а параллельно горизонту. Нам с ними повезло. Нам попалось силовое поле удивительной, весьма нестандартной конструкции. Благодаря какому-то редкостному феномену я превращусь не в определенную мне судьбой плюшку, а в оригинальную размазню. Впрочем, моя посмертная структура целиком зависела от плотности грунта, ожидающего встречу с моим телом.

Внизу промелькнул лес. Точнее обугленные пеньки, обозначавшие, что раньше на этом месте был лес. Черная кривая канава отметила русло испарившейся реки. Ряд глубоких ям служил напоминанием об уничтоженной дороге, а груда камней – о погибшем мосте. Вообще пейзаж сильно смахивал на схему, где все объекты были отмечены символическими значками, совершенно непохожими на настоящие предметы. Неожиданно поверхность земли начала удаляться. «Помер», – с досадой подумал я. Никогда не думал, что идиома «душа отлетела» так точно отражает реальность. Обломки ракеты тоже вознамерились войти в царствие небесное вместе со мной. Это было уже слишком! Мой уставший мозг отказался как-либо реагировать на действительность. С полным равнодушием я наблюдал, как уменьшается моя скорость, как снова изменяется траектория полета, и как медленно я опускаюсь на перепаханное взрывами поле. Точно в центр аккуратной круглой воронки. Обломки ракеты совершили посадку на безопасном от меня расстоянии. Было самое подходящее время пасть на колени и возблагодарить какое-нибудь божество за сказочное спасение. «Чудес не бывает», – с атеистическим надрывом простонал я и потерял сознание, однако боль быстро вернула меня к жизни. Болела нога, болела голова, болело все тело. Довольно долго я просто лежал на спине, осознавая себя живым. Все-таки это был приятный факт, несмотря на мелкие недочеты.

С большим трудом я снял с ноги обломок фиксирующего зацепа, который все еще крепко держал меня за коленку. Пришлось повозиться. К счастью, рядом из земли торчал обрезок трубы, до которого я без труда сумел дотянуться. Только с его помощью у меня получилось разбить блокиратор, после чего железка отвалилась сама. Расправившись с зацепом, я бегло ощупал свое тело и удивился тому, что оно не только способно выполнять мои приказы, но и находится во вполне удовлетворительном состоянии. Может быть, Бог и вправду существует? Ну не Бог, а некое высшее предназначение, ради которого меня не убили у станции метро «Автово», не замучили до смерти в плену, я выжил под ядерной бомбежкой в кохоновской Москве и уцелел сейчас, после казни. Зачем-то я нужен? Не может же столько чудес совершиться просто так? Для всего есть причина.

А какая есть веская причина для моего существования?

Что я должен сделать, чтобы оправдать сегодняшнее спасение?

Быстро темнело. Заковыристо браня терзаемую болью ногу, я вылез из воронки и встал в полный рост. Пространство, сплюснутое между кроваво-красными тучами и угольно-черной поверхностью земли, зыбко трепетало, искрило и источало запах гари. Отблески пожарищ и далеких взрывов с огромным трудом пробивались сквозь дымный сумрачный воздух. Казалось, что мировая константа скорости света изменилась и сравнялась со скоростью звука, столь вязким и густым стал окружающий мир. Мне пришлось ждать, пока глаза привыкнут к новому физическому порядку и начнут различать хотя бы силуэты ближайших предметов. Когда кривые тени обгоревших деревьев проступили на фоне близкого горизонта, я медленно двинулся вперед.

Меня вел инстинкт, а не разум. Разум только давал советы, к которым древние слои мозга не особенно и прислушивались. Ведь именно дарованные эволюцией никчемные наросты на гипофизе и довели мир до столь унылого состояния. Инстинкт же, чья история насчитывает миллиарды лет, всегда четко знает, что и зачем он делает. Инстинкт гнал меня вперед, хотя разум требовал прекратить сопротивление и сдаться. Инстинкту было безразлично, что спасение невозможно. Ему были нужны вода и лекарства, которые в этом мире можно найти только у мертвых людей. И я шел вперед, навстречу мертвым людям.

Идти босиком было неудобно. Острые камни больно резали пятки. Я медленно переставлял ноги, бездумно веря в то, что мне удастся остановиться на краю скрытой во тьме ямы. Напрасно. Пару раз мне довелось упасть в оставшиеся незамеченными траншеи. Поняв, что после очередного падения могу запросто остаться лежать со сломанной шеей или разбитым черепом, я перестал полагаться на обманчивое зрение и целиком доверился осязанию и, как ни странно, обонянию. Воронки воняли резко и угрожающе. От окопов несло сыростью, кровью и тушенкой. Выгребные ямы источали хорошо различимый запах человеческих испражнений.

Эти ямы были самым безопасным препятствием, но попадать в них хотелось меньше всего. Обходя взорванный противометеоритный модуль, я споткнулся о порванный трак, упал и неожиданно выяснил, что ползти на четвереньках гораздо удобнее, быстрее и безопаснее, чем ощупывать дорогу ногой. Я использовал этот, бесценный опыт, и скорость моего перемещения здорово увеличилась. Правда, и в движении на четырех конечностях имелись определенные тонкости, о которых усталый мозг не успел предупредить меня, а когда я распорол руку об обрывок колючей проволоки, было уже поздно. Пришлось снова встать на ноги и, прижимая к груди окровавленную ладонь, двинуться дальше пешим ходом. Буквально через несколько шагов я поскользнулся и рухнул в сырую, пахнущую прелой листвой яму.

Здесь было неожиданно уютно, и мне захотелось остаться в этой яме навсегда. Я почти уже сдался, почти уломал глупый инстинкт прекратить бессмысленное сопротивление и спокойно дождаться конца, когда увидел впереди слабый проблеск белого света. Не красные языки пламени и не монохромное лазерное излучение, а самый обычный белый свет стандартного спектра.

Этот лучик заставил меня собрать самые последние силы, которых оказалось больше, чем я предполагал, и в считанные минуты добраться до неожиданной цели. Путеводной звездой оказалась единственная целая фара гусеничного тягача. Я никогда не видел таких машин, но, разглядев надпись «КамАЗ» на капоте, успокоился, как пес, почуявший запах родной конуры. Свои. В темной кабине сидел человек. Заметив его, я помахал рукой. Никакой реакции. Водитель откинулся в кресле, слегка завалившись влево, и не шевелился. Заснул? Нет.

Глаза строго смотрели в ветровое стекло, покрытое паутиной трещин. Ранен? Я открыл дверь, и тело сползло мне под ноги. Водитель был мертв. С большим трудом удалось втолкнуть его обратно в кабину и усадить на пассажирское место. Хлопнув рукой по потолочному плафону, я зажег внутреннее освещение и осмотрел труп. Голова мертвеца была прострелена насквозь. Над ухом виднелась аккуратная дырочка. Второе отверстие отыскалось в нижней челюсти рядом с шеей. Такие раны обычно оставляют выстрелы из легких пехотных лучеметов. Я поднял глаза. В крыше тоже нашлось отверстие. Шальная очередь с антиграва? Бедняга. Не повезло ему.

Мой взгляд остановился на приборной панели. Энергии хоть ушами ешь, и ходовая в порядке. Кажется, жизнь начала налаживаться. Я представил себе, как отправлюсь в путь на этом чудесном транспортном средстве, да еще освещая дорогу яркой электрической фарой, и воодушевился. Первым делом я разул и раздел покойника. Противно, конечно, отбирать вещи у мертвого, но мне обувь и одежда были нужнее, чем ему. Ботинки оказались в самый раз, а вот куртка была маловата и не застегивалась. Пустяки. Переодевшись и выкинув в окно свою больничную пижаму, я обыскал кабину.

Нашел целых две бутылки спирта и огнетушитель. Ни аптечки, ни бинтов не было. Полбутылки найденной огненной воды сразу ушло на распоротую колючей проволокой руку. Пришлось хорошенько потереть ладонь, чтобы дезинфицирующее средство добралось до раны сквозь слой засохшей крови и грязи. Почувствовав жжение, я закупорил бутылку и продолжил обыск. Мне хотелось найти фонарь или хотя бы спички, чтобы сделать факел, но ни того, ни другого обнаружить не удалось. Зато из-под кресла я извлек пехотный лучемет того самого калибра, что убил водителя. Бесполезный кусок металла. Батарея на нуле, но ствол еще теплый.

Недавно стреляли. Есть вероятность, что смертельный выстрел, убивший водителя, был произведен не сверху, а снизу. То есть водитель застрелился сам. Какая разница? Мне следовало в первую очередь думать о себе.

Я был еще жив и нуждался в медикаментах и оружии.

Почему-то вспомнилась старая как мир игра «Дум». Осталось всего десять процентов жизни, а поблизости нет ни аптечек, ни патронов. Очень похоже на мою ситуацию. На секунду возникло ощущение, что и сам я ненастоящий, что кто-то управляет моими действиями, неторопливо нажимая клавиши и время от времени прихлебывая кофеек со сливками из большой красивой чашки.

Во рту появился привкус кофе. Захотелось сойти с ума.

По-прежнему ведомый в большей степени инстинктом, чем разумом, я выскользнул из уютной теплой кабины обратно в грозную тьму. Снова пришлось ждать, пока привыкнут глаза. Через некоторое время я разглядел в десяти метрах справа средний строительный танк.

Такие используют для скоростного пробивания тоннелей через горные хребты. Строительные танки обычно оснащены мощным лазерным вооружением, предназначенным сверлить, резать и плавить самую прочную породу, и имеют очень крепкий корпус на случай, если эта самая порода завалит машину где-нибудь в сердцевине горы размером с марсианский Олимп. Трудно себе представить силищу, способную повредить подобное чудовище. Однако танк был раздавлен и сейчас больше всего напоминал гигантскую кучу расплющенного и местами расплавленного пластилина.

Я двинулся в обход танка. Позади него стоял фургон с переломанными осями и разъехавшимися в стороны колесами. Я подошел к толстой металлической двери и дернул за ручку, в лицо ударил запах горелой изоляции, раскаленного железа и густой аромат спирта. Стараясь оставаться вне зоны возможной стрельбы, я с опаской заглянул внутрь фургона. В кресле, стоящем перед большим треснувшим по диагонали экраном, кто-то стонал.

В мертвенном синем свете аварийных ламп я разглядел руку, свисавшую с подлокотника, и черную лужу крови на полу. Стоны прекратились.

— Кто здесь? – равнодушно спросил усталый мужской голос.

— Рядовой Ломакин. – Я переступил порог и приготовился прыгнуть вперед, если кресло развернется слишком резко. – Бывший рядовой. За военные преступления приговорен к смертной казни.

— Как я понимаю, приговор приведен в исполнение? – В темной поверхности монитора отразилось бледное худое лицо.

— Да, приведен, – тихо сказал я, осознавая, что ответ звучит довольно глупо.

— Значит, это тебя я ловил, – доброжелательно хмыкнул собеседник.

Загадка чудесного спасения разъяснилась самым простым и незатейливым образом. Оператор силового поля виртуозно поймал меня и нежно опустил на землю. Далеко не каждый спец способен на подобное, но в любой области есть свои кудесники. Мне, например, встречался оператор, который с помощью стокилометрового параметрического поля ломал карандаши, зажатые в руке напарника.

— Слушай, Ломакин, у тебя обезболивающее есть? – осведомился мой спаситель. – Сил моих нет терпеть.

— Сам ищу, – я пожал плечами.

— А ты не ищи. В ста метрах отсюда стоит… Стоял госпиталь. Иди туда и тащи все, что найдешь. Лучше всего, если ты найдешь там живого доктора, тогда у меня появится шанс встретить Новый год дома.

— Не вопрос. Хоть сто докторов. Вот только там не видно ни пениса. Доктора точно не разгляжу.

— Разглядишь. Фонарь у двери слева от тебя.

Звук, похожий на детский всхлип, прорвался сквозь его крепко сцепленные зубы. Следовало поторопиться.

Обидно будет, если спасший мою жизнь человек умрет Нужно непременно вернуть ему не такой уж и маленький должок. Я покрутил головой и действительно обнаружил большой фонарь, закрепленный в специальных зажимах у притолоки. Фонарь оказался весьма добротным, с восемнадцатью плазменными искрами на водородных генераторах, и, если верить индикатору, аппарат был готов добросовестно работать в ближайшие десять тысяч лет. Я щелкнул выключателем и, пообещав скоро вернуться, ушел в ночь. В ночь моего загробного мира.

Фонарь, вопреки ожиданиям, светил не очень ярко, и пришлось хорошенько пошарить по рукояти, чтобы нащупать нужный регулятор. Толкнув пальцем ползунок, я легко выжал из устройства могучий световой поток, достойный стадионного прожектора. Госпиталь, а точнее место, где он когда-то был, нашелся почти сразу.

На небольшой площадке разместился длинный ряд санитарных машин с трудноразличимыми красными крестами на обожженных бортах. Метрах в пятидесяти приткнулся почти целый грузовой антиграв типа «АН-400-2» с большой синей надписью «Министерство здравоохранения Солнечной Системы» на фюзеляже.

Каким был уничтоженный кохонами госпиталь, я так и не понял. Был ли это палаточный городок, надувное строение или иное порождение роботизированной пневматической архитектуры, так и осталось тайной.

Сейчас на месте полевого лечебного учреждения высилась куча, состоящая из труб, кирпичного крошева и каких-то тряпок вперемешку с кусками белой медицинской мебели. Разглядев все, что нужно, я хотел выключить фонарь. Держать в руках ярчайший источник света было жутковато. Темнота делала меня невидимым для врагов, а сейчас мое беззащитное тело являлось отличной мишенью для любого желающего в него выстрелить. Погасить луч оказалось еще страшнее. Лучше заранее заметить опасность, чем столкнуться с ней вслепую. Поколебавшись немного, я предпочел остаться зрячим и видимым.

В конусе света местность выглядела более путающей и удручающей, чем когда я изучал ее почти на ощупь.

Передо мной предстал самый настоящий загробный мир. Дым, гарь, воронки, обломки больших боевых машин. Мне кажется, я даже сумел различить нечто похожее на головную рубку межорбитального корабля.

Мертвый покой, тотальные разрушения и при этом ни одного трупа или хотя бы куска человеческого тела. Неужели успели всех вывезти? Тогда почему оставили оператора силового поля и водителя в кабине тягача?

Значит, организованной эвакуации, скорей всего, не было, но все каким-то образом успели разбежаться.

Странно. Неужели атака была столь ужасающа и одновременно нетороплива, что наши солдаты, побросав технику, покинули позиции, не забыв при этом прихватить с собой почти всех раненых и убитых? Ерунда какая-то.

Сзади раздался резкий звук, похожий на треск разрываемой ткани. Я распластался на земле и погасил фонарь. Тьма ласково укрыла меня от опасности. Довольно долго ничего не происходило. Минуты через три звук повторился на некотором удалении, и я отважился включить свет. По воздуху прямо над моей головой величественно проплыл двухметровый радужный пузырь.

От неожиданности я снова погасил фонарь и включил его, только сбросив яркость на минимум. Пошарил вокруг тусклым лучом. Пузырь исчез. Соблюдая осторожность и замирая на месте через каждые десять шагов, я двинулся по направлению к источнику непонятных звуков. Пока я крался, треск раздался снова. Решив не искушать судьбу, я уже совсем собрался отступить, но в этот момент воздух разорвала трескучая очередь, и сразу четыре пузыря выплыли из темноты раньше, чем я успел погасить свет. Один из них наткнулся на ветку обгоревшего дерева и лопнул, распространив вокруг себя хорошо ощутимый запах сероводорода. Мучимый страхом и любопытством, я вскарабкался на небольшой бугорок и включил фонарь на полную мощность. Прямо у моих ног проявилось из темноты огромное бурое озеро.

Противоположный берег терялся за коричневатой дымкой, стелющейся над маслянисто блестящей гладью.

Время от времени поверхность озера покрывалась мелкой рябью и вспухала горбами, из вершин которых выдувались огромные пузыри. Некоторые из них лопались с тем самым звуком разрываемой ткани, который так напугал меня. Некоторые беззвучно взлетали вверх и бесследно исчезали в черноте неба.

Я сделал несколько шагов к озеру. Оно манило своей непонятностью. Однако мысль об умирающем операторе заставила меня вернуться к насущным делам. Я торопливо зашагал к руинам госпиталя. Подошвы тонули в мягком песке. Возможно, здесь когда-то был пляж. Или карьер. Сейчас уже не разобрать. Поиски в развалинах показались мне малоперспективными, и я сразу полез в ближайшую санитарную машину. Рассудок подсказывал, что там есть, чем поживиться. Больше всего мне бы подошел добротный докторский саквояж с набором медикаментов. Его-то я и нашел почти сразу. Пузатый железный ящик с двумя крепкими ручками по бокам терпеливо ждал меня в специальной стойке по соседству с разнообразным и непонятным лечебным барахлом. Добраться до него мешали сломанные носилки, но мне достаточно быстро удалось сдвинуть их в сторону. Следующим препятствием оказался сидящий в фельдшерском кресле человеческий скелет. Нормальный такой скелетик. Свеженький. С ошметками плоти на ребрах. Интересно, каким образом так получилось, что от человека остались только кости, а обивка на кресле уцелела? Может, взрыв содрал все мясо? Хотя нет. Не все. Ниже колена нога неплохо сохранилась. Уцелели даже кудрявые волосы на лодыжке и нестриженые желтые ногти.

Стоп! Я замер. Мне показалось, что пальцы слегка пошевелились!

От неожиданности я рванулся назад и, перевалившись через передвинутые мной же носилки, ударился спиной о какой-то острый угол. Внезапно ожил бортовой компьютер санитарной машины. Он пространно доложил обо всех неисправностях двигателя и ходовой части, выругался на казахском и замолк на полуслове.

В наступившей тишине особенно отчетливо был слышен новый треск со стороны озера. Я медленно встал и выставил перед собой фонарь. Можно подумать, луч света поможет отразить внезапное нападение! Отступать не хотелось. Добыча была так близка. Достаточно протянуть руку и взять саквояж. «Бред! – прошипел я сам себе. – Пальцев испугался. Наверняка привиделось. Самая обычная ошибка восприятия. Нервы ни к черту».

Вооружившись этой воодушевляющей гипотезой, я сделал шаг вперед. Подумаешь, шевелящиеся пальцы.

Что они могут мне сделать? Пальцы действительно дергались! Но на этот раз непонятное явление не было неожиданным и уже не произвело на меня сногсшибательного впечатления. «Ничего удивительного, – решил я. – Какие-нибудь остаточные мышечные импульсы и больше ничего. Может, владелец со стимуляторами переборщил при жизни или боевые нанороботы в крови буянят». Новое толкование увиденного оказалось вполне приемлемым для разума, и, брезгливо отпихнув в сторону кости, я выдернул из стойки вожделенный саквояж.

Фирменная запечатанная коробка с десятком заряженных макомином шприцов лежала сверху. И хотя мои руки дрожали от вожделения, мне почти стразу удалось сковырнуть активатор. Сил ждать не было, и, едва моргнул зеленый индикатор готовности, я сделал инъекцию. Автоматически охладившаяся до минус двухсот градусов, игла нежно и безболезненно проникла в мышцу бедра. Мои глаза закрылись от удовольствия. Через тридцать секунд изнуряющая боль в ноге, сильно донимавшая меня, сменилась тупой бесчувственной тяжестью. Тратить ценное лекарство на лечение больной головы я не стал. Крепление нейроинтерфейса отдавало резью при каждом шаге, но терпеть ее было можно. Моему спасителю макомин нужнее. Я закинул на спину саквояж и побрел обратно к фургону. У меня появилось обманчивое ощущение, что больше ничего плохого со мной случиться не может. Я беззаботно помахивал фонариком, освещая по большей части землю у себя под ногами и ничуть не беспокоясь об окружающем мире.

За минутную беспечность пришлось заплатить быстро и сразу. Из темноты в двух метрах от меня неожиданно появилась человеческая фигура. Сутулый мужчина шел не глядя по сторонам. На его груди мерцал круг с гербом Солнечной Системы. Я окликнул его и поднял руку в приветствии, но он продолжал идти странной качающейся походкой заводного медвежонка.

— Эй! – крикнул я и попытался перегородить ему дорогу.

На этот раз он меня заметил. На его лице отразился испуг, он прыгнул в сторону и побежал.

— Свои! Стой!

Я не успел ничего предпринять. Нужно было сразу бросаться за ним, но я на пару секунд замялся. Побоялся оставлять драгоценный саквояж без присмотра, а когда сообразил, что нужно делать, мужчина уже добежал до озера и прыгнул в бурую жижу. Спустя секунду он исчез в глубине. Я рванулся за ним, но в десяти шагах от кромки остановился. Мерзкий бугрящийся студень словно почуял мое приближение. Сразу несколько склизких струек направились ко мне, бодро преодолевая прибрежную гальку. Ноги сами отступили назад.

Потоптавшись на берегу, я вернулся к саквояжу, ругая себя за трусость и несообразительность. Впрочем, ладно. Есть вещи, которые невозможно изменить, отменить или забыть. На войне как на войне. У этого человека была такая судьба. У меня судьба другая. Но зачем он прыгнул в озеро? Что заставило его так поступить? Боевой гипноз? Зомбирование? Что?

За спиной что-то хищно чавкнуло. Я быстро оглянулся и порыскал лучом фонаря в том направлении, откуда был слышен непонятный звук. Сутулая фигура мужчины уныло торчала над поверхностью озера метрах в двадцати от берега.

— Сюда, – крикнул я, совершенно не понимая, что происходит. – Иди сюда.

— Сам иди сюда, – прохрипело в ответ озеро.

Безвольно оброненный фонарь откатился в сторону и погас. Ноги стали мягкими и бессильными. Против своей воли я опустился на землю. «Видал я котов без улыбок, – вспомнилась мне бессмертная психоделика Кэрролла, – а вот улыбок без котов… Эхо! – возопило мое перепутанное сознание. – Ну, конечно же, эхо!»

— Не вопрос. Эхо, – легко согласилось озеро.

Я нащупал фонарь и щелкнул выключателем. Сутулый мужик медленно погружался в бурую жижу. Он махал руками, подзывая меня к себе. Озеро убедительно бормотало что-то успокаивающее и источало зеленоватый газ.

— Иди сюда, – гулко проревело у меня голове.

Я почувствовал, что мне хочется встать и пойти к озеру. Желание было настолько сильным, что я бы, наверное, не удержался, если бы не страх. Так страшно мне не было никогда в жизни. Раньше, оказывается, я вовсе не боялся, а всего лишь испытывал легкое бодрящее ощущение, щекочущее надпочечники и приводящее в должный тонус мускулатуру. Получал, так сказать, порцию адреналина, которая стимулировала быстрые и безошибочные действия. Сейчас же бессмысленный животный ужас охватил все мое тело. Мышцы скрутил парализующий спазм, который едва не вывернул мне все суставы.

Мужчина с эмблемой Солнечной Системы на рукаве скрылся в жиже по пояс, но продолжал призывно размахивать руками. Я ясно видел его огромные, наполненные каким-то неземным восторгом глаза и вдруг понял, что как только жижа поглотит их, озеро всерьез возьмется за меня. И тогда никакой страх не удержит Петра Васнецова от заплыва в бесконечность. Я схватил саквояж и бросился прочь. Тем фактом, что саквояж тогда не остался на берегу, я буду гордиться всю оставшуюся жизнь.

Чем больше была дистанция между мной и озером, тем спокойнее билось мое сердце, тем легче сгибались конечности. А когда я почувствовал тяжесть в ноге, то понял, что и на этот раз выжил. Власть страха была обратно пропорциональна расстоянию до загадочного водоема. Осмелев, я оглянулся. Человеческого силуэта не было видно. Вероятно, мужчина утонул. Навсегда.

— Ломакин, тебя за смертью посылать хорошо, – прохрипел раненый, когда я, чертыхаясь, забрался в фургон. – Я уж думал, не дождусь. Так и подохну, скрипя зубами. Что произошло? Куда ты запропал?

— С озером разговаривал, – коротко ответил я, на глаз оценивая состояние своего подопечного.

— Ты с ума сошел!

— Возможно.

Фронт работ был весьма обширен и разнообразен.

Слишком разнообразен. До применения поправки к закону о праве на жизнь осталось совсем немного. Канонические условия для убийства из милосердия полностью совпадали с тем, что я видел перед собой. В наличии имелись абсолютная невозможность получения медицинской помощи, нечеловеческие мучения и травмы, совершенно несовместимые с жизнью. Если мой спаситель попросит его добить, у меня не будет законного права отказать ему.

Я сразу пожалел о том, что ограничился доставкой всего одного саквояжа. Нужно было искать дальше. Девять порций макомина это совсем немного при таких кошмарных ранениях. Тело несчастного было густо нашпиговано осколками и опалено многочисленными ожогами. Кое-где не хватало больших кусков мяса.

К счастью, все раны покрывал толстый слой жидкого бинта, поэтому раненый не истек кровью. Прежде всего, необходимо было стабилизировать состояние, чтобы оставить его хотя бы на полчаса. В любом случае придется отправиться на поиски переносного криоконтейнера. Ведь единственный способ спасти этого человека – отрезать ему голову и попытаться доставить ее в ближайшее лечебное учреждение в замороженном виде.

Итак, по две инъекции в каждую конечность. Всего восемь. Остается одна на туловище, а нужно минимум три. Уже не хватает. Может, начать с живота? Я невольно отвел глаза от его паха, представлявшего из себя дыру, в которой смешались изрубленные мышцы, внутренности и кости таза. Как он держится? Должен был давно умереть от болевого шока. Нужно что-то решать.

Значит, пусть будет два укола на каждую ногу. Я щелкнул активаторами инъекторов. Есть. Осталось пять доз.

Ладно, сэкономлю на руках. Я один раз уколол левую руку и уже собрался направить инъектор на правую, но остановился, потому что не нашел ее.

— Если хочешь сделать все по инструкции, – ухмыльнулся раненый, – то она должна быть где-то здесь. Посмотри в углу за шкафом.

Он смеялся и явно не собирался просить меня об убийстве из милосердия.

— Больной, будете ржать – кишечник выпадет, – огрызнулся я и сделал ему четыре укола в пах, прямо в рану.

Он несколько раз вздрогнул, потом откинулся в кресле и затих. Дальше я работал без его едких комментариев. За каких-то полчаса мне удалось образцово выполнить почти весь комплекс восстановительных процедур.

Я залил в изувеченное тело пару литров искусственной голубой крови. Зеленой, самой подходящей для экстремальных условий, в саквояже почему-то не оказалось. Зато там обнаружился неплохой набор нанороботов.

Я применил почти всех. И нанофагов, уничтожающих инфекцию, и кардиокиберов, восстанавливающих сердечную мышцу, и даже полный набор костежорок, удадяющих из организма осколки костей. В результате получился не раненый, а образцово-показательный экспонат для выставки, посвященной оказанию первой помощи в полевых условиях. Напоследок я выпустил из специальной коробочки десяток медицинских «мух», которые начали с жужжанием виться над раненым, непрерывно снимая биометрические показания. Время от времени они садились на открытые участки кожи, чтобы сделать экспресс-анализ крови. Выглядели они почти так же, как настоящие насекомые, отличаясь от своих гадких прототипов лишь ненатуральным блеском толстых лапок.

Впервые с момента нашего знакомства у меня появилась возможность подробно разглядеть своего спасителя. Забавно, но в нем действительно было что-то от Христа, и прозвище, которым я его мысленно называл, подходило бедняге наилучшим образом. Спаситель был человеком средних лет, худым, высоким, жилистым. Его впалые щеки покрывала густая жесткая щетина. На лице странным образом отпечатались следы перенесенных страданий, смирение и какая-то непонятная азартная злость. Знаки различия на рабочей спецовке отсутствовали. Только на рукаве алела большая надпись «Рея». Вначале я подумал, что до мобилизации он работал в известном чешском отеле, но еще раз всмотревшись в сухое резкое лицо, решил, что моя догадка далека от истины. Люди с такими лицами никогда не работают гостиничными служащими. Наверное, Рея – это тот серый унылый мирок в окрестностях Сатурна, где я случайно побывал пятьдесят лет назад. Нас отбуксировали туда после поломки маршевого двигателя. Скорей всего, до войны мой спаситель занимал должность оператора силового поля на тамошнем космодроме. Система Сатурна славится своими внезапными метеоритными шквалами, и опытные операторы там всегда на вес золота. Сотня трудодней за шестичасовую смену обычное дело в тех местах, и люди, умеющие ценить риск и личный доход, очень любят Систему Сатурна.

От размышлений меня отвлекли «мухи». За пару минут они собрали достаточно информации и сгенерировали прямо в воздухе виртуальный экран, на котором появилась таблица со списком необходимых препаратов. Я порылся в саквояже, нашел и применил все, что требовалось. Рой снова активно зажужжал и обновил данные. Теперь по прогнозу «мух» раненый должен был прожить не менее четырех часов. За это время мне следовало либо найти квалифицированного врача, оснащенного хирургическим отделением средней мощности, либо разыскать банальный криоконтейнер. И то и другое было совсем непросто, но четыре часа давали неплохую фору.

Мой спаситель зашевелился. Учитывая его состояние дозы полученных препаратов, он просто не мог прийти в сознание. Я покосился на мушиный экран. Характеристики в пределах запредельных норм, то есть прямо сейчас он не умрет. А потом? Потом мы все умрем.

— Молодец, солдат, – пробормотал мой подопечный, блаженно щуря глаза. – Отлично все сделал. Нигде не болит, нигде не жмет. Можешь получить награду, – он показал забинтованной рукой на пластмассовую канистру, стоящую рядом с пультом. – Ты просто волшебник.

Я поднял емкость, отвинтил крышку и понюхал. В канистре был спирт. Почему бы и нет? Немного поколебавшись, я сделал большой глоток и едва не задохнулся. Через мгновение позорный кашель согнул меня пополам. Судя по ощущениям, спирт был чистым и качественным, однако мое новое тело не имело должной подготовки для употребления сей амброзии.

— Юнец, – сокрушенно покачал головой раненый.

Своей единственной рукой он отобрал у меня емкость и сам приложился к канистре. Его кадык мерно задергался, переправляя огненную воду в желудок. Культя правой руки при этом двигалась из стороны в сторону, будто дирижируя внутренними ощущениями. Чувствовалась старая закалка. Наверняка ему гораздо больше лет, чем это кажется на первый взгляд, и наверняка он пережил очень много, но мешать выпивку с лекарствами недопустимо даже пожилым людям с высоким социальным статусом. Следовало его остановить.

— Как вы себя чувствуете? – вопрос был задан исключительно для того, чтобы оторвать раненого от смертельно опасного для него напитка. – Если вы позволите, я хотел бы отправиться за помощью.

— Расслабься, рядовой. – Канистра мягко опустилась на пол. – Помощи не будет. Нас бросили. Все порталы закрыты. По эту сторону границы осталось не так много живых, чтобы ради их спасения рисковать будущим всей Солнечной Системы. Ты слышишь этот звук? – Он поднял над головой канистру. – Если это то, что я думаю, то нам предстоит короткая, но очень яркая и интересная жизнь. Мы увидим много такого, что дано увидеть немногим.

— Какой звук? – перебил я начавшего бредить собеседника.

Он не ответил. Его взгляд был устремлен мне за спину. Я замер и насторожился. Что-то не очень опасное и слишком маленькое, чтобы впадать в панику, скреблось в углу фургона. Нечто вроде мыши или крысы. Не люблю грызунов. Не терплю даже хомяков и морских свинок. Гнусные твари. Всегда подозревал, что они вместе с тараканами наследуют Землю после людей. А может, это все-таки не крыса? Уж очень остекленевшие глаза были у моего нового друга. Я медленно развернулся, готовый абсолютно к любому сюрпризу. Устрашающее шкрябание производилось оторванной рукой. Травматическая ампутация не очень сильно повредила конечность, и на уцелевших обрывках рукава можно было разглядеть нашивку с надписью «СС. Холодный», что должно было означать «Система Сатурна, космопорт „Холодный“». Моя догадка про оператора силового поля на космодроме оказалась верной.

Ожившая рука шевелилась, слегка сгибаясь и разгибаясь в локте. При этом ногти скребли по металлическому полу, производя довольно гадкий звук. Мне припомнились дергающиеся пальцы, виденные мною в санитарной машине, и дешевые фильмы ужасов, которые были популярны в безумном двадцатом веке. Мерзкое зрелище.

Я выругался и оглянулся по сторонам в поисках швабры или любой другой палки, чтобы выкинуть пакость из фургона. Лучше всего, если палка окажется стреляющей. Где-то здесь должен быть оружейный шкаф. Я же на военном объекте! Точнее на гражданском, переделанном в военный. Фургон, скорей всего, притащили сюда с провинциального космодрома, где он был включен в систему силовой генерации. Очень может быть, что здесь вообще нет оружия. Я опасливо покосился на шевелящуюся руку и еще раз обежал взглядом стены.

Шкаф нашелся не сразу только из-за того, что находился у меня перед носом, и на нем большими буквами было написано: «Осторожно! Оружие». Чтобы надежно спрятать очень нужную вещь, следует положить ее на самое видное место.

— Знаешь, Ломакин, смерть – это великое благо для всех людей, – тихо сказал мой спаситель. – Она позволяет забыть многие совершенно ненужные вещи. Человечество напрасно изобретает бессмертие. Бессмертие – зло. Бессмертие…

— Как открываются закрома? – перебил я его и подергал дверцу оружейного шкафчика.

— Замок реагирует на папиллярные линии. Старая добрая и очень примитивная технология. Приложи, деточка, мою руку к датчику, дверка и откроется.

Я направился к нему, но он решительно замотал головой.

— Не трогай старика, я и так скоро сдохну. Возьми оторванную руку. Тебе не все равно, что ли?

— На мертвую ткань замок может не среагировать, – аргумент показался мне неотразимым, и я продолжил движение, намереваясь подтащить раненого к шкафу.

— Во-первых, ткань не такая уж и мертвая, – съязвил он. – А во-вторых, замок самый простой и рассчитан на мирное время. Мы раньше в этом шкафу хранили документацию, запчасти и водку. Замку плевать, мертвый ты или живой. Действуй, солдат.

Мне пришлось сменить курс. Я придавил шевелящиеся пальцы подошвой и схватил наглую конечность за запястье. Рука оказалась теплой на ощупь и пульсировала, будто у нее внутри было спрятано самое настоящее сердце.

— Почему она двигается? – деловито спросил я.

— Хороший вопрос, – хмыкнул раненый. – Не знаю.

— Хороший ответ, – буркнул я.

После того как дверца шкафа открылась, ожившая конечность отлетела в дальний угол. Почти минуту я приходил в себя, восстанавливал дыхание и тер ладонь об штанину. Только после этих очистительных процедур я заглянул в вожделенное нутро оружейного шкафа.

Добыча оказалась скудной. Лишь в одном из десяти держателей томился одинокий, всеми позабытый лучемет «Спартак». В специальной выемке под ним хранилась обойма. Я достал и то и другое. Вогнал обойму в рукоять и переключил предохранитель. Индикатор рядом с мушкой моргнул зеленым. Значит, диагностика завершилась нормально. Можно стрелять. Я взглянул на уровень заряда и удрученно покачал головой: меньше половины.

Для хорошего боя не хватит, а вот для того, чтобы отчекрыжить голову – вполне.

— Как вас зовут, товарищ? – спросил я, разглядывая свое приобретение.

— Тебе зачем? – равнодушно осведомился спаситель.

— Для памятника. – Черная шутка заставила его улыбнуться, но как-то совсем невесело, и мне даже стало немного неудобно за свой дурной язык.

— Бобров я, – представился он. – Сергей Бобров.

— Что здесь произошло, товарищ Бобров? Мне нужно это знать, чтобы придумать, как нам с вами жить дальше.

Бобров угрюмо посмотрел на меня.

— Ты еще не понял, рядовой, что дальше мы жить не будем? – он тяжело вздохнул.

— Вы же собирались встречать Новый год дома, – напомнил я и сразу же поделился своим сакральным планом. – Полагаю, что если заморозить вашу голову, то у вас будет хороший шанс посидеть за праздничным столом.

— Мы не выберемся отсюда, – безнадежно сказал Бобров и с неожиданной силой топнул ногой. – Порталы в Солнечную Систему закрыты навсегда.

— Не думаю, что все так мрачно. Рано или поздно за нами придут. Нужно верить и ждать. – Я заглянул в ствол лучемета, стараясь рассмотреть, не мутная ли у него спираль.

— Никто не придет, Ломакин. Не жди. Рассчитывай только на себя. Наш заслон стоял тут четыре дня. Мы взяли штурмом портал под Курском и прошли полста километров в глубь территории кохонов. Мы вгрызлись здесь в землю намертво. Нас предали, Ломакин. – Его рука сжалась в кулак. – Нас даже не попытались вывести из-под удара. Золин принес всю группировку в жертву новым союзникам. Мы ничего не могли сделать. Противник попер так, будто ему кислотой под хвост плеснули. Кохонов подгоняло нечто такое, что все наше вооружение не смогло остановить их бегство через наши позиции. Если ты…

Он дотянулся до канистры и сделал большой глоток.

— Если ты пройдешь два километра на север, – его голос слегка охрип от дозы крепкого алкоголя, – то увидишь горы трупов. Бой длился всего две минуты. Только представь, Ломакин, всего за две минуты сотни тысяч людей расстались с жизнью. Мы перемололи их, как в мясорубке, а потом они нас смяли. Наша техника тонула в крови. Кто за это ответит? Золин никогда не откроет порталы, потому что, если люди узнают правду, его распнут.

— Что за союзники? – озадаченно поинтересовался я.

— Перед тем как все началось, прошло сообщение, что к нам идет помощь из какого-то нового неизвестного мира. – Его лоб скептически сморщился.

— Нового мира? Невозможно.

— Если есть два мира, наш и кохонов, то почему бы не быть трем? Мы были счастливы, потому что эпидемия мексиканской чумы лишь поколебала врага, но победить нам все равно было не суждено. Командование отдало приказ быть внимательными и не открывать огонь по нашим новым друзьям. Однако никаких вводных о том, кто это и как они выглядят, нам не поступило. Судя по тому, что они сделали, я не уверен, были ли это люди.

Затяжной приступ кашля прервал его повествование. Казалось, что сейчас Бобров вывернется наизнанку, как старый носок, прилипший к потной ступне. Я посмотрел на «мушиный» экран и бросился к медицинскому саквояжу. Нужный препарат никак не хотел находиться.

— Янет, Янет, – забормотал Бобров, закатывая глаза. – Гиперион, Титан, Мимас… Назад, идиоты…

Нужная коробка наконец-то скользнула мне в руку. Роняя на пол ампулы, я торопливо зарядил инъектор и сделал укол. Бобров несколько раз порывисто втянул воздух и затих. Его сердце остановилось. На экране высветилась надпись: «Требуется немедленное вмешательство медицинского робота не ниже четвертого класса». Где я возьму робота? Спустя минуту добавилась еще одна строка: «Без немедленной госпитализации смертельный исход неизбежен». В фургоне стало тихо, как в гробу, и только мухи с жужжанием вились вокруг головы Боброва. Я ничего не мог сделать. Экран моргал красным. «Клиническая смерть. Для проведения анабиозных мероприятий осталось 5 мин 59 сек». Количество секунд стало быстро таять. Нужно срочно найти криоконтейнер. За шесть минут, отведенных наукой на заморозку мозга, вполне можно успеть. Я уже повернулся к выходу, но какое-то неуловимое движение заставило меня замереть на месте. Бобров следил за мной!

— Вы живы?

Бобров напрягся, дернулся и встал из кресла. Вокруг него в бешеном танце метались медицинские «мухи».

Обратный отсчет на экране остановился, через мгновение там высветился транспарант: «Критическая ошибка». Боброва качнуло. Он махнул культей, словно хотел несуществующей рукой схватиться за подлокотник, и упал лицом вперед. Я бросился ему на подмогу, но он сам встал на ноги и, фыркнув что-то нечленораздельное, твердой походкой пошел к двери.

— Стоять!

У любого нормального человека подобный окрик должен вызвать хотя бы минимальную заинтересованность. Бобров же невозмутимо продолжил движение.

Мне пришлось двинуть спасителя кулаком в ухо. Ответный удар отшвырнул меня в дальний угол. На какое-то время я потерял ориентацию в пространстве, а когда сообразил, где нахожусь и что со мной происходит, Боброва уже не было в фургоне. Я выскочил наружу и увидел метрах в пятидесяти силуэт однорукого человека на фоне бурого озера.

Я отвернулся, потому что мне не хотелось видеть, что произойдет дальше. Честно говоря, поведение мертвых организмов в этом мире ставило меня в тупик. Они, никого не трогая, абсолютно миролюбиво шли и топились в своем священном озере. И само озеро, скорей всего, было образовано из биомассы мертвецов, пораженных неизвестной инфекцией. Что, спрашивается, во всем этом спектакле могло столь сильно напугать кохонов, что они, утратив страх смерти, как сумасшедшие лемминги, перли на наши позиции? А может быть, именно инфекция делала из них бесстрашных берсерков?

Со стороны озера раздался плеск, и я услышал голос Боброва:

— Иди сюда, солдат. Смерть – главный смысл жизни.

Я три раза сплюнул через плечо и, кажется, перекрестился.

 

Глава 9.

Призрачный мир

Боль снова дала о себе знать. Следовало срочно восполнить запас макомина. Я уже шел к знакомым руинам, когда в мой измученный мозг пришла простая и гениальная мысль: «Какой смысл передвигаться пешком, если есть возможность прокатиться с комфортом?»

Меньше чем через минуту я сидел в кабине гусеничного тягача, который когда-то осветил мне дорогу своей единственной фарой. Тела мертвого водителя в кабине не оказалось, хотя я точно помнил, что оставил его в пассажирском кресле. Впрочем, ничего странного. Наоборот, было бы удивительно, если бы труп остался на своем месте. Это разрушило бы ставшую привычной картину мира, где покойники имеют обыкновение ходить и разговаривать.

Моя ладонь ласково легла на гладкую и холодную пластину системы управления. Подушечки пальцев погладили чуткую контрольную схему. Двигатель послушно завелся. Дав ему всласть потарахтеть на холостых оборотах и дождавшись, пока завершится процедура самотестирования, я дал команду тронуться с места. Сзади раздался оглушительный скрежет. От неожиданности я отдернул руку от пульта. Неприятно чувствовать себя дураком. Еще неприятней наглядно убеждаться в своей глупости. Тягач не мог никуда поехать, потому что на буксире у него висел разбитый прицеп с завалившейся на бок станиной от лазерной пушки. Ну почему каждое мое действие обязательно сопровождается целой гроздью неразрешимых трудностей? Почему я не могу просто сесть и поехать?

Отсоединить буксировочные цепи вручную не получилось. Две сцепки погнулись и сплелись намертво.

Жечь металл лазером я посчитал непозволительным расточительством, поэтому пришлось потратить полчаса на поиски инструментов. С помощью зубила, молотка и фомки мне с большим трудом удалось освободить тягач. Потом я долго сидел в кабине, пережидая тягучую волну головной боли. Если в ближайшее время я не доберусь до толкового врача, установленный впопыхах нейроинтерфейс сделает меня инвалидом.

Брезжил рассвет. Тьма уходила, но красная полоса на востоке почему-то не вызывала радости. Наоборот, от нее исходила непонятная, но ясно ощущаемая угроза.

Серое небо будто ухмылялось гигантским окровавленным ртом. В неверном свете прячущегося за горизонта Солнца вся Земля расплылась в зловещем мареве без теней и контрастов. Она обрамляла зыбкой плотью чужеродную кляксу озера. Озеро бурлило и мерцало, будто являло собой самый настоящий провал в иное измерение. Алые и синие полосы перемежались зелеными и желтыми пятнами, над которыми поднимались облачка лазоревого и розового тумана. Пузыри, время от времени надувавшиеся на поверхности, были малиновыми и изумрудными. Иногда они не лопались, а взлетали на полтора-два метра и минуту-другую парили над радужной жижей. Свой курс они выбирали независимо от направления ветра, и за время, пока я наблюдал за ними, несколько пузырей столкнулись. Перед столкновением их скорость увеличивалась, словно они бросались в объятия друг друга и погибали от любовного экстаза, забрызгивая пространство коричнево-сиреневыми каплями.

Я дотронулся до пластины, и за какую-то минуту тягач доставил меня к обломкам разрушенного госпиталя. У машины имелся телепатический интерфейс, но я предпочел стучать подушечками пальцев по появляющимся на пластинке пиктограммам. Такой способ управления хоть и делал движение тягача конвульсивно-дискретным, зато укреплял во мне ощущение надежного физического контакта с механизмами. Мне нужен был такой контакт, чтобы сознание могло хоть как-то привязаться к изменчивой, мало похожей на правду реальности. Я уже собирался покинуть кабину, чтобы вдоволь порыться в мусоре, когда мне померещилось какое-то движение в зеркале заднего обзора. Даже не само движение, а всего лишь его полупрозрачный след на сетчатке глаза. Первым делом я положил руку на лучемет и только после этого медленно повернул голову.

Холмики, ямки, канавки. В складках местности могло спрятаться все что угодно. От одинокого танка до кавалерийского эскадрона. Возможно, мне почудилась тень бродячей собаки или силуэт какого-нибудь другого безобидного существа. Несколько минут я неподвижно впитывал зрачками окружающий мир, пытаясь вычленить из него признаки опасности. В потоках пыльного воздуха шевелился газетный обрывок, зацепившийся за кусок ржавой проволоки, да качались обугленные стебли чудом уцелевшей травы. Жажда макомина победила смутные опасения и заставила меня вылезти из кабины.

Вначале я держал наготове лучемет и поминутно оглядывался, но через некоторое время успокоился, сунул оружие за пояс и начал действовать двумя руками. Вместительный докторский саквояж быстро отыскался под обгоревшим матрасом. Вот только макомин кто-то уже забрал.

— Место! – рявкнул над ухом испуганный мужской голос.

Радовало, что кричали по-русски, а на рукаве куртки, снятой мною с мертвого водителя, весьма удачно красовалась эмблема Транспортного Космического флота с профилем космонавта Гречко. Благодаря этой этикетке Меня не перепутают с местными.

— Какими судьбами? – я постарался говорить как Можно дружелюбнее.

— Руки верх поднимать. Очень быстро.

За моей спиной послышались осторожные шаги двух человек. Позор на мои седины. Как я мог их прозевать?

— Представьтесь, – попросил я.

— Обойдешься без церемоний, комми. – В мою левую лопатку уперся ствол.

Слово «комми» было произнесено с надрывом. Чувствовалось, что у моего собеседника палец так и дрожал на курке. Случайное неверное движение, и мои мучения закончатся навсегда. Я слегка повернул голову. Их было трое, а не двое. Еще один стоял на некотором отдалении. Все облачены в одинаковую незнакомую мне форму. Все вооружены. Враги! Первым со сломанной шеей упал тот, кто посмел приставить оружие к спине гражданина Солнечной Системы. И да будет так всегда!

Второй успел выстрелить, но мои рефлексы оказались лучше, чем у него. Тело выгнулось, обтекая застывший в воздухе раскаленный луч. Меткий выстрел из «Спартака» разорвал гада пополам. Он нелепо взбрыкнул ногами и распался на две неравные части. Когда я повернулся лицом к третьему, тот уже стоял на коленях и тряс над головой широко растопыренными пальцами. Нож, кобура и лучемет были аккуратно сложены рядом. Я прикинул, сколько времени ему понадобилось, чтобы разоружиться, и сглотнул загустевшую слюну. Получалось, что он мог гарантированно прикончить меня два-три раза. Если бы не трусость, то сейчас не я, а он праздновал бы победу.

— Имя?! – мой рык прозвучал так грозно, что вызвал уважение даже у меня самого, пленника же он поверг в панический ужас, сопроводившийся непроизвольной дефекацией.

— Джеки, – пролепетал он и дернулся, будто я его ударил.

Продолжать беседу не хотелось. Нормальные люди редко беседуют с предметами вроде этой куклы, похожей на субстанцию, запах которой распространяли его штаны.

— Фамилия?!

— Колбаса, – тихие слова сложно было расслышать из-за громких всхлипов.

— Как?!! Говори разборчивее!!! – Я легонько стукнул его носком ботинка по лбу.

Не чтобы унизить или сделать больно, а чтобы привести в чувство, не пачкая рук.

— Колбаса, – прошептал он и расплакался. – Фамилия такая.

Мальчишка! Кого они посылают на войну? Небось, гребут всех подряд. Минимум подготовки – и в бой. Пушечное мясо из вчерашних школьников. Мой пленник рыдал от страха и позора, стараясь сделать это как можно тише и незаметнее, чтобы не вызвать моего раздражения. Мне не было его жалко. Некоторые люди рождаются рабами, и коленопреклоненная поза их нормальное состояние. Впрочем, причинять ему вред я не собирался. Никто и никогда не заставит меня воевать с безоружными. Я поднял кобуру, собрал оружие и зашагал к госпитальным обломкам. Кобуру я прицепил себе на пояс, а трофейные лучеметы в полном соответствии с местной традицией оказались настроенным на биополя владельцев, поэтому я забросил их в самую большую кучу мусора и через минуту уже забыл о неприятном инциденте и о его выжившем участнике.

Боль требовала макомина. Макомин нужно было искать. Боль мешала поискам и требовала макомина. Заколдованный круг. Прокусив себе губу и оросив язык кровью, я заставил себя сосредоточиться и действовать.

Приоритетным местом для мародерства были выбраны санитарные антигравы. Во-первых, мне там один раз уже повезло, а во-вторых, за их обгоревшими титановыми бортами несложно было спрятать спину. Юнец не отважится напасть, но ведь мы с ним не одни в этом гадостном мирке. Кроме меня здесь могут быть и другие хищники. В первом антиграве не нашлось ничего, кроме трухи, пепла и обугленного собачьего скелета. Салон полностью выгорел, медицинский саквояж отсутствовал. В следующем пожара не было, и я поначалу понадеялся на хорошую поживу. Тщательнейший обыск, проведенный с воистину жандармским усердием, не увенчался ничем. Кто-то уже забрал все медикаменты.

Чтобы дать больной ноге отдых, я уселся в фельдшерское кресло и с тоской посмотрел сквозь покрытое трещинами ветровое стекло на унылый пейзаж. Ну, найду я макомин и что дальше? Куда ехать? Где искать своих?

Я закрыл глаза и почти сразу услышал торопливые шаги.

— Господин, – захныкал знакомый голос.

Паренек не дошел до меня двух десятков шагов и остановился. Наверное, наивно полагал, что с такого расстояния мне будет сложнее убить его. Я с трудом вылез из кресла. Боль усилилась, и через некоторое время я смогу перемещаться только на четвереньках, поджимая больную ногу под живот, как собака.

— Господин, не оставляйте меня. Возьмите меня в плен или убейте, пожалуйста, – захныкал мой знакомый. – Мне страшно.

Он снова стоял на коленях и тянул ко мне выпачканные в грязи руки, демонстрируя таким дикарским способом свои чистые намерения. Детский сад, штаны на лямках! Следовало грохнуть его в пылу схватки, и сейчас не нужно было бы думать, что с ним делать. Держать при себе подобную тварь не хотелось. Прогнать тоже жалко. Человек все-таки. Чей-то сын, внук и все такое. Кто-то с ним нянчился и радовался его первому зубу, готовил ему обеды. Пропадет один. Нет, гнать нельзя. И с собой тащить опасно. Кто знает, как он себя поведет?

Может быть, только и будет ждать момента, чтобы порвать глотку своему новому господину? И ведь лично он не будет ни в чем виноват. Среда его сформировала именно таким, какой он есть, а битва всех со всеми у них тут норма жизни. Всадит стилет в затылок и не усомнится ни на секунду в своей праведности. Послать его, что ли? Впрочем, сначала надо подумать, куда мне самого себя послать. Ни карты, ни дороги, ни цели в жизни.

— Подойди сюда, – приказал я, и он, не вставая на ноги, торопливо прополз на коленях все двадцать шагов.

— Я вас умоляю, господин… – хныкал он на ходу.

«Господин. Надо же», – с отвращением к самому себе восхитился я и мысленно примерил пробковый колонизаторский шлем. Почему он так унижается, называя меня «господином»? Ведь господа бывают только у рабов. Я же не принуждаю его ни к чему подобному. Почему?

— Скажи мне, приятель, – я взял парня за шкирку и заставил его встать на ноги. Так мне было легче с ним разговаривать, – как называется сия благословенная местность, где обитает такая знатная быдлятина вроде тебя?

— Курск дистрикт, – по-военному четко ответил Джеки.

Умеет служить, засранец. Курск дистрикт. Ну, конечно же! Опять тот же язык, который Ломакин называл австралийским. В нашем мире он сохранился только в Австралии. На самом деле это был американский вариант английского. Ну, или подражание ему. Курск дистрикт, вероятно, означает Курскую область.

— Хорошо. – Я поправил ему воротник, стряхнул пыль с волос и похлопал по плечу.

При каждом движении он испуганно втягивал шею в плечи и опасливо косился на мою руку, будто ожидал, что сейчас на ней вырастут когти, которыми я располосую ему лицо.

— До Курска далеко? – спросил я его как можно ласковее, дабы окончательно не искалечить неокрепшую кохоновскую психику.

— До Курск-Таун? Тридцать миль.

— А в километрах это сколько? – Мне был противен мой притворно-приторный голос, но на юношу фальшивые интонации действовали весьма благотворно.

— Не знаю, френд, – он расплылся в улыбке и тоже похлопал меня по плечу.

Я мгновенно сменил тон. Люди, вроде Колбасы, вслед за потерей страха перед собеседником могут утратить и уважение к нему.

— У меня для тебя задание, – мой голос стал строгим, а брови сошлись на переносице.

Я едва успел схватить его за локоть, прежде чем он опять бухнулся на карачки. В моем сердце начало просыпаться сочувствие к древним рабовладельцам. Они делали очень полезную и очень трудную работу. Жестоким обращением они добывали из таких существ, как Джеки Колбаса, вполне нормальную человеческую ненависть к поработителям, продвигая их, таким образом, вверх по эволюционной лестнице.

— Иди туда, – я указал пальцем на разрушенный госпиталь, – и притащи мне все, на чем есть красный крест и красный полумесяц. Меня интересуют коробки, где могут быть лекарства. Понял?

Джеки торжествующе закивал.

— Действуй. – Я устало оттолкнул его от себя.

Толчок оказался неожиданно сильным и пренебрежительным. Джеки упал на спину, но ничуть не огорчился. Быстро вскочил и побежал исполнять задание.

Он казался мне чем-то похожим на насекомое в человеческом облике с одним-единственным, но очень большим отличием. У насекомых инстинкты разнообразные, а у этого только один – подчиняться. Стоило ему потерять прежнего хозяина, как он тут же нашел себе нового среди врагов своего племени. Впрочем, чему я удивляюсь? Пора привыкнуть к тому, что некоторые территории на девяносто процентов заселены подобными особями. Если завтра правительство Солнечной Системы падет, то целые народы завопят о том, что столетиями мечтали освободиться от гнета богопротивного мегаколлективистского режима. Сначала будут красочно вещать, как их всех мучили и обижали, заставляя вылизывать сапоги мерзким оккупантам, а потом начнут смачно харкать на могилы своих же предков, которые и были этими самыми «оккупантами». Может, даже музей оккупации создадут. В моем родном мире подобные вещи были вполне обыденными. Даже в Петербурге был музей московской оккупации.

Я уже знал, что обыскать оставшиеся антигравы у меня не получится. Внутри нижней конечности что-то дергалось так, будто она пыталась оторваться от туловища и получить независимость. В глазах временами темнело. С руганью, сдавленными стонами и зубовным скрежетом я доковылял до «КамАЗа» и влез в кабину.

Липкими от пота пальцами нащупал рукоять лучемета.

Немедленная ампутация ноги уже не казалось мне такой уж плохой идеей. Переждав особенно сильную волну боли, я запустил двигатель и рванул тягач с места.

Если проехать десяток метров, то потом можно будет доползти до еще одного санитарного антиграва, а уж там-то наверняка найдется все, что мне нужно.

Наперерез машине бросился Джеки. Наверное, он решил, что я хочу его бросить. От неожиданности я отдал «КамАЗу» два противоречивых приказа. Один мысленный: «Стоп!!!». Другой, движением пальцев: «Объехать препятствие слева и остановиться». Тягач крутанулся на месте, и, несмотря на то, что скорость была небольшой, меня швырнуло на приборную панель. От чудовищной боли в ноге я на некоторое время выпал из реальности.

— Господин, – палец Джеки осторожно дотронулся до моего плеча, – вы живы?

Я открыл один глаз. Колбаса сидел на пассажирском сиденье, вжавшись спиной в дверцу. У него под ногами лежал пузатый докторский саквояж с красным крестом и красным полумесяцем на выпуклом боку. «Прямо туземец с дарами, – подумал я, благосклонно взирая на Колбасу. – Что ж, буду прилежно нести бремя белого человека».

— Открой, – распорядился я, и перед моим взором, подобно ларцу с несметными сокровищами, распахнулся саквояж.

Надорванная пачка макомина лежала сверху. Неужели пустая? Нет! Есть восемь ампул. Я не запомнил, как выдернул инъектор из пачки, как вонзил иглу в ногу, как ждал, когда отступит боль. Макомин не подвел.

Меня захлестнула волна умиротворения, и я чуть было не заснул, так хорошо и спокойно мне стало.

— Господин…

Уход в нирвану откладывался. Ох, уж эти рабы…

— Чего тебе?

Джеки скуксился и показал пальцем на свой рукав, на котором запеклось бурое пятно крови. Я разорвал тонкую материю рубашки и осмотрел рану.

— Болит? – спросил я, извлекая из саквояжа набор мелких медицинских инструментов, дезинфицирующие средства и все остальное, что могло понадобиться для качественной перевязки.

Джеки кивнул.

— Сейчас починю. – Я вогнал ему в плечо порцию благословенного макомина, да будет здоров и счастлив тот, кто придумал сие чудодейственное средство.

Рана оказалась довольно старой. От нее воняло гноем, и, кроме того, из порванных мышечных тканей торчало три металлических осколка. Один из них извлечь не удалось. Он то ли зацепился за сухожилие, то ли впился глубоко в кость. Я не стал превышать уровень своей хирургической компетенции и выполнил только те действия, в пользе которых был уверен абсолютно, после чего залил рану консервирующим и изолирующим составом. На какое-то время сойдет и так.

— Больно больше не будет. – Я почти по-братски разломил упаковку с макомином.

Четыре ампулы забрал себе, а две сунул ему в нагрудный карман. Должно хватить на пару дней. Гордясь своим благородством, я тронул рукой контрольную пластину тягача. Тяжелая машина очень плавно сдвинулась с места и мягко набрала скорость. Оказалось, что громоздкой махиной совсем несложно управлять. Главное, чтобы водитель знал, куда ехать и у него не очень сильно тряслись руки. Тягач добрался до проторенной дороги, вальяжно покачиваясь на ухабах. Дорога была не самой лучшей, но и две накатанные в плотном грунте колеи показались мне весьма привлекательными для быстрой езды. Вот только направление я пока не знал, поэтому остановился и попытался получить консультацию у бортового компьютера. Ни мануальным, ни телепатическим способом ответа я не добился. Система географического позиционирования в этом мире не работала.

Скорей всего, здесь просто отсутствовали спутники, которыми издревле пользовались земные машины для определения своего местоположения. Не выпытав ничего у кибера, я повернулся к пленнику.

— Как войска Солнечной Системы попадают в ваш мир?

Джеки посмотрел на меня, как на идиота. Что-то было не так с терминологией. Он меня не понимал.

— Как наши, – я похлопал себя по эмблеме на рукаве, – приходили сюда?

— Ваши? – с легкой дрожью переспросил он. – Руськие свиньи?

По голосу чувствовалось, что ему очень хочется мне угодить и он очень боится вызвать мое недовольство.

Однако слова были сказаны, и кое-кому пришлось их съесть. Бил я не во всю силу, но удар все равно получился чрезмерно эффективным. Теперь этот юноша нуждался в услугах стоматолога. Если он еще раз повторит оскорбительное словосочетание, то ему предстоит знакомство с хорошим пластическим хирургом.

— Повторяю вопрос, – строго сказал я. – Солдаты, техника. Вот эта техника! – я стукнул кулаком по крыше кабины. – Откуда это все?

— Из портал ин Курск-Таун, – с готовностью ответил он и ощерился окровавленным ртом.

— Понятно, – я кивнул. – Показывай, где Курск-Таун?

— Меня будут убивать? – со здоровым прагматизмом поинтересовался Джеки и выплюнул окровавленные осколки зубов на пол кабины.

Мне захотелось ударить его еще раз. Уже не ради наказания, а просто так. Для души.

— Не думаю, – сдержанно процедил я. – Но в воспитательной колонии посидеть придется. Ты с оружием в руках противостоял армии Солнечной Системы. Может быть, учтут твою молодость, но отвертеться совсем ты не сможешь.

— Как долго буду сидеть тюрьма?

— Не знаю, – теряя терпение, прошипел я. – Но, вообще-то, ты можешь идти. Я тебя не держу. Покажи, где Курск, и свободен.

— С тобой поеду. В тюрьма сидеть буду. Подосов боюсь сильно. Туда ехать надо, – он махнул рукой, обозначив направление.

Мы тронулись с места. Тягач очень медленно разгонялся и даже на максимальной скорости выдавал не больше сорока километров в час. Бегом обогнать можно.

— Кто такие подосы? – равнодушно осведомился я.

Честно говоря, меня не очень интересовало, кого боялся Джеки. Похоже, что в этом мире он боялся всего и всех, включая своих родителей. Подосами могли в равной мере называться и местные полицаи, и боевые антигравы Солнечной Системы или, возможно, какое-нибудь чудо военной механики, примененное нашими таинственными союзниками. Однако незнакомое слово задело мой слух, и я посчитал нелишним справиться о его значении.

— Арт-ро-по-до-сы, – медленно выговорил Колбаса сложное для него слово. – Так правильный. Так было написано в сообщении из главный город Вашингтон. Так сержант называть их. Я сам видел ихних. Огромные. Очень большие. Вот такие, – он воодушевленно раскинул в стороны руки, чтобы показать размер, но кабина оказалась маловата, а подходящего слова Джеки подобрать не сумел. – Один такой нашего пулеметчика Ганса был сожрать. У них много ног, огромные тузы. Страшные глаза. Они откусывают солдатами головы. А еще я говорить, есть такие тварс, которые могут просачиваться.

Паренек оказался разговорчивым, но информации в его болтовне было маловато. Люди в экстремальных ситуациях склонны к мифотворчеству. Кроме того, из-за его дурацкого акцента я многого не понимал. Что он имел в виду? Кто откусывает головы кохонам? Кто просачивается?

Машина резво прыгала по проселку. Уцелевший лес скрыл выжженную равнину, страшное озеро и руины госпиталя. За покровом нежной зелени больше не было видно следов войны. Казалось, что мир натянул на свою оскаленную морду личину мирной безмятежности. Я не верил в это карнавальное перевоплощение и сбросил скорость, ожидая встретить за поворотом неприятный сюрприз вроде воронки, долговременной огневой точки или вооруженного до зубов аборигена. Кусты на обочине зашевелились. Что-то серое и большое поползло по траве. Моя рука на панели управления дрогнула, машина пошла рывками, вильнула в сторону и затормозила, едва не упершись капотом в ствол березы.

— Подос! – взвизгнул Джеки и сполз с кресла.

Земля вокруг «КамАЗа» ожила. Она шевелилась и подрагивала. Тяжелая машина закачалась, будто поплыла по волнам. Я дал задний ход. Двигатель взревел. Куски грунта взлетели на десяток метров вверх, но тягач словно пустил корни. Он дергался, дрожал, скрипел траками, но не мог сдвинуться с места. Перед капотом расплывалась большая лужа бурой жижи. Она сочилась из почвы и быстро захватывала десятки квадратных метров. Пузырящаяся субстанция напомнила мне о разговорчивом озере. «Если позовет, застрелюсь», – мелькнуло в голове. Зеленые листья ближайших кустов почернели и задымились, будто их облили кислотой.

Рядом с водительской дверью выросла кочка, чем-то похожая на большой муравейник. Я ошарашенно уставился на нее. У кочки были глаза – десяток белых крапинок с зелеными подвижными зрачками. Стоило мне пробормотать ругательство, как все глаза синхронно шевельнулись и уставились на меня.

В это время на экранчике бортового компьютера высветилось неожиданно приятное сообщение о готовности к дальнейшему движению. Компьютер сумел подобрать правильный режим, и липкий грунт перестал быть препятствием. Мой палец погладил пластину, и машина послушно отползла на пару метров назад. Теперь можно было развернуться и на всех парах покинуть это странное место. Однако любопытство заставило меня немного задержаться. Не убирая руки с контрольной панели, я неотрывно вглядывался в глазастую кочку, которая еще больше раздулась и начала превращаться в шар. Она совсем не походила на те гладкие радужные пузыри, которые я видел на озере. Поверхность кочки была какая-то неопрятно-волосатая с коричневыми прожилками. Количество глаз увеличивалось пропорционально росту поверхности. Очень скоро размер непонятного создания стал угрожающим, и я уже начал примериваться как бы поаккуратнее «сделать ноги», а точнее траки, когда сфера медленно оторвалась от земли и зависла над «КамАЗом». Чудище поддерживали на весу десять толстых гибких стеблей, похожих на накачанные водой пожарные шланги. Они гнулись в любом месте и не могли быть слишком прочными. Небольшое внешнее воздействие, и они непременно лопнут. Снизу из шара торчала дюжина перепачканных землей клешней с блестящими зацепами и зубьями на концах. Инструментарий непонятный, но весьма грозный на вид.

— Быстро, – прошептал мой пленник откуда-то из-под кресла. – Это подос. Их нельзя убить. Ганс пробовать. Только бежать! Очень быстро.

Посчитав мысль не связываться с этим то ли устройством, то ли боевым мутантом весьма здравой и своевременной, я бодро дал задний ход. Подос бесстрашно двинулся вслед за тягачом. Я скрючил пальцы, чуть ли не до вывиха в суставах, задавая максимальную скорость, но ее все равно не хватило. Кошмарный шар настигал нас. Тогда я резко затормозил и бросил машину вперед, стремясь в первую очередь сокрушить хилые стебли-ноги противника. Монстр ловко отпрыгнул в сторону и сразу же перешел в атаку. Я разглядел внутри разверзшейся ротовой полости маленькие щупальца, усыпанные крошечными крапинками глазок, присоски, истекающие клейкой слизью, и тонкие стебельки с крючками на концах. В глубине бездонной глотки виднелись куски человеческого скелета. Если до этого момента у меня еще были сомнения, машина это или биологический организм, то теперь я знал точно – это живое существо и состоит оно из белков, жиров, углеводов и прочей дряни. А если оно живое, то его можно сделать мертвым, ибо жизнь и смерть две стороны одного явления.

«Такая зверюга не могла появиться на свет сама, – подумал я. – Его однозначно сделали люди. Джеки боится эту пакость, следовательно, сделали ее не кохоны. А если она наша или союзническая, то… У созданной для военных действий биологической машины обязательно должна быть система распознавания „свой-чужой“».

Я замахал руками и заорал.

— Уйди отсюда, дура! На хрен пошла! Кому сказал?!

Догадка оказалась правильной. Мутант был нашим. Можно сказать, родным. После того как я начал материться, шар замер над ветровым стеклом. Было слышно, как чудовище дышит, как разбиваются о капот капли бурой слюны.

— Прочь! Пошел отсюда, урод. – Я сжал кулак и хлопнул себя ладонью по бицепсу, обозначая неприличный жест.

Подос отпрянул назад. Наверное, его рецепторы зафиксировали нашивку Транспортного флота на рукаве.

Монстр, словно в испуге, сделал несколько шагов назад, замер и почти сразу вернулся. Его явно притягивало нечто, находящееся в кабине. Я посмотрел на сжавшегося в комок Джеки. Все понятно. Логика биологов и программистов не сложнее логики какого-нибудь доисторического прапорщика. Тварь не пропустит человека в военной форме вражеской армии. Если, конечно, она реагирует на форму, а не на какие-нибудь генетические метки.

— Колбаса, раздевайся, – распорядился я вполголоса.

Шар устрашающе захрипел.

— Пленный это. Понимаешь? Пленный, – мой крик отвлек монстра от Джеки, и, слегка обнадеженный этим, я продолжал орать: – Чего вылупился? Ты по-русски понимаешь, придурок? Нельзя убивать!

Джеки был напуган настолько, что не сразу начал выполнять приказ, а когда он, глядя на меня непонимающими глазами, расстегнул первые пуговицы, было уже слишком поздно. Страшный удар обрушился на кабину.

Огромные, мгновенно выросшие зубы монстра легко прогрызли крышу и выломали кусок ветрового стекла прямо над тем местом, где прятался несчастный Колбаса. Тягач приподнялся над землей, немного покачался в воздухе и тяжело рухнул обратно. Толстый металл разорвался, как фольга. Джеки испуганно пискнул и юркнул под кресло. Невероятно, что он сумел там так легко поместиться.

Я двинул машину вперед и наехал гусеницами на гибкие ноги чудовища. Вопреки ожиданиям, стебли не порвались. Они просто вдавились в почву. Шар с громким хлюпом рухнул на дорогу. Двигатель взревел, и машина опять забуксовала. Монстр оказался невероятно прочным для органического существа. Он вытянул помятые стебли из земли и снова кинулся на нас. Я открыл огонь из лучемета. Энергия батареи расходовалась мною без малейшего скупердяйства, но все дыры, оставляемые выстрелами в шаре, мгновенно затягивались. Тварь проявляла совершенно потрясающую способность к регенерации. Биологам – пять баллов. Я изобретательно перенес огонь на стебли. Четыре ноги удалось легко пережечь. Подос снова шлепнулся в бурую жижу, но почти сразу поднялся и выпустил из своего тела пучок новых стеблей. Они были тоньше прежних, но зато гораздо длиннее. И если старые выполняли опорно-двигательные функции, то новые работали как захваты. Они проворно проникли в кабину и оплели мою руку, сжимавшую лучемет, до самого плеча. Щупальца напряглись и, если бы я не выпустил оружие, то тварь сломала бы мне запястье.

— Беги! Джеки, беги! – закричал я.

Пленный хрюкал и повизгивал где-то под креслом. Из издаваемых им звуков я сделал закономерный вывод, что Колбаса решил храбро умереть на месте, дабы ни в коем случае не показать спину врагу. Поступок достойный героя.

— Джеки, беги! – снова крикнул я и, надавив на ручку, открыл дверь со своей стороны.

Подос мне не препятствовал. Он с увлечением выковыривал Джеки из-под сиденья. «Этот слизняк не должен быть слишком умным, – подумал я, – если загрузить его центральный процессор решением непосильной задачи, то у Колбасы будет время убежать. Вот только чем его занять? Решение уравнений его, скорей всего, не увлечет». Я вылез из кабины, обежал монстра сзади и дернул его за щупальце. Он не попытался вырвать его из моих рук, а, наоборот, оставил в покое Джеки и покорно переместил свою тушу ближе ко мне.

Монстр явно был озадачен. Воспользовавшись ситуацией, я решил отвести его подальше от тягача. Однако не успели мы с моим новым приятелем сделать и пяти шагов, как Джеки Колбаса совершил последнюю в своей жизни глупость. Он не дал нам уйти и слишком рано выполз из кабины. Я рванул то щупальце, что было у меня в руке, но оно удлинилось, позволяя мне отправляться туда, куда я захочу, и не мешать патриотично настроенному подосу воевать с врагами Человечества. Отвернуться я не успел, поэтому во всех подробностях увидел, как уродливое создание раздирает человека на части, а потом заталкивает брызжущие кровью куски в свою безобразную ротовую полость.

Хруст костей длился бесконечно. Он почти заглушил последний крик Джеки, давно затихший в реальности, но еще звучавший в моих ушах. Мне уже хотелось, чтобы вторым блюдом мутанта стал я сам, но судьба не послала мне избавления. Закусив моим пленником, чудовище перестало быть агрессивным. Оно, удовлетворенно пыхтя, опустилось на залитую бурой жижей траву и затихло. Я разжал пальцы, отпуская щупальце. Существо синхронно похлопало полусотней глазок и выбросило стебель по направлению ко мне. Рядом с моим правым ботинком лег «Спартак». Рукоять лучемета была теплой и влажной.

Монстр с громким хлюпом встал, оставив на грунте кучу вонючих экскрементов. Я отпрянул, но ноги-шланги шелестели очень миролюбиво. Они неторопливо переместили тело подоса к дороге. Он шел в ту сторону, откуда мы приехали. Мы. Еще минуту назад я находился в составе некоего множества, именуемого «мы», а сейчас я опять в угрюмом единственном числе. Рука сама собой поднялась, и прицел уперся в удаляющийся волосатый шар. «Глупо стрелять», – подумал я и опустил оружие. Подос неуязвим для стрелкового оружия, а, кроме того, в своих стрелять нельзя. Даже если они действуют как безжалостные убийцы. Потом «благодарное» Человечество все всем, конечно же, припомнит.

В первую очередь мне, конечно, но и создатели волосатых шаров тоже получат по полной программе. Многих посадят, кого-то даже казнят, как меня. Наверное, не устоит и Верховный. На него повесят огромную стаю дохлых собак, но я не сомневаюсь, что, если прямо сейчас провести общесистемный референдум и спросить, одобряете ли вы массовое убийство кохонов, доброе Человечество радостно взвоет: «ДА-А-А». Большая часть истребляемых нами в этом мире человекообразных скотов ни в чем не виновато, и если бы мы были хоть чуточку сильнее, то, наверное, решили бы вопрос меньшей кровью. А впрочем! Если бы мы были сильнее, они никогда бы не отважились на атаку. Они все рассчитали правильно, но все-таки ошиблись. Рабы неспособны понять, что свободных людей нельзя победить. Их можно обмануть, убить, но покорить нельзя. Почему-то мне стало страшно от осознания того, что мы творим. По извилинам робко бродила мысль: «Они начали первыми, они получили по заслугам», и все же то, что устроили здесь мы, жертвы агрессии, ужасало. Мы сильные и умные, а значит, должны быть добрыми и великодушными. Но ведь, если бы мы не обрушили на них всей доступной нам и нашим союзникам разрушительной мощи, кохоны по-прежнему убивали бы нас и радовались тому, что могут делать это безнаказанно. Они ликовали, видя нашу слабость, так пусть же теперь поплачут, созерцая нашу силу.

Проводив взглядом подоса, я вернулся в кабину тягача. Неожиданно мне подумалось, что моя война близка к завершению. Враг повержен. Победа уже не за горами, и если у меня осталась хоть капля везения, то мне следует потратить ее на спасение своей собственной жизни.

Сердце радостно заныло. Неужели чудесный приз снова не минует меня, и я увижу мир после этой самой чудовищной в истории войны? Спокойный и уверенный в себе мир, неторопливо зализывающий раны. Мир, стесняющийся своего счастья и скорбящий по тем, кому не суждено было дожить и увидеть славный день всеобщего торжества.

Я забрался в покореженную кабину, и тягач послушно зашлепал траками по накатанной колее. Минут через пятнадцать впереди показался въезд на шоссе. Покрытие давно не ремонтировали, и дорога выглядела заброшенной. К счастью, тягачу были абсолютно безразличны как срок последнего ремонта полотна, так и его качество. Он с одинаковой бодростью скакал по кочкам на обочине и по уцелевшим участкам относительно ровного асфальта. На перекрестке я остановился и, подобно великим воинам древности, встретившим на своем пути Дорожную развилку, глубоко задумался: в какую же сторону мне ехать. Передо мной был перекресток абсолютно равнозначных дорог без указателей и дорожных знаков, а значит, вероятность правильного решения составляла целых тридцать три процента. Я положился на удачу и поехал прямо.

Сломанная крыша кабины оглушительно хлопала и скрежетала, оповещая о моем приближении всех заинтересованных лиц. Следовало остановиться и закрепить наполовину оторванный кусок железа, но потом я решил, что двигатель и так ревет достаточно громко, поэтому ремонт крыши ни капельки не улучшит мою акустическую скрытность. А вот если я пойду пешком, то смогу стать совсем незаметным. Вот только продолжительность моей прогулки по гибнущему миру увеличится до бесконечности.

Не успел я обдумать все прелести пешего похода, как вынужден был снова затормозить. Сразу за крутым поворотом трассу перекрывали два танка неизвестной мне конструкции. Я слишком поздно заметил их, и, кроме того, оказалось, что мой тихоходный аппарат здорово разогнался и его не так-то легко остановить. Он согласился сбросить скорость, только когда его капот почти уперся в борт вражеского танка. Еще немного, и получилось бы нечто похожее на беспощадный таран.

Впрочем, и без столкновения меня вполне душевно приложило грудью к приборной доске. Почему я не предусмотрел наличие вражеских кордонов? Совсем страх потерял. Вообще-то я о них думал, но размышления на эту тему происходили в каком-то параллельном режиме, совершенно не затрагивая область мозга, ответственную за принятие решений. Я абстрагировался от подобной ситуации и вот, пожалуйста, огреб неприятности по полной программе. Танки были явно не наши. Значит, если я сейчас поведу себя правильно, то они меня быстро и экономично уничтожат на месте, а если неправильно, то надают по башке и возьмут в плен. Исходя из моего печального опыта – первый вариант гораздо предпочтительнее. Вот влип! Еще и на «КамАЗе» прикатил.

Герб Солнечной Системы на крыше, небось, с орбиты разглядеть можно. Почему же они не стреляют? Хотят взять в плен? Живым не дамся! Лучемет мягко лег в руку. А может, это союзники? Или даже наши? Какая-нибудь новая неизвестная мне модель танка? Или что-то забытое, многие годы пылившееся на складах. Старое редкое оружие, уцелевшее только потому, что сохранить его было дешевле, чем уничтожить.

Я развернул тягач и, опасливо косясь на угрожающе насупившиеся боевые машины, съехал в кювет. Никто не проявил ни малейшего интереса к моей персоне.

Было даже немного обидно. Прибыл к ним с таким выдающимся праздничным тарарамом, а они, видишь ли, игнорируют. Танки сохраняли полную неподвижность, хмуро врастая в дорожное полотно и вполне правдоподобно изображая памятники самим себе. Мой страх постепенно сменился восхищением. Не каждый образец смертоносной техники может вызвать у меня неподдельный восторг, но эти дивные машины были достойным порождением беспокойного и жестокого человеческого разума. Несмотря на внушающие почтение размеры, они выглядели легкими и стремительными. Изящность обводов гармонично сочеталась с угловатостью выпирающих из брони разнообразнейших средств поражения. Ребристый от крупной магнитной намотки ствол застыл в четырех метрах над моей головой. А еще выше над ним щетинился целый выводок приспособлений непонятного назначения. На лобовой броне, слегка выпирая из синеватого металла, расплющилось нечто вроде орла с тремя коронами на двух головах и державой со скипетром в когтистых лапах. Значит, Россия в этой реальности уцелела, и даже сохранила какие-то элементы суверенитета, о чем свидетельствовали белые буквы латиницей на сплюснутой башне: «Russian Army». Чуть ниже и мельче кириллицей: «руская армия». Именно так с одной буквой «с» – «руская».

Когда-нибудь у меня будет возможность во всем этом разобраться. Я представил себе, как лежу на диване с планшетом, лениво листаю нечто глубоко заумное вроде «Причины отсутствия мегаколлективистических тенденций в альтернативном пространстве кохонов». Нет. Ну, его на фиг, такое читать. Лучше что-нибудь вроде «Кровавых преступлений буржуазных режимов» или «Липких пальцев межпространственного олигархата». На худой конец сойдет и «Майор Шторм против машины смерти». Лежу, значит, читаю, духовно обогащаюсь, подкачиваю из Ленинки свежачок и грызу яблоки вперемежку с персиками. Или лучше наворачиваю тушенку с макаронами. Или поедаю мясной пирог… Или…

Мысли начали крутиться вокруг еды, и мне пришлось признать, что я проголодался. Взять еду было негде. Не на охоту же мне идти, в самом деле?

Тягач прокрался мимо неподвижных танков, выбрался на дорогу и рванул с места на максимальной скорости. Удалившись от кордона на безопасное расстояние, я притормозил. Дальше предстояло ехать гораздо медленнее, сбрасывать скорость перед каждым поворотом и напряженно вглядываться вперед. Навязшая в зубах народная мудрость про «тише едешь, дальше будешь» в очередной раз подтвердилась, и наглядный урок пошел впрок. Больше я не собирался с разгона атаковать очередного затаившегося врага, предпочитая обнаружить опасность загодя и вовремя смыться. Иногда я даже останавливал машину и отправлялся на пешую разведку.

Довольно глупое занятие, ведь тягач грохотал так, что о моем приближении знали не только те, у кого были уши, но и те, кто обладал хоть каким-нибудь осязанием и был достаточно чуток к сотрясениям почвы. Абсурдно в подобных условиях пытаться скрыть свое присутствие, но я ничего не мог с собой поделать. Очевидно, после смертного приговора что-то случилось с моей психикой.

Явно ощущался некий сбой в рассудочной деятельности. Мне требовалась срочная помощь хорошего психотехнолога, а лучше – полугодовой отдых на Карибах.

Ни того, ни другого в обозримой перспективе не предвиделось, зато во время одной из дурацких вылазок мои нервные клетки получили освежающий душ в виде свидания с большим стадом мутантов. Рандеву состоялось настолько внезапно, что я даже не успел шлепнуться на гостеприимную и всегда готовую спрятать землю. Так и застыл на всеобщее обозрение в скрюченной позе с искаженным от ужаса лицом.

К счастью, чудовища не проявили ко мне ни малейшего интереса. Только на мгновение я почувствовал мимолетный оценивающий взгляд сотен глазок и легкий, но вполне ощутимый укол в затылочной части головы.

Обычно так воспринимается подключение устаревших телепатических интерфейсов. Помнится, была у меня антикварная кофеварка, которая делала запрос точно таким же едва уловимым уколом в затылок. Я попробовал взять под мысленный контроль всю группу или хотя бы отдельную особь, но у меня ничего не вышло. Монстры не подчинились моей воле. Я не стал настаивать и, присев на ствол поваленного дерева, упер локти в колени и положил подбородок на сжатые кулаки. Хорошая опора позволяет поднять качество изображения для последующего снятия информации с нервных волокон мозга. Это может потребоваться, если я захочу когда-нибудь сделать фильм о своих приключениях. Думаю, что в домашних сетях подобная киношка будет иметь некоторый успех. Мои глаза жадно впитывали необычное зрелище, я водил носом из стороны в сторону, стараясь, чтобы вся компания неуклюжих фантасмагорических существ попала в «кадр». Если бы у меня внезапно появилась возможность выскочить из своего тела, то я, наверное, не упустил бы шанс запечатлеться на их фоне.

Монстры шли колонной. Все они были очень разные, и поэтому заложенная в них программистами потребность соблюдать некий упорядоченный строй выглядела комично. Шлангоногие подосы, неотличимые от той твари, что сожрала Джеки, маршировали строго по разделительной полосе и с высоты своего роста обозревали окрестности, дабы в любую секунду обнаружить и расправиться с любым врагом. Их непропорционально крупные головы-шары плавно покачивались на тонких и гибких опорах. Чувствовалось, что они составляют основную ударную силу и, возможно, мозговой центр, всего подразделения. По окрестным кустам с громким треском носились разведчики. Это были существа, напоминающие своим видом крабов-переростков, они сочетали в себе довольно противоречивые черты проворства и неуклюжести. Их сплюснутые толстые панцири острыми гранями легко срезали небольшие деревца.

Одна из этих тварей подбежала ко мне и некоторое время бесцеремонно изучала мои ботинки. Она даже потрогала телескопическим усиком подошву. Я, в свою очередь, внимательно рассмотрел испачканные кровью клешни, качающиеся в опасной близости от моих лодыжек. От краба омерзительно несло разлагающейся плотью. Подумать только – это мой брат по оружию. Убивать надо таких братьев.

В воздухе зашелестели крылья, и я невольно вжал голову в плечи. Стая полутораметровых стрекоз бдительно прикрывала процессию сверху. Летающие монстры больше всех остальных походили на созданные человеком механизмы. Фасеточные глаза блестели вполне стеклянными на вид линзами, шарниры у основания лапок отсвечивали полированным металлом, да и способ полета не очень походил на натуральный, взятый из мира насекомых. Крылья двигались, как и положено стрекозиным, но мне показалось, что систему управления конструкторы в спешке «слизали» с самой допотопной вертолетной схемы. Уж очень старательно огромные насекомые удерживали свои тела параллельно поверхности земли. Казалось, стоит им на мгновение потерять баланс, и они с лязгом начнут сыпаться на землю. Обманчивое впечатление было развеяно почти сразу. «Стрекозы» одновременно, как по команде, изменили курс и вертикально спикировали в кусты на другой стороне дороги. Оттуда послышался громкий вопль, автоматная очередь, несколько лазерных лучей прошили воздух, заставив меня упасть на траву.

Когда спустя секунду я поднял голову, все было кончено. «Краб» протащил мимо моего носа сочащуюся кровью человеческую ногу. За ним неотступно следовала пара его менее удачливых собратьев. «Стрекозы» тоже успели поживиться. Их лапки и мордочки были густо измазаны красным. Мое сердце преисполнилось благородным негодованием. По какому праву эти чудовища смеют нападать на людей?! Однако очень скоро рассудок взял верх над эмоциями. Если бы «стрекозы» не обнаружили и не ликвидировали вражеского бойца, то с ним непременно встретился бы я сам, и еще неизвестно, чем бы закончилось это свидание.

Я продолжил наблюдение. Если с тремя разновидностями подосов все было по большей части понятно: «стрекозы» защищали подразделение монстров с воздуха, волосатые шары исполняли роль тяжелых танков и служили для прошибания брешей в обороне противника, «крабы» обеспечивали наземное прикрытие и зачистку местности. Было непонятно, зачем понадобились существа, очень похожие на людей, но обладающие четырьмя руками, и твари, совершенно неотличимые от собак. Их было немного, и никакой серьезной военной силы они собой не представляли.

Из-за поворота послышался громкий скрежет. Похоже, боевые мутанты жестоко расправлялись с моим любимым тягачом. Интересно, чем он им не понравился?

Над лесом раскатился грохот взрыва. За ним еще один.

И еще, и еще… «Стрекозы» засуетились, заметались из стороны в сторону. Потом, словно получив приказ, куда-то умчались. «Крабы» и остальные монстры быстрее задвигали ногами, лапами, клешнями и прочими приспособлениями для ходьбы, в разнообразии коих у них наблюдался явный избыток. Бой за лесом разгорался все жарче. Спустя минуту дорога освободилась от экзотической живности, но к тягачу я решил не возвращаться. В нем не было ничего такого, из-за чего имело смысл пройти несколько сотен метров в направлении канонады. Сейчас у меня появился хороший повод избавиться от громоздкой обузы и продолжить путь налегке. Лучемет я сжимал в руке, а макомин покоился в нагрудном кармане. Других ценных вещей для меня в этом мире не существовало.

Меньше чем через час пути подошвы моих ботинок ступили на покрытие небольшого моста, переброшенного через узкую речушку. Дорожный указатель гласил: «Рэт Ривер». В переводе с австралийского, то есть английского, – крысиная река. Плохое название, но идти через мост не хотелось совсем по другой причине. Множество машин образовывали на нем многослойный и почти непреодолимый затор в обоих направлениях. Судя по тому, что вся остальная дорога была пуста, где-то в районе моста мутанты устроили засаду и славно поохотились. Помятые крыши, обильно помеченные свежим пометом, гарантировали мне отсутствие неприятных сюрпризов. И все же я остановился под табличкой с названием реки, постоял, неуверенно двинулся вперед, потом вернулся и замер в задумчивости. Пахло кровью.

Над мостом реяла грозная черная туча мух. Я подумал о переправе вплавь. Однако от идеи сразу пришлось отказаться. Берег выглядел очень топким. Того и гляди завязнешь. Кроме того, внизу тоже лежали помятые машины.

Некоторые водители в отчаянии пытались форсировать преграду вне поверхности моста и не рассчитали мощности двигателей.

Пришлось собрать волю в кулак, придушить природную брезгливость и идти, протискиваясь между перилами и мятыми кузовами легковушек. Немного повышало настроение отсутствие мертвецов. Чистоплотные монстры не оставляли неряшливых следов. Если бы еще и кровь слизали – цены бы им не было. Нужно подать рацуху, чтобы в следующей версии человекоистребительных биомеханизмов была предусмотрена подобная опция. Ну а пока сойдет и так. После первого дождика следы будут смыты, и станет непонятно, кто, где и как умер.

Сейчас же стереокартинка произошедшей трагедии воспроизводилась моим мозгом во всех ненужных подробностях. Вот здесь водителя доставали через ветровое стекло. Он верещал и цеплялся руками за руль. Обрывки кожи и мяса так и остались на краях рваной дыры в триплексе. А в этом приземистом аппарате со спортивными обводами человек прятался в багажнике, и его оттуда выгрызали через маленькое отверстие в борту, а может быть, жрали прямо там, заливая бруснично-красной кашицей протекторы и бампер. Вокруг стоявшей рядом большой черной машины явственно читались следы боя. По мокрым местам я легко локализовал позиции двух стрелков. Вечная память героям. Они дрались, как львы, и продержались не меньше минуты против убийственно превосходящего противника. Пулевые отверстия, лохматые пробоины от осколков и изящные зигзаги от лучеметных выстрелов испещряли пластик, стекло и металл всех окружающих антигравов.

Защищая себя от монстров, эти люди не смотрели, куда стреляли. Наверняка было много невинных жертв, и наверняка эти жертвы были благодарны своим убийцам, избавившим их от куда более страшных мук. Я остановился не в силах двигаться дальше.

Казалось, весь предсмертный ужас умерших на этом мосту людей воплотился в черные, оглушительно жужжащие мушиные стаи. Мне представилось, как я стреляю в надвигающегося подоса, и он отгрызает мне руки вместе с оружием. Мои кости с хрустом трескаются на его резцовых пластинах. Я ощутил пальцы четвероруких тварей на своей шее. Пальцы были теплые и сильные. «Стрекоза» пожирала мои кишки, и моя черная кровь заливала ее блестящие линзы. Мне хотелось кричать, но из груди не могло вырваться ни звука, потому что у меня уже не было ни легких, ни горла. Пришлось сильно помотать головой и немного повыть, чтобы прогнать наваждение. Как только мой взгляд прояснился, я двинулся вперед, стараясь больше не смотреть по сторонам.

Мост быстро остался за спиной, а впереди показались три одинаковых белых домика, отделенных от дороги низеньким забором и аккуратно постриженными кустиками. Похоже, что я вышел к окраине какого-то поселка, а может быть, даже и небольшого городка. Дорожная обочина у меня под ногами закончилась, и я без опаски ступил на тротуар, мощенный декоративным камнем. Монстры уже подтвердили высокое качество своей работы. А то, что они зачистили город, было видно по фирменным пятнам крови на тротуарах и по характерным повреждениям домов. По мере моего неспешного перемещения становилось понятно, что каждый дом брали штурмом. Причем чаще всего разрушения производились либо от недостатка ума, либо ради самих разрушений. Иначе трудно объяснить такой эстетский изыск, как пролом в стене рядом со стеклянной дверью.

Над головой со свистом пронеслась стая гигантских «стрекоз». Вслед за «стрекозами» на предельной скорости мчался антиграв, раскрашенный в уже подзабытые, но такие родные и прекрасные цвета ленинградского такси. Желтые двери, белые бамперы, золотистые направляющие силовых потоков и небесно-синие «шашечки» по всему днищу. Даже номер, как и положено, шестизначный с индексом «АД» и ярлык телепатического вызова до боли знакомой формы. Стоит только представить себе его, как мобильник сразу соединит тебя с диспетчером таксомоторного парка. Это было самое настоящее ленинградское такси. Пять сотых трудодня за километр. Ночью – десять сотых.

Я не стал махать руками и стрелять в воздух, привлекая к себе внимание. Я стиснул зубы и молча бросился в погоню. Гоняться за такси занятие нелепое, но другого выхода у меня не было. Пригнувшись, я пробежал вдоль забора, резко свернул во дворик, благо ворота были сломаны, торопливо прокрался через разгромленный дом, прямо по залитому кровью паркету и, оставив кровавые следы на садовой дорожке, оказался на соседней улице.

Сразу три желтых антиграва беспорядочно метались над крышей серого сильно разрушенного здания, поливая огнем рой «стрекоз». В каждой машине сидело по четыре человека: один за штурвалом, остальные трое беспрестанно стреляли через открытые окна, делая перерыв только для того, чтобы перезарядить оружие. Попыток атаковать со стороны «стрекоз» я не видел. Псевдонасекомые пассивно кружились на высоте пятидесяти метров, стойко перенося потери.

После недолгого наблюдения я разумно предположил, что в такси сидят наши солдаты и на них распространяется индульгенция, оптом выданная всем гражданам Солнечной Системы, поэтому «стрекозы» их и не трогают. Но почему тогда мои соотечественники с таким энтузиазмом палят по столь милым моему сердцу монстрам? Делать им, что ли, нечего? Почему допускается подобный вандализм по отношению к казенному имуществу? Ответ был прост и очевиден. Вероятно, мы окончательно победили кохонов и поступил приказ на ликвидацию ставшего ненужным оружия. Эта приятная мысль воодушевила меня, и мне захотелось поскорее присоединиться к охотникам. Стрельба по беззащитным тварям не входила в сферу моих интересов, а вот выпить водки за нашу победу нужно было срочно.

Осторожной рысью я двинулся к месту побоища.

Меня обогнала группа четвероруких человекообразных. Довольно крупное подразделение в составе дюжины особей. Они взрыкивали и подпрыгивали на ходу.

Некоторые лупили себя в грудь нереально большими кулачищами. Звук получался такой, будто бригада портовых грузчиков била пустыми пивными кружками по деревянным столам. Дабы меня случайно не перепутали с воинственными мутантами, я предпочел залечь на аккуратно подстриженном газончике и подождать, чем же все закончится.

При появлении четвероруких двигатели антигравов зажужжали бодрее и интенсивность выстрелов резко возросла. Я видел, как пассажиры такси очень трудолюбиво активируют гранаты и, не особо целясь, швыряют их вниз, на головы мутантам. Грохот от отдельных взрывов на несколько минут слился в непрерывный гул. Потом стало тише, и я неторопливо двинулся к перекрестку. Спешить в подобных ситуациях не стоило. С высоты меня сложно отличить от местного военного или даже от мутанта. В запарке какой-нибудь излишне ретивый деятель обязательно бросит в мою сторону осколочную гранату. И ведь не пожадничает, гад. Бросит, даже если она будет у него последней.

Учитывая данное обстоятельство, я с предельной осторожностью выглянул из-за угла. Перед моим любопытным носом немедленно сверкнул толстый лазерный луч. Тротуарная плитка под ногами взорвалась, каменное крошево больно расцарапало лицо. Я прыгнул назад раньше, чем понял, что стреляли именно в меня. Похоже, что в такси сидел как минимум один профессиональный стрелок. Может быть, даже киборг-охотник или робот. Любые шутки с ним могли закончиться очень грустно. Решив не рисковать, я обошел полуразрушенный дом, прополз на брюхе по сточной канаве и добрался до помойки. Воняло от нее ужасно, зато возможностей «слиться с местностью» среди мусорных куч было больше, чем где-либо еще. Я накрыл голову рваным полиэтиленовым пакетиком и продолжил наблюдение.

То, что я увидел, меньше всего напоминало сафари или геноцид несчастных животных. Все-таки это был бой, и нападающей стороной были мутанты. Как и в любом сражении, здесь имел место некий ценный объект, который одни хотели отнять у других. С тех пор как первые мартышки не поделили доисторический банан, принципиально ничего не изменилось. Только средства уничтожения стали значительно совершеннее, а ценности бессмысленней. И здесь, как это обычно заведено в подобных случаях, одни владели и защищали, а другие вожделели и нападали. Нападали мутанты. Объектом штурма служило большое круглое здание. Этакий трехэтажный цилиндр с плоской крышей. В мирные довоенные времена его фасад был полностью застеклен, и теперь, когда все витрины разбились, здание походило на несколько гигантских бетонных блинов, нанизанных на огромный столб. Эскалаторы и лестницы, ведущие с первого этажа на второй, обрушились, поэтому монстры не могли просто подняться по ступенькам. Им приходилось карабкаться по гладким колоннам под сильным встречным огнем.

На втором и третьем этажах я разглядел многочисленные огневые точки. В спешке сложенные из битых кирпичей и мешков с песком брустверы ощетинились огромным количеством стволов. Несмотря на наличие этих архаичных укреплений, бойцы и не думали прятаться. Они спокойно сидели на перевернутых ведрах, кучах строительного мусора, а самые везучие с удобством угнездились в ярких пляжных шезлонгах. Словно в тире они совершенно спокойно целились и стреляли в «стрекоз», вьющихся над крышами соседних зданий.

Самые трудолюбивые бойцы перебегали с места на место и рискованно свешивались вниз, чтобы пальнуть в очередного четверорукого, лезущего вверх по колонне.

После удачного выстрела монстр падал вниз и, жалобно стеная, уползал в недоступную для обстрела зону, а боец, бросив горделивый взгляд на своих менее успешных коллег, приступал к поиску новой жертвы.

Постепенно стрельба смолкла, стих стрекот крыльев, и мир окутала пугающая своей непредсказуемостью тишина. Стало слышно, как пыхтят монстры, укрывшиеся на первом этаже разрушенного здания, как щелкают лучеметы, переключаясь в режим экономного охлаждения. Наступил подходящий психологический момент для легализации моего присутствия.

— Эй, додо! – громкий крик прокатился по всей улице и отразился эхом в пустом мусорном баке рядом с моей головой. – Додо! Тебе говорю!

Я не шевелился, размышляя о том, кому же принадлежит такая странная кличка: «додо»?

— Вылезай из мусорки. Я повторять не буду. Гет ап, твою мать. Или стенд ап? Хенде хох, короче. Гитлер капут, блин, – крикун перешел на ломаный немецкий. – Кончай корчить из себя кошачье дерьмо, у меня на сканере твое сердечко отлично видно. Сейчас поджарю тебе задницу, будешь знать, как дохлым притворяться.

Кричали, похоже, мне. Рядом со мной на помойке больше никто не прятался, следовательно, это меня называли «додо» и мое сердце рассматривали на экране сканера. Я поднял голову. На втором этаже круглого здания разорялся плотный приземистый мужчина в серой спецовке. Он размахивал карабином, подпрыгивал и топал ногами, обутыми в большие альпинистские ботинки.

— Вылезай, придурок! Или я тебе сейчас башку отстрелю! Слышишь, додо? Считаю до трех и стреляю. Раз, два… Ну? Где ты там?

Я медленно выпрямился. Меня мучили сомнения.

Все-таки наши или не наши? Судя по антигравам – наши. Однако этот толстяк говорил по-немецки с жутким акцентом, что совершенно невозможно для гражданина Солнечной Системы, ведь немецкий входит в список обязательных языков. «Враг», – сделал я неутешительный вывод. В плен не сдамся. Только вот перед тем как принять последний бой, нужно все-таки уточнить, кто передо мной? Уж очень меня смущали желтые такси, переоборудованные под боевые машины, да и форма некоторых стрелков до боли напоминала мундиры спасателей, пожарников и жандармов. Может быть, этот тип плохо учился в школе или у него генетическая неспособность к запоминанию языков?

— Оружие на землю. – Крикун наставил на меня карабин.

По тому, как он его держал, я понял, что этот парень не промахнется. Может быть, с языками у него и есть какие-то проблемы, а вот с меткой стрельбой никаких трудностей он не испытывает. Порвет позвоночник с первого выстрела, невзирая на двести метров расстояния. Кроме того, еще два бойца подняли лучеметы. Эти с оружием были на «вы», но эффектно покромсать мою драгоценную тушку они, скорей всего, смогут. Ну, знаете, как это бывает в кино: голова и куски туловища уже упали на землю, а ноги еще стоят. Кстати, на одном из этих бойцов была черная жандармская форма, а значит, сомневаться он не станет.

— Представьтесь! – крикнул я, решив, что терять мне уже нечего.

— Оно еще и разговаривает? – удивился жандарм. – Можно я ему ухо отстрелю?

— Ты совсем охренел, додо? – крикун вытаращил глаза и без акцента выругался на итальянском. – Сам представляйся!

— Имя! – рявкнул я. – И звание, – добавил я уже тише, так как от моего рыка один из стрелков чуть не нажал на курок.

Кто-то может сказать, что нельзя разглядеть дрогнувший палец с такого расстояния, на что я отвечу – очень даже можно. Особенно если ствол направлен лично на вас.

— Лейтенант Степанов, – сдался мой собеседник. – Солнечная Система. А ты?

— Рядовой Ломакин, Солнечная Система. Уберите оружие.

— Покомандуй мне тут. Чем докажешь, что ты рядовой Ломакин?

— Иди в задницу.

От столь сердечного пожелания лейтенант Степанов смягчился и немного подобрел. Это выразилось в том, что ствол его карабина отклонился от центра моего живота.

— Что ж ты сразу не сказал, что свой? Топай сюда скорей.

Я уже топал. Мне казалось, что я не видел своих уже очень-очень долго. Год, два, вечность. Все родное, домашнее и знакомое мгновенно приблизилось и обняло меня, защищая от дурацкого мира вокруг. Мира, куда нас никто не звал и куда мы не собирались приходить.

Мне сбросили веревку со второго этажа. Четверорукие немедленно проявили к ней плохо скрываемый интерес.

Сразу шесть экземпляров удивительно мерзких тварей повылезало из каких-то щелей. Очень сильно отвращало их поразительное сходство с людьми. Особенно бесило туповато-радостное выражение на лицах-мордах. Такое бывает у не очень умных людей, когда те понимают, что их оскорбили, но не знают, как ответить, и вместо ругани глупо улыбаются обидчику. Я срезал одного мутанта, прицелился во второго, но справиться со всеми, наверное, не смог бы. К тому же на помощь четвероруким примчалась стайка «стрекоз». Они закружились у меня над головой, яростно треща крыльям.

— Не шевелись! – приказал Степанов, и на моих противников обрушился шквал огня.

«Стрекозы» заметались. Одно из подбитых псевдонасекомых врезалось мне в грудь и сбило с ног. Стрельба немедленно прекратилась, и с третьего этажа спикировали два бойца с антигравитационными ранцами на спинах. Поднять меня наверх они не могли из-за низкой мощности летного оборудования, но зато сумели организовать хорошее огневое прикрытие. Монстры, почуяв запах жареного, который исходил от их попавших под обстрел соплеменников, благоразумно попрятались. Я вскочил на ноги, поймал веревку и намотал ее себе на запястье. Сильный рывок едва не порвал мне локтевой сустав. К счастью, подъем длился совсем недолго. Ровно через две секунды я был на втором этаже.

— Виктор, – представился крикливый толстяк, протянув мне широкую испещренную царапинами ладонь. – А фамилию и звание ты уже знаешь.

— Петр, – сказал я неожиданно осипшим голосом. – То есть Светозар.

Из моей груди вырвался глупый и счастливый смех, на глазах выступили слезы. Меня хлопали по спине, мне говорили что-то веселое и ободряющее. Надо мной беззлобно шутили и всеми силами старались показать, как мне здесь рады. Неужели все? Неужели и эта война закончилась? Когда я нашел в себе силы говорить, мы быстро перезнакомились. Жандарма, мечтавшего отстрелить мне ухо, звали Пабло. Его приятеля, одетого в оранжевый комбинезон с нашивками горноспасателя, – Карлом. Они дружно набросились на меня с расспросами, но Виктор начальственным жестом притормозил их.

— Ему покушать надо. Кроме того, руководство в лице меня должно подвергнуть товарища Светозара доскональному допросу, – веско сказал он и с паучьей цепкостью схватил меня за локоть. – Пойдем.

Растолкав любопытных, Степанов утянул меня в глубь здания. Невозможно описать, как мне было хорошо. Я все еще находился в мире кохонов, все еще оставался приговоренным к смерти преступником и должен был быть готов умереть в любое мгновение, но чувствовал я себя так, будто никогда не покидал родную Солнечную Систему. Будто не было этой кровавой войны и будто со мной ровным счетом ничего не случилось. Сейчас я совершенно не беспокоился о своем будущем. Бояться было нечего, потому что на этом клочке вражеской территории соблюдались понятные и привычные человеческие законы. Мне казалось неоспоримым фактом то, что я обязательно буду жить, и больше никакая компьютерная программа не посмеет грозить мне смертью. Что же касается проблем с Титовым, то у меня не одну сотню лет с ним проблемы, и никто еще не умер из за этих проблем. Жизнь в тот момент представлялась мне такой прекрасной, что на какое-то время меня охватила иллюзия, что плохо мне никогда уже не будет. Абсолютное счастье исключает возможность страданий даже в грядущем. И то, что проклятая «стрекоза» расплющила мои бесценные ампулы с макомином о мои же ребра, уже не имело ровно никакого значения.

Несущий столб, на который были нанизаны диски этажей, оказался полым и достаточно просторным внутри. Помимо лифтовых шахт в нем разместилось несколько дешевых магазинов, сильно смахивающих на провинциальные бесплатные распределители. Мне в глаза сразу бросились полки, заставленные однообразной обувью блеклых расцветок, вешалки с одинаковыми плащами и куртками примитивных моделей. В тесных и душных торговых залах я увидел множество туземцев. Можно даже сказать, толпы, стада туземцев.

Стаи дикарей. Шумные, злобные и агрессивные приматы. То и дело по углам вспыхивали драки, а крики и скандалы не прекращались ни на секунду. При этом почти все кохоны были хорошо одеты, мужчины чисто выбриты, а женщины ухожены и надушены. Война для этих людей закончилась так быстро, что когтистая лапа лишений не успела наложить отпечаток на их сытые лица и тела, а душ у них, похоже, и не было никогда. Как еще объяснить бесстрастное равнодушие к истреблению моих соплеменников, совершаемому армиями их мира? Сейчас, когда их войска разгромлены, они старались наглядно продемонстрировать нам свое почтение.

Некоторые кланялись, остальные широко и фальшиво улыбались. На моих глазах одна женщина попыталась поцеловать руку лейтенанту Степанову. Тот грубо оттолкнул ее. Она упала, но продолжала улыбаться.

В толпе было удивительно много неопрятных страшноватых, если не сказать уродливых стариков. Почему-то их морщинистые лица не вызывали у меня обычного уважения. Этих людей не хотелось называть на «вы».

Местные старики были вовсе не так стары, как казалось. На самом деле они были гораздо моложе большинства граждан Солнечной Системы. Просто они «носили» старость по необходимости. Они не могли от нее избавиться. Я попробовал вспомнить, как это – стареть и не иметь возможности омолодиться. Не получилось.

Мне стало жалко этих, в общем-то, очень юных людей. Ни один из них наверняка еще не перевалил столетний рубеж.

— Сюда, товарищ, сюда. – Виктор растолкал группу местных подростков, перегородивших нам путь.

Место, куда мы пришли, оказалось небольшой закусочной. Несмотря на трудные времена, заведению удалось полностью сохранить свой убогий довоенный интерьер. Стены были покрыты никогда не мывшимся бежевым пластиком с коричневыми разводами, на полу лежал протертый до дыр старый линолеум. На нем некогда имелся замысловатый узор, но восстановить его сейчас не взялся бы и лучший реставратор Эрмитажа.

В углу заведения на специальной, очевидно, очень почетной подставке пылился полосатый флаг, украшенный множеством звезд. У его подножия, словно жертвоприношение на алтаре, лежал человеческий череп с отсутствующей нижней челюстью и круглой дыркой посередине лба. По утолщенным надбровным дугам и специфическому строению носовой полости я легко определил, что череп принадлежал мужчине негроидной расы. Очень милое украшение для третьесортного пункта общественного питания. Страшно представить, что тут могли подавать на обед.

Окна в помещении отсутствовали, зато вентиляция работала бесперебойно, что невероятно подняло рейтинг забегаловки в глазах запутанных мутантами посетителей. Было шумно. Женщины в розовых комбинезонах с нашивками санитарной службы города Пензы разносили подносы. На столах теснились тарелки с грудами толсто нарезанного хлеба, в металлических мисках дымилась не очень аппетитная на вид и запах похлебка.

Степанов окинул помещение ищущим взглядом и двинулся к флагу. Там на двух сдвинутых вместе столах жандармы играли в карты. Шестеро играли. Еще пятеро стояли за их спинами, выражая свое одобрение или недовольство глубокомысленными замечаниями. Из-за обилия в забегаловке лиц женского пола и детей младшего школьного возраста, жандармы воздерживались от крепких выражений и вообще вели себя в высшей степени пристойно. На кону стояло три банки консервированных ананасов.

— Вста-а-а-а-ть!!!

Львиный рык лейтенанта заставил меня вздрогнуть, а жандармы – так те вообще вскочили с таким проворством, будто на стол перед ними бросили гранату с выдернутой чекой. Шея Степанова побагровела, и он весь, от пяток до кончиков ушей, задрожал от ярости.

— Азартные игры запрещены! – проорал он в ухо ближайшего нарушителя дисциплины.

В зале воцарилась гробовая тишина. Стихло звяканье ложек, стук тарелок и другие звуки, обычно сопровождающие жевание-глотание пищи. Степанов обвел побледневших «преступников» холодным ненавидящим взглядом.

— Немедленно доложить о нарушении своему начальству! – с надрывом возопил он. – Будете наказаны. По закону военного времени.

За соседним столиком заплакал ребенок.

— Есть доложить начальству, – вразнобой и вполголоса пробасили жандармы.

На их лицах было написано искреннее недоумение.

— Вон отсюда, – уже тише, но с глубочайшим презрением приказал Степанов.

— Ты бы так сильно не надсаживался, командир, – неожиданно сказал сухощавый жандарм с длинным невытравленным шрамом на правой щеке. – Нам всем недолго осталось землю топтать. Пусть ребята отдохнут и развлекутся напоследок. Тебе жалко? На твои трудодни, что ли, играем?

Мой слух больно резануло слово «напоследок».

— Не зли меня, Пьюзо, – тихо попросил Степанов. – Закон остается законом, пока его соблюдают. Нельзя прощать ни малейших нарушений. Сегодня в «очко» играем, завтра «очко» играет. Валите отсюда, парни, или я за себя не отвечаю.

Челюсти Пьюзо сжались, сдерживая оскорбительные слова, крутившиеся у него на языке. Понурившиеся жандармы потянулись к выходу. Правда, один из них все-таки успел прихватить со стола замусоленную колоду.

— Ты, конечно, главный, Виктор, – медленно выговорил Пьюзо. – Тебе принимать решения и отвечать за них. Только не забывай, завтра нам рядом умирать придется. Будь помягче. Карты – это баловство.

— Не вопрос. У тебя звание выше. Ты – майор, и опыт руководства есть. С людьми работать умеешь. Хочешь, я уступлю тебе свою должность?

— У Солнечной Системы была очень маленькая армия, – горестно вздохнул жандарм. – Ты единственный армейский офицер среди нас, тебе и рулить. Можешь рассчитывать на меня, но мой тебе совет – будь помягче с людьми.

Он сгреб оставленные жандармами банки с ананасами и расставил их по ближайшим столам, чем вызвал неподдельную заинтересованность на детских лицах.

— Садись, Ломакин, – Степанов пододвинул мне стул. – Озверели мы тут совсем. Друг на друга кидаемся. Скоро глотки грызть начнем. Понимаешь, я – технарь. Я могу любого робота выдрессировать, но меня никто не учил правильно управлять людьми, а школьного курса психологических основ мегаколлективизма явно недостаточно.

Я сел на предложенный стул.

— Дело даже не в моем опыте, – продолжил оправдываться лейтенант. – Все плохо, потому что никто ничего не понимает. Вначале все было ясно. Ура труба. «Прощание славянки», Гимн Солнечной Системы. Кристальная слеза Верховного крупным планом на всех уличных экранах. Человечество в опасности. Мы с огромным трудом захватываем несколько кохоновских телепортов. Держим плацдармы. Ни шагу назад. Окруженные полки гибнут от мексиканской чумы, потому что какой-то умник приказал отключить мыслетелефоны. А не отключать было нельзя, из-за роботов-убийц, которые наводились по этим самым телефонам. Слышал что-нибудь об этом?

— Нет, – покачал головой я. – Меня почти сразу в плен взяли.

— Понятно. – Он сел и помахал рукой девушке с подносом, но та спокойно проигнорировала призывный жест главнокомандующего.

— Я через «Автово» сюда вошел. Точнее, меня ввели, – доверительно сообщил я, решив пока не афишировать свое участие в распространении чумы.

— А я сам вошел. По трупам. И тоже через «Автово». – Степанов разломил в руке кусок хлеба и протянул мне половинку. – Страшная была рубка. Кровь текла по шпалам рекой. – Он помолчал. – Сначала бросили вперед роботов, но они не сдюжили. Хлипкие оказались. Послали людей, а кохоны телепорт схлопнули. Все жертвы коту под хвост, – Степанов говорил сбивчиво и в то же время абсолютно спокойно, будто рассказывал про неудачный выходной. – Не прорвались бы мы, если бы новых роботов не подвезли. Старые-то против их бойцов слабы оказались. И защита никакая, и регенерация – отстой. Первые версии боевых роботов на основе строительных систем делали. Там лимитов почти нет. Свалился с крыши и восстанавливайся хоть три минуты, а в реальном бою счет идет на секунды. Да и медленные они были, – посетовал он. – Впрочем, люди не лучше. Мы только до хрустальных колонн дошли и уже не о наступлении думали, а о том, как удержаться. И тут наши модернизированные роботы в атаку пошли. Загляденье. Скорость. Напор. Красота! Опередили кохонов на целые секунды. Те ничего не успели сделать. Даже портал не закрыли. Только питание рубанули. Думали, что он и сам после этого схлопнется, но мы уже свой кабель успели подтащить и подключить. Красиво повоевали. Жаль, красиво помереть не получится, – неожиданно подытожил Степанов. – Придется будущим историкам кое-что присочинить, дабы гармонию не порушить.

— Что за пессимистические настроения, товарищ лейтенант? – официальным тоном спросил я. – Вроде победа уже состоялась.

— Как тебе это объяснить, дружище, чтобы не сильно огорчить? Победа, конечно, состоялась, вот только… – Степанов задумчиво почесал свой большой нос. – Нас здесь бросили.

— Не понял… – Мое настроение мгновенно и, возможно, бесповоротно испортилось.

— Человечество решило не рисковать головой ради состриженных волос. И все бы хорошо, и вроде бы мы действительно победили, только вот какая закавыка – состриженные волосы это мы. Ты, я, Пабло, Пьюзо, все остальные. Даже эти вот, – он круговым движением руки показал на сидящих за соседними столиками кохонов. – И всем нам придется сдохнуть, потому что карантин объявлен до тех пор, пока вообще все не сдохнут.

— Карантин? – скучным голосом переспросил я.

— Ты дурной или притворяешься? – покровительственно хмыкнул Степанов. – Применено биологическое оружие. Применили его не мы, а союзники, но дабы всякая дрянь не лезла к нам в Солнечную Систему, все порталы были сразу же перекрыты. Сказали, что на двести лет. Пока на двести лет. Однако никаких гарантий никто не давал. Может быть, и через пятьсот не откроют. В последний момент кто-то сообразил вбросить сюда передвижной госпиталь с полным штатом врачей-геронтологов, так что у всех нас есть шанс вернуться домой. Хотели еще прислать несколько эшелонов с консервационными камерами, но не получилось. Кохоны разбомбили дорогу. Но беспокоиться все равно не стоит. У нас впереди века, а наладить выпуск анабиозных систем – не проблема. Справимся.

— Выходит, что все не так уж и плохо, – кисло улыбнулся я. – С геронтологами мы здесь целую вечность просидим.

Степанов вздохнул и немного помолчал, раскатывая на столешнице хлебный мякиш.

— Расчет вроде бы правильный, – подтвердил он. – Мутанты перегрызут всех местных, утратят агрессивность и постепенно вымрут от голода и нападок туземной фауны. А мы спокойно доживем до счастливого возвращения домой. Расплодимся. Обустроим тут все. Может быть, так бы оно и вышло, если бы союзники контролировали своих тварей, а мы бы не вступались за оставшихся кохонов. Теперь, столкнувшись с нашим сопротивлением, горги эволюционировали, чтобы любой ценой выполнить свою сверхзадачу по истреблению тутошнего человечества. Два часа назад они сожрали первого нашего. Мне передали с сочинского портала: горг откусил голову пехотинцу. Полагаю, что скоро всем нам придется очень туго.

— Горгами ты называешь милых и добрых зверушек людоедов?

— Да. Это какая-то аббревиатура. Не знаю, как расшифровывается. Горги каким-то совершенно непонятным образом вычисляют местных и уничтожают их везде, куда могут добраться.

«Джеки все равно бы умер, его военная форма была совершенно ни при чем», – с горечью подумал я.

Ловко лавируя между столиками, к нам подошел оранжевый горноспасатель Карл. Он решил исполнить роль официанта и принес нам на подносе чашки, чайник и завернутую в полотенце кастрюльку. Плюхнув поднос на середину стола, он высыпал рядом пригоршню крупной соли.

— Извините, товарищи, масла нет, – он развел руками. – Жрите так. Не мародерством же заниматься.

— Артур обещал достать масла, – вспомнил Виктор.

— Обманул, как всегда. – Карл открыл кастрюлю и первым выхватил из нее самую большую картофелину, сваренную прямо в кожуре.

Я пододвинул к себе чашку с треснутой ручкой и сколом на ободке и плеснул в нее из чайника темную совершенно непрозрачную жидкость. Принюхался. Оказалось, чай. Только очень крепкий. Попробовал на вкус – сахара здесь не экономили. Еще бы маслица к картошечке, и жизнь стала бы совсем прекрасной и удивительной. Вечно человеку не хватает для полного счастья какой-нибудь мелочи. Пары трудодней до получки, глотка «конины» поутру или, как сейчас, надежной перспективы остаться в живых.

— А может быть, в Сочи была случайная мутация, и больше они не будут атаковать? – оптимистично предположил я и взял себе картофелину.

Она была очень горячей и сильно жгла пальцы.

— Ты знаешь, что такое горги? – спросил Степанов.

— Нас проинформировали по этому вопросу, – он многозначительно посмотрел на меня. – Горги – это внеземная неразумная форма жизни, обнаруженная союзниками на одном из спутников Юпитера. Ее слегка модифицировали и перепрограммировали. Наши друзья, как и мы, воевать не любят, а значит, и не умеют. Зато в науках достигли такого, что нам и не снилось в самых страшных кошмарах.

Я начал осторожными резкими движениями сдирать тонкую кожуру с вожделенной картофелины. Чтобы не получить ожог, приходилось действовать быстро и беспрестанно дуть на пальцы.

— Про самих союзников что-нибудь известно? – поинтересовался я.

— Люди, – коротко ответил Карл. – Мир похож на наш. До новой истории вообще все совпадает. Это я вам как учитель истории говорю. Только если с кохонами у нас точка бифуркации во времена правления Горбачева случилась, то с этими ребятами расхождение началось где-то в двадцатые годы двадцатого века. В их России ни Троцкий, ни сместивший его Киров никогда не правили государством.

— А кто же правил? – заинтересовался Виктор.

— Без понятия, – мотнул головой Карл. – Не успел дочитать. Помню еще, что Вторая мировая у них закончилась в 1945-м, а не в 1949-м, как у нас, и до Урала фашисты не дошли. Остановились на Волге. Войны с Китаем тоже, кстати, не было.

Меня очень огорчило то, что рядовой учитель истории легко рассуждал о точках бифуркации. Еще немного, и нас могут вычислить. Признали же Сципиона Африканского инопланетным прогрессором, так и до нашей троицы, оснащенной череполомной машиной времени, доберутся. Вот только кто мог сотворить бифуркацию в двадцатые годы двадцатого века? Известная мне технология подобный фокус не допускала. И Титов, и Готлиб, и я родились гораздо позже и не могли переместить себя в те легендарные времена. Значит, эту развилку устроили не мы. А кто? И с какой целью они это сделали?

— Откуда берутся эти самые бифуркации? – спросил Степанов.

— Пока никто не знает. Предполагают естественное расслоение пространства-времени.

«Ага. Сейчас. Естественное расслоение», – мысленно усмехнулся я и, ткнув картофелину в горстку соли, равнодушно осведомился:

— Какой у них общественный строй?

Карл пожал плечами.

— Какая разница, какой строй у этих выродков? – он брезгливо поморщился. – Столько невинных людей положили, мерзавцы. Хуже фашиков.

Степанов крякнул и очень внимательно посмотрел на жующего Карла. Когда тот поперхнулся, не выдержав холодного немигающего взгляда, лейтенант проникновенно спросил:

— Ты бы предпочел умереть вместо кохонов, дружище? Или маму свою в жертву готов был принести?

Спасатель закашлялся.

— Человеки, Карл, они всегда есть человеки, – непоследовательно продолжил Степанов. – Они во все времена и при любой идеологии человеки. Хоть ты их на кострах жги, хоть яйца повидлом мажь. Одни умрут за друга своя, а другие будут лежать на брюхе и шерсть на заднице на пробор расчесывать.

— Это ты к чему? – нахмурился Карл.

— Пойми, дружище, эти твари, – он мотнул головой в сторону соседнего столика, – не одни и не другие. Они вообще не люди. Вроде бы выглядят как нормальные гуманоиды. Может быть, даже у них есть какой-то внутренний мир, но они способны удавиться за трудодни. Не за свой покой, не за идею, не за семью, а за трудодни. У них это называется деньги. Сечешь? Фишка в том, что деньги в отличие от трудодней можно поиметь ни за что. В смысле не работая.

— Читал про такое в книжках, – вяло буркнул я. – Дикое общество. Капитализм.

— И я читал, но так и не смог понять, как так можно жить, – Степанов вздохнул. – Вообще не понимаю, как можно пользоваться результатами чужого труда, если ты сам не принес равноценной пользы обществу? Кусок же в горло не полезет. Это же как украсть.

К лейтенанту подошел тщедушный солдатик с усталым серым лицом и положил перед ним распечатку стандартного формата. Виктор, не читая, прихлопнул лист ладонью. Посыльный козырнул и удалился.

И теперь я занимаюсь тем, что прикрываю от наших же, можно сказать, родных и лично мною сильно любимых горгов этих недостойных уважения существ в человеческом обличье. Они ведь, как бараны, не вникая в подробности, одобряли своим тупым голосованием убийство моих близких. Можешь смеяться, Карл, но у них здесь демократия. Их никто не заставлял нападать на нас. Они сами захотели. А теперь мы защищаем даже их вояк. Пока это нам ничего не стоит, но очень скоро мы будет платить своей кровью за их гнилые души. Охренеть можно, но они именуют себя русскими. Рашенами, если быть точным. Говорят с диким акцентом. Кириллицу читать не умеют, но любят использовать ее как орнамент. – Степанов смял распечатку. – Два часа назад мы отбомбились по ближайшему резервуару, где плодятся горги, но, боюсь, результата это не даст. Может быть, замедлится эволюционный процесс. Хотя не факт. В общем, когда эти милашки нас окончательно разлюбят, то хана всему.

— А что за резервуар? – спросил я, подливая себе чай.

— Озеро с биомассой, – объяснил Карл. – Они туда стаскивают всякую органическую дрянь и дружно варятся в этом супчике. Никто не знает, что оттуда вылезет в следующий раз. Правда, сейчас процесс идет медленнее. Наш биохимик полагает, что разрушился какой-то специфический катализатор или мутировали некие архиважные бактерии. Есть небольшой шанс, что эволюция горгов остановится.

Где-то наверху протяжно и тоскливо заухала лазерная пушка. Послышался похоронный звон компонентных гильз.

— Кончаем жрать, – вздохнул Степанов. – На этот раз что-то серьезное. У нас всего сотня зарядов, а они там строчат как из пулемета.

— Ты донесение-то прочитай, – Карл показал пальцем на смятый лист бумаги, про который Виктор явно позабыл. – Может, что-нибудь важное.

— Штабнюки никогда не присылают ничего важного. Единственная их работа – перекидывать друг другу дохлых кошек, – пробурчал Степанов, но с документом соизволил ознакомиться.

По мере усвоения материала его лицо становилось грустным и бледным. Губы одновременно с этим растягивались в радостной, почти детской улыбке.

— Люблю Человечество. Никогда своих не бросает, – удовлетворенно хмыкнул он и уже набрал в легкие воздух, чтобы огласить текст, но, с опаской покосившись на соседние столики, молча передал листок мне.

Карл обошел меня сзади и, глядя через плечо, тоже прочитал документ.

Короткий, на треть страницы, текст носил гордое наименование «Приказ» номер такой-то дробь сякой-то от такого-то сякого-то, скорей всего, сегодняшнего числа.

Приказ предписывал всем гражданам Солнечной Системы, застрявшим в европейской части мира кохонов, в течение двадцати четырех часов явиться на площадь Ленина города Курска, дабы через специально открытый межпространственный переход вернуться в родной мир. Отдельно в приказе сообщалось о том, что после эвакуации все порталы будут закрыты на неопределенный срок и что из-за низкой пропускной способности порталов допущены в наш лучший из миров будут только граждане Солнечной Системы. Остальные должны остаться здесь. Приказ был подписан подполковником Джонатаном Груком на основании циркуляра Верховного Совета и Верховного Командования. Верховным Главнокомандующим почему-то значился Виктор Земсков, а не Теренц Золин, что само по себе показалось мне довольно странным. Только переворотов нам не хватало.

Я посмотрел на сидящую за соседним столом девочку.

Она с таким энтузиазмом уплетала пирожное, что умудрилась испачкать в креме даже уши.

— Что будем делать, командир? – угрюмо поинтересовался Карл. – Может, под сукно?

— Я не могу нарушить приказ, Карлуша, – весело прощебетал Степанов. – И я не хочу жертвовать нашими людьми ради невыполнимой задачи спасения всех упырей на свете. Если бы тебе предложили убить несколько мужчин и женщин ради продления жизни таракану, ты бы что ответил? Куда бы ты меня послал? Вот и я тебя пошлю туда же. Пускай эти чмыри хорошенько подумают в следующий раз, когда будут щелкать кнопками в избирательной кабинке. Они могли воспротивиться войне, но не сделали этого.

— Следующих выборов здесь не будет никогда. – Карл понурился. – И вообще здесь ничего больше не будет. Командир, нужно втолковать руководству необходимость эвакуации хотя бы женщин и детей. У мужчин все-таки есть шанс выжить. Кохонские солдаты должны будут прикрывать отход и уйти в последнюю очередь. Это справедливо. Если мы сбежим просто так, бросив на съедение горгов всех, кого можем вытащить, то вовек не отмоемся.

— Смирно! – Степанов рявкнул так неожиданно, что даже я вздрогнул и, помедлив секунду, вскочил, вытянув руки по швам.

Снова стих ропот застольных разговоров. Где-то в полутьме обеденного зала снова заплакал ребенок.

— Товарищ Вангард, – снизив громкость до минимума, очень четко выговорил Степанов, – напоминаю вам, что я являюсь вашим командиром и на этом основании категорически требую прекратить обсуждение приказа. Все граждане Солнечной Системы уйдут через курский портал. В том числе и вы. Понятно? Если вам кажется аморальной забота Человечества о вашей персоне, то в будущем, по прибытии на место, вы сможете выставить претензии в обычном порядке, и тогда я отвечу перед судом. И знаешь, кого в свидетели позову? Мамку твою позову. И спрошу у нее: кого я должен был вытаскивать? Этих зверьков, – он обвел рукой примолкших аборигенов, – или ее сына? Ясно?

— Так точно, товарищ лейтенант, – четко отбарабанил Карл Вангард и добавил: – Вы свинья, товарищ лейтенант.

Степанов печально усмехнулся.

— Я не собираюсь приносить кровавых жертв на алтарь гуманизма, Карл. Может быть, я неправ, но здесь решаю я, и будет так, как я сказал. Собери всех людей на крыше. Будем готовиться к переходу.

— Собрать людей? Вы называете людьми тех, кто воспользуется этим приказом, чтобы спасти свои шкуры?

Степанов посмотрел на него, как на большую полураздавленную мокрицу, плавающую в супе. Карл щелкнул каблуками.

— Есть, товарищ лейтенант. – Он по-уставному развернулся через левое плечо и удалился, чеканя шаг.

Пушка наверху затихла. То ли опасность миновала, то ли кончились заряды. Степанов повернулся ко мне.

— Ты тоже считаешь, что я не прав? – с нескрываемой обидой в голосе спросил он.

— Да, – честно ответил я. – Пока они были врагами, их следовало убивать. Сейчас они для нас никто. И не враги, и не друзья. Следовательно, обрекать на смерть невинные души мы не имеем морального права.

— Нет у них никаких душ. И разума тоже нет. Примитивная компьютерная операционка. Пожрать-погадить. Горги сложнее устроены. У горгов есть цель в жизни. У этих нет ничего. Они думают кишечником. – Лейтенант отмахнулся от меня и пошел к выходу.

Я последовал за ним, мысленно терзая себя за свою прекраснодушную глупость. Не стоило ссориться со Степановым даже ради спасения женщин и детей. Он, как человек, занимающий определенную должность, не может действовать иначе. Невозможно требовать от него нарушения приказа. Те, кто готовил жестокий приказ, должны были продумать все последствия, в том числе и этические. Хочется верить, что они это сделали и не нашли иного способа минимизировать потери. Тогда остается смириться и признать, что по-другому нельзя.

Вот только девочка с лицом, испачканным сладким кремом, никак не укладывалась в замечательную, справедливую и оправданную всеми законами схему.

На крыше митинговали. «Стрекоз» отгоняли, походя, словно назойливых мух. Впрочем, псевдонасекомые не очень-то стремились умереть от выстрелов и дребезжали крыльями на приличном расстоянии, лишь изредка беспокоя людей единичными осторожными сближениями. Нелетающие разновидности горгов вообще не рисковали появляться в зоне обстрела, поэтому значительная часть защитников здания маялась без дела и вполне могла поучаствовать в общественной жизни коллектива. Речь толкал Карл Вангард. Мысли он излагал весьма умело и последовательно. Я всегда завидовал тем, кто свободно себя чувствует перед большими скоплениями людей. Наверное, это особый талант четко и понятно доводить свои аргументы до аудитории. У меня такого таланта нет и никогда не было. Даже на элементарнейшем докладе я всегда начинал мяться и мямлить.

Карл же говорить умел. Его речь лилась мерно и непринужденно. Мило журчал он что-то про белый фрак мегаколлективизма, грехи общества, передающиеся по наследству, и невинных детей, кои не должны страдать за преступления взрослых. Говорил он, в общем-то, по делу, и во многом я был с ним согласен, но вывод из его речей получался нехороший. Типа дружно все умрем за идеалы человеколюбия, а кто против, того к стенке.

И первым, конечно же, к стенке следовало поставить Степанова, как самого кровавого злодея всех времен и народов. В моем мозгу всплыло неприятно-колючее словосочетание «подстрекательство к бунту».

Степанов, который оказался здесь раньше меня, слушал оратора, сохраняя каменное выражение на лице.

Изредка он криво ухмылялся и теребил пальцем воротник комбинезона, будто кто-то невидимый пытался исподтишка его задушить, а он вяло отмахивался от слабых холодных пальцев. Я ожидал, что лейтенант применит свою офицерскую власть и арестует мятежника или, на худой конец, просто прекратит это безобразие.

Свобода слова на войне – хуже предательства, и ее необходимо подавлять в зародыше. Однако время шло, Карл мягко подвел людей к необходимости голосования, причем расставил все акценты так, что тот, кто согласится выполнить приказ командования, тот убийца и ущербный генетический урод.

Степанов все выслушал, а потом, так и не сказав ни слова, потянул из кобуры лучемет. «Пристрелит и будет прав», – рассудил я, но поступил, как всегда, по-дурацки. Взял и встал между Степановым и Вангардом. Встал строго на линии огня.

— Уйди, Ломакин, – прошипел Виктор. – Если из-за твоей глупости кто-нибудь из наших погибнет, в живых тебя не оставлю.

— Товарищи, – громко сказал я, сделав вид, что не расслышал угрозу лейтенанта, – предлагаю и приказ выполнить, и постулаты соблюсти, и в живых остаться.

— Так не бывает, – проворчал Карл.

Степанов посмотрел на меня с хмурым интересом.

— Приказ командования и постулаты не противоречат друг другу. Наш долг защитить мирных жителей, а пропускать или не пропускать их через портал, решать, в любом случае, не нам. Когда мы доберемся до места, у нас будет прямая связь со Столицей, и мы утрясем все вопросы непосредственно с правительством или подчинимся непосредственному приказу Верховного.

— Технически невозможно, – отчеканил Степанов. – У нас в наличии около трех сотен беженцев, полста военнопленных и всего лишь тридцать человек личного состава армии Солнечной Системы. С тобой тридцать один. Подкрепление нам никто не даст. Как прикажешь добираться до Курска? Вне здания мы не удержим сферическую оборону и пяти минут.

— Ну не удержим, значит, не удержим. По крайней мере, попробуем. Предложи что-нибудь лучше, – я пожал плечами. – Бросить здесь детей? Женщин? Тебе потом ни один психотехнолог не поможет, даже если суд оправдает.

— Я знаю. – Степанов повернулся к людям, которые внимательно вслушивались в наш диалог. – Н о и заставлять кого-либо умирать за кохонов не собираюсь, – сказал он громко. – Все желающие могут отправиться в Курск немедленно. Группу возглавит майор Пьюзо.

— За что, командир? – возмутился старый жандарм.

— Не нравится приказ – командуй сам, – огрызнулся Степанов. – Роверо, Круз, Андрушенко, – выкрикнул он, и на первый план выдвинулись три парня с умными лицами и широкими плечами. – Возьмите добровольцев и с максимальной скоростью доставьте сюда автобусы. Столько, сколько сможете найти. Желательно повместительнее. В них мы посадим беженцев. Те, кто не поместится, останутся на съедение горгам. Вопросы?

— Я уезжаю в Курск, – сказал один из парней, его обвислые усы мелко задрожали, и сам он покраснел в ожидании обидных упреков.

— Хорошо, – согласно кивнул лейтенант после десяти секунд тягостного безмолвия. – Пьюзо, заберите Андрушенко. Роверо, Круз и… И Конецкий, – снова пауза в ожидании возражений, которых не последовало. – Приказ вы слышали. Роверо – главный. Поторопитесь, пожалуйста. Я не знаю, сколько у нас времени.

Он озабоченно посмотрел на «стрекоз», мирно парящих над крышей соседнего дома.

— Ломакин!

— Я!

— Вангард, Поздеев, Субочев, Доу, Лезин, Корсак. Расчистить подъездную дорогу. Путь к шоссе должен быть стерильным и хорошо пахнуть. Трасса в той стороне, – лейтенант махнул рукой, указывая направление. – Я хочу, чтобы на нашем пути не было ничего ползающего и ходячего. С летающими тварями сложнее, но вас они пока не касаются. Делать! – рявкнул он кровожадно.

Несколько человек отделились от общей массы.

Я двинулся за ними, но меня остановил Карл Вангард.

— Так и пойдешь?

— А что?

Я был немного зол на него. Если бы не его детское человеколюбие, то моей жизни сейчас абсолютно ничего бы не угрожало. В соответствии с приказом мы бросили бы беженцев и остались живы. Еще больше я был зол на самого себя. Не стоило мне лезть в эту свару. Разобрались бы и без меня.

— Твой лучемет только раздразнит тварей. Сходи в арсенал, – посоветовал Карл. – Там можно найти что-нибудь более пригодное для боя с горгами.

Я сдержанно кивнул, и он объяснил мне, как добраться до нужного места. Арсенал оказался совсем близко.

Он располагался в никем не охраняемой полутемной комнате рядом со столовой. Унылая лампочка едва освещала стопки оружейных ящиков с голографическими эмблемами КБЗ на бортах. В углу комнаты я разглядел человека в форме спасателя. Он копался в большой железной коробке и старательно набивал чем-то карманы.

— Магазинов к гранатометам нет, – торопливо пробурчал спасатель, заметив мое появление. – Гранатометов тоже нет. Возьми плазмомет. Только заряды ставь малые. Средними и большими своих порвешь.

Его короткий монолог я расшифровал следующим образом. Во-первых, самыми эффективным средством против горгов являются гранатометы, но их уже расхватали. Во-вторых, бой обычно ведется на коротких дистанциях, поэтому заряды должны быть слабыми, чтобы и самому не огрести и товарищей не попалить. Ящик с надписью «ПВ-2112/54-ФАД» нашелся без труда. Меня обрадовало наличие именно этой модели, так как плазмомет Веретягина – аппарат очень хороший. Компактный, надежный и простой, как мушкет. Время автоматического перезаряда – одна десятая секунды, дальность стрельбы – пять тысяч метров. Правда, попасть, скажем, в человека с пяти километров трудновато, потому что системы кибернетического наведения у «веретягина» нет, но взорвать мост вполне реально. Если поставить максимальный заряд.

Я взял сразу пару плазмометов. Таскать их за поясом было неудобно, и, распотрошив несколько ящиков, мне удалось отыскать две вполне пристойные кобуры. Изначально они были предназначены для штурмовых «аллигаторов», но и «веретягины» в них сидели очень неплохо. Пришлось потратить десять минут, чтобы настроить одну кобуру для работы с левой рукой и привесить ее за спину, а вторую приладить на законное место под мышкой. Усилия стоили результата. Оружие хорошо выходило из пазов, когда это было нужно, и не вываливалось, когда это было не нужно. Дорога до Курска предстояла долгая и трудная, поэтому я пессимистично набил зарядами два подсумка и повесил их на пояс слева и справа.

Лучемет удобно разместился сзади за поясом. Про бронежилет я вспомнил, только когда покинул помещение арсенала. Возвращаться не стал. Не захотел искушать судьбу. Странно. Раньше я не замечал за собой склонности к суевериям.

Чтобы выбраться из здания, нужно было спуститься на первый этаж. Для этого мне пришлось, рискнув многострадальной ногой, спрыгнуть в проем, оставшийся от обрушенных эскалаторов. Внизу царила деятельная суета. Я слишком долго провозился в арсенале, и многое было сделано без меня. Три больших желтых автобуса уже ждали беженцев. Вокруг них в задумчивости бродили спасатели в оранжевых комбинезонах. Полдюжины бойцов выкуривали из подвала банду четвероруких.

Неспешно так выкуривали, по-доброму, стараясь никого из горгов случайно не покалечить. Действительно, если они не делают нам ничего плохого, почему мы должны обязательно убивать их?

Я осмотрел площадь и уходящую к трассе улицу. Проезжая часть была слишком узкой. Даже если колонна пойдет по центру, буферное пространство с каждой стороны не превысит пятнадцати метров. Горги смогут атаковать нас из зданий и с прилегающих улиц. Мы будем беззащитны, в то время как монстры легко найдут себе укрытие в канализационных люках, небольших скверах или в кронах растущих вдоль тротуаров деревьев. Я бросил взгляд на стаю «стрекоз», вьющихся над нашей цитаделью, вспомнил, как паукообразный подос жевал кабину тягача, и направился к ближайшему переулку. Там было тихо, чисто и спокойно.

Первым мною был осмотрен небольшой квадратный дворик, окруженный пятиэтажками. У подъездов гнило несколько старых антигравов, а посреди газона покоился большой железный ящик, из которого отвратительно воняло. У аборигенов имелась странная привычка хранить мусор неподалеку от жилых домов. Двор оказался проходным, и я перебрался в следующий, не выходя на улицу. Здесь было почище. Отсутствовала помойка, и антигравы показались мне более новыми. Кроме того, тут имелась клумба с чахлыми цветочками. На клумбе возлежал сытый четверорукий горг. Он лениво поднял голову, разглядывая непрошеного гостя. Идентифицировав меня как запретный плод, он равнодушно откинулся на спину и продолжил вдумчиво созерцать небесный свод. Наивное беззащитное существо. Может быть, у него даже есть зачатки разума, а может быть, это первый философ нарождающейся цивилизации. Я представил себе, как этот философ запросто разрывает на части ребенка, и безжалостно выпустил в него плазменный заряд. Горг красиво взорвался, забрызгав цветы каплями крови.

В переулке меня ждала «стрекоза». Перед тем как я ее побеспокоил, она с большим аппетитом потрошила свежий человеческий труп. При моем появлении тварь развернулась и, угрожающе застрекотав крыльями, поднялась в воздух. «Интересно, это уже новая модель или еще старая миролюбивая», – подумал я, поднимая плазмомет. И в этот момент до меня дошло, что недоеденный труп облачен в форму, очень похожую на спасательскую. Когда я нажал на курок, фасеточные глазные полусферы «стрекозы» были уже в трех метрах от моего лица. Я едва успел зажмуриться, спасая зрение. Жар от взрыва опалил мне щеки и лоб. Я отпрыгнул в сторону и выхватил лучемет, но стрелять не пришлось. От твари осталось лишь облачко горячего газа плюс мои теплые воспоминания на всю оставшуюся жизнь.

Внезапный бой произвел на меня приятный бодрящий эффект. Я будто опрокинул в себя большую кружку крепчайшего кофе с коньяком. В голове слегка помутилось, кровь быстрее побежала по жилам. Захотелось двигаться, жить и убивать. Жить, чтобы убивать. Я зашагал дальше по переулку. Нужно перебить всех тварей до того, как Степанов выкатит на дорогу автобусы с вкусными беженцами. За углом меня встретила дюжина четвероруких. Все они, к моему безграничному удивлению, были вооружены. Каждая уродливая двухсуставчатая рука сжимала какой-нибудь смертоносный предмет. По большей части это были большие кухонные ножи и столярные инструменты вроде дрелей, пил и топоров, но присутствовало и нечто похожее на пистолет, а у одного даже имелся карабин. Он держал его за ствол и очень грозно помахивал прикладом над своей безобразной головой. Несколько секунд мы тупо хлопали глазами и размышляли о том, как же нам жить дальше.

Я оказался сообразительнее. Прикинув в уме, что расстояние в десять метров позволяет мне особо не церемониться, я пустил в дело плазмомет.

Двоих горгов порвало на куски. Их конечности разлетелись во все стороны, а кишки размазались по асфальту. Просто праздник какой-то! Однако второй выстрел оказался последним. Кончились заряды. В другом «веретягине» у меня была полная обойма, но вытащить его я мог только левой рукой, в которой сейчас сжимал лучемет. В моих мозгах что-то заклинило, и вместо того, чтобы бросить ненужное оружие и достать нужное, я начал палить по четвероруким снопами лазерных лучей. Торги, как по команде, бросились вперед. Я побежал. Лучемет и пустой плазмомет полетели под ноги преследователям. К счастью, четверорукие не особенно спешили Разрыв между нами почти мгновенно превысил двадцать метров, и у меня появилась возможность завершить нашу трогательную встречу нежным прощанием.

Я резко развернулся, встал на одно колено и аккуратно отстрелялся из второго «веретягина». Четыре вражеских организма сразу прекратили свое существование, распавшись на мелкие ошметки плоти. Оставшихся опалило и повалило на землю близкими взрывами. Пока они вставали и готовились к новой атаке, я перезарядил оружие и спокойно, как в тире, добил их.

Живые существа превратились в груду изорванного мяса. Когда я вгляделся в кровоточащие, местами обугленные куски, меня вырвало полупереваренной картошкой. Неопытное тело так и не привыкло к кровавым зрелищам. Бормоча ругательства, я собрал свое брошенное оружие, зарядил плазмометы и вернулся на улицу, где должна была пройти колонна с беженцами. Странно, почему я не вижу своих соратников? Они сейчас должны заодно со мной дружно прочесывать близлежащие дворы, а их нигде нет. Может быть, работают внутри зданий? Я неспешно осмотрел пару магазинов, безжалостно истребил десяток сонных «крабов», которые не оказали мне ни малейшего сопротивления. Прошел мимо фасада ресторана, внимательно всматриваясь в его пустынные внутренности, и почти случайно оказался неподалеку от нашей цитадели.

Подготовка к отъезду шла полным ходом. Людям Степанова удалось добыть вполне пристойный бронетранспортер, а автобусов я насчитал целых пять штук. На крышу одного из них на тросах затягивали здоровенный многоствольный лучемет с поворотным механизмом.

«Вот это правильно, – восхитился я. – Виктор человек слова. Пообещал позаботиться о „стрекозах“ и позаботился». Судя по интенсивности мельтешения, сборы займут еще какое-то время. Мне его должно хватить, чтобы обследовать оставшиеся магазины и зачистить поворот на шоссе.

 

Глава 10.

Возвращение

Горги терпеливо ожидали меня у поворота. Сразу сотня «крабов» укрылась за насыпью, через которую я беззаботно перепрыгнул в стремлении обнаружить врага.

Обнаружил. И не только «крабов». У ближайших кустов, упираясь в землю ногами и руками, застыла стая человекообразных. Избыток верхних конечностей делал их похожими на больших сказочных пауков. «Засада», – буднично подумал я. Понятно, куда делись Вангард, Поздеев и другие. Они пришли сюда раньше меня и были убиты. Я насчитал четыре обезображенных тела на забрызганной кровью траве. От остальных, наверное, совсем ничего не осталось.

За спиной послышалось угрожающее рычание. Я медленно повернул голову и увидел двух огромных собак, которые приближались ко мне скорой рысью. Рукояти плазмометов в моих ладонях сразу стали горячими и мокрыми. Нужно было стрелять, но стоит мне поднять оружие, как все горги гурьбой бросятся на меня. Псы уже снизили скорость и опустили головы к земле, готовясь к прыжку. С их обнаженных клыков капала коричневая слюна. На перепачканных кровью холках топорщилась шерсть. В это время со стороны домов раздался гул двигателей. Броневик с ревом вырулил на шоссе. За ним следовали автобусы. Мне повезло. Колонна двинулась в путь раньше, чем я рассчитывал. Страшные псы сразу же забыли обо мне и изменили курс, устремившись наперерез технике. Сонные «крабы» оживились и начали рассредоточиваться вдоль дорожного полотна.

Я тоже вышел из ступора, совершил молниеносную перебежку и прямо на ходу разрядил плазмомет по разворачивающейся цепи «крабов». В их стройных рядах образовались обширные проплешины. Еще два кучно положенных плазмоида эффектно разметали ударную группу, но не остановили основную массу наступающих. В моем поле зрения снова появились проклятые псы. Они неумолимо приближались, прыгая по спинам «крабов». Я прицелился в ближайшую оскаленную пасть. Зверь рыкнул и, изрыгая дым, рванулся вперед.

Плазмоид превратил его в кровавое облако. Во второго пса я тоже выстрелил, но не попал. Тяжелая туша сбила меня с ног. Я ощутил на лице смрадное дыхание. Не знаю, почему он не убил меня. Возможно, сработала старая дружелюбная к гражданам Солнечной Системы программа поведения. Лишь слегка измазав мой воротник слюной, пес убежал. Я же встал на колени и, глотая сопли вперемешку со слезами, перезарядил оба плазмомета.

«Крабы» огибали мое скрюченное тело так осторожно, словно кто-то заботливо накрыл меня локальным силовым полем. Пять автобусов летучими голландцами плыли над дорожным полотном, слегка покачиваясь на гравитационных подушках. Светило солнце. По необычайно красивому голубому небу бежали белые облака.

Их пухлые добрые силуэты зло рассек огромный черный рой. Я выпрямился и поднял оружие. Словно почуяв опасность, компактная группа «стрекоз» разбилась на несколько плотных слоев и почти сразу брызнула в стороны, готовя «звездный» налет. Умные гады! Со стороны колонны к атакующим «стрекозам» устремились пучки лазерных лучей. Несколько десятков тварей сразу повалилось на землю. Однако через несколько секунд эффективность стрельбы снизилась. По мере рассредоточения роя стрелкам приходилось уменьшать плотность огня, распределяя его по всей небесной сфере. Воющий гул крыльев заглушил все звуки.

Я нырнул в придорожную канаву и вжался в землю. Вокруг все свистело и грохотало. Поднять голову не было никакой возможности. Мне бы ее непременно оторвали. Что-то жаркое и быстрое ежесекундно рассекало воздух рядом с моими ушами. По спине то и дело пробегали «крабы». С огромным трудом я повернулся и бросил взгляд на приближающуюся колонну. Авангардный броневик уже подошел совсем близко. Под его большими колесами с треском лопались панцири. Я пополз к дороге и заорал так, что на несколько мгновений заглушил рев двигателей и гул роя. В ответ на призыв рядом со мной появилась чудовищная харя «стрекозы».

Ветер, исторгаемый четырьмя огромными прозрачными крыльями, больно дернул меня за волосы. Спустя мгновение тварь исчезла во вспышке взрыва, а рядом с моей ступней проскрежетало колесо бронетранспортера. Не успел я поджать ногу, как на меня кинулась еще одна «стрекоза». Я почти почувствовал, что-то холодное и живое в своей брюшной полости, когда мимо моего лица просвистел шнурованный ботинок. Он со страшной силой врезался в голову насекомого. «Стрекоза» с громким писком перевернулась на спину. Чья-то рука схватила меня за шкирку, и я понял, что меня волокут к притормозившему и слегка присевшему на гравиподушке автобусу.

Только оказавшись внутри салона, мне удалось разглядеть лицо своего очередного спасителя. Это был лейтенант Степанов собственной персоной. Отпустив мой воротник, он сразу же забыл о моем существовании и начал увлеченно палить из большого элитного гранатомета прямо через окно. Земля и небо сотрясались при каждом его выстреле. «Стрекозы» в испуге шарахались от мощных взрывов, но потерь почти не несли. Я мысленно поставил галочку возле фамилии лейтенанта, отмечая свой должок перед ним. При случае надо будет тоже спасти ему жизнь.

Изнутри автобус выглядел вполне заурядно. В нашем мире такие еще совсем недавно ходили между райцентрами и небольшими поселками в глуши, пока и там не установили вездесущие стационарные телепорты. Даже кресла здесь выглядели почти как наши. Вот только силовые пленки в окнах были отключены, для того чтобы с удобством вести прицельную стрельбу с любого пассажирского места. Сами пассажиры очень компактно разместились на полу в центральном проходе и совершенно не мешали воевать. Прежде чем присоединиться к общему веселью, я задрал куртку и тщательно изучил свой живот. В том месте, куда меня укусила «стрекоза» было много крови, но повреждения оказались поверхностными и неопасными. Забыв про раны, я выбрал себе свободное местечко прямо за спиной водителя.

Следовало, конечно, полить свое брюхо каким-нибудь антисептиком, но окружающим было не до того, а у меня самого под рукой не оказалось ничего подходящего.

Боевая обстановка была вовсе не такой тяжелой, как виделось мне снаружи. Некоторые тактико-технические характеристики противника сводили к нулю его численное превосходство. У «стрекоз» оказались слишком большие крылья, которые не позволяли им влезать в окна. Следовательно, горги не могли организовать полноценный абордаж. Нам достаточно было держаться на некотором отдалении от бортов, чтобы чувствовать себя в относительной безопасности. На шоссе колонна набрала приличную скорость. Рой быстро рассеялся. Я так и не успел поучаствовать в сафари. Все «стрекозы», будто получив команду, внезапно бросились врассыпную и мгновенно исчезли из виду. По автобусу пронесся вздох облегчения. Человеческая масса в центральном проходе зашевелилась, индивидуализировалась в отдельные особи и начала переползать в кресла.

Силовые пленки погасили сквозняки, затянув окна.

Внутри салона стало уютно и тихо. Какой-то солдат из военнопленных бросил мне на колени пластиковую коробку с пайком. Почувствовав зверский аппетит, я не стал активировать термоэлемент на упаковке плова, а сожрал его холодным. Хорошо, что не забыл воспользоваться ложкой, а то бы получилось совсем неудобно перед гражданским населением. Заправив организм, я почувствовал себя абсолютно счастливым. Даже усиливающаяся боль в ноге показалась мне привычной и уютной. Автобус мчался вперед без остановок. Перспективы казались безоблачными. Населенных пунктов на пути почти не встречалось. Если и попадались деревеньки, то были они настолько крошечными, что моргнешь и не заметишь, как проехал мимо.

Я уже собирался задремать, когда слева, в сотне метров от дороги, появилось большое озеро знакомого буро-багрового цвета. Скорость автобуса снизилась.

Я схватился за рукоятку плазмомета и, встав с кресла, посмотрел вперед. Дорога от края до края была перегорожена огромной, в три человеческих роста, кучей мятых машин. Головной броневик в растерянности остановился неподалеку от препятствия.

— Засада, мать вашу, долбаная засада, – прорычал Степанов, продираясь к передней двери.

— Стой. – Я перегнулся через женщину с ребенком и схватил лейтенанта за плечо. – Отведи автобусы назад и расстреляй эту помойку на хрен. Горги рядом. Мы не можем рисковать.

— Без тебя знаю, что делать. Не лезь!

Лейтенант выскочил из автобуса. Я последовал за ним. Мне, как и Степанову, не понадобилось много времени, чтобы понять – дорога перегорожена специально для нас, и возвести подобное укрепление могли только горги. Тяжелые дорожные грузовики, наземные легковушки и семейные антигравы, слегка смятые и причудливо переплетенные толстыми зелеными канатами, похожими на лианы, надежно преграждали путь. Кое-где в салонах машин, подобно защитникам крепости, маячили скелеты и полуобглоданные трупы. Горги так торопились, что не успели употребить в пищу всю органику.

Кое-что оставили про запас. Я представил себе, как дюжина шлангоногих укрылась за кучей машин, и мне стало не по себе. Самым разумным было бы расстрелять препятствие из гранатометов, вынудив противника покинуть укрытие, а потом по-богатырски биться в чистом поле. Однако лейтенант принял иное решение.

— Эй, в банке, – рявкнул Степанов. – Гляньте, что там с другой стороны. Быстро!

Он производил такие громкие звуки, словно хотел без посредничества систем связи докричаться до закупленного под многослойной броней водителя. Возможно ему это удалось. Броневик грозно забухтел, сполз в кювет и неуверенно двинулся в обход препятствия.

— Остальным прикрывать, – приказал Степанов и повернулся к колонне. – Приготовиться к открытию огня!

Невзирая на смертельную опасность, мне было безумно любопытно заглянуть за барьер. Над бронетранспортером заискрилась радужная сфера силового поля, и он неспешно пополз вперед. Несколько солдат и я вместе с ними обошли вал, стараясь не высовываться из-за зыбкой защитной завесы. Позади кучи мятых машин никого не было. Мы растерянно разбрелись вдоль дорожного полотна. Один отчаянно смелый пожарник вскарабкался наверх по мятым крышам антигравов. Когда он достиг вершины, стало понятно, что если горги и устроили засаду, то не здесь. Я отошел в сторону. Мое сердце отчаянно колотилось. У меня горели пятки и топорщились волосы на загривке. Всей своей многоопытной шкурой я чуял близкую опасность. Столетия жизни даровали мне не вековую мудрость, а безошибочные инстинкты. Я не сомневался в том, что враги где-то рядом.

У меня даже мозг вспотел от напряженных размышлений, где именно они могли укрыться. В почве? В озере? Где? Скорей всего, в озере.

Я оглянулся на автобусы. Беженцы теснились у окон.

Бойцы с поднятым оружием стояли вдоль бортов. На крышах замерли в ожидании расчеты стационарных лучеметов. Степанов махал руками и громко распоряжался. Его по-муравьиному беспорядочная деятельность довольно быстро обрела некий вектор. Буквально спустя пару минут сколотилась команда с лопатами. Ребята начали бодро закапывать придорожный кювет. Наш командир решил не сносить препятствие, а на скорую руку построить обходную дорогу. Вероятно, он был прав. Если взорвать преграду, то можно случайно повредить дорожное полотно. Неизвестно, пройдут ли тяжелые неповоротливые автобусы над воронками от взрывов. С другой стороны, в мягком грунте автобусы могут завязнуть. Гравитационные подушки штука очень капризная.

Я повернулся к озеру. Бугристая поверхность пузырилась, источая струи синего и желтого дыма. Пока никто не собирался нас атаковать. Видимо, это все-таки не засада. Машины свалены в груду давным-давно. Например, вчера. И горги, соорудившие эту замечательную пирамиду, ушли по своим делам, совершенно не беспокоясь о том, что загромоздили нам проезд. В окружающем мире царило безмятежное спокойствие, и я, распихав плазмометы по кобурам, сел на траву. Строительство обходной дороги продвигалось быстро. Спустя четверть часа после остановки автобусы начали форсировать препятствие. Грунт оказался достаточно плотным. Три машины прошли легко, а вот водитель четвертой оказался не столь умелым, как его коллеги. Одна из гравитационных подушек взревела и ушла на полметра в землю.

Рев автобусного двигателя перекрыл вычурный мат Степанова. С криками и руганью из салона застрявшей машины начали высаживать беженцев. Заголосили женщины, заплакали дети. Водитель продолжал давить на газ, зарывая гравиподушку еще глубже в грунт и закидывая грязью тех, кто пытался вытолкнуть автобус обратно на дорогу. Использовать бронетранспортер в качестве буксира никому не пришло в голову. Я решил не лезть со своими умными советами и отвернулся, чтобы не видеть всего этого первобытного хаоса. Надо сказать, очень вовремя отвернулся. С озером что-то произошло. Бугры стали больше, пузыри крупнее, а дым гуще. Я уже открыл рот, чтобы заорать, когда над багровыми волнами появились мерцающие всеми цветами Радуги «стрекозы». Совсем небольшие. Гораздо меньше тех, что я видел раньше.

Пока твари еще не успели набрать высоту, я двумя непрерывными очередями опустошил оба плазмомета.

К моему огромному удивлению, сбить удалось только трех насекомых. Остальные стремительными маневрами увернулись от плазмоидов. Одна из радужных моделей выбрала меня своей целью. Она заложила немыслимый вираж и вцепилась в мою левую руку. Брызнула кровь. Другая «стрекоза» попыталось схватить правую руку, но я сунул ей в пасть плазмомет и провернул его в глотке. Мразь забилась у меня под ногами, не в силах подняться. Ее подруга в это время продолжала жевать мой бицепс. Я вырвал из-за пояса лучемет и с огромным трудом отрезал насекомому голову. После трудоемкой ампутации хватка чудовищных челюстей ничуть не ослабла. Мне пришлось поскрипеть зубами, извлекая крючковатые жвала из глубоких ран. К счастью, остальные «стрекозы» мною в это время не интересовались. Легкой добычи вокруг хватало и без меня.

Линия бойцов, прикрывавших колонну, была сметена в первые же секунды нападения. Позиционного сражения не получилось. Как в Средневековье, общая битва мгновенно распалась на отдельные схватки. Многие воины уже лежали на земле и одни «стрекозы» крепко держали их зубами за конечности, в то время как подоспевшие на подмогу «крабы» вырывали им внутренности. Стационарные лучеметы на крышах автобусов не подавали признаков жизни. Только из-под ближайшего ко мне автобуса ритмично извергались горячие смертоносные лучи, но их поток быстро иссяк. Казалось, все уже кончено, но боеспособность машины под названием человек до сих пор не изучена. Первый шок спал, и ожесточенное побоище запылало с новой силой. Бой продолжился вокруг тех автобусов, которые успели объехать препятствие. Оттуда слышались отрывистые приказы Степанова. Неуязвимый и неустрашимый, словно бог войны, он метался среди сражающихся и успевал везде, где был нужен его грозный рык. Одна группа беженцев оказалась под защитой всего четырех солдат. Каким-то чудом парни сумели активировать генератор силового поля. Правда, не сферического, а секторного, но оператор очень умело орудовал этим жалким огрызком, сбивая на землю целые стаи «стрекоз».

Детальные бойцы очень слаженно и эффективно работали гранатометами, плазмометами и лучеметами. Похоже, им удалось нащупать слабые места новых модификаций торгов, и они вполне успешно валили их десятками. Этим бравым воякам помощники были не нужны, поэтому, недолго думая, я полез на крышу автобуса.

Страх и злость куда-то подевались. Я был спокоен, как дохлая лошадь, и думал исключительно о том, чтобы нанести врагу максимально возможный урон.

Есть в бою некое странное очарование. Оттуда, из огненного вихря смертельной битвы, все выглядит иначе.

Я никому не желаю увидеть мир с этой точки зрения, но и тех, кто не оказывался под прицелом вражеского оружия, в глубине души считаю не совсем полноценными людьми. Что они могут знать о жизни, если никогда не смотрели в железное лицо смерти?

Крыша автобуса была липкой от крови. На гашетках стационарного лучемета болтались оторванные по локоть руки. Солдат погиб, так и не бросив оружие. Я сел в маленькое креслице стрелка и положил свои ладони поверх мертвых пальцев. Отрывать их от гашеток показалось мне кощунством. Почувствовав человеческое тепло, установка ожила и завертелась, предлагая выбрать цель. Система управления понимала меня с полумысли.

Мне даже не пришлось формулировать приказы, она сама перехватывала мои инстинктивные позывы.

Я мгновенно сдружился с кибернетическим существом, жившим внутри оружия. Мы стали единым организмом. Захлебываясь от восторга, мы вместе открыли огонь по огромной туче «стрекоз», вьющихся над автобусами, объехавшими преграду. Не ожидавшие подлого нападения с тыла, горги в панике рассредоточились, потеряв не меньше дюжины особей.

Одержав впечатляющую победу, мы с лучеметом решили отдохнуть и охладить ствол, однако теперь «стрекозы» решили выбрать своей основной целью нас. Они собрались в два клина и атаковали нашу позицию с двух противоположных направлений. Возможно, мы показались им легкой добычей, потому что у нас не было никакого прикрытия. Я выпустил длинную очередь по одной из стай и спрыгнул с крыши автобуса. Надо признать что в этот момент я чувствовал себя настоящим предателем по отношению к стационарному лучемету, с которым за несколько секунд боя буквально сроднился. Еще совсем немного столь близкого единения, и я, как и предыдущий стрелок, не смог бы разжать пальцы, предпочтя смерть измене кибернетическому другу.

Два роя столкнулись в том месте, где я находился секунду назад. Ревущий клубок стрекозиных тел сразу же был накрыт шквалом дружественного огня из лучеметов и гранатометов. Стволов и зарядов не жалели. Целый каскад взрывов отшвырнул меня в канаву. Сверху посыпались обрывки крыльев и мокрые куски псевдонасекомых. Потом взорвался автобус. В нем еще оставались люди, но сейчас гуманизм был неуместен. В ход шла простая арифметика. Нужно спасти тех, кого еще можно спасти. Остальные не в счет. Новый взрыв. Несколько секунд безмолвной темноты я воспринял как наступление смерти. Этого желанного бесконечно долгого сна без снов. Но судьба выломала меня обратно в грохот боя и сверкание лазерных лучей.

Вокруг бушевала смерть. Каждую секунду кто-то умирал, и чья-то горячая плоть с криком превращалась в горячий пепел. Бешеная энергия распада пронизывала пространство, искажая количество измерений и смешивая потоки времени с дерьмом и кровью. Добро и зло сплелись в буйном танце взаимного истребления, а мне вдруг стало скучно. Холод бесконечного одиночества кольнул меня в самое сердце. Ничто не изменилось в этом мире. Мне показалось, что и тысячу лет назад я точно так же истекал кровью на поле брани, а бесчисленные орды врагов точно так же кромсали огнем и сталью тела моих товарищей. И я тогда, как и сейчас, не знал наверняка, с какой стороны окопов находится добро, а с какой зло, где белоснежные эльфы, а где кровожадные орки. Жизнь слишком сложна, и ни один мудрец никогда не ответит на подобный вопрос наверняка.

Абсолютным знанием, как всегда, обладают только глупцы.

Скелет стационарного лучемета дымился над ребристым остовом взорванного автобуса. Небо застилал постоянно трансформирующийся рой. Я перевернулся на живот и, стараясь не сильно выпирать над окружающим ландшафтом, пополз к головным автобусам. Мне казалось, что я пролежал без сознания несколько часов и колонна с беженцами давно уехала, что мою истерзанную плоть бросили гнить в чистом поле. Как это банально!

А ведь я вовсе не умер! И даже не собирался этого делать! Я хотел жить. Мой двойник за спасение своей никчемной шкуры целый мир предал. И я могу! От последней мысли мне стало тошно, и, поднявшись на ноги, я увидел три готовых к отходу автобуса в какой-то сотне метров от себя. Они уже зависли над дорожным полотном и вот-вот должны были сорваться с места.

Из-за панической спешки моя нога скользнула по грязи, и я растянулся, ткнувшись носом в землю. Вскочил, но меня остановил какой-то звук за спиной. Кто бы мог подумать, что меня можно остановить в такой момент?

Это был чей-то тихий, едва слышный стон. Я застыл на месте, вертя головой и локализуя источник. Стон раздавался из последнего уцелевшего автобуса. Он по самую крышу был забит копошащимися «стрекозами». Мне не хотелось к нему идти, но я сделал шаг. Что-то непреодолимое заставило меня пойти к нему. Еще десять шагов окончательно отдалили меня от спасения и приблизили к неминуемой смерти.

Автобус чем-то напоминал смертельно раненное животное. Он зарылся широкой доброй мордой в землю, беспомощно задрав вверх задние гравиподушки, и, казалось, дрожал от страха, дребезжа всей своей металлической шкурой. Из разбитой левой фары вытекла лужица черной жидкости. Выбитая правая фара висела на проводах, неритмично помаргивая. По ступенькам, ведущим в салон, сплошным потоком лилась кровь. Она собралась в большую лужу у порога, и в эту лужу мне пришлось наступить, чтобы максимально приблизиться к жующим тварям. Несколько секунд я вслушивался в шуршание сотен лапок, брюшек и жвал. Стон снова раздался совсем близко. Трясясь от отвращения, я схватил одну из «стрекоз» за крылья и вытянул наружу. Потом точно так же выдернул следующую. И еще одну. И еще…

Почему-то они не атаковали. Может быть, их рецепторы стали нечувствительными от крови, или сытость пробудила генетическое миролюбие по отношению к гражданам Солнечной Системы. Насекомые удивленно пялились на меня своими окровавленными фасеточными глазками и через окна лезли обратно в салон.

Наконец я увидел тянущуюся ко мне человеческую руку. Моя ладонь крепко сжала скользкие пальцы. Рывок. Из-под груды «стрекоз» мне на грудь упал окровавленный скелет с волокнами мяса на поцарапанных ребрах. Я равнодушно перекинул кости через голову и полез дальше. Не представляю, как в этой лязгающей челюстями груде смогло выжить человеческое существо, но уже в метре от дверей я увидел окровавленное лицо с огромными перепуганными глазами. Женщина что-то шептала. Я схватил ее за подмышки и потянул наужу. Вслед за ней из кучи показалась «стрекоза», вцепившаяся ей в спину и шею. «Стрекоза» была мертвой.

Шальной выстрел прикончил ее в тот момент, когда она только приступила к трапезе. Своим трупом насекомое закрыло страдалицу от остальных хищников.

Пришлось пару раз треснуть кулаком по наглым стрекозиным мордам, возомнившим, что это ради них я старался, извлекая на свежий воздух еще один аппетитный кусочек. Ног у женщины почти не было. Их объели почти до самых бедер. Уцелели кости и частично стопы. Это хорошо. Свои кости всегда лучше искусственных. Врачи сумеют все починить, если, конечно, она доживет до больницы. Интересно, почему она не отключилась из-за болевого шока? Ведь ее ели заживо. Я поднял женщину на руки и только сейчас заметил крошечный сверток, который она прижимала к груди. Там хлопал глазками маленький живой и совершенно невредимый комочек, ребенок. Она закрыла его собой.

Колонна двинулась в путь и уже проехала метров двести, когда меня заметили. Или услышали. Орал я так, что «стрекозы» сбивались с курса и зависали на месте. Обратив на себя внимание, я мгновенно превратился в желанную для них добычу. Все насекомые в радиусе километра заинтересовались моей персоной. Буквально секунды отделяли меня от смерти. Мог ли Степанов рисковать десятками жизней в такой ситуации? Не знаю. Я спасал ребенка, но в автобусах детей было больше. В любом случае, если бы я нес на руках только женщину, думаю, что колонна не задержалась бы ни на секунду, а сейчас бой на дороге закипел с новой силой. Какой-то солдат мастерски расчистил для меня проход в рое атакующих насекомых. Он взрывал тварей буквально в метре от меня, но единственное, что я чувствовал, – это порывы теплого ветра и горячие брызги на своей коже. Потом кто-то прикрыл меня узким силовым полем, и я беспрепятственно пробежал по коридору, стены которого состояли из раззявленных жвал, раскоряченных лап и жадных глаз.

Автобус сорвался с места, едва я ввалился на заднюю площадку. Толчок при резком разгоне сбил меня с ног.

Кто-то на лету подхватил ребенка. Кто-то поднял женщину и разместил ее в одном из кресел. Над ней сразу же склонились два спасателя. Запахло дезинфицирующими средствами и жидкими бинтами, защелкали регуляторы хирургических скальпелей. Про меня, похоже, сразу забыли. Кто-то даже наступил на мою изгрызенную «стрекозой» левую руку. С огромным трудом я дополз до свободного места. Никем не занятых мест оказалось много, а людей мало. Горги здорово проредили ряды солдат и беженцев, но теперь все было позади.

Можно поздравить себя с тем, что я жив.

Колонна быстро набрала скорость, и «стрекозы» отстали. Стрельба прекратилась.

— Как она? – спросил я у спасателя, который устало опустился в кресло рядом со мной.

— Хреново, – мрачно ответил тот и принялся раздраженно сдирать с рук тонкие резиновые перчатки.

Часа три протянет, потом ампутируем тело.

— Ребенок?

— Без понятия. С ним Чарли возится, – спасатель сказал эти слова таким тоном, что мне захотелось немедленно оставить его в покое, но я не мог этого сделать, потому что имел к нему одно неотложное дело.

— Макомин есть? – сдержанно осведомился я, с тоской вспоминая свою раздавленную стрекозой пачку.

Спасатель недовольно сморщился и бросил ненавидящий взгляд на мой окровавленный живот. Казалось, еще секунда, и он меня стукнет. Вроде бы даже руку поднял для удара. Немного успокаивало знакомое сочетание старых глаз и молодого, хотя и серого от усталости, лица. Люди, прошедшие омоложение, обычно обладают очень высокими профессиональными и моральными качествами, совершенно недоступными тем, кто живет в первый раз. Спасатель действительно поднял руку, почесал затылок, пробурчал старомодное ругательство и ушел в головную часть автобуса. Странно.

Может, у них нет макомина? Я закрыл глаза и уже собрался попытаться заснуть, когда почувствовал укол в плечо. Спасатель вернулся с явным намерением вплотную заняться моими ранами. Он склонился надо мной с инъекционным пистолетом в одной руке и активированным лазерным скальпелем в другой. В зубах спасатель держал дезинфицирующий фонарик. Я снова закрыл глаза и почти сразу отключился. Наверное, айболит сделал мне успокаивающую инъекцию.

Громоподобный рык Степанова вернул меня к реальности.

— Все из автобусов! Приехали! Дальше пешком!

Еще не очнувшись от действия лекарств, я выскочил из кресла. Ногу сразу же прорезала обжигающая боль. Будто раскаленный гвоздь вогнали в кость по самую шляпку. Едва не упав, я оперся на подлокотник. Глаза открылись мгновенно. Даже чуть раньше, чем включился мозг. Мой исцелитель, к счастью, все еще был рядом.

Он без лишних церемоний вколол мне двойную порцию благословенного обезболивающего. Сразу стало легче, и я, переведя дух, заинтересованно осмотрел свою левую руку. Она была залита толстым слоем бинта и почти не гнулась. Под стекловидной пленкой виднелись очищенные от жира и кожи рваные волокна мускулов. Похоже, что руку спасти не удалось. Медик потратил все свое мастерство на защиту от инфекции и сбережение сустава и костей, справедливо рассудив, что мясо как нибудь нарастет. Живот тоже был залит эластичной прозрачной субстанцией, но, в отличие от бесчувственной руки, кожа вокруг пупка нестерпимо чесалась.

Поблагодарить спасателя я не успел. Он куда-то исчез. Очевидно, отправился помогать другим страждущим. Выбравшись из автобуса и сделав несколько шагов в сторону, чтобы не мешать царившей вокруг суете, я осмотрелся. Аккуратные белые многоэтажки укрывались в зелени деревьев по берегам широкого проспекта, который от края до края был запружен машинами.

Здесь было так много антигравов и стояли они так плотно, что становилось не понятно, как мы здесь пройдем.

— Два километра, – закричал Степанов, маша руками. – Нам осталось пройти всего два километра. Навстречу уже идет помощь.

Его красное и потное лицо сияло от счастья. Я подумал о том, что этот человек дважды спас мне жизнь и наверняка уже забыл об этом. Зато у меня хорошая память, и у меня будет много возможностей посчитаться с Виктором Степановым за все. Мое положение позволяет по-настоящему отплатить благодетелю. Он даже и не узнает, откуда и что ему привалит. Отныне мне суждено неусыпно наблюдать за его судьбой, чтобы время от времени отгонять неудачи и организовывать приятные неожиданности. Хорошо быть влиятельным человеком.

Осталось только вернуться в тот мир, где я не бывший военнопленный и не случайно выживший преступник, а большая лохматая шишка.

Два километра – путь неблизкий, особенно в моем состоянии, поэтому я решил проверить, получится ли у меня управляться с лучеметом или плазмометом одной рукой. К моему глубокому огорчению, оказалось, что никакого оружия при мне больше нет. Все растерял!

Один плазмомет остался во внутренностях напавшей на меня «стрекозы», второй я уронил, когда другая «стрекоза» отгрызала мне руку. Про то, где остался лучемет, никакой информации в моей голове не сохранилось.

Немногочисленные солдаты выстраивали беженцев, чтобы провести их между плотно стоящими антигравами. Носилок не было, поэтому раненых и тех, кто не мог идти сам, сажали на закорки. Я занял позицию на левом фланге. Несмотря ни на что, я не собирался относить себя к беспомощным беженцам. Я – солдат, а то, что у меня нет оружия, не так уж и важно. В бою бывают потери, и если первым убьют не меня, то я вооружусь и смогу занять место погибшего. Степанов метался из конца в конец редкой цепи беженцев и командовал. Его усилия не пропали даром, и уже через десять минут мы сдвинулись с места. Очень скоро выяснилось, что между антигравами идти почти невозможно. Первыми по крышам начали прыгать бойцы из авангарда. Потом к ним присоединились фланги. Мне тоже пришлось прыгать, придерживая мотающуюся во все стороны левую руку.

Боль и усталость на какое-то время отступили. Война излечивает от многих болезней. Очень часто вообще от всех.

Беженцы быстро отстали от авангарда. Кое-где носильщикам приходилось пробиваться через замысловатые заторы, обходя стороной непреодолимые участки и протискиваясь в очень тесные щели. Степанов опять начал бегать вдоль всей цепи. Он краснел, потел, матерился и размахивал руками. Подчинившись его воплям, фланги снизили скорость, и порядок был почти восстановлен, но свободные от груза женщины и детвора тоже принялись скакать по крышам вслед за авангардом.

Опять все перемешалось. Жидкие фланговые цепи растянулись и распались на отдельные боевые единицы.

Пришлось опять останавливаться и восстанавливать порядок. К счастью, нам так и не повстречались горги.

Только один раз над домами блеснуло нечто напоминающее плотный рой «стрекоз». Беженцы немедленно залегли, охранение приготовилось к обороне, но рой исчез раньше, чем бойцы успели навести оружие. А уже через каких-то полчаса в небе загудели тяжелые антигравы. Потом я увидел впереди башни модулей противометеоритной обороны, а кое-где на крышках домов замаячили человеческие фигурки в тяжелой броне. Теперь мы были в полной безопасности на территории, контролируемой Солнечной Системой. Скоро мы все дружно переправимся через портал, за которым будет только счастье и долгая, может быть, даже вечная жизнь в лучшем из миров. Я лег на крышу первой оказавшейся под ногами машины и закрыл глаза. Прошло полчаса, прежде чем кто-то тронул меня за плечо.

— Эй, товарищ, с тобой все нормально? – спросил незнакомый голос.

— Отвали, отдыхаю, – блаженно отмахнулся я.

— Вставай, давай.

Меня бесцеремонно стащили в щель между антигравами. Я осуждающе посмотрел на наглеца, размышляя над тем, не дать ли ему по уху. Молодой пожарник обезоруживающе улыбнулся и объяснил:

— Заварушка намечается. Лучше иди туда, – он показал на высокий серый дом. – Там скажут, что делать. – Солдат двинулся дальше, но я остановил его.

— Когда эвакуация?

— Уже идет. Портал узкий. Сначала всех гражданских выпихнем, а потом сами пойдем. Думаю, еще пару суток тут проторчим.

— Значит, местных все-таки вывозим? – спросил я.

— Если бы не они, то управились бы за несколько часов, – посетовал он и зашагал дальше.

Я же направился к указанному дому. Чем ближе я подходил к нему, тем шумнее становилось вокруг, тем больше людей я видел. Это были именно люди, а не туземцы, дикари и приматы, как я мысленно именовал местных жителей. Меня окружали нормальные человеческие лица. Хмурые, озабоченные, иногда злые. Некоторые улыбались, но это были искренние улыбки, а не приклеенные скотчем коммерческие имитации. Все были чем-то заняты, и мне стало немного стыдно за то, что я позволяю себе бездельничать в то время, когда вокруг кипит захватывающая созидательная суета.

Транспортные и строительные модули трудолюбиво разгребали завалы на улицах, резались на куски легковые антигравы, которые потом сминались в крошечные кубики и сжигались на месте. Там, где лазерные клыки модулей оказывались бессильны, в дело вступали управляемые людьми «Кировцы». Громадные громко гудящие трактора лихо расправлялись с большегрузными машинами. Так же безжалостно они разделывались с трупами горгов и кохонов. Смолянистые органические остатки сгребались к обочине и сваливались в большие дурно пахнущие кучи. Системы утилизации дыма не справлялись, и траурные столбы поднимались к небу тут и там.

Тела граждан Солнечной Системы, по большей части обезглавленные, аккуратно укладывались спасателями в рефрижераторы Горьковского хладокомбината № 1.

— Дорогу! – рявкнул над ухом многократно усиленный мегафоном мужской бас.

Я инстинктивно метнулся в сторону. Пятиметровый экзоскелет протопал мимо, едва не отдавив мне ноги. Он был такой огромный, что человека среди нагромождения металлических конструкций я разглядеть не смог.

Рукотворное чудовище волокло в исполинских клешнях гигантский ящик с эмблемой «Электросилы».

— Ломакин! – окрикнул меня знакомый голос. – Ты жив?

Я пожал руку радостно скалящемуся Карлу Вангарду.

Похоже, он был очень доволен собой. Еще бы: столько спасенных жизней. Правда, если из выживших туземцев вычесть наших погибших ребят, то его улыбка должна бы стать ровно в два раза уже.

— Видел, как ты рубился со «стрекозами» и, честно говоря, думал, что ты там с ними и остался, – радостно поведал Карл.

Встреча со мной была для него очень приятна, и он этого не скрывал. От него пахло потом, кровью и стрекозиными внутренностями. Он поминутно щурился и вытирал грязный лоб тыльной стороной грязной ладони. Он не верил в то, что выжил, и в этом ничем не отличался от меня.

— Повезло, – буркнул я.

— Думаешь? – Вангард резко помрачнел, и мне сразу стало грустно, будто у нас на двоих было только одно душевное состояние.

— Что? – коротко спросил я.

— Плохо с порталом. – В его руке появилась плоская квадратная фляжка.

Он сделал торопливый глоток и протянул ее мне.

В нос шибанул удушливый запах плесени и гнили.

— Грибанчики? – удивился я. – Откуда?

— От верблюда! Никак не могу бросить. Надо бы к доктору наведаться. Ха… ха… ха…

Обозначив шутку троекратным отрывистым «ха», он закрыл глаза и качнулся. Я поймал его и поспешно спросил:

— Что не так с порталом?

Карл молчал. Из уголка его рта к воротнику потянулась струйка черной слюны.

— Что не так с порталом?!

Я с силой припечатал его к стене дома. Его веки приподнялись, и мутный взгляд устремился сквозь меня в иные пространства. Пришлось сделать ему больно, чтобы вернуть на Землю и получить ответ.

— А ты не в курсе? – Карл вяло оттолкнул мою руку. – Портал сужается. Не хватает энергии для удержания. Энергоблоки горят как свечки. Ничего нельзя сделать. Сейчас мы пропихиваем тысячу беженцев в час. Вот в такую дырочку, – он слегка развел руки в стороны. – Выбираем тех, кто погабаритнее. Через сутки дырочка станет гораздо меньше, и мы будем пропихивать туда тех, кто потоньше. И ползком. А народу здесь до хренища. Одна надежда на горгов. Придут и уменьшат наше количество. Ха… ха… ха… Иначе через два дня мы будем резать друг другу головы, чтобы прокатить их в оставшееся отверстие и хоть так оказаться дома. А по…

Он замолк на полуслове, и я осторожно посадил его на асфальт, заботливо прислонив спиной к стене. Грибное опьянение скоротечно, и через час Вангард будет в норме. Пускай покайфует, пока есть такая возможность.

Будучи Светозаром Ломакиным, и я бы не отказался отхлебнуть из фляжки, но сейчас мне что-то мешало уйти в блаженную отключку. Может быть, многовековой опыт торкает лучше всяких грибанчиков? Я еще раз взглянул на Карла, убеждаясь, что ему ничего не грозит, и двинулся дальше. Потребовалось несколько минут, чтобы добраться до высокого серого здания, на которое мне указывал пожарник. У главного входа толпилось много местных, и я почувствовал себя не очень уютно под их чрезмерно внимательными взглядами. Пришлось ускорить шаг, чтобы побыстрее миновать этих примолкших при моем появлении людей.

В просторном вестибюле меня остановил длинный барьер, состоящий из очень больших и тяжеловесных канцелярских столов. Из таких получаются хорошие баррикады. Еще на подобной мебели удобно разделывать бычьи туши или танцевать нагой канк. Все остальное на них делать невозможно. В том числе почти невозможно вести прием посетителей. Тем не менее, работа кипела. Ссутуленные клерки что-то неутомимо вводили в мобильные консоли и перебрасывались короткими непонятными фразами.

— Торно не внял? – спрашивал один.

— Он не кросс, – отвечали ему.

— Кинь мне. Я атремайка, – вмешивался начальник, и несколько минут трудолюбивый треск клавиатур ничем не прерывался.

С моей стороны барьера тесными спиралями завивалось несколько грустных, покорных судьбе очередей, составленных исключительно из туземцев. Между ветвями спиралей, заложив руки за спину, важно слонялись жандармы. Чувствовалось, что они счастливы выполнять привычную роль блюстителей порядка. Одним своим видом они добивались от посетителей тишины и полного смирения. Казалось, что туземцы задерживают дыхание и вытягиваются в струнку, когда к ним приближается преисполненный собственной значимостью жандарм Солнечной Системы.

Над наиболее популярными столами висели криво склеенные плакаты: «Регистрация беженцев и перемещенных лиц». Текст был на русском и английском. На малоизвестном в Системе английском – с ошибками.

Не оставались без внимания посетителей и столики с надписями «Регистрация бывших военнослужащих армии Московской республики, Новгородской республики, Курского доминиона, Ингерманландии и иных колоний (штатов) СШЗ». Здесь очередь была прямее и немного напоминала армейский строй. Вспотевший от старания оператор детектора лжи тестировал всех военнослужащих одного за другим. Некоторых после проверки заковывали в знакомые мне браслеты с синими огоньками и уводили куда-то в глубь здания. Из всей компании клерков откровенно скучала только одна девушка. Она сидела за маленьким письменным столом с крошечной табличкой «Регистрация беженцев и бывших военнопленных, имеющих статус граждан Солнечной Системы». Я подошел к девушке и присел на специально приготовленный стул. Кажется, это был единственный стул для посетителей в этом заведении. Таких поделок из гнутого металла, цветного кожзаменителя и поролона полно в нашем мире и совсем нет здесь. Похоже, что кто-то не поленился притащить сюда эту примитивную мебель, которая сейчас в моих глазах казалась почти святыней. Кусочек родного мира в огромной и враждебной вселенной.

— Какими судьбами в этой дыре? – спросил я, не здороваясь.

У современной молодежи приветствия не в моде.

Считается, что все люди – одна семья и не должны особо подчеркивать свою близость или, наоборот, отдаленность. Я слишком стар, чтобы понимать подобные вещи, хотя иногда пытаюсь маскироваться под юнца. Девушка тоже не поздоровалась. Лишь скользнула по моему лицу ненавидящим взглядом раскосых глаз. Рыжая, курносая и очень злая девчонка.

— Жизнь – какашка, судьба – отрыжка? – процитировал я главного героя последней комедии Рашидова.

Как я помнил, в студенческих рейтингах эта картина была на втором месте после жесткого порнотриллера «Оборванец», но его я цитировать, по понятным причинам, не стал.

— Свой, – взгляд девушки немного смягчился. – У местных глаза другие, и скалятся они все время, как идиоты.

— К вам кохоны ходить не должны, – я ткнул пальцем в табличку.

— Не должны. Но ходят. Еще как ходят, – она с отвращением посмотрела на очередь. – Твари! Мы же тоже русские люди… Вы не имеет права… Права человека – высшая ценность, – повторила она слова кого-то из посетителей, и ее симпатичное личико гадливо сморщилось. – Не пойму, при чем здесь национальность? Я вообще-то полька.

— Пани, это всего лишь несчастные женщины и дети, – возразил я, переходя на польский. – И они нуждаются в помощи.

— Давно здесь? – спросила она, помрачнев еще больше.

— Практически с первого дня. С перерывами.

— А я без перерывов, – прошипела девушка. – И тоже с первого дня.

— Плен?

— Почти. – Ее лицо исказилось и даже изменило цвет, став мертвенно-серым. – Я была в маленьком польском городке. Они пробили портал ночью и напали на спящих жителей. Они ловили нас, как животных… – ее глаза округлились и покраснели, – многих убили. Тем, кто пытался защищаться, вспарывали животы и бросали умирать на мостовой. Когда нас гнали к порталу, то под ногами…

— Не надо, – тихо попросил я. – Я понимаю.

Мне не хотелось слушать, но она решила высказаться.

— Ничего ты не понимаешь. Они хотели нашей смерти и наших мучений. Все! Включая этих твоих несчастных женщин и детей. Это сейчас они выпрашивают у нас похлебку, а совсем недавно они только в самом крайнем случае соглашались видеть в нас рабов. – Она злобно ощерилась. – Они звали нас грязными комми, а сами мылись раз в неделю, потому что за воду надо платить по счетчику. Даже саксы, самые богатые из них, экономили на мыле, но не жалели денег, чтобы купить китайскую девочку, оттрахать ее на вечеринке, а потом перерезать глотку. Чем больше китаянок кокнут, тем круче вечеринка.

Я потрясенно оглянулся на стоящих в очереди людей.

— Думаешь, вру? Тебе предстоит еще многое узнать о них. Например, они делили всех на сорта…

— Это я в курсе.

— И убийство человека низшего сорта не наказывалось даже штрафом. Наоборот, убийце оказывали психологическую помощь, если вдруг ему на одежду попало немного крови и он от этого факта расстроился.

— Не может быть, – мрачно проворчал я.

— Это правда, – она вздохнула. – Они нас убивали, а мы их спасаем. Надо бросить все это стадо на съедение горгам и уйти. А то ведь еще и заботиться о них будем, вместо того чтобы в зоопарк посадить.

— Не думаю, что именно эти люди…

— Ты ничего не знаешь, – девушка устало покачала головой. – Когда мы вернемся, я сделаю мемуарный файл. Если хочешь, то с ощущениями и запахами. Тогда ты поймешь, что в том числе и эти люди виноваты в нападении на Систему. Будешь смотреть?

— Буду, – я обреченно кивнул.

Ненавижу влезать в чужую шкуру и прогонять через собственную нервную систему чужие переживания, Но, боюсь, в ближайшие годы это станет главным развлечением у всех граждан Солнечной. Уж очень много событий произошло в последнее время. И не все из них были приятными. А чтобы сочувствовать, нужно понимать.

— Давай телефон, – она дотронулась пальцем до виска.

— Ловлю, – я инстинктивно повторил ее жест и рассмеялся.

— Не работает, – усмехнулась она. – Тогда я напишу.

Девушка накарябала на обрывке бумаги свое имя и телефонный индекс.

— Обязательно свяжись со мной, – строго сказала она, протягивая мне листок.

— Обязательно свяжусь, – пообещал я и спросил: – Зарегистрируешь меня?

— Легко. Ты кто?

— Вас… – Я помотал головой и нервно хихикнул. – Ломакин Светозар, бывший рядовой, ныне преступник. Приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.

Она с уважением посмотрела на меня.

— У тебя хорошее имя. Сербское?

— Не знаю, – я пожал плечами. – Не у кого было спросить. Может быть, и сербское.

Ее пальцы застучали по клавишам, и девушка снова заулыбалась. Ее лицо стало веселым, злобным и удивленным одновременно. Очевидно, она читала приговор.

Если это так, то, я думаю, она простила мне мой нынешний чрезмерный гуманизм по отношению к кохонам.

— Ранения есть? – спросила она, наконец.

— Есть.

— В медицинской помощи нуждаешься?

— Было бы неплохо.

Она еще немного поколдовала над консолью и выдернула из щели печатающего устройства лист бумаги.

— Как выйдешь отсюда, сразу направо. Там будет медпункт для наших. Местных в нем не принимают, – сказала она так, будто для меня это имело решающее значение. – Передашь привет Ярику, а потом, если он тебя не госпитализирует, идешь к посту номер 18 в распоряжение капитана Оболенского. Вопросы есть?

— Вопросов нет. – Я забрал у нее бумажку.

— Я тебе распечатала схему, где у нас баня, экипаж и столовая. Рекомендую посетить все эти места, помыться, переодеться и покушать. Ты выглядишь очень усталым и голодным. А еще ты грязен, и от тебя очень сильно воняет.

— А что такое экипаж? – спросил я, немного обидевшись на последнее замечание.

— Военный распределитель. Новую одежду получишь. Счастья, Светозар.

— И тебе счастья, пани. Через год в день победы жду тебя у колонны Сигизмунда Третьего.

— Вместе с женой придешь? – она подмигнула.

Женой?.. Я замер. У Ломакина действительно была жена. Точнее есть… Но мне-то какое дело до этого? Я не испытываю никаких чувств к Тумане Сентябрь. Жизнь в теле Ломакина – всего лишь крошечная и не самая приятная частица моей большой полноформатной жизни размером в несколько веков. Воспоминание о том, как, лишенный памяти, я прозябал в жалком мирке куцых представлений и жалких устремлений курсанта двоечника, вызвали во мне отчетливую внутреннюю дрожь. Ломакин мертв. Я должен забыть о нем. Даже если забыть – значит убить человеческую личность.

Пускай. Мы несовместимы. Или он, или я. Я выбираю себя.

— Она ищет тебя. – Полька озабоченно защелкала клавишами.

— Здесь есть связь с всеобщей сетью? – равнодушно спросил я.

— С десятью из двенадцати глобалов. Кохоны удружили. Хочешь узнать, что с ней?

Я промолчал.

— По последним данным, актуальность шесть часов тридцать минут, она пребывает на Дуне. Лагерь беженцев «Панама-2», четвертый городок, сектор 13, уровень 22, комната 530. В комнате есть стационарный телефон.

— Распечатай, – перебил я ее.

— Приятно видеть счастливого человека. – Она с улыбкой подала мне листок. – Лагерь «Панама-2» находится в старом секторе базы «Ленинский комсомол». Сейчас она принадлежит оранжерейной корпорации «Лето». Исторически это советская база «Тверь», основанная в 2037 году для размещения ядерных пусковых установок.

— Ты хочешь сказать, что она подземная? – уточнил я, убедительно изобразив искренний интерес.

— Да. Жилища для беженцев расположены в оранжереях на глубине двух километров.

— Отлично! Спасибо. – Я забрал распечатку и отвернулся, чтобы уйти.

— В госпитале есть коммутатор, соединенный с большой землей, – выстрелила пани мне в спину. – Оттуда ты сможешь позвонить ей.

Не попрощавшись, я вышел на улицу и присел на низенькую оградку аккуратненького газончика. Сидеть на узкой перекладине было неудобно, но стоять хотелось еще меньше, и, немного поерзав, я нашел не очень болезненную точку равновесия. Что же мне делать с этим Ломакиным? С одной стороны, он – часть меня и мне понятны его жалкие чувства и порывы. С другой, он долго заключал в себе мое сознание, помимо своей воли превращая могущественного джина в ничтожного обитателя пивной бутылки. Я развернул распечатки. Левая рука не действовала, и мне пришлось разглаживать мятую бумагу у себя на колене. Баня, экипаж, столовая, адрес и телефон Туманы. Листик с адресом и телефоном, жалобно шурша, превратился в крошечный комочек и упал на стриженую траву. К черту! Я не собираюсь воплощать мечтания ограниченного малолетнего бездельника. У меня и своих дел по горло! Где этот госпиталь?

Надо наконец-то позаботиться о себе. Дурацкие схемы!

Ничего не понятно!

Окончательно запутавшись, я поднял голову, чтобы осмотреться. Вот же госпиталь! Прямо перед моим носом. На огромных магазинных витринах красовались наспех намалеванные кресты и полумесяцы. Из припаркованных рядом фургонов санитары вытаскивали носилки с окровавленными людьми, а вместо них загружали ящики с боеприпасами. Похоже, где-то шел тяжелый бой.

В холле лечебного заведения я обнаружил все тот же ряд столов и уже знакомые очереди. Только здесь в очередях стояли раненые и больные. Не очень гуманно заставлять страдальцев дожидаться помощи на ногах, и эскулапов прощало только то, что всех, кто не мог стоять, провозили на каталках и проносили на носилках сразу в глубину здания. Пани меня обманула – кохонов здесь было большинство. Будем надеяться, что все остальное, сказанное ею, чистейшая правда. Я подошел к крайнему столику. Какая-то дама из местных злобно зашипела мне в спину, но я не посчитал нужным даже обернуться.

— Где я могу найти Ярика? – спросил я у очень молодого врача, заклеивавшего рану на руке трехлетней девочки.

— Ярик погиб два часа назад. – Врач внимательно посмотрел на меня. – А вы кто?

— Никто, – я помотал головой. – Просто человек.

— Обезболивающее, стимуляторы и медицинскую помощь вы, как гражданин Солнечной Системы, можете получить на третьем этаже. Там же вас накормят и дадут возможность отдохнуть, – заученно протрещал он и отвернулся.

Больная девочка интересовала его гораздо больше.

Немного поколебавшись, я направился к лифтам. Пришло время воспользоваться преимуществами, которые дает гражданство Солнечной Системы. Мое нерешительное перемещение было неожиданно прервано парой часовых. Застывшими выражениями лиц эти люди смахивали на роботов, и только по запаху пота можно было определить в них человеческих существ. Один из бойцов вопросительно и, я бы даже сказал, почти вежливо направил ствол лучемета мне в живот. Его помощник оказался не столь любезным и нахально приставил к моему уху плазменную винтовку.

— Я свой, – честно сказал я, демонстрируя пустую правую ладонь.

— Уверен? – глумливо осведомился старший. – Что надо?

— Макомин, стимуляторы, еда, сон, сочувствие, – вяло сообщил я, почуяв, что гнуть пальцы перед этими вояками не следует.

— Проходи, – неожиданно легко смилостивился старший и отступил в сторону. – Добро пожаловать домой, солдат.

Я благодарно кивнул и втиснулся в лифт между двумя каталками, на которых лежали раненые с бледными как простыни лицами. Один из них, кажется, уже умер и мог рассчитывать только на ампутацию тела. Второй скулил и плакал, а санитар почему-то не спешил дать ему обезболивающее. Бедолаг везли в операционную на пятый этаж, и я не посчитал возможным задерживать их. Поднявшись вместе со всеми, я, не дожидаясь пока их выгрузят, спустился по лестнице вниз.

Граждан Солнечной Системы на третьем этаже было много. Слишком много. У кабинетов врачей толпились нервные страждущие. Мужчины и женщины суетились в коридорах, перебегая из очереди в очередь. Они хватали за руки спешащих куда-то врачей и устраивали перепалки около закрытых дверей. Духота, шум, свары.

«Добро пожаловать домой, солдат». Почувствовав, что силы покидают меня, я отошел в угол и сел прямо на пол.

Навалившаяся усталость быстро и незаметно утянула меня в сон. Черные тени вышли из тьмы. Вокруг все так же бегали люди. Я видел их лица и слышал, что они говорят. Медсестра склонилась надо мной. Я отмахнулся, и она ушла, не заметив черных теней, обступивших меня со всех сторон. Я всегда знал, что эти тени живут рядом, что они прячутся в извечной бездне, скрытой за зыбкой реальностью мира. Лишь изредка проникали они сюда, принося с собой страх и ужасающий вой фрезы, вгрызающейся в черепную кость.

Очнулся я из-за того, что меня кто-то толкнул. Молчаливый полукруг теней все еще мерцал рядом, и мне пришлось помотать головой, чтобы они растворились в небытии. После их ухода остался туманный полумрак, изредка подрагивающий от чьего-то сдавленного шепота.

Коридор был пуст. Только в дальнем конце виднелись три человеческих силуэта. От них по клетчатому линолеуму тянулись осьминожьи щупальца обычных теней, рожденных электрическим светом. Силуэты курили и что-то обсуждали. До меня донеслись обрывки дымных фраз.

— Стрелять выродков…

— Из стационарных лучеметов…

— По колено в крови…

— Хрена лысого…

— Подмоге не пробиться…

— Сдохнем тут…

Не было видно ни врачей, ни пациентов. Даже воздух стал пресным и мертвым. Только кровожадный шепот силуэтов сотрясал пустоту.

— Идти через толпу…

— Прямо по живому мясу…

Я встал и подошел к окну. На улице зажглось освещение. Несколько неярких фонарей рубили ненавистную темень на большие кровоточащие куски. По тротуарам двигались вооруженные люди. Около палаток горели костры.

— А если «Кировцем» на дистанционке…

— Забуксует на потрохах, мать…

Небо прорезали праздничные лучи лазеров. Невидимый в ночи антиграв неожиданно расцветил низкие облака красочным ежиком выстрелов и почти сразу рухнул вниз. Хвостатые следы выпущенных им напоследок гранат очень похоже сымитировали фейерверк. Прямо Новый год. Мне захотелось, как в детстве, прижаться лбом к холодному стеклу и выпасть в иное измерение.

Туда, где нет людей и свойственного им свинства.

Сколько еще крови должно пролиться, чтобы человек стал наконец человеком? Удар в спину швырнул меня вперед. Звон царапнул барабанные перепонки и остался где-то сзади и сверху. Сердце остановилось. Через долю секунды я осознал себя летящим по воздуху вместе с кусками рамы и осколками разбитого стекла. Ослепительно белый свет очерчивал мою рельефную тень на мостовой. Еще немного, и я сольюсь с ней, чтобы навсегда уйти за грань бытия. Туда, где ждут меня вечно ревущие фрезы. Высота была слишком маленькой, и я не успел ничего предпринять. Вспышка света и боли на мгновение сменилась тьмой. И почти сразу огонь, крики, выстрелы смешались в привычную тошнотворную кашу боя. Темнота отказалась принимать меня и выплюнула обратно в жизнь.

На третьем этаже госпиталя пульсировал огненный сгусток. Оттуда на землю сыпались горящие обломки мебели и куски кирпичной кладки. Часть здания просела, и среди обрушившихся стен виднелся оставленный взрывом кратер. Вдоль улицы двигалась стена пламени.

На оранжево-красном фоне четко различались угрожающе резкие контуры паукообразных горгов и разбегающихся в панике людей. Несколько бойцов растерянно водили из стороны в сторону стволами лучеметов.

Они не могли вести огонь, не рискуя подстрелить какого-нибудь запаниковавшего кохона.

Вспышка нового взрыва окрасила улицу печальным осенним багрянцем. В стены и мостовую минорно забарабанили осколки. Кто-то вскрикнул. По серому асфальту размазались пурпурные капли. Я встал на четвереньки и пополз. На земле рядом со мной кривлялись тени огромных человекообразных существ. Казалось, что сейчас они встанут на меня. Словно хромая собака, я перемещался неуклюжими полупрыжками и мечтал только о том, чтобы не умереть на коленях. К счастью, на моем пути встретился канализационный люк. Тяжелую крышку было очень трудно открыть одной рукой.

Кажется, мне пришлось использовать зубы. В моей памяти сохранился железный вкус этой крышки. Краем глаза я заметил, что прямо на меня катится пятнадцатиметровый металлический шар. Каждую секунду в его поблескивающих бортах открывались амбразуры, из которых вырывались толстые, как бревна, лазерные лучи.

Уподобившись мухе, я пополз головой вниз по хрустящим ржавым скобам. Спасительная тьма канализации вот-вот должна была поглотить мое уязвимое тело, но тут мне в нос ударил резкий запах горга. Никакой ошибки быть не могло, из колодца навстречу мне лезла «стрекоза». Когда я выпрыгнул обратно на поверхность, улица выглядела совершенно пустой, будто миновало не несколько секунд, а несколько часов и в городе успели хорошо поработать каратели. Я короткими перебежками рванул вдоль изгрызенной взрывами линии домов.

Бежать пришлось мимо горящего госпиталя, сожженного палаточного городка, черных скелетов машин и обезображенных человеческих трупов. Близким взрывом меня подкинуло в воздух и швырнуло в глубокую воронку. Не успел я отдышаться, как из-за угла выкатилось сразу два огромных металлических шара. На крыше ближайшего здания активизировался стационарный лучемет. Отработать он успел не более секунды. Шары сразу же обрушили на него совершенно немыслимую огневую мощь. Вечная память солдату. Бетон стен вспыхнул, как газетный лист. Угол дома испарился, превратившись в густое облако раскаленной пыли, а толстый ствол лучемета с сухим треском раскололся о мостовую в метре от моего укрытия. Осколки оптического силового контура печально зазвенели по вздыбленному асфальту.

Рискуя быть испепеленным, я выпрыгнул из воронки.

По глазам резанул тяжелый запах горячего металла и тлеющей плесени, где-то совсем рядом с моим ухом просвистело в хватательном выпаде огромное щупальце.

Сжавшись, я заскочил в ближайший подъезд и, споткнувшись о труп, растянулся на ступенях. Погони не было, и у меня появилось несколько секунд на отдых.

Несколько секунд, чтобы судорожно втянуть в легкие дымный и пыльный воздух, стереть с лица грязный пот и откашляться. Солдат, о тело которого я запнулся, сжимал в скрюченных белых пальцах одноразовый микроволновый излучатель. Довольно редкая штуковина.

Прожигает большие дыры в чем угодно. Мгновенно взбодрившись, я схватил оружие, сорвал предохранительную чеку и побежал вверх по лестнице. Уже на четвертом этаже, укрывшись под подоконником, я еще раз со всех сторон осмотрел короткую трубку. Все правильно – микроволновый излучатель. Жаль, конечно, что раньше подобное оружие мне приходилось держать в руках всего один раз в жизни, и то в образе Светозара Ломакина. Машинку показывали нам на ознакомительном занятии по противодействию крупным ксеноорганизмам. Помнится, урок тогда прошел очень весело.

С шутками и прибаутками. Никто не верил, что на Земле могут появиться организмы, которых нельзя будет порезать на куски обычным лучеметом.

Затаив дыхание и досчитав до пяти, я вскочил, прицелился и выстрелил через разбитое окно. Все действия были выполнены одним движением на одном дыхании.

Я двигался так складно, четко и быстро, будто целый месяц тренировался стрелять именно с этой позиции именно по этому огромному шару. Мишень была огромной и медленной. Я не мог промахнуться, но… Промахнулся! Буквально через миллисекунду после моего появления в окне и на миллисекунду раньше, чем я успел навести излучатель, у меня над головой взорвался плазмоид. Рука предательски дрогнула, и микроволновый заряд прошил рекламный стенд, который на чистом английском призывал приобретать настоящие русские антигравы «Ниссан-Блу-Ганс». Мою смертельную атаку никто не заметил. Шару, на который я покушался, было не до меня. Он яростно обстреливал ползущий по соседней улице противометеоритный модуль. Лазерные пушки торгов испаряли кубометры почвы под гусеницами модуля, но боевая машина в ответ лишь оглушительно ревела и шумно переключала системы гравиподушек.

Прикрываясь пленками силовых полей, модуль неумолимо двигался вперед. Я поспешно ссыпался вниз по лестнице. Этот чертов аппарат способен за долю секунды испарить железистый астероид диаметром в полста метров, и если стрелок сейчас надавит на гашетку, то от меня останется лишь файл в Глобальном банке данных и строчка на мемориальной плите какой-нибудь братской могилы. Вот только праха под этой плитой не будет.

Впрочем, и фамилия будет чужой, ибо Петр Васнецов давно умер, а Светозар Ломакин не имеет ко мне никакого отношения.

Улица ожила. Из подъездов и окон нижних этажей выпрыгивали люди. Из подвалов, люков, просто из земли на газонах появлялись почерневшие грязные фигуры. Я обогнал двух жандармов, которые за руки и ноги волокли раненого товарища. От всех троих несло дымом, кровью и дерьмом.

— Помощь нужна? – торопливо предложил я.

— Себе помоги, – зло огрызнулся один из жандармов, окинув меня быстрым оценивающим взглядом.

Сзади громыхнуло. Мостовую залил ослепительно белый свет, расчерченный черными тенями бегущих. Мне в спину ударила горячая волна, и все тело мгновенно покрылось потом, который буквально через секунду высох. От испепеляющего жара кожа сразу стала горячей, сухой и хрупкой. Она натянулась, и казалось, что еще миг и мои потроха сварятся или даже изжарятся внутри треснувшего живота.

— Последний рубеж, – прохрипел за моей спиной один из жандармов. – Еще чуть-чуть.

Мне казалось, что я сильно обогнал их, но на самом Деле они отстали всего на три шага, когда дорогу нам перегородила неопрятная баррикада, состоящая из сваленных грудами машин и выстроенных в ряд тракторов.

— Почему последний? – с академическим интересом спросил я, обдирая сухим языком шершавые, как древесная кора, губы.

— Дальше портал, – неохотно объяснил жандарм. – И люди. Много людей.

Орущего во все горло раненого протащили сквозь кабину разбитого вдребезги тягача. Вслед за ним и жандармами я тоже просочился в узенький лаз.

Людей за линией обороны действительно было очень много. Слишком много. Беженцы не помещались в подвалах и палатках. Женщины, дети и старики сидели на тротуарах, жались к стенам, выглядывали из разбитых окон и бесцельно слонялись с места на место, мешая солдатам подтаскивать боеприпасы. Их всех, невзирая на различия в одежде, возрасте и социальном происхождении, объединяло одно. Они были очень слабы физически. С увеличением расстояния от укрепления концентрация крепких кохонов резко возрастала, и уже в двухстах метрах от меня улицу перегораживала непроницаемо плотная толпа. Мужчины стояли спиной к баррикаде и участвовать в ее обороне явно не собирались.

Они были увлечены гораздо более интересным делом.

Они спасали свои шкуры. Из толпы доносились крики, электрический треск парализаторов, а иногда и хлопки лучеметов. Где-то там, очевидно, скрывался вожделенный портал.

— Здоров, Ломакин, – кто-то сильно толкнул меня в плечо.

Я оглянулся. Какая встреча! Это был Степанов собственной персоной. За те часы, что мы не виделись, жизнь успела сильно попортить его внешний облик. Правая рука лейтенанта висела на грязной перевязи. Из локтевого сустава торчали острые шипы сломанных костей.

Лицо превратилось в сплошной синяк и имело изумительный инопланетно-лиловый оттенок. Левый глаз был неаккуратно залеплен нашлепкой из желтого пластыря, с кровавым пятном на месте зрачка.

— Не хило тебя приложило, – посочувствовал я, пожимая его здоровую руку своей здоровой рукой.

— Ага. Труп получится очень неаппетитный. Горгам не понравится. Впрочем, твой будет ничуть не лучше, – злорадно усмехнулся он и ощупал кончиком языка прореху между зубами. – Чтоб они подавились.

На его языке виднелась глубокая красная царапина.

— Совсем плохо? – проницательно осведомился я.

Он кивнул.

— Продержимся час, если повезет, – грустно поведал он. – Максимум два. За это время через портал пропихнутся около двух тысяч человек, а здесь сейчас больше ста пятидесяти тысяч. Правда, половина передавит друг друга, – цинично усмехнулся он. – Естественный отбор, блин. Еще треть перегрызут друг другу глотки. Но все равно их слишком много. Никто из наших не сможет уйти.

— А может…

— Кохоны вооружены. Нам не справиться. Было бы разумно разогнать очередь и ввести через этот портал подкрепление. Три сотни пехотинцев в экзоскелетах помогли бы нам продержаться сутки, а за это время союзники сумели бы что-нибудь предпринять.

— Так в чем же дело?

— Кохоны рехнулись от страха. Их невозможно отогнать от портала. С той стороны обещали пустить усыпляющий газ, но почему-то уже сутки тянут время. Думаю, им легче угробить несколько сотен достойных граждан Солнечной Системы, чем рискнуть здоровьем этих двуногих животных.

Мне вспомнилась беседа силуэтов в госпитале. Вот, значит, какую проблему они решали, предлагая на «Кировцах» прорубаться через толпу.

— К бою! – пронеслось над баррикадами.

— Пошли, – Виктор приглашающе мотнул головой. – Постреляем. Будет интересно. Обещаю.

— Да я бы рад. Вот только нечем.

Он взглянул на меня с осуждением. Стало понятно, что невооруженный человек, по его мнению, теряет статус полноценной личности и являет собой жалкое природное недоразумение. Убедившись, что волна его презрения накрыла меня с головой, он пробурчал что-то успокаивающее и присел на корточки. Откуда-то из-под грязной разлохмаченной штанины появился старый добрый «Спартак». Модификация «Каширка» с пижонскими деревянными вставочками. Я жадно вцепился в исцарапанную рукоять. Пальцы мгновенно впитали в себя ощущение силы. Меня нисколько не смутил покрытый густой сетью трещин дульный радиатор. Не так уж долго мне предстоит стрелять, чтобы беспокоиться о ресурсе системы охлаждения.

На баррикаде было немноголюдно, и мы со Степановым без труда выбрали себе неплохую позицию с редким сочетанием хорошего обзора и надежного прикрытия. С одной стороны нас защищал ковш огромного экскаватора, с другой – толстая стопка бетонных плит.

— Не продержаться нам, – обреченно вздохнул Степанов. – Ты видел, сколько у них гигаджоулей на выстрел? Уму непостижимо. Даже не хрюкнем.

— Похоже на то, – с грустью согласился я.

В конце улицы живописно дымились обломки противометеоритного модуля. Его красиво обрамляли куски взорванной железной сферы. Один-один не в нашу пользу. Горги быстро заполняли пространство между домами. За облаком «стрекоз» угадывались силуэты гигантских шаров. Макушки паукообразных артроподосов временами показывались над завихрениями трещащего радужными крыльями роя. По асфальту стелилась стая «крабов» и прочей псевдоживой нечисти.

— Это конец, – сказал кто-то рядом со мной. – Нам не удержать их.

Я мысленно кивнул. Жизненный опыт подсказывал, что на этот раз мы обречены.

— Служу Человечеству! – рявкнул Степанов.

— Служу Человечеству! – ответил ему слаженный хор голосов, охрипших от простуды, боевого куража и задавленного страха.

— Подпустите их ближе. Стрелять по команде сразу из всех стволов, – послышался чей-то начальственный рык, и на душе сразу стало спокойнее, ибо войско без генерала – это даже не полвойска, это вообще ничто.

Команды «Огонь» так и не прозвучало. Рой «стрекоз» внезапно распался, и вопль ужаса пронесся над баррикадой. Некоторые бойцы побежали. Трусливо. Как зайцы. Не отступили, пятясь и стреляя по противнику. А побежали без оглядки, побросав оружие. Один из паникеров сбил меня с ног, и несколько секунд я не видел то, что напутало моих товарищей, а когда поднялся, уже был морально готов к чему-то экстраординарному. Невообразимо огромный монстр заполнял улицу от края до края. Бесформенная туша, ощетинившаяся гигантскими щупальцами, стремительно неслась на наши позиции. Она убивала, давила и расшвыривала горгов, попадавшихся ей на пути. Даже огромные шары не избежали печальной участи своих собратьев. Я сам видел, как один из шаров лопнул и был мгновенно поглощен безбрежной биомассой. Не дождавшись приказа, те, кто все-таки остался на баррикаде, открыли огонь. Каждый стремился израсходовать весь боезапас раньше, чем чудовище сметет укрепление. Гранаты и плазмоиды легко входили в бурую шкуру монстра и взрывались где-то там внутри, отметившись на поверхности огромного туловища разлапистыми красными пятнами.

Баррикада содрогнулась от удара. Волна биомассы вспухла, сметая бетонные блоки и трактора. Устоявшие на ногах солдаты уже не убирали пальцы с курков. В огненном вихре с криком сгорали те, кого схватил, но еще не успел поглотить монстр. Баррикада сотряслась от близких взрывов. Сразу три щупальца оплели и выдрали из укрепления громадный бульдозер. Я ясно различил волокнистые мускулы, напрягшиеся в неимоверном усилии. Многотонная машина легко взвилась в воздух и, описав классическую параболу, рухнула где-то позади.

Мне с трудом удалось заставить себя не обернуться.

Я орал, не слыша своего крика, и стрелял веерными очередями от живота. Каким-то чудом баррикада устояла.

Волна биомассы отхлынула, и через секунду щупальца преобразились в толстые дряблые трубы двухметрового диаметра. Трансформация была настолько быстрой и неожиданной, что я даже прекратил огонь. Мои товарищи по оружию тоже замешкались. Над позицией повисла многосекундная напряженная пауза. А спустя мгновение нас всех накрыло защитным полем. Спасены!

Я не успел облегченно вздохнуть, как из направленных в нашу сторону раструбов выметнулись огромные комки серой слизи. По всем физическим законам они не могли причинить нам никакого вреда, но один из комков, легко преодолев силовое поле, шлепнулся рядом со мной и с оглушительным шипением растворил обломок железной трубы. В трех метрах справа еще один комок упал на стрелка, одетого в ярко-красную форму пожарника. Одежда и плоть несчастного, распространяя дымное зловоние, стекли с костей, обнажив ослепительно белый скелет. Спустя секунду исчез и он.

— Кислота! – пронесся ропот над линией обороны.

Одним из последних я успел спрыгнуть с баррикады, смываемой бурлящими потоками слизи. Меня толкали в спину крики тех, кто не успел убежать. Совсем рядом, едва не задев меня, скользнуло толстое пупырчатое щупальце. Оно тащило за ноги очередную жертву. Жертва дергалась, вырывалась и пачкала мостовую алыми полосами крови. Времени на поиски хорошего убежища у меня не было, и перевернутый ковш экскаватора показался мне самым надежным укрытием. Я на животе въехал в узкую щель между острым обломком осветительной мачты и зубчатым краем ковша. Почему-то сразу стало очень темно. Мир окутала звенящая черная тишина, и невероятно усилившийся грохот моего сердца заполнил всю Вселенную. Я с трудом нащупал на стволе лучемета кнопку встроенного фонарика. Ослепительно яркий луч ударил в щель, через которую я только что прополз. Там в промежутке между асфальтом и железом виднелись лоснящиеся серой слизью складки биомассы. Ковш скрипел и проседал под тяжестью исполинского монстра. С каждой секундой места под ковшом становилось все меньше. Еще чуть-чуть и конец!

Пока меня не расплющило окончательно, я согнул руку и приложил ствол лучемета к виску. Когда начнут ломаться ребра, быстрая смерть избавит меня от мучений.

Скрежет перенапряженного металла внезапно прекратился, и я с облегчением снял палец с курка. Чудовище уползло, однако сей приятный факт еще не означал моего автоматического спасения. Просевший ковш вдавился краями в асфальт и лишил меня возможности не только покинуть убежище, но даже пошевелиться. Я напряг мускулы. Многотонная конструкция осталась недвижна, как надгробная плита. Влип! Металл толстый.

Если резать лазером, то появится хороший шанс поджариться, проклятая теплопроводность убьет меня. А что, если выжечь асфальт и сделать подземный ход? Быстрым мыслям противопоказано скорое воплощение, но я забыл об этом непреложном законе бытия. Рыча от боли и царапая в кровь спину, я кое-как сместился в дальний угол своего микроскопического жизненного пространства. Выстрел коротко ударил куда-то вниз. Во вспышке было хорошо видно, как брызнули черные капли расплавленного асфальта и куски щебенки. Воздух мгновенно пропитался вонючим дымом. Из глаз потекли слезы. Я почувствовал, что задыхаюсь… Нужно было срочно сверлить дырку в ковше. Переключив лучемет на режим резки, я нажал на курок. Железо быстро разогрелось и начало жечь спину. Пришлось терпеть до тех пор, пока в крошечном отверстии не блеснул свет. К этому моменту боль стала нестерпимой. Теперь мне точно не вырваться. От обширного ожога я умру раньше, чем от жажды и голода. Уж лучше бы задохнулся!

Кажется, я потерял сознание, а когда очнулся и не увидел света, решил, что сейчас ночь. Долго кричал. Охрип. Колотил рукоятью лучемета по ковшу. Заснул от усталости. Меня разбудил страшный грохот. Вначале я подумал, что рядом идет бой, но потом сообразил – дождь. Самый обычный ливень. Мне даже удалось дотянуться рукой до пробитой наружу дырки и поймать несколько тяжелых капель, источавших сказочно прекрасный аромат дождевой воды. Наверное, я бы так и умер, радостно внимая стуку капель и покорно вдыхая запах дождя. Наверное, так было бы лучше для всех. Но судьба распорядилась иначе. Неожиданно мне подумалось, что поток воды должен хорошо охлаждать ковш.

Словно в полусне я нажал на курок, и горячая красная точка смертельно медленно поползла по черному железу. Дождь не прекращался. Он, наоборот, усилился, и края разреза окутались клубами пара. Звон выпавшего железного блина вернул меня к жизни. Струи теплой воды залили мою несостоявшуюся могилу, и я нежился в них, будто лежал в самой лучшей ванне, которую только можно придумать.

Прошло много времени, прежде чем мне удалось выбраться. Лаз получился слишком узким, и каждый сантиметр свободы давался мне с огромным трудом. Если антропологи будущего заинтересуются моим скелетом, они сильно удивятся количеству прижизненных царапин на костях. Когда я наконец-то обессилено распластался на тротуаре, была звездная ночь. Тело, покрытое ожогами и глубокими ранами, больше не подчинялось мне. Только пролежав несколько часов без движения, я нашел в себе силы встать.

Первым делом я направился к тому месту, где, по моим представлениям, должен был находиться портал.

Если в этом мире остались люди, то они непременно будут дежурить там. Даже если переход закрыт, они будут ждать, когда он откроется снова. Светало. В лучах восходящего солнца асфальт под моими ногами приобрел странный бурый оттенок. Его сплошь испещряли белые линии, напоминающие сетку трещин на пробитом камнем стекле. Я остановился и даже встал на колени, чтобы изучить занятный феномен. Прошло не меньше минуты, прежде чем стало понятно, что странный орнамент создается высохшей кровью и обломками вогнанных в асфальт костей. Ломая ногти, я выковырял осколок ребра и фалангу большого пальца. «Беженца – понял я. – Все здесь. Оно переварило их». Слегка покачиваясь от совершенного открытия, я прошел еще пару кварталов. Ничего и никого. Я выпустил в небо пару лучей из «Спартака». Немного покричал, призывая хоть кого-нибудь, способного меня услышать. Долго кричать поостерегся. Мало ли какие твари обладают слухом в этом мире? В моем состоянии для перехода в иной мир мне вовсе не нужен портал, вполне достаточно одной голодной «стрекозы».

Вначале я хотел укрыться в подвале ближайшего дома и ждать открытия портала. По моим расчетам, его обязательно должны были включить снова хотя бы ненадолго, хотя бы для того, чтобы разведать обстановку и узнать судьбу оставшихся здесь граждан Солнечной Системы.

Но потом я вспомнил, что на «большой земле» прекрасно осведомлены о здешних событиях. Может быть, через несколько лет, когда Человечество изобретет оружие, способное стирать в порошок монстров размером с городскую улицу, порталы и откроются. Только придут через них не добрые спасатели, а штурмовики в экзоскелетах. Ждать их нескорого прибытия нет никакого резона. Нужно предпринять хотя бы одну безнадежную попытку вернуться домой. Нужно сделать все от меня зависящее, чтобы, когда я буду умирать в пасти случайно встреченного горга, мне не было мучительно больно за бездарно потраченное время. Где-то должны быть еще порталы. Курск пал, но ведь есть и другие города, где не так много беженцев и горгов.

Чувствуя себя реликтовым представителем вымерших в этом мире хомо сапиенсов, я миновал пару сотен метров и вышел на перекресток. Если бы в этот момент из соседнего подвала выскочил десяток верещащих клоунов с бубнами, я бы даже не шелохнулся, чтобы посмотреть в их сторону. То, что издали было принято мною за огромную кучу мусора, вблизи оказалось настоящим кладбищем горгов. Кости чудовищ почти до самых крыш загромождали половину улицы и прилегающие переулки. Скелеты шаров походили на останки огромных глобусов, между обглоданных меридианами которых виднелись высушенные до полного мумифицирования четверорукие твари, перемешанные с мертвыми «стрекозами». Любопытство заставило меня приблизиться к нагромождению фантастических останков и с прилежным тщанием осмотреть их. Что погубило монстров? Может быть, лично мне в тот момент это было не очень интересно, но на уровне инстинкта я подчинился мегаколлективистскому требованию: в любых условиях служить интересам Человечества. Возможно, потом, скачав информацию из моего мозга, ученые смогут разобраться в произошедшем.

Вспомнив про Человечество, я понял, что мне нужно делать. Неожиданно у меня появилась цель. Странно, еще десять секунд назад ее не было, а сейчас она возникла практически из ниоткуда. Теперь я знал, куда хочу попасть. В Ленинград! Только в Ленинграде есть квартира, за которой из нашего мира наверняка наблюдают. Хотя бы одним глазком. Хотя бы роботы. И если мне удастся подать оттуда сигнал бедствия, то можно будет с некоторой долей уверенности допустить, что за мной придут. Отлично! Цель поставлена. Но каким образом можно добраться до Ленинграда? Пробиваться по дорогам? Несусветная глупость. Для меня открыт только воздушный путь. Тогда сразу следующий вопрос. Где взять подходящее транспортное средство? Желательно с пометкой «Изготовлено на Луне. Солнечная Система».

Учитывая тяжелую обстановку и дефицит с поставками, согласен и на продукцию заводов Венеры или Марса.

Даже на оберонские поделки с иероглифами. Лишь бы машина была неместного производства, иначе есть риск сломать шею, разбираясь в тонкостях управления туземным оборудованием. Где же найти нормальный антиграв? Вот пакость какая! И спросить не у кого! Я засмеялся. Почему-то мне вдруг стало невероятно весело.

Такое бывает после тяжелейшего психологического напряжения. Меня веселили залитые кровью улицы и потешали кучи костей, среди которых можно было разглядеть и скелеты торгов, и человеческие грудные клетки.

Мне было хорошо и легко. И все у меня получалось.

И антиграв я нашел почти сразу. Он стоял на транспортной платформе, сцепленной с бронированным меркурианским тягачом. За рулем тягача кто-то сидел. Он выглядел как живой, и, распахнув дверь, я толкнул его в плечо.

— Привет, друг! – крикнул я ему. – Как житуха?

Житуха была не очень. Друг уже закоченел, и я, так и не сняв с лица счастливую улыбку, запрыгнул на платформу. Новенькая машинка манила меня, сверкая полированными боками. Модель показалась мне не совсем знакомой. Возможно, аппарат выпустили уже после начала войны. В качестве образца использовали модифицированный вариант обычного женского аэроседана.

Усилили корпус, на крышу поставили крупнокалиберный лучемет, а к бортам приварили пусковые ракетные установки. Правда, цвет остался розовым, да и веселенькие узоры на бортах не закрасили. Похоже, в запарке забыли поменять программу для автоматической линии. Ну да ладно. Не буду придираться к мелочам.

Я обошел машину вокруг, отстегивая крепления, потом влез в кабину и нажал кнопку запуска всех систем. У каждой машины есть большая зеленая кнопка для включения всего. Имелась она и здесь. Меня мягко вдавило в кресло страховочным силовым полем. Окна переключились в режим обзорных экранов и резко изменили картину окружающего мира, сделали стены домов прозрачными. По почерневшему небу поползли отметки далеких орбитальных аппаратов. На соседней улице я разглядел одинокого четверорукого горга. У него были перебиты ноги, но он все равно куда-то полз, цепляясь пальцами за мостовую. Своим идиотским жизнелюбием он очень походил на меня.

— У меня есть допуск к управлению? – мысленно спросил я у бортового кибера.

— Подумайте индивидуальный код, – приветливо отозвался тот.

Я с трудом вспомнил код Светозара Ломакина. Плевать, что он приговорен к смертной казни. Петр Васнецов вообще давно умер, а если кибер знает про это, то запросто может уничтожить меня на месте.

— Гражданство Солнечной Системы подтверждено. Готов выполнить любой ваш приказ, товарищ Ломакин, – раздалось у меня в голове после секундной заминки.

Киберу была безразлична моя замаранная массовыми убийствами анкета. Он всего лишь проверял возможность существования предъявленного кода и не более.

Наверняка у него отсутствовала связь с актуальной базой данных, а в локальных версиях я все еще оставался добропорядочным гражданином Солнечной Системы.

Проверка всех систем заняла меньше пяти минут. Машина была в полном порядке. Батареи заряжены под завязку. Телепатическое управление очень чуткое и без погрешностей. Состояние корпуса – великолепное.

Навигационная система антиграва была частично унаследована от седана, а частично от охотничьего вездехода «Лесовик». С ней проблем не предвиделось. Движки форсированы для высокого полета. На свежих батареях можно выбраться на орбиту, а при некоторой сноровке вполне реально добраться и до Луны. Сноровка у меня была, и я сразу же подумал об орбитальных станциях.

Может быть, на орбите есть кто-нибудь из наших? Бортовые приборы позволили мне одним взглядом окинуть ближайшие окрестности Земли. Только одна точка с отметкой «свой» висела почти точно над Хабаровском, но на мой призыв она не отозвалась. Робот. Не повезло.

Значит, буду действовать, как задумал. Я быстренько проложил курс. Никаких изысков. По прямой до Ленинграда. Александрийский столп по-любому должен стоять и в этом мире. Я забил в задание крут почета вокруг шпиля Петропавловской крепости с дальнейшим переходом на ручной режим.

— Старт, – прошептал я, почти не веря в свою удачу.

Антиграв подпрыгнул вверх, быстро набрал высоту и спустя десять секунд после отрыва от платформы вошел в эшелон междугородних сообщений. Скорость возросла до предельной, и никакие «стрекозы» уже не могли добраться до меня. От усталости и нервного напряжения я неожиданно для себя заснул, и мне приснился сон про то, как я заснул, и только голос бортового компьютера в голове вывел меня из состояния забытья.

— Доложите о готовности к переходу на режим ручного управления, – потребовал он.

— Готов, – ответил я, яростно протирая глаза. – Кофе есть?

— Нет. Только вода.

В передней панели открылась полость, где аккуратным рядком лежали подсвеченные снизу пластмассовые бутылки. Не спуская глаз с обзорных экранов, я торопливо утолил жажду. Вода была теплой и безвкусной.

Кибер вывел антиграв на штатную «коробочку» в сотне метров над серыми параллелепипедами огромных небоскребов. Искромсанное прямыми углами пространство казалось унылым и не совсем трехмерным.

Словно третье измерение скукожилось, сплющив мир до состояния мятого газетного листа. Мне даже показалось, что в воздухе появился отчетливый запах старой мокрой бумаги. Удивленный кибер впрыснул в систему вентиляции аромат ландышей. Я поморщился. Впрочем, на кибера нельзя было обижаться. Изначально он программировался для розового дамского седана, а не для боевого летательного аппарата. Генетическая память, ничего не поделаешь.

Вылив остатки воды себе на макушку, я сунул пустую тару в утилизатор и принял телепатическое управление.

По старинке его еще называют ручным. Первым делом я поднял машину до четырех тысяч метров. С этой высоты чувствительные датчики смогли уловить свет звезд и дать абсолютно точные координаты. Выяснилось, что компьютер ничего не напутал. Я находился точно над Дворцовой площадью. Откуда же эти унылые коробки?

Подчинившись моей воле, антиграв нырнул в щель между двумя зданиями, и через несколько секунд полета я наконец-то узрел Александрийский столп, арку Главного штаба и часть фасада Эрмитажа. Обрубок площади был втиснут в большой прозрачный куб и обрезан по периметру толстыми стеклянными стенами. Ни набережной, ни Адмиралтейства, ни Исаакия, ни Невы в этом мире не существовало.

Я снова рванул машину вверх, не желая больше видеть, что сотворили кохоны с моим городом. Будь они прокляты! Мою злость кибер воспринял как приказ атаковать. Страховочное силовое поле вжало меня в кресло. Антиграв выполнил боевой разворот и устремился к одному из небоскребов. В ожидании последней отмашки прицелы скрестились на огромных гладких гранях гигантского кристалла. Я представил себе, как острые гарпуны ракет впиваются в стены, лавины стекла и полированного бетона величественно рушатся в узкие русла улиц, а веселые огоньки взрывов расцвечивают изнутри ажурные останки небоскреба. С трудом подавив тягу к уничтожению, я заставил аппарат остановиться и зависнуть. Мертвые здания окружали меня со всех сторон. Никто не смотрел на меня сквозь большие окна, никто не ступал на недвижные ступени эскалаторов, никто не шел по коридорам. Дома-надгробия внушали лишь жалость и презрение.

Я мысленно закатал рукава и приступил к кропотливой работе. Мне предстоял поиск крохотной квартирки в дебрях чужого, практически инопланетного города.

Для начала я обратился к бортовому компьютеру и попробовал его запрограммировать на решение проблемы. Получилось. Примитивная машинка прекрасно понимала «Альтер», и мне удалось довольно быстро состряпать запрос для выборки бетонных коробок высотой не более шестнадцати этажей без развитой подземной инфраструктуры. Кибер сканировал окружающее пространство целых три минуты, а потом дал координаты всего лишь трех районов с подходящей застройкой. Какой из них выбрать для начала? Я стукнул себя по лбу. Как можно было забыть, что поблизости от нужного мне здания в нашем мире располагается Управление Морского Транспорта по восточному полушарию? Координаты наверняка есть в справочнике.

Уловив мои мысли, антиграв незамедлительно вычислил нужное место и взял курс на юго-запад. Через несколько минут машина мягко перешла на бреющий полет и снизилась. Прибыли. Теперь главное – не спешить. Под днищем царил хаос, слегка тронутый разложением. Мостовую заполнял битый транспорт с обглоданными трупами в салонах, по тротуарам бродили сытые ленивые четверорукие. Они провожали плывущий над улицей антиграв заинтересованными взглядами. Некоторые пытались преследовать, но я летел слишком быстро, и они отставали. Одна из улиц показалась мне знакомой.

— Стоп, – скомандовал я.

Аппарат послушно завис между обшарпанными многоэтажками. С обступивших меня грязных стен пялились прямоугольники окон – неумолимые и бессмысленные, как глазницы слепцов. Почти во всех окнах сохранились стекла, в которых отражались улица и двигающиеся по ней горги. «Черви в трупе», – подумал я и повертел головой. Вон знакомая стоянка, расположенная на месте Управления Морского Транспорта.

А там жилой дом, который ничуть не изменился за те дни, что длилась эта самая короткая в истории мировая война. Нужная квартира должна находиться в правой многоэтажке. Туда придется добираться пешком, а, следовательно, надо выбрать место для посадки. Удобная и почти пустая стоянка мне не понравилась. У подъездов было слишком много человеческих трупов, среди которых слонялись отяжелевшие от мертвечины «крабы».

Я предпочел подняться повыше, чтобы сесть на крышу.

Там нашлась оборудованная парковка, и мой антиграв плавно скользнул на расчерченную прямоугольниками плоскость посадочной площадки.

— Ждать здесь. Место не покидать. Врагов не подпускать, – приказал я киберу и понял, что сам не верю в успех своих планов, ведь если все пойдет нормально, то вернуться на эту крышу мне уже не суждено, а значит, мои строгие распоряжения лишены смысла.

— Кого считать врагами? – философски осведомился кибер.

— Все, что движется, безусловно, враждебно, – категорично заявил я и, немного подумав, на всякий случай ограничил полномочия бортового компьютера. – Все, что движется, кроме граждан Солнечной Системы, разумеется.

— Быстрое дистанционное определение гражданства невозможно.

— Просто не стреляй сразу по людям. Вначале поговори.

— Принято к исполнению, – пробубнил в моей голове кибернетический голос, и я вылез из кабины.

Пустота и чистота крыши вызвали у меня смутное душевное беспокойство. Здесь отсутствовали трупы, уже ставшие привычными элементами пейзажа вроде неба и деревьев. Немного постояв на месте в ожидании желающих полакомиться свежей человечинкой, я направился к двери, которая, очевидно, вела к спуску вниз.

Меня не оставляло жутковатое ощущение чужого дыхания, обжигающего лопатки. Но я не позволил себе малодушно оглянуться, потому что точно знал, что мою спину надежно прикрывает антиграв. Пока я под его наблюдением, никто не посмеет безнаказанно атаковать меня.

Пластиковая дверь была украшена надписями на английском. По большей части высказывания носили непристойный характер, но попадались и политические лозунги, например: «Вся власть геям», «Смерть белым» или «Легализуем героин и разнополые браки». На табличке рядом имелся список квартир с указанием фамилий жильцов. Эта информация ничем не могла мне помочь, и все-таки я задержался и провел пальцем по столбцам. Почему бы и нет? «71 – Patrick Lomax – 3L.» с припиской на русском: «гетеромусор». Возможно, это и есть воплощение Ломакина в мире кохонов? Ничто не мешает мне проверить это. Достаточно спуститься на третий этаж, где проживает известный всей округе «гетеромусор».

Дверь была заперта, но от хорошего удара ногой послушно разломилась пополам. Навстречу мне взвился плотный рой мух. В нос ударил кровавый мясной запах.

На верхней площадке лестницы лежал расчлененный труп женщины. Похоже, что ее убили люди. Горги обычно пожирают или хотя бы обгладывают свои жертвы. Я побежал вниз. Ступени липли к подошвам так, словно не хотели пускать меня дальше. Несколько раз я смотрел под ноги, думая, что наступаю в загустевшую кровь, но, вопреки ожиданиям, бетон был гладким и чистым. Путь до третьего этажа покорился мне без приключений, и только когда я вышел в коридор, кто-то гостеприимно прыгнул мне на спину. Я вздрогнул, вспотел и застыл на месте. Проклятое тело снова вышло из подчинения. Мне едва удалось заставить его кувыркнуться вперед, чтобы перебросить нападавшего через голову.

Меня атаковал довольно крупный четверорукий горг.

В двух нижних руках он сжимал здоровенные кухонные ножи, которые зловеще засверкали, когда он вскочил на ноги. Я выхватил лучемет, и мы с торгом разыграли классическую, почти шахматную партию. Он сделал первый ход и артистично взмахнул руками. На его оскаленной морде читалось счастливое удовлетворение. Существо торжествовало свою неминуемую победу. Я качнулся влево и нажал на курок. Черт! Промазал и, как в шахматах, сразу же попал в цейтнот. Под радостное хрюканье четверорукого острые лезвия устремились к моей голове. Один из ножей плашмя ударил меня по лбу, второй скользнул по уху. Криворукое животное!

Следующий выстрел решил исход партии. Горг откинулся назад с дымящейся дырой в башке, а я тихо опустился на пол и, скрипя зубами от злости на неумелое тело, стер с лица кровь. Ушная раковина держалась на куске хряща и лоскуте кожи. Не думая ни секунды, я оторвал остатки уха и мстительно оскалился. «Если снова струсишь, – мысленно пообещал я унаследованному от Ломакина организму, – вообще на куски порву». Организм вздрогнул.

Я больше не выпускал из руки оружие и старался смотреть сразу во все стороны. На лифтовой площадке мне удалось подстрелить одинокого «краба». Противник вел себя вяло и не пытался ни атаковать, ни убегать.

71-я квартира располагалась сразу за лифтом. Входная дверь оказалась приглашающе приоткрытой. Дескать, заходите, гости дорогие, я вас чаем угощу. Заходить не хотелось. Я облизал сухие губы и маленькими шаркающими шагами двинулся вперед. Замки не сломаны. Следы штурма отсутствуют. Наверное, жильцы в панике покинули свою берлогу, забыв захлопнуть за собой дверь. Однако засада в любом случае не исключалась.

Засаду никогда нельзя исключать. Жаль, нет гранат.

Втянув живот, я просочился в щель между дверью и косяком. Остановился. Прислушался. Ничего подозрительного. Безмятежный покой. Ну, еще бы! Я уже убедился, что горги, перед тем как прыгнуть на спину, не пыхтят и не облизываются, а, наоборот, ведут себя тихо, дабы еда не обделалась перед трапезой.

— Алле, – вполголоса сказал я. – Есть кто дома?

Вместо ответа – космическое безмолвие. Интересно, что я хотел услышать? Добро пожаловать, дорогой друг Карлсон? Или, может быть, вежливый хруст разгрызаемых костей? Я повторил вопрос по-английски. Есть тут хоть одно туловище? Никакой реакции. Будем считать, я поверил, что в квартире никого нет. Скрип за спиной заставил меня вздрогнуть и быстро оглянуться. Дверь глухо хлопнула. Оглушительно щелкнул замок. Проклятый сквозняк! Не выпуская лучемета, я тыльной стороной ладони стер со лба обильный пот. Нехорошая квартирка. Зря я сюда пришел, но отступать поздно, надо идти дальше. В моем распоряжении имелось целых три двери. Богатырь, блин, на распутье. Я пнул одну. Ту, что была слева. Совмещенный санузел. Удивительно, что я помню, как это официально называется. Мой лик отразился в висящем на стене зеркале. Ну и рожа. Еще не вампир, но небритое отражение появляется как-то не очень охотно. Я сделал настороженный шаг вперед, убеждаясь, что из зеркала таращусь именно я. Никаких сомнений, хотя от прежнего Ломакина остались только глаза. Испуганные и безжалостные. А ведь раньше он был добрым и смелым мальчиком, хоть и с тараканами в голове.

В наполненной до краев ванне лежал труп. От моих шагов прозрачная вода покрылась рябью, и я не сразу разглядел, что у девушки открыты глаза. Она посмотрела на меня из глубины и, казалось, узнала меня. Я тоже узнал ее. Это была Тумана Сентябрь. Откуда? Она же инкубаторская и не может иметь двойников в этом мире. Я осторожно, будто боясь кого-то разбудить, прикрыл за собой дверь. «Нет, все-таки это не она, – решил я и сварливо пробурчал: – Налево пойдешь, любовь потеряешь». Налево сходил, теперь нужно толкнуть дверь справа. На этот раз передо мной была жилая комната.

Хозяин квартиры Патрик Ломакс сидел в кресле у окна.

Половина его головы лежала рядом. У него под ногами.

Там же валялся окровавленный топор. Из шкафа торчали чьи-то разутые волосатые ноги. Очевидно, один из незваных гостей не смог уйти безнаказанным. Я не стал разбирать мизансцену произошедшей здесь трагедии и толкнул третью дверь.

Кухня. Табуретки, шкафы, неубранная посуда. Запах подгоревшей картошки сразу перебил дух крови. Здесь было почти уютно. На минуту можно забыть о трупах в соседней комнате и о безлюдном мире за стенами дома.

Где-то здесь должен быть кофе и скрытая видеокамера.

Именно в этом помещении я смогу попрыгать, помахать руками и покричать: «Люди! Спасите меня!» Я устало опустился на табурет и притянул к себе стоявшую на столе чашку. Кофе был ледяным. Вкусно. Захотелось есть. В холодильнике нашлась открытая банка маринованных огурцов, десяток яиц, колбаса и замороженный обед, который еще не успел оттаять. Жить можно. Когда съем все это, пойду бомбить холодильники соседей. Легко продержусь несколько месяцев. Порывшись в столах, я отыскал вилку и за несколько минут уничтожил холодные, чуть подернутые плесенью макароны, великолепные хрустящие огурцы и все сырые яйца. Одно оказалось тухловатым, но на войне на такие мелочи внимания не обращают. Королевский ужин был завершен еще одной чашкой растворимого кофе. Разводить порошок пришлось в холодной воде из чайника, но это уже были сущие пустяки.

Наслаждаясь горьким и почему-то немного кисловатым напитком, я подошел к окну и принялся неторопливо прикидывать время, которое потребуется, чтобы меня обнаружили. Даже по самым оптимистическим прогнозам, получалось, что это произойдет либо сразу, либо очень нескоро. Из-за войны все научные исследования наверняка свернуты. Хорошо, если оборудование, подключенное к этой квартире, не размонтировано. А если размонтировано? А если дом, из которого велось наблюдение, разрушен? А если… Мои панические мысли были прерваны шагами у лифта. Кто-то подергал ручку. Господи, благослови сквозняк, который захлопнул дверь. Я поставил на стол чашку и прижался спиной к стене. Раздался удар. Наверное, друзья мертвого хозяина квартиры хотят о чем-то поболтать с ним. Ничем не могу помочь. Мне нечего им сказать, даже учитывая тот неприятный факт, что внешне я немного похож на Патрика Ломакса, а генетически вообще от него неотличим.

— Ломакин, откройте! – категоричный приказ был сопровожден еще одним звучным ударом.

Похоже, били пяткой тяжелого ботинка со звонкой металлической подошвой. Если выстрелить в незваного гостя прямо через дверь, то можно изящно завершить разговор, даже не начав его. Я сделал острожный шаг в сторону прихожей.

— Не дурите, товарищ Ломакин, – глухо предостерег голос из-за двери. – Мне вас прекрасно видно. Ваш «Спартак» полный ноль против моего «Корсара», к тому же я прикрыт локальным полем. Прекращайте баловство и откройте дверь наконец.

За дверью стоял человек из Солнечной Системы, а значит, он не мог быть мне врагом. Во всяком случае, смертельным.

— Какого хрена? – на всякий случай осведомился я. – Мне и здесь хорошо.

— Русишь, сдавайся, – со сдержанным раздражением рявкнули из-за двери. – Мы гарантировать горячий чай, вкусная еда и наше радушие, – и немного тише: – Домой пора, Светозар. Это Сис Лавилья.

— Так бы сказал. – Я отпер замок. – Представляться надо сразу, а то ведь я мог и шмальнуть.

Передо мной высился огромный черный жандарм.

Где-то там, в недрах экзоскелета, укрывался невысокий толстенький негр. Снаряжение может изменить внешность человека до неузнаваемости, но характерный запах с абсолютной точностью подтверждал личность пришельца. Так мог пахнуть только агент КБЗ Сис Лавилья.

— И снова здравствуйте, – весело прогудело из-под потолка. – И снова вы персона со степенью «А», а я должен доставить вас к Теренцу Золину. С вас бутылка кьянти. Даже две.

— Не вопрос. Золин жив?

— А что ему сделается? Ушел в отставку и ждет окончания следствия. Он должен ответить за наши потери. И не только он. Многих посадят.

— Кто сейчас за него?

— Чрезвычайный комитет Верховного Совета. Там Шувалов, Керн и Ким Чен Ли рулят.

— Шувалова не знаю, а Керн и Ким Чен Ли отличные ребята. Не подведут. Куда идти? Хочу поскорее отсюда выбраться.

— В ближайшее окно, – прогудел Сис. – Вас зацепят гипером прямо на лету.

— А попроще нельзя было?

— Нет.

Я двинулся к кухонному окну, с отвращением предвкушая, как мне придется возиться с тугими шпингалетами. Виброудар прошел рядом с моим левым плечом.

Стекло и рама разлетелись в пыль.

— Спасибо, – сдержанно поблагодарил я. – Вы со мной.

— На меня энергии не отпущено, – вздохнул агент КБЗ. – Я буду выходить через последний портал в Лесото. Если успею.

— На крыше стоит мой антиграв.

— У меня есть свой.

Я выглянул в окно. Внизу копошились омерзительные крабообразные горги. Было совсем невысоко, и все же прыгать не хотелось.

— Прыгайте.

— Вы уверены? – я с сомнением оглянулся на Сиса. – Может, есть другой способ?

— Есть, конечно, – он пожал плечами, в экзоскелете это выглядело довольно забавно. – Но нам нужно будет подняться по лестнице на крышу, что сопряжено с лишними опасностями. К тому же тогда я точно опоздаю к порталу. По-моему, лучше не усложнять.

Я бросил вниз свой лучемет. Он со звоном ударился о крабий панцирь и отскочил к фонарному столбу. Удивленный краб поджал лапы.

— Гипер не работает, – сказал я.

— Ну, кому нужно ловить ваш лучемет?

Действительно, подумал я, влезая на подоконник, если кто-то хочет меня убить, то гораздо проще сделать это, оставив на пару неделек в этом мире. Никаких следов и никаких проблем. Я сделал шаг вперед, и земля прыгнула мне в лицо.