При тусклом свете, падающем из узкого окошка сверху, мне было видно, как мальчик напуган. Несмотря на то, что был старше меня и выше на полголовы, он захлёбывался в рыданиях каждый раз, когда люди в чёрных шлёмах-масках заглядывали в подвал. Попытки его разжалобить наших с ним похитителей оборачивались только оскорблениями с их стороны. И хоть язык был непонятным, по тону кавказцев можно было об этом догадаться.

- Не надо плакать, это их раздражает, они ценят стойкость! – сказала я громко мальчику. – Лучше сядь со мной рядом и поговорим. Мне девять лет, а тебе?

Мальчик не захотел отвечать, демонстративно отвернулся к стене. Но всхлипывания его стихли. И кругом вдруг установилась неприятная тишина, страшная тишина. Никто уже к нам теперь не заглядывал. Мы остались вдвоём – и больше нет никого в мире! Мы замурованы под землёй, под бетонными плитами. Кричи – не докричишься!..

Никогда больше не буду рожать – такова была моя первая мысль, когда я пришла в повседневное сознание после лихорадочных схваток, длившихся почти сутки, когда всепоглощающая боль в животе, затмевающая всё вокруг, отступила. Даже после того, как мне поднесли сыночка и он чуть-чуть улыбнулся приоткрытым пухленьким ротиком, я не передумала: пусть демографию страны улучшают другие, а мне хватит подобных испытаний на всю оставшуюся жизнь.

Буду держаться подальше от мужчин. Правда, от одного мужичка уже мне никуда не деться – круглолицое, с тёмным пушком на головке существо, громкоголосое и требовательное, взяло меня в плен навеки. Сына я назвала Антоном. Сама не знаю почему. Нет в моей родне ни дедушек, ни дядюшек с этим именем. Просто пришло на ум – вот и всё. Я стала звать его Тошей.

На выписку из больницы собрались почти все мои друзья. Приехала Оксана с моим шестилетним братом Данилкой. Отец всё ещё был в командировке. Я не встретилась с ним на каникулах: он задержался в своём «походе», последнем, как сказала мачеха, после него он собирается уйти из армии.

Явился с огромным букетом цветов Глеб, сияющий, побритый – наконец-то, расстался со своей бородкой - довольный, словно именно он отец ребёнка. Недаром медсестра так и решила, вот почему протянула завернутого в голубое одеяльце Тошу ему. Глеб принял ребёнка с благоговением и не хотел отдавать Оксане, когда та, усаживаясь в такси, на правах старшей в семье пыталась взять малыша.

- Я усыновлю Тошку, - заявил он, то ли шутя, то ли всерьёз, - Тася, будешь моей женой?

- Я бы с радостью! – рассмеялась я. – Но теперь мой повелитель – вот в этом свёртке, ему и выбирать мне второго мужа.

- Я выслужусь перед ним, и он даст своё одобрение, правда, Ваша светлость Уашенька!

Мне нравилось, как шутил Глеб, при этом он лукаво и одновременно подбадривающе посматривал на меня. В сложные для меня два месяца перед родами, когда я превратилась в неповоротливую утку с тяжёлой ношей спереди, этот парень стал для меня просто палочкой-выручалочкой во всём. Он много уделял мне внимания: встречал с лекций, водил раза три в театр, несколько раз на выставки картин в художественную галерею, сопровождал в поликлинику.

- Зачем тебе надо таскаться за мной? – как-то спросила я у Глеба. – Ты просто теряешь время. Мы не любовники, не муж с женой, и никогда ими не будем!

- Не хочу, чтобы у тебя произошёл психологический срыв, как у моей сестры в первую беременность, муж работал за границей, она всё одна да одна, вот и случился выкидыш, - пояснил он. – Считай мою предупредительность запоздалым долгом перед сестрой! – тоном, не терпящим возражений, объявил Глеб.

Буквально через день после этого разговора узнала, что он подрался с Валерой Васильевым.

- Я пытался его вразумить, - оправдывался Глеб на мои укоры. – Ну, извини, напрасно дрался, мёртвое дело, некоторые индивидуумы совершенно не поддаются перевоспитанию в связи со своим огромным «эго», они из породы котов, так что не стоит и расстраиваться, а я обещаю, об него больше не буду руки марать. Я лучше на его жене женюсь. – И нежно улыбнулся. На что я только хихикала, хотя, признаюсь, мне нравилось его внимание – я не чувствовала себя брошенной.

В университете я появилась уже в середине мая. Как раз Тоше исполнился месяц. Он научился держать головку, осмысленно смотреть на мир, терпеть хвалёные рекламой памперсы, которым предпочитал всё же мягкие марлевые подгузники, научился не срыгивать на меня после кормления и, слава Богу, спать по ночам больше трёх часов.

Я тоже много чему научилась. Уже не впадала в панику, когда мой сыночек-звоночек заходился в громком плаче, не дрожала вся, поднимая его из кроватки, боясь переломить сыну спинку, не переживала о том, что вдруг ему не хватит молока в моих грудях и он останется голодным. Оксана с Данилкой, прожив у меня самые хлопотные первые две недели, уехали к себе в Москву. С Тошей сидеть до обеда согласилась за определённую плату подруга тёти Маруси - бабушка Анна, проживающая в соседнем подъезде.

Шумной толпой окружили меня однокурсники, расспрашивая о сыне - какой вес, какой рост. Широко улыбаясь, я радостно сообщала о Тоше всё, что просили. К Валере, державшемся вместе с надменным Андреем Васильевым в стороне, никто не лез с поздравлениями, как будто сговорились об этом. Возможно, и так, ведь все знают, что мы необычная семейная пара.

Впрочем, Валера, похоже, особенно и не претендовал на звание отца: лицо его было бесстрастным, словно рождение у меня ребёнка его не касалось. Раз так, ну и чёрт с ним, подумала я, буду продолжать не замечать его, как делала до родов после того, как ему это пообещала. Не желает быть отцом – насильно не заставишь.

А может, прав Глеб, заявивший, что Валера из породы кошачьей? Котам дела нет до потомства, они не испытывают привязанности к детям, не чувствуют себя обязанными заботиться о них, в общем, гуляют сами по себе.

И отчего я только вообразила, дура безмозглая, что Валера, узнав о рождении сына, распустит слюни и проявит интерес к нему! Увидела как-то раз искорки сожаления и печали в его каре-зелёных глазах – и поддалась предательской надежде.

Это было сразу после зимних каникул. Мы столкнулись с мужем почти нос к носу у университетской раздевалки. Мой животик уже значительно выпирал вперёд. Неожиданно для меня Валера поздоровался, до этого он обычно отводил глаза. В ответ я чуть было машинально не откликнулась: «Привет!», но, вовремя вспомнив, что обещала держать его «за пеленой другого дня», смолчала. Однако успела заметить тревожное его состояние, значит, не так-то сладко ему от нашего противоборства, и наверняка сомнения гложут душу.

А с надеждой, даже крохотной, как известно, вспыхивает не менее предательская жалость, которая заставляет искать в том, кого пожалел, неоправданные добродетели. Жалостливый ум охватывает целый «рой» оправданий, и как ни борись с ним, он по-пчелиному готов жалить даже при явном равнодушии, как, например, сейчас.

Потому что так не хочется, чтобы мой сын рос без отца. Мальчикам нужна отцовская забота, даже больше, чем девочкам. Кто моего Тошу направит по жизни, смогу ли я научить его принимать мир по-мужски? Навряд ли, ведь мой взгляд, как бы я ни старалась, увы, бабий, у мужчин даже логика, если судить по моему отцу, совершенно другая.

Можно было бы после развода снова выйти замуж. Почему бы нет? Многие так поступают. Вот хотя бы за Глеба. Он постоянно твердит полушутя: «Дай мне шанс – и я стану хорошим для Тошки отцом!». Заявляется к нам с сыном почти каждый вечер, приносит что-нибудь вкусненькое: «Надо мамочке питаться хорошо!». Натаскал памперсов – в бельевом шкафу переполнена ими полка.

Но, как Глеб ни старайся, не станет он родным по крови моему сыну. В лучшем случае, будет заботливым отчимом. И то до тех пор, пока не родится его собственный ребёнок. Уж тогда канут в забвение его привязанность и забота, а в сердце моего сына поселятся обида и ревность. Я не хочу, чтобы Тоша проходил через это.

Уж лучше воспитывать его одной – у него не будет разочарований. И у меня тоже. Ведь Глеб, надо признать, хотя и схож по некоторым поступкам с Дон-Кихотом, однако всей своей сутью больше Арлекино – насмешник и балагур, чем его соперник Пьеро, преданно любивший свою даму сердца. Часто не поймёшь Глеба: то ли шутит он, то ли говорит всерьёз. Разве с таким человеком можно строить семью!

Мне же безумно хочется иметь большую крепкую семью, чтобы у моего сына было много родственников с обеих сторон, не как у меня - с одной. Бальзамом на душу было для меня признание Валеры, что у него четыре сестры. Он мимоходом обмолвился об этом в Сочи, а сознание моё с умилением зацепилось за такую новость, как великую радость.

Что ни говори, вопреки моему здравому смыслу, я не переставала тянуться к Валере. Не понимаю, почему женщины любят красивых холодных негодяев, хотя хорошо видят их суть. Так было всегда, и я не исключение. Как там сказал Оскар Уальд, «женщин не надо понимать, их надо любить»? В самую точку попал. Действительно, даже сама женщина часто себя не понимает, потому что рассуждает не умом, а сердцем. Иначе, как объяснить, отчего красавица цыганка Мирела терпит побои глупого мужа, отчего Оксана, моя умница мачеха, вышла замуж за человека старше её на двадцать лет, который не выносит возражений и неповиновения?

А сама я? По правде сказать, мне бы надо выкинуть из мыслей Валеру и избегать его, как чумы. А я же, размазня размазнёй, всё надеюсь и надеюсь, что кусочек льда в холодном сердце мужа растает или выскользнет, как у Кая из сказки «Снежная королева», и он очнётся и примет меня с сыном с распростёртыми объятиями. Ну не глупая ли надежда?

Две недели спустя на перемене увидела в дверном проёме аудитории, в которой наш курс занимался, мужчину в генеральской форме. Не сразу узнала в нём отца: он похудел и казался выше, чем мне помнилось, на подбородке щетина, словно не брился несколько дней, а в густых тёмных коротких волосах проглядывает явная седина. А отец так гордился, что долго оставался не седым, не то что многие его сверстники.

- Папа! – радостно кинулась я к нему в объятия. – Откуда ты взялся? Даже не позвонил!..

- Я не мог удержаться, - смеясь, возбуждённо целовал и обнимал меня отец, не обращая внимания на удивлённые лица моих однокурсников, с любопытством уставившихся на свалившегося невесть откуда генерала. - Лишь ненадолго заехал в Москву, и сразу сюда всей семьей! Оксана с Данилой у тебя на квартире с Антоном остались, а я помчался к тебе, Таисья!

Зажатая в крепких отцовских руках, я вдруг, как в детстве, почувствовала себя защищённой от всех невзгод. Его горячая любовь опять била ключом и обволакивала меня своей животворной силой.

- Ах, Тайка, Таюшка, упрямыш мой родной! – шептал он мне на ухо взволнованно. – Ну и внука-богатыря ты мне родила! Неожиданно, но приятно!

Отец забрал меня с занятий, мы поехали на такси ко мне, на квартиру. Усевшись в машину, я сразу предупредила его:

- Об отце Тоши, прошу, не расспрашивать ни у меня и ни у кого другого, он существует только на бумаге! Пусть там и остаётся! У нас притворный брак! Дай слово, что не будешь его искать и встречаться с ним, не будешь грозить и что-то требовать с него. Пожалуйста!

Отец удивительно легко согласился ни во что не вмешиваться. Заметив в моих глазах изумление, обнял меня и произнёс тихим голосом:

- Не хочешь быть замужем – ну и не надо! Придёт время – захочешь, тогда и выйдешь по-настоящему! Ребёнок в жизни не помеха. Мы тебя без помощи не оставим!

- Да я и сама могу о своём сыне позаботиться! – твёрдо заявила я.

- Конечно, кто спорит! – Пронзил меня успокаивающим взглядом отец и усмехнулся. – Только не я с моим мягким характером! – Я невольно хихикнула.

Отец, его жена и мой братик пробыли у меня всего несколько дней. Тётя Маруся жила в деревне – занималась посадками в огороде. Глеб и девчонки из общежития, понимая, что будут лишними, тактично не появлялись. Так что мы наслаждались в полную силу тихой семейной жизнью. Если, конечно, шумную всеобщую суету вокруг Тоши, громогласные отцовские наставления-опасения и шиканья на подвижного, как вьюн, Данилку можно назвать тихими. Я с облегчением вздохнула, когда тепло попрощалась с семьёй в аэропорту.