Вчера к нам прибыл курьер от Зухуршо. Вошёл в кишлак, остановил первого встречного – простодушного Зирака – и приказал привести к нему главного. Зирак побежал к раису, по дороге разнося новость по кишлаку.
В тот час я осматривал больную козу Хилола, но, не закончив, наскоро вымыл руки и вместе с Хилолом поспешил вниз на площадь. Посланца окружали мужики, живущие по соседству с мечетью. А сам посланец… Вот тебе на! Оказалось, что это всего лишь прыщавый и худосочный мальчишка из Верхнего селения – Теша, сын немого Малаха. Того самого Малаха, что убил моего племянника Ибода. Тьфу! В ветхой, застиранной гимнастёрке, с автоматом на плече, мальчишка походил на тощего телёнка, который лениво отмахивается хвостом от облепивших его мух. Едва слушал, паршивец, расспросы старших:
– Эй, парень, Зухуршо зачем тебя послал? Какой приказ ты принёс?
Отвечал небрежно:
– Главный придёт, ему скажу.
Наконец прибыл раис, Теша развязно протянул ему руку. Не две с почтением, как старшему или равному, а одну – как низшему. Мужики заворчали неодобрительно, раис потемнел от гнева, но сдержался и руку пожал.
– Ну, рассказывай.
Теша осведомился высокомерно:
– Где? Прямо на улице?
Наш грозный раис впервые в жизни настолько растерялся, что не нашёл достойного ответа. Промолчать – зазорно, а рыкнуть – опасно: мальчишка-то ничтожный, но ведь сам Зухуршо его прислал…
– Важное сообщение, – соизволил вымолвить Теша. – При народе нельзя… Где у вас тут укромное место?
Понятно было и без слов, что малец желает высосать из своего поручения, как из бараньей кости, весь сладкий мозг. Выручил раиса мудрый Додихудо:
– Ко мне пожалуйте. Тут рядом совсем…
И повёл, старый лис, Тешу-наглеца с почтением в свою мехмонхону. Раис и уважаемые люди поспешили за ними. Я с места не тронулся, хотя мне, как и всем, не терпелось услышать, какое распоряжение прислал нам Зухуршо. Никогда в жизни не сяду за дастархон ни с немым, ни с его отродьем!
Ёдгор вечером рассказал, что мальчишка наелся, напился, насладился почтением старейшин и лишь после сообщил, с чем прибыл. Завтра нас посетит Зухуршо. Весь народ должен собраться и ждать. Ничего больше Теша не знал…
Слушал я о том, как он важничал, и было жалко глупого мальчишку и тревожно. Неуважение к старшим – это симптом, и говорит он, что ослаб костяк, на котором держится общество. Испокон веков мы выживали единственно потому, что твердо держались дедовских заветов. Старшие учили младших тому, что сами получили от дедов. Но те, кто не уважают старших, глухи к их поучениям и тем рвут свою связь с прежними поколениями. Они теряют стыд, ибо теряют страх и перестают боятся осуждения старших. Вместе со стыдом они теряют совесть, а лишившись совести, забывают об ответственности перед людьми и не заботятся ни о чем, кроме своего благополучия. Что тогда будет?! Люди перестанут помогать друг другу. Богатые и сильные перестанут поддерживать бедных и слабых, а те – питать к ним благодарность. Станут думать исключительно о том, как завладеть их достоянием. Рухнет весь стройный порядок, благодаря которому мы выживаем в суровых горах. И это всего лишь начало…
Страшно представить, как будет развиваться болезнь. Теша пробыл в отряде Зухуршо совсем недолго, но успел заразиться. Там же служат и талхакские мальчики. Какими они вернулся в кишлак? Надеюсь только на то, что у общины хватит иммунитета, чтобы справиться с инфекцией…
Как бы то ни было, проводили Тешу с почестями и принялись гадать, зачем едет к нам Зухуршо.
Простодушный Зирак ляпнул:
– Муку раздавать.
Шокир сказал загадочно:
– Шмон наводить.
Смысла мы не поняли, однако расспрашивать Гороха не решились, никому не хотелось выказать незнание. Лишь Зирак, простая душа, не утерпел:
– Это что же такое?
Шокир ухмыльнулся:
– Шмон это когда тебе в задний проход палец суют – ищут, не прячешь ли чего. А чтоб руки не мыть, палец тебе же облизать дают.
Поморщились мы, но Шокиру выговора за непристойное слово не сделали, лишь переглянулись – что, мол, с него, Гороха, взять? Не зря сказано: «Из дурного рта – дурной запах». Но по правде говоря, я давно заметил, что даже умные и уважаемые люди слушают Шокира внимательно и на ус мотают. Словно он, Горох, знает что-то такое, что им неведомо…
Как ни удивительно, верно угадал не он, а Зирак. Муку и сахар привёз нам Зухуршо, однако продукты оказались осквернены кровью несчастных Салима и Зухро.
Мрачные и угрюмые, собрались мы на площади. Не радовали нас мешки с мукой, выставленные напоказ на грузовиках. Каждый думал о том, какую ещё страшную цену потребует Зухуршо за свою «гуманитарную помощь».
Говорят: «Тонешь – на Бога уповай, а за куст держись». Крестьянин постоянно держится за куст смертельной хваткой – боится голодной смерти и всегда рассчитывает лишь на себя. Может, я, конечно, ошибаюсь, но в предыдущие десятилетия мы словно бы чуть-чуть разжали пальцы. Поверили: утонуть нам не дадут, спасут. Советская власть изнежила людей, начали осторожно надеяться на её поддержку. Теперь, когда той власти не стало, мы вцепились в ветки ожесточённей прежнего. Вновь остались наедине со скудной землёй и суровым климатом, и государство уже не придёт на выручку. Никто не поможет. Во всяком случае, не Зухуршо, что бы он нам ни сулил.
Никто ему не верил. Да и как поверить человеку, таскающему на себе огромного удава…
– Змея, – тихо проговорил мой зять Сангин, стоявший рядом. – Он что, клоун? Зачем людей смешит?
Старый Бехбуд, отец Бахшанды, негромко отозвался:
– Чем уродливей обезьяна, тем игры затейливей, – но в голосе прозвучало больше страха, чем насмешки.
Тем временем Зухуршо поставил убийцу Салима и его жены на колени и достал пистолет.
– В грудь целит! – воскликнул Шер, смело, не таясь. – При чем тут Божий суд?! У мужика бронежилет. Кого обмануть хотят?! Я служил, я знаю…
Зухуршо отошёл на несколько шагов и поднял пистолет. Все замерли. Наши люди обожают зрелища как дети. Они словно на миг забыли о гибели односельчан и о тех несчастьях, что сулил приезд Зухуршо. Представление увлекло их до самозабвения. Народ гудел, тихо переговариваясь:
– Навыка стрельбы не имеет…
– Оружие нетвёрдо держит.
– Лучше бы свою змею на него пустил.
Вдруг, как по приказу, все замолчали, ожидая… Выстрел грянул в тишине. И тут же я услышал, как негромко и глухо ударилось о каменистую землю тело убийцы. Словно кто-то приподнял тяжёлый мешок и уронил, не осилив.
– О-ха! – воскликнули мужики разом. Не от удивления или неожиданности, а как бы подтверждая состоявшуюся казнь. Женщины, стоящие позади, вскрикнули и забормотали:
– Товба, товба…
Так говорят, отводя порчу или преодолевая страх. Мужчины молчали. Не обрадовала нас казнь, поскольку творилось что-то нам не понятное. Только Зирак, простая душа, воскликнул:
– Справедливость! Кровь кровью смывается.
Мы с тревогой ожидали, что будет. Солнце уже пересекло небо над ущельем и опускалось к вершинам хребта Хазрати-Хусейн, отвесная стена которого высилась перед нами. Уже легла у подножия склона узкая тень, перекрыла крышу мечети и медленно поползла к нам.
Народ затих, и внезапно я услышал, как сзади, внизу под обывом, ревёт и грохочет вода Оби-Талх. Я с ранних лет привык к вечному шуму реки и перестал различать его среди прочих звуков. Сейчас поток гремел оглушительно, словно камнедробилка. Рокот, прежде родной, был страшен, звучал как грозное пророчество и словно вещал: ждите беды.
Беда не заставила ждать. Гадо, брат Зухуршо, отбрасывая влево длинную косую тень, двинулся к нам. Тень пересекала площадь и вонзалась в толпу, словно стрелка солнечных часов, возвещающая приближение страшного времени. По пути Гадо перешагнул через труп убийцы, ступив ногой в лужу крови, и за ним потянулся кровавый след, блекнущий с каждым шагом. Гадо словно шёл в одиночестве по пустынной дороге – люди расступались, теснились, а он хмуро шествовал по живому коридору, направляясь к камню, на котором сбились в кучку девушки. Оттуда, с возвышения, как с театрального балкона, глупые девчонки с восторженным любопытством следили за статным красавцем, перешёптывались и пересмеивались. Когда он приблизился, девушки притихли и уставились на него сверху.
– Эй, ты! – закричал Гадо, указывая на какую-то из них пальцем. – Кто твой отец?
Сердце моё сжалось от тревоги. Не к Зарине ли он обращается? Кто, как не она, выделяется в девичьей стайке! Бахшанда велела повязать платок, но Зарина наперекор мачехе даже от тюбетейки отказалась, её золотистая головка светилась в пёстрой девичьей толпе. Стоя на краю каменной глыбы, она дерзко и смело глядела на Гадо с высоты. Затем отвернулась и устремила взгляд на противоположную сторону реки, на вершину Хазрати-Хасан.
– Эй, ты, беленькая! Тебя спрашиваю…
Андрей бросился к камню, но я схватил его за рукав:
– Куда?! Он просто спрашивает…
А сам поспешил туда, где, заглушая одна другую, галдели женщины:
– Сирота она. Нет отца…
– Отец умер…
Гадо бесстрастно обводил их взглядом. Я раздвинул женщин и встал с ним рядом:
– Ас салом…
Он, не повернув головы, прервал:
– Ты кто?
– Дядя этой девушки, брат её покойного отца.
Гадо перевёл на меня невыразительный взор:
– Ладно, сойдёшь и ты. Значит, слушай, дядя: Зухуршо пожелал взять… Как её имя? А, неважно… Пожелал в жены. Как это у вас, по обычаю, говорят? «Я пришёл, чтобы ты взял нас в родственники…» Или вроде того…
– Вах! – восторженно ахнули женщины.
– Счастлива ты, девочка, да буду я жертвой за тебя…
– Командир-красавчик, меня замуж не позовёшь? – крикнула вдова Шашамо, разбитная бабёнка.
Глупые бабы! Они словно забыли, что это неприлично свататься при народе. Наедине должны сваты беседовать с родителями, чтоб при отказе не потерять лица. Гадо отказа не опасался. И в моем согласии не нуждался. На словах соблюдая обычай, силком забирал девушку. Будто на колхозной ферме, да простится мне грубое сравнение. Когда корову ведут на случку к быку, зоотехнику в голову не приходит расспрашивать, хочет она или не хочет…
Зарина с высоты камня смотрела на меня в упор. Взгляд говорил: «Ну что, дядюшка, опять струсишь?»
Я опустил глаза и сказал:
– Большая честь для нас… Мы очень сожалеем…
– Что ты бормочешь?! – холодно осведомился Гадо. – О чем сожалеете?
– Она просватана. Обещана одной почтенной семье. Мы бы и рады отменить сговор, но невозможно…
В это время из-за женского круга вдруг вынырнул Шокир, словно таракан в кувшине с шербетом всплыл:
– Что-то не слышали мы о каком-нибудь сговоре. А, Джоруб? Поделись с нами – кто жених?
Будь он проклят, Горох! Я растерялся. Скажу, не таясь, испугался. Однако Гадо неожиданно для меня отрезал:
– Если этот человек, брат покойного отца, говорит, что обещана, значит, так и есть. Кому, как не ему, знать.
Он повернулся ко мне:
– А ты, брат покойного, коли столь крепок в слове, обещай, что пригласишь на свадьбу.
Я забормотал приглашения, но Гадо хлопнул меня по плечу и пошёл, словно в пустоте, сквозь расступавшийся народ. По пути аккуратно, как и прежде, перешагнул через труп… Лишь тогда я осознал, как тихо вокруг. Люди молчали и смотрели на меня. А я не мог опомниться, поражённый, что все разрешилось столь быстро и просто.
Шокир громко сказал:
– Подносят девоне-дурачку сахарную халву, а он просит: «Дайте редьку».
Глупой этой насмешкой он словно какой-то сигнал подал – мужчины, оттеснивши женщин, разразились упрёками:
– Что случилось, Джоруб?! Умный человек, а и впрямь как девона…
– О себе не печёшься, почему об обществе не подумал?
– Сто лет такой удачи ждали, а ты её по ветру развеял.
– На весь кишлак беду навлёк…
Один Шер меня поддержал:
– Молодец, Джоруб. Смелый человек.
– Молчи! – прикрикнули на него. – Что ты, неженатый, бездетный, понимать можешь?
– Зато Джоруб – многодетный отец, – съязвил Шокир.
Не часто я слышу от односельчан попрёки моей бездетностью, но в эту минуту издёвка Гороха почти меня не задела, я был горд и доволен. Сделал, что мог, а будет, как решит Аллах…
Слух «Джоруб отказал Зухуршо» в один миг охватил толпу, как огонь заросли сухой травы. Когда я вернулся к своим, старый Бехбуд, отец Бахшанды, сердито зашипел:
– Почему прежде старших выскочил? Почему самолично решил? Почему меня не спросил? Зачем отказал?..
Отец молчал сочувственно и только кивнул: правильно поступил. Но меня одолевали сомнения. Сердце говорило, что Зухуршо не отступится. Я лишь отсрочил неизбежное. Разумно ли противиться тому, чего не можешь изменить? О чем они – Зухуршо и Гадо – теперь совещаются?
Поздним вечером этого дня, раис пересказал нам их разговор.
«Вижу, – повествовал он важно, – этот мужик, младший брат товарища Хушкадамова, назад идёт. Я удивился. Как он так быстро договорился? Я товарищу Хушкадмову говорю:
«Вот это сватовство! – говорю. – Два слова, и дело сделано. Такой уж в нашем кишлаке коллектив. Необычайно вас в Талхаке уважают».
Товарищ Хушкадамов ничего не ответил, но я понял, что мои слова ему понравились. Потом этот мужик, младший брат товарища Хушкадамова, к нам подошёл и сказал:
«Ничего не получится, брат. Эту девушку, оказывается, просватали. Скоро свадьба».
Товарищ Хушкадамов очень рассердился.
«Я тебя зачем посылал?! – закричал. – Деревенские новости собирать? Почему девчонку ко мне не привёл?»
«Брат, – ответил этот мужик, Гадо, младший брат товарища Хушкадамова, – я не хотел народ обижать».
«При чем здесь народ?! Ты меня оскорбил! Меня опозорил!» – закричал товарищ Хушкадамов.
А этот мужик, его младший брат, будто совсем глупый.
«Извините, брат… Ваша справедливость всему Санговару известна. Думал, если я стану силой действовать, то и на ваш авторитет тень упадёт…»
Товарищ Хушкадамов ещё пуще разгневался:
«Тебе самое простое дело поручить нельзя. Ты…»
Но другой мужик, Даврон, командир, сказал:
«Кончай разборки, Зухур. Пора митинг начинать. Время уходит».
Удивительно мне: как это он товарища Хушкадамова безо всякого почтения перебил. Но товарищ Хушкадамов к нему даже не обернулся. Однако гнев унял. Меня спросил: «Что думаете, раис? Что посоветуете?»
Я, конечно, всегда об одном думаю – об общественной пользе. Думаю: если товарищ Хушкадамов именно из нашего кишлака девушку возьмёт, большая выгода всем выйдет. Говорю:
«Товарищ Хушкадамов, вы сами из местных, наши традиции знаете… Но сейчас новое время, новая власть. Сегодня старые пережитки никому не нужны. Если вы главу семейства к себе призовёте и с ним это дело решите, очень правильно будет».
Товарищу Хушкадамову мои речи понравились.
«Дельный совет», – сказал. Этому мужику, пятнистому палвону-силачу, приказал: «Приведи».
Этот мужик, палвон-силач, отправился приказ исполнять. Но товарищ Хушкадамов все ещё сердился, оказалось.
«Эй, Занбур, – приказал, – девчонку тоже сюда тащи».
Раис, разумеется, прихвастнул и своё участие в разговорах начальства сильно преувеличил, но суть передал верно. Сбывалось именно то, чего я опасался: отказ разгневал Зухуршо, и даже необъяснимое заступничество Гадо нам не помогло.
– Гафур идёт, Гафур… – зашептались вокруг.
К нам шагал человек-гора со следами витилиго на лице и могучих предплечьях. Одет он был в камуфляж, и это, впридачу к белым пятнам на тёмной коже, делало его похожим на огромного пегого быка. Гафур остановился перед толпой, широко расставив ноги, и проревел:
– Кто?!
Бедные мои односельчане! По единому слову поняли, о чем он спрашивает, все как один повернулись в нашу сторону и закричали:
– Вон они стоят!
Гафур надвинулся на нас.
– Кто?!
Старый Бехбуд, отец Бахшанды, указал:
– Он. Вот этот человек. Джоруб…
Мой отец – старший в нашем кауне, но он скуп на слова, говорить на людях от имени семьи обычно высылает Бехбуда. Правда, и тот не слишком речист, а сейчас вовсе заробел.
– Идём, – сказал Гафур. – Зухуршо к себе требует.
В этот миг я заметил краем глаза, что к народу направляется второй Зухуров телохранитель, Занбур. Мысленно продолжив линию его движения, я с ужасом вычислил, куда он идёт. К Зарине!
Гафур ухватил меня за руку.
– Погоди минутку, – взмолился я.
Он обернулся, увидел товарища и неожиданно отпустил меня. Усмехнулся:
– Ладно. Поглядим…
Занбур, пробуравив народ, остановился у высокого камня и пробурчал:
– Эй! Сюда, вниз, слезай.
Я услышал сзади себя пыхтение и звуки борьбы. Обернулся: Сангин и Курбон держали Андрея, а он отчаянно вырывался. Я отвернулся. Что я мог ему сказать?..
Тем временем Занбур повторил:
– Слезай! Чего смотришь?
Зарина ответила насмешливо:
– Сам поднимись!
Он в раздумье почесал шею.
– Как?!
– Лестницу возьми.
Занбур сообразил, что наверх взбираются где-то сзади, и пошёл в обход глыбы. Едва он скрылся из виду, Зарина легко спрыгнула на землю. Будто пушинка полетела, подхваченная ветром.
– О-ха! – одобрительно вскричали мужики.
В это время наверху возник, растолкав девушек, Занбур.
– Где она?
Зарина – ему:
– Я слезла. Теперь – ты. Прыгай! Что, струсил?
И пока он раздумывал, скрылась в толпе.
Гафур вновь дёрнул меня за руку и проревел:
– Нагляделся? Идём.
Сопротивляться было бесполезно. Я произнёс: «Йо бисмилло…» – и пошёл за ним. Мысленно я умолял о помощи наших арвохов, дедов-покойников, и собирался с силами, чтобы достойно выдержать новый экзамен судьбы. Оглянулся на народ и с ужасом увидел, что Зарина вышла из толпы и, наискосок пересекая площадь, тоже направляется к мечети. Я махнул рукой, приказывая повернуть назад. Зарина подмигнула мне и отвернулась. Проходя рядом с мертвецом, она покосилась на труп, вздёрнула подбородок и остановилась в трёх шагах от Зухуршо. Я встал с ней рядом…
Удав на плечах Зухуршо изогнулся, поднял голову и уставился на меня мёртвым взглядом. Змеи видят плохо, днём они почти слепы. Но удавы имеют удивительный орган чувств – тепловое зрение, и обоняние у них неплохое. Рептилия чуяла запах моего страха.
Сколь ни удивительно, Зухуршо благодушно усмехался.
– Вы, значит, жених? – требовательно спросила Зарина. – Давайте я вам сразу объясню: я выходить замуж не собираюсь.
Зухуршо изумился:
– Эй! Даврон, гляди, какая решительная…
Даврон отвернулся и не сказал ни слова. Зарина немного смешалась:
– Это, наверное, обидно выглядит. Не обижайтесь, пожалуйста, и на свой счёт не принимайте. Я вообще ни за кого выходить не хочу.
Зухуршо разглядывал Зарину как диковину.
– Смелая девочка. Но некультурная. Как думаешь, Даврон? Отец плохо воспитал. Девочка грубо разговаривает, а отец стоит и молчит…
– Дядюшка Джоруб мне не отец, – сказала Зарина. – Мой папа умер.
– Ц-ц-ц-ц, сирота, – притворно посочувствовал Зухуршо. – Ещё хуже. Сироте тем более надо вести себя скромнее.
Даврон сказал небрежно:
– Кончай издеваться, Зухур. Отпусти девчонку.
– От-пус-тить? Шутишь?! Опозорить её хочешь? Зухуршо посватался, а после отказался… Ты людей из кишлака спроси. Что они скажут?
– Никак нельзя отказаться, товарищ Хушкадамов, – подтвердил раис.
В это время кто-то отчаянно вскрикнул у меня за спиной. Я обернулся: в нескольких шагах поодаль Андрей вырывался из рук Занбура.
– Что?! – вопросил Зухуршо.
– К тебе бежал, – буркнул Занбур.
– Террорист? Разберись.
– Не обижайте его, пожалуйста, – быстро сказала Зарина. – Это мой брат.
– Брат? Ин-те-рес-но… Эй, веди сюда брата!
Занбур подтащил Андрея поближе.
– Зачем спешил? – спросил Зухуршо. – Вместо сестры себя в жены предложить?
Я услышал, как резко выдохнул Андрей, и меня охватил страх, что мальчик ответит каким-нибудь оскорблением. Я помнил, как ужасно наказал Зухуршо покойного Гиёза всего лишь за дружескую шутку, и попытался переключить гнев Андрея на себя.
– Эй, щенок, что себе позволяешь?! – крикнул я. – Кто тебя звал?! Зачем в дела старших лезешь?!
Андрей уставился мне в глаза бешеным взглядом, говорившим без слов: «Трус! Предатель…» Богу спасибо, я достиг своей цели.
Зухуршо захохотал:
– Теперь и наш дядюшка заговорил… Поздно, дядюшка. Раньше следовало воспитывать. Ты его, конечно, не наказывал, теперь исправлять придётся. Придётся мне наказать…
– Не надо. Не наказывайте, – прошептала Зарина.
– Занбур, уведи, – приказал Зухуршо.
Здоровенный детина ухватил Андрея, поволок к стоящим в отдалении машинам.
– Оставь его, скотина! – Зарина рванулась к ним, однако я успел поймать её руку и с немалым трудом удержал девочку на месте.
Зухуршо наслаждался происходящим.
– Эй, Даврон, чего молчишь? Как его наказать? Знаю, ты расстреливать любишь, но хочется что-нибудь хорошее придумать. Я только старинные способы знаю, простые. Голову отрубить. Сжечь на костре. Утопить. Привязать к конскому хвосту… Раис, лошади в кишлаке есть? – крикнул он, не оборачиваясь.
Наш раис, который скромно топтался позади, у стены мечети, вышел вперёд и отрапортовал:
– Лошади есть, товарищ Хушкадамов!
– Хоть что-то имеете, – насмешливо произнёс Зухуршо. – И лошади, наверняка, полудохлые. Придётся со скалы его сбросить. При вашей убогости ничего другого не остаётся.
Наш раис почтительно оскорбился.
– Товарищ Хушкадамов, у нас все есть…
– Что?! Что у вас есть? Камни?.. Камнями побить предлагаешь? Нищета! В масле сварить – у вас масла не хватит. Глотку свинцом залить – у вас свинца нет.
– Ваша правда, товарищ Хушкадамов, – подхватил раис. – Мы народ бедный, с нас нечего взять…
– Ошибаешься, – сказал Зухуршо. – У каждого есть что взять. А у вас в особенности. Но не о том разговор. Что делать будем? Подскажи, раис.
К чести раиса, на этот раз он промолчал. Хоть и забавлялся Зухуршо, шутил, играл с Зариной и нашим бедным раисом, как кот с мышами, но мог в любой миг перекинуться от притворного благодушия к ярости.
Однако Зухуршо и не ждал от раиса ответа. Он погладил удава.
– Был в древности царь, который своих змей человеческим мозгом кормил… Даврон, как думаешь, Мор захочет мозг кушать?
– Не дури! – сказал Даврон.
– Я согласна! – отчаянно закричала Зарина.
– Есть ещё один способ… – проговорил Зухуршо и внезапно замолчал. По его лицу я понял, что он всерьёз замечтался: а не испытать ли на деле какую-то страшную казнь.
– Вы слышите?! Я согласна!
Зухуршо будто очнулся, заморгал и спросил рассеяно:
– Чего кричишь?.. С чем ты согласна? Сжечь или голову отрубить?
– Замуж за вас выйти согласна. Только брата отпустите.
Зухуршо словно окончательно проснулся.
– Как? Что ты сказала?
– Я согласна выйти за вас замуж, если не тронете моего брата, – раздельно и отчётливо проговорила Зарина.
Зухуршо усмехнулся:
– Просишь?
Зарина, поколебавшись, отчеканила:
– Прошу.
– Даврон, будь свидетелем, – сказал Зухуршо. – Девушка просит, чтобы я на ней женился.
Моё сердце замерло… Что ответит Даврон? Вмешается ли? Защитит ли? Недавно в Ворухе он не захотел спасти Гиёза, плюнул, ушёл… Заступится ли сейчас за Зарину?
Даврон молчал, и Зухуршо повернулся к Зарине:
– Ты обещаешь?
На этот раз Зарина не колебалась.
– Обещаю.
Я шагнул вперёд и сказал:
– Она не имеет права обещать. Её слово ничего не значит. Непорядок, если любая девчонка начнёт выбирать, за кого ей выйти замуж… Дедовские обычаи нельзя нарушать. Вы таджик, мусульманин, вы знаете. Старшие в семье решают. Таков наш закон…
С каждым моим словом лицо Зухуршо мрачнело. Добродушная усмешка сменилась злобным оскалом. Ещё миг и…
Но тут наконец вмешался Даврон:
– Мужик прав, Зухур. У них свой устав, а уставы не обсуждаются. Пусть он решает.
Зухуршо обернулся, медленно осклабился:
– Это приказ или совет?
– Совет, – отрезал Даврон.
– Хуш, ладно. Пусть будет совет… Значит, Даврон свататься советует. Одна беда – где сватов найти, не знаю. Гадо уже один раз испортил дело. Неприлично его вновь назначать. Опять отказ получит. Может, Даврон согласится? Он мне не родня, но порой и чужих в сваты приглашают. Достойных людей…
Он прикидывался, будто рассуждает вслух, но я догадался: все же опасается обратиться прямо к Даврону. Знает, что получит резкий и оскорбительный ответ. Соблюдает границу. Он помолчал немного и продолжил:
– На Даврона, оказалось, тоже надеяться нельзя. Он дедовских обычаев не знает. Городской человек… Придётся кишлачных спрашивать.
Возвысив голос, он закричал:
– Эй, люди! Хочу взять в жены девушку из вашего селения. Кого в сваты посоветуете? Кто у вас самый почтенный?
Толпа заволновалась. Но не успели мужчины выкрикнуть несколько имён, как откуда-то из задних рядов, растолкав всех, выскочил Горох и заковылял к Зухуршо, на ходу выкрикивая:
– Меня возьмите, меня! Я сватом быть готов!
Прошкандыбал несколько шагов, остановился. Смекнул, должно быть, что слишком зарываться не стоит.
Раис крякнул:
– Э, скотина! – и к Зухуршо обратился: – Товарищ Хушкадамов, извините…
Но Зухуршо от него отмахнулся и скомандовал:
– Подойди сюда, почтенный.
Горох приблизился, встал навытяжку почтительно, но вместе с тем и шутовски, с какой-то издёвкой.
– Обычаи знаешь? – спросил Зухуршо.
Шокир потупил бесстыжие глаза:
– Под дождём побывал…
– Товарищ Хушкадамов, – осторожно вмешался раис, – это у нас, извините, один такой человек, знаете… Его не слишком уважают. Совсем не годится, чтоб вашим сватом стать. Вам бы, извините, лучше какого-нибудь достойного старика пригласить.
– И этот сойдёт, – отрезал Зухуршо. – Не царевну сватаем. Какова невеста – таков и сват.
– Это всему нашему селению обида, – сказал престарелый Додихудо. – Соседи смеяться станут – в Талхаке, мол, ни одного уважаемого человека не нашлось. А главное, вам неподобающего свата брать зазорно.
– Обо мне, старик, не печалься. Пословицу слышал: «Солнце глиной не замажешь»?
Шокир спросил:
– Как прикажете свататься? На городской манер или по-нашему, по-деревенски? Мы, горцы, – люди простые, некультурные, обычаи у нас грубые. Вам могут не понравиться…
– Сватай по-вашему, – приказал Зухуршо.
Шокир медленно потёр руки, словно готовился к работе. Отошёл немного назад, переступил с ноги на ногу и мелкими ковыляющими шажками двинулся ко мне. Перекошенный, с тощей шеей, торчащей из воротника изношенного чёрного костюма, он походил на грифа, облезлого стервятника с обрубленными крыльями, который топчется в брачном танце. Подошёл, открыл рот и…
В этот миг у стены мечети раздались крики. Дрались между собой боевики, которых привёз с собой Зухуршо. Кучка дерущихся, как собачья свора, потянулась в сторону и скрылась за дальним углом. И почти сразу же грянул выстрел.
– Всем оставаться на местах! – приказал Даврон и побежал к мечети.
Вопли и брань, доносящиеся из-за угла, усилились, затем внезапно смолкли. Зухуршо бросил Гороху:
– Эй, почтенный, чего ждёшь? Приступай.
Шокир вновь потёр руки и изготовился к своему нелепому брачному танцу. Я не сомневался, что он замыслил какой-то длинный издевательский ритуал, однако Зухуршо не позволил ему разгуляться.
– Не тяни. Достаточно двух слов.
Шокир, насколько мог, вытянулся в струнку:
– Итоат! Слушаюсь!
От шутовства вновь не удержался, но приказ выполнил буквально – уставил на меня палец и каркнул:
– Отдашь девушку?
Мне для ответа хватило одного слова. Я собрал все своё мужество, отбросил приличия и ответил:
– Нет.
– О-ха-а! – едва слышно ахнули раис и престарелый Додихудо.
Горох даже расцвёл от удовольствия – опять намечалось представление. Он заговорил внятно, ласково, словно убеждал ребёнка:
– Эх, Джоруб, Джоруб… Наверное, я тебя не понял. Или правильнее сказать, ты меня, наверное, не понял. Вот они, – тут Шокир подобострастно перекосился в сторону Зухуршо, – в твоё семейство войти желают. Или правильнее сказать, они желают девушку в их собственное семейство принять. В жены желают взять. Понимаешь? И они, по обычаю, спрашивают: согласен ли ты?
Я ответил твердо:
– Нет, не согласен.
Правда, не скрою, смотрел я при этом в землю – опасался, что не сумею стерпеть гневный взор Зухуршо, но с изумлением услышал, как он произнёс спокойно:
– Хорошо. Дело сделано. А вы, уважаемые, – в это время я поднял глаза и увидел, что он обернулся к раису и старому Додихудо, – вы будете свидетелями. Вы слышали, как этот человек дал согласие отдать эту девушку мне в жены. Готовы подтвердить?
Я не таю зла на моих боязливых и расчётливых односельчан.
– Да, товарищ Хушкадамов, мы слышали, – сказал раис. – Джоруб согласен.
– Мы подтвердим, – сказал престарелый Додихудо.
Гнев, возмущение, отчаяние разрывали мне сердце, но что я мог поделать?! Зарина шагнула к Зухуршо и потребовала:
– Теперь отпустите брата.
– Зачем? – удивился Зухуршо.
– Вы обещали!
– Э, нет, девочка. Ты просила брата не наказывать. Отпустить не просила, я не обещал. В солдаты его беру.
– Нет! Обещали!
– Опять грубо говоришь?! Оказывается, не понимаешь… Наш уговор ничего не стоит. Своего дядюшку благодари – он тебя замуж выдаёт.
– Дядя Джоруб, зачем вы вмешались! – сквозь слезы выкрикнула Зарина. – Зачем?!
Зухуршо спросил с притворным сочувствием:
– Почему плачешь? Радоваться надо. Твоему брату повезло – солдатом станет…