Мокрая крыса грозно ощерилась и противно пропищала что-то сородичам. «Наверное, дала знак к нападению», - подумала я. Но я не сдамся, буду сопротивляться изо всех сил. Папа говорит: «И один в поле воин, если он не боится. Помни, это у страха глаза велики, а если твоя душа не боится, ни один враг тебя не победит». И я не подчинюсь страху. Надо петь, громко петь и смеяться. И тогда крысы разбегутся по норам. Они же трусы!

Открыв рот, я попыталась запеть. Увы, голоса не было. Опять не было! А крысы приближались и приближались. Вот уж их мохнатые лапки уцепились за мой подол, серые зверьки взбираются по моим ногам, груди. Я не в состоянии их встряхнуть! В ужасе просыпаюсь. Сон уходит из сознания медленно, оставляя после себя неприятный след.

На душе у меня скребли кошки. И как их выгнать оттуда – мне это было не под силу. До Нового года оставалось всего несколько дней. Тёма нашёл мне замену и разрешил бросить работу. Пора было перебираться на квартиру. Там я уже побывала, познакомилась с мамой Тёмы, невысокой, худенькой, энергичной женщиной за семьдесят.

Всем своим обликом тётя Маруся (я стала называть её тётей, хотя она годилась мне в бабушки) походила на деревенскую женщину из фильмов о сельской жизни: носила, даже дома, белый сатиновый платок, повязав его концы надо лбом, платья её были в мелкий цветочек на чёрном или коричневом фоне, иногда на ней была тёмная юбка и мешковатая, связанная из серой кроличьей шерсти кофта. Мне нравилось, как тётя Маруся разговаривала, активно используя просторечные словечки и прибаутки. С точки зрения житейской мудрости, её высказывания и неправильная речь мне казались довольно оригинальными.

- Отсюдова не видать мою Косулиху, глазы мои не усмотрют. Но куды ни гляну, тутова и тамова, повсюду вижу её родимую: кусты, небо, лывы на дороге после дождя таки же, будто я в Косулихе. Сердце плачется и толдычит: засиделась я тутова, пора в деревню убывать, - так выразилась она о своей тоске по родной деревне, в которую регулярно на выходные дни ездила.

Тётя Маруся искренне порадовалась, что теперь есть на кого оставить городскую квартиру, купленную для неё сыном.

- Артём шибко хотел, чтоб я с тёплым туалетом пожила, а как родную избу забросишь, хоть сестра за нею и приглядывает! И собачка своей конуре радуется. А я, чай, не собачка. Вот и мотаюсь туды-сюды – сынка обижать-таки не хочется, - объяснила мне свою привязанность к родному деревенскому дому.

Мы договорились, в какой комнате я буду жить. Тёма пообещал дать машину для переезда, но я всё не решалась покинуть девчонок в общежитии: я с ними сдружилась, а теперь мне предстояло обживаться в чужой для меня обстановке.

По натуре я консерватор и не очень люблю перемены, хотя встречи с ними мне были не внове: за свою жизнь с отцом приходилось переезжать с места на место множество раз. И всегда я, покидая обжитую квартиру и приобретённых друзей, сильно расстраивалась.

В этот раз, слава Богу, не покидала город. Однако легче от этого не было. Как ещё мы заживём с тётей Марусей, неизвестно, ведь ребёнок - это плач, суета, мало кому понравится, когда его будят по ночам, не погонит ли она меня потом с квартиры!

За день до Нового года проснулась в ожидании чего-то неприятного. Впрочем, оно тут же явилось во всей красе – в образе прекрасной Жанны. Хотя неприятность, в сущности, связана была не с ней, а с тем, кого она целовала, у выхода общежития. Спустившись утром в буфет, чтобы купить к завтраку творожный сырок, я натолкнулась на целующуюся парочку. Высокая девушка в красном пуховике, отороченном белым мехом, крепко обнимала за шею стоявшего спиной ко мне Валеру, прильнув к его губам.

Было всего девять утра – раннее для студентов в воскресный день время. Все отсыпались от уроков и вчерашней субботней дискотеки, закончившейся в полночь. Так почему милая девушка Жанна спозаранку висела на шее моего законного временного супруга? И ежу понятно – она ночевала в общаге. Страстно прощаются любовнички после не менее страстной ночи!

Меня охватила злость, да такая сильная, что забыла о своём обещании сдерживаться, как бы ни старались Васильевы вывести меня из себя. Прежде чем Валера обернулся и увидел моё разъяренное лицо, я со всей силой ударила сжатым кулаком по нежным девичьим рукам, охватившим его шею, которые тут же разжались и сползли с широких плеч парня.

- Ой! – испуганно взвизгнула девица – тут только вблизи я заметила, не такая уж она очаровательная, её утончённую красоту портили две родинки, разместившиеся на розовых щечках, как процентное соотношение. - Ты что, сумасшедшая! – завопила новая пассия моего благоверного.

- Это у тебя не все дома! – заорала я на неё, позабыв про приличия; моя благонравная тётушка из Самары, утверждавшая, что до базарной ругани скатываются только неразвитые личности, упала бы в обморок, услышь она меня сейчас. – Разве умная женщина стала бы связываться с женатым! Он лишь месяц назад давал клятву верности в загсе мне, своей законной невесте, а позавчера в супружеской постели расточал заверения в вечной любви к его будущему ребёнку, и из-за какой-то распутной девки должна рушиться наша крепкая российская семья! – я врала беззастенчиво, тем более, ошарашенный моим натиском Валера помалкивал. – А вы, тётя Лида, - обратилась я с укоризной к вахтёрше, с явным интересом наблюдавшей за нашей ссорой, - вместо того, чтобы не пропускать чужих людей в общежитие, потворствуете посторонним связям женатых студентов!

- Да я-то что могу сделать, если всякие шалавы так и норовят прошмыгнуть в общежитие! – обиженно стала оправдываться тётя Лида. – А тебе, как жене, не мешало бы лучше следить за муженьком!

- Разве ты женат, Валера? - удивлённо спросила девушка, захлопав, как кукла, длинными ресницами. «Вообще-то, несмотря на её дурацкие родинки, она собой хороша», - невольно отметила я.

Последовало по крайней мере секунд десять, пока сбитый с толку Валера нашёлся что ответить.

- Я же тебе ещё в ресторане говорил, Жанна, что мы с Андреем отмечаем мою свадьбу.

- Я думала, ты шутишь! И кольца не было, и невесты!.. И всё время заигрывал со мной! Как ты смел! – Губы девушки от возмущения затряслись, в моей душе зашевелилась жалость, и я уже стала каяться, что так бесцеремонно вмешалась в их с Валерой отношения.

Ведь, как ни крути, муж он мне понарошку и то только на год. Или того меньше. Я взглянула на Валеру. Он смотрел на меня как-то странно, правда, чуть иронично, но и с поощряющим восхищением. Я вдруг стушевалась и сникла, а потом, ничего лучшего не придумав, развернулась и быстрым шагом ринулась к себе на второй этаж.

Валера догнал меня на лестничной клетке, схватил за руку и рявкнул:

- Нам надо поговорить!

- Не трогай меня! – попыталась вырваться.

Но он ещё крепче сжал мою ладонь и повёл в пустующий холл.

- Ну, что ты хочешь от меня? – раздражённо выпалила, когда, наконец, фиктивный муж отпустил мои пальцы. – Ты мне чуть руку не вывихнул!

- Чего хочу? Исполнения супружеского долга! – цинично хмыкнул Валера. – Ты же сказала Жанне, что мы с тобой по-прежнему спим. Вот и пойдём в мою комнату, займёмся любовью. А то, что на соседней кровати спит Андрей, так, по твоему разумению, и мне, и ему всё равно, не так ли? Ты же решила, что Жанна ночевала со мной в общаге?

- А что же ещё можно подумать, если она здесь ни свет ни заря! – фыркнула я. – Не пожелать же тебе доброго утра явилась?

- Угадала! Девушка приехала проститься со мной перед тем, как отправиться на поезде к родителям - она едет к ним Новый год встречать. А ты испортила ей весь праздник!

- Ничего, она найдёт себе под Новый год кого-нибудь получше! – я постаралась, чтобы мой голос прозвучал как можно ехиднее. – Не такого чрезмерно самовлюблённого эгоиста, как ты! К тому же, мне думается, у неё не заржавеет, она быстро утешится. А если не утешится, ей же будет худо через месяц или два, когда ты бросишь её беременной!

Конечно, нет ничего хорошего в том, чтобы насмехаться над разбитыми надеждами обманутой девушки, но обида жгла меня.

- Проклятье! - вдруг разозлился Валера. – Она ещё и потешается!.. Между прочим, я с Жанной не спал и не собирался этого делать. Я ей говорил, что женат, но девки дуры, верят только в то, что хотят верить… А мне хватит одной «любовной хистори» с тобой, не знаешь, как из неё-то выбраться! Я ведь матери с отцом обещал не жениться, пока не закончу университет. Слово дал! Ты это понимаешь? Это поважнее твоих клятв верности в загсе! – Каре-зелёные глаза метали в меня стрелы ненависти и возмущения. - Отец никогда меня не простит, если я из-за сопливой девчонки брошу учёбу! Он говорил: «Бессмысленно тебе поступать, всё равно учёбу бросишь из-за смазливой бабёнки!» Теперь мне придётся подрабатывать и помогать тебе всю жизнь!

Обречённость, звучавшая в речи парня, разозлила меня. Подумаешь, нарушил данное слово родителям и сразу пришёл в уныние – и учёбу бросит, и подрабатывать придётся, и ребёнка, как ярмо, всю оставшуюся жизнь на себе вынужден будет тащить! Да я с него ни копейки не возьму! Разве он забыл о моём обещании освободить его от всех материальных обязательств о ребёнке!

Между прочим, многие студенты женятся, рожают детей и спокойно заканчивают вуз, не впадая в панику. Ведь вдвоём легче с родительскими заботами справляться, чем одной женщине.

Впрочем, я не смогла это произнести вслух, почему-то мне подумалось, от этого Валера ещё больше впадёт в гнев и закричит. Не дай Бог, сталкиваться с рассерженными мужчинами! Ещё ударит! Но всё-таки мне хотелось его задеть чем-нибудь, ведь ему наплевать на мои чувства и переживания маленького человека, который станет его продолжением. И я съязвила, вспомнив вдруг, возможно, и не к месту, слухи о невесте Валеры:

- Интересно, а какие обещания ты давал своей невесте, оставляя её дома? Хранить верность по понедельникам?

- Чёрт бы тебя побрал и твоего ребёнка тоже! – взорвался гневно Валера и, больно сжав мне плечи, притянул к себе; сузившиеся и потемневшие от злости глаза оказались прямо перед моими. – Не смей даже говорить о ней! Моя невеста тебя не касается!

Я резко отстранилась, сбросив его руки со своих плеч. Маленькая надежда, теплившаяся где-то на задворках моего сознания, что когда-нибудь Валера примет нашего малыша, медленно растаяла, как льдинка в горячем молоке.

Какая же я дура! Этот парень испорчен до мозга костей, настоящее исчадие ада! Ему дела нет до меня и нашего ребёнка, а я страдаю из-за этого бездушного эгоиста и даже ревную! В ущерб малышу – он тоже волнуется у меня в животе и, наверное, его сердечко бьётся от гнева чаще обычного. Врач говорит, что ребёнок в утробе всё видит, слышит и чувствует.

- Провались сам в преисподнюю, а моего ребёнка никогда не смей посылать к чертям! – рассвирепела я больше на себя, чем на Валеру – ему до моих переживаний, как говорится, до лампочки, и мне так же к нему следует относиться. – Теперь я тебя не вижу и не слышу! Ты исчез для меня. – Я рукой изобразила поднимающийся к небу дымок. -Проявишься из толпы, когда понадобится разводиться, до тех пор ты – «за пеленой другого дня». – Пришла на ум фраза одной из песен. - Прощай! – выпалила и пулей полетела из холла в направлении своей комнаты.

В этот же день позвонила Артёму Борисовичу, он послал водителя микроавтобуса дядю Лёшу, тот помог мне перевезти вещи на новое местожительство – к тёте Марусе.

Новый год мы встретили вчетвером. Тётя Маруся, обрадовшись, что есть на кого оставить квартиру на праздники, со спокойной душой умчалась к сестре, в свою Косулиху. Ко мне пришли девчонки из общежития – Оля Борзова и Наташа Звонкова. Около десяти часов, когда праздничные хлопоты были завершены и пора было провожать старый год, неожиданно позвонил Глеб Миролюбов и напросился в гости. Девчонки были в восторге. Я тоже обрадовалась – разбавит нашу девчачью компанию.

Глеб был в ударе. Он приготовил для каждой из нас подарки – и когда успел -сыпал анекдоты и шутки, тосты его были смешны и неизбиты. А уж пел так, что мы уши развесили и напрочь забыли о телевизоре, который без надобности мерцал при выключенном звуке. После часа ночи девчонки и Глеб ушли на площадь, я же прилегла отдохнуть. И тут по сотовому телефону позвонила Оксана – моя мачеха.

- Едва пробилась, набирала раз двадцать, - кричала она в трубке взволнованно, -отец в командировке, вот только звонил, до тебя не может дозвониться, переживает. Таечка, он в горячей точке, но к твоим каникулам будет в Москве, приезжай, пожалуйста!

Голос мачехи был печальным. Я не виделась с отцом почти год, ездила в Москву в прошлом году на зимние каникулы, да и то пробыла там всего пять дней, остальные дни провела в Самаре, у тётушки, а летом отдыхала у бабушки в Сочи.

- Вам надо помириться с отцом, - уже в который раз стала уговаривать меня Оксана.

- А мы помирились давно, разве ты не заметила, - не в первый раз ответила я на её уговоры.

- Ты же понимаешь, о чём я говорю, - не унималась Оксана. – Вы, как чужие, перебрасываетесь вежливыми словечками, а прежнего доверия между вами нет, вы же самые родные люди!

- Доверие следует заслужить! – упорствовала я.

- Боже, какая же ты всё-таки несговорчивая! – воскликнула Оксана, в голосе её ощущалась горечь. - Надо уметь прощать близких людей, мало ли что они наговорят в гневе!

- Именно в сказанном в гневе иногда больше правды, - не уступала я, - вам втроём лучше без меня.

- Как ты так можешь говорить! – рассердилась Оксана. – Отец по ночам вздыхает из-за тебя, у меня тоже сердце изболелось. Ты так редко звонишь! – Голос мачехи дрогнул. – Иногда думаю, из-за меня ты уехала из дому…

- Какие глупости! Я вас с Данилкой обожаю, - принялась успокаивать её.

- Мне бы хотелось, чтобы ты по-прежнему больше всех любила отца, - сказала мачеха жалобно и, всхлипнув, произнесла умоляюще: - Пожалуйста, люби его как раньше!

- Я люблю его. - Проглотила я вдруг возникший в горле комок, непрошеные слёзы навернулись на глаза. – Оксаночка, всё будет хорошо, но должна тебе сказать, - я решила признаться в беременности Оксане: кому, как не ей, первой узнать, она всегда меня понимала и защищала перед отцом. – Я вышла замуж и жду ребёнка, то есть я сначала забеременела, а потом вышла замуж, - торопливо выпалила я и замолчала, ожидая реакции Оксаны.

Но та пропала в тишине.

- Оксана, ты слышала меня? – прервала я установившееся молчание. – Ребёнок будет у меня. Отец не хочет его. Мы расписались, чтобы ребёнок не был безотцовщиной, но разведёмся после его рождения. Ну, скажи что-нибудь! Распеки в пух и прах, скажи, что яблочко от яблони недалеко падает!

От гнетущего безмолвия мачехи я начала уже злиться: хорошо любить приятных и пушистых, а как только эти «пушистые» оступаются или противоречат, так и любовь проваливается в тартарары, на её место приходит осуждение. Оксана постоянно твердила, что любит меня, пусть не как дочь – ей самой всего-навсего 32 года, но как сестру точно. Вот теперь видно будет, какова цена её любви, найду ли я в ней поддержку.

- Ты не яблочко, - вдруг сердито раздалось в трубке, - скорее ананас, вся в шипах и терпкая на язык, когда тобой объешься. - Оксана, не удержавшись, хихикнула своей шутке. – Что случилось, того уже не изменишь! – Помолчала секунд пять, потом восторженно заговорила, быстро-быстро, словно убеждала саму себя: - Ребёнок – это же здорово! Другие годами ждут да не могут родить, а у тебя будет малыш к окончанию университета, и не надо будет в декретный отпуск ходить, в редакции, где будешь работать, не будут возмущаться. Я думаю, отец тебя поймёт, мы поможем тебе… У нас и коляски две от Данилки остались, одна зимняя, другая летняя, мама никому не отдала – думала, я второго рожу. А теперь вот тебе пригодятся – какая радость!

Я обрадованно засмеялась: на душе стало так легко, как будто долго шла по лесу по неверной дороге и вдруг вышла на знакомую тропинку. Если Оксана приняла, то быстро расставит всё по своим местам, отцу придётся лишь согласиться. Она умеет его убеждать, до моих каникул у неё есть ещё время.