ПОЛОЖЕНИЕ молодого красивого кавалера Зильбера во дворце Фарнезе было более чем странно. Несмотря на форму материнской любви, какую приняла привязанность герцогини, и на сыновнее почтение, выказываемое ей молодым человеком, домашние герцогини иронически улыбались, глядя на юного кавалера с огненными глазами. Никто не хотел верить, чтобы Юлия Фарнезе, известная своими романтическими похождениями, могла питать материнские чувства к такому красавцу, как Зильбер; притом же, никто не знал, что кавалер сын герцогини. Хотя в то время Юлии Фарнезе было уже сорок лет, но она замечательно сохранилась. Идя под руку с кавалером Зильбером в столовую, она подходила к нему как нельзя лучше, и все в один голос говорили: «Какая прелестная пара!» Из многочисленных романов красавицы Фарнезе этот последний ее роман с кавалером Зильбером общество находило весьма естественном и нисколько не осуждало герцогиню. Юлии были известны все эти толки, она презрительно улыбалась, когда они доходили до ее ушей, и не брала на себя труда опровергать их.

В то время в Риме, да и вообще в целой Европе женские любовные приключения, облеченные в приличную форму, были делом самым обыкновенным, и они не считались преступлениями, хотя измена жены мужу всегда вела за собой кровавые последствия, но женщины привыкли к этим вендеттам, страх наказания их нисколько не останавливал, а делал только осторожнее. Красавица Фарнезе была известна как самая утонченная кокетка, и ее романтические похождения нисколько не роняли того престижа, которым она пользовалась в римском великосветском обществе. Но кроме кокетства герцогиня Юлия была еще замечательная интриганка, она никак не могла примириться с тем, что ее дядя-кардинал Фарнезе не был избран папою. Юлия решила не пренебрегать никакими средствами, дабы получить папскую тиару для дяди-кардинала. С этой целью она устроила заговор, в котором самую видную роль играл ее сын кавалер Зильбер.

Один раз вечером во дворце Фарнезе собрались заговорщики, но кардинал отсутствовал, ибо по своему благородству не сочувствовал гнусным делам племянницы, желавшей при помощи яда, данного Сиксту V, сделать папский престол вакантным. В разговоре с дядей-кардиналом герцогиня, было, намекнула на свой проект, но встретила такой энергичный протест со стороны благородного Фарнезе, что тотчас же вынуждена была обратить в шутку свои слова. И хорошо сделала, ибо кардинал прямо объявил, что если бы ему был известен заговор против папы Сикста V, он, Фарнезе, тотчас же предупредил папу. С этих пор хитрая герцогиня Юлия решилась действовать помимо дяди. Вот почему на совещании заговорщиков не было кардинала Фарнезе.

Мы уже говорили, что во главе заговора стал сын герцогини Юлии кавалер Зильбер. Кроме привязанности к матери и желания ей угодить, молодой человек как протестант, естественно, ненавидел главу католицизма папу. Кавалер Зильбер скоро нашел себе единомышленников в Ламберто Малатесте и Альфонсо Пикколомини, герцоге де Монтемарчиано, недовольных папой Сикстом V. В описываемый нами вечер все заговорщики сидели в боковой комнате дворца. Герцогиня Юлия с увлечением говорила, какой тон она будет давать политике, когда после смерти Сикста V изберут на папский престол ее дядю. Зильбер с юношеской горячностью говорил о веротерпимости, Малатеста об амнистии, Пикколомини все время молчал. Наконец, когда спросили его мнение, он обратил внимание присутствующих на суть дела.

— По моему мнению, — говорил герцог со свойственной ему резкостью, — вы щиплете птицу, не поймавши ее. Прежде всего, необходимо решить вопрос: как достигнуть того, чего мы так пламенно желаем?

— Подробно сказать вам я не могу, — отвечал кавалер Зильбер, — потому что это тайна, но я полагаю, для вас будет достаточно знать, что через три месяца папский престол будет вакантным.

— Через три месяца! Это не очень-то скоро!

— Этот срок необходим, поймите, нам нужно приготовиться, предупредить наших друзей во Франции, а главное — отклонить подозрение.

— Не забудьте, дорогой Пикколомини, что этот строгий и фанатичный первосвященник чрезвычайно любим народом, который видит в нем олицетворение справедливости; а потому всем лицам, заподозренным в его смерти, конечно, не поздоровится. Между тем если папа при его дряхлости будет болеть несколько месяцев, то смерть его найдут совершенно нормальным явлением.

— Что касается меня, — сказал бандит, — то я не намерен дожидаться смерти папы. Ограблю несколько дворцов богатых синьоров, выпущу из тюрьмы пятнадцать моих товарищей и марш в горы; а там делайте, что хотите.

— Да, но мы останемся в Риме, и согласитесь с нами, что если народ растерзает нас на куски, то для нас будет не слишком большим утешением знать, что один из наших друзей находится в безопасности среди своих гор?

— Да, конечно, об этом следует серьезно подумать, — заметил Малатеста. — Но, прежде всего, необходимо обсудить главную цель нашего предприятия. Герцогиня желает возвести на папский престол своего дядю, а кавалер Зильбер ставит условием, чтобы король Франции Генрих IV был признан королем и чтобы дана была свобода исповедовать реформатскую религию в папских владениях, герцог Пикколомини и я добиваемся возвращения наших поместий, титулов и почестей и, конечно, забвения маленьких грешков, которые, по мнению некоторых особ, могут привести к виселице. Вот о чем теперь надо говорить.

— И я с вами совершенно согласна, — сказала герцогиня, — вы прекрасно выразили цель каждого из нас. Несомненно, она будет достигнута, но кроме всего этого я обещаю вам, Малатеста, если дядя мой будет избран на папский престол, что вы займете место его представителя при одном из северных дворов.

Малатеста низко поклонился и почтительно поцеловал руку той, которая когда-то была предметом его страстных мечтаний.

— Благодарю вас, прелестная герцогиня, — сказал он, — но я должен признаться, что весьма мало сведущ в делах конклава и никак не могу понять, каким образом Святой Дух сходит на одну голову, а не на другую.

— О, я это отлично знаю! — тихо отвечала герцогиня.

Малатеста еще раз поклонился и весьма многозначительной улыбкой выразил свое убеждение, что Юлии Фарнезе действительно известны все тайны конклава.

— Моя свободная, хотя и не совсем легальная профессия, — продолжал Малатеста, — оставляет мне много времени, и я, пользуясь этим, часто занимаюсь чтением. Меня очень интересует история пап. Факт избрания маленького Медичи в особенности любопытен. Тогда конклав собрался в Перуджио. Благочестивые кардиналы сидели ровно три месяца, постоянно играя вничью. Гражданам Перуджио, наконец, это надоело, они сняли крышу с дома, в котором заседал конклав, а один из перуджианцев, а именно Альфонс Петруччи, сторонник фамилии Медичи, привел толпу своих друзей, которые начали кричать около дома: «Да здравствуют младшие!» Несколько минут спустя малолетний кардинал Медичи преобразился в Льва X. Из всего этого явствует, что партии стремятся обделывать свои делишки при избрании нового папы. Средства для этого бывают разные. Вот, например, если его святейшество, ныне царствующий папа Сикст V сойдет в могилу, то около здания, где соберется конклав, тысячи голосов могут кричать: «Да здравствует Александр Фарнезе!» И так как он любимый и самый популярный кардинал, то, несомненно, и будет избран в папы.

— Да, но откуда же взять эту тысячу голосов? — заметила герцогиня.

— Об этом предоставьте позаботиться мне и моему другу Пикколомини. Мы имеем честь заниматься профессией бандитов, а эта профессия заставляет нас постоянно сталкиваться с разным римским отребьем: прогнанными сбирами, княжескими слугами и т.д., все это народ крайне озлобленный и решительный, каждый из них охотно пожертвует своим собственным глазом для того, чтобы его святейшество навеки закрыл оба. Лишь бы мы знали точно время, когда соберется конклав.

— Так да будет угодно Господу! — вскричал молодой Зильбер, который, будучи лицемером-пуританином, часто призывал имя Божье, даже и в таких мерзких делах, как заговор против жизни папы.

— Ну, а теперь перейдем к главному, — сказала герцогиня. — Что же вы требуете, господа, в награду за ваш опасный труд, в том случае, если предприятие наше удастся?

— Я требую легального возвращения мне моего Монтемарчьянского герцогства, прощения долгов, возвращения всех доходов с моего герцогства с тех пор, как папское правительство конфисковало мои феодальные права. Требую также, чтобы нам была дана полная индульгенция. Папа мне ее предлагал с тем, чтобы я передал в руки правительства всех моих людей, но я отказался и хочу индульгенции всей моей банде.

— Все это вы получите, — отвечала, любезно улыбаясь, герцогиня. — Но, кроме высказанного вами, не желаете ли еще что-нибудь?

— Мне бы хотелось получить должность начальника папских войск, недавно отнятую папой у дона Джиакомо Бонкомпаньи герцога ди Сора.

Герцогиня Юлия с удивлением взглянула на Пикколомини и сказала:

— Вы знаете, дон Альфонс, что должность начальника папских войск весьма важна, и хотя собственно я и считаю вас вполне достойным занять ее, но будет ли это удобно ввиду вашей репутации бандита…

Альфонс Пикколомини нахмурил брови.

— Знайте, герцогиня, — сказал он резко, — если Альфонс Пикколомини просит чего-либо, то не иначе, как, будучи уверен в том, что его просьба будет исполнена. Вы можете быть уверены, герцогиня, что имя Пикколомини как по благородству происхождения, так и по многому другому звучало бы гораздо лучше, нежели имена Джиакомо Бонкомпаньи или Марио Сфорцы!

Герцогиня поспешила поправить свою невольную бестактность и, сладко улыбаясь, сказала:

— О вашей репутации бандита я заметила, между прочим, совсем не для того, чтобы вам отказывать. Конечно, вы получите все, чего желаете. Ну, а вы, синьор Малатеста, что хотите? — обратилась она к другому бандиту.

— О, я для себя ничего не прошу, — отвечал Ламберто. — Тот, кто принимает участие в революции, сам сумеет взять себе все, что ему нужно.

— Да, но могут случиться обстоятельства, — проговорила герцогиня.

— Впрочем, я прошу одной милости, — продолжал Малатеста, насмешливо улыбаясь, — чтобы в то время, когда папский престол будет вакантным, мне был бы поручен надзор за инквизиционными тюрьмами, и я буду крайне благодарен синьору Зильберу, если он в качестве помощника пожелает разделить со мной эту обязанность, — добавил бандит, обращаясь к молодому кавалеру.

— С величайшим удовольствием, — отвечал Зильбер, в свою очередь многозначительно улыбаясь.

Хотя герцогиня Юлия и не поняла, к чему клонится подобная просьба, тем не менее, изъявила согласие ее исполнить.

— Итак, синьоры, — продолжал Зильбер, — кажется, мы все обсудили. Взяли на себя труд позаботиться сделать вакантным папский престол мы, а синьоры Малатеста и Пикколомини устроят так, чтобы выбор святой коллегии пал на ту особу, которую все мы желаем видеть папой.

— Что же касается вознаграждения за труды, то и на это мы изъявили полное согласие сообразно желаниям синьоров Малатесты и Пикколомини.

Оба бандита почтительно поклонились.

— А как предупредить нас, — сказал Ламберто, — то вы об этом не беспокойтесь. Я всегда найду способ прислать к вам кого-нибудь из моих молодцов, и вы смело можете вручить ему ваши инструкции.

— А если вашего посланного арестуют?

— Не велика беда, пошлем другого. У меня уже троих повесили. Главное, не надо давать письменных инструкций, а на словах. Весь вопрос в том, чтобы быть готовыми хоть сейчас, — сказал, откланиваясь, Малатеста. Его товарищ сделал то же самое, и оба приятеля вышли из зала.

Свободно прогуливаться по улицам столицы таким страшным бандитам, как Ламберто Малатеста и Пикколомини, головы которых давно были оценены, казалось бы, несколько рискованным, так как лица их хорошо были известны гражданам Рима, но тут было много обстоятельств, которые способствовали безопасному появлению в столице обоих бандитов. Прежде всего, они пользовались славой самых искусных и неустрашимых воинов, папские сбиры их страшно боялись, притом же, многие из сбиров первоначально служили в их бандах и в душе оставались верны своим прежним начальникам. Кроме того, вся беднота Рима была на их стороне. Выйдя из дворца Фарнезе, оба бандита сели на лошадей и отправились по Аппиевой дороге, их сопровождал десяток самых отчаянных головорезов, внезапно появившихся из-за развалин. Выехав за город, Ламберто спросил:

— Вы к нам?

— Нет, мне нужно поговорить с одной особой, — отвечал с некоторым замешательством Пикколомини, — мне обещали сообщить кое-что об одном очень выгодном деле…

— Прекрасно, я очень рад, пожалуйста, меня не забудьте.

— Еще бы!

— А мне также надо побывать тут недалеко в одном домике.

— Какая-нибудь любовная интрижка! — сказал, подмигивая Пикколомини. — Узнаю вас, вы тот же Ламберто; счастливец, пользуетесь жизнью.

— Еще будет время сделаться монахом. Я намерен до тех пор наслаждаться, пока окончательно не разрушится мой организм, — отвечал Малатеста.

— Желаю вам, друг мой, полного успеха!

И бандиты, пожав друг другу руки, расстались. Провожавшие их телохранители, выехав за город, оставили своих предводителей и поскакали в свою трущобу. Когда они скрылись из глаз, Малатеста сошел с лошади и спрятался в развалинах. Непривязанная лошадь, почувствовав себя свободной, во весь опор понеслась по дороге. Прислушиваясь к ее галопу, Ламберто, улыбаясь, прошептал: «Они подумают, что я поехал на свидание, тем лучше. Мне кажется, мой уважаемый друг Монтемарчиано готовит мне какое-то угощение собственной стряпни. Но, к счастью, пока еще служат мне мои глаза, клянусь небом, я скорее помирюсь с Сикстом V, чем позволю провести себя этой кровожадной и невежественной скотине!»

Вокруг развалин некоторое время царила гробовая тишина, на дороге также не было никого видно; бывший феодал уже стал, было терять терпение, как вдруг невдалеке он увидал две приближающиеся тени и услышал голоса; в одном из них он узнал голос своего приятеля Пикколомини, одетого в костюм деревенского фактора; другой был пастух с овечьей шкурой на плечах.

— Сядем здесь, — сказал фактор, указывая на кучу развалин, находящуюся как раз возле того места, где спрятался Малатеста, — здесь нам нечего бояться, мы свободно можем говорить о наших делах.

— Вот мошенник! — невольно прошептал Малатеста, узнавший в факторе герцога Монтемарчиано. — Он так хорошо переоделся, что если бы я не узнал его голоса, я никак бы не смог подумать, что это он… Но кто же это другой-то?

Голова пастуха была повернута к фактору, и Малатеста никак не мог рассмотреть его лица. Собеседники говорили очень тихо, так что до слуха Ламберто долетали лишь отрывочные фразы. Однако и то, что он слышал, было для него весьма интересно.

— Нам нужно приготовиться ко всяким случайностям, — говорил Альфонс, — здоровье папы так слабо, к тому же у него много врагов.

Ответ другого достиг ушей Малатесты как неясный шепот, из которого он мог схватить только несколько слов: «Мой дядя отлично знал…»

— Какого дьявола его дядя отлично знал? — спрашивал сам себя Малатеста. — И где я слышал этот голос? Он, точно отдаленное эхо, отзывается в моих ушах!

Между тем герцог Монтемарчиано продолжал:

— Союзники… Да, у меня есть очень могущественные союзники… И одним из них, право, нельзя пренебрегать, хотя на его обещания и нельзя положиться. Впрочем, у меня есть средство заставить его делать то, что нужно. Это бандит Ламберто Малатеста.

Ответа нельзя было расслышать. Пикколомини продолжал:

— Если бы питаете к нему такое сильное отвращение, то не будем говорить о нем. Сказать откровенно, и я сильно побаиваюсь его безграничного честолюбия и рано или поздно постараюсь избавиться от него.

— Да, если я тебе дам время на это! — прошептал Малатеста, нимало не удивленный коварством своего приятеля Пикколомини. — Мне бы только узнать, кто этот пастух, — размышлял Ламберто, — пока я видел только его затылок.

Судьба как будто хотела удовлетворить любопытство бандита. Именно в это самое время пастух повернул голову, и Ламберто узнал в нем Джиакомо Бонкомпаньи герцога ди Сора.

— Ну, довольно, больше мне ничего не нужно знать, — прошептал Малатеста и поспешил выбраться из своей засады.

Спустя некоторое время деревенский фактор и пастух входили в Ансельские ворота, несколько поодаль от них шел монах, тщательно закутанный в свой башлык. На него, конечно, не обратили внимания, в столице католицизма во все времена и века монахи встречались на каждом шагу. Деревенский фактор и пастух направили свои шаги к мосту св. Ангела и вошли в дом синьора Бонкомпаньи. Незаметно следивший за ними монах это видел. В скромном капуцине читатель, конечно, узнал Ламберто Малатесту.