Тихо поет Ефим Павлов любимую песню о Машеньке. Ефим - хороший товарищ, веселый, общительный. Он москвич, часто рассказывал о столице, о своих друзьях. Я никогда не был в Москве. «Кончится война, обязательно съезжу, - думал я, слушая Павлова. - В Мавзолее Ленина, на Красной площади побываю. Посмотрю все, все…»

Время от времени к нам подходит Кирилл Бочкович. Он весь в серой цементной пыли, даже борода словно поседела, глаза ввалились. Подойдет, расскажет коротенький анекдот или «историю из жизни» и направится дальше, чтобы приободрить товарищей.

Хочется пить. Я пытался лизать холодную цементную стену, брал в рот землю, но все это не утоляло жажду, а лишь вызывало тошноту. Пить, как хочется пить!..

Рядом разорвался снаряд. За ним - еще… Вновь мы прижались к земле. Начался очередной приступ. По указанию Бочковича я перешел к Никите Гребенюку, который вел наблюдение за неприятелем.

- Знаю фрицевскую тактику, - сказал Гребенюк. - Со Сталинграда помню. У них один и тот же порядок наступления. Шаблон… Гляди в оба, Медведев.

Близ железной дороги появились фашисты. Об этом я доложил Бочковичу. Командир подошел к нам.

- Хорошо, продолжайте наблюдение. Без моей команды не стрелять.

Хотя и было уже темновато, но местность вокруг просматривалась отлично. Я обратил внимание на то, что гитлеровские солдаты держат в руках кружки.

- Пьют за упокой своих душ, - сказал Бочкович.

Гребенюк рассказал об одном унтере, которого он захватил под Сталинградом.

- Такой разговорчивый оказался. Обрадовался, что в плен попал. От него я и узнал основы наступательного боя. Обратите внимание на них. Перерыв продлится минут двадцать пять. Потом пойдут в «психическую атаку».

Гребенюк говорил таким тоном, будто он воевал всю жизнь и противника изучил досконально.

Бочкович направил Гребенюка в помощь Миненкову, занимавшему позицию у дверей. Там надо было сосредоточить больше огня.

- Ну, Коля, держись, - Гребенюк хлопнул меня по плечу. - После водки настроение у фрицев поднимется.

Левее железной дороги в сторону конторы направилось до двух рот. Идут кучно, не соблюдая строя, беспорядочно стреляют из автоматов и что-то кричат. Позади артиллеристы тащат две пушки. Стоявший у стенки Бочкович сказал:

- Вот что делает шнапс. Окажись сейчас на пути море, они и в него полезут.

К Бочковичу подошел Миненков.

- Не пора ли, командир, открывать огонь? - спросил он.

- Рано, - ответил Бочкович. - Идите на место и ждите команды.

Я уже хорошо различал пьяные лица. Впереди, размахивая карабином, шагал высокий офицер. До противника - метров восемьдесят.

- Огонь! - громко крикнул Бочкович.

Перешагивая через трупы, гитлеровцы приближались к нам. Мы буквально косили живые мишени.

- Движутся по инерции, - говорит Бочкович, - но до нас они не дойдут. Смотрите, пушку уже назад повернули. И знаете что, хлопцы,- командир выпустил две короткие очереди. - Всегда так у них. Сначала орудия или танки поворачивают вспять, а за ними и пехота.

Произошло точно так, как сказал Бочкович. Немцы отступили. Солдаты побежали к домам, стараясь там спрятаться. Но от пьяной толпы уцелели немногие. Захлебнулась «психическая».

На дорогу выплыли танки. Прогрохотали два выстрела. Рухнул деревянный домик. Но наши «крепости» не пострадали. Кто-то из бронебойщиков Ольшанского подбил одну машину. Остальные повернули и скрылись за домами.

В воздухе зарокотали самолеты. Летчики снижались до 150-200 метров, бросали на нас бомбы, обстреливали из пулеметов. Земля вздрагивала и стонала. Мы лежали молча и ждали, когда же все это кончится…

Улетели самолеты. Под прикрытием двух средних танков на нас снова двигалась пехота. Артиллерия стреляла термитными снарядами.

- Товарищи, наступает решительный бой, - это обращался к своему крохотному гарнизону наш командир Кирилл Бочкович. - Держитесь! Бейте врага!

Я глянул на Василия Миненкова. Он лежал совсем близко от меня. Жизнерадостный, любивший побалагурить, сейчас он показался мне хмурым, злым. Пулемет его косил двигавшиеся цепи гитлеровцев.

- Диск! Диск давай! - крикнул Миненков.

Это уже пятый. «Хватит ли боезапаса?» - подумал я. А фашисты все идут и идут. С правой стороны показалась еще группа солдат. Вася мгновенно перенес пулемет и дал длинную очередь. Несколько фашистов свалились, остальные бежали к нашему сараю. Вдруг пулемет Миненкова замолк. Пуля угодила Васе в голову. К боевому другу подскочили Ефим Павлов и Иван Дементьев.

- Мстите фашистам! Не давайте им пощады! - совсем слабым голосом произнес Миненков.

И мы мстили…

Стало совсем темно. Полил дождь. Бой стих.

Бочкович приказал Хакимову, Павлову и Гребенюку остаться на своих боевых постах, а Дементьеву, Куприянову и мне - отдыхать. Мы улеглись в уголке, прижавшись друг к другу. И хотя все сильно устали, но засыпать не хотели: а вдруг враг снова начнет наступление?

Прилег с нами и Бочкович.

- Поспите, друзья, - сказал он. - Нам нужно сохранять силы.

Нет, не спится.

Каждому захотелось что-то рассказать. Я вспомнил о цветущих садах Мичуринска, об отце, о товарищах… Кирилл Бочкович говорил о своей родной Кубани, Ефим Павлов о любимой Москве… Потом минут двадцать мы лежали молча.

- Пора вставать, друзья, - сказал Бочкович. - Пускай отдохнут остальные.

Часа в четыре утра враг открыл пулеметный и артиллерийский огонь. Хакимов, Павлов и Гребенюк в это время крепко спали, и мне пришлось поднять их.