Начнем с того, что за окном было темно и сыро. Истекал последний час ноябрьских суток. Я находился в своем жилище — безработный, безденежный и уже снова голодный. Я суммировал внешние обстоятельства:
— синоптики пророчили небывалые морозы;
— левые партии предрекали социальный взрыв;
— правительство фиглярничало;
— президент на все реагировал болезненно.
К тому же:
— сосед, что справа, бортировал колесо своей «девятки». Через гипсолитовое перекрытие доносились металлические удары, сопровождавшиеся удалецким: «На, сука, получи!»;
— соседка, что слева, пыталась запустить свежекупленную многофункциональную стиральную машину фирмы ARISTON: «Пункт первый — снимите упаковку!»;
Вывод: надвигалось лихолетье.
Я встал и прошелся по периметру комнаты в поисках спасительной цели: двигающийся к цели менее уязвим.
Телевизор! Огромный ЭЛЕКТРОН — Ц-275д почил в дальнем левом углу. Сосед, что со смежного блока, самовольно выдрал из ячейки на общем щите мою антенну и впаял свой кабель, вызывающе белого цвета. Рыжая паскуда, он обрек меня на информационный голод! Я поиграл желваками — пришло время разобраться.
Еще месяца два тому назад, когда я впервые предстал перед этим фактом оскорбления собственного достоинства, подстрекаемый соседкой, что слева, я тут же отправился к нахалу и громко стукнул в его комнату. В ответ за дверью лязгнули пружины инвентарной кровати, и послышалось утробное невнятное ворчание.
— На минутку! — грозно выкрикнул я, глядя себе под ноги.
Скоро дверь отворилась… Я попросил закурить и, получив сигарету, ушел. Но с тех пор многое изменилось. Жизнь стала жестче, почерствел и я.
Порывшись в шкафу на предмет какого-нибудь инструмента, я вооружился круглым рашпилем и вышел в коридор.
На мои первые удары в обшарпанную дверь ответа не последовало. Я повторился.
— Кто там еще? — раздался вдруг расслабленный голос из-за двери напротив. Я обернулся. Напротив проживала Соня — трамвайный контролер-кондуктор. Судя по всему, я разбудил ее.
— Да это я, Сонь! Я собственно… как его?.. — силился я вспомнить имя рыжего отморозка.
— А, Санек, ты, что-ли?! Ну, заходи… Открывай только сам, я млею…
Я не был Саньком и не мог им быть по одной той причине, что сам к нему пришел! Понимаете, Санек — тот самый антенный кидала, с которым мне предстояла разборка. Мы даже не были с ним похожи. Санек работал, и причем в трех организациях, носил теплую куртку PILOT, каждый вечер варил целую кастрюлю картошки в мундире, а по утрам непременно брился, используя при этом шикарный комплект GILLETTE sensor. В общем, это был мой антипод, а последние два месяца еще и антагонист.
— Ну, открывай! Чего ты, как не родной, Санек?! — поманила из-за двери Соня ласково-капризным тоном.
«Ах, гаденыш! И тут наследил!» — подумал я и отвел язычок защелки острым концом рашпиля.
В комнате было темно и накурено, потягивало перегарным душком.
— А я сегодня такая пьяная!… Бе-е! — ворковала где-то глубоко в темноте Соня.
Оставив рашпиль в углу у двери, я двинулся на голос и скоро уперся ногами в диван. Молча опустился на край. Соня зашевелилась, и я почувствовал на плече ее жаркую ладонь.
— Ну, как дела в Эрмитаже, Санек? — спросила Соня, и ладонь соскользнула мне на грудь.
Санек служил в ВВОХРе одного из громаднейших музеев планеты. Каждый день соприкасался он с сокровищами мировой культуры. Иорданская лестница, Белая и Золотая гостиные, Синяя спальня, Малиновый кабинет и Будуар императрицы Марии Александровны служили Саньку местом работы!
— В Эрмитаже все своим чередом, — картавя под Санька на букву «р», повел я беседу. — Люди приходят, мы их встречаем. Они осматривают экспонаты, мы держим посетителей в поле зрения. Каждый занят своим делом. Ясно?
— Ясно, Санек, ясно! — Соня потянулась, мимоходом боднув мне бедром. — Ты, вроде как, простудился, Санечка!
— Пустяки все это, Соня! Я обеспечивал безопасность при подготовке выставки творений Карло Фаберже и меня просквозило.
— Фабер… где, Санюшка? — закинула мне на плечо голую и горячую ногу Соня.
— Фаберже, Соня, великий придворный ювелир! — гордо сказал я и сбросил с ног тапочки. — Он яйца пасхальный возвел в ранг искусства.
— Боже, яйца! — затрепетала Соня.
— Да, Соня, яички!
И мы громко и глубоко задышали, будто разом принялись выполнять ингаляцию легких.
— Сегодня можно все! Ты понял меня, Фаберже?! — прошипела Соня, вся извиваясь возле меня.
— Сегодня или никогда! — успел выкрикнуть я перед тем, как мы накинулись друг на друга и сплелись в подвижный бледный ком.
— Ну, давай, Фаберже, покажи, на что способны твои яйца! — стонала Соня.
И я показал. Я упер Соню головой в спинку дивана и долбил с противоположного конца до тех пор, пока шея ее, не выдержав чудовищных сотрясений, выгнулась, а острый кадык затрепетал, выталкивая наружу стоны подступающего оргазма. Тогда я отпрянул, вертанул конролера-кондуктора за ноги на 180 градусов и, ухватившись за бедра, натянул до упора.
— О, Боже! Ты ли это, Санек?! Ответь, ради Христа! — взмолилась Соня.
— Пути Господние неисповедимы! — рычал я в ответ, трамбуя сонино нутро интенсивно и мощно.
— Ну, давай, Фаберже! Давай! — сатанела Соня, раздирая наволочку зубами.
И я давал! Вопреки неблагоприятной жизненной ситуации. Назло затянувшейся депрессии. В пику грядущему лихолетью. В полной кромешной темноте я рвался к своему успеху — распаленный, бесстрашный, обезумевший!
Кончили мы ближе к утру. Соня замерла в исходной позе. Чернота за окном поредела. Завыли троллейбусы на маршрутах.
Я оделся и вышел. На общественной кухне горел свет. У плиты стоял настоящий Санек, голый по пояс, и сушил над газовым цветком пару носков.
— Здорово, сосед! — заулыбался Санек, протягивая руку.
— Здорово.
Рукопожатие.
— Покурим? — притянул Санек пачку Winston.
— Покурим, — выдернул я сигаретку.
Разом прикурили от газового цветка, затянулись.
— Ну ты, откровенно тебе скажу, гигант! — выдохнул вместе с дымом Саня.
— В смысле?
— Ну, в смысле, Сонька-то как — жива?
— Надеюсь.
— Так их и надо, брат! Чтобы дури в мозгах не скапливалось. Эх, я уже так не могу! — Санек запустил средний палец в пупок и замер.
— Не расстраивайся. Живи как можешь, — слегка подбодрил я Санька и тут же атаковал: — Антенну мою на место впаяй, договорились?
— Так я думал, у тебя телевизора нет, — потянул брови к темени Санек.
— Приобрел.
— А-а…
Я сунул окурок под кран и пустил воду. Можно было идти спать. Дело сделано.