Начальница была права в своих подозрениях о моих пропусках работы из-за кино. Только в кино я пока еще не снимаюсь, а смотрю. По телеку, утренние передачи. Опять наши тезки нас приютили.

Маленькие молодцы – учатся. Уходят утром в университет, а мы с Сашкой остаемся на матрасе. Едим, пьем. Читаем американские журналы. Их у Наташки целые кипы и совсем свежие номера «Ньюсвика» есть. Что ни номер, так обязательно что-нибудь о Советском Союзе. Так они интересуются! Однобоко, правда, как-то. Фотографии мужиков в шапках-ушанках, бабок с рынка. Можно подумать, что у них колхозники – фермеры – одеваются у Кристиана Диора! Нет чтобы напечатать фото кого-нибудь вроде меня – «Сегодняшняя Советская Школьница». И обязательно увеличенная в размерах беломорина, набитая планом, в накрашенных губах, ха-ха! А то они думают, что мы все тут до сих пор в лаптях ходим и на балалайках играем. Заботились бы лучше о своих безработных. У нас ни хуя никто работать не хочет, а у них работы нет! У них рекламы сигарет и кока-колы, а у нас лозунги и «Требуется!». Безработные, приезжайте в Советский Союз – здесь «Требуются!», «Объявляется набор!», «Срочно требуются!..» Зарплаты маленькие, но вы же будете привилегированными людьми. Еще бы – сбежали из капиталистического рая в «страну, строящую гибель» всему миру.

Немудрено, что иностранцы сходят с ума от русских девчонок. В журналах они видят только «бабушка'с», а приезжают… Софи Лорен-Монро-Кардинале разгуливают по улицам. И главное, не избалованы – флакончик духов – высший кайф! О мраморной ванне с золотыми краниками, в которой плавает первая леди, ныне мадам Онассис, и не подозревают. Одно из своих заседаний Политбюро должно посвятить значению русской пизды в мировой политике. От этой русской штучки все охуевают – женятся, экспортируют.

Я не прихожу ночевать, но мать про милицию больше не говорит. Я работаю. Александр работает. Будто это была ее цель – отправить нас на работу. Сашка, как ее ни встретит, все комплиментами засыпает. И мне вполне серьезно сказал, что у матери сексуальные ноги. Я ей передала. Как она растерялась, раскраснелась! Пыталась возмущаться, но потом застеснялась и из комнаты вышла.

У нас дома новинка. Купили в бабушкину комнату диван. Оттоманку – на помойку. Перед тем как ее выбросить, я заставила бабушку обивку с валиков сдернуть. С изнанки она потрясающая. Бабка все пальцы исколола, пока шила мне пиджак – модель я в «Воге» высмотрела. Отпорола от стокилограммового пальто с лисой золотую пуговицу – и получился блеск!

Как весна меняет людей! Все будто похудели. Особенно женский пол. Волосы по плечам развеваются, ножки в капроне мелькают, жопы туда-сюда. И всех будто больше стало. Выпросила у Ольги плащ. На пробы велели прийти в школьной форме. Не переться же в ней по городу. Я посмеялась над Ольгой. Рассказала ей, что прочла в «Тайме» про убийцу, появившегося в Москве, – он за блондинками в красном охотится. А у Ольги как раз куртка красная от Мустафы. Ольга разинула рот, но потом успокоилась, заметив, что это – в Москве, и наверняка вранье. Специально, мол, написали, а то получается, что только за границей убивают. У нас, если бы такой убийца и появился, вряд ли бы написали – что народ зря пугать и давать каким-нибудь чокнутым лишнюю информацию. Тем более что блондинки все равно не перекрасились бы в брюнеток.

* * *

Когда я подхожу ко двору Ленфильма, мне кажется, что все прохожие знают, куда и зачем я иду. Не просто так, а на кинопробы! Вообще-то Борис сказал, что это просто формальность. В проходной меня встречает Татьяна – ассистентка Бориса. Мне нравится, что можно с ними по имени. Они с нами на «ты», мы на «вы», но по именам.

Татьяна постоянно здоровается с пробегающими, несущимися, стоящими у бесконечных дверей киношниками. Олег Даль пробежал, улыбнулся. А в фильме у Бориса будет сниматься Елена Соловей – любимица Никиты Михалкова. Проходим большую залу, увешанную фотографиями, но я никого не узнаю. Татьяна говорит: «Это те, кого зритель не видит». Грамоты висят. В коридоре двери с табличками. Фамилии режиссеров, названия фильмов. «Звезда пленительного счастья», «Дневник директора школы» – нам сюда. Борис похлопывает меня по плечу. Я снимаю плащ, и он недоверчиво смотрит.

– Слушай, а что, вам разрешают в таких коротких?

Это он о школьном платье. Я уже в прошлом году из него выросла. Но киваю головой на его вопрос. Приходит молоденькая девушка-гример. Подходит ко мне очень близко, рассматривает мою физиономию.

– Ну, ее гримировать не надо, кожа хорошая. Может, под глазами слегка. Ночью спать надо!

У меня «синяки» под глазами. Оттого что я сплю-не сплю! – с Александром.

– А что с волосами? Косички, может?…

Гримерша смеется над Борисом.

– Какие косички, Боря? У них в школах, в девятом-то классе, все курят на переменках в сортирах.

Борис недоверчиво поглядывает то на меня, то на гримершу. Ногти кусает.

– И не только курят, поверь мне. Пошли со мной, школьница!

Я улыбаюсь извиняющейся улыбкой и иду за ней дальше по коридору. На следующей двери табличка: «Синяя птица». Ничего себе! Джейн Фонда, Элизабет Тэйлор, может, я даже познакомлюсь с ними – «хау ду ю ду?»

В комнате, в которую мы проталкиваемся, в самом ее дальнем углу, стол. Это для меня. Около, как мне кажется, слишком большой кинокамеры – восточный человек в кожаной куртке и кепке. Вот такими все себе киношников представляют, обязательно в кепи. Меня усаживают за стол. Гримерша отходит к камере, смотрит в объектив. Тут же возвращается ко мне – подмазывает и припудривает мои круги под глазами, поправляет волосы. Приходит Борис и объясняет мне, что делать: «Очень естественно, смотри в сторону… дайте ручку и тетрадь… пишешь что-то…» Так тихо стало – из комнаты вышли, стоят за камерой. Мне как-то грустно даже. Голос Бориса: «Мотор!» – камера затрещала. Я пишу в тетради: «Мне грустно». Поднимаю глаза, смотрю в камеру, потом в сторону. Подпираю рукой щеку – на стене висит картинка подмигивающего Чарли Чаплина. Я подмигиваю ему. «Стоп!» И тут же все забегали, зашумели, провода куда-то потащили.

– Все хорошо, Наташа. Сделаем еще один дубль. Только в этот раз вообще в камеру не смотри. И очень хорошо с подмигиванием получилось.

Во второй раз я уже не нервничаю. Чирикаю что-то в блокноте. Борис – слева от камеры. Я смотрю на него, улыбаюсь. И подмигиваю ему, а не Чарли. «Стоп!» Оператор показывает большой палец. Борис кивает головой. Вот и все.

Хотелось бы по студии пошляться, но Татьяна ведет меня к проходной. Борис ее попросил. А то, сказал, какой-нибудь старичок получит инфаркт от этой школьницы. Ну что, теперь к Сашке? Будем сидеть-лежать – у него… Взлететь хочется! Фейерверк устроить! С сожалением оглядываюсь на двор Ленфильма – когда я опять сюда приду? Съемки ведь только в середине лета…