В 1978 году я впервые выехал за рубеж. Как было положено в те годы, меня командировали в одну из стран социалистического лагеря. Мне повезло, что это была Чехословакия – страна, славившаяся своими традициями в области нейрофизиологии. Мне повезло вдвойне, потому что встретил меня знаменитый ученый – Ян Буреш. Для него я был желторотым птенцом, школяром, и он, со свойственной ему тщательностью, учил меня уму-разуму. В частности, он говорил, что наука – это кропотливый процесс, подобный строительству дома. Каждому ученому суждено внести кирпичик в строящееся здание науки. Он должен примерить этим кирпичик, потом подогнать, чтобы этот кирпичик как можно лучше устроился в нужном месте, потом, если потребуется, вытащить этот кирпичик и снова положить, но уже на лучшем цементном растворе. Такой казалась исследовательская работа знаменитому ученому.
Надо сказать, что почти все ученые, с которыми я впоследствии встречался, соответствовали этому определению. За исключением единиц. Теперь я понимаю, что в науке наряду с каменщиками, усердными строителями храма науки, есть архитекторы, которые «придумывают», как этот храм должен выглядеть. К числу таких избранных принадлежала Наталья Петровна Бехтерева. Она не достраивала уже начатые здания, а создавала новые. Она начинала строительство с чистого листа, с чернового наброска. Имя новому зданию науки, архитектором которого она была, – «Нейрофизиологии сознания и мышления».
Сейчас, в начале XXI века, становится модным заниматься проблемами сознания. Нобелевские лауреаты Джералд Эдельман и Френсис Крик опубликовали книги по этим проблемам. А в те далекие шестидесятые – семидесятые ХХ века методический уровень развития науки не позволял даже помышлять о раскрытии мозговых механизмов сознания и мышления. Занятия этими проблемами могли серьезно испортить репутацию ученого. Оглядываясь назад, поражает, пожалуй, не столько то, что Наталья Петровна решила заняться сознанием и мышлением, сколько то, как ей удалось повести за собой такую большую группу энтузиастов.
За несколько десятилетий, начиная шестидесятыми и кончая девяностыми годами, Наталья Петровна и ее сотрудники сделали открытия, которые не только стали революционными вехами в области науки о сознании и мышлении, но и на несколько лет опередили развитие науки. Причем так надолго, что некоторые из этих открытий были сделаны заново зарубежными учеными спустя 30–40 лет после того, как Наталья Петровна представила первые научные обоснования этих открытий.
К сожалению, очень часто зарубежные ученые не упоминали о первооткрывателе. Я говорю об этом с горечью, хотя и понимаю объективные причины тому. Прежде всего, следует констатировать, что большинство книг Натальи Петровны были написаны на русском языке. И хотя некоторые из них были переведены на английский язык, в переводе они утратили образный стиль автора, и могли казаться непонятными для читателей. Во-вторых, рейтинг российских журналов в те годы был очень низкий, что, естественно, не способствовало популяризации исследований советских ученых. В-третьих, Наталья Петровна имела дело с уникальным материалом: она занималась исследованием физиологических параметров мозга у больных, которым по лечебно-диагностическим показаниям имплантировались электроды в головной мозг человека. Это были больные, которым обычные методы лечения не помогали и для которых единственным выходом были стереотаксические операции. По понятным причинам количество таких больных было ограничено, и статистика была небольшой. Важно также отметить, что во всем мире можно было сосчитать по пальцам лаборатории, в которых занимались сходными проблемами и использовали похожие методы.
И все-таки, несмотря на все эти трудности, сейчас мы с уверенностью можем сказать, что Наталье Петровне удалось открыть многие явления мозга впервые. К таким явлениям прежде всего относятся феномен детекции ошибок и открытие когнитивных свойств подкорковых структур мозга. Я остановлюсь только на этих двух открытиях, поскольку сам был непосредственным участником этих неординарных и порой драматических событий.