- Не смотри мне в глаза, не смотри, я всё равно сильнее: я хитрая серая бестия, и рать моя мощнее вашей, человеческой. - Длиннохвостая мокрая крыса шаг за шагом подступала ко мне, сверкая огромными глазищами. Я слышала её наглые рассуждения о всесильности крысиного племени, но не отводила глаз. – Ты думаешь, если будешь смотреть мне в глаза, я подчинюсь? – Противный раскатистый крысиный хохот разрезал тишину и тьму вокруг.

В ужасе попятилась назад и упёрлась в холодную, влажную бетонную стену. «Нет!» - крик застыл в моём горле и не вырвался наружу – голос исчез. В мозгах лихорадочно промелькнуло: «Надо запустить в крысу сапогом!» Но я не могла пошевелиться, а крыса всё приближалась и приближалась, вот-вот бросится на меня, а за нею – целое крысиное полчище.

«Это всего лишь «Щелкунчик». Балет. Это не наяву! - успокаивала я себя. – Просто смотрю балет, как в детстве». Однако злобному зубастому зверьку до моих успокаивающих предположений было плевать. Крыса оскалила зубы и уже готова была вцепиться в меня, как я проснулась. И оказалась вся в холодном поту.

Давно, вот уже много лет мне не снился подобный сон. Теперь он вернулся.

Время ожидания каждой своей уходящей минутой доставляло мне давящую боль в сердце. Валера опаздывал на четверть часа. Служительница уз Гименея уже несколько раз выходила и недовольно напоминала: если в отведённое для нас с Валерой время мы не зайдём в зал брачующихся, придётся нашу регистрацию отменить.

Измученная ожиданием, стояла я, спиной прижавшись к стене, словно пригвождённая к позорному столбу, совсем по-цветаевски, как в стихотворении этой поэтессы, не смея взглянуть в глаза всем, кто пришёл со мной в загс. Наташа Звонкова и Оля Борзова, девчонки, с которыми я со второго курса жила в одной комнате в общежитии, Настя Никонова, моя одноклассница по восьмому и девятому классам, и её муж Антон, понимая мои переживания, не лезли с утешениями, терпеливо ожидали вместе со мной. Их взор, как и мой, был направлен на двери.

Повернув голову чуть вбок, в зеркале, занимавшем всю стену, натолкнулась на свое белоснежное отражение – и зачем только я вырядилась в белое платье Настёны, в котором она в прошлом году выходила замуж! Настя настояла: пусть для ребёнка останутся фотографии, свидетельствующие о якобы настоящей свадьбе. Хорошо хоть я категорически отказалась от фаты, а то бы выглядела сейчас для жениха презабавно. Впрочем, глупые светло-голубые цветочки вроде розочек, украшающие мою причёску, сооружённую в лучшей парикмахерской, смотрелись на фиктивном обручении вызывающе. Особенно при отсутствии жениха.

Вчера я напомнила Валере, чтобы не забыл о назначенной регистрации в загсе. Специально для этого зашла в их с Андреем комнату – при дефиците мест в общежитии «братьям» удалось каким-то образом в этом году поселиться вдвоём – я терпеть не могла заглядывать к ним, так как при Андрее чувствовала себя не в своей тарелке. На этот раз набралась храбрости и попросила его выйти. Валера не захотел оставаться со мной наедине.

- У меня нет тайн от друга! – раздражённо прохрипел он. – Хочешь продолжить спектакль с шантажом при нём – не стесняйся, устраивай! Но знай, дураков верить твоему, бог весть, какому лицедейству нет! Я сыт по горло твоими угрозами.

Меня страшно возмутило двуличие этого наглеца, которому я каких-то четыре месяца назад со всей страстью отдалась, не думая о последствиях. А ведь договорились уже обо всём: и заявление подали в загс, и написали друг другу расписки - обоим ясно же, пути обратно нет. Выходит, убеждать и грозить надо заново.

- Мы друг другу дали письменные обязательства, - не обращая внимания на Андрея, твёрдо произнесла, с трудом сдерживая гнев, - я намерена сдержать их и потребую, чтобы ты выполнил свои, иначе тебе несдобровать!

- Но ты не генеральская дочь! – с вызовом выкрикнул Валера, похоже, хотел показать своему дружку, смотри, мол, не так уж я податлив.

- Придётся тебе, Валера, поверить мне на слово, что я действительно из генеральской семьи и глаза у меня как незабудки, - сухо произнесла я на глупый выпад парня.

Однако он не сдавался:

- Но не блондинка! А я из тех людей, которым нравятся противоположности.

- И тут ты ошибаешься, цыганка права, - спокойно ответила, хотя в душе бушевал огонь, и так хотелось выцарапать глаза обоим заносчивым «братьям», превращающим такое серьёзное дело, как узаконивание будущего ребёнка, в торг. – Я крашеная шатенка, а в натуральном виде – блондинистее не бывает! – Внезапно на ум мне пришло хвастливое высказывание героини из пьесы Мольера «Мизантроп», и я, не задумываясь, к месту оно прозвучит или не к месту, процитировала: - «Я умна, миловидна, любезна; у меня тонкая талия и крепкие белые зубы». – И от себя добавила: - У меня нет бородавок, шрамов и других изъянов. Разве я не гожусь в жёны? Хотите проверить? Могу раздеться.

Ловко же я огорошила «братьев» Васильевых, они застыли в изумлении, пожалуй, даже их знаменитым тёзкам из кинематографа, смастерившим чудного «Чапаева», подобного в глаза барышни не заявляли. Впрочем, мне не следовало так шутить, ведь хочу заполучить не любовника, а всего-навсего лишь на время законного отца для ребёнка. И я его заполучу! Во что бы то ни стало!

- Мой отец имеет обширные связи, кстати, и в этом городе, потому что служил здесь, он воспользуется ими, чтобы испортить тебе жизнь, Валера. Тебя выгонят с факультета, если ты завтра не придёшь в загс в нужный час! А ещё лучше я напишу твоим родителям и потребую с них алименты! – грозно пригрозила я и вышла, хлопнув дверью и не дав парням возразить.

В зеркальном отражении наконец-то облегчённо заметила в дверях Валеру с Андреем. Наташа Звонкова и Оля Борзова, словно рассерженные кошки, зашипели на них, почему они, такие бессовестные, задержались, всем нервы вымотали.

- Заезжали в магазин за цветами, - процедил сквозь зубы Валера и сунул мне в руки букет из белых цветов. Я машинально взяла его, соединив с алыми розами, купленными для меня мужем Насти.

«Братья» быстро скинули куртки, сдали их в раздевалку. Оба оказались в тёмных костюмах и светлых рубашках с галстуком, что для них непривычно: обычная их одежда -джинсы, футболки и свитера. Валера пятернёй пригладил растрепавшиеся чёрные волосы, мельком взглянул на себя в зеркало, а потом повернулся ко мне и застыл.

Наверное, только сейчас заметил мой белый невестин наряд. На лице его мелькнуло что-то вроде восхищения. Мелькнуло и исчезло, а вместо него появилось хорошо знакомое мне упрямое раздражение, появляющееся при встречах со мной с тех пор, как он узнал о беременности.

Очень немного времени оставалось на наше обручение, рядом в фойе маячили уже следующие белоснежные жених и невеста. Работница загса спешила насколько могла, сократила до минимума свою волнующую предсвадебную речь: её предупредили о ненужности сантиментов, свадьба вынужденная – ни колец, ни поцелуев, ни шампанского, но с фотографированием и выдачей законного свидетельства о браке. Чужие беды и раздоры не касались служительницы брачного заведения, её задачей было поскорей объявить нас с Валерой мужем и женой. Что она и сделала своим звонким голосом.

Не о такой скоростной свадьбе я мечтала, и уж тем более, что куда важнее, не такой свадьбы хотел для меня отец.

Папа… Как же он будет рассержен, когда узнает, что его единственная дочь не удосужилась сообщить ему о самом важном событии в её жизни! Но он же не знает, что свадьба не настоящая. И никогда не узнает, я сообщу о ней ему и Оксане после рождения ребёнка или накануне.

Вместо положенных поздравлений друзей и близких я услышала успокаивающий шёпот Настёны: «Он ещё пожалеет!». Алые розы, обёрнутые снизу фольгой, неприятно кололись сквозь обёртку. Я положила два сжатых вместе букета – алый и белый – на стол, покрытый праздничной скатертью, за которым стояла звонкоголосая служащая загса, и решительно направилась в фойе, лишь на мгновение приостановившись около Валеры, чтобы взять у него врученное ему во время брачной процедуры свидетельство о браке.

Ему оно ни к чему. Оно нужно мне, чтобы потом законным образом развестись и чтобы ребёнок мой, роясь в старых бумагах, не смог обнаружить ничего, что бросило бы тень на законность его появления на свет. Он не прольёт из-за этого ни слезинки. Не будет ни грубых намёков, ни нечаянных шепотков, ни обидных замолканий родственников. Я росла со всем этим. Возможно, о моей двухгодичной незаконнорожденности мало кому было известно, но ведь кто-то о ней знал и посмеивался, в то время как я думала, что уж отец-то меня никогда не предавал.

Слухи расходятся, как по воде круги. Скоро весь факультет жадно мусолил странное наше с Валерой бракосочетание - то ли было оно, то ли не было? Я делала вид, что разговоры меня не касаются, а на вопрос «Почему мы не вместе?» сухо отвечала: «Поссорились!» - И печально вздыхала.

Для этого мне не надо было притворяться. Моя душа была в унынии. Напрасно я думала раньше, что, как только окажусь замужней, стану спокойной и уверенной в себе будущей матерью. Ни спокойствия, ни уверенности я не приобрела, наоборот, всё казалось зыбким и бессмысленным.

По-прежнему была одинока и беззащитна перед необходимостью объяснять отсутствие мужа рядом, перед приближающимся появлением новой жизни, за которую лишь одна я буду в ответе. Вдобавок донимала изнурительная тошнота по утрам – хоть совсем не вставай с постели!

Впрочем, в женской консультации мой статус-кво замужней дамы действовал на медиков как усмиряющее волшебное слово. «Замужем?» - холодно спрашивали на каждом приёме или медсестра, заполняющая карточку, или врач, обследующая меня. Услышав утвердительный ответ, голоса их сразу теплели и становились добрее. Мою беременность они уже воспринимали как дар божий. Не стесняясь, делились со мной: «Сегодня редко рожают нормальные женщины. Беременеют большей частью гулёны да пьянчужки. Среди рожениц тех, кто с мужем, кот наплакал!»

Ну и что, что фактически я не отношусь к категории «котиковых слёзок», но никто же в консультации не знает об этом – в паспорте у меня есть законный супружеский штамп. И чувство мягкой доверительности и добропорядочной уважительности снисходит на меня от медицинских работников. Это успокаивает и даёт защищённость, пусть лишь на время пребывания в консультации – во всяком случае, там не давят на моё чувство собственного достоинства.

Внутренне я осознавала: нужно со всеми улыбаться и вести себя непринуждённо, чтобы не вызывать жалости. Ничего не возникает из ничего. Мы сами формируем к себе отношение людей. Если выглядишь жалко, жалости и достойна. Надо держать голову высоко, смеяться чаще и острить без злобы, добродушно и весело. Всем приятнее общаться с улыбающимися людьми, хмурость отпугивает и притягивает невезение.

Я понимала это, но не могла переломить себя. Едва выносила любопытные или сочувствующие взгляды, едва сдерживалась не нагрубить тем, кто бесцеремонно пытался выведать историю неожиданного моего замужества, едва терпела присутствие «братьев» Васильевых, которые демонстративно не замечали меня – не здоровались и отворачивались, даже если сталкивались нос к носу со мной.

Настроение моё портилось от всякой малости, на что раньше не обратила бы внимания. А теперь хмурюсь и почти лью слёзы. Хорошо хоть не наяву, а только в душе.

Однако мало-помалу разговоры стали стихать, и мной на факультете перестали интересоваться, другие события отвлекли. Опустошающая боль во мне постепенно исчезла: правы те, кто утверждает, что время лечит. На смену ей пришла уверенность, что всё будет хорошо. И зря после фальшивой свадьбы я расквасилась.

Всё сложится так, как задумывалось: мой ребёнок родится в браке, будет с детства знать, что его родители, как многие другие, встретились, полюбили друг друга и, разлюбив, разошлись – сплошь и рядом такое случается.

Постепенно природное моё жизнелюбие взяло верх над унынием. Даже малыш в животе, который стал чуть-чуть шевелиться, почувствовал положительные перемены в моём настроении и перестал донимать меня рвотой по утрам. Острое неприятие запахов пищи исчезло, вместо него появился почти зверский аппетит. Впрочем, толщины он мне не добавил, хотя есть я стала почти в два раза больше, чем раньше. Живот мой немного округлился, но беременность под одеждой, слава Богу, была ещё не заметна. Иначе мне пришлось бы уволиться с работы.

Вообще-то мне всё равно скоро придётся это сделать. Следует предупредить хозяина ночного бара Артёма Борисовича о моём предстоящем увольнении, чтобы подыскивал замену, но я никак не решалась подойти к нему с этим вопросом. Тёма, как мы, официантки-студентки, зовём его за глаза, несмотря на то, что ему уже за сорок лет, был добр ко мне. Я у него работала официанткой третий год. Он хорошо и вовремя платил, разрешал нам с Мариной, высокой пухленькой студенткой политехнического университета, работающей тоже официанткой, ночевать в баре после смены в подсобке, где стоял диван.

Обычно всех развозили по домам. Первое время меня тоже доставляли к общежитию после трёх-четырёх часов ночи. Мне очень было неприятно будить вахтёршу и выслушивать каждый раз её недовольные упрёки, поэтому очень обрадовалась, когда Артём Борисович предложил нам с Мариной спать в баре.

- Я сам был студентом и подрабатывал сторожем, так не хотелось просыпаться по утрам, всё бы отдал за сон! – сказал он нам сочувствующе.

Но спать долго по утрам мы не могли себе позволить. В восемь часов соскакивали, принимали душ, пили чай или кофе и около девяти часов убегали на занятия – благо, мой универ и Маринин политехнический находятся не так далеко от бара, мне можно даже добираться пешком.

Оказалось, от нашей ночёвки Тёма даже имел небольшую выгоду: не надо платить сверхурочные ночным охранникам, они уходили домой вместе со всеми, а утром приходил дневной сторож. Работали мы с Мариной три раза в неделю.

В середине декабря, наконец, я осмелилась поговорить с хозяином. Денег на моём банковском счете благодаря отцовским переводам собралось достаточно, чтобы снимать квартиру и спокойно жить, не работая, полтора года, - как раз до конца учёбы. Хватит, по моим подсчётам, и на приданое ребёнку, если, конечно, цены не скакнут в несколько раз; вроде, такого не ожидалось.

- Артём Борисович, после Нового года мне необходимо уволиться. Если хотите, я поищу среди студентов себе замену. У вас хорошее место для подработки, - выпалила скороговоркой хозяину, как только зашла в его кабинет перед началом очередной смены.

Тёма удивлённо уставился на меня. Был он немного тучным, лысоватым, но удивительно подвижным и обаятельным, а ещё с хитрецой.

- Ты что, учёбу бросаешь? – произнёс он недоверчиво.

- Нет, я беременна, - решила сказать почти всю правду, скрыв лишь немногое: своей добротой ко мне Тёма заслужил, чтобы ему не лгали. – Я вышла замуж, но мы с мужем скоро разведёмся. Он не хочет, чтобы я родила ребёнка, но я рожу его. Скоро живот мой будет до самого носа, и я не увижу подноса, могу его уронить на клиента, -пошутила, чтобы мои излияния не казались нытьём.

Наверное, гром и молния среди ясного зимнего неба не ошарашили бы моего работодателя больше, чем моё сообщение о беременности. Он какое-то время сидел молча, переваривая сказанное, потом смущённо крякнул и с сомнением оглядел меня, одетую в красно-белую униформу.

- И не подумаешь о тебе такое, - наконец, вымолвил, почесав затылок, - ты же сама ещё ребёнок! Я, когда тебя брал на работу, боялся, съедят тебя, наивного ангелочка, посетители, кое-кому из постоянных даже соврал, что ты моя внебрачная дочь, и пригрозил, чтобы к тебе не цеплялись, а ты так сама себя поставила, что никому и в голову не приходило с тобой заигрывать. Жаль мне тебя отпускать! Ты меня не обдуривала, ничего не прикарманивала.

- Ага, только ела за троих, - неожиданно вырвалось у меня.

Но тут же смутилась, ведь невольно могла выдать нашего всеобщего любимца повара Ашота. Хотя хозяин и разрешал всем работающим ужинать на кухне бара, однако, выносить еду запрещал, а повар иногда оставшуюся пищу отдавал нам с Мариной в общежитие. Это были не объедки со столов клиентов, как в фильме «Вокзал для двоих», объедки я бы не взяла. Это были остатки от заготовок для дежурных блюд.

- Да ладно уж! – Махнул рукой Тёма и расплылся в лукавой улыбке. – Будто я не знаю, что Ашот вас подкармливает. Вот тебе это надо, худющая, словно тощий российский цыплёнок; а Маринке, как импортной гусыне, не грех бы отказаться от тройного прикорма!

Я звонко залилась смехом вместе с басисто расхохотавшимся шефом.

- А на что ты жить собираешься? – прекратив смеяться, поинтересовался он.

- Мне удалось накопить значительную сумму! – доверчиво поделилась и, не подумав о предприимчивости Тёмы, назвала, сколько денег у меня благодаря отцу на банковском счёте. Глаза Артёма Борисовича тут же плутовато заблестели, явственно свидетельствуя, что хозяин мудрствует лукаво. Он не заставил себя долго ждать, немедля выложил свою идею:

- Одолжи мне их на покупку игрового автомата, я через полгода верну с процентами, как в банке. Всё равно деньги у тебя лежат на книжке. А я их прокручу!

- Нет, нет и ещё раз нет! - Замотала я головой, категорично отказываясь от Тёминого предложения. – Извините, я не могу рисковать, мне нужно будет содержать ребёнка и за квартиру платить – я ведь не смогу жить с малышом в общежитии!

- А зачем тебе квартиру снимать? – не унимался Тёма. – Будешь жить у моей матери, у неё «двушка» в центре, комнаты раздельные, она же и нянькой будет, когда на учёбу будешь уходить. Хоть завтра переезжай!

- Я не нуждаюсь в благотворительности, - засопротивлялась я. - За себя я способна платить. Если ваша мама сдаст мне комнату по сходной цене, буду благодарна ей. – И тихонько попыталась выскользнуть из кабинета.

Но от воодушевленного новой идеей Тёмы не так-то легко улизнуть. На меня посыпался такой град его аргументов в пользу своего предложения, точнее, в пользу его для меня, что я не заметила, как согласилась. Мы договорились, что я перееду жить к его матери после каникул, а деньги Тёма вернёт мне в три приёма и, кроме этого, выплатит часть выручки от купленного игрового автомата своей матери в качестве квартплаты за три месяца моего проживания у неё.

- Вот увидишь, автомат даст хороший доход, - убедительно заверил меня довольный Артём Борисович и горячо стал излагать свою задумку: - На этом автомате играют вдвоём, рулят, как в машине, а на экране машинки бегают. Кто кого обгонит, кто быстрее устроит сопернику аварию?.. Словом, кто останется в живых? Делаются ставки, победитель получает 80 процентов из сложенной суммы, бару достанется двадцать. Если болельщики будут делать ставки, то тот, кто поставит на победителя, получит свой процент от денег болельщиков соперника, а бару снова двадцать процентов достанется. Ну, скажи, не классная ли развлекаловка придумана!

Трудно было с ним не согласиться, его идея в полупьяной аудитории бара могла сработать. Я не стала ему говорить, что получится уже не безобидная развлекательная игра, а скорее, казино, и налоговой инспекции это может не понравиться; но наверняка он всё предусмотрел, и мне не стоит вмешиваться в его дела.