Шестнадцать тридцать четыре. Вывожу Рембо на край площади.
Площадь – небольшая продолговатая терраса на окраине кишлака. С северо-восточной, длинной стороны – крутой обрыв к реке. С юго-запада – отвесный горный склон. Почти вертикальная стена. У подножия стены – мечеть из грубого камня.
Троим бойцам приказываю:
– Вы – туда.
То есть к северной стене мечети, где кучкуется охрана Зухура, десять человек. Охранять пока не от кого. Зухур таскает «гвардейцев» с собой ради престижа.
Торможу Рембо:
– Стоять!
Гургу:
– Останешься с ним.
Перед началом митинга поставлю обоих перед строем и прикажу Гургу расстрелять Рембо. За нарушение приказа. Пусть выбирает: или кончает мутить воду, или – пуля… Пора кончать с бардаком в отряде, блатной контингент наглеет с каждым днём. Не факт, но Гург, возможно, откажется. Корчить из себя пахана не позволю. Охотников уложить его заодно с Рембо – немало. Если прогнётся и расстреляет, его авторитету среди духов конец. Даст малый повод, ликвидирую. Без Гурга душманы притихнут, как зайчики.
Зухур стоит у северо-восточного угла мечети. Красуется при полном параде: в камуфляже и со змеёй. Позади – амбалы-телохранители, Гафур и Занбур. У стенки жмутся местные власти: раис и какой-то старик. Гадо, младший Зухуров братец, – как всегда, в стороне. Слева. Демонстрирует независимость.
Подхожу к Зухуру, информирую:
– Соберётся народ – расстреляю. Вон того, в бронежилетке.
Он, недовольно:
– Этого?! Не надо. Зачем? Солдат мало. Зачем людей тратить?
Объясняю:
– Нарушил приказ. Убил двоих местных.
Он, важно:
– Не спеши, Даврон. Разобраться надо.
Зовёт Рембо:
– Иди сюда!
Рембо подходит по-блатному развязно.
– Что такое? – спрашивает Зухур. – Что натворил?
Рембо усмехается нагло:
– Ничего не натворил. Всё нормально. Пусть Даврон скажет. Он в том дворе был…
Разворачиваюсь, засаживаю ему в рыло. Вопит:
– За что?!
– За всё. Это аванс. Распишись. А пулю получишь… – сверяюсь с часами, – ровно через двадцать минут. В шестнадцать пятьдесят шесть.
Рембо:
– Почему через двадцать?! Почему пулю?! Я в тот двор просто так зашёл. Зухур, скажи ему, да…
Зухур, важно:
– Зачем в людей стрелял? Если дехкан убивать, кто работать будет?
– Кого я убил?! Не убивал я!
– Даврон сказал, ты двоих застрелил.
– Они первыми напали. Что делать?! Ждать, пока меня кончат? Ребят спроси. Все знают, как было…
Зухур задумывается. Я не вмешиваюсь. Хочет в судью играть, пусть поиграет. В любом случае, Рембо – не жилец.
– Ладно, на первый раз прощаю, – решает Зухур. – Иди. Провинишься – больше не прощу.
Рембо отходит. По направлению к мечети. Я ему вслед:
– Не туда! Стой с Гургом, в стороне.
– Понимаешь, – говорит Зухур, – это политика. Расстреляем его – наши люди обидятся…
– Хочешь сказать, твои люди…
– Почему так говоришь? Никаких «твоих» – «моих» нет. Все одинаковые.
Врёт, как обычно. Сам уламывал меня взять в отряд его личную «гвардию». Я промолчал, что Сангак о том же просил. Позже обнаружилось, что половина его гвардейцев – блатные. Мне плевать, кто они. Но соблюдать дисциплину заставлю. Говорю спокойно, без нажима:
– Твои дела – это твои дела. Но в командование отрядом не лезь. За меня не решай. Будет, как я сказал…
Он вскидывается:
– В этом ущелье я хозяин.
Соглашаюсь:
– Хорошо, бери командование на себя. И следи, чтоб твои басмачи друг друга не сожрали. И тебя заодно…
Он, недоверчиво:
– А ты?
– Заберу своих бойцов и вернусь в Курган.
– Э, нет! Сангак приказал меня защищать.
– Не было такого приказа. Сангак не приказывал. Попросил охранять и поддерживать порядок. Заметь: попросил. И ещё: охранять, но не тебя лично…
На самом деле, вернуться в Курган-Тюбе я не могу – дал Сангаку обещание оставаться в горах, пока он сам не отзовёт. Зухуру это знать ни к чему, но сегодня вечером я кое-что ему объясню. Практически. Он меня достал. Рембо – последняя капля. Таких, как Зухур, надо учить. На людях нельзя, а наедине, в укромном уголке, разобью морду в кровь. Такой порядок и заведу: днём рыпнулся – вечером урок.
Он пытается маневрировать:
– Даврон, я шутил…
– Я не шучу.
Зухур гладит змея. Размышляет. И даёт задний ход:
– Знаешь, как я тебя уважаю. Пусть будет, как ты сказал. Ты военный человек, командир…
Улыбается льстиво:
– Нам враждовать нельзя. Надо консенсуса добиваться. Я, чтобы тебе приятное сделать, готов сам его расстрелять…
Консенсус так консенсус. До вечера.
– Ладно, – говорю, – мир и дружба. А расстрел поручи Гургу.
Он опять заводится с полоборота. Зухур любой глагол в повелительном наклонении воспринимает как приказание. Приказов не терпит. Для такой важной персоны это оскорбление.
– Учить не надо! Сказал – сделаю.
Козел упёртый, весь сценарий мне ломает! Надо не только Рембо ликвидировать, но и Гурга к расстрелу припахать. Но ему не объяснишь. Придётся как с ребёнком…
– Какой тебе смысл марать руки?
– Сам рас-стре-ля-ю…
На морде – мечтательное выражение. Нашёл новую игрушку. Новый способ ловить кайф от власти. Крови захотелось. Царь-дракон, мать его… Спрашиваю:
– Ты убивал когда-нибудь человека? Это не так просто, как думаешь.
Он, оскорблённо:
– Ты меня ещё не знаешь…
Упёрся. Теперь затаит обиду и постарается отыграться. Плевать. На худой конец и Зухур в палачи сгодится. Сверяюсь с часами. Семнадцать ноль ноль. Пора начинать.
Местное население выстроилось на противоположном краю площадки. Вдоль обрыва к реке. Впереди – мужчины. Женщины сгрудились позади. Слева – каменная глыба высотой метра три. На глыбе – стайка девушек.
Глаза помимо воли находят среди них ту самую. Зарину. Девочка накрепко засела в мозгу. С того момента, когда три дня назад, двадцать четвёртого марта, на дороге около поворота на Талхак я увидел, как один из душманов, Хучак, силком затаскивает в «скорую» какую-то девушку со светлыми волосами. У меня в черепе точно граната взорвалась. Это была Надя! Первая мысль: «Вернулась». Но мёртвые не возвращаются. Надя умерла девять лет и семь месяцев назад. Предохранительные клапаны в мозгу начали срываться один за другим. Рухнули защитные заслонки, что-то опасно накренилось, ещё несколько миллиметров – опрокинется к чёртовой матери, и я свалюсь в полную шизу… Спас навык. Остановил, выровнял, захлопнул, наглухо задвинул запоры. Надо разобраться, что происходит. Приказал спокойно Алику: «Тормози». Подошёл. Факт, это была не Надя. Девушка, до сумасшествия на неё похожая. Точно отражение в зеркале. С поправкой на кривизну стекла. У этой другое выражение лица. Глаза смотрят иначе. Но издали от Нади не отличить… Проблема: как поступить с Рембо и Хучаком? Оба нарушили мой приказ не притеснять местных. Руки чесались ликвидировать их на месте. Сдержался. Слишком опасно. Фактически сволочи были бы наказаны не за посягательство на именно эту конкретную девушку, копию Нади, а за нарушение дисциплины. Однако подключились мои личные мотивы, а потому невозможно предугадать, как отреагирует Система и какие последствия грозят девушке. Побоялся рисковать. Выдал всей троице – третьим был парень из местных – последнее предупреждение. Нарушил свой принцип карать моментально, но по-иному не мог. В итоге Рембо обнаглел, вторично пошёл на нарушение. На этот раз получит по полной.
Приказываю себе не смотреть на Зарину, но глаза то и дело возвращаются к ней.
– Нравится девчонка?
Зухур. Смотрит хитро: застукал, мол. Отбрёхиваюсь:
– Тебе что, повсюду бабы мерещатся?
– Меня не обманешь. Ты на ту, беленькую, глаз положил.
– Вот я и говорю: кто о чем, а ты о бабах.
Поглаживает змея, величественно:
– Ты меня ещё не знаешь. Я все вижу. Та девушка, на камне…
– Ну, стоит девушка… И что?
– Хочу тебе её подарить. Приятное тебе сделать.
– Зухур, уймись. Женский контингент меня не интересует.
– Э-э-э, погляди, какая… Ромашка.
– Обойдусь без цветов.
Вздыхает притворно:
– Жаль. От подарка отказываешься…
– Завязывай. С Рембо пора решать.
Он приосанивается, гладит змея:
– Чего волнуешься? Решу.
Рембо, скот, опять нарушил приказ. Отошёл к мечети. К Зухуровой охране. Забрал у Шухи свой автомат. Гург с ним стоит. Чешут языки с бойцами. Факт, обсуждают, как Рембо обул командира. Идиот Зухур! Нельзя давать подчинённым такие поводы.
– Эй, ты! Иди сюда, – кричит Зухур.
Рембо оглядывается, бросает какую-то фразу – бойцы хохочут – отчаливает. Неспешно, вразвалку. Строит из себя киношного спецназовца в бронежилете на голое тело. Насмотрелся видео. Броник носит, как Зухур змею, – из пижонства. Приказываю:
– Оставь оружие.
Рембо перебрасывает автомат Гургу. Подваливает.
– Чё такое?
Зухур резко берет его в оборот:
– Приказ почему не слушаешь?
– Какой приказ? Ты чё, Зухур?!
– Тебе где велено было стоять? Ты где встал?
– Э, какая разница…
– Помнишь, я сказал: ещё раз нарушишь – больше не прощу.
Рембо озирается. Бросает косяка на своих. Наглеет, с ухмылкой:
– Меня Бог простил… Вон у ребят спроси.
Зухуршо звереет:
– Я здесь Бог! А ты кто?! Отребье безродное! Как со мной говоришь? Кто тебе право дал?!.. Эй, Гафур, туда его отведи, – пальцем указывает позицию в пяти метрах от себя, – на колени поставь.
Рембо отскакивает от Гафура.
– Отвали, обезьян! Зухур, бля буду, прости. Я же не всерьёз. Чё, пошутить нельзя?!
Гафур ловит его за руку, тащит, куда приказано. Поворачивает лицом к Зухуру. Рембо хорохорится:
– Ну чё? Может, ещё раком встать?
Гафур хватает его за плечи, силой опускает на колени. Рембо вскакивает:
– Зухур! Скажи обезьяну, чтоб не борзел!
Гафур бьёт его в морду. Рембо падает. Возится, поднимаясь на ноги. Бледный, с разбитой харей кричит:
– Гург, братан, скажи ему! Чё он творит?!
Гург воровской развинченной походочкой подгребает к Зухуру.
– Зухур, что за канкаты? Хорошего человека на карачки ставят. Рожу ему чистят…
– Твоя ли забота?
– Моя не моя, а люди в непонятках, беспокоятся.
– Пусть не беспокоятся. Лучше пусть готовятся по нему джанозу читать.
Гург скалит стальные клыки:
– Каюм узнает, ему не понравится…
– С Каюмом сам разберусь.
– Ребятам тоже не понравится.
– А с ними ты разберись. Понял?!
Сильно Зухура заклинило, факт. Аж на самого Гурга голос повысил… И что ещё за Каюм? Впервые о нем слышу.
Гург в ответ, задушевным, хриплым шёпотом:
– Я понял, а ты-то въезжаешь? Кто тебя защищать будет? Думаешь, Даврон? Это мы защищаем. Сам знаешь, в горах опасно…
– Угрожаешь?
Гург не отвечает. Отваливает. Зухур с беспокойством смотрит вслед. Говорю:
– Зухур, я прикажу: он и расстреляет.
– Я сам!
Сам так сам, пускай тешится. Советую:
– Скажи Гафуру, чтоб снял с Рембо бронежилет.
– Зачем? Голова есть…
– На твоём месте, я бы целил наверняка. В грудь.
– Попаду куда надо.
Комедия! Неуклюже тащит пистолет из кобуры. Стрелял он не часто – это факт. Если вообще когда-нибудь стрелял.
– Зухур, зайди к нему со стороны. Слева или справа…
– Зачем?
– Если отсюда, то на линии выстрела – люди. Мало ли чего…
– Неважно. Я попаду.
Опять упёрся. Иду на хитрость:
– Кто б сомневался! Попадёшь. Но в этой позиции тебя Рембо заслонит. А станешь сбоку – целая панорама. Как в кино. На широком экране.
Хлопает меня по спине.
– Молодец! Хорошо предложил. Слушай, а если пуля в жилет угодит – пробьёт?
– Покажи пистолет.
Протягивает какой-то изукрашенный дамский пистолетик. Пожимаю плечами:
– Смотря с какой дистанции стрелять. А тебе-то что?
– Интересно.
– По ГОСТу броник должен останавливать пулю из «макарова» с пяти метров. Знал я двух орлов, которые затеяли дуэль в жилетах. Не знаю, из лихости или на спор – проверить, пробьёт или не пробьёт. Стрелялись метров с двадцати. Один попал. Пуля бронепластину не пробила.
– Двадцать метров… Далеко.
– У того орла, что принял пулю, были сломаны четыре ребра. И лёгкие ему размозжило. Умер на третьи сутки… Но то был пэ-эм. Насчёт твоей пукалки ничего сказать не могу. Пуля лёгкая, скорость маленькая… Вернее всего, броник не пробьёт и ребра не сломает.
– Пукалка! Слова выбирай.
– Ладно: твоё благородное оружие. А ты что, хочешь в броник выстрелить?
– Нет! Зачем?!
– В любом случае, бей с близкой дистанции. Метров с двух. Ещё лучше – в упор.
– Сам знаю.
Я, безразлично, в пустоту:
– Некоторые ещё оружие с предохранителя снимают…
– Где?! Покажи, как.
Показываю. Он поглаживает змея, шепчет: «бисмилло».
– Гафур, опусти его.
Телохранитель с силой давит Рембо на плечи. Рембо бухается на колени. Вскрикивает от боли. Разбил коленные чашечки, факт. Не беда, ему теперь не в футбол играть.
Зухур подходит, встаёт рядом с Рембо, лицом к толпе.
– Люди Талхака! Не для того я приехал, чтобы вас притеснять. Не за тем, чтобы нарушать обычаи. Я ваш земляк. Всех вас знаю. А вы все меня знаете…
Из толпы кричат:
– Знаем! Гиёза зачем убил?!
– Пастбище почему отнял? Все овцы погибли.
Смелые ребята, эти горцы. Или ещё не осознали, что к чему?
– Этих двух несчастных почему застрелили?!
Зухур:
– Да, товарищи, произошёл такой инцидент. Решим этот вопрос…
Кладёт на макушку Рембо руку. Левую. В правой – пистолет.
– Вот этот человек… Его обвиняют, говорят: он убил ваших односельчан. Он говорит, что защищался. Говорит, что ваши люди на него напали. Правда или не правда, пусть Бог судит. Если этот человек виновен в смерти тех несчастных, он погибнет. Если не виновен, пуля не причинит ему вреда…
Поня-я-я-ятно. Решил всех ублажить – и блатных, и местных. Потому и расспрашивал про бронежилет. Напугали-таки его духи. Ладно, пусть целит куда хочет. Без разницы. В любом случае выйдет по-моему. Если Зухур схитрит, то Гург дострелит.
Зухур отходит на пять метров вправо. Гафур разворачивает Рембо к нему грудью. Отходит в сторону. Зухур топчется: шаг назад, вперёд. Сначала не врубаюсь, к чему эти танцы с бубном. Затем соображаю: он сам ещё не знает, как поступит. И крови хочется, и боязно. Да и вообще страшно: Рембо смотрит в упор. Трудно убить человека, глядя ему в глаза.
В детстве я видел в газете снимок: во Вьетнаме какой-то узкоплёночный генерал расстреливает вьетконговца. Генерал, лысый, сухой, тощий, – руку наотлёт и прислонил ствол к самому виску партизана. Зухуру такое не под силу. Злости и бесчувственности у него хватает, но самолично убивать ещё не приладился.
Зухур наконец решается. Становится в стойку. Вытягивает руку с пистолетом. Застывает. Позирует. Растягивает удовольствие. Змей изгибается, кладёт голову ему на предплечье. Плакат…
Зухур высвобождает руку. Вытягивает вновь. Целится. Судя по углу, в грудь. Значит, пошёл у духов на поводу. Струсил.
Выстрел.
Отдача подбрасывает ствол вверх. У Рембо выносит затылок. Порядок! Гург может отдыхать. До поры… Фиксирую время. Семнадцать пятнадцать.
Басмачи гомонят. Наблюдаю. Нет, не посмеют. Однако подзываю своего бойца:
– Комсомол, сюда! Что там у вас?
– Блатные обижаются…
– Знаешь, что делать в случае чего?
– Знаю.
– Вас семеро. Ты – за главного. Если что – не раздумывай. Командуй. Бейте на поражение.
Ко мне подходит Зухур. Тычет стволом в кобуру, не попадает, руки трясутся. Реакция. Адреналин.
– Ты видел?!
Глаза светятся, как у кота.
– Нет, скажи, ты видел?! Как я…
Чего ждёт? Поздравлений?
– Для первого раза неплохо, – говорю. – Промазал всего сантиметров на тридцать.
– Почему обижаешь? Вон, смотри – лежит. Мёртвый…
– Ты целил в грудь. В следующий раз держи рукоятку крепче. И пистолет пристреляй.
Вижу по роже: опять оскорбил. Испортил праздник. Но мне обрыдло щадить его нежную натуру. Взгляд Зухура уходит в глубину… По опыту знаю – это признак: что-то замышляет… И в ту же секунду выдаёт мне:
– Спасибо, Даврон. Ты помог, хорошие советы давал. Я тебе тоже что-нибудь хорошее сделать хочу. Та девочка, что тебе понравилась… Ромашка. Скажу Занбуру, чтоб сюда привёл. Себе её возьмёшь. Хочешь – женись, хочешь – так…
Грубо подкалывает. Слишком грубо. Считает, что нащупал слабое место. Рублю напрямую:
– Кончай докапываться. Все! Закрывай тему.
Он кивает: ставлю точку. Фактически, я уверен, приберегает тему на будущее… Неужто резонанс?! Черт, как я ни берёгся, а затащил девочку в хреновую ситуацию. Самое паскудное – защитить не могу. Боюсь ещё больше навредить.
Зухур идёт к трупу. Достаёт из кармана и обмакивает в кровь белый платок. Кричит:
– Есть среди вас родичи убитых?
Население волнуется:
– Икром, выходи.
Из задних рядов вперёд пробивается старик. За ним – заплаканная пожилая женщина. Сбоку выходит мужик средних лет.
– Подойдите, – командует Зухур.
Приближаются. Зухур протягивает платок старику:
– Возвращаю кровь за вашу кровь.
Старик принимает осторожно, чтоб не замараться. Явно не знает, что делать с окровавленной тряпкой.
Зухур, величаво:
– Положишь на могилу своей дочери.
– Сын. Мой сын был убит, – по лицу старика катятся слезы.
– Я за него отомстил.
Зухур идёт назад. Раздувается от гордости:
– Вот как надо! Это справедливо. А ты надо мной смеялся. Совсем меня не уважаешь?
Надоел. Вечером объясню, что такое уважение.
– Зухур, ты своих гвардейцев, басмачей спроси. Эти тебя почитают, сильнее некуда. Каюмом грозят…
Он осекается. Затем:
– Каюм! Плевал я на него.
– Ну-ну… А кто он таков?
– Один мой родич, ничтожный человек. Маленький человек…
– Поня-я-я-тно.
Зухур мрачнеет. Смотрит, точно прицеливается.
– Ты не думай, я про уважение ради проверки говорил. Знаю, ты меня уважаешь. Я тебя тоже уважаю. Потому про ту беленькую девочку спрашивал. Думал, может, она тебе понравилась. Не хотел у тебя женщину отнимать. Но ты сказал, тебе не нужна. Хорошо, тебе не нужна – себе возьму.
– Уточни: как это «возьмёшь»?
– А-а-а, как-нибудь…
Я почти чувствую, как вспыхивают силовые линии, тянутся от меня к девушке на камне. Линии множатся, переплетаются, окутывают её невидимым раскалённым клубком. Боюсь шевельнуться, ляпнуть что-нибудь не то, иначе разразится какая-то немыслимая беда. Надо успокоиться. Делаю глубокий вдох, медленный выдох. Порядок! Говорю абсолютно спокойно:
– Как-нибудь не выйдет. Я не позволю. Нравится – женись. Если она согласится.
Это самое большее, на что я решился. Зухур на моё «не позволю» – ноль внимания. Ему не до того. Нащупал уязвимую точку, расковырял и с наслаждением копается в ране:
– Ты меня не знаешь. Если согласится?! Побежит. Позову – все эти девушки меж собой драться будут. Как думаешь, эта беленькая, ромашка, – она побежит или не побежит? Я тебя как друга попросить хочу…
Замолкает. Всматривается: как реагирую? Усиливает нажим:
– Ты сказал, мне на ней жениться надо. Спасибо, хорошо посоветовал. Я немного сомневался, теперь не сомневаюсь… Ещё одну услугу окажи – сватом моим будь. Поговори с ней. Не захочет, уговори, чтоб согласилась. Ты сам сказал: надо, чтоб согласилась.
Приказываю себе успокоиться. Глубокий вдох, выдох. Порядок. Говорю холодно:
– Найди кого другого.
Он считает, что одержал надо мной главную победу – забирает себе женщину, которая мне нравится. Пытаюсь перебороть чувство вины. Девушка попала в зону контакта, и любое моё вмешательство лишь усилит напряжение поля. Поэтому отныне не могу тронуть Зухура даже пальцем. Повезло гаду…
Он удовлетворён. Отворачивается, зовёт:
– Гадо!
Зухуров младший братец ошивается рядом. В полуметре позади. Наблюдает. Маскируется безразличием. Подвалил минуту назад. Засек напряжённость меж мной и Зухуром и тут же – поближе к очагу конфликта. Разведка не дремлет.
Зухур указывает:
– Девчонка на камне. Беленькая…
Гадо, с готовностью:
– Сюда привести?
– Нет, узнай, кто родители, и посватайся. Жениться хочу.
Засекаю время. Семнадцать двадцать одна.