Глава 1. Некоторые исторические предпосылки возникновения в СССР биолого-агрономической дискуссии
Дискуссия по проблемам агрономии, генетики, селекции и общей биологии, начатая в начале тридцатых годов Т. Д. Лысенко, В. Р. Вильямсом, И. И. Презентом и другими, оказала очень сильное влияние на развитие многих областей советской науки. Она сильно отразилась и на состоянии сельского хозяйства, медицины и некоторых отраслей промышленности.
Дискуссия имела огромный международный резонанс и оказала влияние на формирование определенного отношения к нашей стране интеллигенции зарубежных стран. Она породила аналогичные течения в ряде социалистических стран и возбудила те же формы борьбы разных научных направлений.
Дискуссия оказала прямое влияние на судьбы тысяч советских ученых, на характер среднего и высшего образования в области биологии, сельского хозяйства и медицины. Материалы дискуссии нашли отражение в научных работах, в школьных учебниках, в философских сочинениях и энциклопедиях, в газетах, в художественной литературе и даже в кино. К участию в этой дискуссии были привлечены ученые разных направлений, учителя, философы, студенты, колхозники, государственные деятели, писатели и журналисты.
Дискуссия была историческим событием, но в разные периоды она освещалась с различных и часто противоречивых позиций.
Естественно, что в современных условиях возникает потребность объективно проанализировать ее историю, ее цели, методы, результаты и последствия.
Политическая обстановка в стране
и
научные дискуссии
Проблемы, обсуждаемые в настоящей работе, не могут быть, конечно, правильно поняты вне связи с историей нашей страны. Рассматривая некоторые проблемы биологии, медицины, сельского хозяйства, нельзя не учитывать и тот политический и исторический фон, на котором возникла и происходила борьба рассматриваемых научных направлений.
Октябрьская революция дала жизнь новой общественной системе, явилась началом создания социалистического государства рабочих и крестьян. Новое государство должно было стать мировым ценром созидательной работы во всех областях творчества, образцом новых, истинных форм демократизма, социальной справедливости, технического и научного прогресса. Оно отвечало надеждам подавляющего большинства людей нашей страны.
Маркс, Энгельс и Ленин стремились к созданию демократических форм социализма, тогда как Сталин, оказавшись у власти, пошел по другому пути — концентрации власти, раздувания аппарата подавления, личной диктатуры.
Сталин пришел к власти как преемник Ленина — признанного вождя Октябрьской революции. Он пришел к власти в условиях огромного авторитета партии, в условиях подъема творческого энтузиазма масс и как бы наследовал часть этого авторитета и доверия. История показала, что это доверие было использовано Сталиным для создания культа собственной личности и уничтожения тех, кто не склонен был раздувать его.
Сталина называли гениальным ученым всех времен и народов, однако в действительности его творческое наследие весьма невелико. Как личность он обладал рядом отрицательных качеств, и его гипертрофированная жажда власти, подозрительность, жестокость, коварство, тщеславие, завистливость, нетерпимость к ярким личностям с независимым характером и мания величия создали весьма трудную обстановку не только в политической жизни страны, но и в тех научных областях, которые входили в сферу его интересов.
В 20-30-х годах происходило небывалое количество различных дискуссий во всех областях науки, искусства и литературы, и все они имели, как правило, резкий характер. Это было связано с исторической обстановкой. Различие в мнениях, подходах, методах и оценках фактов — явление вполне естественное в научной среде. Дискуссии — это, по существу, продукт и инструмент науки. Истина рождается в спорах.
Однако в условиях массовых репрессий тридцатых годов, в условиях шпиономании и централизованного разжигания страстей, в условиях лихорадочных поисков «врагов народа» во всех сферах человеческой деятельности любая научная дискуссия имела тенденцию к превращению в борьбу с политическим оттенком. Почти каждая дискуссия трагически кончалась для той стороны, которая была представлена людьми более благородными и интеллигентными, более честными, более склонными опираться в спорах на данные науки.
Приклеивание политических ярлыков в тот период было наиболее легким и соблазнительным способом победить противников, которых нельзя было сломить силой научной аргументации, и некоторые становились на этот путь, приводивший часто не только к разгрому, но и к физическому устранению оппонентов.
Необоснованные политические обвинения были обычным явлением для дискуссий, и очень многие споры приводили к трагическим развязкам. Вредительскими и враждебными объявлялись многие ныне реабилитированные научные направления в философии, экономике, педагогике, истории, теории права, литературе, естествознании, технике и т. д.
Такого периода в своем развитии не избежала и дискуссия в области генетики и селекции, и история этой дискуссии — не только отражение научных споров, но и описание человеческих судеб, повествование о трагедии советской науки.
Генетика в период борьбы с так называемой «буржуазной
»
наукой в 1929–1931 годах
Дискуссия по биологии, так же как некоторые другие общесоюзные дискуссии 1935–1937 годов, имела предысторию. Она была в известной степени подготовлена вспышками острых научных дискуссий в 1929–1932 годах, окрасившихся постепенно в политические тона.
Научная полемика имела первоначально прогрессивный характер, она была начата под влиянием партийного лозунга о развернутом социалистическом наступлении на 18 «фронте науки»; лозунг родился из решений XVI съезда ВКП(б). Однако вскоре некоторые ученые слишком расширили фронт борьбы с «буржуазными тенденциями» в науке, распространив его на многие области естествознания, стремясь обосновать «классовый подход» даже к анализу проблем, решение которых зависело исключительно от их экспериментальной разработки — одинаково возможной как в социалистических, так и в капиталистических условиях.
Именно поэтому в 1930–1931 годах были объявлены буржуазными, идеалистическими и антимарксистскими некоторые передовые научные школы, работами которых впоследствии советская наука по праву гордилась. Такая судьба была уготована, например, для известного психиатра В. М. Бехтерева, крупнейшего психолога К. Н. Корнилова, великого физиолога И. П. Павлова (см.: Естествознание и марксизм. 1931). В разряд идеалистов были зачислены крупные физики и математики А. Ф Иоффе, Л. Д. Ландау, И. Е. Тамм, Н. Н. Лузин, В. А. Фок, Я. И. Френкель и др. Тон многих научных и особенно философских журналов стал резким, крикливым, а порой просто развязным. В 1933–1934 годах возбужденные поиски буржуазных реакционных теорий в области естествознания стали стихать и условия для научной работы постепенно пришли в норму.
Острая полемика возникла в 1929–1932 годах и в области биологии, особенно в генетике. Спор шел вокруг все той же проблемы наследования приобретенных признаков и реальности «наследственного вещества» (генов), которая стала узловой во всех последующих биологических дискуссиях.
Сторонники идеи наследования благоприобретенных изменений под влиянием упражнений и среды (т. н. ламаркисты, или неоламаркисты) группировались вокруг Биологического института им. К. А. Тимирязева.
Противники этой идеи, биологи и генетики классического направления — И. Агол, С. Г. Левит, Ю. А. Филипченко, А. С. Серебровский, М. М. Завадовский и др., были учеными-марксистами и объединялись вокруг секции естествознания Коммунистической Академии. Противоположная им группа ламаркистов была весьма малочисленной.
Каждая из сторон старалась объявить свою точку зрения единственно соответствующей марксизму и диалектическому материализму. Основным доводом генетиков в пользу материалистичности их концепций был фактический материал тогдашней, в основном зарубежной, генетики, в активе же ламаркистов, наряду с менее обширным и весьма спорным фактическим материалом, был тезис о том, что Ф. Энгельс в своей известной чисто теоретической работе «О роли труда в процессе превращения обезьяны в человека» стоял на позициях наследования благоприобретенных под влиянием пищи и упражнений признаков, то есть на позициях ламаркизма. Следует заметить, что Ф. Энгельс не подкреплял своих предположений какими-либо строго проверенными фактами. Нельзя не учитывать и того, что работа Ф. Энгельса относилась к периоду, когда генетика как наука о законах наследственности еще не существовала и ламаркизм еще не был экспериментально опровергнут.
В действительности стремление использовать диалектический материализм для чисто идеологической оценки того или иного способа решения естественнонаучной проблемы о механизмах наследственности ни в эти годы, ни в последующий период не было правомочным, так как действительное решение проблемы, как показал исторический опыт, зависело исключительно от экспериментальных исследований, и результаты этих исследований далеко не подтвердили философских прогнозов.
Генетики в этом отношении выгодно отличались от ламаркистов, и их полемическая аргументация была теоретически более обоснованной и лучше аргументирована фактами. Однако в 1931–1932 годах многие генетики классического направления были причислены в области философии к так называемому «меньшевиствующему идеализму» — течению, которое осудил и окрестил этим нелепым термином И. В. Сталин. Большинство генетиков вывели из состава Комакадемни, но репрессивные меры еще не были в моде, и в гражданском отношении пострадали лишь немногие. Был выслан из Москвы, например, Сергей Сергеевич Четвериков — создатель школы советской экспериментальной генетики и основатель так называемой популяционной генетики. Учениками С. С. Четверикова являются многие известные советские генетики — В. Л. Астауров, В. В. Сахаров, Д. Д. Ромашев, Н. В. Тимофеев-Ресовский, П. Ф. Рокицкий, Н. П. Дубинин и другие. Будучи выслан в Свердловск, а затем во Владимир, С. С. Четвериков не мог в течение многих лет продолжать свои исследования. (Нелишне указать, что работы С. С. Четверикова не потеряли своего значения и до настоящего времени. В 1961 году в США был опубликован полный перевод одной из основных работ С. С. Четверикова «Некоторые аспекты эволюционного процесса с точки зрения современной генетики», впервые появившейся в «Журнале экспериментальной биологии» еще в 1926 году. В предисловии к переводу известный американский генетик М. Лернер писал, в частности, что, хотя С. С. Четвериков умер в безвестности, лучшим монументом в его память стало широкое признание популяционной генетики, возникшей под влиянием его исследований и привлекающей ныне сотни ученых).
Научная и политическая деятельность Т. Д. Лысенко и ИМ. Презента до их объединения в 1932 году
Т. Д. Лысенко в этот период еще не участвовал в дискуссиях по генетике. Что же касается И. И. Презента, то он даже активно поддерживал те генетические концепции, против которых он столь энергично выступит впоследствии. В 1930 году на Всесоюзном съезде биологов он сделал доклад о гармонии между марксизмом и морганизмом (Природа. 1930. № 9. С. 927–928). И. И. Презент и Т. Д. Лысенко оживили генетическую дискуссию в 1935 году только после своего «творческого объединения», пойдя значительно дальше своих предшественников-ламаркистов в обвинениях советских генетиков, отрицая даже то полезное теоретическое и практическое содержание классической генетики, которое признавалось учеными-ламаркистами в 1929–1932 годах.
Обострение генетической дискуссии, связанное с объединенными выступлениями И. И. Презента и Т. Д. Лысенко, и ее последующее перерастание в борьбу с «врагами народа» также не было случайным.
Еще до своего объединения, состоявшегося в 1933–1934 годах, И. И. Презент и Т. Д. Лысенко, каждый в своей сфере, активно использовали обострение политической борьбы для сведения счетов со своими научными оппонентами. Это же можно сказать и в отношении дискуссии между В. Р. Вильямсом и наиболее образованной частью ученых-агрономов; некоторые из них (А. Г. Дояренко, Крутиховский, Чаянов и др.) подверглись аресту именно в 1931–1932 годах.
И. И. Презент подвизался в эти годы в области методики преподавания естествознания. Юрист по образованию, не способный к самостоятельному экспериментированию, он считал себя специалистом-теоретиком по вопросам дарвинизма и преподавания естествознания в средней школе.
Его склонность к политической демагогии особенно резко проявилась в дискуссии с проф. Б. Е. Райковым, выдающимся ученым-дарвинистом и школьным методистом, автором многих ценных книг по истории и методике естествознания (например, интересной книги «Русские предшественники Ч. Дарвина»). Против БЛ. Райкова сначала организовали дискуссионную, а затем просто клеветническую кампанию, в результате которой Б. Е. Райков и многие его ученики были арестованы и в обиход пущено слово «райковщина» — обычный способ тех времен для осуждения того или иного научного направления. Специальный доклад И. И. Презента перед работниками просвещения Ленинграда о вредности «райковщины» в 1932 году издали отдельной брошюрой тиражом 20000 экз. (Презент И. И. Классовая борьба на естественнонаучном фронте. М., 1932).
В этой книжке И. И. Презент писал о проф. Райкове, например, следующее: «Возможно, что многие сидящие здесь товарищи не отдали себе отчета, что значит Райков, что значит классовый враг. Но если перед каждым встанет с остротой вопрос, что Райков являлся не чем иным, как агентом той самой мировой буружуазии… что Райков является одним из фунтиков, которые на весах буржуазии лежат и хотят создать победу буржуазии, если представить себе, что этот враг хочет уничтожить все достояния, все завоевания, которые пролетариат сделал своей кровью, тогда такой Райков ничего иного в каждом честном товарище, который слился с Советами рабочих, вызвать не может, кроме омерзения, брезгливости и ненависти» (с. 63).
Подобного рода голословная политическая клевета переполняла всю книжку И. И. Презента.
После нескольких лет заключения, в 1936 году, проф. Б. Е. Райков, к счастью, был реабилитирован и освобожден.
Он продолжал трудиться и многое сделал для советской науки. В 1955 году педагогическая и биологическая общественность торжественно отметила 75-летие Б. Е. Райкова, избранного в действительные члены Академии Педагогических наук. В его честь был издав юбилейный научный сборник (Вопросы истории естествознания и техники. М., 1957. Вып. 3). В 1960 году так же торжественно был отмечен 80-летний юбилей этого видного советского ученого.
Клеветническое выступление И. И. Презента против Б. Е. Райкова не было исключением. У. И. И. Презента в эти 22 годы уже сформировался свой особый стиль научно-политической демагогии, который расцвел в условиях культа личности. Этот стиль можно проиллюстрировать еще одним типичным примером.
В уже упоминавшейся выше брошюре И. Презент привел стихотворение одного из ленинградских учителей К. Н. Соколова, посвященное 1 Мая:
Стихотворение как будто безобидное, но И. Презент и здесь нашел элементы классового предательства: «А то, что Первое Мая — праздник борьбы, — восклицает И. Презент — а отнюдь не праздник цветов и всеобщего примирения — это не отмечается. Советский педагог Соколов должен бы об этом знать на 13-м году революции. За подобные стихи Соколову будут аплодировать все социал-демократы, все социал-фашисты. Безусловно стих про 1 Мая у Соколова — желтенький стих» (с. 30).
И таких примеров «классовой бдительности» И. И. Презента в начале тридцатых годов можно привести очень много. Именно эту тактику И. И. Презент привнес через 2–3 года в то движение, которое возглавил Т. Д. Лысенко.
Т. Д. Лысенко впервые приобрел некоторую известность еще в 1926–1927 годах в связи с постановкой в Гандже, в Азербайджане, опытов по зимним посевам гороха в качестве предшественника под хлопчатник. Об оригинальности этих опытов судить трудно, однако с практической точки зрения такого рода посевы были несомненно полезны, так как в условиях мягкой зимы зеленый покров полей позволял и в зимнее время использовать их под пастбища. Однако этой первой своей работе Т. Д. Лысенко постарался придать сенсационный характер, сначала в масштабах Закавказья, а затем — и еще шире. В августе 1927 года в газете «Правда» (7 авг., № 178/3710) был напечатан первый очерк о Т. Д. Лысенко под названием «Поля зимой». Его автором был известный в то время журналист В. Федорович. Очерк, написанный в оригинальном стиле, давал очень наглядный портрет молодого Лысенко:
«Моя встреча с Лысенко, — писал Федорович, — случилась в Закавказье на великолепных полях Ганджинской селекционной станции. Лысенко решает и решил задачу удобрения земли без удобрений и минеральных туков, обзеленения пустующих полей Закавказья зимой, чтобы не погибал скот от скудной пищи, а крестьянин-тюрк жил зиму без дрожи за завтрашний день».
«Если судить о человеке по первому впечатлению, то от этого Лысенко остается ощущение зубной боли, — дай бог ему здоровья, унылого он вида человек. И на слово скупой и лицом незначительный, — только и помнится угрюмый взгляд его, ползающий по земле с таким видом, будто, по крайней мере, собирался он кого-нибудь укокать. Один раз всего и улыбнулся этот босоногий ученый: это было при упоминании о полтавских вишневых варениках с сахаром и сметаной».
«У босоногого профессора Лысенко теперь есть последователи, есть ученики, опытное поле. Приезжают светила агрономии зимой, стоят перед зелеными полями станции, признательно жмут ему руки…»
Действительно, в 1927 году, особенно после этого очерка, в Ганджу к Лысенко приезжали многие, был среди гостей Лысенко, в часности, и проф. Н. М. Тулайков, в тот период — директор института зернового хозяйства Юго-Востока СССР. Позднее Тулайков описал эту встречу в «Сельскохозяйственной газете» (1929, 13 нояб.).
Под влиянием этой сенсации у Лысенко, по-видимому, и начал формироваться план коренных изменений в науке. Брат его ближайшего сотрудника Д. А. Долгушина, журналист Ю. Долгушин, в своем очерке о Т. Д. Лысенко в книге «Герои социалистических полей» (М., 1957) опубликовал письмо Д. А. Долгушина из Ганджи, датированное 1928 годом, в котором ученый, с восторгом описывая Лысенко, упоминает о его революционных идеях переустройства науки: «Многое из того, что мы проходили в институте, — пишет в своем письме Долгушин, — Лысенко считает вредной ерундой и утверждает, что успех в нашей работе зависит от того, как скоро мы сумеем все это забыть, освободиться от дурмана» (с. 359).
Но действительно широкую известность Т. Д. Лысенко приобрел, как известно, в связи с «открытием» яровизации — агроприема, позволяющего получать урожай от озимых культур при их весеннем посеве. Эта работа, которой Т. Д. Лысенко пытался придать характер мировой научной и агрономической сенсации, стала, по существу, началом его быстрого выдвижения на ведущие позиции в советской науке. Целесообразно в связи с этим вкратце рассмотреть историю этого «открытия».
Работая в Гандже в 1926–1928 годах, Т. Д. Лысенко обнаружил, что если озимые формы высевать не осенью, а весной, после предварительного выдерживания в стадии наклюнувшихся семян, то, получив определенную дозу холода, они выбрасывают колос. Первая серия этих опытов, пока без практических рекомендаций, была опубликована в 1928 году в довольно обстоятельной работе Т. Д. Лысенко «Влияние термического фактора на продолжительность фаз развития растений», изданной в Баку в серии трудов Азербайджанской опытной станции (вып. 3). Материалы этой работы вместе с результатами дополнительных опытов 1928 года явились основой доклада Лысенко на Всесоюзном съезде по генетике, селекции, семеноводству и животноводству, состоявшемся в Ленинграде в январе 1929 года. На съезде, представлявшем крупное событие научной жизни того времени, были заслушаны почти 300 докладов советских и зарубежных ученых. Председателем съезда был Н. И. Вавилов. Доклад Т. Д. Лысенко и Д. А. Долгушина «К вопросу о сущности озими» был подвергнут серьезной научной критике. В научном отношении работа Т. Д. Лысенко действительно не представляла собой ничего самобытного, оригинальной была последующая (и при том неверная) трактовка этих опытов и само слово «яровизация». На съезде, на пленарном заседании, в тот же день слушали доклад НА. Максимова «Физиологические способы регулирования длины вегетационного периода», в котором те же явления, на изученные на значительно более высоком научном уровне были представлены делегатам съезда, причем с достаточно полным историческим обзором, указывавшим многочисленных предшественников этого направления.
Газета «Ленинградская правда», систематически освещавшая работу Всесоюзного генетического съезда, на следующий день (16 января) вышла с большим заголовком «Можно превратить озимый злак в яровой. Успехи советской науки». В этой корреспондеции рассказывалось о работах Н. А. Максимова и ни слова не говорилось о сообщении Лысенко.
Н. А. Максимов возглавлял в тот период физиологическую лабораторию Института прикладной ботаники и новых культур (с 1930 года переименованного во Всесоюзный институт растениеводства — ВИР) и проводил исследования по поручению Н. И. Вавилова для разработки способов сохранения коллекционных ценных озимых форм от суровых зим северных областей СССР. Свои опыты ученый начал еще в 1923 году. В период, раздувания сенсации вокруг «яровизации» он неоднократно пытался напомнить о своем научном приоритете. Выступая в дискуссии по «яровизации» в «Сельскохозяйственной газете» (1929. 19 нояб.), он, в частности, писал: «В нашем Институте прикладной ботаники мы уже давно применяем для исследовательских целей метод холодного проращивания, дающий нам возможность получить урожаи озимых в первый же год и в то же время не повредить крайне ценные семена новых озимых сортов разными зимними невзгодами».
Особенно подробный критический анализ работ Т. Д. Лысенко был представлен Н. А. Максимовым в специальной статье «Исследования над последствием пониженной температуры на длину вегетационного периода» (Труды но прикладной ботанике, генетике и селекции. 1930. Т. 24). Однако, вскоре в разгар борьбы с буржуазными учеными, проф. Н. А. Максимов был ошельмован и, несмотря на активные протесты Н. И. Вавилова, после кратковременного ареста был принудительно выслан в Саратов. Там, уже в 1934 году, Н. А. Максимов «признал» свои «ошибки».
Но в январе 1929 года Т. Д. Лысенко возвращался из Ленинграда весьма недовольным. Ю. Долгушин, к которому он заехал на обратном пути, вспоминает в упоминавшемся очерке, что «столпы применили один из испытанных методов борьбы: они не заметили сообщения Лысенко». «Вернувшись со съезда генетиков, Лысенко понял, что он со своим отчетом обратился не по адресу. Им, догматикам, последователям Менделя и Моргана, его открытия не нужны!»
В том же году Т. Д. Лысенко, в известной степени благодаря своему отцу, становится в центре агрономической сенсации — яровизация озимых. Его отец, высеяв весной пролежавшие под снегом семена озимой пшеницы «Украинка», получил высокий урожай — 24 центнера с гектара (в первой статье об этом опыте урожай был увеличен до цифры «свыше 30 ц/га»). Узнав о колошении озимых, Лысенко немедленно организовал шумную кампанию. Наркомат земледелия создал специальную комиссию для изучения и оценки урожая, в хозяйство Т. Д. Лысенко стали организовывать экскурсии.
Тогда же Т. Д. Лысенко начинает работу в Одесском генетико-селекциоином институте, в котором по решению НКЗ Украины и НКЗ СССР создается специальный отдел яровизации.
Сенсации вокруг неожиданных результатов в первую очередь способствовало то обстоятельство, что в 1927–1928 годах на Украине наблюдалась массовая гибель озимых от вымерзания, и поэтому яровизация озимых была воспринята как возможное спасение от этой беды.
Основную роль в создании отдела яровизации и в поддержке сенсации сыграл тогдашний нарком земледелия ЯА. Яковлев, которого в своей речи на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1935 года Т. Д. Лысенко назвал одним из создателей яровизации.
На основе последних работ Т. Д. Лысенко в 1931–1934 годах выдвинул так называемую «теорию стадийного развития растений». Эта теория, слабые стороны которой начали выявляться значительно позднее, была вначале быстро признана как крупное достижение советской науки. Следует отметить, что рациональные элементы, содержавшиеся в первых публикациях Т. Д. Лысенко, были поддержаны многими учеными, включая даже Д. А. Сабинина, человека исключительно принципиального. Положительную оценку этим работам дали тогдашний президент Академии наук В. Л. Комаров, проф. А. А. Рихтер, академик Б. А. Келлер и другие физиологи и ботаники. Зав. лабораторией физиологии растений Института прикладной ботаники Н. А. Максимов был, по существу, единственным ученым, выступившим в 1929–1931 годах с критикой работ Лысенко по развитию растений, так как именно ему, работавшему над теми же вопросами, были отчетливо видны неверные тенденции и методические ошибки Т. Д. Лысенко. Широкое применение агроприема яровизации наталкивалось на некоторое сопротивление и ряда других ученых, агрономов и колхозников, и серьезное расследование этой дискуссии в настоящее время отчетливо показывает, что вопрос о целесообразности и эффективности яровизации был действительно весьма спорным и скептицизм в отношении перспектив этого метода был вполне оправдан. Агроприем яровизации, который вначале внедрялся для озимых пшениц, перенесли затем на яровые формы, так как яровой высев озимых заметно снижал их урожайность.
В применении же к яровым формам этот прием состоял в намачивании семян пшеницы и ряда других культур и выдерживании их весной под навесом несколько дней во влажном наклюнувшемся состоянии при постоянном перелопачивании и контроле за влажностью воздуха, а также температурой. В последующем эти семена высевались во влажном, набухшем состоянии, и это обеспечивало, по данным Лысенко, сокращение срока вегетации растений на несколько дней. Если вторая половина лета была засушливой, то такое сокращение сроков могло незначительно увеличить урожай, предохранив растения от засухи.
Но обработка десятков, а иногда и сотен тонн семенного материала в колхозах и совхозах была весьма затруднительной и рискованной процедурой, требовала особых навесов, затрат рабочей силы. В то же время опасность саморазогрева и прорастания намоченных семян грозила потерей семенного материала, и такой исход был весьма частым. Затраты непосредственно на посев семян возрастали вдвое, ибо «нормы высева» набухших семян обеспечивались двухкратным прохождением сеялок по одной и той же площади. Если засухи во второй половине лета не было, яровизация семян, по опытным данным, снижала урожай, а многие сорта пшеницы вообще не реагировали на яровизацию. Далеко не полный перечень затруднений на пути яровизации отчетливо показывает, что у агрономических кадров было достаточно оснований для делового спора по этому вопросу, спора, в котором сельскохозяйственная практика страны несомненно нуждалась. Следует отметить, что применение агроприема яровизации яровых зерновых культур резко пошло на убыль перед самой войной, а затем этот агроприем был фактически забыт и его перестал пропагандировать даже сам Лысенко.
Однако в начале 30-х годов Т. Д. Лысенко, как и И. И. Презент, использовал в дискуссии с «антияровизаторами» приемы политической демагогии, которые обеспечили ему надежный перевес. Весьма характерна в этом отношении, например, речь Лысенко на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников в 1935 году, произнесенная в присутствии И. В. Сталина и всех членов привительства. Следующим образом описал он в своей речи спор вокруг незатухавшей проблемы: «На самом деле, товарищи, хотя яровизация, созданная советской действительностью, и смогла за довольно короткий период, за какие-то 4–5 лет, вырасти в целый раздел науки, смогла отбить все нападки классового врага, — а не мало их было, — но сделать надо еще много. Товарищи, ведь вредители-кулаки встречаются 28 не только в вашей колхозной жизни. Вы их по колхозам хорошо знаете. Но не менее они опасны, не менее они закляты и для науки. Немало пришлось кровушки попортить в защите во всяческих спорах с некоторыми так называемыми учеными по поводу яровизации, в борьбе за ее создание, немало ударов пришлась выдержать в практике. Товарищи, разве не было и нет классовой борьбы на фронте яровизации? В колхозах были кулаки и подкулачники, которые не раз нашептывали крестьянам, да и не только они, а всяческий классовый враг шептал крестьянину: «Не мочи зерно. Ведь так семена погибнут». Было такое дело, были такие нашептывания, такие кулацкие, вредительские россказни, когда вместо того, чтобы помогать колхозникам, делали вредительское дело и в ученом мире, и не в ученом мире, а классовый враг — всегда враг, ученый он или нет» (Правда. 1935. 15 фев.).
Эта речь Лысенко очень понравилась И. В. Сталину, и он в конце речи воскликнул: «Браво, товарищ Лысенко, браво!..»
В настоящее время совершенно очевидно, что трансформация спора вокруг «яровизации» в борьбу с мнимыми «классовыми врагами» представляла собой попытку запугивания и истребления научных противников и этот путь на много лет задержал выяснение истинного положения в разрабатываемой проблеме.
Нелишне отметить, что в теоретических вопросах биологии до 1934 года Т. Д. Лысенко был очень плохо подготовлен, и поэтому он легко подпал под сильное влияние И. И. Презента. Он сам признал это в уже цитированной выше речи на Съезде колхозников-ударников: «Я часто читаю Дарвина, Тимирязева, Мичурина, — говорил он. — В этом мне помог сотрудник нашей лаборатории — Презент. Он показал мне, что истоки той работы, которую я делаю, исходные корни дал еще Дарвин. А я, товарищи, должен тут прямо признаться перед Иосифом Виссарионовичем, что, к моему стыду, Дарвина по-настоящему не изучал».
Первые удары по Н. И. Вавилову и советской школе растениеводства и селекции в 1931 году
Академик Н. И. Вавилов, в последующие годы лидер противоположного Т. Д. Лысенко направления в начавшейся Дискуссии, был к 1929–1931 годам уже известным ученым, президентом Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) и Всесоюзного института растениеводства (ВИР), членом ВЦИК. Однако, несмотря на свою большую известность, большие заслуги и высокое административное положение, он уже в 1931 году стал объектом первых серьезных нападок.
Впервые Н. И. Вавилов был подвергнут критической атаке 29 января 1931 года, когда в центральной газете «Экономическая жизнь» появилась большая статья А. Коля «Прикладная ботаника или ленинское обновление земли», специально посвященая Н. И. Вавилову и ВИРу. «Под прикрытием имени Ленина, — так начинал свою статью Коль, — окрепло и зовоевывает гегемонию в нашей с.-х. науке учреждение, насквозь реакционное, не только не имеющее никакого отношения к мыслям и намерениям Ленина, но и классово им чуждое, и враждебное. Речь идет об институте растениеводства с.-х. академии им, Ленина».
Через некоторое время газета «Экономическая жизнь» (13 марта) поместила ответ Н. И. Вавилова на эту статью. Однако ответ Вавилова сопровождался примечанием редакции с намеком на то, что «чистая наука, которой якобы служит Вавилов, прикрывает вредительство.
Другим серьезным предупреждением Н. И. Вавилову было опубликованное 3 августа 1931 года в «Правде» правительственное постановление по вопросам селекции. Это постановление ставило перед ВАСХНИЛ и ВИРом совершенно нереальные задачи. Помимо того, что оно требовало сокращения сроков выведения районируемых сортов зерновых с 10–12 лет до 4 (за счет использования теплиц), оно выдвигало задачу за 3–4 года обновить на всей территории страны сортовой состав и добиться сразу всех необходимых качеств почти у всех культур. По пшенице, в частности, нужно было достигнуть высокой урожайности, однотипичности и стекловидности зерна, неполегаемости, неосыпаемости, холодостойкости, засухоустойчивости, устойчивости к вредителям и болезням, хороших хлебопекарных качеств. Постановление было опубликовано от имени Центральной контрольной комиссии ВКП(б) и Народного комиссариата Рабоче-крестьянской инспекции СССР по докладу НК РКИ РСФСР, то есть оно было результатом проверки работы ВАСХНИЛ и ВИРа. По своим установкам это постановление резко противоречило позиции Н. И. Вавилова и реальным возможностям не только ВИРа и ВАСХНИЛ, но и всей советской и мировой селекции. Оно служило базой для последующей критики ВИРа и Н. И. Вавилова как не справляющихся с этими задачами. Что же касается выдвинутой им 3 — 4-летней программы, то она не была выполнена полностью и за 30 лет. Н. И. Вавилов относился к столь сжатым срокам обновления сортового фонда страны весьма скептически, Т. Д. Лысенко же немедленно опубликовал торжественное обещание вывести новый сорт с заранее запланированными свойствами в два с половиной года.
Такими были исходные рубежи возникшей позднее дискуссии. 1932, 1933 и 1934 годы прошли сравнительно спокойно. Возглавляя в это время созданный по решению НКЗ УССР и НКЗ СССР отдел яровизации в Одесском селекционно-генетическом институте, входившем в систему наркомата земледелия УССР (в 1935 году он вошел в состав ВАСХНИЛ), Т. Д. Лысенко сумел добиться отстранения директора профессора А. А. Сапегина и стал научным руководителем института. Известность Т. Д. Лысенко продолжала расти, особенно под влиянием рапортов из колхозов об успехах яровизации и расширении посевов яровизированными семенами. А после того, как Сталин произнес на съезде колхозников-ударников свое знаменитое «Браво, товарищ Лысенко, браво!», в его деятельности, а также в истории нашей биологии начался особый период.
Глава 2. Начало общесоюзной дискуссии в области генетики и селекции в 1935–1936 годах. Характеристика двух противостоящих друг другу селекционно-генетических концепций
Узловым вопросом генетической дискуссии была, как известно, проблема наследственности и изменчивости живых организмов — центральная проблема биологии. До 1935 года ученые-биологи нашей страны, так же как и ученые всего мира, в основном придерживались тех представлений в этой области, которые считались классическими и известны под названием хромосомной теории наследственности и теории мутаций, разработанных на основе замечательных исследований Менделя, Моргана, Иогансена, Де-Фриза, Вавилова, Кольцова, Гольдшмидта, Меллера и ряда других выдающихся ученых. Эти теории имели весьма стройный характер и были признаны во всем мире как основной постулат генетики — науки о законах наследственности.
Следует отметить, что эти взаимно связанные теории подтверждались и колоссальным фактическим материалом. По своей теоретической и практической значимости они справедливо ставились наравне с теорией Дарвина о роли естественного отбора в эволюции видов.
Однако в 1935-1936-е годы Т. Д. Лысенко и И. И. Презент объявили о создании новой концепции наследственности и противопоставили ее общепризнанной хромосомной теории, объявленной ими реакционной, идеалистической, метафизической и бесплодной. Это резко отрицательное отношение к общепризнанным классическим теориям наследственности и к общепризнанным методам селекции было высказано Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом первоначально в небольшой полемике с генетиками в конце 1934 года в Московском Доме ученых. Т. Д. Лысенко повторил критические тезисы в феврале 1935 года в своей уже цитированной речи на Втором Всесоюзном съезде колхозников-ударников. В 1935–1936 годах резкая критика основных 32 постулатов классической генетики и селекции была начата и продолжена журналом «Яровизация», выходившим под редакцией Т. Д. Лысенко и И. И. Презента. В конце 1936 года журнал «Соцреконструкция сельского хозяйства» также открыл дискуссию по этим проблемам, широко предоставив свои страницы не только защитникам, но и противникам новых идей Презента и Лысенко. Дискуссия постепенно стала приобретать общесоюзный характер. Своего первого апогея она достигла на специальной сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина, состоявшейся с 19 по 27 декабря 1936 года. Работа сессии широко отражалась во многих сельскохозяйственных журналах и в центральной прессе. Полностью труды сессии были изданы в 1937 году в специальном сборнике «Спорные вопросы генетики и селекции» (Издательство ВАСХНИЛ). Именно эта сессия и положила начало формированию в советской биологической и агрономической науке двух теоретически противоположных направлений.
Во главе одного из них выступали Т. Д. Лысенко и И. И. Презент, которые вели за собой сравнительно небольшую группу молодых ученых из Одесского селекционно-генетического института: М. А. Ольшанского, Д. А. Долгушина, П. Ф. Плесецкого, И. Е. Глущенко и др. Эту группу поддерживали некоторые ученики И. В. Мичурина, зоотехники А. А. Нуринов и Д. А. Кисловский, академики С. С. Перов и Б. М. Завадовский. Поддерживал Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямс.
Противоположная сторона была представлена большей частью ведущих генетических, цитологических и селекционных школ нашей страны, в которую входили академики Н. И. Вавилов, Г. К. Мейстер, П. Н. Константинов, А. С. Серебровский, Н. К. Кольцов, А. А. Сапегин, М. М. Завадовский, П. И. Лисицын, Н. В. Рудницкий, профессора М. С. Навашин, В. Е. Писарев, Д. Костов, А. Р. Жебрак, Н. П. Дубинин, А. П. Шехурдин, Г. Д. Карпеченко, А. А. Филипченко, Г. А. Левитский, C. Г. Левит, К. И. Пангало, Л. И. Говоров, К. А. Фляксбергер и многие другие. Николай Иванович Вавилов, бывший в тот период самым выдающимся растениеводом, прикладным генетиком и географом мира и пользовавшийся заслуженным признанием и известностью во многих странах, фактически возглавлял оппозицию генетическим идеям академика Т. Д. Лысенко. Следует отметить, что к некоторым другим идеям, разрабатывавшимся тогда Т. Д. Лысенко и его институтом (теория стадийного развития растений, летние посевы картофеля), как Н. И. Вавилов, так и остальные ученые относились весьма положительно.
В чем же состояла сущность разногласий между генетический гипотезой Лысенко и Презента и классической теорией наследственности? В чем состояли расхождения споривших сторон по проблемам селекции и растениеводства? На этих вопросах необходимо хотя бы вкратце остановиться для того, чтобы понять — за что же собственно шла борьба споривших сторон. Естественно, что мы должны осветить расхождения противоположных концепций, ориентируясь на уровень науки 1936–1937 годов.
Проблема наследственности. Возникновение двух направлений. 1936 год
В обыденной жизни понятие о наследственности сводится к объяснению того, почему особи того или иного вида воспроизводят при размножении себе подобных, почему дети похожи на родителей, почему и как свойства и признаки родителей передаются их потомкам. Новый организм развивается из одной клетки (зиготы), образовавшейся при слиянии двух, женской и мужской, репродуктивных клеток (гамет). Оплодотворенная яйцеклетка — зигота — сравнительно проста; оболочка, жидкая цитоплазма, центральное ядро, запасные вещества и ряд других структур — вот все богатство ее микроскопической морфологии перед началом того стремительного развития, в результате которого из нее возникает бесконечно сложный, большой и совершенный организм. Объяснить механизм этого развития — значило объяснить и природу наследственности, раскрыть основную загадку живого мира, найти пути к управлению развитием в интересах человека. Здесь и возникло основное различие двух направлений в генетике. Одно из них придавало главное значение структурам яйцеклетки, от которых берет свое начало новый организм, другое сосредотачивало внимание на внешних условиях этого развития.
Позиции классической генетики
Классическая генетика исходит из того, что в живых клетках, точнее в их хромосомах, существуют особые самовоспроизводимые частицы типа крупных молекул — гены, которые передаются от одного поколения к другому и набор которых предопределяет характер индивидуального развития биологической системы.
Полезно, по-видимому, вкратце напомнить о том, как возникло в науке представление о генах. Оно появилось сначала в форме гипотезы, выдвинутой для объяснения закономерностей расщепления гибридов, установленных в классических опытах чешского ученого Г. Менделя почти 100 лет назад. Г. Мендель был экспериментатором-любителем, однако его работы по скрещиванию разновидностей гороха с неизбежностью привели к фундаментальным выводам. Скрестив между собой формы гороха с разной окраской цветков (красной и белой), Мендель обнаружил, что в потомстве от этого скрещивания в первом поколении все цветки были темно-розового цвета (красный цвет доминировал). Однако в следующем поколении растения с белыми и красными цветками вновь появлялись каждое в количестве 1/4 от суммы всех растений. В то же время половина растений оставалась с розовыми цветками. Гибриды первого поколения, как говорят, «расщеплялись», и это расщепление имело определенные количественные закономерности. Поглощенный в первом поколении признак (белая окраска) вновь появлялся, хотя развитие второго поколения растений происходило от особей гибридов, имевших только темно-розовые цветки. Свойство к образованию белой окраски, следовательно, не исчезало, а передавалось через поколение в неизменном виде.
Установив эти закономерности на примере наследования окраски, Г. Мендель включил в свои наблюдения и несколько других признаков, по которым различались скрещиваемые сорта гороха, — цвет семян, характер поверхности семян и т. д. И здесь его опять ожидало интересное открытие — установление независимости распределения признаков в потомстве. Если, например, желтый цвет семян у исходной формы сочетался с гладкой поверхностью, а зеленый цвет — с шероховатой, то можно было бы ожидать, что при расщеплении второго поколения (желтый цвет и гладкозерность доминировали в первом поколении) появление форм с зеленой окраской семян будет сопровождаться и исходной формой поверхности у этих растений. Этого, однако, не происходило, и разные признаки отцовской или материнской формы наследовались независимо. Вновь появляющаяся в потомстве гибридов зеленосемянная форма могла иметь как гладкие, так и шероховатые семена и опять в строгих числовых соотношениях. Аналогичные опыты по скрещиванию растений и животных проводились впоследствии тысячи раз, и правила расщепления, открытые Менделем, всегда подтверждались, если наблюдения велись за поведением простых признаков. (Некоторые признаки особей определяются совместным действием нескольких генов, и в этом случае характер расщепления гибридов более сложен.)
Хромосомная теория наследственности появилась лишь спустя несколько десятилетий после первых опытов Менделя, в начале XX века, после того как было обнаружено поразительное сходство в «поведении» хромосом и в характере наследования различных признаков.
Успехи цитологии в начале нашего века показали, что в каждой клетке в ее ядре имеется определенный набор хромосом — небольших палочковидных структур, число и форма которых постоянны для данного вида. Постоянство числа хромосом при делениях клеток поддерживается путем их саморепродукции. Перед началом деления клетки каждая хромосома создает себе подобную. Развитие организма начинается, как известно, в результате слияния двух клеток — материнский и отцовской. Число хромосом в оплодотворенной яйцеклетке при этом удваивается по сравнению с каждой гаметой. Однако видовое число хромосом остается прежним, так как при формировании половых клеток происходит редукционное деление, при котором в отличие от обычного деления клетс к парные хромосомы расходятся в дочерние клетки без предварительного удвоения и каждая половая клетка приобретает половинный набор хромосом. Было установлено, таким образом, что во всякой клетке любого живого организма, размножающегося половым путем, всегда имеется парный набор хромосом или кратный парному (у полиплоидов).
У человека, например, 46 хромосом в каждой клетке, 22 попарно идентичны по своему строению. Один член каждой пары получен от отца и один от матери. Две хромосомы (последняя пара) могут морфологически различаться — это так называемые X и У хромосомы, определяющие пол. У представителей женского пола в клетках две одинаковые X хромосомы (XX набор). У представителей мужского пола половые хромосомы различны, хромосома X находится в паре с несколько меньшей У хромосомой. При образовании спермиев X и У хромосомы расходятся и половина спермиев с У хромосомой передает потомству признаки мужского пола, другая половина с X хромосомой — признаки женского пола.
Равные соотношения полов в потомстве у животных были объяснены только хромосомной теорией.
Каждый гибридный организм содержит в каждой клетке половину хромосом от одного и половину хромосом от другого родителя. При редукционном делении пары родительских хромосом снова расходятся в разные гаметы, и это расхождение и лежит в основе расщепления. У самоопыляющихся форм (например, у гороха) возникают два типа мужских и два типа женских гамет, и случайные сочетания между ними и приводят к четырем тинам комбинаций парных хромосом (или аллельных генов), две комбинации остаются гибридными и в двух случаях восстанавливаются пары исходных родительских типов. Расхождение хромосом при редукционном делении делит пары гомологичных хромосом, однако, как показали цитологические наблюдения, разные хромосомы каждой пары распределяются между дочерними клетками случайно и поэтому в каждой гамете второго поколения часть хромосом может быть представлена от одного родителя, часть от Другого. Этот характер распределения хромосом и лежит, как показали многочисленные опыты, в основе «закона независимого распределения признаков».
Таким образом, появление хромосомной теории наследственности, сменившей спекулятивную гипотезу Вейсмана о зародышевой плазме, было основано на обнаружении четкого параллелизма между поведением хромосом и характером наследования признаков в гибридном потомстве. Однако гены в этот период по-прежнему оставались гипотетическими факторами наследственности. Локализация генов именно в хромосомах не вызывала сомнений. Были разработаны точные и объективные методы определения последовательности их расположения в хромосомах, вычерчены генетические карты хромосом, установлена зависимость между появлением или исчезновением признаков и изменениями определенного участка хромосом и т. д., химическая же природа генов и механизм их репродукции и действия на признаки оставались долгое время неизвестными. Согласно гипотезам того периода, гены — это особые самовоспроизводные белковые молекулы, локализованные в хромосомах и эти белковые молекулы, различаясь между собой по строению, катализируют реакции образования каких-то особых веществ или ферментов, стимулирующих образование отдельных признаков.
Важно подчеркнуть, что фактический материал генетики в 1935–1936 годах не решал вопросов о биохимической природе генов, механизме их саморепродукции, механизме действия и т. п., решенных наукой только в 1953–1961 годах. Однако сам факт существования генов неизбежно вытекал из тех экспериментальных данных, которые были получены при изучении закономерностей расщепления гибридов и изучения клетки.
Это настойчиво подчеркивалось в дискуссионных выступлениях многих советских генетиков. Уместно привести энергичное выступление по этому вопросу академика А. С. Серебровского на дискуссионной сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года: «На законе кратных отношений при расщеплении выросла вся генетика. Те, кто пытается объявить генетику фантазией, механистикой, видеть в ней натяжки и т. д., должны прежде всего как-то ответить на этот вопрос о кратных отношениях. Ни одна теория наследственности не может уже отвертеться и уклониться от этой кратности. Если эта теория на может объяснить кратности, она не теория, а болтовня и не может претендовать на какое-либо внимание.
Некоторые решают вопрос очень просто: расщепление-де зависит от условий развития, одни растения реагируют на внешние условия одним образом, другие — другим, поэтому-де и образуются ресщепления. Ничего из этого не выйдет! Надо без уверток ответить, почему возникает именно 3:1, а не любое другое отношение: 3,40:1; 3,5:1; 3,75:1 и т. д.
Ведь суть вопроса именно в том и состоит. Факты говорят о том, что мы имеем дело с точными отношениями 3:1, и если имеются малейшие уклонения от этой точной кратности, оно легко объясняется посторонними для проблемы причинами.
Нужно бросить болтовню и безоговорочно признать, что закон кратных отношений яри наследовании — это фундаментальный биологический факт. Крупнейшее научное открытие. Признать и сделать из него все выводы. Какие же выводы?
Первый вывод, что никакого селективного оплодотворения, т. е. выбора гаметами друг друга при оплодотворении, не существует во всех тех случаях, когда кратные отношения имеют место. Если бы гаметы выбирали друг друга «по любви», как фантазируют И. И. Презент и Т. Д. Лысенко, это прежде всего нарушило бы кратные отношения. Несколько случаев селективного оплодотворения генетикой открыто и открыто именно потому, что в этих редких случаях отношение 3:1 и т. п. закономерно нарушается. Отношение же 3:1 как раз и говорит о том, что гаметы встречаются друг с другом не по выбору, не «по любви», а в порядке случайности.
Второй главный вывод — об объективном существовании наследственных единиц, генов. Какой вывод смогли и должны были сделать химики из закона кратных отношений? Вывод о том, что объективно существуют единицы вещества, атомы, которые и соединяются друг с другом. Могла ли химия не сделать этого вывода? Нет, не могла, так как без признания единиц-атомов было бы невозможно объяснить кратность отношений. Могла ли генетика не сделать вывода об объективном существовании единиц-генов? Нет, не могла, так как иначе остался бы необъяснимым факт кратных расщеплений. Ген, необходимый для развития зеленой окраски овса, в нашем случае либо попадает, либо не попадает в потомство. Он попадает или не попадает целиком, как единица. Как в химии, так и в биологии кратные отношения привели к крупнейшему открытию о наличии единиц: единиц вещества — атомов в химии, единиц наследственности — генов в биологии.
Третий вывод — об устойчивости генов. Какой вывод сделала химия из факта кратных отношений? Вывод об устойчивости атомов, о том, что их можно вводить в соединение, выводить из соединения без потери их индивидуальности. Могла ли химия не сделать этого вывода? Не могла, потому что, если бы эти атомы были единицами неустойчивыми, изменяющимися при нагревании, растворении и прочих простых воздействиях на них, их нельзя было бы соединять или разъединять обратно, невозможно было бы получать кратные отношения…» (СеребровскийЛ. С. Генетика и животноводство // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 76–78).
Установление параллелизма цитологических и генетических картин, построение хромосомных карт, открытие половых хромосом — все это послужило новым объективным подтверждением реальности генов. Это обстоятельство столь четко подчеркивалось в дискуссии 1936 года, что можно проиллюстрировать материалами из того же выступления А. С. Серебровского: «Перехожу ко второму фундаментальному факту, факту совпадения генетических картин с картинами цитологическими. Вы знаете, что за последние 20 лет построены так называемые планы, или карты хромосом. На этих планах изображено взаимное расположение генов данного вида растений и животных. Такие планы составлены для нескольких видов дрозофил, для шелкопряда, для курицы, для мышей, кролика и для ряда растений (кукурузы, гороха, душистого горошка и т. д.). Как составляются эти планы? Мы ставим скрещивания, наблюдаем, как наследуются различные признаки. Устанавливаем, что одни признаки наследуются независимо, другие обнаруживают сцепление. Одни признаки сцеплены сильно, другие слабее. Принимаем силу сцепления за меру расстояния между генами. Исходя из этой предпосылки, чертим план, размещаем одни гены близко друг от друга, другие дальше, а несцепленные, независимо наследующиеся гены размещаем в разные группы. В результате получается некий чертеж.
Подчеркну еще раз, что такой план составляется только по данным скрещивания, по наблюдению за признаками, без заглядывания в микроскоп. Но что получается в результате? Получается то, что та картина, которую мы рисуем, замечательно совпадает с тем, что цитологи усматривают в микроскоп в ядрах делящихся клеток. Число групп сцеплений совпадает с числом хромосом. Разница в длине групп сцеплений совпадает с разницей в длине разных хромосом. Выделенная группа генов, сцепленных с полом признаков, совпадает с особенностями той хромосомы, по которой различаются самцы и самки. Это особенно ясно видно из рисунков плана хромосом дрозофилы, наиболее полно изученного вида, совпадающего с видом хромосом под микроскопом.
Это еще далеко не все. Иногда генетики обнаруживают различные особенности в своих опытах и на своем чертеже — наличие лишней группы генов, переход части генов из 40 одной группы сцепления в другую, потерю части генов. И в этих случаях цитолог видит под микроскопом те же аномалии — лишнюю хромосому или отсутствие хромосомы, транслокацию части хромосом из одной в другую и т. д. и обратно, когда цитологи замечают какую-либо аномалию хромосомного аппарата раньше генетика, геиетик подтверждает это открытие свои методом.
Может ли это поразительное совпадение быть какой-то незначительной случайностью? Ясно, что не может. Из этого поразительного совпадения фактов, добываемых совершенно различными методами (генетическим анализом и микроскопическим), вывод только один. Это вывод, что гены расположены в хромосомах, что гены имеют в хромосомах свою материальную основу, что хромосомы состоят из генов» (Серебровский А. С. Указ. соч. С. 78–79).
Рассматривая эти концепции классической генетики в 1935–1936 годах, мы пока отвлекаемся от чисто философских оценок тех или иных теорий, хотя философская аргументация имела в условиях того времени большое влияние на позицию некоторых групп ученых. Мы хотим подчеркнуть в данном случае лишь тот неоспоримый факт, что все теоретическое здание классической генетики имело очень прочный фактический фундамент. Те или иные гипотезы генетики возникали не абстрактно, а на основе огромного фактического материала, и именно это определяло материалистичность этих концепций. Никакая теория не застрахована от ошибок и неточностей, однако никаких элементов идеализма, метафизики или реакционности в основных постулатах генетики не было. Дело заключалось в том, что различные признаки взрослого организма связывались тогда еще неизвестной биохимической цепью с особыми стабильными белковыми или нуклеопротеидными молекулами хромосом (наследственным веществом) и передача самовоспроизводимого набора этих молекул из поколения в поколение строго предопределяла, по данным генетики, направление индивидуального развития каждой особи. Установить природу или механизм действия этих молекул или опровергнуть их существование можно было лишь в результате прямого экспериментирования.
Согласно концепциям классической генетики, индивидуальное развитие организма (образование фенотипа) происходит не стихийно, а в соответствии с особым генетическим планом, содержащимся в каждой клетке (в соответствии с генотипом). Такой тип развития, несколько странный для обывательски мыслящего человека, особенно неспециалиста в области генетики, в действительности не-? избежен, необходим для эволюции живых тел.
В результате эмбрионального развития создается сложнейшая живая система, состоящая из миллиардов клеток, десятков тысяч белков, целесообразнейшим образом связанных между собой. Возникает чудо природы — мыслящий мозг, совершенство оптики — глаза, высший уровень акустики — слуховой аппарат и много других систем живого тела, всегда поражающих своей целесообразней организацией. Появление целесообразности в природе было объяснено дарвиновской теорией эволюции и естественного отбора. При этом эволюция, особенно прогрессивная, может происходить и при отсутствии резких измнений внешней среды, так как любое изменение прежде всего проходит свою проверку по отношению к существующим условиям среды. При этом важное значение для отбора имеет не столько географическая среда, сколько внутри- и межвидовые взаимоотношения, преимущества и недостатки изменившихся особей по отношению к другим особям данного вида (внутривидовая конкуренция). Миллионы, миллиарды лет благодаря естественному отбору идет накопление изменений в том или друз ом направлении. Борьба за существование и отбор неумолимы. По ничтожным уклонениям, по мелочам, различные, в большинстве случаев ненаправленные, изменения наследственности накапливаются в миллионах поколений, и в результате мы наблюдаем возникновение новой целесообразной системы. Мы живем в мире, состоящем из целесообразно организованных живых существ. Но ведь каждое из этих существ не вечно, каждая особь, как бы совершенна она ни была, стареет и умирает. Она не может передать своему потомству свой мозг, свою печень, свои глаза, все те совершенные системы, которые возникали в филогенезе многие миллионы лет. Индивидуум передает своему потомству ничтожно малую крупицу своего тела — яйцеклетку или спермий, в которых нет ничего, кроме ядра с хромосомами и цитоплазмы. Поверхностному наблюдателю кажется, что эти микроскопические половые клетки не имеют ничего общего со сложностью взрослого организма, что мозг, мышцы, кровь породившего их тела — все это бесследно исчезло и их развитие начинается каждый раз сначала. Обывательски мыслящего ученого смущает ничтожный размер и кажущаяся простота половой клетки — он сравнивает ее и совершенный, бесконечно сложный организм и восклицает: между ними нет ничего общего! Ему кажется нелепостью, что в ничтожно малых хромосомах клетки, видимых лишь в микроскоп, может содержаться полный запас сведений о строении и функциях, например, слона или кита. Но он не может понять того, что еще большей нелепостью было бы возникновение этого слона, как чего-то действительно нового, за те месяцы, которые уходят на эмбриогенез, если в процессе эволюции слон, как биологический вид, возникал в течение сотен миллионов лет. Развитие совершенной и сложной системы, например млекопитающих, за несколько месяцев эмбрионального развития без признания реальности наследственно фиксированного «проекта развития», вероятно, не более чем библейская легенда о сотворении мира. Признание такого «проекта развития», зафиксированного каким-то образом в хромосомах клетки, критиковалось еще в дискуссии 1929–1931 годов, но, как правило, с весьма таиденциозных и малокомпетентных теоретических позиций. Некоторые скептики объявляли эту концепцию «дуализмом», утверждая, что две формы одной и той же системы (фенотип и генотип) невозможны. Между тем давно известно, что одна и та же материальная система может быть выражена самыми различными средствами. Точный чертеж сложной машины содержит, по существу, всю информацию об этой машине, по этому чертежу машина может быть воспроизведена. Более того — воспроизвести машину по чертежу легче и проще, чем по готовому образцу. Но машина весит иногда десятки тонн, а чертеж умещается на нескольких кадрах кинопленки, его можно сделать и микроскопическим. Чертеж — это не функционирующая машина, но он содержит точный проект, по которому машина может быть воспроизведена. Если бы не создавались чертежные эквиваленты машин, развитие техники было бы невозможно.
Нечто подобное имеет место и в живой природе — любой организм при процессах репродукции передает своим потомкам точную миниатюрную, необычайно экономную генетическую запись, регулирующую развитие его структур и свойств. Эта запись и сосредоточена, по мнению генетиков, в хромосомах, предположительно обладавших исключительно сложной молекулярной структурой. В четырех хромосомах плодовой мушки-дрозофилы — основного лабораторного объекта генетики — были экспериментально установлены несколько тысяч генов. Предполагалось, что их общее число может достигать десятков тысяч, и прогресс генетики в этом направлении в изучении многих животных и растений был исключительно быстрым. Этот процесс не был связан только с зарубежной наукой, советская генетика быстро набирала силы после революции и вышла к 1936 году на самые передовые позиции, занимая по ряду теоретических и особенно практических проблем ведущее место в мировой науке.
Позиции Т. Д. Лысенко и И. И. Презента
И. И. Презент и Т. Д. Лысенко отвергли эту теорию, предположив, что наследственность — это всеобщее внутреннее свойство живой материи и, как таковое, оно не требует наличия особой, передаваемой между поколениями генетической системы, локализованной в хромосомах.
Существование особых материальных самовоспроизводимых внутриклеточных носителей наследственности — генов — Т. Д. Лысенко, И. И. Презент и их последователи отвергали нацело. Выводы о существовании генов, как мы видели, вытекали как логическое следствие из результатов чисто экспериментальных исследований, они базировались на обширнейшем и точном фактическом материале. Для того чтобы действительно убедительно опровергнуть эту идею, следовало бы, конечно, показать, что имеющийся фактический арсенал классической генетики не дает логических предпосылок для сделанных теоретических выводов, что ему более соответствует какая-то другая концепция. И. И. Презент и Т. Д. Лысенко не пошли, к сожалению, по этому пути действительно плодотворной полемики. Они отвергали теорию генов на основании априорных, абстрактных соображений, встав, таким образом, на путь игнорирования фактического материала классической генетики; они попытались просто «закрыть» классическую генетику, как якобы формальную, буржуазную, метафизическую науку и «открыть» вместо нее свою новую генетику.
В чем же заключались основные принципы этой новой генетики и какие доводы и факты выдвигались в тот период в качестве опровергавших хромосомную теорию наследственности? Обратимся к выступлениям Т. Д. Лысенко и И. И. Презента на той же сессии ВАСХНИЛ в 1936 году. (Более поздние аспекты новой концепции будут затронуты при рассмотрении последующих фаз генетической дискуссии).
Довольно обширный доклад Т. Д. Лысенко содержал в своей первой трети общую пропаганду дарвинизма. Переходя затем к критике классической генетики, Т. Д. Лысенко указал на те факты, которые, по его мнению, требовали пересмотра основных генетических концепций. «Какие же работы, — писал Т. Д. Лысенко, — заставляют меня вместе с доктором И. И. Презентом и рядом других ученых поставить вопрос о пересмотре исходных генетических позиций? Какие работы привели нас к этой дискуссии? Это две проблемы. Первая проблема — проблема повышения качества посевного материала растений-самоопылителей путем внутрисортового скрещивания и вторая проблема — проблема переделки природы растений в нужном нам направлении путем соответствующего их воспитания.
Разрешение этих двух проблем и заставило меня вступить в дискуссию по вопросу наследственности и изменчивости» (Лысенко Т. Д. За дарвинизм в агробиологической науке // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 47).
Далее Т. Д. Лысенко подробно описал свое предложение о внутрисортовом скрещивании самоопылителей, которое, по его мнению, могло несколько увеличить урожай. Абсолютно никакого отношения этот впоследствии забытый из-за неэффективности агроприем в хромосомной теории не имел. И даже в том случае, если бо он сохранился в практике, противопоставлять его исходным генетическим позициям не было никаких оснований. (Вопрос о судьбе и теоретических основах этого агроприема будт в последующем рассмотрен более детально.)
Вторая проблема, якобы противостоявшая законам классической генетики, — переделка природы растений в заданном направлении путем воздействия условий среды — была представлена в работах Т. Д. Лысенко к 1936 году всего лишь одним примером переделки озимой пшеницы «кооператорки» в яровую. Более того, описание этого опыта, подробно приведенное в докладе Лысенко, представляет собой лишь яркую демонстрацию его методической недостоверности.
В последующие годы Т. Д. Лысенко сообщал о других аналогичных опытах, и мы в дальнейшем обсудим вопрос о переделке озимых в яровые и обратно более подробно, однако в данном случае нас интересует тот исходный «исторический» опыт, с которого началось отрицание классической генетики.
В целях объективности предоставим слово автору этого «основополагающего» опыта — Т. Д. Лысенко: «Наиболее продолжтельными опытами в настоящее время являются у нас опыты по переделке озимой пшеницы «кооператорки» в яровую. Эти опыты начаты в марте 1935 г. За этот пройденный период мы вырастили три поколения и в сентябре 1936 г. уже высеяли четвертое поколение этих растений.
Благоприятные результаты этих опытов заставили нас включить в работу и ряд других растений, но по этим растениям мы до настоящего времени успели только вырастить по одному поколению и высеять второе- Поэтому результатов опытов с этими растениями, за исключением опытов с рожью, еще нет.
Приведем кратко результаты опытов по переделке озимой пшеницы «кооператорки» в яровую.
Для опытов были взяты два растения озимой пшеницы «кооператорки» и два растения «лютесценс 329» Саратовской станции, высеянные 3 марта 1935 г. в теплице в одном вазоне специалистом Института селекции тов. М. К. Бабаком.
Цель его посева — не дать этим озимым растениям пройти стадию яровизации и этим заставить их как можно дольше жить, не давая выколашивания. Но вазон с этими растениями, высеянными 3 марта, был оставлен не в теплой теплице, а в прохладной, где температура с 3 марта и до конца апреля нередко была не выше 10–15 °C. Только начиная с мая температура была более высокой, а главное, не спускалась ниже 15 °C. Оба растения «лютесценс 329», как более озимые, нежели «кооператорка», жили до глубокой осени и, не дав выколашивания, погибли. Растения «кооператорки» в начале августа имели вид сильно раскустившихся со многими живыми и отмершими листьями. Отдельные одиночные побеги у этих растений в начале августа развили соломины.
Примерно в середине августа одно растение «кооператорки» вследствие вредителей, подгрызших корни, погибло. Осталось только одно растение, с которого 9 сентября было собрано несколько первых зерен. Плодоношение у этого растения было чрезвычайно растянутое — вплоть до января 1936 г., когда оно со многими еще зелеными колосьями погибло.
9 сентября 1935 г. был произведен посев первых собранных семян с указанного растения «кооператорки». Одновременно были высеяны для сравнения и контроля обычные семена «кооператорки», взятые из склада. Посев был произведен в теплой теплице, где в ноябре — декабре температура обычно не бывает ниже 15–20 °C…» (Лысенко Т. Д. Указ. Соч. С. 61–62).
И далее следует описание отличий в потомстве опытного растения с контролем в следующих поколениях.
Мы охотно верим, что это отличие имело место, что в конечном итоге были через ряд поколений получены яровые растения и т. д. Однако обсуждать этот эксперимент как строго научный нельзя, ибо речь идет об опыте с одним растением, о потомстве от одной особи, от одного-единственного зерна. Опыт без повторности — это не научный опыт. Одно зерно могло быть либо гибридным, либо мутантом, либо примесью. Одно случайное зерно — это не представитель озимого сорта.
Но даже если признать возможность перехода растений по типу озимые — яровые иод влиянием среды, то это явление не только прямо, но даже косвенно не противоречило хромосомной теории наследственности. Т. Д. Лысенко считал, что если он может переделывать озимое в яровое, то, значит, никаких неизменных генов озимости нет, а все зависит от среды, и, следовательно, вообще нет никаких генов. Но такой анализ лишен логики.
Возможно, что простых генов озимости и яровости у злаков вообще нет и что эти признаки определяются группой генов. Возможно, что у каждого растения есть гены и озимости и яровости, но проявление каждого из этих генов меняется под влиянием условий среды.
Классической генетикой описаны сотни случаев, когда генетически в хромосомах детерминируется не только тот или иной внешний признак (форма, цвет и т. д.), но и тип приспособительной реакции к среде и обратимость перехода растений от состояния А в состояние Б и обратно могут быть предусмотрены в генотипе, если возможность такого перехода при разных условиях является целесообразным признаком.
Не приведя, таким образом, в своем докладе ни одного теоретически и фактически аргументированного довода против классической концепции наследственности, Т. Д. Лысенко категорически заявил, что он не может согласиться с основным постулатом генетики о том, что в «хромосомах клеток есть особое от тела организма вещество наследственности (генотип)», и назвал его «выдуманным генетиками». «Блестящие работы цитологии, — сказал Т. Д. Лысенко в заключение, — много уже давшие в смысле морфологического описания клетки и особенно ядра, никто из нас не только не отрицает, но целиком поддерживает развитие этой работы… Все это нужные разделы науки, дающие знания. Но мы отрицаем то, что генетики вместе с цитологами увидят под микроскопом ген. Пользуясь микроскопом, можно и нужно будет увидеть все больше и больше деталей в клетке, в ядре, в отдельных хромосомах, но это будут кусочки клетки, ядра или хромосомы, а не то, что генетика разумеет под геном.
Наследственная основа не является каким-то особым саморазмножающимся веществом. Наследственной основой является клетка, которая развивается, превращается в организм. В этой клетке разнозначимы разные органелы, но нет ни одного кусочка, не подверженного развитию эволюции» (Лысенко Т. Д. Указ. соч. С. 71).
Свою генетическую идею (наличие некоего свойства наследственности, распределенного по всей клетке равномерно) Т. Д. Лысенко сформулировал, таким образом, в конце доклада без всякой связи с какими-либо фактами. В последующем идея менялась и формировалась, но в 1936 году она не представляла собой даже гипотезы — это был бездоказательный, абстрактный и малопонятный постулат, возникший вне всякой связи с развитием биологической науки. Еще менее доказательным было заслушанное сессией выступление И. И. Презента — пустая, поверхностная публицистика без малейшего намека на попытку обсуждения конкретных фактов.
Таким образом, самый простой анализ первой генетической дискуссии в конце 1936 года отчетливо показывает, что два появившихся направления в советской генетике были неравнозначны.
С одной стороны, мы видим серьезную научную отрасль, обширный участок мировой генетической науки, стройное знание взаимосвязанных теоретических концепций, логически вытекающих из колоссального фактического материала и представленных в нашей стране большой группой квалифицированных специалистов-генетиков.
С другой стороны, мы встречаемся с зачаточной, лишенной серьезного научного содержания идеей, не подкрепленной достаточным количеством достоверных фактов и поддерживаемой небольшой группой ученых, среди которых нет ни одного генетика. Представители этой группы отличаются, однако, тесной сплоченностью, большой самоуверенностью, склонностью к демагогии и политическим аналогиям.
Подобного рода неустойчивые и слабо обоснованные направления имеют обычно тенденцию опираться на популярные имена, ссылаться на авторитеты чаще всего уже покойных и, как правило, отечественных ученых. По такому пути пошли и Т. Д. Лысенко с И. И. Презентом. Они объявили свою генетику «мичуринской, учением К А. Тимирязева и И. В. Мичурина». Между тем известно, что К А. Тимирязев никогда не был генетиком и не изучал экспериментально явлений наследственности. Он был авторитетным физиологом растений, и весь его вклад в генетику ограничивался, по существу, статьей для энциклопедического словаря «Гранат». Критическое отношение К. А. Тимирязева к законам Менделя было поверхностным и субъективным.
Что же касается И. В. Мичурина, то его скептицизм в отношении перенесения «гороховых законов» на плодовые деревья с их весьма сложным гибридным происхождением не распространялся на генетику в целом, и в ряде своих поздних работ И. В. Мичурин признавал существование генов.
Проблема изменчивости. Два направления. 1936 год
Второй наиболее важной проблемой генетики является, как известно, проблема изменчивости.
Вопрос о природе мутаций
Классическая генетика подходила к ней с позиции учения о мутациях — ненаправленных изменениях генотипа.
Учение о мутациях, также как и теория генов, возникло целиком на экспериментальной основе, как точное отражение реальных явлений. В этом отношении генетическая теория мутаций в 1936 году резко отличалась от мутационной гипотезы Де-Фриза, сформулированной еще на заре развития генетики.
Что же такое мутации? Под мутациями в классической генетике подразумевают наследственные изменения, имеющие в большинстве случаев неопределенный, хаотический характер и возникающие в результате устойчивых изменений генов, как спонтанно, так и под влиянием разнообразных внутренних и внешних причин.
Противники классической генетики игнорировали мутационную изменчивость по трем причинам: во-первых, потому, что связь мутаций с изменениями генов предполагает существование генов; во-вторых, потому, что мутационная теория проводит отчетливую границу между наследственной (генотипической) и ненаследственной (фенотипической) изменчивостью: в-третьих, потому, что неопределенный, ненаправленный характер мутаций противоречил гипотетическому принципу адекватности наследственных изменений воздействию условий среды, выдвинутому Т. Д. Лысенко.
Учение о мутациях возникло на основе эмпирических наблюдений за изменчивостью живых систем. Первые точные количественные измерения частоты мутаций были сделаны, как известно, Меллером на мушке-дрозофиле, Бауером на львином зеве и Стада ером на кукурузе.
Внешне мутация проявляется в устойчивом наследственном изменении какого-либо признака.
В потомстве, например, определенной «чистой породы» мушек-дрозофил (выращиваемых при одинаковых условиях) на несколько десятков тысяч особей с обычной окраской глаз, с обычной формой крыла и т. д. всегда неизбежно появляются особи с измененной окраской глаз, с укороченной формой крыла и тд, то есть с каким-то изменением, устойчиво сохраняющимся и у потомства данной особи. Некоторые изменения такого типа смертельны для особей (легальны), большинство вредно, но небольшая часть мутаций, около 0,1–0,3 %, может оказаться полезной, увеличивающей жизнеспособность мутантов по сравнению с исходной линией, что особенно заметно, если условия среды отличаются от обычных.
Мутации отдельного конкретного гена, например гена окраски глаз у дрозофил, появляются, как показали прямые наблюдения, у одной особи из нескольких десятков или даже сотен тысяч особей. Но поскольку генов в составе наследственного вещества много (тысячи или десятки тысяч у дрозофил и более сотни тысяч у млекопитающих), то появление мутаций — это вообще очень быстрый процесс, и фактически каждая пятая или десятая особь может обладать новой морфологической, физиологической или биохимической мутацией. (Последние две группы мутаций обнаруживаются с большим трудом.)
Генетиками было точно рассчитано, что наблюдаемая частота мутационного процесса вполне обеспечивает те скорости эволюционных изменений живого мира, которые существуют в природе. Направленность накопления изменений обеспечивается в этом случае благодаря процессу естественного отбора.
Наличие мутационных изменений живых систем — это объективная реальность, которую невозможно оспаривать. Большим открытием явилось искусственное усиление мутационного процесса, открытое в 1925 году советскими учеными ГА. Надсоном и Г. С. Филипповым на грибах. В 1927 году Г. Меллер провел в США свои классические наблюдения над возникновением мутаций под действием лучей Рентгена. За эти опыты Г. Меллер был удостоен Нобелевской премии (в 1933–1937 годах П. Меллер работал в СССР, приехав по приглашению Н. И. Вавилова). Советскими учеными М. Е. Лобашевым и В. Б. Сахаровым было впервые открыто мутагенное действие некоторых химических веществ (иода и аммиака). Несколько позднее советский ученый И. А. Раппопорт и почти одновременно с ним англичанка Шарлотта Ауэрбах открыли специфические универсальные мутагенные вещества, начав тем самым новую страницу экспериментальной генетики. Была разработана и объективная молекулярная теория мутаций как устойчивых воспроизводимых изменений молекулярных структур хромосом, вернее, составляющих их отдельных генов.
Существование мутаций и неопределенной изменчивости было, как мы подчеркиваем, реальностью, твердо установленным фактом. Спор возникал лишь по вопросу о роли мутаций в эволюции и об их практическом значении. Мутации одного конкретного гена, как уже отмечалось, спонтанно появляются лишь у одной особи на десятки тысяч. Если смотреть на этот факт с точки зрения поколений, то получается, что один ген мутирует один раз на протяжении десятков тысяч поколений, т. е. один раз в несколько тысяч или десятков тысяч лет. Такой вполне объективный расчет и использовался для игнорирования значения мутаций и критики теории гена при полном невнимании к тому, что генотип особи составлен десятками тысяч генов и поэтому изменения генотипа особей за счет разных генов очень часты. Более того, при значительно большей частоте мутаций каждого отдельного гена стабилизирующей естественный отбор был бы невозможен и виды не могли бы сохраняться в природе сколь-либо заметное вчемя. Именно увеличением частоты мутаций в силу неустойчивости генотипа и объясняются в наст оящее время случаи вымирания некоторых видов животных в периоды, не сопровождавшиеся серьезными сдвигами условий среды.
Тем не менее тезис о том, что каждый отдельный ген изменяется один раз в десятки тысяч лет, использовался противниками генетики как пугало, как тезис о неизменности генов, как что-то нелепое и якобы несовместимое с диалектическим материализмом, утверждавшим, что все в природе изменяется и развивается (как будто диалектический материализм решает вопрос о сроках и скорости изменений). Критика теории мутаций и популяций была совершенно голословной, она носила характер обывательского ненаучного высмеивания.
Для иллюстрации этого можно привести то место из речи И. И. Презента на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году, в котором он возражал Г. Меллеру, сделавшему обстоятельный и прекрасно аргументированный доклад о природе постоянства и изменчивости генов: «.. Далее, генетики считают, что наследственные изменения происходят лишь раз в десятки или даже в сотни тысяч лет. (Голос с места: «Где это сказано?»)
Если этот вопрос мне задает кто-нибудь из товарищей генетиков, то я укажу, где это сказано. Сказано это не второклассным, а, так сказать, первосортным, первоклассным генетиком, сказано это проф. Г. Г. Меллером.
… Но этим дело еще не ограничивается. Происходящие раз в десятки или сотни тысяч лет мутации, независимые от влияния условий внешней среды, оказываются, согласно генетике, в огромном большинстве случаев летальными, гибельными для организма.
Вот я и спрашиваю, где же в таком случае материал для естественного отбора, который иногда в сравнительно короткие сроки преобразует лик животных и растений. Если бы наследственные изменения происходили так, как это рисуют формалисты-генетики, то навряд ли мы имели бы современных слонов, за сравнительно короткий срок происшедших от ископаемых форм. Но все дело в том, что могут быть метафизические идеи о природе, но не может быть метафизической природы, и акад. Т. Д. Лысенко своими экспериментами над «кооператоркой» доказал, что если умело подходить к растению, зная жизнь, а не только внешние признаки этого растения, если подбирать средства воздействия не так, как это делают генетики, исходя из принципа «покрепче — будет получше», а выбирать средства воздействия, созвучные данному этапу развития организма, то в короткий срок можно направленно видоизменить наследственную природу растения» (Презент И. И. // Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 392–393).
Аналогичное отношение к проблеме мутаций можно было обнаружить и у Т. Д. Лысенко. Не касаясь этого вопроса в докладе, он в заключительном слове просто отмахнулся от генетических мутаций, как от какого-то нелепого заблуждения. «Основное заблуждение генетиков состоит в том, — утверждал Т. Д. Лысенко, — что они признают неизменяемость в длительном ряду поколений генов. Правда, они признают изменчивость гена через десятки и сотни тысяч поколений, но спасибо им за такую изменчивость» (там же. С. 455).
Выступление Г. Меллера на дискуссии 1936 года. Несколько слов о судьбе Г. Меллера
Обсуждая здесь вопрос о мутациях, необходимо, по-видимому, сказать несколько слов о Г. Меллере, принимавшем автивное участие в генетической дискуссии.
Г. Г. Меллер, американский ученый, друг Н. И. Вавилова, приехал для работы в СССР как человек, сочувствующий социализму. В последующие годы люди типа И. И. Презента причисляли Меллера к врагам нашей страны и реакционерам. Это было неправильно. Заканчивая свой доклад на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году, Г. Меллер с энтузиазмом сказал: «Советский Союз с полным правом может гордиться тем, что, несмотря на многочисленные насущные материальные нужды, преодолеваемые им в процессе построения великого нового общества, он сумел поднять ряд разделов теоретической науки и в том числе генетику до уровня, который всеми признается столь же или даже более высоким, чем уровень этих наук в других странах Заграничные друзья Советского Союза — а среди генетиков искренних друзей СССР особенно много — гордятся этим доказательством триумфального шествия идущей здесь цивилизации. Можно с удовлетворением констатировать, что в СССР уделяется много внимания связи генетики с практическим растениеводством и животноводством. Ни один научный работник со сколько-нибудь передовыми социальными взглядами не может не испытывать величайшего удовлетворения, видя свою науку на службе интересам трудящихся масс. В этом отношении мы должны служить примером всем остальным. Поэтому мы должны удвоить наше внимание, чтобы не только высоко держать знамя в теоретических разделах нашей области, но даже еще выше в отношении связи теории с практикой» (Меллер Г. // Там же. С. 143–144).
Еще раньше, на юбилейной сессии Академии наук СССР, посвященной десятилетию со дня смерти В. И. Ленина, Г. Меллер сделал прекрасный доклад «Учение Ленина в его отношении к генетике». В этом докладе была дана очень глубокая и серьезная диалектико-философская трактовка генетических проблем (см.: Памяти В. И. Ленина. М., 1934. С. 565–592).
В начале 1937 года Г. Меллер временно, как он предполагал, поехал в Испанию. Нам хочется привести здесь отрывок из письма Н. И. Вавилова проф. О. Моору, датированного 8 апреля 1937 года (копия письма хранится в личном архиве Н. И. Вавилова): «Проф. Меллер в настоящее время в Мадриде, для того чтобы помочь организации медицинской службы у республиканцев. Он полон энтузиазма и хочет помочь испанским республиканцам и поехал на 4 месяца. Он вернется в Москву примерно через 3 месяца».
Однако поездка Г. Меллера в Испанию затянулась, он оставался там фактически до конца гражданской войны. Отношение Г. Меллера к нашей стране изменилось лишь после того, как он узнал о гибели многих его советских друзей.
В конце 1948 года Г. Меллер, избранный ранее в почетные иностранные члены Академии наук СССР, объявил о своем выходе из состава АН СССР в знак протеста против преследований советских генетиков, последовавших после сессии ВАСХНИЛ в августе того же года. В связи с этим Президиум АН СССР опубликовал специальное заявление (Известия, 1948, 14 дек.). О характере этого заявления можно судить по его концовке: «Академия наук СССР, — писалось в нем, — без чувства сожаления расстается со своим бывшим членом, который предал интересы подлинной науки и открыто перешел в лагерь врагов прогресса и науки, мира и демократии».
Изучение мутаций половых и соматических клеток было важнейшей областью генетики и биологии. Исследователи нащупали в этом случае тот механизм, который обеспечивал, при наличии отбора, эволюцию живой природы, нашли пути ненаправленного усиления действия этого механизма. Это было выдающейся победой науки, победой дарвинизма. Игнорировать, искажать или высмеивать это достижение было просто неразумно. То, что изменение какого-то строго определенного признака происходит в эволюции, например, раз в десять тысяч лет, может удивить грамотного биолога не медленностью, а быстротой. Эволюция видов вовсе не связана с изменением многих, а тем более всех признаков. Зеленый пигмент-хлорофилл имеет одинаковую структуру у высших цветковых растений и у низших водорослей. Эволюционно эти виды отстоят друг от друга не на тысячи и не на миллионы, а на миллиард лет, и тем не менее хлорофилл не менялся независимо от того, противоречило ли это презентовскому пониманию диалектики или нет. Но если не менялся хлорофилл, то не менялся, следовательно, и цикл его синтеза, в котором участвуют десятки систем, не менялся и принципиальный путь фотосинтеза — этого основного биохимического процесса в растительном мире.
Не менялись соответственно и гены, определяющие эти признаки. И таких примеров можно привести тысячи.
Геминовый пигмент, свойственный гемоглобину крови млекопитающих, обнаруживается и у некоторых бактерий, реакции гликолиза, окисления, фосфорилирования едины во всем живом мире — все эти факты в 1936 году были прекрасно известны. Удивляться приходилось не тому, что слоны возникли из мамонтов, а тому, сколь небольшой комплекс генетических изменений был для этого необходим и сколь много признаков биохимического, физиологического и морфологического характера оставались у слона и мамонта принципиально тождественными, несмотря на разделяющие их тысячелетия. Понять это явление можно было лишь на основе, генетических концепций устойчивости генов и генетической трактовки роли отбора.
Тем не менее вся эта важнейшая в теоретическом и практическом отношении область биологии игнорировалась Т. Д. Лысенко и его сторонниками. Но игнорировать вообще проблему изменчивости нельзя» Отвергая какую-либо значимость мутаций, необходимо было объяснить изменчивость иными путями, нужно было создать новое учение об изменчивости и эволюции.
Представления Т. Д. Лысенко об изменчивости
Каких-либо собственных серьезных фактов по проблеме изменчивости (за исключением переделки одного растения озимой «кооператорки» в яровую форму) у нового направления еще не было. Поэтому классической генетической теории изменчивости был противопоставлен старый, многократно опровергнутый, сформулированный еще Ламарком принцип наследования благоприобретенных признаков, дополненный идеей адекватности наследственных изменений условиям среды (принцип прямой, направленной изменчивости).
В целом эта концепция предполагала, что наследуются не все приобретенные признаки (пример с возможностью наследования бесхвостости в результате отрезания хвостов не оживлялся), а только те, которые возникли под влиянием воздействия условий среды.
Влияние воздействий среды на наследственность не отрицалось и классической генетикой. Генетики признавали, что мутации в конечном итоге возникают под влиянием не только внутренних, но и внешних условий (см. доклад П. Меллера // Там же. С, 136–137). Различие двух точек зрения сводилось к характеристике самих изменений. Мутации имеют ненаправленный хаотический характер, направленность изменений создается в этом случае только отбором. Адекватная изменчивость, по Т. Д. Лысенко, имеет изначальный направленный характер, возникающие изменения строго соответствуют изменению среды, условия холода ведут, например, не к отбору холодостойких мутантов, а к прямому изменению наследственности в сторону большей холодостойкости.
Объяснить этот тип наследственной изменчивости каким-то логически убедительным способом адекватной перестройки биологической системы было весьма трудно, и поэтому в последующий период он был дополнен введением ряда чисто философских формулировок о том, что организм и условия его жизни составляют единство, что наследственность представляет собой концентрат условий среды и заключается в требовании определенных условий среды и т. д. Пришлось в корне изменить формулировку и самого явления наследственности. Пришлось пожертвовать общепризнанным, общепонятным и соответствующим реальности толкованием наследственности как явления воспроизведения себе подобных в серии. Поколений. Но все это было сделано позднее, в основном в сороковых годах. В 1936 году принцип адекватной, направленной наследственной изменчивости был представлен для обсуждения в очень примитивной, неубедительной и фактически необоснованной форме. Мы подчеркиваем, что речь шла о направленной наследственной изменчивости, так как примеры наследственной приспособительной изменчивости были известны давно.
Возможность ненаследственных приспособительных изменений к среде абсолютно необходимо для любого организма, так как условия среды на протяжении жизни меняются сотни и тысячи раз, и прочное наследственное изменение и приспособление к меняющейся среде было бы в данном случае просто нецелесообразным.
Для того чтобы как-то разграничить обычные ненаследственные приспособительные изменения организма к быстро, а тем более периодически много раз меняющимся условиям, Т. Д. Лысенко чисто абстрактно предположил, что в жизни растений существуют какие-то особые периоды, в течение которых среда, ассимилируясь, изменяет наследственность. В остальное же время наследственность якобы консервативна.
Все эти положения были изложены в 1936 году только как гипотеза, как проект на будущее, как нечто сулящее большие перспективы. Т. Д. Лысенко совершенно отчетливо отметил, что «в общих чертах всем ясно, что внешние условия играют колоссальную роль в бесконечном процессе формирования растительных организмов. Но, насколько мне известно, никому еще не удалось экспериментально доказать, когда и какие условия, какие моменты развития растений необходимы для того, чтобы в заданном направлении изменять природу растений последующих поколений» (Т. Д. Лысенко // Тамже. С. 57).
Единственным примером перспектив новой идеи был в тот период неубедительный опыт с переделкой пшеницы «кооператорки» из озимой в яровую.
Таким образом, рассмотрение позиций двух направлений в изучении проблемы изменчивости на уровне 1936 года, так же и в отношении проблемы наследственности, отчетливо выявляет их различие.
С одной стороны, мы встречаемся с изучением классической генетикой закономерностей реального процесса наследственной мутационной ненаправленной изменчивости живых тел. Эта изменчивость, проявляющаяся в результате действия внутренних и внешних факторов, объясняет то постоянно возобновляемое разнообразие в пределах вида (наличие популяций), которое и служит основой для естественного отбора и обеспечивает благодаря отбору направленную эволюцию живых тел в природе и в условиях сельскохозяйственной практики.
С другой стороны, мы обнаруживаем новое направление, которое, игнорируя весь накопленный генетикой материал в области изменчивости, обещает найти легкий и быстрый путь создания новых форм на основе абстрактной гипотезы прямой направленной изменчивости для влиянием среды, гипотезы, по мнению ее создателей, не требующей никаких доказательств.
Два направления в прикладной генетике, селекции и растениеводстве. 1936 год
Генетика в 1935–1936 годах уже не была чисто академической наукой. Она служила теоретической основой селекции растений и животных, семеноводства и растениеводства, она была тесно связана с практикой сельского хозяйства.
Естественно, что постановка вопроса о неверности основных постулатов классической генетики логически приводила к предположению о ее практической бесплодности и Даже вредности, к выводу о том, что большая группа практических методов, агроприемов и правил, связанных с генетикой, являются надуманными, бесполезными (экспериментальным доказательством бесплодности этих приемов создатели «новой генетики» себя не утруждали. К своим выводам в этом отношении они подошли чисто теоретическим путем). Для замены отвергаемых методов, в соответствии с новыми идеями о наследственности, были, в свою очередь, предложены некоторые другие методы и приемы. Рассмотреть все стороны этой научно-практической дискуссии мы, конечно, не можем и поэтому ограничимся некоторыми наиболее типичными примерами.
Роль Н. И. Вавилова и его школы в развитии прикладной генетики, селекции и растениеводства в СССР. Создание мировой коллекции культурных растений
Развитие прикладных аспектов генетики и развитие научных основ селекции и растениеводства в нашей стране было тесно связано с деятельностью академика Николая Ивановича Вавилова, создателя и многолетнего президента (до 1935 года) Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И Ленина и директора Института генетики АН СССР и Всесоюзного института растениеводства (ВИР) — уникального научного учреждения, получившего широкую известность во всем мире.
Когда сейчас, через много лет после трагической гибели этого выдающегося ученого, оглядываешься на итоги его научной и практической деятельности, поражают прежде всего ее невиданный, гигантский размах, глубина и необыкновенная продуктивность.
Николай Иванович сформировался как ученый до революции и первые шаги в науке сделал в Московском сельскохозяйственном институте, ныне Тимирязевской сельскохозяйственной академии, под руководством профессора Дмитрия Николаевича Прянишникова, возглавлявшего тогда кафедру частного земледелия (растениеводства).
Своей узкой специальностью Н. И. Вавилов избрал изучение болезней растений, однако благодаря широкому научному кругозору он всесторонне охватил проблему, поставив основной задачей выведение для сельского хозяйства иммунных сортов культурных растений. Эту задачу нельзя было решить без разработки генетики иммунитета растений, и Николай Иванович первым в нашей стране начал широкие исследования в области прикладной генетики растений. Однако до революции эта работа базировалась лишь на его личном энтузиазме и энтузиазме нескольких добровольных сотрудников. Только в советское время Николай Иванович смог придать своим исследованиям действительно широкий размах.
Россия была аграрной страной с исключительно отсталым сельским хозяйством. Не только в техническом и организационном отношении крестьянское хозяйство стояло у нас намного ниже, чем в большинстве европейских стран, но и самый ассортимент возделываемых растений, селекция, семеноводство находились на весьма низком уровне, хотя и тогда уже многие местные стародавние русские и украинские сорта озимых и твердых пшениц, льна и других культур приобрели мировую славу и занимали миллионы гектаров в Канаде, США и других странах.
Однако научная селекция и правильное семеноводство в условиях старой России не получили необходимого развития, и сортовые посевы в тот период распространялись лишь в наиболее развитых хозяйствах.
Длительная война и разруха почти полностью ликвидировали те небольшие успехи отечественной селекции, которые были достигнуты в предшествующие годы. В этот тяжелый период, в самом начале 20-х годов, Николай Иванович Вавилов выдвинул смелый и глубоко продуманный план коренной реорганизации растительных ресурсов сельского хозяйства, поднятия уровня селекционной и семеноводческой работы и привлечения всего мирового богатства растительных ресурсов и включения всех достижений мировой науки и практики в селекционную обработку в нашей стране. В основе этого плана лежало созданное Н. И. Вавиловым учение об исходном материале в селекции.
Создание новых сортов селекционерами преследует весьма многообразные цели. Новый сорт, например пшеницы, должен обладать, по возможности, не только более высокой урожайностью, чем местные сорта, но и сочетать в себе и другие положительные свойства: засухоустойчивость, неполегаемость, неосыпаемость, равномерность созревания, приспособленность к местным условиям, устойчивость к болезням и вредителям, высокое содержание белка, хорошие хлебопекарные качества и т. д., и т. п. Создание этих свойств путем отбора — очень длительный путь. Более быстрой и эффективной является гибридизация сортов и форм, раздельно обладающих необходимыми свойствами, с последующим отбором из гибридного потомства необходимых сочетаний. Путем гибридизации и тщательного анализа ресщешшющихся форм возможно внедрение в создаваемый сорт именно тех качеств скрещивающихся пар, которые необходимы для создания лучшего сорта.
Отсюда понятна и необходимость универсального широкого исходного материала для селекционной работы — богатство свойств исходных форм дает селекционеру и растениеводу такие же возможности для творческой селекции, как богатство красок для творческой работы художника.
Николай Иванович Вавилов с группой своих сотрудников взялся за осуществление планов создания в СССР исходного материала для селекции интродукции, отражающего мировое разнообразие растительных форм. Он стремился не просто собрать этот исходный материал, но привести его в строгую систему, изучить его всесторонне физиологически, биохимически, ботанически, генетически и агрономически и сделать доступным для всех селекционных станций и селекционеров нашей страны.
При этом предполагалось выделить из обширных растительных фондов сорта, пригодные для непосредственного быстрого введения в практику, перспективные формы полевых, овощных и плодовых культур, что обещало быстрый и непосредственный практический эффект. Для осуществления этой задачи по инициативе Николая Ивановича Вавилова был создан Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур (ВИПБ и НК), позднее переименованный во Всесоюзный институт растениеводства (ВИР) с широкой географической сетью опытных станций.
С середины двадцатых годов началось осуществление знаменитых экспедиций Н. И. Вавилова во все уголкн Советского Союза, а затем и во все основные центры мирового земледелия.
За короткий срок было организовано около 200 экспедиций, изучивших земледелие и растительные ресурсы 65 стран, и в Советский Союз было доставлено более 150 тысяч сортов, форм и видов культурных растений — все растениеводческое богатство, созданное человечеством за его многовековую историю. Была основана мировая коллекция культурных растений. В процессе работы Н. И Вавилов обнаружил наличие на земном шаре географических центров с разнообразием культурных растений и параллелизмом изменчивости близких видов и родов (закон гомологических рядов).
Очень важно отметить, что широкий размах интродукционной и экспедиционной работы по сбору полезных сортов связан с инициативой В. И Ленина. Всесоюзный институт прикладной ботаники и новых культур возник по его прямому указанию. Читая во время болезни в 1921 году 60 увлекательную книгу Гарвуда «Обновленная земля», переведенную Тимирязевым, где описывалось значение интродукции новых растений в развитии американского земледелия, Владимир Ильич указал на необходимость уделить внимание этому делу и в нашей стране. Именно с засушливого, неурожайного и голодного 1921 года в советском растениеводстве возникли тенденции, приведшие к радикальным изменениям в ассортименте и расределении земледельческих культур.
В результате этой работы советская селекция получила богатейшие возможности. Н. И. Вавилов и его единомышленники, считавшие, что генетическая система организма обеспечивает особый механизм передачи признаков между поколениями с помощью генов, предлагали надежный путь использования для селекции мирового разнообразия признаков и свойств культурных растений, дары природы и труды тысяч поколений людей. Это был реалистический и обоснованный путь. И такая работа принесла сельскому хозяйству страны колоссальный практический эффект. Создание продуктивной советской селекции без этой работы было бы невозможно, и в своем докладе на сессии ВАСХНИЛ в 1936 году Н. И. Вавилов ярко и убедительно описал теоретическое и практическое значение созданной им отрасли. Уместно привести подробные выдержки из этого замечательного доклада, отражавшего результаты и достижения важнейшего этапа в развитии сельскохозяйственной науки и практики. Работы, о которых идет речь в докладе, создали эпоху не только в советской, но и в мировой селекции и растениеводстве. Мы осветим эту работу более детально, так как ее значимость, ее теоретическая и практическая фундаментальность в последующем долго замалчивалась, хотя все селекционеры страны независимо от направления взглядов работали с исходным материалом, добытым, изученным и введенным в селекцию работами Н. И. Вавилова и его школы:
«Широкая плановая производственная интродукция лучших селекционных достижений Америки и Западной Европы относится уже всецело к советскому времени, — писал акад. Н. И. Вавилов. — Начиная с 1922 г., после исключительного неурожая предшествующего года, Наркомзем РСФСР, а позднее Наркомзем СССР при постоянном участии и научной консультации Всесоюзного института растениеводства (бывш. Институт прикладной ботаники и новых культур) начинают широкую плановую интродукцию всех лучших селекционных сортов Западной Европы, Северной Америки, Японии, Аргентины, Австралии и других стран. В целях правильной оценки сортов, как наших селекционных и местных, так и лучших иностранных, почти одновременно с началом широкой интродукции организуется государственная сеть сортоиспытания при Институте растениеводства, которая явилась главным арбитром по установлению ценности сортов и по плановому введению их в хозяйство.
Сотни лучших селекционных иностранных сортов прошли в предыдущие годы через испытание на наших полях, не говоря уже об испытании в малых масштабах буквально тысяч сортов. Вся мировая коллекция подвергалась как бы советскому экзамену. Вероятно, нет ни одной сколько-нибудь значительной иностранной селекционной станции и семенной фирмы, лучшие сорта которых не были бы использованы за истекшие годы на наших полях.
В результате этой производственной интродукции, по нашему подсчету, в настоящее время из общей площади посевов в 132 млн га приблизительно около 15 %, т. е. около 20 млн га, занято лучшими иностранными сортами. Из них особенное распространение получили шведские сорта овса, как «победа», «золотой дождь», «лигово-II». Выдержали испытание и вошли в культуру некоторые из западноевропейских пивоваренных ячменей, как лоосдорфская ганна, лучшие американские зубовидные сорта кукурузы. За советское время введены в широкую культуру американские и египетские хлопчатники, лучшие иностранные сорта картофеля. Половина нашего ассортимента овощей по площади представлена лучшими иностранными сортами, в особенности в отношении капусты, томатов, занимающих сотни тысяч гектаров. Укажем на введение в широкую культуру итальянской конопли, сортов сорго. В развитии хозяйства наших влажных субтропиков приходилось и приходится основываться на плановом использовании иностранных культур и сортов, в особенности из Флориды, Калифорнии, Японии и отчасти Китая…»
Н. И. Вавилов осветил далее перелом, к которому подошла, в результате интродукции, советская селекция:
«Пройдя этапы отбора среди местного и иностранного материала, советская селекция переходит ныне вплотную по всему фронту к этапу широких гибридизацишшых работ. Вопросы подбора исходного материала для гибридизации, как показывает весь мировой опыт, имеют исключительное значение. Селекция, по существу, слагается из правильного выбора исходного материала для отбора и из умелого подбора исходных пар для сочетания путем гибридизации. Самые крупные успехи мировой селекции 62 связаны с интернационализацией ее. В создании лучших современных сортов пшеницы Канады, США, Аргентины и Италии приняли участие в качестве родительских форм сорта из Японии, Китая и Индии. Наиболее резкие сдвиги в селекционном стандарте в большинстве случаев связаны были с вовлечением в гибридизацию контрастных форм, резко отличных.
Проводя широкую интродукционнуто работу и используя прежде всего готовые иностранные селекционные сорта, Институт растениеводства логически подошел к необходимости разработки конкретного учения об исходном материале в селекции. Разнообразие условий нашей страны, большая сеть селекционных учреждений, решающее значение правильности подбора компонентов в скрещиваниях в целях улучшения наших сортов заставили нас направить сугубое внимание в эту сторону.
Наши исследования сортового состава культурных растений, их классификация привели нас к убеждению о недостаточности исходного материала, с которым работала европейская, американская и советская селекция. Изучение эволюции культурных растений в пространстве и во времени заставило нас направить внимание на исходные области, откуда пришли важнейшие культурные растения, прежде всего в древнейшие земледельческие страны. Исследования наших среднеазиатских и закавказских республик, обнаружившие поразительное разнообразие сортового состава, в том числе и новые виды культурных растений, подтвердили правильность наших соображений. 10 лет назад в книге «Центры происхождения культурных растений» (1926) нам пришлось набросать первый план мобилизации сортовых растительных ресурсов. Области древнейшего земледелия, исторически достаточно точно установленные, сосредоточены главным образом в пределах Южной Азии, Средиземноморья, Восточной горной Африки и в Кордильерах в Америке. Экологические условия этих древних областей земледелия характеризуются исключительным разнообразием и контрастами. Культура здесь поднимается от уровня моря высоко в горы да пределов земледелия. Отдельные очаги древней культуры граничат с пустынями. Отсюда вероятность нахождения здесь ценнейших свойств, как засухоустойчивости, холодостойкости, которые могли быть использованы советской селекцией. Таков ход наших соображений, которые нам представляются совершенно ясными и о которых, казалось бы, нечего и спорить. Детали направлений экспедиций приходилось корректировать уже во время самой работы, но общие контуры наиболее важных областей для поисковой работы были определены правильно с самого начала. Вся практика поисковой работы это подтвердила.
Так начинается период советских исследований сортовых мировых ресурсов, которые последовательно охватывают весь Союз и выходят за его пределы. В течение сравнительно короткого времени, невзирая на многие препятствия и трудности, которые надо было преодолеть, советскими экспедициями фактически охвачена за истекшее десятилетие большая часть наиболее интересных на земном шаре земледельческих областей…»
«Скромные советские экспедиции, обычно в составе одного-двух исследователей, почти незаметно прошли огромные территории наиболее важных земледельческих районов мира и вскрыли новые огромные, не подозревавшиеся в прошлом наукой и селекцией видовые и сортовые богатства. Немедленно за сборами сортовой материал поступал в посевы в различных районах, направляясь в селекцию и для оценки его свойств. Все наиболее ценное, встречавшееся на пути экспедиции, бралось в возможно больших количествах. Впервые перед советскими селекционерами открылся сортовой и видовой состав культурных растений земного шара, было исследовано около 60 стран с различной степенью полноты.
Планомерное агроботаническое исследование собранного материала, изучение его в отношении важнейших хозяйственных свойств привело к созданию нового учения о составе культурных растений, об исходном материале в селекции. В некоторых областях, как Кордильеры Южной Америки, Средиземноморье, Малая Азия, Абиссиния, Афганистан, Иран и Индия, фактически были вскрыты целые культурные флоры, по существу, неизвестные в прошлом мировой науке. Некоторые культуры, как картофель, потребовали последовательно ряда экспедиций для того, чтобы собрать основное, необходимое нам. Представление о том, какого рода открытие сделано в этом отношении, дает издаваемая ныне «Культурная флора СССР», подытоживающая по важнейшим культурным растениям наши знания не только о сортах нашей страны, но и о всем мировом ассортименте по важнейшим культурам, имеющим значение для советской селекции…»
«…Перед советскими селекционерами открылся новый мир, целые области, которые раньше не входили в поле зрения практической селекции. Остановимся на наиболее крупных фактах.
В средиземноморских странах, как ныне выяснено, оказались сосредоточенными чрезвычайно ценные в селекционном отношении группы видов и разновидностей пшениц, овса, льна, устойчивых к заболеваниям ржавчиной, головней и другими болезнями в наших условиях. В то же время, культурные сорта средиземноморских стран характеризуются высоким качеством зерна, крупнозернистостью. Наоборот, культурные растения Ирана, Индии так же, как и нашей Средней Азии, являются чрезвычайно восприимчивыми к заболеваниям, но зато устойчивыми к засухе и чрезвычайно скороспелыми. В пределах горной, так называемой счастливой, Аравии обнаружена группа видов пшеницы, ячменя, люцерны и других растений, отличающихся исключительной скороспелостью. Абиссиния оказалась областью оригинальных видов, среди которых впервые обнаружены твердые безостные пшеницы, неизвестные мировой агрономии. Ячмени Абиссинии оказались устойчивыми к низким температурам и к твердой головне, отличаясь в то же время высокой продуктивностью. В пределах западного Китая, так называемой Кашгарии, в суровых условиях Припамирья найдены исключительно холодостойкие, озимые пшеницы, превосходящие в этом отношении наши лучшие стандарты, как «саратовская 329» и «гостианум 237».
В горных районах внутреннего Китая оказались заключенными исключительные богатства мягкой пшеницы, отличающейся культурным колосом, многоцветковостью, устойчивостью к бурой ржавчине — свойством, которое чрезвычайно редко среди наших стандартов так же, как и среди американских и западноевропейских, и которое нам крайне нужно. Более того, по скороспелости китайские пшеницы при их продуктивности стали на первое место среди озимых и яровых пшениц. И что особенно существенно, это чрезвычайно убыстренный налив зерна, свойственный этой группе пшеницы. Таким образом, этой группе пшеницы оказался свойственным целый комплекс важнейших хозяйственных признаков.
О том, какого рода открытия сделали советские исследователи за это время, пожалуй, наиболее ясно свидетельствуют работы д-ра С. М. Букасова и д-ра С. В. Юзепчука, скромных советских исследователей, которые, по нашему убеждению, сделали одно из крупнейших открытий в области мирового растениеводства.
В 1925–1926 гг., исходя из географической теории локализации основных видов и сортовых ресурсов по картофелю, мы направили Букасова и Юзепчука в Мексику и в Южную Америку. Помимо сбора картофеля, им же было поручено произвести сбор и исследование хлопчатника и кукурузы. Эта длительная, чрезвычайно трудная экспедиция потребовала нескольких лет и фактически с перерывами закончена только в 1933 г.
Что дала экспедиция?
Вся европейская селекция картофеля была основана в прошлом на 2–3 случайных образцах, которые были привезены когда-то конквистадорами, открывшими Америку, и из сеянцев выведены, как мы ныне хорошо знаем, все европейские сорта. После этого, по существу, серьезного поступления исходного материала на селекционные поля за два-три столетия не было. Вся мировая селекционная работа перебалтывала ничтожный, по существу, исходный материал, и только гетерозиготность его обусловила возможность выведения многих сортов.
Вступая в Кордильеры, в древнейшие области происхождения этой культуры, где до сих пор сохранилась примитивная низкая культура (индейская культура), наши исследователи шаг за шагом вскрывали здесь наличие неподозревавшегося мировой наукой богатства видов картофеля. Вместо одного культурного вида картофеля, известного в прошлом, они открыли не менее 18 видов, из которых одни от других отличаются так же, как твердые и мягкие пшеницы, по физиологическим свойствам, по разной степени скрещиваемости, по числу хромосом, т. е. представляют собой ботанические виды в самом строгом систематическом смысле. Кроме культурных, обнаружены десятки новых видов дикого картофеля. Большинство мексиканских видов оказалось иммунным к фитофторе.
Вся группа собранных видов картофеля ныне шире введена в практическую гибридизацию с нашими обычными стандартами, и в этом году первые гибриды уже поступили на колхозные поля. Открыта в буквальном смысле Америка по картофелю. Значение этого открытия, в чем мы не сомневаемся, еще недооценено селекцией.
Может возникнуть естественный вопрос, каким образом советские исследователи при всей скромности их экспедиций открыли то, что было пропущено многочисленными экспедициями американских охотников за растениями, которые неоднократно бывали и бывают в Перу, Боливии и Мексике. Для них поездка в Перу и Боливию так же легка, как для нас в Крым. В чем дело, как сделан такой крупный промах американскими исследователями? История этого открытия крайне поучительна, на ней можно видеть, как глубоко и всесторонне приходится подходить к исходному материалу, чтобы осмыслить его и включить в практическую работу».
Н. И Вавилов отметил далее, что эти успехи были связаны прежде всего с комплексностью и коллективностью исследований.
«Этой комплексностью в работе, — сказал он, — углубленностью, совершенно необходимой в такого рода исследованиях, и самой целеустремленностью мы объясняем открытия, выпавшие на долю советских исследователей. Ныне к этим методам работы переходят и за границей, и вслед за советскими экспедициями министерства земледелия США, Швеции и Германии отправили уже несколько экспедиций за картофелем в Кордильеры.
Путем большой коллективной работы, произведенной по определенному плану, за эти годы приведены в научную систему знания о сортах и видах важнейших культурных растений, интересующих СССР. Установлены впервые области концентрации сортового разнообразия, особенности отдельных районов с точки зрения селекционера, разработана, по существу, заново география культурных растений, и, самое главное, фактически в распоряжении советской селекции ныне имеется огромный новый исходный видовой и сортовой материал, о котором мог только мечтать селекционер.
Советскому селекционеру стали ныне ясными эволюционные этапы формообразования культурных растений; весь строительный материал, необходимый для создания сортов, ныне находится в распоряжении советского селекционера; мы знаем, где его в случае нужды можно дополнительно найти. Можно без преувеличения сказать, что советские растениеводы овладели ключами к мировым сортовым ресурсам. Вычеркнуть эти факты и достижения советского растениеводства, поднимающие советскую селекцию на новую ступень, не может даже тот, кто бы этого хотел…»
Н. И. Вавилов очень ярко осветил и практические аспекты экспедиционных исследований.
«Приступая к мобилизации исходного сортового материала в областях, как правило, отличных по условиям от наших земледельческих районов, — отметил он, — мы не рассчитывали сразу найти готовые сорта. Уже самое нахождение основных областей видообразования главнейших культурных растений на юге, характеризующихся сравнительно коротким световым днем, отличает их от наших северных районов. Нашей задачей было нахождение исходных видов и форм для улучшения современных сортов путем гибридизации.
Собранный обширный материал, исследованный в различных районах, вскрыл, однако, возможности использования значительного числа сортов непосредственно для введения в культуру. Приведу несколько примеров.
В пределах Сирии и Палестины нами был установлен 9 лет назад своеобразный подвид твердой пшеницы, названный нами хоранской. Он обратил на себя наше внимание прекрасным зерном, прочной соломой и устойчивостью к засухе. Испытанный в разных районах, этот вид оказался заслуживающим исключительного внимания в предгорных районах Азербайджана, заняв там первые места па урожайности, а также неплохо проявил себя в засушливых условиях Украины (в Аскания-Нова), где он размножается в настоящее время. Из этого подвида Кировобадской селекционной станцией (В. Н. Громачевский), где находится основной питомник пшениц Института растениеводства, были выделены линии, и в этом году крупнейший зерновой совхоз Азербайджана им. Орджоникидзе получил 45 тыс. ц этого сорта с площади 2900 га в условиях богары.
В производственном рамножении на Украине находятся в настоящее время палестинские и тунисские твердые пшеницы.
Собранные нами в Алжире и Тунисе сорта овса, устойчивого к головне и ржавчине, ныне размножаются на сотнях гектаров колхозов и совхозов Азербайджана. Собранное в полупустынных районах Палестины сорго оказалось наиболее засухоустойчивым и ныне размножается на тысячах гектаров в крайних условиях этой культуры в Нижнем Поволжье.
Собранные американским интродуктором д-ром Кук в индейских деревнях и горной Мексике образцы американского хлопчатника «упданда» под названием акала, полученные нами от него и переданные Среднеазиатской селекционной станции, явились родоначальниками наших современных 8-тысячных селекционных номеров, занимающих ныне сотни гектаров в Средней Азии. Добытые ВИР образцы самого длинного волокнистого хлопчатника в мире «си-айланда» ныне вошли в культуру в Азербайджане. Под ним было занято в 1936 г. 240 га, а с будущего года они будут рамножаться в Южной Туркмении. Около половины производимого в нашей стране хлопчатника обязано интродукции Института растениеводства.
Люцерна из горной Аравии (Йемена), отличающаяся убыстренным ростом, ныне вводится в совхозах Средней Азии в уплотненные севообороты с хлопчатником.
Ряд сортов зерновых бобовых и масличных («сафлор», «клещевина», «маш») из Афганистана, Западного Китая и Индии ныне введены в госсортфонд я приняты стандартами.
Ряд бахчевых культур ввезенных нами, занимают ныне тысячи гектаров.
Ряд сортов ячменя введен в государственные стандарты. У нас нет сомнений в том, что через 2–3 года, пройдя малое и большое сортоиспытание, на наши поля выйдет еще ряд денных сортов по различным культурам, выделенных из мировых ассортиментов, собранных в различных очагах земледелия».
«Во всяком случае, для перехода советской селекции на новый этап широкого применения внутривидовой гибридизации ныне созданы исключительные возможности, значительно большие, чем те, которые когда-либо имела иностранная селекция. Советский селекционер, по существу, имеет в своем распоряжении по важнейшим культурам огромный исходный сортовой материал, из которого он может строить сорта, необходимые для различных районов Советской страны. Самое главное в настоящее время — изъятие из наличного исходного материала всего наиболее ценного для скрещивания.
Если мы правильно решим эту задачу, то получим сорта, превосходящие те, которые мы имеем в настоящее время.
Учитывая все значение правильного подбора пар или компонентов для скрещивания, Всесоюзный институт растениеводства в последние годы, и в особенности в 1936 г., проделал большую работу по селекционной оценке исходного материала по важнейшим растениям.
Многие тысячи сортов, предварительно приведенные в ботанический порядок и исследованные путем посевов в разных районах, ныне при участии физиологов и фитопатологов разгруппированы на отдельные группы, характеризующиеся комплексом хозяйственных признаков. Работа производилась нами следующим образом: мы взяли прежде всего наиболее важную группу наших зерновых культур — пшеницу, ячмень, рожь, овес, зерновые бобовые и лен, в общем культуры Старого Света, в их начальной эволюции связанные с территорией Южной Азии и стран, окружающих Средиземное море. По всем этим культурам собран почти исчерпывающий сортовой материал из всех стран, где они возделываются в настоящее время, включая Америку и Австралию. Весь огромный сортовой материал был изучен в посевах с учетом важнейших свойств, как вегетационный период, различных по стадиям развития, по отношению к грибным заболеваниям. Особое внимание было уделено качеству зерна, химическому составу. Весь огромный сортовой материал, как и можно было ожидать, разбился на определенные экологические группы, соответствующие условиям их местопроисхождения и возделывания…»
«Таким образом, к фактическому наличию исходного материала даны ключи для его селекционного понимания с целью вовлечения в скрещивание. Селекционер отныне имеет в своем распоряжении не только мировую коллецию, но целую систему исходного сортового потенциала, построенную в интересах подбора пар. Если он работает, например, с твердой пшеницей, то он знает отныне, что для улучшения наших кубанок большого внимания заслуживает гибридизация с хоранской (сирийской) твердой пшеницей, которая обладает рядом ценнейших свойств (прочная солома, засухоустойчивость, продуктивность колоса). Безостость, его интересующую, он находит в абиссинской группе твердых пшениц; если ему нужны крупнозернистость, продуктивность зерна и иммунитет к ржавчине, то такими свойствами характеризуется обширная группа средиземноморских твердых пшениц.
При этом мы сделали попытку дать прежде всего агро-экологическую характеристику всех земледельческих районов земного шара, откуда приходится черпать сортовой материал, где ведется селекционная работа и где в культуру давно уже введены данные растения. С другой стороны, дана селекционная оценка ассортимента, свойственного данной агроэкологической области. В целом сделана попытка дать основу рационального подбора пар, учитывая наличие мирового видового и сортового потенциала, имея при этом в виду особенно придание нашим сортам иммунитета к болезням, холодостойкости и засухоустойчивости. Мы провели эту работу с 11 культурами, в дальнейшем имеем в виду перейти к другим культурам.
При изучении географии сортового и видового разнообразия удалось подметить ряд правильностей, общих для различных культур. Экотипы разных растений, выработавшиеся в одинаковых условиях, выявляют много общего в отношении скороспелости, стадийности, холодостойкости, засухоустойчивости, иммунитета к грибным заболеваниям, что облегчает необходимость нахождения для селекции соответствующих форм. В прошлом выбор исходного материала в селекции шел в значительной мере случайно, интуитивно, путем догадки; ныне же на основе проделанной большой коллетивной работы, хотя и не совершенной, исследователь знает мировой, видовой и сортовой потенциал важнейших культурных растений, он находится в его распоряжении, он проработан с точки зрения селекции.
Проведенная большая коллективная работа, заканчивающаяся в настоящее время оформлением, дает возможность селекционеру осмысленно и экономно выбирать наиболее подходящие сочетания. Составленные таблицы по отдельным культурам резюмируют наши современные знания о мировом исходном сортовом и видовом потенциале главнейших культурных растений: они являются основой для рационального подбора пар при скрещивании. Учитывая советский и мировой опыт, можно наметить определенные наиболее целесообразные скрещивания для различных районов.
Конечно, признаки не однозначны генам, фенотип не есть генотип, но в то же время фенотип в большой мере отображает генотип и, следовательно, в одинаковых условиях изучение в различных географических точках сортов дают возможность судить о генотипических различиях. Возможно, конечно, в результате гибридизации появление ценных новообразований, но и они подчиняются новым правилам. Известно, что при скрещивании различных форм и, в особенности разных эколого-географических типов, появляются более скороспелые формы, чем родительские. Анализ стадий развития родительских форм позволяет предугадывать такую возможность.
В нашей работе по циклическим скрещиваниям ячменей мы установили, что при определенных скрещиваниях различных эколого-географических типов зазубренных ячменей с грубыми остями, малопригодными для кормления скота, появляются гладкоостные формы, особенно ценные в кормовом отношении. Появление их подчиняется определенным менделевским правилам, и создание их не представляет никаких затруднений.
При проведении ряда скрещиваний с мягкими пшеницами О. КФортунатовой удалось получить в определенных сочетаниях формы с выполненной соломой, чрезвычайно стойкие к поражению пилильщиком, т. е. получить признак, отсутствующий у исходных родительских форм. Ей же удалось показать циклическими скрещиваниями, что при некоторых определенных сочетаниях от остистых форм получаются безостные формы.
В тех случаях, когда необходимо изменить лишь какой-нибудь отдельный признак, не меняя общей конструкции сорта, наиболее целесообразно скрещивание возможно близких форм в пределах одного и того же экологического типа (Вавилов Н. И. Пути советской селекции j} Спорные вопросы генетики и селекции. М., 1937. С. 12–32).
В докладе описана только небольшая часть теоретических и практических работ, связанных с деятельностью академика Н. И. Вавилова, его учеников и последователей. Это был революционный и одновременно научный путь перестройки сельскохозяйственной науки и практики и овладения всеми богатствами, выработанными человечеством. Оспаривать эти достижения было невозможно. Ими можно было только гордиться. Они вывели нашу страну к 1936 году на первое место в мире в области растениеводства и селекции, они были органически связаны с социализмом. Был создан передовой участок единого мирового фронта биологии и агрономии.
Этот могучий поток вбирал в себя много других притоков и ручейков советской генетической и селекционной науки, и он в свою очередь давал начало многим, тогда еще только зарождавшимся направлениям.
Некоторые другие практические достижения классической генетики в СССР
Классическим и генетическим методом индивидуального отбора и чистых линий к 1937 году были выведены лучшие сорта зерновых растений, занимавшие в тот период более 60 % всех посевных площадей. Отвергнутый и впоследствие запрещенный лысенковцами метод самоопыляющихся, так называемых инцухт линий, привел к перевороту в культуре кукурузы и увеличил ее урожайность при получении межлинейных гибридов на 20–30 %. Этот же метод инцухта позволил советскому генетику Гришко вывести одновременно созревающую коноплю (с одновременным созреванием мужских и женских растений), что увеличивало на 30–50 % сбор волокна с гектара. В животноводстве классической генетикой был разработан метод испытания производителей по потомству, нашедший самое широкое распространение во многих странах для улучшения породных качеств скота. По инициативе генетиков были начаты в СССР опыты по искусственному осеменению. Скрещивание с отбором новых форм, возникающих в результате менделевского расщепления и комбинаций наследственных признаков, было основным направлением в селекции во всех странах, и оно привело к созданию огромного разнообразия ценных сортов и пород. В области племенной работы была выяснена взаимосвязь многих отрицательных явлений при разведении ряда ценных пород с переходом некоторых генов в так называемое гомозиготное состояние. Применение ряда новых генетически обоснованных методов устраняло некоторые из причин падежа скота и, по расчетам А. Серебровского, только на одной из пород тонкорунных овец— прекосов обеспечивало миллионную экономию. Огромными были достижения классической генетики в создании иммунных, устойчивых к болезням сортов растений, в создании укрупненных форм растений и плодовитых отдаленных гибридов методом полиплоидии (удвоение числа хромосом).
Разработанный профессором Г. Д. Карпеченко еще в начале 30-х годов особый метод полиплоидии гибридов первого поколения от отдаленных скрещиваний создавал широкие возможности для отдаленной гибридизации и синтеза новых видов растений.
Суть этого метода вкратце состояла в следующем. Известно, что перед оплодотворением половые клетки любого организма претерпевают особое, так называемое редукционное, деление — число хромосом уменьшается в них вдвое. При слиянии половых клеток их ядра тоже сливаются и нормальное, диплоидное, число хромосом снова восстанавливается. Каждая соматическая клетка организма имеет уже двойной набор хромосом — один достался ей от матери, другой от отца. Но ведь разные виды растений имеют разные количества хромосом в своих клетках. Скрестить два разных сорта с неодинаковым числом хромосом — задача нелегкая.
При редукционном делении возникают в этом случае нарушения, и гибрид оказывается бесплодным. Это и понятно: ведь два разных по числу хромосом, отцовских и материнских, набора трудно поделить пополам. И не только потому, что их сумма может быть нечетной (например, 7 + 14 = 21), но и потому, что при четном числе хромосом (8 + 12 = 20: 2 = 10) деление набора пополам не является генетически полноценным — в каждую половую клетку попадает в одном случае избыток, в другом случае недостаток свойств и признаков, определяемых хромосомными наборами скрещиваемых пар.
Но если гибридные клетки подвергнуть особым воздействиям, задерживающим на время деление и вызывающим новое удвоение хромосомных наборов (7 + 14 = 21 × 2 = 42), то появляется организм с четным, учетверенным (тетраплоидным) набором хромосом, и в этом случае редукционное деление проходит без существенных помех.
Слияние форм становится полным, а полиплоидность обеспечивает новый вид рядом новых ценных признаков.
Именно благодаря этому методу отдаленная гибридизация, которую И. В. Мичурин считал главной задачей революционной селекции, стала на прочную научную основу.
Н. К. Кольцовым и Б. Л. Астауровым еще в 1936–1937 годах был разработан метод управления полом у тутового шелкопряда, таивший в себе колоссальные перспективы в области управления полом и у других животных. Широко развилось изучение и использование мутаций, в частности искусственных рентгеномутаций. В то же время была развернута борьба против летальных и вредных мутаций и наследственных болезней, выявление и предупреждение которых было возможно лишь благодаря использованию классической генетики. Это перечисление можно было бы продолжить и дальше.
Практические аспекты в работах Т. Д. Лысенко в 1936 году
Что же противопоставили в 1936 году Т. Д. Лысенко, И. И. Презент и их коллеги этому практическому фронту советской генетики?
В активе Т. Д. Лысенко и его группы были в тот период два нашумевших достижения — метод яровизации и метод летних посадок картофеля. (В последующем мы увидим, что действительная эффективность этих агроприемов была сильно преувеличена). Однако оба эти приема не имели прямого отношения к генетической дискуссии и не опровергали каких-либо основ генетики.
Единственным практическим предложением, действительно противоречившим положениям классической генетики, было в тот период предложение об обновлении чистолинейных сортов самоопылителей путем внутрисортового перекрестного переопыления. Такое внутрисортовое переопыление внутри генетически чистой линии для повышения урожайности, с точки зрения классической генетики, действительно было нелепостью, аналогичной надеждам получить гетерозис (усиление роста и силы) при скрещиваниях между близнецами (чистолинейный сорт — это потомство от одного растения). Классическая генетика признавала возможность гетерозиса только при получении межсортовых, межвидовых и особенно межлинейных гибридов. Гетерозис при скрещиваниях внутри чистой линии теоретически был бы столь же неожиданным, как и увеличение количества воды от взбалтывания ес в закрытой бутылке. Т. Д. Лысенко утверждал, однако, что теория, которая отрицает эффективность внутрисортового скрещивания, — неверна, что гетерозис при скрещивании инцухтированных линий — это фикция и что внутрисортовое скрещивание — это и есть надежный новый путь перестройки советской селекции и семеноводства. Серьезных экспериментальных данных, доказывающих, что это действительно правильный путь, в 1936 году не было (они, впрочем, не появились и позднее).
В области перспектив создания новых форм растений предложения Т. Д. Лысенко и И. И. Презента также расходились с основными рекомендациями классической генетики. Поскольку, как они считали, полезные признаки растений не передаются по наследству, и создаются в каждом поколении заново под влиянием среды, то и получение тех или иных признаков необходимо достигать, согласно их гипотезе, влиянием условий среды, а не завозом извне нужного генетического материала. Под влиянием каких конкретных условий создаются конкретные принаки, авторы этой гипотезы не объясняли ни в 1936 году, ни в последующий период, и их тезис иллюстрировался лишь возможностью управления яровостью и озимостью тех видов злаков, у которых в пределах вида имеются и озимые и яровые формы. Естественно, однако, что поскольку перед селекцией стоит задача создания и усиления массы других признаков (неполегаемость, иммунность, содержание белка, крахмала, алкалоидов, хлебопекарные свойства, цвет, размеры и т. д.), то слишком общий тезис Т. Д. Лысенко о влиянии условий не вызывал у большинства опытных селекционеров большого энтузиазма и готовности к отходу от проверенных мировой практикой методов.
Таковы были практические аспекты двух направлений в тот период. Читатель, как мы надеемся, сможет объективно сопоставить их сравнительную значимость, сможет должным образом отнестись к мифу о бесплодности классической генетики, к утверждению о том, что советские ученые, выступавшие против Т. Д. Лысенко и И. И. Презента, ничего не сделали для развития науки и сельского хозяйства нашей страны.
В таком состоянии дискуссия в области биологии находилась в 1936 году, в таком виде она встретила трагический Для нашей страны 1937 год. Именно в 1937 году дискуссия в области генетики и вышла из рамок научной полемики и переросла в политическую дискуссию, переросла в борьбу с мнимыми «врагами народа».
Глава 3. Завершение первой фазы генетической дискуссии в 1937–1940 годах
Подготовка Седьмого международного генетического конгресса в Москве в 1937 году
В августе 1937 года, в соответствии с предложением Советского правительства, объявленным Н. И. Вавиловым на Шестом генетическом конгрессе в США еще в 1932 году, в Москве должен был собраться Седьмой международный генетический конгресс. (Эти конгрессы по традиции собираются через каждые 5 лет.) Все международные генетические организации, институты и заинтересованные лица были оповещены специальными публикациями, и последний срок приема заявок на доклады был установлен на февраль 1937 года. Организационный комитет конгресса был расположен в руководимом Н. И. Вавиловым Институте генетики АН СССР. Президент оргкомитета — академик А. И. Муралов, стоявший во главе ВАСХНИЛ. Вице-президенты — академики Н. И. Вавилов и В Л. Комаров. Генеральный секретарь — профессор С. Г. Левит. В состав оргкомитета были включены: Н. П. Горбунов, Г. Д. Карпеченко, Б. А. Келлер, Н. К. Кольцов, Т. Д. Лысенко, Г. К. Мейстер, Г. Меллер, М. С. Навашин и А. С. Серебровский.
Проведение в СССР Международного генетического конгресса, на который предполагался приезд 800-1000 ученых из основных стран мира, означало бы международное признание достижений советской генетики, показ ее практических и теоретических успехов на фоне мировой науки. Конгресс несомненно обратил бы внимание правительства и советской общественности на перспективы и значимость этой науки, на то большое уважение, которое снискали себе за рубежом работы наших ученых. Представители двух направлений советской генетики ждали этого события с разными чувствами. Одни — с надеждой и уверенностью, другие — с тревогой, ибо научная продукция, которую новое направление было в состоянии продемонстрировать на Конгрессе, не могла найти серьезного одобрения у зарубежных ученых.
Однако ход событий в советской биологической науке принял в 1937 году такой оборот, что Международный генетический конгресс смог состояться только в 1939 году и уже не в Москве, а в Эдинбурге (Шотландия). Советские ученые на этом Конгрессе не присутствовали.
Трансформация генетической
дискуссии
в борьбу с «врагами народа
»
Весной 1937 года, после известного доклада И. В. Сталина на мартовском пленуме ЦК ВКП(б) «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников», на страницах журнала «Яровизация», главным редактором и создателем которого был Т. Д. Лысенко, научная дискуссия по генетике была трансформирована в борьбу с «врагами народа». Воспроизводя в журнале (№ 3. С. 49–66) доклад Сталина, редакция поместила вслед за ним статью зам. редактора и ближайшего помощника Лысенко И. И. Презента, в которой он отождествлял так называемую троцкистско-бухаринскую оппозицию с оппозицией генетиков классической школы. И. И. Презент писал в этой статье следующее: «Тем советским ученым, кто желает строить советскую агробиологическую науку, но не отдают себе вполне ясного отчета о той роли, которую играет в критической перестройке агробиологии творчески развиваемый дарвинизм, следует призадуматься над тем, что когда наша советская научная общественность развернула фронт борьбы против метафизики в вопросах жизни и развития в лице Мичурина и Лысенко и всех, идущих вместе с ними под знаменем перестройки биологической науки, на базе поднятого на уровень марксизма — учения Дарвина, то силы мрака оказались против этого молодого, но исключительно творческого направления советской биологической науки. Враг народа троцкист Урановский, подвизавшийся в качестве «методолога» Академии наук, оптом и в розницу продававший наши научные интересы, ведя вредительскую линию в области научной политики, отстаивая «чистую науку для науки», — всячески поносил всех тех, кто боролся за поворот науки в нашей стране к нуждам социалистического строительства. Ведь именно руками этих бандитов Урановского, Бусыгина и К°, при «благосклонном участии» руководства университета, было разгромлено в Ленинградском госуниверситете обучение студентов дарвинизму и дарвинистическим основам биологии развития. Разгромлено в буквальном, а не в переносном смысле. Ползающему на коленях вслед за последним реакционным словом «ученых» за границей Урановскому удалось в качестве своего последнего злобного плевка в сторону нашей советской науки, и, так сказать, в порядке лакейского подхалимства в мировом масштабе, опубликовать в академическом журнале «Природа», где он в то время был заместителем редактора, «обращение к ученым СССР» некоего Эмер Вуда, клевещущего на наших молодых ученых и угрожающего, что если советские ученые будут публиковать свои работы на русском языке, то это поведет к «хаосу».
Другой троцкистский бандит, генетик Агол, не мало потрудившийся над засорением умов наших читателей метафизикой вейсманизма, как и подобает меньшевиствующему идеалисту, всячески пытался отрывать теорию от нашей социалистической практики. Очень показательно, что генетические друзья Агола за границей ополчились против «генетиков-яровизаторов».
Столь же «честно» заслужил поцелуй от матерых противников марксизма в науке и антропогенетик Левит, немало давший в распоряжение человеконенавистников «материала», о якобы фатальной «наследственной обреченности» у людей.
Знаменательно, что и друг троцкистов враг народа Бухарин, верный своей «теории» мирного врастания, говоря «о дарвинизме и современности», в своей статье «Дарвинизм и марксизм» ни словом не обмолвился о той волне антидарвинистской метафизики, которая идет со стороны буржуазной генетики. Более того, Бухарин полностью принимает метафизические стороны генетики и прямо объявляет «как дальнейшее развитие дарвинизма» «учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о «чистых линиях» Иоганнсена, обобщение американской школы во главе с Морганом». Тимирязева, Мичурина — для Бухарина не существует; зато Бухарину очень нравится «закон гомологических рядов» Вавилова. Дело здесь, по существу, не в самих этих ошибочных и антидарвинистских теориях, а в том, что продавший социализм Бухарин продавал интересы и советской науки, цепляясь за неверные положения буржуазной науки, и сознательно фальсифицировал их как «дальнейшее развитие дарвинизма» (с. 62–64).
Вслед за статьей И. И. Презента журнал в том же номере поместил статью А. К. Коля с обвинениями академика Н. И. Вавилова в реакционности, вредительстве и других грехах. АЖ. Коль, в частности, утверждал, что «Вавилов и его сотрудники, посещая Абиссинию, Палестину, Сев. Африку, Турцию, Китай, Монголию, Японию и другие страны, интересовались не столько отбором наилучших для Союза экотипов, как это делали американцы, сколько сбором морфологических диковинок для заполнения пустых мест его гомологических таблиц» (с. 71).
А. К. Коль писал в этой статье, что роль Н. И. Вавилова в «судьбах нашей генетики, селекции и сортоводства» была «довольно неудачной и имевшей ряд вредных последствий». По мнению Коля, «неправильные» методы Вавилова «на много лет задержали использование даже неудовлетворительно собранных экспедициями ВИРа экотипов» (с. 78–79).
«Применяя «тормоза», — пишет Коль, — Вавилов стремился различными ухищрениями и искажениями фактов сохранить и в дальнейшем гегемонию в науке своих разбитых жизнью теорий, уже принесших нашему строительству немало вреда» (с. 79).
«Типично для ВИРа, что во многих ныне приписываемых ВИРом себе достижениях действительная его роль была исключительно реакционная, тормозящая» (с. 83).
Эти и многие другие аналогичные высказывания Коля являются абсолютно вымышленными, и редакция «Яровизации» предоставила свои страницы Колю, уволенному из ВИРа за развал интродукционной работы, исключительно для дискредитации классических, ценнейших работ Н. И. Вавилова по созданию в СССР мировой коллекции культурных растений.
Резкая кампания против академика Н. И. Вавилова, профессора Н. К. Кольцова и других генетиков была начата и в газете «Соцземледелие».
В статье И. Презента и А. Нуринова (1937. 12 апр.) в связи с критикой генетика Н. К. Кольцова был сделан намек на то, что «троцкистские агенты международного фашизма» ищут любые лазейки, чтобы пробраться в нашу науку. Через два месяца (6 июня) газета опубликовала статью М. С. Дунина «Дарвинизм и наука», в которой говорилось, в частности, следующее: «Советская общественность ныне хорошо знает, что собой представляют антимичуринцы, такие «ученые», как академик Кольцов, академик Серебровский и разные «генорыцари», ревниво охраняющие особую и монопольную роль генов.
Однако до сих пор молчанием обойден тот факт, что в одном ряду с этими «рыцарями» боролся против дарвинизма враг народа Бухарин.
Вот уж подлинно глядит лисой, а пахнет волком!
Как и полагается двурушнику, Бухарин «проливал слезы» по поводу смерти Мичурина. Но в то же время он (не для широких масс, а, очевидно, для более узкого круга «избранных») писал:
«…Учение о комбинативной изменчивости на основе законов Менделя, учение о «чистых линиях» Иоганнсена, обобщения американской школы во главе с Морганом ни в коей мере не затрагивают основ дарвинизма и могут быть рассматриваемы как дальнейшее развитие дарвинизма».
Конечно, враг народа Бухарин наверняка и хорошо понимал, куда ведет такое «развитие дарвинизма»! Оно ставит вне научного закона революционную работу Мичурина и мичуринцев, осуждая ее, как антинаучное и вредное любительство и кустарщину.
Каждый советский гражданин и в особенности научные работники должны серьезно призадуматься о причинах бухаринской стратегии и тактики в вопросе о дарвинизме и мичуринских методах».
Еще более определенно высказывался в этом направлении ЯАЛковлев, в то время — зав. сельскохозяйственным отделом ЦК ВКП(б).
В речи, произнесенной на собрании сотрудников и авторов Издательства сельскохозяйственной литературы и опубликованной тем же журналом, ЯАЛковлев подверг резкой, но малокомпетентной и необоснованной критике теорию гомологических рядов изменчивости растений, разработанную Н. И. Вавиловым, некоторые селекционно-генетические работы ученика Вавилова — селекционера К. И. Пангало и- хромосомную теорию наследственности. Я А. Яковлев объявил все эти теории реакционными и антидарвиновскими.
Более того, ЯАЯковлев, находившийся в тот период, как мы уже отметили, на весьма ответственном посту, заявил в своем выступлении следующее: «Речь идет о том, чтобы обеспечить дальнейшее развитие генетики с точки зрения теории развития, обеспечить развитие генетики как науки, вместо превращения генетики в служанку ведомства Геббельса. Только это даст возможность перевести эту науку, находящуюся пока на самых первых этапах своего развития, на высшую ступень. Только это даст возможность нашим генетикам заслужить уважение всех прогрессивных ученых во всем мире…
Для ясности повторяем:
дарвинисты не против генетики, дарвинисты — за генетику;
дарвинисты не против генетики, но дарвинисты против фашистского извращения генетики и фашистского использования генетики в политических целях, враждебных прогрессу человечества» (Яровизация. 1937. № 2. С. 15).
Это обвинение выдвигалось против советских генетиков, имена которых фигурировали в статье, а отнюдь не против немецких генетиков и антропологов.
Следует, однако, отметить, что отождествление советской генетики с измышлениями фашистских расистов было сознательной и преднамеренной ложью. Расовые теории фашизма были подвергнуты убедительной и компетентной критике именно в работах нашей генетической школы. В действительности фашизм боялся подлинно научной генетики. В гитлеровской Германии был закрыт ряд генетических институтов, а самые крупные немецкие генетики вынуждены были покинуть свою родину.
Этот же вздорный тезис о превращении советской генетики в «служанку ведомства Геббельса» и о фашистских извращениях в ней ЯАЯковлев повторил через несколько недель в статье «О дарвинизме и некоторых антидарвинистах», опубликованной в центральной печати. Основной УДар здесь также был направлен против академика Н. И. Вавилова и его учеников.
Обвинения в реакционности, идеализме и вредительстве выдвигались в 1937 году в очень многих статьях как редактируемого Т. Д. Лысенко журнала «Яровизация», так и в Других научных изданиях и в широкой прессе. Это была сознательная, организованная и целеустремленная травля, умышленное желание поставить научных оппонентов под удар карательных органов.
Всесоюзный институт растениеводства, создавший, как уже отмечалось, первую в СССР сортоиспытательную географическую сеть (около 130 сортоучастков), был обвинен в организации вредительства в области семеноводства. Имевшиеся в составе ВИРа сортоучастки выделили в самостоятельную систему и увеличили до 1000.
Реорганизация осуществлялась, однако, не просто как назревшее мероприятие, а под флагом борьбы с вредителями, якобы орудовавшими в сортоиспытательной сети, в руководстве ВИРа и Наркомземе СССР. Версия о вредительстве усиленно раздувалась ЯАЛковлевым в специальном докладе. По сортоиспытательной сети и земельным органам прокатилась тогда большая волна репрессий (см.: Селекция и семеноводство. 1937. № 4-12).
Отмена Международного генетического конгресса в Москве
Перерастание генетической дискуссии в одностороннюю политическую борьбу не могло пройти незамеченным для международных генетических организаций, выражавших естественное беспокойство за судьбу Московского международного генетического конгресса, до открытия которого оставалось несколько месяцев. Примерно за три месяца до предполагавшегося открытия конгресса Президент Международной генетической ассоциации проф. Отто Моор получил письмо советского оргкомитета, в котором сообщалось о переносе срока созыва Конгресса на август 1938 года. Фактически это означало отмену Конгресса, так как за год все подготовленные для Конгресса доклады и сообщения теряли свою актуальность и все нужно было бы начинать сначала.
В конце дня проф. Моор получил еще одно письмо, подписанное тринадцатью ведущими генетиками Советского Союза. Мы считаем целесообразным привести здесь полный текст письма, весьма показательного для той ситуации, которая создалась в 1937 году в советской генетике.
Проф. Отто Л. Moopy
Анатомический Институт
Университет г. Осло
Осло, Норвегия
Москва, 22 июня 1937 г.
Дорогой профессор Моор!
Организационный Комитет Седьмого международного генетического конгресса получил Ваше письмо, запрашивающее относительно вымышленного ареста профессоров Серебровского и Кольцова. Сообщение, которое Вы получили по этому вопросу, необосновано и совершенно неверно.
Статья из газеты «Соцземледелие» от 12 апреля 1937 г., которую Вы цитируете, представляет собой критическую статью проф. Презента и Нуринова и касается евгенических теорий проф. Кольцова и проф. Серебровского.
Проф. Кольцов и проф. Серебровский никогда не арестовывались. Проф. Кольцов является директором Института экспериментальной биологии в Москве. Проф. Серебровский заведует генетической лабораторией в Московском Университете. Оба они активные члены Сельскохозяйственной академии им. Ленина.
Подобно фантастическим сообщениям об аресте проф. Н. И. Вавилова, появившимся в декабре 1936 г. в газете «Нью-Йорк таймс», новая сенсация, касающаяся ареста профессоров Серебровского и Кольцова, является чистой чепухой и провокацией.
Совершенно несомненно, что эта провокация исходит из определенных кругов, задумавших предотвратить организацию Генетического конгресса в СССР.
В СССР все ученые имеют право выражать свои научные взгляды абсолютно свободно, и аресты, основанные на научных взглядах, совершенно невозможны и противоречат духу советской социалистической Конституции.
Академия наук СССР, представленная ее Президентом и непременным секретарем, а также организационный комитет Седьмого международного генетического конгресса уже информировали несколько ранее Международный комитет о переносе сроков Конгресса и о том, что имеются все условия для того, чтобы в 1938 году успешно провести этот Конгресс в Москве.
Советский Союз обеспечит все необходимое для хорошей подготовки Конгресса, так же как это было сделано в случае Международных конгрессов по физиологии и почвоведению, успешно проведенных в Москве.
Советские генетики, селекционеры и зоотехники сделали значительные успехи в последние 10–15 лет. Ряд больших генетических институте» были созданы за этот период в Москве, Ленинграде и другие городах. Более тысячи советских ученых активно работают в области генетики и селекции.
Уже завершено создание большого института но теоретической генетике в составе Академии наук, а также ряда крупных селекционно-генетических институтов в Саратове, Одессе и Омске.
Почти во всех областях нашей страны созданы селекционные станции. Улучшение сортов растений и пород животных рассматривается как важная государственная проблема.
Соответственно этому роль генетики и теории отбора весьма значительна и интересы советских ученых в области проблем эволюции, генетики и отбора весьма широки. Генетика изучается студентами во всех университетах и сельскохозяйственных институтах. Успехи советской генетики отражены в многочисленных публикациях.
Мы хотим подчеркнуть, что в Советском Союзе существуют все условия для успешного проведения Конгресса в августе 1938 г. и что Академия наук СССР и Оргкомитет и генетические учреждения нашей страны сделают все возможное, чтобы способствовать успеху Конгресса.
Г. К. Мейстер — Директор Селекционно-генетической опытной станции. Саратов
Н. И. Вавилов — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
М. С. Навашин — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
Н. К. Кольцов — Институт экспериментальной биологии. Москва
А. С. Серебровский — Московский университет
Д. Костов — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
С. Г. Левит — Медико-генетический институт. Москва
Н. П. Дубинин — Институт экспериментальной биологии. Москва
А. А. Сапегин — Институт генетики Академии наук СССР. Москва
Д. А. Кисловский — Тимирязевская академия. Москва
С. М. Гершензон — Институт генетики Академии наук СССР
Г. А. Левитский — Институт растениеводства. Ленинград
Г. Д. Карпеченко — Институт растениеводства. Ленинград
Первые аресты советских биологов и селекционеров
Однако прогноз советских генетиков на 1938 год не оправдался, тем более, что к этому времени были арестованы члены Оргкомитета Конгресса академик Г. К. Мейстер, профессора С. Г. Левит и Н. П. Горбунов. Был арестован и президент ВАСХНИЛ и председатель Оргкомитета Конгресса академик А. И. Муралов.
Президентом Всесоюзной сельскохозяйственной академии (ВАСХНИЛ) стал академик Т. Д. Лысенко.
Аресту президента ВАСХНИЛ академика А. И. Муралова предшествовала интенсивная кампания но выявлению «врагов народа», орудующих якобы в руководстве ВАСХНИЛ. Руководство ряда сельскохозяйственных институтов (хлопководства, животноводства, агрохимии, защиты растений и др.) было разгромлено как вредительское.
К кампании травли присоединились и «творцы» новой генетики. На собрании актива ВАСХНИЛ (Бюл. ВАСХНИЛ. 1937. № 4), посвященном обсуждению доклада академика А. И. Муралова, Т. Д. Лысенко и И. И. Презент выступили с «разоблачениями» крупных ошибок А. И. Муралова. Причем эти обвинения сводились к тому, что А. И. Муралов не встал целиком на путь безоговорочной поддержки направления, представленного Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом.
Кампания обвинений против Н. И. Вавилова и его школы
Очень резкие выпады были направлены и против Н. И. Вавилова и ВИРа. В статье группы авторов (М. Владимиров, Н. Ицков и А. Кудрявцев) «На старых позициях», опубликованной в октябре 1937 года в центральной печати, в частности, указывалось: «Разоблаченные враги народа, занимавшие руководящее положение в Академии сельскохозяйственных наук и в Главзерно Наркомзема СССР, немало потрудились, чтобы запутать сортовое дело.
Страна затрачивала золотую валюту на ввоз из-за границы новых сортов, которые на проверку оказывались нашими же сортами, вывезенными из СССР…
Было бы непростительным благодушием считать, что после того, как разоблачена группа врагов народа, на фронте растениеводства уже все обстоит благополучно. Корни вредительства несомненно остались. Достаточно присмотреться к самой системе работы Всесоюзного института растениеводства, чтобы убедиться в этом, уже один тот факт, что бывшая Горсортсеть находилась в системе института, говорит о многом.
… Экспедиции ВИРа поглотили огромные народные средства. Мы не отрицаем значительного влияния экспедиций на развитие советской селекции. Однако необходимо сказать, что в целом собранная институтом мировая коллекция не оправдывает затраченных на нее средств. Работая над ней, институт дал стране вместо сортов, распространенных в производстве, сотни литературных монографий, ботанико-систематических описаний. Прочитать все эти монографии не в состоянии ни один селекционер Союза за всю свою, даже многолетнюю жизнь.
… С явно вредительской целью организовано было размножение ржи и пшеницы методом элиты в 126 колхозах Ленинградской области.
Руководство института (директор академик Вавилов) и парторганизация (секретарь парткома тов. Ельницкий) не борются с этим. Больше того, они оказывают приют на опытных станциях института людям, не заслуживающим политического доверия. Научным руководителем Ворошиловградской станции по борьбе с ржавчиной подвизается некто Соболев — бывший дворянин, высланный из Ленинграда. Его помощник Гильденбрандт — бывший помещик, тоже высланный из Ленинграда…» (Правда. 1937. 4 окт.).
После ареста ряда руководящих работников ВАСХНИЛ в газете «Соцземледелие» за 11 января 1938 года была опубликована статья «Оздоровить Академию сельскохозяйственных наук. Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений». В пособники врагам народа попали такие ученые, как академик Н. И. Вавилов, М. М. Завадовский и ПН. Коистантинов, которым инкриминировалось враждебное отношение к работам академика Т. Д. Лысенко. Весьма шатким оказалось и положение профессора А. С. Серебровского. На совещании в ВАСХНИЛ 15 марта 1938 года он привел выдержки из ряда районных газет, в которых сообщалось об арестах зоотехников, применявших «фашистский антидарвиновский метод Серебровского» (см.: Протоколы заседаний Президиума ВАСХНИЛ, архив). После вступления на президентский пост академик Т. Д. Лысенко в статье «На новых путях» (Правда. 1938. 9 апр.) опять заявил, что в «старом руководстве академии орудовали, ныне разоблаченные, враги народа». Газета «Соцземледелие» за 12 сентября 1938 года ставила перед ВАСХНИЛ такую задачу: «Нужно изгнать из институтов и станций метода буржуазной науки, которые всячески культивировались врагами народа, троцкистско-бухаринскими диверсантами, орудовавшими во Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук».
И опять острие борьбы направлялось против еще «недобитых» генетиков классической школы.
В начале 1939 года редактируемый Т. Д. Лысенко журнал «Яровизация» поместил статью И. И. Презента «О лженаучных теориях и генетике» (№ 2. С. 87–116), в которой автор попытался провести надуманную параллель между работами Н. И. Вавилова и вздорными идеями философа-антимарксиста Дюринга. «Сопоставляя, — писал И. И. Презент, — написанное Дюрингом с тем, что написано у Вавилова о гомологических радах изменчивости, идущих параллельно якобы независимо от родства и условий жизни организмов, обнаруживаешь различие лишь в том, что Дюринг говорил о «рядоположенноети» как основе сходства форм образования организмов, а Вавилов говорит о «параллельных радах»; Дюринг открыто называл давинизм «скотской философией», «нелепостью» и т. п., а Вавилов, некогда откровенно выступавший против дарвинизма (см. его работу «Закон гомологических рядов», 1920 г.), ныне пытается словесно примирить антидарвинистскую теорию «параллельных рядов» с дарвинизмом. Но существо «теории параллельных рядов» и «теории рядоположенности» — одно и то же.
Нашим отечественным генетикам, тем из них, которые пытаются отстаивать «истины» менделизма-морганизма, нужно призадуматься над тем знаменательным фактом, что философские основы отстаиваемой ими теории уже имели место в истории лженауки, в разоблаченной Энгельсом лжефилософии Дюринга. Нашим отечественным морганистам надо крепко призадуматься и над теми теоретическими путями и классовыми корнями, которые привели Кольцова, Серебровского и ряд других к построениям человеководства, прямо смыкающимся с озверелым фашизмом.
Научные работники, переносящие метафизику менделизма-морганизма на почву советской науки, пытаются делать вид, что они борются за науку, за последнее ее слово. Мы не видим, как «нова» философия современного морганизма. Эти «новости науки» в своей общей философской форме были высказаны ярым антидарвинистом, расистом Дюрингом и теоретически изничтожены Энгельсом в его знаменитом «Анти-Дюринге».
Не стоит ли призадуматься над этой «рядоположенностью» высказываний Дюринга и морганистов, которая скорее является «гомологическими рядами»?
Борьба с пережитками буржуазных воззрений в науке, непримиримая борьба с лженаукой, с идеалистическими и метафизическими извращениями в науке является делом каждого советского ученого, каждого научного учреждения нашей страны» (с. 116).
Создание антивавиловской группы в ВИРе
Интенсивная кампания против академика Н. И. Вавилова и его соратников не могла не отразиться и на положении в самом Институте растениеводства, куда И. И. Презент стал очень часто наведываться в качестве эмиссара. Внутри Института была создана антивавиловская группа. Наиболее активно выступил против Н. И. Вавилова зав. отделом субтропиков Г. Н. Шлыков, который охаивал все его достижения и рекламировал собственные «заслуги».
В статье «В оковах лженауки» (Сов. субтропики. 1939. № 16. С. 57–61) Г. Н. Шлыков писал: «Кто же у нас не знает, что, строя самое передовое в мире социалистическое хозяйство, мы обязаны использовать сполна достижения и мировой науки и мировой практики земледелия в деле выведения сортов и возделывания тех или других отсутствующих у нас растений?
Эту задачу наше правительство поручило выполнить Институту растениеводства.
Но случилось так, что вместе с иноземными растениями к нам стали просачиваться буржуазные теории и лженаучные течения, которые почему-то находили весьма благоприятную почву именно в Институте растениеводства, а в лице Н. И. Вавилова — усердного пересказчика, пропагандиста и продолжателя. Сюда относится теория формальной генетики, бэтсоновское мендельянство, «закон гомологических рядов», «центры происхождения» и много других теорий буржуазного мышления и буржуазной практики. Вместо доказательства прочности своей теоретической позиции Н. И. Вавилов пытается спрятаться за одобрение его теорий мировой (то есть буржуазной) научной литературой.
Кому же не известно, что эта литература не признает научной значимости марксизма-ленинизма, отрицает материалистическую диалектику и материалистическую теорию развития?!»
Раскол в Институте растениеводства усилился особенно после того, как заместителем директора Т. Д. Лысенко назначил молодого специалиста С. Н. Шунденко, не посчитавшись с резкими протесгами Вавилова, который считал Шунденко малоспособным работником и презирал его за угодничество по отношению к Т. Д. Лысенко. Заняв новый пост в ВИРе, Шунденко подчинялся только Президенту ВАСХНИЛ, игнорируя распоряжения Вавилова и стараясь вынудить его к уходу из института. Группа Шунденко и Шлыкова всячески старались навязать парторганизации ВИРа резолюцию об освобождении Н. И. Вавилова с поста директора. Нам удалось ознакомиться с протоколом заседания комиссии в составе Шунденко, Шулындина, Хачатурова, Шлыкова и Сизова, выделенной партактивом для разработки резолюции, касающейся общего положения в институте. Проект решения комиссии, принятый на ее заседании от 21 января 1939 года и подписанный Шлыковым, в одном из пунктов гласил: «…Партактив считает необходимым, в целях действительной перестройки института, отстранение от руководства институтом директора академика Н. И. Вавилова, как идеолога формальной генетики в СССР, который своим пребыванием на данном посту способствует активизации и консолидации антидарвинистов во всем Советском Союзе и тем самым мешает быстрой перестройке всей опытной и селекционной сети Союза на дарвинистские позиции».
Мы не знаем, была ли принята резолюция этой комиссии на партийном собрании, однако и ее проект сам по себе достаточно красноречиво говорит о тех способах борьбы против Вавилова, которые использовались в тот период.
Н. И. Вавилов в борьбе за научную истину
Академик Н. И. Вавилов и его друзья не уклонялись от полемики. Они с достоинством выдерживали агрессивный напор и в своих выступлениях, статьях и книгах разъясняли свои научные позиции. Они продолжали интенсивно работать, следить за достижениями мировой науки, активно способствуя развитию сельского хозяйства. Ни один из генетиков в полемике с Т. Д. Лысенко и И. И. Презентом не опустился до политических обвинений. Несмотря на остроту дискуссии, они опирались только на научную аргументацию.
Приведем отдельные примеры двух малоизвестных дискуссий 1939 года, с которыми мы познакомились по стенограммам, хранящимся в личном архиве Н. И. Вавилова. Аналогичные стенограммы хранятся и в архиве ВИРа.
В марте 1939 года во Всесоюзном институте растениеводства проходила выездная сессия областного бюро секции научных работников, на которой состоялся откровенный обмен мнениями, ярко выявивший противоречия, раздиравшие сельскохозяйственную и биологическую науку. Сохранившаяся стенограмма представляет большой историко-научный интерес, однако мы не можем, конечно, сколь-либо подробно привести здесь материалы дискуссии. Зная стиль критики, которой подвергались академик Н. И. Вавилов и другие представители классической генетики, нам хотелось бы привести небольшую выдержку из выступления Н. И. Вавилова, которая бы показала читателю, как спокойно и мужественно воспринималась им критика и сколь глубокую патриотическую озабоченность проявляли в этот период его последователи, понимавшие опасность того пути, на который сворачивали тогда нашу биологическую науку И. И. Презент, Т. Д. Лысенко, М. А. Ольшанский и др.
Осветив в своем выступлении замечательные по своей значимости итоги работы Института, рассказав о внедрении в практику сельского хозяйства десятков новых сортов различных растений (один только ячмень селекции ВИРа занимал в тот период половину всех площадей под ячменем в СССР), Н. И. Вавилов сжато, но очень ярко охарактеризовал существо тех трудностей, перед которыми стояла наша наука. «Крупным специфическим дефектом в нашей обстановке является разноголосица, которая существует сейчас в науке, — говорил Н. И. Вавилов, — и это очень сложный вопрос. Мы большое учреждение, охватываем громаду науки, вопрос о культурах, об их распределении, об их введении в жизнь, о земледельческом освоении территории. Вопрос сейчас идет не о всей громаде, вопрос идет о генетике, но участок стал злободневным, ибо наши концепции очень расширились. Конечно, как всегда в науке, вопрос решит прямой опыт, решат факты, однако это длительная операция, особенно в нашем деле селекционном.
… Надо сказать, что у нас здесь получается разноголосица очень серьезная. Я не могу здесь на ней остановиться подробно, но скажу, что существуют две позиции, позиция Одесского института и позиция ВИРа. При этом надо сказать, что позиция ВИРа — это позиция современной мировой науки, в этом нет никакого сомнения, науки, написанной не фашистами, а просто передовыми тружениками… И если бы мы собрали здесь аудиторию, состоящую из самых крупных селекционеров, практиков и теоретиков, то я уверен, что они голосовали бы с вашим покорным слугой, а не с Одесским институтом. Это дело очень сложное. Приказом, хотя бы Наркома, такое дело не решается. Пойдем на костер, будем гореть, но от своих убеждений не откажемся. Говорю вам со всей откровенностью, что верил, верю и настаиваю на том, что считаю правильным, и не только верю, потому что вера в науке— это чепуха, но говорю о том, что я знаю на основании огромного опыта. Это факт, и от этого отойти так просто, как хотелось бы и занимающим высокий пост, нельзя… Положение таково, что какую бы вы ни взяли иностранную книгу, все они идут поперек учению Одесского института. Значит, эти книжки сжигать прикажете? Не пойдем на это. До последних сил будем следить за передовой мировой наукой, считая себя настоящими дарвинистами, ибо задачи освоения всех мировых ценностей, мировых растительных ресурсов, которые создало человечество, могут быть выполнены только при таком подходе к делу, и те клички, которые иногда тут даются, нужно сначала очень внимательно продумывать».
Один из сидевших в аудитории лысенковцев во время выступления Вавилова крикнул с места: «Но ведь вы исходите из неизменности генов и природы растений». Н. И. Вавилов ясно ответил на эту реплику: «Тут хотят сделать из нас кого-то другого, в полемике все возможно. Мы же знаем, что Энгельс назвал Ньютона ни более ни менее, как «индуктивным ослом», в своей «Диалектике природы». У нас «Диалектику природы» переводили с черновой рукописи, и этот момент у нас остался, а сам Энгельс, наверное, вычеркнул бы эту фразу. Ньютом остался Ньютоном — человеком, на памятнике которому в Кембридже написано, что он ум человеческий превзошел, но в пылу полемики Энгельс дал ему название «индуктивного осла». Таким образом, в ходе полемики не только Ньютонов ослами делают, но и нам досталось. Генетика — это прежде всего физиологическая наука, и ее основная задача состоит в том, чтобы переделывать организмы, для этого она и существует. Но в ходе исследований она доказывает, что не так просто изменить наследственную природу» пытались ее сломать и не сломали. Оказалось сложнее… К сожалению, в нашей полемике мы плохо знаем историю. Консерваторов таких, которые думали бы, что гены неизменны, нет, вопрос есть об изменяемости исключительно».
Один из последователей Т. Д. Лысенко — Хорошайлов, выступив вслед за Вавиловым, заявил, однако, что Энгельс в отношении к Ньютону был прав: «И все-таки, — воскликнул он, — Ньютон был индуктивным ослом и он им остался независимо от того, что написано на его памятнике» (Стенограмма. С. 69).
Отчет Н. И. Вавилова на Президиуме ВАСХНИЛ в 1939 году
25 мая 1939 года Президиум ВАСХНИЛ под председательством Т. Д. Лысенко рассматривал отчет о работе Всесоюзного института растениеводства. Доклад о работах Института был сделан Н. И. Вавиловым. По предложению Т. Д. Лысенко этот отчет не был, как известно, принят, хотя он ярко отражал огромную работу, проделанную коллективом.
Ниже мы приводим подробную выдержку из стенограммы заседания, относящуюся к заключительному слову академика Н. И. Вавилова, в котором он разъясняет подвергавшиеся нападкам теоретические основы своей работы (теорию центров происхождения и теорию гомологических рядов изменчивости). Следует обратить внимание и на характер реплик со стороны Президента ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко и сидевшего рядом с ним Л. в качестве «уполномоченного».
Из заключительного слова академика Н. И. Вавилова на заседании Президиума ВАСХНИЛ 25 мая 1939 года
«Институт растениеводства провел огромнейшую работу, я говорю это сознательно, как понимаю. Институт выпустил теорию основ селекции, и в последнее время крупнейшие западноевропейские страны участвуют в этой работе. Вы увидите, нто у нас прекрасные специалисты, и мы сами чувствуем, что мы теоретически больше подкованы, чем заграница. В чем наша подкованность заключается? Я коротенько остановлюсь на истории селекции. Я документально знаю, откуда началась селекция. Я, еще когда был студентом, видел, откуда она началась. Это самое основное, самое главное учение. Исходный материал — вот святая святых, с чего началась селекционная работа. Мы очень хорошо знаем, что такое местные сорта, что представляют из себя иностранные сорта, где полиплоиды, где урожайность, все это раньше представляло из себя фактический хаос. Что же тогда делали? Мы раньше поступали так: выписывали по каталогу сорта у какой-либо иностранной немецкой или американской фирмы без всякой биографии сортов. Мы пользовались фактически в селекционной работе всякими ублюдочными знаниями, но сейчас Институт растениеводства строит свою селекционную работу всецело на основе эволюционного учения Дарвина. Я определенно заявляю — мы начали исследования культуры растений, именно учитывая работы Дарвина.
Л.: Вы считаете, что центр происхождения человека где-то там, а мы находимся где-то на периферии.
Н. И. Вавилов: Вы неправильно поняли, я не считаю, а это несомненно, что человечество возникло в Старом свете тогда, когда в Новом свете человека не было. Все данные, которыми располагает наука, говорят о том, что человек пришел в Америку недавно. Человечество возникло в третичном периоде и локализовалось в Южной Азии, Африке и в отношении человека можно говорить объективно.
Л.: Почему вы говорите о Дарвине, а почему вы не берете примера у Маркса и Энгельса?
Н. И. Вавилов: Дарвин работал по вопросам эволюции видов раньше. Энгельс и Маркс высоко ценили Дарвина. Дарвин это не все, но он величайший биолог, доказавший эволюцию организмов.
Л.: Получается так, что человек произошел в одном месте, я не верю, чтобы в одном месте произошел.
Н. И. Вавилов: Я вам уже сказал, что не в одном месте, а в Старом свете, и современная наука биологическая, дарвинистическая наука говорит о том, что человек появился в Старом свете, и лишь 20–25 тысяч лет тому назад человек появился и в Новом свете. До этого периода в Америке человека не было, это хотя и любопытно, но хорошо известно.
Л: Это связано с вашим взглядом на культурные растения?
Н. И. Вавилов: Моя краткая концепция эволюции культурных растений, моя основная идея, положенная в изучение материалов, заключается в том, что центр происхождения видов растений это закон и что один и тот же вид растений в разных местах независимо не возникает, а распространяется по материкам из одной какой-то области.
Л.: Вот говорят о картофеле, что его из Америки при-» везли, — я в это не верю. Вы знаете, что Ленин говорил?
Н. И. Вавилов: Об этом говорят факты и исторические документы. Мы знаем хорошо, что только при Петре I картофель появился в нашей стране.
Л.: Откуда мы знаем, что при ПетреI?
Н. И. Вавилов: Есть точные исторические документы. Я с большим удовольствием могу вам об этом подробнее рассказать.
Л.: Я вам основной вопрос задал, получается так, что если картофель появился в одном месте, то мы должны признать, что…
Т. Д. Лысенко: Картофель был ввезен в бывшую Россию — это факт. Против фактов не пойдешь. Но не об этом идет речь. Речь идет о другом… Речь идет о том, что если картофель образовался в Америке, то значит ли это, что в Москве, Киеве или Харькове он до второго пришествия из старого вида не образуется? Могут ли новые виды пшеницы возникать в Москве, Ленинграде, в любом другом месте? По-моему, могут образовываться. И тогда как рассматривать вашу идею о центрах происхождения — в этом дело.
Н. И. Вавилов: Я говорю то, что собственной персоной знал. Это было важно для сбора коллекции растений. История флоры и фауны существует миллиарды лет. Возьмите расхождение континентов. Когда-то Америка и Африка разорвались, между ними образовался океан. И сейчас мы имеем разные американские и азиатские виды хлопчатника. Кукуруза также появилась в Старом свете лишь после открытия Америки. Кукуруза, картофель, тыква и американский хлопок не были известны до открытия Америки. Факты локализации видовой субстанции — это просто фотография того, что есть. Следовательно, локализация совершенно точна и материальна, и, исходя из этой концепции историчности, эволюции, мы начали изучение центров происхождения в Советском Союзе. По моей инициативе в широком масштабе, сначала в СССР, затем и за пределами Советского Союза. Мы имели возможность шаг за шагом видеть этот эволюционный процесс. Мы находили области, где дикие формы смыкаются с культурными формами. Зачастую сам не знаешь — то ли культурный вид, то ли дикий. Ведь на Северном Кавказе есть леса, которые состоят из плодовых деревьев, яблонь, вишен, где вы можете проследить эволюционный процесс. Когда мы начали идти этим путем, то перед нами стали открываться изумительные факты видов, центров происхождения. Я больше интересуюсь сортами, но в своей работе мы находили целые культурные виды и даже роды. Были такие факты. Блестящие результаты дала работа сотрудника института доктора Букасова. Я считаю, что тысячелетия пройдут, но это открытие останется фундаментальным в отношении знаний о картофеле. Ведь советские ученые на очень скромные средства проводят большие работы. Американская наука, которая всегда шла впереди нас, в настоящее время отстала от нас. Ведь мы обладаем учением Дарвина, владеем комплексным методом в своей работе: и цитологическим, и генетическим, и химическим, и изучением болезнеустойчивости. Мы проводим работу диалектическим, советским методом, в советском аспекте, так как диалектический метод включает исторический комплекс. Мы открыли комплексным методом множество видов, которые в мировой науке не были известны. Доктор Букасов сам открыл 50 видов картофеля. Он открыл не 50 сортов, а 50 видов! Вы можете по любому селекционному руководству увидеть, что советская наука на этом участке сделала большое дело. Я бы сказал, что, поскольку эта работа коллективная, огромного коллектива, — это великая работа. Может быть так говорить — это нахальство, но я убежден в этом, поскольку этот коллектив заново поставил вопрос об эволюции культурных растений в конкретной форме, и это дает возможность по-новому развертывать практическую селекцию. Даже на Северном Кавказе оказались новые виды пшеницы и даже у товарищей, которые работают под моим руководством, как говорят, антидарвинистическим и лженаучным, но я сам себя называю дарвинистом, находятся новые виды растений…
Теперь о второй теории. Если мы открыли новый вид, даже род растений, то представьте себе, какие заманчивые задачи открываются перед практической селекцией. Здесь и вопросы отдаленной гибридизации, межродового и межвидового скрещивания — ведь этим как раз и занимался Мичурин. Гибридизация облегчается, ведь между отдаленными видами заполняются промежутки. Здесь простор и для генетики, о чем говорил недавно доктор Карпеченко. К сожалению, язык стал суконным, специальным, и то, что он говорил, трудно для понимания не только для других специалистов, но даже для ботаников. Выработалась абракадабра. Мы друг друга не понимаем, а речь идет о великих делах. Мы разработали методы изучения жизни растений, но, чтобы понять друг друга, мы должны освоить терминологию.
Мы, советские генетики, все вывернули, мы делаем много, но так просто галушки в рот не идут. Многолетняя пшеница — хорошая вещь, а вот вымерзла в эту суровую зцму. Вот Державин получил сорт. Зерно крупное, рост высокий, но солома ломкая; и десять лет нужно глубоко работать, чтобы дать то, что нужно…
Однобокость, о которой вы говорите, — это глубокая неправда. Создается недопустимая в Советском Союзе аномалия, когда, пользуясь теоретическими разногласиями, ведут тонкую игру. Вы представляете, как сложно и трудно руководить аспирантами, потому что все время говорят, что ты не разделяешь взглядов Лысенко. Кто из нас прав, история увидит.
.. Л раньше кое в чем ошибался, уровень науки был такой, но есть много фактов, что в пределах вида при расселении вида, при изоляции его по многим признакам идет выделение рецессивных форм. Терминология у нас в этом отношении жуткая, русских слов не найдете. И я должен сказать, что я видел вещи замечательные. Приехал я, например, в Западный Китай в 1929 г. Приезжаю на поля, растет черт знает какое растение, лен не лен, как будто лен, но цветы беленькие, узенькие, тьгчинки не голубые, а беленькие, и тысячи га этих растений. Это в изоляции между горами Куэнь-Луня, Гималаев и Памира такие экстрагированные формы. В горах мы находки первоклассные сделали. Но когда перешли к изучению количественных признаков, пришлось очень многое изменить. Виды культурных растений возникли на периферии, виды морфологические в особенности, а когда поглубже возьмете, химически и физиологически, то много нового находим. Был другой уровень науки, и почему товарищи не учитывают все то, что сделано. Может быть, я и не совсем это развернул, я перегруженный человек, потому что работаю и за ученого секретаря, и за заместителя, и даже за помощника по финансовой части. Я, может быть, должен был бы это поподробнее написать. Виды образуются на периферии и Трофим Денисович, если бы он захотел спокойно выслушать, а не рыться в страницах… Жизнь движется…
Т. Д. Лысенко: Мы с вами много спокойно говорили, это здесь не так, а наедине спокойно говорим, потому что знаем, что друг друга не убедим. Я впервые слышу, что вы говорите, что виды образуются, что в этом я был неправ. А вот о том, что зачитывалось здесь, что эволюция есть упрощение.
Н. И. Вавилов: Эволюция в упрощении частных явлений — это есть факт, который может быть проверен вами.
Т. Д. Лысенко: Я не говорю, является ли эволюция фактом. Но верно ли что эволюция — это упрощение, разматывание? Верно это или нет?
Н. И. Вавилов: Это есть факт непреложный. Вы возьмите такого стопроцентного дарвиниста, как Северцев (я у вас на подозрении). Есть закон редукции, очень часто многие группы животных шли в направлении редукции многих органов. Есть и закон усложнения. Такую закономерность я подхватил и от нее отказаться не могу, ибо это есть факт. Но она не одна, ибо есть, наряду с ней, по многим комплексным физиологическим и количественным признакам и обратный процесс. Я изучал и экспериментировал в этой области больше, чем кто-либо, и материал весь генетически изучил. И не случайно именно с генетикой у меня такой контакт, хотя я сам растениевод, я патолог растений прежде всего, но подошел к эволюции так, как это было мне нужно. Давайте договоримся, что Вавилов говорит в полном сознании и твердом уме, что есть эволюция путем редукции, путем упрощения, она может быть прослежена в пределах видообразования, и есть эволюция путем усложнения. Она особенно отчетлива на физиологических количественных признаках. Есть видообразование не только в центрах происхождения (так взрывы настоящие бывают), но и на периферии. В Индии была пшеница, в Китае была, в Абиссинии тоже была…
Т. Д. Лысенко: Я понял так, что то, что написано, что мы приходим к мысли выдвинутой вашим учителем Бэтсоном о том, что процесс эволюции надо рассматривать как процесс упрощения. Вы говорите, что такая эволюция бывает. А вот в 4-й главе Истории партии написано, что эволюция — это усложнение. Не нужно здесь путать. Отбрасывание какого-нибудь органа — это усложнение, приспособление и нельзя говорить, что это потеря. Здесь понимается потеря генов. Когда черви приспосабливаются к определенной обстановке, то это что — тоже потеря определенных генов?
Н. И. Вавилов: Я говорю твердо, что путь упрощения имеется. Все листья узловые имеют разделение: листовая пластинка, листовое влагалище и в промежутке язычки.
Попадаю я на Памир и там нахожу — безъязычковая рожь. Там я нашел такую же пшеницу, сорго, ячмень — все безъязычковые. Словом, есть и упрощение. Когда я учился у Бэтсона — это был самый крупный ученый, учился я сначала у Геккеля, — дарвиниста, потом у Бэтсона.
Л.: Антидарвиниста.
Н. И. Вавилов: Нет. Я вам когда-нибудь расскажу о Бэтсоне, наилюбопытиейший, интереснейший был человек.
Л.: А нельзя ли вам поучиться у Маркса. Может быть, поспешили, обобщили, а слово не воробей.
Н. И. Вавилов: Вышла недавно книжка Холдэна. Это любопытная фигура, член английской коммунистической партии, крупный генетик, биохимик и философ. Этот Холдэн написал интересную книгу под названием «Марксизм и наука», где он попытался…
Л.: И его разругали.
Н. И. Вавилов: Конечно, буржуазная пресса его разругала, но он настолько талантлив, что, и ругая его, им восхищаются. Он показал, что диалектику нужно применять умеючи. Он говорит, что марксизм наиболее применим в изучении эволюции, в истории, там, где сходятся много наук, там, где начинается комплекс, там марксизм может многое предугадать — так же как Энгельс предугадал за 50 лет многие современные открытия.
Я должен сказать, что я большой любитель марксистской литературы не только нашей, ио и заграничной. Ведь и там делаются попытки марксистского обоснования.
Л: Марксизм — единственная наука. Ведь дарвинизм только часть, а ведь настоящую теорию познания мира дали Маркс, Энгельс, Ленин. И вот, когда я слышу разговоры, относящиеся к дарвинизму, и ничего не слышу- о марксизме, то ведь может получиться так, что с одной стороны кажется все правильно, а если подойдешь с другой стороны, то окажется совсем другое.
Н. И. Вавилов: Я Маркса 4–5 раз штудировал и готов идти дальше.
Кончаю тем, что заявляю, что коллектив Института состоит в основном из очень квалифицированных работников, больших тружеников и мы просим Академию помочь коллективу создать условия для здоровой работы. А вот эти ярлыки, которые столь прилипчивы, нужно от них избавиться.
Т. Д. Лысенко: (из заключительного слова):.. Я согласен с вами, Николай Иванович, работать вам трудновато. Об этом мы как будто не раз говорили с вами, и я искренне жалел вас. В отношении расхождений с вами по теории биологического развития мы говорили с вами, и я искренне сочувствовал вам. Трудно, просто трудно, потому что часть людей, и их значительная часть, большая часть сотрудников ВИРа, а там сотни людей, не подчиняются вам идейно. Вот раз не подчиняются вам идейно, как можно руководить, трудно, очень трудно. Я вам в этом деле очень сочувствую. Ничего не получается. Я по себе это чувствую. Ведь вы мне не подчиняетесь идейно, а раз не. Подчиняетесь вы, не подчиняется и ВИР. А как я могу строить ВИР, за который я отвечаю, а нам нужно, Николай Иванович, строить ВИР по-новому. Как я могу в самом деле руководить вами, искренне сочувствую вам, я сам по себе сужу. Ведь главный институт, так как ВИР самый большой институт, не подчиняется мне, но не все институты не подчиняются мне, большинство директоров институтов мне все-таки подчиняются. Поэтому тут я абсолютно схожусь с вами в этом вопросе (смех) — Мне хочется помочь вам поскорее наладить работу, чтобы институт работал лучше. Можно об этом договориться, можно на этом согласиться, но я говорю сейчас, что нам нужно принимать какие-то меры, так нельзя, так дальше нельзя работать. Вы заявляете прямо — это нечестно. Заявляете одно, а думаете не так, а этак. Так делать нельзя. Поэтому тут приходится надеяться на других, приходится идти по другой линии, по линии административного подчинения…»
В личном архиве Н. И. Вавилова хранится интересный документ — копия докладной записки видного советского селекционера академика П. Константинова, направленной Наркому земледелия СССР. В этой записке П. Константинов дает очень объективную оценку ситуации, создавшейся после непринятия Президиумом ВАСХНИЛ отчета ВИРа. Эти свидетельства известного своими практическими достижениями селекционера весьма важны, и мы хотим привести здесь текст этой докладной записки для того, чтобы показать, как относилась к конфликту между Т. Д. Лысенко и Н. И. Вавиловым наиболее опытная часть советских селекционеров. (Академик П. Константинов возглавлял в этот период кафедру селекции в Тимирязевской академии. Сорта зерновых его селекции занимали тогда рекордные площади. После 1948 года П. Константинов был отстранен от работы вместе с заведующим кафедрой генетики профессором А. Р. Жебраком и руководство обеими кафедрами было возложено на Т. Д. Лысенко.)
Копия докладной записки акад. П. Константинова В Наркомзем СССР т. Бенедиктову
За поздним временем на совещании 4/VI я не мог высказать некоторых своих замечаний по докладу директора ВИРа акад. Н. И. Вавилова. Поэтому я считаю необходимым сделать ряд замечаний по этому вопросу.
1. При оценке работ ВИРа необходимо иметь в виду огромную ценность для практической селекции мировых растительных ресурсов, собранных под руководством акад. Н. И. Вавилова. Очень важная экологическая оценка этого материала продолжается ВИРом и его сетью до сих пор. Поэтому наблюдающаяся явная и тенденциозная недооценка этого раздела работ ВИРа является недопустимой. Старые селекционеры, давшие много сортов СССР, высоко ценят эту работу и другие достижения ВИРа. Число выведенных ВИРом и его сетью сортов 327 (в числе которых до 100 плодовых) не являются преувеличением. Если добавить сюда сорта, выведенные всей сетью благодаря ВИРу, то это число сильно повысится. Так, например, первичный исходный материал но ячменям наряду с др. культурами мною получен был непосредственно от акад. Н. И. Вавилова, Из этого материала мною выведены на Краснокутской станции сорта ячменя 026, 043, 064, 0187 и ряд перспективных на Кинельской станции путем гибридизации этого же материала. Мировые коллекции культурных растений используются большинством селекционных станций, и в частности Всесоюзным генетико-селекционным институтом в Одессе.
2. Теоретические работы ВИРа в области генетики, цитологии, иммунитета и биохимии имеют также очень большое значение для практической селекции.
Я уверен, что если бы практики-селекционеры хорошо бы овладели теоретическими основами генетики и селекции, то селекционный процесс ускорился бы в несколько раз. Много лет назад я испытал это лично на себе.
3. При сравнительной оценке разных течений в сложной генетической науке не следует забывать, что десятки миллионов га сортовых посевов заняты сортами, выведенными не без помощи современной генетики, в большинстве только благодаря ей. Утверждение некоторых, что генетика здесь ни при чем, — неверно. Так могут думать только люди, не работающие в области практической селекции. Новое течение в генетике должно быть тоже использовано. Но пока что, не считая достижений Мичурина в плодоводстве, в области селекции полевых культур оно дало еще очень мало. Поэтому эффективные старые методы селекции не могут приноситься в жерту достаточно непроверенным еще и нередко догматическим новым методам.
4. Совершенно недопустима тенденция выбросить за борт и в практике селекции и даже из учебных программ с/х вузов т. н. формальную генетику (менделизм, морганизм, чистые линии, инцухт и пр.). Конечно, современная генетика должна быть очищена от буржуазных и метафизических наслоений на основе диалектического материализма. Но в неменьшей степени в этой чистке нуждается и так называемая новая генетика, и особенно теория переделки природы растений пут ем воспитания, по своей упрощенности и в некоторых частях граничащая с позициями голого механо-ламаркизма. Прямолинейное и настойчивое внедрение этой теории в практику отодвигает на задний план самые эффективные методы переделки природы (что следует и по Мичурину): гибридизацию и отбор гибридов на оптимальных производственных фонах. Само собой разумеется, что ни одна из сторон не может трактовать дарвинизм, с одной стороны, с позиции формальной генетики, с другой стороны, чуть ли не с ламаркистских позиций. Самокритика с точки зрения диалектического материализма для советских генетиков еще не закончена, для некоторых из них она уже пройденный этап, для нового течения она еще не начиналась: этому мешает догмат непогрешимости, вольное или невольное отрицание историзма в науке, забвение положений В. И Ленина о всемерном использовании всего положительного в буржуазной науке.
5. Никто из советских генетиков и вировцев не отрицает в настоящее время влияния внешней среды на формообразовательный процесс. Поэтому совершенно необоснованно обвинение ВИРа и его генетиков в отрицании этого влияния, а отсюда и обвинение в антидарвинизме. Однако генетики признают влияние и внутренних, и внешних факторов, новое течение — преимущественно, а иногда и целиком, — влияние внешних факторов. Новое течение считает дискуссию уже излишней и ненужной и очень склонно администрировать науку в силу непогрешимости. Генетики требуют продолжения дискуссии, но на основе равноправия. Поэтому встает вопрос, какая сторона больше антидарвинистична. Несомненно, что дальнейшая дискуссия даст правильный ответ на это. Совершенно правильно ставите вопрос о необходимости дальнейшей дискуссии и Вы, т. Бенедиктов…
8. …Необходимо срочно восстановить издательство Академии и ВИРа.
9. Необходимо пересмотреть постановление Президиума ВАСХНИЛ от 23 мая 1939 г. за № 7 о признании отчета ВИРа за 1938 г. неудовлетворительным, так как с отчетом никто, кроме Президиума, не знакомился, хотя для этого и существуют еще секции. Сам же президент дал оценку отчета только по редакционным погрешностям, ни слова не сказав по существу. К сожалению, в этот отзыв президентом внесен чрезмерный субъективизм.
10. Критика работ ВИРа, как и всякого института, нужна, но она должна быть здоровой, большевистской, всех активизирующей. Судя же по выступлению на Президиуме научного работника ВИРа тов. Бахтеева и ряда других, и на совещании 4.VI, судя по сообщению, самого директора ВИРа акад. Вавилова и т. Шлыкова, обстановка в ВИРе является далеко нездоровой, что и заслуживает пристального Вашего внимания.
Академик П. Константинов
5. VI-1939 г.
Дискуссия при журнале «Под знаменем марксизма»
Заведомо клеветнические измышления высказывались сторонниками Т. Д. Лысенко и на состоявшейся дискуссии по генетике, организованной журналом «Под знаменем марксизма». Организатор дискуссии философ академик М. Митин в своей заключительной речи подверг резкой, но малокомпетентной критике академика НЛ. Вавилова и его сторонников и провел провокационную аналогию между дискуссией по генетике и дискуссиями против «меньшевиствующего идеализма», против «правовых теорий троцкистско-бухаринской-пашуканисовской шайки» и против «вредительско-меньшевистской концепции рубинщины» (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 148–149).
Заслуживает большого внимания глубокая, содержательная и мужественная речь самого Н. И. Вавилова на этой дискуссии (Под знаменем марксизма. 1939. № 11), проникнутая заботой о судьбах советской науки и сельского хозяйства. Н. ИЛавилов уже тогда предупреждал о многих серьезных трудностях, которые впоследствии пережила наша наука. Н. И. Вавилов уже тогда предлагал ряд агроприемов, которые были введены лишь 15–16 лет спустя (например, посев кукурузы гибридными семенами от скрещивания инцухт линий). Н. И. Вавилов уже тогда говорил о недопустимости отрыва советской биологии от мировой науки, и очень жаль, что к голосу этого великого ученого не хотели прислушаться люди, ответственные за судьбы нашей науки. «Все развитие генетики в нашей стране, — говорил Н. И. Вавилов в своем выступлении, — относится к советскому времени. Кафедры по генетике появились только в советское время начиная с 1919–1920 годов. Тем не менее за этот короткий промежуток времени советские работы в области генетики и селекции таковы, что начиная с 1927 года советская наука на этом участке выросла настолько, что основные ведущие доклады на всех трех последних международных генетических конгрессах поручались, как правило, советским исследователям» (Там же. С. 128).
Н. И. Вавилов отмечал далее: «Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке, — значит отодвинуть биологическую науку назад, ко временам Шванна. Отрицание в настоящее время различий между наследственной и ненаследственной изменчивостью возвращает нас ко временам Галлера, к первой половине 19-го века» (Там же, с. 134).
Обладая огромной эрудицией и опытом ученого, считая, что судьбы отечественной биологии важнее его собственной судьбы, Н. И. Вавилов твердо отстаивал свои позиции. Великий ученый определенно и четко вскрывал псевдоноваторский характер «новой генетики». «Специфика наших расхождений, — говорил Н. И. Вавилов, — заключается в том, что под названием передовой науки нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. к воззрениям первой половины или середины 19-го века» (Там же, с. 139).
Предложения о внедрении в СССР посевов гибридной кукурузы семенами, поучаемыми при скрещивании инцухтированных (длительно самоопыляющихся) линий, основывались на успешном внедрении этого приема в США, обеспечившего там подъем урожайности кукурузы на 20–30 % на миллионах акров. Организационно внедрение этого метода было подготовлено Н. И. Вавиловым и его сотрудниками, и ВИР имел уже ряд инцухт линий, пригодных для начала этой работы. Однако внедрение этого прогрессивного приема наталкивалось на резкое сопротивление Т. Д. Лысенко, И. И. Презента, М. Ольшанского и других, голословно начиная с 1936 года опорочивавших этот прием на страницах сельскохозяйственной печати.
Последние этапы борьбы. Письма Н. И. Вавилова е Наркомат земледелия СССР и в ЦК ВКП(б) в 1939 и 1940 годах
Мужественная и принципиальная позиция академика Н. И. Вавилова, его стойкость в защите своих научных убеждений стали основной помехой для полной победы лысенкоизма. И против ученого было начато решительное наступление. Уже отмеченная выше речь философа академика М. Митина на дискуссии по генетике, содержащая ряд вульгарных и необоснованных обвинений в адрес классической генетики и направленная в основном против акад.
Н. И. Вавилова, объявленного реакционером в науке, была перепечатана в декабре 1939 года в центральной печати. Через несколько месяцев (20 февраля 1940 года) эта же речь была вновь без всякой нужды воспроизведена газетой «Соцземледелие».
Раздражало противников Н. И. Вавилова и то растущее признание его трудов за рубежом, которое стало особенно заметным именно в этот период. Международный генетический конгресс, собравшийся в 1939 году в Эдинбурге, избрал Н. И. Вавилова почетным Президентом Конгресса. Его доклад должен был открывать этот Конгресс. Однако разрешение на поездку в Шотландию он не получил.
Руководимый Н. И. Вавиловым Институт растениеводства стал объектом грубейшего административного вмешательства со стороны Президента ВАСХНИЛ — Т. Д. Лысенко. Для иллюстрации того положения уместно привести одно из нескольких писем академика Н. И. Вавилова, направленных им в этот период в высшие инстанции, которые могли бы при желании изменить возникшую ненормальную обстановку. Вот письмо, написанное в середине 1940 года, за 2–3 месяца до ареста автора (копия находится в домашнем архиве Н. И. Вавилова).
Народному Комиссару земледелия СССР — И. А. Бенедиктову
Ненормальное положение с руководством Сельскохозяйственной академией им. Ленина заставляет меня обратить Ваше внимание на ряд моментов и просить Вашего вмешательства.
В систему Сельхозакадемии входит Всесоюзный институт растениеводства, директором которого 21-й год я состою. Так же, как и я, большинство наиболее компетентных работников института, весьма квалифицированных профессоров, докторов, лучших знатоков по различным разделам растениеводства, генетики, цитологии, держится но некоторым вопросам иных воззрений, чем президент Сельскохозяйственной академии Т. Д. Лысенко. Хота Институт растениеводства и занимается в основном, в подавляющем большинстве своих исследователей и работников, прямыми задачами растениеводства, тем не менее по некоторым разделам он подходит и к вопросам генетики. Руководящий научный коллектив института при этом держится взглядов, которые апробированы огромной практикой, на которых стоит все мировое семеноводство, вся селекция и которых придерживаются все крупнейшие теоретики и практики в области селекции нашей страны (академики А. И. Лисицын, П. Н. Константинов, Н. В. Рудницкий, А. А. Сапегин и другие). Можно утверждать, что весь основной селекционный ассортимент, засеваемый страной, выведен селекционерами, придерживающимися воззрений современной — по одной номенклатуре классической, по другой формальной — генетики.
Чтобы понять своеобразность положения, достаточно указать, что нет ни одного руководства в области практической и теоретической селекции, которое бы придерживалось иных воззрений, но сущность дела не в этом. Высокое административное положение Т. Д. Лысенко, его нетерпимость, малая культурность приводят к своеобразному внедрению его, для подавляющего большинства знающих эту область, весьма сомнительных идей, близких к уже изжитым наукой (ламаркизм). Пользуясь своим положением, тЛысенко фактически начал расправу qo своими идейными противниками. Приведу основные факты в отношении растениеводства.
1. В сентябре месяце, во время месячного отъезда директора в экспедицию, из состава ученого совета института были выведены 14 докторов, крупнейших специалистов, и ряд кандидатов наук по принципу устранения инакомыслящих с президентом. Только путем вмешательства зампреда Совета Народных Комиссаров т. Вышинского было частично парализовано это грубейшее и единственное в научной жизни нашей страны вмешательство.
2. При утверждении списков кандидатов, выдвигаемых на выставку, поскольку они утверждаются президентом Сельхозакадемии, изъят наиболее квалифицированный персонал, работы которого являются крупными вкладами в советскую науку, как проф. Г. Д. Карпеченко, Г. А. Левитский, С. А. Эгиз, М. А. Розанов, д-р В. А. Рыбин. Народным комиссаром земледелия, как председателем Выставкома, было частично исправлено это проявление совершенно несправедливой пристрастности.
3. Директору ВИРа, помимо согласования с ним, направляются в качестве заместителей директора и даже ученого секретаря директора, угодные для президента лица, которые фактически дезорганизуют дисциплину института, ибо все их старания сводятся к тому, чтобы парализовать действия директора и максимально выслужиться пред президентом академии. Такого рода опека является, сколько мне известно, единственной за всю мою многолетнюю руководящую работу в науке.
4. Фактически приостановлено большое издательство института. Институт растениеводства является крупнейшим учреждением в области агрономической науки в нашей стране, но в последние два года мы не имеем возможности выпускать труды, по существу, принуждены прекратить обмен научными изданиями со всем миром. После долгих усилий институту было предоставлено право издания Вестника, однако директор, при этом достаточно опытный в деле редактирования, был фактически устранен от руководящий роли, к которой были привлечены угодные президенту лица, и около журнала создалась мышиная возня в смысле подбора, всеми способами, угодных для президента статей. Фактически издание не может выйти 10 месяцев. Наиболее серьезные работники не считают возможным для себя участвовать в такого рода издании. Редакционная коллегия, в которую введен одним из членов и директор, не собирается. Такого рода, по существу, физическое вмешательство президента является возмутительным, небывалым в научной практике.
5. Назначенный президентом без согласования с директором и вопреки его желанию заместитель мобилизован на военную службу. Мной, как директором, по согласованию с партийными организациями Ленинграда, выдвинут ряд партийных работников. Все они, однако, отводятся президентом, опять-таки желающим навязать свою волю и видвинуть угодного, «своего» человека, не взирая на то, что, по существу, он не может сказать ничего опорочивающего по отношению к кандидатам, выдвинутым директором и ленинградскими организациями.
6. При приезде в Ленинград, в Институт растениеводства, президент нарочито перед собранием научных работников подчеркивает свои решительные разногласия с директором ВИРа и сугубую значимость некоторых работ, подтверждающих его идеи, несмотря на то, что для большинства они далеко не являются столь убедительными. Незаслуженная совершенно дискредитация директора является обычной со стороны президента академии.
7. Создается обстановка совершенно нетерпимая, до всякого рода материальных поблажек, путевок угодливым лицам, которых, конечно, находится известное число.
8. План и отчет Всесоюзного института растениеводства, который удовлетворяет подавляющее большинство членов академии, по существу, без всяких оснований, только по злобности, по сугубому пристрастию, отводится президентом.
9. В систему экзекуций, в такую форму выливается обычно заслушивание докладов Института растениеводства. Положение совершенно недопустимое.
Может быть, Институт растениеводства находится в привилегированном положении, поскольку он сосредоточивает круг особенно квалифицированных, сильных работников, но дело в том, что эти аномалии затрагивают работу и всей академии, они являются типовыми. Большинство членов академии избегает академии. Большинство академиков, несомненно, не разделяет мнений президента по основным вопросам. Заседания Президиума под председательством президента нередко превращаются в экзекуцию над академиками, снижая уровень Президиума и его авторитет. Грубое обращение, постоянные наставления по вопросам, в которых президент разбирается весьма слабо, настолько уже надоели, что один за другим руководящие работники начинают отходить, по существу, от академии. Президент боится поднимать вопрос о расширении академии, как он сам заявлял, ибо боится вызвать еще большую оппозицию.
Достаточно спросить академиков, находящихся в Москве, чтобы убедиться в том, что изложенное мной есть иллюстрация существующего положения.
Как директор Института растениеводства, я обращаюсь с ходатайством о создании нормальной обстановки для руководства института и об устранении того недопустимого 108 субъективизма и пристрастия, которое проявляется со стороны президента академии.
Конкретное ходатайство — о том, чтобы был утвержден в качестве заместителя директора один из представленных кандидатов, которых поддерживают и партийные организации Ленинграда. Наиболее подходящим кандидатом я считаю ИА. Минкевича, в растоящее время заместителя по научной части директора Всесоюзного института масличных культур в Краснодаре, еще год тому назад работавшего в Институте растениеводства в качестве ученого специалиста. По семейным обстоятельствам (болезнь сына — туберкулез) он не может жить в Краснодаре и должен уйти. В Ленинграде он имеет квартиру, поэтому никаких трудностей в связи с его переездом не имеется. Он является опытным исследователем, хорошим организатором, и его кандидатура полностью поддерживается партийными организациями Ленинграда.
Директор Всесоюзного института растениеводства академик Н. И. Вавилов
Это же письмо было направлено и А. А. Андрееву, в тот период секретарю ЦК ВКП(б). Ходатайство Н. И. Вавилова о назначении И. А. Минкевича было удовлетворено.
Однако рассчитывать на реальную поддержку И. А. Бенедиктова не приходилось. Бенедиктов целиком поддерживал все мероприятия Т. Д. Лысенко. Выступая незадолго перед этим на сессии ВАСХНИЛ как нарком земледелия, он сказал: «Направления, исходящие из менделизма и формальной генетики, мы официально осуждаем и никакой поддержки этому направлению мы оказывать не будем».
Предчувствуя развязку, Н. И. Вавилов летом 1940 года побывал на приеме у секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Андреева в надежде найти у него поддержку в ликвидации ненормального положения в сельскохозяйственной науке. Однако после визита он сказал своим друзьям: «Наше дело плохо, даже Андреев боится Лысенко». И это было не случайно — Т. Д. Лысенко стал фаворитом И. В. Сталина.
Последняя экспедиция и арест Н. И. Вавилова
Конец этой истории известен. В августе 1940 года академик Николай Иванович Вавилов был арестован. Он был «изъят» органами НКВД очень поспешно, прямо с поля в Западной Украине на глазах у его товарищей — участников последней из его многочисленных экспедиций.
Экспедиция во главе с Вавиловым в Западную Украину проводилась по заданию Наркомата земледелия. Нарком Бенедиктов поручил возглавить ее Вавилову, несмотря на категорические возражения Лысенко. Однако нарком, вопреки обыкновению, не согласился с мнением Лысенко. Профессор Ф. Х. Бахтеев, участник экспедиции, рассказал автору этих строк о последних днях свободы Вавилова.
Сначала Н. И. Вавилов со своими товарищами выехал в Киев. Из Киева на машине они проехали во Львов, из Львова — в Черновицы. Из Черновиц, собрав большую группу местных специалистов, на трех переполненных машинах поехали в предгорные районы для сбора и изучения растений. Одна машина не могла одолеть трудности дороги, и ей пришлось вернуться. На обратном пути встретился легковой автомобиль, в котором находились люди в штатском. «Куда поехали машины экспедиции Вавилова, — спросил один из встречных, — он нам срочно нужен». «Дорога дальше плохая, — ответили из экспедиционного автомобиля, — возвращайтесь с нами в Черновцы, Вавилов должен вернуться к 6–7 часам вечера, и вы его так быстрее найдете». — «Нет, мы должны его найти именно сейчас, пришла телеграмма из Москвы, его вызывают немедленно».
Вечером остальные участники экспедиции вернулись без Вавилова, он был увезен так быстро, что арестовавшие его люди не взяли даже его экспедиционного вещевого мешка. Поздно вечером трое в штатском приехали за этим мешком. Сотрудник экспедиции начал развязывать мешки, сваленные в угол комнаты, чтобы найти среди них вавиловский. Наконец ои его нашел. Сверху в мешке был большой сноп растений полбы — полудикой местной пшеницы, найденной Вавиловым.
В Институте растениеводства впоследствии определили, что это был новый, ранее не известный ботаникам вид полбы. В последний день своего служения родине — 6 августа 1940 года — Н. И. Вавилов сделал свое последнее ботанико-географическое открытие. И хотя открытие не было большим, его уже не вычеркнешь из истории науки. И очень немногие ученые, читавшие небольшую статью Ф. Х. Бахтеева «Новый вид полбы, найденный Н. И. Вавиловым», которую опубликовали в 1960 году в юбилейном сборнике, посвященном Н. И. Вавилову, могли догадаться, что дата находки— это тот день, о котором ученые всего мира будут всегда вспоминать с горечью и болью.
Аресты ближайших сотрудников Н. И. Вавилова
Вслед за арестом Н. И. Вавилова были арестованы и впоследствии погибли в заключении его ближайшие сотрудники и друзья: профессор Г. Д. Карпеченко, зав. лабораторией генетики ВИРа, крупнейший генетик с мировым именем, глава большой научной школы, разработавший метод преодоления бесплодия отдаленных гибридов; профессор Г. А. Левитский, заведующий цитологической лабораторией ВИРа, самый крупный и авторитетный советский цитолог, создавший много новых методов и руководств, используемых и в настоящее время; профессор Л. И. Говоров, заведующий отделом зерновых бобовых, создатель мировой коллекции зерновых бобовых и автор многих ценнейших сортов, а также ряд других ученых. Были арестованы и проф. Н. В. Ковалев, в прошлом заместитель директора ВИРа, крупный специалист по плодоводству, и доктор сельскохозяйственных наук К. А. Фляксбергер, крупный специалист по пшенице. Все они были впоследствии реабилитированы.
Арест и смерть Н. И. Вавилова, выдающегося ученого, имя и труды которого известны во всем мире, имели очень тяжелый международный резонанс. В последующие годы об академике Н. И. Вавилове за рубежом были написаны сотни статей, содержавших справедливые упреки в наш адрес. Большинство этих публикаций вырезалось цензурой при получении журналов из-за границы, и поэтому советская общественность плохо представляет тот многолетний и весьма нелестный для нас анализ, дававшийся зарубежными учеными. Ни для кого за рубежом не было секретом и то, что «исчезновение» Вавилова и других генетиков было связано с генетической дискуссией.
Следствие, суд и приговор по «делу» Н. И. Вавилова
В период пересмотра дела Н. И. Вавилова с целью его реабилитации в Прокуратуру СССР вызывались в качестве свидетелей ряд бывших сотрудников и коллег ученого для того, чтобы опровергнуть те нелепые обвинения, которые были выдвинуты против него в период следствия. Стали известны и имена людей, принимавших в 1940 году наиболее активное, хотя и чисто «техническое», участие в этом грязном деле.
Со стороны НКВД этим делом занимался уже упоминавшийся СН. Шунденко, в прошлом работник ВИРа, назначенный Т. Д. Лысенко на пост заместителя директора, несмотря на категорический протест Н. И. Вавилова.
Шунденко за короткий период работы в ВИРе создал настоящую антивавиловскую организацию, постоянно клеветал и писал доносы на работников института. Эта «деятельность» Шунденко была настолько явной, что во время работы уже упоминавшийся нами выездной сессии Областного бюро секции научных работников многие ораторы резко осудили подрывной провокационный стиль этого ставленника Лысенко и сам Н. И. Вавилов отметил его малограмотность и дезорганизующую роль.
На руководящую работу в органах НКВД Шунденко перешел (а фактически вернулся) незадолго перед арестом Н. И. Вавилова.
Стали известны и имена «экспертов», привлеченных в 1940–1941 годах для научного обоснования показаний против академика Н. И. Вавилова. Поскольку Н. И. Вавилов не признал в ходе следствия выдвигавшиеся против него обвинения, то для доказательства его «вредительской деятельности» и была привлечена комиссия «экспертов». Один из них, ныне покойный, академик ВАСХНИЛ проф И. В. Якушкин отличался исключительной угодливостью и подобострастием по отношению к Т. Д. Лысенко. В учебнике, написанном Якушкиным, имя Т. Д. Лысенко упоминается более 100 раз.
После 1954 года, когда началась массовая реабилитация жертв произвола, проф. Якушкина часто вызывали в органы следствия для удостоверения его подписей под доносами и актами о вредительстве невинно осужденных людей. Справедливости ради следует отметить, что, не выдержав такого испытания, Якушкин надолго слег и в конце концов скончался.
Другой «эксперт» — А. П. Водков отличался таким же угодничеством. В своем выступлении на августовской сессии ВАСХНИЛ в 1948 году он, в частности, заявил: «Новую агрономическую теорию создали наши советские ученые — академики Т. Д. Лысенко и В. Р. Вильямс. Их труды — это высшее достижение агрономической мысли, это величайший вклад в мировую науку. Недооценивать этого, товарищи, нельзя. Бедняками в науке нам нечего ходить; мы работаем в советских условиях, под руководством товарища Сталина, с такими новаторами в науке, как Мичурин, Вильямс, Лысенко».
Приговор Н. И. Вавилову был вынесен Военной Коллегией Верховного Суда (в составе 3 человек) 9 июля 1941 года, после заседания, которое продолжалось несколько минут. «Суд» признал Вавилова виновным по ряду пунктов 58-й статьи (принадлежность к заговору «правых», шпионаж в пользу Англии, руководство так называемой «Трудовой крестьянской партией», вредительство в сельском хозяйстве, связь с белоэмигрантами…) От всех этих обвинений Н. И. Вавилов отказался. Приговор — высшая мера наказания — смертная казнь. Первая апелляция была отклонена, вторая также. Приговор в исполнение, однако, не был приведен немедленно, вопреки обычаям тех времен. Очевидно, для его осуществления также требовалась высшая санкция.
Только через несколько месяцев, уже во время пребывания Н. И. Вавилова в Саратовской тюрьме, смертная казнь была заменена ему 10-летним заключением.
Однако немногим более года выдержал Н. И. Вавилов условия Саратовской тюрьмы. Он умер 26 января 1943 г. 2 сентября 1955 г. Верховным судом СССР Н. И. Вавилов был реабилитирован «за отсутствием состава преступления», и Президиум Академии наук в решении от 9 сентября 1955 г. восстановил его в списках «умерших» членов АН СССР.
Н. И. Вавилов в Саратовской тюрьме. Избрание Н. И. Вавилова почетным членом Королевского научного общества Великобритании. Смерть Н. И. Вавилова
В октябре 1941, когда немцы приблизились к Москве, заключенных стали отправлять в глубь страны. Н. И. Вавилова вместе с другими арестантами перевели в тюрьму г. Саратова.
О последнем, саратовском периоде жизни Н. И. Вавилова, проведенном им в заключении, известно пока немного. Мне пришлось услышать пересказ очевидца, ныне уже покойного, находившегося некоторый период времени в общей камере с Н. И. Вавиловым. По рассказу этого человека, Н. И. Вавилов был переведен в общую камеру уже в очень тяжелом состоянии с признаками дистрофии. Войдя, он представился: «Перед вами, говоря о прошлом, — академик Вавилов, а сейчас, по мнению следователей, дерьмо». Заключенные относились к Вавилову с глубочайшим уважением и, когда он уже не мог ходить, выносили его на прогулку на руках в надежде, что свежий воздух облегчит его состояние.
Жена Н. И. Вавилова эвакуировалась с сыном из Ленинграда и в 1942 году жила в Саратове всего в двух-трех километрах от тюрьмы, в которой умирал ее муж. Но органы НКВД скрыли от нее истинное место заключения Н. И. Вавилова, сообщив, что он находится в Москве.
В конце 1942 года академик Н. И. Вавилов, таинственно исчезнувший для ученых всего мира, был избран почетным иностранным членом Королевского научного общества Англии. Когда известие об этом событии достигло центральных органов НКВД, дело Н. И. Вавилова срочно затребовали для изучения. Однако было уже поздно. Жизнь медленно уходила из истощенного дистрофией организма. Н. И. Вавилов умер (согласно медицинскому заключению, от воспаления легких), и это была самая тяжелая утрата советской науки в период культа личности.
О пребывании Н. И. Вавилова в Саратовской тюрьме и о его бедственном состоянии узнал местный ученый профессор энтомологии Александр Андреевич Мегалов, знавший ученого с 1920 г., когда тот работал в Саратове. Профессор Мегалов решил помочь Н. И. Вавилову. Сначала передачи доходили по назначению, и коротенькая записка: «Спасибо Н. Вавилов» — до сих пор хранится как реликвия. Однако после третьего рейда Мегалову сообщили о том, что Н. И. Вавилова уже нет в Саратовской тюрьме.
Н. И. Вавилов, облик ученого и человека
Несмотря на то, что со дня смерти академика Вавилова — этого великого ученого-энциклопедиста, селекционера, генетика, растениевода, агронома, ботаника, географа-путешественника и государственного деятеля, создателя всемирно известного Института растениеводства, основателя и первого президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И Венина — прошло немало лет, его слава и популярность продолжают расти. В СССР и в США вышло многотомное издание его трудов. Только в последние годы в СССР и за рубежом опубликовано много воспоминаний о его жизни, деятельности, научных открытиях и беспримерных путешествиях. О характере этих воспоминаний можно судить по приводимым ниже отрывкам из очерка, опубликованного в 1960 г. известным ботаником, членом-корреспондентом АН СССР IIА. Барановым.
«Если бы меня спросили, — пишет ПА. Баранов, — что было самым характерным в Николае Ивановиче Вавилове, что больше всего запомнилось в его образе, я не задумываясь ответил бы: обаяние. Оно покоряло с первого рукопожатия, с первого слова знакомства. Оно источалось из его умных, ласковых, всегда блестевших глаз, из его своеобразного, слегка шепелявящего голоса, из простоты и душевности его обращения…
Обаяние Николая Ивановича не было мимолетным, временным, связанным с минутами его хорошего настроения, с творческим подъемом, с удачным решением той или иной задачи… Нет, оно было постоянным, редкостным даром, привлекавшим и радовавшим души людей, встречавшихся на его жизненном пути.
И все же не в глазах, не в голосе, не в простоте обращения был источник обаяния Николая Ивановича. Все это внешнее лишь удивительно адекватно отражало внутреннюю, душевную красоту и мощь этого человека. Обаяние Николая Ивановича— это, прежде всего, обаяние истинного ученого, неустанного труженика, упорно и настойчиво добывающего новые научные факты, и смелого мыслителя — теоретика, своими обобщениями двигающего вперед науку.
Обаяние Николая Ивановича — это обаяние патриота, мужественного общественного деятеля широчайшего размаха, видевшего перспективы грандиозного социалистического переустройства своей родной земли и отдавшего всю свою неуемную энергию и знания этому великому делу…
Всемирной известностью пользуются «закон гомологических рядов» Вавилова и его учение о центрах происхождения культурных растений. Впервые я услышал имя Н. И. Вавшюва в 1920 г. от возвратившихся в Москву участников Всероссийского съезда селекционеров в Саратове. Все они в один голос утверждали, что самым выдающимся событием не только съезда, но и вообще русской биологии этого времени был доклад Н. И. Вавилова «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости». От многих я слышал, что по своему значению этот закон подобен периодической системе Менделеева…
Учение Николая Ивановича о центрах происхождения культурных растений и последующие его теоретические обобщения по истории географии культурных растений явились настолько большим событием в мировой науке, что все дальнейшие исследования в данных областях знания стали развиваться в свете идей Н. И. Вавилова» (Вопросы эволюции биогеографии, генетики и селекции. М., 1960. С. 5–11).
Как резко отличается эта справедливая и общепризнанная сейчас оценка образа и теоретических открытий Н. И. Вавилова от той оголтелой, неумной, демагогической, тенденциозной и клеветнической критики Вавилова, примеры которой мы привели ранее из «научной» продукции, выходившей из-под пера Презента, Митина, Яковлева, Шлыкова, Коля.
Особенно следует подчеркнуть патриотизм Николая Ивановича Вавилова, его преданность делу социализма, которые чувствуются во всей деятельности Н. И. Вавилова и особенно ярко сквозят в личной переписке, в частных письмах, где человек обычно выражает свои самые глубокие чувства.
Одно из них, приводимое ниже, было написано из Южной Америки. Оно опубликовано в книге «Николай Иванович Вавилов» (М., 1962), написанной его ученицей А. И. Ревенковой. Письмо адресовано всем сотрудникам ВИРа:
«7. Х1-32
Да, сегодня день — 15 лет революции. Издали наше дело кажется еще более грандиозным. Привет всем. Будем в растениеводстве продолжать начатую революцию.
Дорогие друзья!
Пишу оптом, ибо на этот раз нет времени для писем, хотя писать можно без конца. До черта тут замечательного и интересного!
Пример — картофель. Все, что мы знали о нем, надо удесятерить.
Все местные классификации основаны на 4 признаках — вкусе, форме клубня, до некоторой степени еще цвете и скороспелости.
Изучая поле цветущего картофеля в Перу, убедился, что все так называемые местные сорта еще могут быть разбиты на сотни форм, да каких… Цветки различаются по размеру вдвое, чаще — листики в 10 раз, есть с раздельно-спайными лепестками, сколько тут зимер, гамма цветов на любом поле от синего темного через весь ряд до белого, да с орнаментом, а листва… А за сим физиология.
Словом, сортов и разновидностей ботанических тут миллионы. Невежество наше и картофель Андов поражающи.
Мы тронули немного картофель. Меньше нас, хотя и после нас, американцы, лучше немцы. Эти выкачивают, имеют агентов. Но я не сомневаюсь, что если диалектику картофельную тронуть всерьез в Перу и Боливии, то мы переделаем картофель, как хотим.
До черта видов дикого. Культурный в таком виде, что хотя и видел «пекло творения», но такого еще це видал. И все здесь связи с дикой субстанцией.
Не тронута физиология, химия, технология. Что они дадут картофелю! Примитивы тут агрономические первоклассные.
Ручной плуг, например, сегодня фотографировал.
Что представляют собой они, ульюки, ламы, альпаки. Эго все в таком ошарашивающем разнообразии и так локализовано, что только недоразумением можно назвать недоучет целых 2 века селекционером и генетиком того, что тут есть.
Начинаю понемногу понимать философию бытия. Но тут надо сидеть месяцы и, может быть, годы.
Амплитуда кртофельная экологическая по морю от 0 до 4200 м, от пустынь, орошаемых морским туманом, до влажных тропиков.
Оторвался на три месяца от всего мира.
Пока идет ничего.
Был на Юкатане, постиг теперь немного всю Центральную Америку.
С аэроплана перешел на землю. Она, конечно, в тысячу раз интереснее.
Собираю все.
Худы дела финансовые. Кроме суточных, сведенных к минимуму, ничего не имею, и покупаю, и посылаю семена за весьма убогий личный бюджет. И боюсь, что на полдороге завоплю гласом великим. Спасайте.
Чинят, сукины дети, препятствия, слежка на каждом шагу. Тут «русских» боятся, как дьявола.
С кукурузой дело явное — Центральная Америка.
Думаю, что и с хлопком для нас максимальные интересы в Центральной Америке. Забрал перувианцев.
Отправил 8 посылок по 5 кило. Не могу не посылать. Но с ужасом помышляю о весе картошки (а надо каждого «сорта» по 30 клубней минимально) и о стоимости каждой посылки в 7–8 руб. золотом, не считая труда.
Беру все, что можно. Пригодится.
Советской стране все нужно. Она должна знать все, чтобы мир и себя на дорогу вывести. Выведем.
Завтра буду на границе Боливии. Там «революция». Это худо прежде всего по финансам. Ибо здесь принцип Гейне: «Если ты имеешь много, то тебе еще дадут, если мало (а в этом случае так оно и есть), то и это очень малое возьмут…»
В Кордильерах ищу субстанцию культур и сортов, а через месяц в Аргентине и Бразилии будут изучать будущее мирового земледелия.
Тороплюсь.
В «Пуне» у снегов промерз и простудился, но пока сошло. И времени не потерял.
В конце ноября снова на аэроплан и в Чили.
Издали еще яснее, что dear friends, дело делаем. Мир баламутим. И к сути дела пробираемся. Институтское дело большое, и всесоюзное, и всемирное.
Не всем это понятно, но работой и результатами себя оправдаем и отечеству, и миру смотреть в глаза будет не совестно. Пусть сделают лучше, если сумеют.
Душой с вами. И как ни интересно тут, но надо домой.
Но надо забрать и вобрать максимум. Боюсь, что при аэропланном бытии смогу поднять и забрать только контуры.
Проштудировал работу Сергея Михайловича.
Надо включить агрономическую часть по странам. Она нам очень нужна. Например, в «Пуне» 4/5 площади — статистически картошка. И это было при инках еще в большем масштабе. Ибо очень полез ячмень в горы.
Посылаю всю агрономическую литературу. Она идет на мое имя, но буду рад, если кому-нибудь пригодится.
Много любопытного по новым культурам. А роль картофеля тут исключительная. Горная Боливия и Перу страны исключительно картофельные.
Привет. Ваш Н. Вавилов
Всем поклон».
Сотрудников Н. И. Вавилова всегда поражал его необыкневенный энтузиазм, его колоссальная энергия. Он спал не более 4–5 часов в сутки — все остальное время отдавал работе. Около трехсот научных работ было опубликовано Н. И. Вавиловым только в советское время, большинство из них сохраняет свое значение и в настоящее время. Незадолго перед арестом Николай Иванович начал вечерами диктовать стенографистке популярную книгу о путешествиях за растениями, о земледелии мира. Он предлагал издать ее в трех томах. Однако работа не была закончена. Сын Николая Ивановича — Юрий Николаевич в 1961 году нашел у стенографистки А. С. Мишиной сохраненную запись, которая считалась пропавшей, и советский читатель смог познакомиться с ней, изданной Географгиздатом в 1962 году под названием «Пять континентов».
Работоспособность Н. И. Вавилова была просто феноменальной. Чувствуя ограниченность рукописной техники, он в последние годы много диктовал стенографистке, чтобы быстрее реализовать свои обширные творческие замыслы. В его личных бумагах сохранился набросок плана работы на 1940–1941 годы. Этот план включает работу над 12 книгами и 6 статьями.
В 1938 году Н. И. Вавилов приступил к работе над книгой «Этюды по истории генетики». Книга осталась незаконченной, но сохранившиеся главы показывают, что ученый предполагал дать в ней широкое сравнение классической генетики с псевдогенетически ми спекуляциями Т. Д. Лысенко.
«Вот уже два десятка лет прошло с тех пор, как не стало с нами Николая Ивановича Вавилова, — писал доктор с/х наук В. С. Федотов в сборнике воспоминаний о Н. И. Вавилове, — но ничто не может угасить величия подвигов, которые он совершил за свою преждевременно оборвавшуюся жизнь. Критерием значимости этих подвигов являются 350 селекционных сортов зерновых, бобовых, технических, кормовых, овощных, плодовых культур, которые выведены на основе коллекций ВИРа, собранных Николаем Ивановичем Вавиловым и его сотрудниками».
Мы не знаем, где могила академика Н. И. Вавилова, и ее розыски пока не дали результатов. Но память о нем будет жить вечно. Академик ДН. Прянишников сказал однажды о Н. И. Вавилове: «Мы не говорим, что он гений, только потому, что он наш современник». Сейчас Н. И. Вавилов не наш современник, его деятельность и его судьба — это уже история, и мы смело можем поставить его в один ряд с великими представителями мировой науки — Дарвином, Пастером, Менделем и Мечниковым, чьи открытия вошли в золотой фонд естествознания.
Среди великих ученых нашего времени Николай Иванович отличался многими чертами, свойственными эпохе и условиям, в которых развивался его огромный талант. Он был не просто охотником за научной истиной, первооткрывателем научных фактов, законов и идей, он был крупным государственным деятелем, стремившимся к реорганизации и подъему сельского хозяйства страны, он был ученым-борцом, ученым-патриотом, рыцарем без страха и упрека, человеком, который объединял вокруг себя передовые силы советской биологии, гражданином, которому для утверждения научных идей необходимо было иметь не только талант ученого, но и мужество, волю, железную выдержку, принципиальность и необыкновенную работоспособность. Николай Иванович Вавилов не только ученый — он герой, отдавший жизнь за свои научные убеждения.
Глава 4. Судьба советской медицинской генетики в 1937–1940 годах
В предыдущих главах мы рассмотрели главным образом вопрос о судьбе теоретической и сельскохозяйственной генетики в связи с обострением дискуссии в области биологии.
Однако эта же дискуссия серьезно повлияла на судьбу медицинской генетики, которую вульгаризаторы смешивали с расизмом. Примеры подобного рода обвинений уже приводились нами в цитатах из публикаций И. И. Презента и ряда других авторов.
Задачи и проблемы медицинской генетики
Медицинская генетика — это важнейшая область медицины, изучающая главным образом наследственные болезни человека. Истоки этих болезней связаны с нарушением генетической системы, с патологией хромосом, с носителями вредных мутаций. Эти болезни в 1935–1936 годах практически невозможно было лечить обычными медикаментозными средствами. Борьба с ними велась по профилактической линии, путем консультации на основе знания законов наследственности. В 1936 году уже была доказана наследственная передача нескольких сотен болезней (шизофрения, маниакально-депрессивный психоз, идиотия, имбецильность, дебильность, церебральная диплегия, синдром Дауна, акроцефалия, олигофрения, альбинизм, болезнь Гоше, нейрофиброматоз, энцефалопатии, наследственная глухонемота и т. д.). Изучение таких болезней вне рамок классической генетики невозможно, ибо возникновение этих аномалий в потомстве больного подчиняется правилам менделеевского расщепления и в большинстве случаев связано с переходом мутантных генов в так называемое гомозиготное состояние (когда одна и та же патологическая мутация имеется в обоих наборах хромосом оплодотворенной яйцеклетки — материнском и отцовском). При гетерозиготном состоянии парных генов, когда только один из партнеров при оплодотворении (спермий или яйцеклетка) несет в себе вредную мутацию, болезнь обычно не проявляется (за исключением доминантных мутаций), хотя возможность появления ее в потомстве внешне здорового гетерозиготного поколения не исчезает. Изучение родословных и учет скрытых носителей мутаций при наследственных болезнях имеет поэтому очень важное значение в профилактике подобных болезней.
Однако в 1936–1937 годах вопрос о наследственных болезнях стоял, главным образом, в плане изучения и выявления наследственных патологий, эффективная борьба с ними пока еще только начиналась.
Но поскольку уже были выявлены и изучены сотни наследственнных болезней, поскольку наличие этих болезней стало реальностью, то существование генетики человека как отрасли медицины было абсолютно необходимо. Оно было не менее необходимо, чем существование, например, онкологии, паразитологии, психиатрии и других отраслей медико-биологической науки.
До 1936 года, то есть до начала генетической дискуссии, Советский Союз фактически лидировал в этой важной области прикладной генетики. Особенно широко были известны работы Медико-Генетического института, который возглавлял профессор CJ. Левит, и Института экспериментальной биологии, которым руководил академик Н. К. Кольцов.
Обвинение советских генетиков в расизме. Борьба И. И. Презента с Н. К. Кольцовым
Генетика человека подверглась резким нападкам со стороны И. И. Презента и Г. Г. Босса еще во время дискуссии 1936 года, когда оии ошибочно отождествляли эту отрасль науки с расизмом и фашизмом. В последующем, как мы уже видели, И. И. Презент еще более усилил критику. Особенно резко он нападал на академика ВАСХНИЛ Н. К. Кольцова, наиболее крупного специалиста в этой области.
Коротко следует сказать о научной деятельности Н. К. Кольцова. Он был известным ученым, внесшим большой вклад в развитие генетики и цитологии. Его книга «Организация клетки» (М., 1936) стала классической. Н. К. Кольцов впервые в мировой науке разработал ряд концепций саморепродукции генетического материала хромосом и синтеза белков по «образцу», которые экспериментально доказали американцы через 10–15 лет после его смерти. Эти работы легли в основу современных концепций о биосинтезе полимеров клетки — белков и нуклеиновых кислот. (За работы по ауторепродукции «генетического материала двум группам ученых — Уотсону, Крику, Уилкинсу, Корнбергу и Очоа — были присуждены Нобелевские премии.) Работа Н. К. Кольцова «Наследственные молекулы», опубликованная в 1935 году, предвосхитила многие современные открытия. Первые работы по химическому мутагенезу (В. В. Сахаров) и управлению полом у животных (Б. Л. Астауров) были выполнены под руководством и при участии Н. К. Кольцова. Вместе с тем в 1922–1928 годах Н. К. Кольцов, сотрудничая в Русском евгеническом журнале, опубликовал несколько статей, содержавших ряд ошибочных евгенических положений. В первые годы после революции в среде старой научной интеллигенции наблюдался известный разброд, и нелепо судить о Н. К. Кольцове как об ученом подавно забытым статьям, извлеченным из архивов И. И. Презентом исключительно с целью травли ученого.
Произвольно комментируя в 1939 году забытые всеми статьи, И. И. Презент сделал все, чтобы отождествить научный уровень Кольцова 1921–1922 годов с его работами в 1936–1939 годах. И. И. Презент писал: «В институте, руководимом Н. Кольцовым, и редактируемом Кольцовым журнале сотрудники Кольцова под маской генетики протаскивали всякую лженаучную дребедень, подчас открытую фашистскую проповедь» (Яровизация. 1939. № 2. С. 109).
Это была чистейшая клевета, ибо «Биологический журнал», о котором идет речь, был наиболее авторитетным и серьезным журналом того времени. Однако его закрыли. В газете «Правда» (1939. 11 янв.) появилась резкая статья против академиков Н. К. Кольцова и Л. С. Берга, подписанная группой ученых (А. Н. Бах, БА. Келлер, Н. Нуждин и др.). Не указывая даты публикации, авторы статьи критиковали те же места из статьи Н. К. Кольцова 1922 года, которые цитировал И. Презент. Сопоставляя их с текстом немецкого ученого Ленца, авторы заключили о «сходстве» научного творчества проф. Н. К. Кольцова и «фашистского погромщика Ленца». Подобные выпады были сделаны и против давно забытой книги Л. С. Берга «Номогенез», опубликованной в 1922 году (работа Л. С. Берга содержала ряд 126 непроверенных и впоследствии опровергнутых гипотез, но она для своего времени была весьма интересной и оригинальной попыткой теоретического анализа эволюции). Естествен вопрос: почему в 1939 году понадобилось ругать двух крупных ученых за их забытые работы 17-летней давности? Ответ нетрудно установить по материалам той же статьи: она публиковалась перед выборами в Академию наук СССР — были выдвинуты на одно вакантное место Т. Д. Лысенко, бывший до этого академиком ВАСХНИЛ, и члены-корреспоиденты АН СССР Н. К. Кольцов и Л. С. Берг. Избранию Т. Д. Лысенко следовало расчистить дорогу, дискредитировав его конкурентов. Незадолго до того, в связи с выдвижением в академики, в «Правде»» была напечатана статья о самом Т. Д. Лысенко как о борце против реакционного морганизма. (На этих же выборах в действительные члены Академии наук СССР был выдвинут Одесским селекционно-генетическим институтом и И. И. Презент, все научное наследство которого состояло в основном из ряда чисто полемических статей. Однако избрание И. И. Презента, конечно, не состоялось. Лишь в 1948 году ему удалось стать академиком ВАСХНИЛ без всяких выборов.)
В другой статье, опубликованной в журнале «Под знаменем марксизма» (1939. № 5. С. 146–153), И. И. Презент обвинил в фашистских и человеконенавистнических извращениях уже не только Н. К. Кольцова, а всех советских генетиков, несогласных с идеями, развивающимися им, И. И. Презентом, и Т. Д. Лысенко: «HJK. Кольцов и все его соратники обязаны отдать себе и советской общественности отчет о том, насколько лженаучна и глубоко реакционна та концепция, которая увлекла их в объятия фашистской идеологии, должны раскрыть ту связь, которая существует между формальным генетическим пренебрежением к фенотипу и пренебрежительным отношением к жизни человеческих миллионов; раскрыть ту связь, которая существует между метафизическим учением современной буржуазной генетики о неизменности гена в течение сотен и тысяч лет, о независимости породы от условий жизни и бредовыми попытками человеководства» (Там же. С. 153).
Значительность вклада, сделанного академиком Н. К. Кольцовым в развитие цитологии и генетики, делает необходимым более справедливо отнестись и к оценке его ранних евгенических работ, ставших известными широкой публике в 1937 году благодаря И. Презенту. В последующие годы вплоть до недавнего времени, цитаты из этих статей воспроизводились десятки раз многими последователями версии, выдвинутой И. И. Презентом. Приведение этих цитат делалось в основном для «устрашения» читателей и демагогии, в целях иллюстрации «расистских», «человеконенавистнических», «архиреакционных», «бредовых» и «фашистских» проповедей Н. К. Кольцова. И делалось без всякой на то необходимости столь часто, что понятия Н. Кольцов и человеконенавистник стали почти что синонимами. Даже через 19 лет после смерти Н. К. Кольцова его имя продолжало подвергаться поношению. Так, например, в известной статье Об агробиологической науке и ложных позициях «Ботанического журнала», опубликованной 14 декабря 1958 года в центральной печати, было написано: «Каждого советского человека, знающего о достижениях мичуринской агробиологии, не может не возмутить тот факт, что к славе крупнейших советских ученых, внесших большой вклад в материалистическую биологическую науку, редакция «Ботанического журнала» причисляет людей, мало чего давших нашей науке. В их числе назван, например, Н. К. Кольцов. Уместно задать вопрос: какой же «вклад» в науку внес этот оголтелый реакционер, известный своей бредовой теорией, проповедовавшей «улучшение человеческой породы».
Аналогичные выпады против Н. К. Кольцова имеются и в книге НД. Иванова «Дарвинизм и теория наследственности», опубликованной в 1960 году издательством АН СССР, в книге философа Г. Платонова «Диалектический материализм и современная генетика», изданной Соцэкгизом в конце 1961 года, в брошюре А. И. Куроедова и И. В. Дрягиной «Социальные и гносеологические корни вейсманизма-морганизма, выпущенной издательством МГУ в 1961 году, и в ряде других работ.
Между тем изучение подвергнутых критике работ Н. К. Кольцова (что не легко сделать, ибо Русский Евгенический Журнал был изъят из библиотек) отчетливо показывает, что И. И. Презент и все другие упомянутые авторы умышленно искажали и фальсифицировали их смысл.
Так, например, Презент акцентирует внимание на том, что Н. К. Кольцов говорил о возможности разведения человеческих пород по законам Менделя. Но он умалчивает о том, что Н. К. Кольцов говорил об этом в фантастическом плане, как о теоретической возможности, которую могли бы использовать марсиане, если бы они завоевали землю и если бы эти марсиане оказались существами более высокого порядка, чем человек, и относились бы к людям земли, как к домашним животным (в духе Уэльсовской «Борьбы миров»). Кольцов приводил эти чисто фантастические соображения лишь для того, чтобы проиллюстрировать тот 128 очевидный факт, что с точки зрения наследственности человек как живое существо подчиняется тем же законам, как и остальной животный мир
Обвинение ученого в расизме основывается И. И. Презентом на высказывании Кольцова о том, что могут найтись такие партии и общественные группы, которые будут пропагандировать генетическую дифференциацию людей на типы умственных и физических работников, деятелей искусства и т. д. «Да, такие партии нашлись, — восклицает И. Презент, — в лице немецкого фашизма». Но ведь Н. К. Кольцов в следующих фразах говорит, что этот путь противоречит социалистическому идеалу, требующему гармонического сочетания способностей.
В евгенических статьях Н. К. Кольцова есть ряд ошибочных и просто устаревших мыслей. Однако в них нет ничего человеконенавистнического. Более того, Н. К. Кольцов как евгеник первым в СССР начал очень важные исследования по медицинской генетике и сделал ряд замечательных открытий о наследовании некоторых заболеваний крови. Эти исследования Н. К. Кольцова представляют собой очень крупный вклад в медицину и биологию. Следует отметить, что сам «Русский евгенический журнал», несмотря на ряд неудачных статей, имел весьма прогрессивное направление. Это был один из первых в мире журналов по генетике человека, и в нем впервые были описаны десятки ранее неизвестных наследственных болезней. К настоящему времени медицинской генетикой изучены сотни патологических состояний, передающихся по наследству, между тем в СССР работы по наследственности человека были почти полностью прекращены. После ареста крупнейшего медицинского генетика профессора С. Г. Левита и ряда его сотрудников был ликвидирован Медико-генетический институт. Фактическое запрещение в СССР исследований по генетике человека имело очень вредные, до сих пор еще полностью не учтенные последствия, и прямая ответственность за это лежит на тех «критиках», которые всю генетику человека как науку вульгарно отождествляли с расизмом и фашизмом (роковую роль в этом сыграли и некоторые философы, в частности Э. Кольман, опубликовавший в журнале «Под знаменем марксизма» (1936. № 11. С. 64–72) погромную статью под заголовком «Черносотенный бред фашизма и наша медико-биологическая наука»). Крайне резко выступал всегда против генетики человека и И. Е. Глущенко.
Н. К. Кольцов, к счастью, не был арестован, хотя травля ученого имела явно провокационный характер. Эта многолетняя травля ускорила кончину ученого, лишившегося к концу жизни созданного им института, журнала и доброго имени, которым он очень дорожил и которое несомненно следует восстановить.
Н. К. Кольцов — ученый и патриот
Николай Константинович Кольцов умер в 1940 году, и в последующие годы, как мы видели, лысенковцы сделали все возможное, чтобы опорочить и предать забвению его имя и его поистине колоссальный вклад в развитие советской биологии. Но в разгар травли ученого, не прекращавшейся и после его смерти, в период, когда Лысенко и его окружение заняли все ключевые посты в сельскохозяйственной науке, ученик и друг Н. К. Кольцова профессор Б. Л. Астауров напечатал блестящую статью «Памяти Николая Константиновича Кольцова» (Природа. 1941. № 5), проникнутую такой невыразимой болью и столь ярко и убедительно показывающую обаятельный облик и жизненный путь этого выдающегося ученого и патриота, что мы не можем не привести здесь аз нее хотя бы три небольших выдержки. Написать и опубликовать тогда такую статью мог только мужественный и принципиальный человек (последующий путь проф. Б. Л. Астаурова не был, как известно, усыпан розами): «Николай Константинович Кольцов был одним из наиболее прогрессивных профессоров царской России. Его огромная популярность в студенческой среде объяснялась не только блеском лекторского дарования, не только его глубокой человечностью, любовью к молодежи и неизменной готовностью пойти навстречу студенческим нуждам, — студенты видели в нем непримиримого, глубоко принципиального врага всякой косности, казенщины, рутины и обскурантизма».
«Его перу принадлежит полная скорби и возмущения книга «Памяти павших», посвященная студентам — жертвам кровавых событий 1905 г. Вышедшая в день открытия первой Думы, книга в тот же день была конфискована…»
«Николай Константинович был полной противоположностью тем ученым, которые уходят от жизни в тишину своих лабораторий. Общественно-научная организационная деятельность была его подлинной стихией — атмосферой, без которой он не мог дышать и творить. Эта его черта в сочетании с кипучей энергией, широтой интересов, огромной эрудицией, с умением привлечь и заразить своим оптимизмом и энтузиазмом молодежь и с редким по остроте чувством нового в науке обусловили то, что он стал признанным создателем экспериментальной биологии в нашей стране, творцом многих школ и направлений в целом ряде отраслей.
Теперь перед лицом небывалого размаха исследовательской работы в Стране Советов нам трудно представить, что такие широкие русла исследований, как эндокринология, физико-химическая биология, генетика, экспериментальная биология, не говоря уже о ряде более мелких ручейков, ныне поглощающих труд десятков и сотен ученых, разрабатывающиеся во многих лабораториях и даже специальных институтах, у истоков своего появления в пределах нашей Родины теснейшим образом связаны с инициативой Н. К. Кольцова, возникали при его личном участии или под его сильнейшим влиянием».
Так оценил Б. Л. Астауров труды Н. К. Кольцова, и это была достойная оценка, сделанная человеком, которому дороги слава и честь отечественной науки.
Книга Н. К. Кольцова «Памяти павших», изданная в 1906 году на средства автора, действительно была конфискована и уничтожена цензурой. Однако часть тиража сохранилась и дошла до нас. С волнением перелистывал я в Государственной библиотеке им. В. И. Ленина страницы этой обличительной книги, смелости которой могли бы позавидовать некоторые профессиональные революционеры.
На титульном листе книги значилось:
Н. К. Кольцов
Приват-доцент Московского университета
Памяти павших
Жертвы из среды московского студенчества в октябрьские и декабрьские дни
Доход с издания поступает в комитеты по оказанию помощи заключенным и амнистированным.
1906 год
На втором листе в траурной рамке опубликован список 36 погибших студентов, из них 15 неизвестных.
Сто страниц книги представляли собой точно документированное описание зверств царского самодержавия при подавлении восстания 1905 года. Для иллюстрации характера этого документа мы приведем лишь две типичные выдержки.
«Московский университет, — писал Н. К. Кольцов во вводной части своего очерка, — всегда играл выдающуюся роль в освободительном движении. Каждый год вырывал из университетской среды новые жертвы — принимавших то или иное участие в этом движении. И профессора, и студенты изгонялись, заточались в тюрьмы, уходили в ссылку… Кто подсчитает, сколько сотен, сколько, может быть, тысяч жертв было вырвано из среды Московского университета за последние десятилетия? Есть ли возможность сохранить их полный список для истории?
Начиная с конца 1904 года, репрессии против московских студентов за участие в освободительном движении принимают особенно мрачный, кровавый характер…»
Заканчивая первую часть своей книги, Николай Константинович Кольцов писал:
«Когда после пресненского разгрома москвичи, взволнованные от пережитых ужасов, в страхе перед призраком надвигающейся реакции ходили по улицам города, кое-где попадались продавцы газет, предлагавшие новое издание— листок со стихами, первая строка которых произносилась вполголоса:
«Не плачьте над трупами павших борцов».
Эти простые, глубоко трогательные слова удивительно подходили ко времени и настроению; они ободряли растерянных и упавших духом, внушали мужество и надежду на будущее.
«Не плачьте над трупами павших борцов».
Были ли борцами те студенты, которые пали жертвами в октябрьские и декабрьские дни? Если студента Волкова, растерзанного в церкви за протест против черносотенной проповеди, и того, который дорого продал свою жизнь, когда был окружен солдатами на Пресне, нельзя назвать иначе как борцами, то Лопатин, Григорьев и другие были прежде всего мучениками. Их убили за то, что они студенты, а стало быть, стоят за свободу; убили за верования и убеждения, которые приписываются всему студенчеству и которыми на самом деле почти без исключений проникнуто все студенчество.
«Не плачьте над трупами павших борцов».
О да! Не надо плакать, или, вернее, не плакать надо!
Память этих борцов-мучеников можно достойно почтить, лишь продолжая дело, в которое они верили, и укрепляя веру, за которую умерли — нею освобождения России.
И прежде всего надо добиться, чтобы те, на кого падает ответственность в убийствах октябрьских и декабрьских дней, получили достойное возмездие. Нельзя дожидаться суда истории. История, конечно, казнит палачей и отведет им место в ряду Аракчеевых, Биронов и Малют Скуратовых. Но нынешнего Малюту судом истории не испугаешь; он даже не прочь заслужить Геростратову славу. Нет, возмездие должно быть скорое и реальное».
Кольцов Н. К. Памяти павших. М., 1906. С. 55–56).
И это писалось в 1906 году, в разгар реакции, когда Россия была покрыта виселицами. Это писал человек, которому в 1937 году несправедливо приклеили ярлык «реакционера» и «человеконенавистника», ярлык, посмертно оставшийся на нем в официальной прессе до недавнего времени.
Но сколько бы клеветы и грязи ни выходило из-под перьев тех, кто чернил некогда светлое имя Н. И. Вавилова- и его соратников, мы не забудем Николая Константиновича Кольцова, не забудем его блестящих открытий, его честности и стойкости, его борьбы за развитие советской науки.
Глава 5. События агрономической дискуссии 1935–1938 годов и их связь с генетической дискуссией
Идейная связь вильямсизма и лысенкоизма. Общность методов борьбы с оппонентами
Безраздельное господство лысенкоизма в генетике, селекции и агробиологии возникло одновременно с установлением господства агрономических идей академика В. Р. Вильямса в области земледелия. Между научными школами Вильямса и Лысенко всегда существовала тесная связь. Еще в 1936–1937 годах при обсуждении спорных проблем селекции и генетики на сессиях ВАСХНИЛ зачитывались специальные послания В. Р. Вильямса, в которых он подчеркивал единство своей борьбы с «антитравопольщиками» с борьбой, которую проводил Т. Д. Лысенко против «реакционных» течений в генетике. После смерти В. Р. Вильямса, последовавшей в 1939 году, он был причислен к лику святых основателей единой материалистической агробиологии. Для иллюстрации можно привести программное высказывание на этот счет самого Т. Д. Лысенко: «Учение Мичурина и учение Вильямса — это разные стороны единой материалистической биологии, разрабатывающей теоретические вопросы агрономической науки и практики. Поэтому учение И. В. Мичурина и учение В. Р. Вильямса, которые игнорировались, не признавались старой идеалистической реакционной биологической наукой, стали в условиях социалистического сельского хозяйства биологической основой нашей агрономии, слились в единую агробиологическую науку. Эта единая агробиологическая наука и является сейчас теоретической основой деятельности Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И Ленина. В противовес реакционной теории убывающего плодородия почвы, теории выноса, учение В. Р. Вильямса о развитии почв и основного ее свойства — плодородия, диалектически правильно отражая законы развития почвы, дало агрономической науке возможность находить способы восстановления и улучшения условий плодородия. Это учение является теоретической биологической основой травопольной системы земледелия» (Лысенко Т. Д. Избранные сочинения. М., 1953. С. 413–442).
Сейчас наша сельскохозяйственная наука подвела печальные итоги безраздельного господства в земледелии агрономической системы В. Р. Вильямса. При этом были вскрыты и те методы демагогии и репрессий, которыми она пробивала себе путь в 1933–1937 годах, когда против нее выступали крупнейшие ученые страны — академики Д. Н. Прянишников, Н. М. Тулайков, профессор АР. Дояренко и многие другие.
Уместно проиллюстрировать еще несколькими примерами путь, по которому сторонники В. Р. Вильямса добивались продвижения в практику сельского хозяйства травопольной системы земледелия, хотя она не подвергалась никакой серьезной опытной проверке ни до, ни после ее внедрения. Агрономическая система В. Р. Вильямса была основана на голословных, абстрактных спекуляциях из области почвоведения, оспариваемых к тому же большинством почвоведов.
В. Р. Вильямс отрицательно относился к любой попытке опытно сравнить его травопольную систему с какими-либо другими типами севооборотов. Характерен в этом отношении эпизод, описанный в газете «Белгородская правда» (1962. 20 апр.). В газете приведен разговор Г. Д. Понедельникова с В. Р. Вильямсом по поводу закладки на шлях опыта по сравнению травопольной и пропашной систем.
В. Р. Вильямс спросил: «Для чего вам понадобились пропашные севообороты?» Понедельников ответил: «Для сравнения, чтобы проверить какой из них лучше». «А вы знаете, — сразу ответил В. Р. Вильямс, — что, когда Ленин устанавливал в России Советскую власть, он не согласился оставить на Украине гетмана Скоропадского, чтобы сравнить, какая власть лучше».
В. Р. Вильямс значительно раньше, чем И. И. Презент и другие члены группы Т. Д. Лысенко, встал на путь обвинений своих научных оппонентов во вредительстве и восхваления собственной персоны в качестве единственного представителя и толкователя правильных методов социалистического земледелия. Понятию «антитравопольщик» В. Р. Вильямс всячески старался придать зловещий для того времени смысл, сравнимый, например, с понятием антимаркснст. Вот что писал В. Р. Вильямс о таких «антитравопольщиках»: «Травопольная система земледелия — историческая необходимость для социалистического сельского хозяйства. Только эта система земледелия способна обеспечить дальнейший расцвет колхозов и совхозов, и поэтому учение о ней встречало и нагло неприкрытое и изощренно замаскированное противодействие со стороны так называемых антитравопольщиков. Под прикрытием лженаучных выражений «минеральных агрохимиков» в поход против травопольной системы земледелия двинулись враги народа, пробравшиеся в земельные органы».
Свою острую полемику с «минеральными» и «формально-дедуктивными» агрохимиками, под которыми подразумевались последователи Д. Н. Прянишникова, В. Р. Вильямс выдавал за проявление революционной пролетарской бдительности.
В дискуссии с В. Р. Вильямсом в начале 30-х годов сложили головы (в буквальном смысле) несколько известных ученых, однако долгое время это обстоятельство ставилось не в вину, а в особую заслугу В. Р. Вильямсу. Так, еще в 1935 году в связи с 50-летием научной деятельности В. Р. Вильямса его ученики М. Аваев и С. Желтиков писали в журнале «Фронт науки и техники»:
«Враги пролетарского государства (Дояренко, Вольф, Коварский, Рудиев и другие) горели классовой ненавистью к В. Р. Вильямсу. Они понимали, что ученый-большевик Вильямс лучше, чем кто-либо другой, способен разоблачить их вредительские махинации в области агрономии. Поэтому некоторые из них (Вольф) одним росчерком пера пытались зачеркнуть непревзойденные в области почвоведения и агротехники работы В. Р. Вильямса, объявив их антимарксистскими и неприемлемыми для социалистического строительства.
Эти моменты ясно говорят о том, что фронт науки есть фронт классовой борьбы.
Позиция акад. В. Р. Вильямса на этом фронте есть позиция ученого-большевика с присущей ему революционной бдительностью» (Фронт науки и техники. 1935. № 2. С. 61).
Устранив в начале 30-х годов своих основных агрономических противников, «вильямсисты» полагали, что это расчистит путь для внедрения в сельское хозяйство их травопольной системы земледелия, урожаи от которой, по их голословным обещаниям, должны были расти сказочными темпами, даже без существенного развития промышленности удобрений. В. Р. Вильямс не любил размениваться на мелочи и обещал колхозам 80-100 центнеров пшеницы с гектара как минимальный результат внедрения травопольной системы.
Основные элементы «учения» В. Р. Вильямса
В 1937 году вопрос о травопольных севооборотах встал до уровня государственной проблемы. Был подготовлен первый законопроект о введении таких севооборотов на всей территории страны.
Коротко следует сказать об основных особенностях агрономической системы В. Р. Вильямса.
В. Р. Вильямс считал без всяких на то оснований, что свойством плодородия обладает лишь мелкоструктурная комковатая почва и что структура почвы — это главное условие получения хороших урожаев. На бесструктурной и слабоструктурной почве, по мнению В. Р. Вильямса, нельзя получать хороших урожаев даже при использовании удобрений и достаточном увлажнении. Поэтому применение удобрений на неструктурных почвах В. Р. Вильямс считал бесполезным, А к таким почвам он относил большую часть пахотных земель страны. О том, какое значение придавал Вильямс прочно-комковатой структуре, говорит следующее его утверждение: «Если максимальный урожай на бесструктурной почве равен 16 центнерам зерна на 1 га, то на структурной почве он должен быть равен 160 центнерам зерна, причем это будет не максимальный, а нормальный урожай.
Разве это не повелительное указание на необходимость перехода к хозяйству на структурной почве. А так как нам известен только один способ создания и поддержания структурности почвы — посев смеси многолетних трав — основы правильного травопольного севооборота, то и задачей третьего пятилетия может быть только введение этих севооборотов и установление остальных мероприятий, слагающих правильный севооборот» (Вильямс В. Р. Минеральная агрохимия и правильный травопольный севооборот // Фронт науки и техники. 1937. № 10. С. 37–42).
Десятикратное увеличение урожаев только за счет введения в севооборот 30–40 % смеси бобовых и злаковых трав — это была, конечно, чистейшая фантастика, и за этими цифрами не было никаких опытов, никаких фактических данных. В. Р. Вильямс приводил их на основании совершенно абстрактных соображений о водоудерживающих свойствах разных почв, и находились люди, которые верили ему и ориентировали сельское хозяйство страны на этот антинаучный, авантюристический путь. Это давало В. Р. Вильямсу основание для торжественных заявлений такого, например, типа: «По-видимому, ЦК ВКП(б), Совнарком СССР, Наркомат земледелия и Госплан во главу угла третьего пятилетия поставят не усиление удобрения почв Союза, а приведение их в структурное состояние путем введения в колхозах и совхозах правильных, т. е. травопольных, севооборотов и усиления внимания к животноводству, т. е. заботу о кормовой площади.
Акад. Д. Н. Прянишников считает, что на 1942 г. Наркомтяжпром должен довести производство минеральных удобрений до 24 млн тонн, по-видимому, в год. Конечно, с этим никак нельзя согласиться, даже если учесть все те потребности, какие привлекают внимание акад. Д. Н. Прянишникова.
Я же стою на иной точке зрения, чем акад. Д. Н. Прянишников, и потому его школа считает меня заклятым врагом удобрений и ставит это в большую вину» (Вильямс В. Р. Указ. соч.).
Однако подобная аргументация не всегда казалась В. Р. Вильямсу достаточно надежной, и он добавлял к ней и такого рода высказывания:
«Мечта о получении урожаев на почве бесструктурной — это иллюзорная мечта минеральных агрохимиков и притом мечта вреднейшая, перерастающая в контрреволюцию, плохо замаскированная ложнонаучной обстановкой» (Вильямс В. Р. О травопольных севооборотах // Тимирязевка. 1937. 17 дек.).
Дискуссия между Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом
Нам кажется, что эти краткие сведения из области агрономии отчетливо показывают существо расхождений между Школами В. Р. Вильямса и Д. Н. Прянишникова. Д. Н. Прянишников настаивал на развитии промышленности минеральных удобрений, на одногодичных чистых посевах клевера без злакового компонента (это улучшало баланс азота в почве, упрощало семеноводство клевера и обеспечивало реальное увеличение плодородия почвы) и на интенсификации сельского хозяйства путем введения пропашных севооборотов с посевом более урожайных культур. В. Р. Вильямс предлагал воздержаться от развития промышленности удобрений, расширять посев клевера только в смеси с тимофеевкой и другими злаковыми травами при 2-3-годовой непрерывной культуре трав (это снижало азотофиксирующее значение клевера), рекомендовал посев яровых по пласту трав вместо более урожайных озимых и 138 советовал отказываться от ряда полезных сельскохозяйственных орудий (например, бороны, катка и культиватора), якобы разрушающих структуру почвы. Путь, который предлагал академик Д. Н. Прянишников, был уже апробирован во многих экономически развитых странах, и прежде всего в Западной Европе. Этот путь обеспечивал немедленный эффект. Д. Н. Прянишников обосновывал его также обширным фактическим материалом собственных исследований и опытом передовых хозяйств. Он настойчиво указывал и на то, что развитие химической промышленности, химических удобрений имеет важнейшее оборонное значение, ибо в основе производства, например, селитры и взрывчатых веществ лежат одни и те же технологические процессы.
Д. Н. Прянишников писал также, что производство суперфосфата— есть в то же время и производство серной кислоты, крайне важной для нужд обороны страны. Еще в 1924 году Д. Н. Прянишников напечатал патриотическую статью «Нужды сельского хозяйства и задачи военной обороны», в которой отмечал, что производство минеральных удобрений определяет и военный потенциал страны.
В 1938 году он в статье «Внедрение минеральных удобрений — работа на оборону страны» снова настойчиво обращал внимание советской общественности на эту важнейшую сторону агрохимической промышленности.
В 1961–1962 годах, в связи с критикой травопольной системы, отдельные малокомпетентные лица, не связанные с агрономией, старались направить огонь критики против трав вообще. В газетах появлялись карикатуры коленопреклоненных «травопольщиков», молящихся на икону в форме клевера. Между тем поклонником клевера был именно Д. Н. Прянишников, он был горячим пропагандистом этой культуры, особенно в нечерноземной полосе. При отсутствии или недостатке удобрений Д. Н. Прянишников предлагал занимать клеверами до 25 % посевных площадей (т. Н. плодосменный севооборот). Клевер обладает максимальной, по сравнению с другими бобовыми культурами, способностью связывать азот воздуха и обогащать почву азотом (зернобобовые культуры связывают азот воздуха, но этого азота не хватает даже для их собственного развития, и поэтому в первую половину вегетации они требуют азотных удобрений). Расхождение между Д. Н. Прянишниковым и В. Р. Вильямсом состояло не в проблеме трав вообще, а в том, посев каких трав необходим. Д. Н, Прянишников пропагандировал клевер и люцерну, учитывая их азотфиксирующую роль, высокую урожайность в зонах достаточного увлажнения и великолепные кормовые качества. В. Р. Вильямс требовал дополнительных посевов многолетних злаковых трав (тимофеевка, житняк и др.), потребляющих, а не фиксирующих азот и обладающих худшими кормовыми качествами. Он считал эти травы агротехническим средством, улучшающим структуру почвы, мало заботясь об остальной стороне дела. Плодосменные севообороты с клевером, рекомендованные Д. Н. Прянишниковым, даже при отсутствии или недостатке удобрений с экономической и хозяйственной стороны намного эффективнее, чем травопольные севообороты В. Р. Вильямса. Они проще для внедрения, обеспечивали лучшие урожаи всех культур и меньшие затраты труда на единицу площади.
Путь, который предлагал В. Р. Вильямс, не был проверен нигде, повышение урожаев обещалось лишь через 9-10 лет (после создания структуры во всех полях севооборотов). Развитие Производства удобрений предлагалось начать тоже лишь через 8-10 лет.
Путь Д. Н. Прянишникова — это был путь, предлагаемый настоящим ученым и патриотом, путь научного земледелия. Путь В. Р. Вильямса — это был путь кабинетного теоретика, фантазера и фанатика, у которого под прикрытием громких фраз о родине и социализме скрыто желание любыми средствами установить в науке и практике господство собственных идей.
По расчетам Д. Н. Прянишникова, сделанным еще в 1934–1935 годах, производство минеральных удобрений следовало довести до 24 миллионов тонн к 1942 году. Это удовлетворило бы лишь минимальные потребности сельского хозяйства страны, но предупредило бы прогрессирующее снижение плодородия почв. Однако этот уровень не был достигнут и к 1962 году. По сообщению Центрального статистического управления СССР (Правда. 1962. 24 янв.), производство минеральных удобрений в 1961 году составило лишь 15,3 миллиона тонн. Намечавшиеся по производству удобрений плановые задания в довоенные и послевоенные годы систематически занижались и не выполнялись, и фактически рост этой важнейшей отрасли сельского хозяйства и промышленности осуществлялся в течение поеледних 25 лет недопустимо медленными темпами. Игнорирование якобы реакционного, а на деле объективного закона выноса и возврата в течение столь длительного отрезка времени вело фактически к неправильному использованию земли, к ее истощению, к низким урожаям всех культур, застою в развитии сельского хозяйства.
Трансформация агрономической дискуссии в борьбу с «врагами народа
».
Аресты среди агрохимиков
Как же проталкивал В. Р. Вильямс свою агрономическую систему? Как удавалось ему преодолевать сопротивление противников? Как сумел он настолько загипнотизировать планирующие органы, что они приняли на веру его фантастические обещания о 100–160 центнерах пшеницы с гектара лишь за счет разложения корней рыхло-кустовых многолетних злаков? Некоторые объясняют это какими-то магическими свойствами личности Вильямса, его способностью красиво говорить и красиво писать, его умением увлекать, зажигать сердца молодых ученых. Может быть, отчасти это и правильно. Однако за внешней диалектичностью теорий Вильямса скрывалась их научная несостоятельность, за видимым применением диалектики — демагогия, а стремление «зажигать сердца» сочеталось е расчетливой способностью к клевете, дискредитации и шельмованию своих научных оппонентов. Школа Вильямса состояла из людей, которые умели сполна использовать в своих собственных целях трагическую атмосферу царившего тогда культа личности. Это можно проиллюстрировать рядом типичных примеров борьбы между вильямсистами и сторонниками научного, рационального земледелия.
Прежде всего, во время дискуссии вокруг проекта о введении правильных севооборотов В. Р. Вильямс осуществил демагогический нажим на отдел севооборотов Народного комиссариата земледелия, который и без того сотрясался от непрерывных арестов (в 1937 году последовательно были арестованы два наркома земледелия — Чернов и Эйхе). В статье, опубликованной 9 мая в газете «Правда», В. Р. Вильямс писал: «Люди, которые возглавляют сейчас проектирование севооборотов в Народном комиссариате земледелия СССР, или не понимают, или долгое время не хотели видеть всю порочность предпосылок, положенных в основу этого дела не ими, а вредителем Вольфом. Свое объективно вредное, а со стороны некоторых (Вольф) и субъективно вредительское дело они прикрывали абсолютно бесспорным и правильным указанием правительства о недопустимости в целом сокращать площади под зерновыми культурами».
В момент широкого обсуждения первого проекта о введении севооборотов вильямсисты осуществили провокацию против школы Д. Н. Прянишникова, обвинив во вредительстве группу учеников академика, выполнивших по его инициативе и под его руководством большую и ценную работу по составлению почвенно-агрохимических карт, дифференцированно выявлявших потребности в удобрениях 14 миллионов гектаров пахотных земель.
В связи с этим в созданном по инициативе Д. Н. Прянишникова Всесоюзном институте удобрений были арестованы 12 человек во главе с директором Института Запорожцем. Все они были впоследствии реабилитированы. (Следует отметить, что созданный Д. Н. Прянишниковым Институт удобрений в 1936 году слили с агропочвенной станцией, руководимой В. Р. Вильямсом и В. П. Бушинским. Находясь в одном Институте, последователи В. Р. Вильямса вместо сотрудничества начали открытую борьбу с агрохимической школой Д. Н, Прянишникова). На пост директора Института был назначен сторонник В. Р. Вильямса И. И. Усачев. Выступая в марте 1937 года на заседании актива ВАСХНИЛ (см.: Бюл. ВАСХНИЛ. 1937. № 4), И. И. Усачев похвастался как особым достижением тем, что «были разоблачены 12 врагов народа, занимавших руководящие посты». И далее И. И. Усачев восклицал: «Что же мы сделали, чтобы ликвидировать последствия вредительства? Мы выявили и продолжаем выявлять новые и новые корни вредительства, разоблачили троцкистов Сигаркина, Дикуссара и ряд других» (Там же. С. 22).
Однако наступление на школу Д. Н. Прянишникова этим не ограничилось. Через несколько месяцев, незадолго до принятия решения о севооборотах, вопрос о вредительстве в агрохимии был вновь вытащен на свет одним из последователей Вильямса, работавшим в отделе агропочвоведения Института, — Е. Лященко. Этот клеветник сумел напечатать в центральной печати статью «Агрохимические карты и урожай», в которой полезнейшее дело — составление агрохимических карт, выявлявших обеспеченность разных почв питательными веществами для растений, — объявлялось вредительством. Лященко писал в этой статье. о возглавляемом Прянишниковым агрохимическом отделе Института удобрений, агротехники и агропочвоведения следующее: «Здесь ведутся все научно-исследовательские работы по удобрениям и применению их в совхозах и колхозах. Здесь составлялась почвенно-агрохимическая карта важнейших сельскохозяйственных районов страны.
В Институте долгое время подвизалась группа врагов народа. Для составления агрохимической карты они привлекли кондратьевцев — Туткевича, Пятенко и некоего Найдина. Эти, с позволения сказать, «агрохимики» и взялись за разработку методики составления карт. Вздыхая по кулацким хозяйствам, где они во времена оны проводили опыты по внесению удобрений, новоявленные «агрохимики» сделали все для того, чтобы превратить агрохимические карты в тормоз повышения урожайности…
ВАСХНИЛ и Наркомат земледелия не контролировали работы Института и прозевали вредительскую деятельность врагов народа…
Враги народа, орудовавшие в Институте, были разоблачены и обезврежены. Перед новым руководством Института — директором Усачевым и зам. директора Павловым встала задача ликвидировать последствия вредительства…
Вредительство на этом участке еще не распутано. Наркомзем Союза, ВАСХНИЛ и Институт удобрений ничего не предпринимают, чтобы разгромить вражьи гнезда (Правда. 1937. 4 сент.).
Следует отметить, что ученик Д. Н. Прянишникова профессор П. Г. Найдин и сейчас работает в этом институте и является одним из наиболее известных и авторитетных советских агрохимиков.
Аналогичные обвинения появились и в газете «Соцземледелие» (1937. 21 сент.).
Указанная статья Лященко явилась поводом для обсуждения на пленуме секции агрохимии и почвоведения ВАСХНИЛ в ноябре 1937 года. В серии анонимных статей об этом пленуме читаем: «Достойно удивления поведение председателя пленума агрохимии акад. Д. Н. Прянишникова. Председатель всякий раз прерывал ораторов, как только тот или иной товарищ выходил за рамки чисто технических-вопросов и касался подрывной работы врагов народа в области химизации земледелия» (Соцземледелие. 1937. 16 нояб.).
«Пленум осудил выступление и поведение на пленуме акад. Д. Н. Прянишникова как недостойное советского ученого» (Соцземледелие. 1937. 20 нояб.).
Через несколько месяцев газета «Соцземледелие» вновь удостоила своим вниманием академика Д. Н. Прянишникова. В уже упоминавшейся ранее статье «Беспощадно выкорчевывать врагов и их охвостье из научных учреждений» газета писала: «Отношение некоторых академиков к задаче ликвидации последствий вредительства видно на примере последнего пленума секции химизации. Научная общественность помнит, что председатель этой секции академик Прянишников прямо заявил: не дело академии заниматься ликвидацией последствий вредительства — эго прерогатива других органов. Президиум академии даже не обсудил этого возмутительного факта» (Соцземледелие. 1938. 11 янв.).
Пленум на этой «дискуссии» принял установки В. Р. Вильямса. Они были весьма оригинальны. Было решено продолжать и впредь работу по составлению карт, но именовать их не почвенно-агрономическими, а просто почвенными.
С тех пор и фактически до недавнего времени при составлении почвенных карт для колхозов внимание обращалось не столько на содержание в почве питательных элементов, сколько на морфологическое описание и характеристику их структуры (почвы слабо оподзоленная, суглинистая, мелкокомковатая и т. д.). В кабинете председателей колхозов такие карты висели в основном как украшение.
О том, что эта стоившая жизни ряду сотрудников Института удобрений грязная клевета о вредительстве в химизации земледелия исходила в конечном итоге от В. Р. Вильямса, легко догадаться по информационной статье «Отказ от агрохимических карт» (Фронт науки и техники. 1938. № 3. 129–131). Повторяя измышления о «вредительстве врагов народа», о том, что «Президиум ВАСХНИЛ прозевал вредительскую работу» и т. д., статья сообщает: «По заявлению акад. В. Р. Вильямса, выводы пленума секции агрономической химии ВАСХНИЛ относительно агрохимкарт, вопреки стараниям «минеральных агрохимиков», правильно отмечают необходимость создания почвенных карт как основы при проведении правильных травопольных севооборотов».
Следует отметить, что В. Р. Вильямс не скупился на необоснованные обвинения, и не только тогда, когда это касалось почвоведения или земледелия. Он охотно вносил такую же лепту и в дискуссию по генетическим вопросам, не обладая даже смутным представлением о существе разногласий сторон. Об этом можно судить из статьи Ф. Дворянкина в газете «Тимирязевка» (1937. 6 янв.), сообщавшей следующие подробности визита Т. Д. Лысенко в Сельскохозяйственную академию им. К. А. Тимирязева: «После беседы у тов. Колеснева Трофим Денисович Лысенко посетил академика В. Р. Вильямса и поблагодарил за его письмо к сессии Сельхозакадемии, в котором Василий Робертович горячо поддержал теоретические концепции академика Лысенко. Полчаса продолжалась дружеская беседа двух выдающихся ученых. Василий Робертович сказал, что он решил выступить со своим письмом на сессии потому, что дискуссия по вопросам селекции обострилась совсем не случайно, она есть отражение классовой борьбы, это классовая борьба в науке. А враг и в науке не отдает без боя своих позиций».
В споре с В. Р. Вильямсом школа Д. Н. Прянишникова понесла, как мы видели, серьезные потери. Однако несмотря на эти потери, школа Д. Н. Прянишникова сохранилась и сохранила свои научные убеждения. Эта крупнейшая агро- номическая школа нашей страны была вновь потрепана уже после смерти ее основателя, в конце 1948 года, когда августовская сессия ВАСХНИЛ проложила травопольной системе земледелия столбовую дорогу. Однако и этот период не поколебал рядов школы Д. Н. Прянишникова, хотя они снова поредели. Д. Н. Прянишников был создателем всей советской агрохимии, а агрохимию как науку нельзя было уничтожить. В нашей стране нет ни одного ученого-агрохимика, который бы не был воспитан на классических трудах академика Дмитрия Николаевича Прянишникова, корифея науки, ученого с необычайно широким диапазоном интересов, внесшего крупный вклад не только в развитие агрохимии, но и в развитие биохимии и физиологии растений, земледелия и растениеводства.
Дружба Д. Н. Прянишникова и Н. И. Вавилова. Попытка Д. Н. Прянишникова добиться освобождения Н. И. Вавилова
За свою долгую жизнь Д. Н. Прянишников объездил всю страну вдоль и поперек; 25 раз он выезжал в научные командировки за границу. Мировое земледелие он знал не только по книгам. Несмотря на противодействие В. Р. Вильямса и его последователей, Д. Н. Прянишников сумел сделать очень многое для своей страны и для своего народа и оставил нам богатейшее научное наследство.
Академик Н. И. Вавилов, о судьбе которого мы уже рассказали, очень любил Д. Н. Прянишникова. Его оценка вклада Д. Н. Прянишникова в мировую науку отчетливо видна нз следующей небольшой выдержки, взятой нами из неопубликованной статьи Вавилова, датированной 1939 годом: «Удельный вес науки в стране определяется не только средствами, отпускаемыми по государственному бюджету, числом исследовательских институтов, но, прежде всего, кругозором научных деятелей, высотой их научного полета.
Когда спрашивают о науке в той или другой стране, то мы прежде всего думаем о том, что нового внесли научные деятели в мировые знания, какие новые пути проложили они, какие оригинальные исследовательские школы существуют в стране. В наших умах встают имена выдающихся исследователей, которых дала данная страна. Как маяки они определяют научный уровень страны, направленность работ научных коллективов.
По совершенно бесспорному и единодушному признанию, одним из ведущих направлений в мировой агрономической науке XX века является школа академика Дмитрия Николаевича Прянишникова».
Следует отметить, что и Д. Н. Прянишников очень любил Н. И Вавилова и ценил его как великого ученого. Академик Н. И. Вавилов был фактически учеником Д. Н. Прянишникова. Окончив в 1910 году Московский сельскохозяйственный институт (ныне Московскую сельскохозяйственную академию имени К. А. Тимирязева), Н. И. Вавилов несколько лет работал при кафедре частного земледелия, которую возглавлял тогда Д. Н. Прянишников. Арест Н. И. Вавилова потряс Д. Н. Прянишникова до глубины души. Не веря в какую-либо виновность Н. И. Вавилова, Д. Н. Прянишников добился приема у наркома НКВД Л. Верия и очень энергично ходатайствовал об освобождении Н. И. Вавилова. Берия, однако, отклонил ходатайство Д. Н. Прянишникова.
После отказа Берия Д. Н. Прянишников вместе с братом Н. И. Вавилова, известным физиком С. И. Вавиловым, побывал на приеме у зам. Пред. Совнаркома В. М. Молотова с ходатайством о пересмотре дела Н. И. Вавилова и его реабилитации. Получив отказ, они снова обратились к Л. Верия и В. М. Молотову с просьбой об улучшении тюремного режима академика Н. И. Вавилова с тем, чтобы он мог, хоть и в заключении, продолжать свою научную работу.
В 1941 году, в начале войны, когда Н. И. Вавилов находился в заключении, академик Д. Н. Прянишников неожиданно для всех телеграммой в Комитет по Сталинским премиям представил Н. И. Вавилова к премии за создание мировой коллекции культурнь растений. Этот благородный поступок Д. Н. Прянишни» ва был несомненно актом 146 отчаяния и горечи, и в то же время он олицетворял его благородное мужество в борьбе против произвола.
В. Р. Вильямс как человек и ученый
Академик В. Р. Вильямс был в известной степени антиподом Д. Н. Прянишникова, и их личные отношения носили антагонистический характер, несмотря на то, что они оба работали на одном факультете Сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева. Потенциально В. Р. Вильямс был, по-видимому, крупным ученым. Однако на развитие его научной деятельности и психики наложил сильный отпечаток физический недуг — паралич части тела, от которого он страдал более 20 лет. Этот тяжелый недуг приковывал Вильямса к небольшому участку возле его дома, расположенного рядом с возглавлявшейся им кафедрой почвоведения, и лишал его возможности проводить настоящие лабораторные эксперименты. Именно физический недуг превратил В. Р. Вильямса в кабинетного проповедника, лишил его мысль связи с жизнью. Он некритически относился к людям, и если Д. Н. Прянишников вырастил обширную плеяду настоящих ученых, то вокруг В. Р. Вильямса собирались в основном карьеристы и догматики.
В последние годы своей жизни, то есть как раз в те годы, к которым в основном относятся описываемые события, В. Р. Вильямс находился в столь плохом физическом состоянии, что фактически уже не нес ответственности за свои поступки и за то, что выходило за его подписью. Этим и пользовались люди его окружения.
Дискуссия между В. Р. Вильямсом и Н. М. Тулайковым. Арест и гибель Н. М. Тулайкова
Другой крупной агрономической школой, выступившей в 1936–1937 годах против идей В. Р. Вильямса и применения на юге и юго-востоке СССР травопольной системы земледелия, была школа выдающегося ученого академика Н. М. Тулайкова, организатора и первого руководителя Всесоюзного научно-исследовательского института зернового хозяйства (в Саратове). За свои выступления против системы В. Р. Вильямса Н. М. Тулайков был арестован в 1937 году и погиб. В обиходе появился даже термин «тулайковцы», который был равносилен понятию «враги народа» и который был использован для полного разгрома в 1937 году этого прогрессивного центра нашей страны.
В газете «Сельская жизнь» (1962. 6 янв.) опубликована большая статья, возрождающая светлый образ Н. М. Тулайкова, образ крупного ученого и патриота, человека принципиального и смелого.
Блестящая характеристика Н. М. Тулайкова как ученого, мужественно отстаивавшего свои убеждения в интересах советского земледелия, дана на мартовском пленуме ЦК КПСС 1962 года. Не лишне отметить и то, что работы Н. М. Тулайкова знал и ценил В. И. Ленин.
За 37 лет научной деятельности Николай Максимович опубликовал около 400 научных работ по широкому кругу сельскохозяйственных проблем. Н. М. Тулайков отчетливо показал в своих исследованиях, что гипотеза В. Р. Вильямса сильно преувеличивает роль структуры почв для их водного режима и роль многолетних трав в создании прочной структуры почвы. Академик Тулайков особенно подчеркивал бесполезность многолетних трав в севооборотах засушливой зоны и настаивал на необходимости специализации хозяйств и увеличения посевов кукурузы в южных районах страны. Н. М. Тулайков резко выступал против замены на юге СССР озимых пшениц яровыми, дававшими значительно более низкие урожаи из-за резкого дефицита влаги во второй половине лета. Тулайков отчетливо показал фальсификацию науки в работах В. Р. Вильямса и его последователей.
Газета «Сельская жизнь» в 1962 году так характеризует борьбу Н. М. Тулайкова с травопольной системой земледелия: «Ученый-коммунист был мужественным борцом в науке. Он стремился отстоять передовые методы ведения сельского хозяйства против шаблона и догматизма. Эта схватка с травопольщикамн была горячей и суровой. Но его борьба против порочной травопольной системы земледелия в то время была неравной. Ученый оказался жертвой произвола и погиб. Только разоблачение культа личности и восстановление ленинских норм партийной жизни позволило снять с честного имени ученого позорную кличку «враг народа».
Академик Н. М. Тулайков погиб в борьбе с травопольной системой В. Р. Вильямса, однако лично В. Р. Вильямса винить в его смерти нельзя. Непосредственным поводом для разгрома школы Тулайкова явилась статья В. Столетова «Против чуждых теорий в агрономии», опубликованная 11 апреля 1937 года в центральной печати. В. Столетов резко обрушился на две выпущенные Сельхозгизом книги академика Н. М. Тулайкова, посвященные вопросам развития сельского хозяйства- Академик Тулайков развивал в этих книгах правильные идеи, идеи, которые, к сожалению, только недавно, в связи с решениями ряда Пленумов ЦК КПСС, пробили себе путь в сельскохозяйственную науку и практику. В. Столетов необъективно и демагогически подошел к оценке этих идей и выдвинул против Тулайкова ряд необоснованных обвинений. Это очень наглядно видно из отношения В. Столетова, например, к идее Тулайкова о децентрализации и дифференциации управления текущей работой колхозов в разных зонах СССР. Вот что писал тогда по этому поводу В. Столетов: «Своими пространными рассуждениями о дифференцировании приемов Тулайков старается вышибить из-под агрономии, с одной стороны, ее научно-теоретическую базу и возможность обобщения стахановского опыта, а с другой — государственное планирование агротехнической политики нашего земледелия. Нельзя по раз установленному рецепту давать указания, как и когда нужно ухаживать за паром, когда начинать и кончать посев яровых или озими в колхозе «Путь к социализму» для получения в нем высоких урожаев. Даже из самых ответственных учреждений Москвы можно дать такие указания лишь в том случае, если дающий советы лично и очень хорошо знает все условия, в которых находится колхоз «Путь к социализму», — так пишет Тулайков (Основы. С- 68). Подменив научные принципы агрономии готовым рецептом, Тулайков создал себе позиции для обстрела государственного планирования агротехнической политики. Каждому понятно, кого имеет в виду Тулайков, когда он говорит о самых ответственных учреждениях Москвы. Понятно также, чему служит и манера Тулайкова доводить каждое положение до бессмыслицы: нельзя, мол, дать из Москвы «рецепт» колхозу «Путь к социализму».
Руководствуясь и прикрываясь тулайковским пониманием дифференциации агрономических приемов, враг, ссылаясь на местные условия, может сорвать любое принципиальное агрономическое указание, даваемое в постановлениях ЦК ВКП(б) и СНК СССР».
Так оценил В. Столетов простые и разумные предложения Н. М. Тулайкова, и эти необоснованные, глупые обвинения, эта высосанная из пальца «бдительность» весьма характерная для лиц, использовавших в своих интересах трагедию 1937 года, сыграли печальную роль в судьбе выдающегося ученого.
Статья В. Столетова в «Правде» была перепечатана в саратовской областной газете «Коммунист» (1937. 15 апр.), и для ее обсуждения в этот же день было созвано совместное заседание ряда институтов. В саратовской областной газете от 16 апреля 1937 года была напечатана краткая заметка об этом совещании.
«Вчера в сельскохозяйственном институте им. Сталина, — читаем мы в этой заметке, — открылось собрание научных работников этого института, Всесоюзного института зернового хозяйства и Селекционной опытной станции, посвященное обсуждению статьи В. Столетова «Против чуждых теорий в агрономии»…
Законное недоумение присутствующих вызывает отсутствие на собрании академика Н. М. Тулайкова».
Академик Н. М. Тулайков, для которого статья В. Столетова была полной неожиданностью, действительно не явился на собрание, предчувствуя его погромную цель. В отличие от генетиков, он еще не привык к травле, он считал себя общественно уважаемым человеком, для него необоснованные обвинения такого характера еще не стали обычным делом.
Предчувствия Н. М. Тулайкова оказались правильными. Собрание, созванное для обсуждения статьи В. Столетова, вылилось в санкционированный разгром тулайковской научной школы. Подробности этого собрания были изложены через два дня, 18 апреля 1937 года, в той же саратовской газете «Коммунист» в анонимной статье, озаглавленной «Разгромить до конца чуждые теории в агрономии». В статье можно было прочитать такие, например, формулировки: «Этими теориями Тулайкова, как правильно указывали на собрании проф. Смирнов, проф. Гуляев, проф. Захарьин, проф. Левошин, пользовались и пользуются сейчас враги народа, вредители сельского хозяйства, троцкисты и их правые сообщники… Одна из основных ошибок академика Тулайкова — консерватизм, боязнь проникновения в институт таких революционных теорий в агрономии, как, например, теория академика Лысенко».
Против Н. М. Тулайкова и его ближайших сотрудников была начата газетная кампания. «В плену лженаучных теорий», «Выкорчевывать до конца чуждые теории в агрономии», «Саратовский рассадник чуждых теорий» — статьи под такими заголовками стали обычными летом 1937 года. К концу лета фамилия Н. М. Тулайкова печаталась уже без инициалов и к ней добавлялся эпитет «вредитель». Появились и зловещие выражения «тулайковщина» и «тулайковцы», которые означали, что «разоблачена» группа, что арестован далеко не один только академик Н. М. Тулайков.
Так окончилась научная и общественная деятельность ученого-коммуниста академика Н. М. Тулайкова. В 1938 году он умер в Беломорском лагере.
Не лишне отметрть, что Н. М. Тулайков был близким другом академика Н. И. Вавилова, его многолетним соратником на посту вице-президента ВАСХНИЛ.
В. Р. Вильямс торжествовал «победу» своего травопольного учения. Но это торжество было для него недолгим — он умер в 1939 году. Однако крикливая плеяда его учеников и последователей сполна использовала в последующие годы раздутый культ В. Р. Вильямса, обеспечив себе прочное господствующее положение на многих ответственных постах. Эти люди (В. П. Бушинский, М. Чижевский, В. С. Дмитриев, С. Ф. Демидов, М. Аваев и др.), не дав в последующие годы ничего полезного ни науке, ни практике, жили лишь за счет эксплуатации той славы, которая совершенно незаслуженно воздавалась В. Р. Вильямсу.
Начавшаяся война временно похоронила травопольную систему. Стране нужен был хлеб, а не мелкокомковатая структура почвы с обещаниями феноменальных урожаев через 8-10 лет. Стране были нужны взрывчатка, порох, кислоты — все это должна была дать химическая промышленность, развитию которой В. Р. Вильямс объективно препятствовал. Он называл этот путь «бесполезным омертвлением народных миллиардов», «выбрасыванием денег на ветер». К счастью, в Госплане и Совнаркоме СССР оказались люди, которые прислушивались к голосу Д. Н. Прянишникова, и в начале войны у нас было уже немало заводов по производству удобрений. Их срочно пустили на производство оборонной продукции, и это был достойный вклад прянишниковской агрохимии в разгром немецкого фашизма.
Оспаривать значение химизации земледелия уже никто не решался, и о волшебной системе В. Р. Вильямса в годы войны как-то начали забывать. Однако это забвение было лишь временным. После войны эта система была вновь вытащена на свет и принудительно распространена на всей территории Советского Союза. Славу В. Р. Вильямса вновь раздули до баснословных размеров, а агрохимическая школа Д. Н Прянишникова была вновь объявлена реакционной. Это случилось в 1948 году, всего лишь через несколько месяцев после смерти самого Д. Н. Прянишникова — этого корифея советской науки, прожившего долгую, интересную и боевую жизнь и сослужившего прекрасную службу своему народу.