С момента, когда Крайнгольц нажал кнопку, вмонтированную в письменном столе, события начали разворачиваться с кинематографической быстротой.

Полицейская машина доставила его в Гринвилл, а остаток ночи он коротал в вонючей тюремной камере. Утром ему предъявили обвинение, а к полудню втиснули в закрытый душный автомобиль и повезли в столицу штата. Следующую ночь он провел также без сна в одиночке столичной тюрьмы и еще не успел освоиться с мыслью о том, что его почти наверняка ожидает электрический стул, как дверь камеры отворилась и вошел юркий худощавый субъект, назвавшийся адвокатом.

— Разрешите мне, мистер Крайнгольц, выразить свое глубочайшее сочувствие по поводу утраты вами друга, всеми нами уважаемого доктора Пауля Буша…

Такое начало разговора Крайнгольцу показалось странным, и он насторожился, готовый разоблачать адвокатские уловки.

— Благодарю вас, — сухо ответил он, — вы очень любезны, господин адвокат, но, надеюсь, не только желание выразить мне соболезнование привело вас сюда, не правда ли?

— Совершенно верно, мистер Крайнгольц, я имею поручение своих доверителей сообщить вам, что вы свободны, мистер Крайнгольц.

— Свободен?!

— Простите, я не совсем точно выразился. Вы свободны от пребывания в тюрьме — вы взяты на поруки. Залог за вас уже внесен. Небольшие формальности в канцелярии — и вы сможете покинуть тюрьму. Ну, а что касается предъявленного вам обвинения, то и с этим все будет улажено в самое ближайшее время.

Крайнгольц посмотрел на вертлявого адвоката и подумал, что если он согласится на «улаживание» дела, то этим самым признает себя виновным.

— Будет улажено, говорите?

— Ну, конечно! — с деланным энтузиазмом воскликнул адвокат.

— Перспектива не из приятных.

— Неужели вас не радует возможность оставить тюрьму? Я был счастлив, что вхожу к вам с радостным известием. Поверьте, для адвоката нет ничего более приятного, чем сообщить об освобождении, об улаживании дела.

— У меня мало причин радоваться этому. Прежде всего я не считаю себя преступником и не хочу, чтобы мое дело «улаживалось». Я хочу справедливости и требую правосудия. Я сам буду защищать себя на суде. Конечно, вести процесс, находясь на свободе, мне было бы гораздо легче, но все же от поручительства я должен отказаться.

— Отказаться?!

— Да. Я в таких отношениях с моей бывшей женой Элеонорой Диллон, при которых не могу согласиться на ее поручительство.

— Элеонора Диллон? Простите, мистер Крайнгольц, мне, конечно, известно, что Элеонора Диллон была вашей супругой, но я не совсем понимаю, какое она в данном случае имеет отношение к поручительству.

— Как, разве залог за меня внесен не миссис Элеонорой?

— О нет, мистер Крайнгольц, ваш поручитель — инженер Фрэнк Хьюз.

— Что?! Фрэнк Хьюз? — воскликнул Крайнгольц.

— Т-сссс! Нас могут услышать. — Адвокат подскочил, подошел бесшумно к двери, прислушался, на цыпочках возвратился на место и зашептал: — Вы окружены врагами, мистер Крайнгольц, и притом очень сильными врагами. Руководство концерна, назвать который я не могу, разумеется, задалось целью овладеть секретом ваших изысканий. Они сделали все, чтобы помешать вам вести ваши работы. Прежде всего, вас поставили в тяжелое финансовое положение. Они всячески мешали вам и даже сумели подослать к вам человека, к которому вы прониклись доверием и который сообщал своим хозяевам все известное ему о Пейл-Хоум.

— Подослали человека? — недоумевал инженер.

— Да, человека, которому вы сообщали о ваших финансовых затруднениях и который помог вашим врагам сделать из вас банкрота.

— Вы говорите о…

— Я говорю о радиофизике Уорнере, мистер Крайнгольц.

— Уорнере?!

— Да, да. Он был связан с этим концерном. Но не в этом сейчас дело. У нас очень мало времени. Вы должны немедленно выехать в Нью-Йорк. Об этом не должны узнать ваши враги.

— В Нью-Йорк?

— Да, мистер Фрэнк Хьюз сейчас там. С тех пор как вы вынуждены были его уволить, он делал все от него зависящее, чтобы помочь вашему делу. Он просил меня рассказать вам об этом.

— Я, конечно, очень благодарен мистеру Хьюзу за такую заботливость, но, право, все это выглядит довольно странно. Да, очень странно, — медленно повторил Крайнгольц. — Никто, кроме Пауля, не знал о моих делах, а меньше всего о них знал мистер Хьюз.

Адвокат пришел в некоторое замешательство. Но оно длилось недолго.

— Я ничего не могу возразить вам, мистер Крайнгольц, — продолжал он, — решительно ничего. О ваших делах я знаю еще меньше, чем мистер Хьюз.

— Мне нужно все это обдумать. Все это так неожиданно.

— Мистер Крайнгольц, я хочу вам напомнить: в нашем распоряжении остаются считанные минуты. Вы должны принять решение немедленно.

— Прежде всего, я должен знать, откуда появились деньги на поручительство. Насколько мне известно, Хьюз далеко не богат.

— Ничего не могу сказать по этому поводу. Из разговоров с мистером Хьюзом я узнал только, что ему удалось познакомиться с весьма влиятельным лицом. Это крупный ученый и прекрасной души человек. Он принимает горячее участие во многих прогрессивных начинаниях ученых и изобретателей. Весьма возможно, что он помог и Хьюзу в его заслуживающем всяческого одобрения желании выручить своего патрона. Прекрасный молодой человек! Как бы я был счастлив, если бы мой помощник, когда, не дай бог, со мной стрясется беда, поступил бы так же благородно. Но не думаю, — вздохнул адвокат, — Тэдди будет просто очень доволен, если моя адвокатская контора достанется ему за бесценок. Да, мистер Крайнгольц, у вас был, очевидно, очень хороший помощник. Впрочем, я ничего не знаю. О подробностях вы сможете узнать сами в Нью-Йорке. Ну-с, мистер Крайнгольц, — адвокат быстро встал и взглянул на часы, — время для размышлений истекло. Хочу вам только сказать: вернуться сюда вы всегда успеете.

— Это правильно, — грустно ответил Крайнгольц.

— Вот и хорошо! Вот и прекрасно! — просиял адвокат, приняв последнюю фразу Крайнгольца за согласие покинуть тюрьму. Он проворно подскочил к двери, широко распахнул ее и громко позвал:

— Мистер Клифтон!

В камеру вошел мрачного вида высокий человек и в знак приветствия молча наклонил голову.

— Мистер Клифтон, инженер Крайнгольц выразил желание немедленно отправиться в Нью-Йорк.

— Собственно говоря…

— До Нью-Йорка вас будет сопровождать мистер Клифтон, — продолжал энергичный адвокат, не слушая Крайнгольца, — это совершенно необходимо, так как не исключена возможность, что за вами следят, и мало ли что может приключиться в дороге. Мистер Клифтон вам будет надежной охраной.

Крайнгольц поднялся, окинул взглядом серую камеру, подумал, что возвратиться сюда действительно никогда не поздно, и первым вышел в коридор.

Детальный план организации своего необычного предприятия Майкл Эверс разработал уже в пути, возвращаясь из Европы.

Огромный «Куин Элизабет», покинув Шербур, в течение пяти суток разрезал воды Атлантического океана, и к тому времени, когда в мутной дымке начали проглядывать серые громады небоскребов Манхэттена, у Эверса все было продумано и решено. Еще на борту парохода он получил сообщение Дефорестов о том, что инженер Ганс Крайнгольц работает на вилле Пейл-Хоум, близ Гринвилла. По радиотелеграфу он отдал распоряжение об аренде на Брод-стрит небольшой конторы и сразу же по прибытии в Нью-Йорк смог заняться делами.

Все имевшиеся у него средства и те, которые он смог достать тем или иным способом, Эверс вложил в организацию лаборатории. Она размещалась в небольшом здании почти у самого Гудзона, в холмистой местности графства Вестчестер.

Как только начались работы, выяснилось, что знания, которыми обладал Эверс как радиофизик, недостаточны. Не помогли и материалы, содержавшиеся в тайном «плане ММ» и добытые у профессора Отто Кранге. Эверсу становилось ясно, что, не овладев секретом индикатора, осуществить задуманное будет невозможно.

Затратить годы и уйму денег на самостоятельные изыскания? Это слишком рискованно. Да и к чему? Ведь открытие уже сделано! Нужно взять его готовеньким. Эверс теперь частенько вспоминал встречи с Зориным. Подобраться к секретам ценнейшего открытия Эверс так и не смог. Тогда это его не очень огорчило — он еще толком не представлял, как его можно использовать. Эверса привлекала сама ценность открытия.

Тотчас по возвращении в Штаты Эверс на всякий случай дал по цепочке задание — «секрет сплава или хотя бы образчик». Задание осталось невыполненным. Протасов исчез. Связь с институтом была потеряна. Секрет Зорина был недосягаем. Но теперь, раскопав старика Кранге, он хорошо понял, как много оно могло бы дать. Что случилось с Протасовым — до сих пор не удалось установить. Черт с ним, конечно. Но в интересах дела надо было бы узнать о нем все. Погиб? Попался? Предал? Последнее, пожалуй, отпадало — никто из «цепочки» не был взят. Эверс дал задание — «узнать!» Узнать ничего не удалось. В последнее время пущены в ход все средства, вплоть до того, что биофизику Хорнсби было поручено передать через Зорина записку Протасову: надо было проверить, как отнесется к этому Зорин. И эта проверка ничего не дала. С уходом из «Полевого агентства» возможности связи с «цепочкой» почти иссякли. Время шло. Вложена масса средств в организацию Вестчестерских лабораторий, а успехов пока нет. Оставалось одно — ориентироваться на Крайнгольца.

Да, Крайнгольц был необходим!

Овладеть его открытием будет трудно, а может быть и невозможно. Нужно было овладеть им самим.

Поездка в Гринвилл показала, как трудно это сделать, но события, развернувшиеся в Пейл-Хоум, не только не обескуражили, а скорее ободрили изворотливого любителя приключений.

— Послушайте, Хьюз, вы не находите, что классически провалили порученное вам дело в Пейл-Хоум?

— С вашей помощью, сэр.

Эверс рассмеялся.

— Вы очень находчивы, Фрэнк.

— Это совершенно необходимо при работе с таким патроном, как вы, сэр.

— Черт возьми, это, пожалуй, верно, но было бы гораздо лучше, если б эту находчивость вы проявляли не в разговорах со мной, а при добывании Крайнгольца.

— Вы же сказали, что сами займетесь Крайнгольцем, — не без ехидства заметил Хьюз.

— Сказал и, пожалуй, правильно сделал. Прочтите это.

Эверс протянул Хьюзу телеграмму: «Двадцатого вашингтонским экспрессом выезжаю Нью-Йорк вместе Крайнгольцем. Клифтон».

Хьюз вместо ответа передернул своими узкими плечами.

— Сейчас поймете.

Эверс рассказал, как было задумано извлечение Крайнгольца из тюрьмы, и дал Хьюзу подробные инструкции о дальнейшем обращении с инженером.

— Вам все ясно, Фрэнк?

— Да, сэр, вполне.

— Ну вот и прекрасно, отправляйтесь встречать своего любимого патрона. Только послушайте, Фрэнк, неужели вы не в состоянии, когда это нужно, изобразить на своей физиономии хотя немного приветливости, участия и еще чего-нибудь там в этом роде?

Хьюз поднял тяжелые веки, тусклыми глазами взглянул на Эверса и ответил меланхолически:

— Я попробую изобразить кое-что в этом роде, хотя не думаю, что у меня это получится.

— Вы правы, Фрэнк. В киностудиях Голливуда вас наверняка забраковали бы!

К приходу вашингтонского экспресса Хьюз был уже на Пенсильванском вокзале.

— Я рад видеть вас здоровым, сэр, — протянул Хьюз инженеру свою вялую руку.

— Благодарю вас, Фрэнк.

— Очень жаль, сэр, у вас была куча неприятностей в. Пейл-Хоум, — продолжал Хьюз, изо всех сил стараясь выполнить совет хозяина.

— Мне сказали, Фрэнк, что вы приняли во мне участие и благодаря этому я на свободе.

— Пустяки, сэр. Я здесь, собственно, ни при чем. Если бы не мистер Эверс, я ничего не смог бы поделать.

— Мистер Эверс? — переспросил Крайнгольц, вспоминая, где слышал это имя.

— Да, мистер Эверс, известный радиофизик. Это мой патрон теперь. Я у него стал работать после того, как покинул Пейл-Хоум. Он узнал о том, что вас постигло несчастье, и предложил свою помощь.

— Мне, право, неловко, Фрэнк. Выходит, я обязан своим временным освобождением совершенно незнакомому человеку.

— Эверс всю жизнь помогает попавшим в беду изобретателям, — усмехнулся Хьюз. — Мистер Эверс просил меня передать вам, что он будет рад видеть вас у себя в Вестчестере.

Хьюз проехал с Крайнгольцем до отеля «Билтмор», любезно пожелал ему хорошо отдохнуть после дороги и спросил, не согласится ли он завтра поехать с ним в Вестчестерские лаборатории. Крайнгольц охотно согласился.

Его не покидала возникшая еще во время разговора с шустрым адвокатом настороженность. Несмотря на то, что Хьюз своим поручительством оказал ему огромную услугу, родившееся в Пейл-Хоум неприязненное чувство к молодому инженеру все еще владело Крайнгольцем.

В машине оба молчали, Хьюз уткнулся в цветастый «Америкэн кеннел газетт», а Крайнгольц не переставая думал о стремительных событиях последних дней.

Позади остался Бронкс, и шоссе потянулось на север вдоль полноводного широкого Гудзона. За окном проплыли небольшие пригородные местечки, усадьбы фермеров. Местность стала холмистой. Гудзон нес свои спокойные воды, пробираясь между высокими берегами к океану. Машина свернула с шоссе влево и, въехав в долину между двумя холмами, вскоре остановилась у двухэтажного оштукатуренного здания в стиле Новой Англии. В непосредственной близости от основного здания лабораторий высился корпус высоковольтной подстанции, находились мастерские, а ближе к холму, в тени огромных каштанов, виднелся ряд коттеджей, предназначенных для служащих.

В вестибюле Крайнгольц увидел быстро спускавшегося к нему навстречу Эверса и вспомнил, наконец, откуда ему известно это имя.

— Я очень рад снова вас увидеть, мистер Крайнгольц, — приветливо заговорил Эверс, протягивая ему свою полную теплую руку, — мы ведь встречались с вами, если не ошибаюсь, в «Радиофизик корпорейшн».

— Совершенно верно, мистер Эверс, я обращался к этой фирме со своими предложениями.

— Да, да, а я тогда консультировал у них. Все это было давненько. Многое изменилось с тех пор, мистер Крайнгольц, многое. Я очень рад вас принять у себя, мистер Крайнгольц. Мистер Хьюз, попросите, пожалуйста, Стилла подать нам кофе.

Эверс пригласил гостя пройти в кабинет.

Кабинет был обставлен строго и со вкусом. В нем не было ничего лишнего, бросающегося в глаза, все говорило о привычке хозяина к удобствам и о том, что он проводит здесь немало времени. Эверс предложил Крайнгольцу кресло возле курительного столика, подал сигары и повел разговор не спеша, задушевно.

— Мне рассказали, мистер Крайнгольц, о большом несчастье, которое вас постигло. Вы потеряли друга, в огне погибли ваши лаборатории. Я представляю, как вам было тяжело перенести все это, а в довершение всего… — вздохнул Эверс, приготовляя сигару.

— А в довершение всего меня обвинили в убийстве и бросили в тюрьму.

— Ужасно!

От всей фигуры Эверса, облаченной в безукоризненного покроя темный костюм с узенькой светлой полосочкой, от его свежего румяного лица веяло участием и доброжелательностью. Крайнгольц впервые за последние дни почувствовал некоторое облегчение. Ему было приятно участие этого достойного, приветливого джентльмена.

— Я весьма признателен вам, мистер Эверс, за ваше поручительство, но, должен сказать, мне трудно решиться принять от вас эту помощь. Вы так мало знаете меня и вдруг согласились взять на себя такую ответственность.

— Это объясняется довольно просто, дорогой коллега. У нас с вами общие враги.

— Вот как?

— Да, мистер Крайнгольц, за тайной проводимых вами опытов охотились те же люди, которые в течение порядочного времени не дают спокойно проводить изыскания в моих лабораториях.

— Вот как! Я, конечно, не знал об этом, как и о том, над чем, собственно, вы работаете.

Подали кофе. Эверс предложил его гостю, взял в руки чашечку, откинулся в кресле и, отпивая маленькими глотками ароматный напиток, продолжал:

— Я поставил перед собой задачу создать аппаратуру, которая могла бы в какой-то мере обезопасить мир от открытий, подобных вашим, мистер Крайнгольц.

— Обезопасить?! — Крайнгольц быстро поставил на столик чашечку, расплескав кофе, и почти с испугом посмотрел на Эверса. — Вы говорите: обезопасить мир от моих открытий?

— Я сказал — от открытий, подобных вашим, — уточнил Эверс. — Да, именно обезопасить, если это только удастся, конечно. А чему вы так удивляетесь?

Крайнгольц успел взять себя в руки, иронически сощурил глаза и спросил у Эверса:

— А разве вам известно, над чем я работал в Пейл-Хоум, мистер Эверс?

— В Пейл-Хоум? — сделал удивленное лицо Эверс. — О, нет, к сожалению, об этом я ничего не знаю. Я говорю не о Пейл-Хоум, мистер Крайнгольц, а о Браунвальде.

Эверс зажег спичку и, поднося ее к сигаре, покосился на Крайнгольца, наблюдая за произведенным впечатлением. Крайнгольц взял чашечку, снова поставил ее на стол и мельком взглянул на пытливо рассматривающего его Эверса.

— По долгу службы, — спокойно продолжал Эверс, — я занимался расследованием дел, некогда творившихся в Браунвальде. Мне стало известно, что вы тоже были причастны к ним. — Эверс сделал паузу и продолжал вкрадчиво, проникновенно: — Но, может быть, это и не так, мистер Крайнгольц, может быть, это неверные слухи. Я не знаю. Да и поверьте, не очень интересуюсь всем этим. Меня как ученого тревожит другое. Открытие метода воздействия лучистой энергии на процессы, протекающие в живых организмах, может привести человечество к неисчислимым бедствиям. Вы это знаете не хуже меня, мистер Крайнгольц. Я счел своим долгом, своей обязанностью ученого дать миру средство, могущее предотвратить эти бедствия. Это трудно, очень трудно. Трудно не только по технике дела, но и потому, что есть люди, которые мешают мне, которые заинтересованы в том, чтобы это открытие использовать в качестве нового губительного оружия.

— Мистер Эверс, значит, вы, — голос Крайнгольца задрожал, — значит, вы работаете над тем, чтобы создать защитную аппаратуру?

— Вам это, наверное, крайне неприятно, мистер Крайнгольц, не правда ли?

— Неприятно? Мне?

— Я так думаю. Ведь это прямо противоположно тому, чем вы занимались в Браунвальде.

— В Браунвальде, в Браунвальде! — с тоской и досадой воскликнул Крайнгольц. — Проклятые черные дни, они всегда будут омрачать мое существование.

— Значит, вы действительно были причастны к браунвальдскому делу?

— Как вам сказать, это было… Впрочем, если позволите, я начну с начала.

— Я с удовольствием выслушаю вас, мистер Крайнгольц.

— Много лет тому назад я был увлечен интересными перспективами, которые открывала передо мной такая новая и интересная наука, как радиофизиология. Мне удалось сделать открытие, позволившее проникнуть в тайну многих процессов в живых клетках. Судьба столкнула меня с крупным физиологом, профессором Отто Кранге. Работая вместе с ним, мы все глубже проникали в самую сокровенную тайну природы — в тайну мозговой деятельности человека. Да, это было хорошее время! Время, когда я думал, что сделанное мною открытие принесет огромную пользу человечеству. Я был достаточно наивен. Непростительно не понимать, что заправлявшие в то время Германией нацисты вовсе не были заинтересованы в этом. Но это, кажется, довольно неплохо понимал Отто Кранге.

Крайнгольц помолчал, собираясь с мыслями, а Эверс вспомнил оценку, которую в свое время дал профессор Крайнгольцу: «он всегда был плохим немцем».

— Тогда Кранге, — продолжал Крайнгольц, — занялся радиогипнозом.

— Радиогипнозом? — усмехнулся Эверс.

— Да, его обуяла бредовая идея радиовнушения нацистских убеждений всему миру.

— Как вы сказали? — рассмеялся Эверс. — Нацистских убеждений. — Эверс хохотал от души: он вспомнил свой разговор с Кранге в уютном домике близ Неешульце. — Извините меня, мистер Крайнгольц, я перебил вас, но ведь это, право, смешно.

— Что поделаешь, таковы были сумасбродные идеи выживающего из ума старого физиолога. Его девизом было: «Властелинами мира станут те, которые сумеют управлять мыслями всего мыслящего». Он, видите ли, хотел заставить человечество мыслить так, как это будет угодно арийской расе.

— Ведь это действительно какой-то бред.

— Бред, конечно, но наци в предчувствии своей гибели хватались за все.

— Вы, мистер Крайнгольц, были социал-демократом или коммунистом?

— Нет, мистер Эверс, меня никогда не интересовала политика, но погубивших Германию нацистов я всегда ненавидел.

— Гм, наци… Наци, конечно… Впрочем, я тоже далек от политики. Так вы находите, что профессор Кранге не такой уж видный физиолог, каким его принято было считать?

— Нет, почему же, я только нахожу маниакальным бредом его идею о радиогипнозе, но вместе с тем нельзя не признать, что он был, несомненно, талантливым экспериментатором. Он обладал глубокими познаниями как патологоанатом, ну, а нейрохирургические операции проводил блестяще. В моих работах в Пейл-Хоум мне как раз недоставало такого специалиста, как профессор Кранге.

Крайнгольц спохватился, подумав, что, пожалуй, напрасно все-таки заговорил о своих работах в Пейл-Хоум, и поспешил добавить:

— Я немного отвлекся, мистер Эверс. Итак, работая с Кранге, я считал, конечно, его идеи абсурдными, мне претило, что нацисты пытаются сделанное нами открытие использовать в своих агрессивных целях, но самым страшным был для меня Браунвальд. Свои работы я проводил в Берлине, а о Браунвальде только слышал, и когда попал туда, когда узнал, что Кранге на «объекте 55» экспериментирует над мозгом живых людей, я уже не мог сотрудничать с ним. При первом же удобном случае я покинул этот институт безумия.

Крайнгольц умолк. Несколько минут молчал и Эверс, спокойно обдумывая, как повести разговор дальше, и потом, не без дрожи в голосе, качал:

— Я с волнением выслушал ваш прискорбный рассказ. В начале нашего разговора я еще надеялся услышать от вас опровержение слухов о вашем участии в браунвальдском деле.

— Но ведь я же, мистер Эверс…

— Ничего, ничего… — Эверс успокаивающе дотронулся до руки Крайнгольца. — Оставим этот тягостный разговор. Поверьте, я не намерен, да и не имею никакого права судить вас слишком строго за то, что вам пришлось делать в Германии при Гитлере, но здесь, в Штатах!

— Здесь я работал над тем, чтобы создать защитную аппаратуру!

— Вы? Защитную аппаратуру?! — радость Эверса была неподдельной. Он торжествовал: его тактика оказалась правильной. Оставалось довести игру до конца. Эверс поднялся с кресла, собеседник должен был последовать его примеру.

— Так вот почему у нас с вами оказались общие враги! Значит, вы тоже работали над созданием защитной аппаратуры? В таком случае, мистер Крайнгольц, — произнес он торжественно, — разрешите мне пожать вашу благородную руку. Я счастлив, что в лице такого выдающегося радиофизика вижу своего единомышленника. Пойдемте! Пойдемте, мистер Крайнгольц, я покажу вам свои лаборатории!

Осмотр прекрасно оборудованных лабораторий произвел на Крайнгольца большое впечатление. Стеклодувные, механические мастерские, электронно-вакуумные и электрофизические лаборатории, оснащенные станками и аппаратурой самых последних, самых совершенных выпусков, давали возможность изготовлять приборы и приспособления любой точности. В химических и биологических лабораториях можно было производить сложнейшие исследования. Все это было гораздо внушительней и солидней, чем в Пейл-Хоум. И, странное дело, внимательно осматривая каждое отделение, Крайнгольц не испытывал чувства зависти. Он не испытывал щемящего чувства неудовлетворенности при мысли о том, что его собственные попытки были куда более скромными и не увенчались успехом. Волнение его было неподдельным, и он с удовольствием думал, что если ему не удалось достигнуть цели в Пейл-Хоум, то, может быть, это удастся здесь Эверсу. Может быть, Эверсу понадобится его помощь и тогда… Впрочем, об этом рано было еще думать. Тюрьма. Суд. Обвинение в убийстве. Долги.

— Вы, кажется, чем-то озабочены? — тихо спросил Эверс.

— В моем положении, — печально улыбнулся радиофизик, — не удивительно быть озабоченным.

— Вы вот о чем! А я думал, вы остались не удовлетворены осмотром лабораторий.

— О нет, мистер Эверс, лаборатории прекрасные!

— Я польщен вашей оценкой. Польщен! Что же касается ваших дел — я попробую предпринять все от меня зависящее, чтобы помочь вам уладить их.

— Вы очень добры, мистер Эверс, но мне, право, неловко…

— Ну, что вы, что вы! Мой долг помочь коллеге в беде. Мы обсудим все это подробнее, только несколько позже. И, наверное, придумаем что-нибудь подходящее. Я постараюсь использовать свои связи, но все это позднее, позднее. Сейчас вам надо отдохнуть. Да, да, не возражайте — отдохнуть. К вашим услугам один из коттеджей — вы видели их возле лабораторий. Надеюсь, вам будет удобно там. Я попрошу Стилла проводить вас туда и помочь устроиться. К обеду прошу запросто. Мы обедаем в семь.

Третий день Крайнгольц жил в коттедже Вестчестерских владений Эверса. За это время он встречался с Эверсом несколько раз, но продолжить деловой разговор с ним не удавалось. Эверс успокаивал, говорил, что уже кое-что предпринял и считает необходимым подождать несколько дней. Самое важное в данном случае — сохранить в тайне пребывание Крайнгольца у Эверса. Совершенно необычное положение, в котором очутился Крайнгольц, беспокоило его все больше и больше.

Эверс же заботился о другом: гладко ли пройдет встреча, как он говорил Хьюзу, «двух покойников» и будет ли получено, наконец, от Джо Форгена необходимое ему письмо.

На четвертый день Эверс пригласил Крайнгольца в кабинет.

— Есть хорошие новости для вас, мистер Крайнгольц. Найден убийца доктора Пауля Буша.

— Найден?!

— Да, мистер Крайнгольц, убийца найден. Теперь ведь совсем просто уладить ваше дело. Вот прочтите, это фотокопия признания, собственноручно написанного убийцей.

Эверс протянул Крайнгольцу листок плотной бумаги.

— Том Келли? Это тот худенький почтальон, который доставлял в Пейл-Хоум корреспонденцию. Боже мой, теперь мне понятны последние слова Пауля.

— Последние слова доктора Пауля Буша? — встревоженно переспросил Эверс. — Разве он был еще жив, когда вы его подобрали у ворот виллы?

— Да, он был жив. Перед смертью он сказал: «это был почтальон… знаешь, этот, Том Келли…»

Радость Эверса была так велика, что он с трудом мог придать своему лицу подобающее в таких случаях грустно-сочувственное выражение. Он ликовал: «Так предвидеть! Так предугадать! Как хорошо, что, умирая, старый доктор упомянул имя Келли. Теперь у Крайнгольца не будет и тени сомнения в том, что его друга убил этот почтальонишка».

— Если вы не возражаете, мистер Крайнгольц, я поручу знакомому мне адвокату в Гринвилле вести ваше дело.

— Я буду очень признателен вам, мистер Эверс. Если ему удастся снять с меня обвинение в убийстве, половина свалившихся на меня бед будет позади.

— Половина?

— Конечно. Если действительно меня преследуют люди, желающие овладеть секретом открытия, то они, пожалуй, постараются снова посадить меня в тюрьму как несостоятельного должника.

— Ах, я совсем забыл еще и об этой неприятности. Велик ваш долг?

Крайнгольц назвал сумму.

— О, тогда это серьезно! — лицо Эверса выражало крайнюю озабоченность. — Да, серьезно. Деньги немалые, и я затрудняюсь сказать, сможете ли вы найти богатых покровителей, готовых возместить эту сумму и помочь вам продолжать ваши изыскания. Затрудняюсь. — Эверс повертел в руках костяной нож и соболезнующе продолжал: — Что же касается меня, то я бы искренне хотел помочь вам, мистер Крайнгольц, но я не богат… Все, что я имел, вложил в Вестчестерские лаборатории. Это — цель моей жизни!

— У меня была такая же цель, — тихо проговорил Крайнгольц, не заметив промелькнувшего в глазах Эверса злорадного огонька. — Да, такая же цель, а теперь не осталось ничего — ни средств, ни лабораторий. Но у меня остались мои знания, мой опыт, и я, мистер Эверс… — Крайнгольц помолчал, не решаясь продолжить.

— Я слушаю вас, дорогой коллега.

— И я хочу предложить вам эти знания и опыт.

Эверс едва сдержался, чтобы не вскочить с места, едва нашел в себе силы с достоинством и рассудительно ответить:

— Мне очень приятно ваше предложение. Я мог только мечтать о том, чтобы знаменитый Крайнгольц принял участие в проводимых мною исследованиях. Я польщен вашим предложением. Давайте обсудим его по-деловому.

Обсуждение продолжалось недолго. Эверс согласился принять на себя задолженность Крайнгольца с тем, чтобы постепенно ее погасить. Радиофизик обязался принять участие в разработке защитной аппаратуры. Хозяин Вестчестерских лабораторий спрашивал о результатах, которые уже были достигнуты в Пейл-Хоум, тактично, корректно, и Крайнгольц не счел нужным скрывать что-либо от своего «единомышленника». В этом разговоре выяснилось, что пути, которыми шли оба изыскателя к своей цели, были достаточно различны.

— Я полагаю, мистер Крайнгольц, что нужно создать конструкцию мощных излучателей, которые в случае электромагнитного нападения смогут заглушить работу генераторов противника.

Крайнгольца крайне удивила эта идея. Ему показалось странным, как Эверс мог не знать основных трудностей разработки защитной аппаратуры.

— Это опасный путь, мистер Эверс, — начал он нерешительно, — ведь такие излучатели, заглушая работу генераторов противника, будут оказывать вредное действие на население. Если бы дело ограничивалось только созданием мощных излучателей, тогда…

— Тогда? — нетерпеливо переспросил Эверс.

— Они были бы давно созданы в Пейл-Хоум.

— Были бы давно созданы?! — восторженно воскликнул Эверс. — Значит, вы уже решили эту задачу? Значит, вы уже имеете возможность построить такие излучатели?

— Да, но в этом мало толку, — грустно ответил Крайнгольц, не понимая восторгов Эверса. — Ведь они не могут служить средством защиты. Они скорее явятся средством нападения. Это равносильно тому, что мы будем стремиться нейтрализовать смертоносный газ противника не менее опасным.

— Мы выдадим армии и населению, так сказать, противогазы.

— Это не так просто!

Спор разгорался. Эверс настаивал на том, что разработки должны вестись в направлении создания мощного излучателя, а Крайнгольц считал необходимым создать такую аппаратуру, которая парализовала бы работу генераторов противника и вместе с тем не была бы вредной. Эверс сначала не уступал, но потом спохватился и, подумав, не заподозрит ли Крайнгольц недоброе, предложил компромисс.

— Не будем спорить, дорогой коллега. У меня есть прекрасный вариант. Давайте вести разработку одновременно двух конструкций.

— Двух конструкций?

— Да, да, именно двух, — с увлечением продолжал Эверс, понимавший, что это решение позволит ему легко осуществить свои замыслы. — Конструкция, ну, например, назовем ее конструкция «А», — это будут мощные аппараты, генерирующие электромагнитные волны, способные заглушить излучатели противника. Эту конструкцию ведь можно осуществить довольно быстро, не так ли?

— Безусловно.

— Вот и великолепно! Это уже будет некоторой гарантией безопасности. А параллельно с этим мы сможем спокойно вести работы, связанные с конструкцией, назовем ее «В», которая даст возможность генерировать защитное и вместе с тем безвредное излучение.

Крайнгольц понимал нелепость идеи, но не согласиться с Эверсом ему казалось неудобным. Продолжать спор он не считал удобным — в конце концов, Эверс, — хозяин лабораторий. Важно было то, что Эверс согласился вести работы и по конструкции «В».

— Вы осмотрели лаборатории, имеете представление о их возможностях. Мне хотелось бы знать ваше мнение: в какие сроки можно выполнить работы по обеим конструкциям?

— Что касается конструкции «А», то она может быть создана, по-моему, месяца в три, не так ли?

— Я думаю, это вполне реально, — спокойно согласился, Эверс.

— А вот с конструкцией «В» у нас встретятся большие затруднения. Здесь принципиально не доработано многое, и без помощи крупного физиолога ничего не удастся сделать.

— А помощь профессора Отто Кранге вас устроила бы?

— Несомненно, но…

— Тогда пригласим его сюда. — Эверс придвинул к себе микрофон и, нажав на нем кнопку, вызвал секретаря.

— Мисс Нелли? Мисс Нелли, пригласите ко мне профессора Отто Кранге. Через несколько минут, — обратился Эверс к Крайнгольцу, — профессор будет здесь.

— Простите, — Крайнгольц оторопело приподнялся, — о каком Кранге вы говорите? Газеты сообщали, что профессор Кранге покончил жизнь самоубийством в военной тюрьме близ Неешульце!

— Чему же вы удивляетесь, мистер Крайнгольц? Ведь вы тоже «погибли» при бомбежке англичанами немецкого судна, возвращавшегося из Швеции. Не так ли? — Эверс улыбнулся, вспоминая историю «воскрешения» профессора Отто Кранге.

Освободить Отто Кранге из специальной тюрьмы для военных преступников было не так уж трудно. Американские оккупационные власти в Западной Германии провозгласили лозунг: «наказание военных преступников — дело рук самих преступников». В лагерях им было вольготно, некоторые лагери вскоре после начала оккупации были вообще распущены. Нацисты освобождались без всякого на то основания, лишь по протекции своих высоких покровителей из числа дельцов, связанных с оккупационными властями. Один из давнишних друзей Эверса, сидевший в штабе оккупационных войск, познакомил его кое с кем из «спекулянтов свободою», и после того, как Эверс подписал чек на кругленькую сумму, его уверили, что он может спокойно отправляться в Штаты.

Еще в Шербуре, перед отплытием в Америку, Эверс понял — чек был выписан не зря. Он с удовольствием прочел в «Телешпигель» заметку о самоубийстве военного преступника Отто Кранге.

Теперь он мог только похвалить себя за предусмотрительность — Кранге, как он и предполагал, был необходим Крайнгольцу, и Кранге был здесь.

— Вы, кажется, знакомы, господа?

Крайнгольц не без удивления взглянул на физиолога и заметил, что его пышную седеющую шевелюру подстригли и, кажется, даже подкрасили. На его громоздкой угловатой фигуре одежда всегда сидела неуклюже, а сейчас он облачен в модный костюм. Мало кто мог узнать в преображенном старом наци недавно «покончившего с собой» военного преступника Отто Кранге. Впрочем, здесь, в Штатах, в тиши эверсовских лабораторий Кранге должен был чувствовать себя совершенно спокойно.

Встреча «двух покойников» прошла более чем сухо. Крайнгольц не мог без отвращения вспомнить о кошмарных экспериментах физиолога, а тот в свою очередь считал радиофизика чуть ли не главным виновником всех неудач, постигших его институт. Старик был до сих пор уверен в том, что не исчезни Крайнгольц в сорок четвертом, ему удалось бы завершить свои работы по радиогипнозу.

Кранге тяжело перенес отъезд Эверса из домика-тюрьмы. Встречи с Эверсом вселили было в него надежду, и вдруг влиятельный американец, выведав все о его работах, исчез. Профессор считал уже все потерянным, когда к нему явились проворные ребята из «Си-Ай-Си» и, инсценировав самоубийство, переправили его в Штаты. В Вестчестерских лабораториях Кранге надеялся продолжать свои работы, но Эверс властно перечеркнул его бредовую идею и выставил свою. Он нашел необычное и вместе с тем простое применение изысканиям, которыми занимался в свое время Кранге, и привел его в состояние крайней растерянности. Пожалуй, самым отчетливым из всех чувств, внезапно охвативших Кранге, было чувство зависти, граничащей с неприязнью к этому жизнерадостному и самоуверенному американцу.

У Эверса были свои расчеты на старика Кранге. Он знал, что никому доверять не может. Ни продажный Хьюз, ни еще десяток подобных ему не могут быть верными сообщниками. Они с таким же успехом будут служить тем, кто заплатит им больше.

Другое дело старый немец, фанатик Кранге. Ему он мог доверять больше, чем кому-либо. Его одного он посвятил в тайны своих замыслов.

Эверс стал все чаще бывать в Нью-Йорке и немало времени проводил в своей конторе на Брод-Стрит, 128.

После договоренности о совместных изысканиях по защитной аппаратуре Крайнгольц сразу же приступил к делу и трудился не покладая рук.

Разработка конструкции «А» действительно была закончена не более чем через три месяца, и тут, к немалому удивлению Крайнгольца, Эверс признался ему, что совершенно напрасно настаивал на необходимости одновременных работ над двумя конструкциями. Эверс даже пожурил Крайнгольца за то, что он оказался недостаточно настойчивым и принципиальным.

— Нехорошо, мистер Крайнгольц, право, нехорошо. Вы должны были прямо и категорически сказать свое веское — нет! Я преклоняюсь перед вашим авторитетом и теперь понимаю, как скверно поступил, что не послушал вас.

— Мне было неловко настаивать.

— Я могу только сожалеть об этом. Мое упрямое желание непременно разрабатывать одновременно оба варианта стоило мне немало денег. Ну, что мы теперь будем делать с аппаратурой? — с отчаянием, неискренности которого Крайнгольц не заметил, спросил Эверс. — Ведь мы не можем провести испытание генератора! К счастью, у нас, мистер Крайнгольц, не гитлеровская держава, а свободная демократическая страна. Мы не можем экспериментировать на людях! Поймите, проверить работу мощных генераторов почти невозможно. Ведь для того, чтобы определить, удастся ли заглушить излучатели противника, очевидно, потребуется организовать своеобразные маневры. Установить два генератора — «свой» и «противника». Но ведь при таких маневрах могут пострадать люди!

— А если провести испытания в пустынных местах? Знаете, — воодушевился Крайнгольц, — отправиться с экспедицией, например, в… Гренландию и там провести это сражение электромагнитных излучателей?

— Заманчиво, но… все же нужны защитные средства. Мы начинаем оперировать с еще мало изученными силами, мы еще плохо знаем, каково именно воздействие этих электромагнитных волн на организм, а значит, не знаем ничего о средствах защиты. Нет, нет, мы не можем рисковать людьми! Знаете, мы должны прежде всего создать средства защиты!

— Ну, что же, начнем работу в этом направлении. Эксперименты придется вести на животных, близких к человеку, — на человекообразных обезьянах.

— Совершенно правильная мысль, — с восторгом поддержал Эверс, — совершенно правильная! Вам с профессором Кранге следует теперь же начать эту работу. И прежде всего изыскать предохранительные средства, каски, например. Только надо найти состав сплава, который бы предохранял от излучения. Изготовляя каски из такого сплава, мы могли бы иметь хорошее средство защиты.

— Попробуем. Но это все так или иначе связано с конструкцией «А», а как же работы по конструкции «В»?

Эверс замялся.

— Видите ли, придется немного повременить. Так много ушло средств на создание конструкции «А». Будем продолжать, конечно, но по мере возможности. Что же касается аппаратуры по конструкции «А»… Знаете, мистер Крайнгольц, в наших руках страшное оружие, и мы обязаны подумать, как с ним поступить.

В результате длительного и подробного обсуждения этого вопроса условились тщательно засекретить конструкцию «А», чтобы она не могла попасть в чужие руки.

Аппаратуру и все чертежи, расчеты и лабораторные записи перенесли в подвальное помещение, изнутри обшитое толстыми стальными листами.

— Я видел, мистер Крайнгольц, как вы ловко оперируете ацетиленовой горелкой при монтаже электронно-вакуумных приборов. А я никак не могу постичь этого искусства.

— Я очень люблю экспериментальную работу, мистер Эверс. Люблю сам, своими руками монтировать сложную аппаратуру, а для этого надо владеть горелкой.

— А вы смогли бы собственноручно заварить эту дверь наглухо?

— Пожалуй, смог бы.

— Вот и хорошо, так будет надежнее.

Крайнгольц, вооружившись очками и сварочной горелкой, в течение двух часов тщательно проваривал стальную дверь. Эверс не отходил от него, и когда все было закончено, облегченно вздохнул:

— Вот теперь надежно. Сюда никто не сможет проникнуть. Остается только распорядиться, чтобы забетонировали дверной проем.

Эта предосторожность понравилась Крайнгольцу. Он понимал, что им вызвана к жизни страшная сила. И лучше, чтобы о ней знало как можно меньше людей. Это счастье, что он в свое время никого не допускал за «высокую ограду», даже Уорнера. Ведь Уорнер оказался предателем! Кто мог подумать, что он будет следить за каждым его шагом. Всегда производил приятное впечатление и вдруг… Как странно, даже теперь, когда ему рассказали о предательстве Уорнера, у него осталось к нему какое-то теплое, хорошее чувство… А может быть… Впрочем, нет, зачем было клеветать на человека…

К вечеру вход был забетонирован, а ночью, воспользовавшись ему одному известным потайным ходом, Эверс проник в обшитый сталью подвал, извлек документацию по конструкции «А», и на другой день она была доставлена в контору на Брод-стрит, 128.

Эверс проводил все больше и больше времени в Нью-Йорке. Свое отсутствие в Вестчестерских лабораториях он объяснял Крайнгольцу необходимостью улаживать финансовые дела. В скромной конторе Эверса время от времени стали появляться инженеры, электрики, радиофизики, монтажники. Обстоятельно переговорив с каждым в отдельности, Эверс выдавал им подробные инструкции и рассылал в заранее намеченные пункты страны.

Люди Клифтона внимательно следили за действиями нанятых Эверсом сотрудников. На Брод-стрит аккуратно поступали подробные донесения об этом.

Документация по конструкции «А» недолго залежалась на Брод-стрит. Различные радиотехнические фирмы почти одновременно получили заказы на отдельные части генератора.

К началу сентября Эверс стал получать сведения об их готовности. Было изготовлено тридцать конструкций «А». Двадцать семь из них установили в различных пунктах страны.

В середине сентября к Эверсу стали поступать сведения об окончании монтажа.

Восемнадцатого сентября во все пункты полетели короткие телеграммы: «Двадцатого приступить к испытаниям. Эверс».

Эверс внимательно следил за прессой. Теперь он много времени уделял чтению газет, систематизируя все попадавшиеся в них сведения об автомобильных и авиационных катастрофах, случаях летаргического сна и эпидемиях энцефалита. К этому собранию добавлялись материалы, публикуемые Международным статистическим бюро.

Двадцать второго сентября появился взволнованный Клифтон.

— Неприятная история, сэр!

Эверс по привычке прикрыл лежащую перед ним карту страны со своими обозначениями и устало посмотрел на Клифтона.

— Выкладывайте, что еще стряслось там у вас!

— Этот инженер, которого вы послали в Порто-Санто оказался ненадежным парнем.

— Более подробно.

— Мои ребята узнали, что он болтает об установке на скале.

Эверс вынул из кармана серую книжку. В колонке аккуратно записанных населенных пунктов против наименования городка Порто-Санто значилось Питерсон.

— Питерсон, Питерсон… Странно, из беседы с ним можно было заключить, что человек подходящий, и вот… Тем хуже для него. — Эверс взял красный карандаш и жирной линией вычеркнул эту фамилию из списка. — Телеграфно дайте указание ребятам в Порто-Санто «засекретить» Питерсона.

— Слушаю, сэр.

Над спокойной сине-зеленой гладью бухты, над городком, спускавшимся своими ярко-белыми домиками к воде, нависла нудная, дурманящая жара.

Самым прохладным местом во всем Порто-Санто считалось кафе госпожи Приэто. Под огромным пестрым тентом, притаившимся в тени пальм, было, конечно, так же душно, как и во всех остальных местах назойливо палимого солнцем городка, но здесь за сравнительно невысокую плату всегда можно было получить напитки со льда.

Вилли Уорнер большую часть дня проводил со своим приятелем и совладельцем «фирмы» Генри Бланком под спасительным тентом гостеприимной госпожи Приэто. Дела «фирмы» не отнимали у них много времени, так как поломки радиоприемников в сонном Порто-Санто случались редко. Видя полную бесперспективность затеянного ими предприятия, Уорнер уже намеревался покинуть безнадежный городок, но события последних дней заставили его переменить решение.

— Ты считаешь это серьезным, Вилли? — озабоченно спросил Бланк, указывая на небольшой футлярчик на столе. Тот ответил не сразу. Несколько раз он прочесал пальцами свои гладкие волосы и не то с досадой, не то с отчаянием сказал:

— Что я могу знать! Крайнгольц производил на меня хорошее впечатление. Сегодня какое число?

— Двадцать третье.

— Значит, уже третий день. И никакого ответа на мою телеграмму. Странно. С ним что-нибудь стряслось, наверное. Не иначе. Без его совета я не представляю себе, что можно предпринять.

— А что если нам самим попробовать пробраться к сооружению на скале?

— Это не так просто. Генри, рискованно, я думаю.

Оба посмотрели на видневшуюся с террасы кафе скалу, главенствующую над бухтой и Порто-Санто. Совсем недавно, два месяца тому назад, на скале началось строительство, о котором в городке толком никто ничего не знал. Все работы там производились приехавшими из северо-восточных штатов инженерами, техниками и рабочими, надежно охранялись, и доступ к ним был невозможен. Когда монтаж подходил к концу, Уорнер предположил, что это таинственное сооружение, оснащенное огромными мачтами-излучателями и высоковольтной линией, несомненно, имеет какое-то отношение к радиотехнике.

Предприимчивый Бланк уже начал торжествовать, рассчитывая забросить малодоходную починку радиоприемников и предложить свои услуги там, на скале. Он сумел уговорить Уорнера, и они решили попробовать устроиться там на работу, но получили отказ, который никак нельзя было считать вежливым.

— Ты говоришь рискованно, Вилли? Не думаю, чтобы ты боялся риска больше, чем я. Все дело в том, нужно ли рисковать. Действительно ли имеет связь это таинственное сооружение с этим? — Бланк постучал пальцем по прибору. — Если бы удалось это проверить!

— Вот я все время думаю над тем, как проверить.

— Нужно, чтобы доктор попробовал более обстоятельно поговорить с Питерсоном.

— А тебе не кажется странным поведение этого инженера Питерсона? Что это ему вдруг понадобилось откровенничать с доктором? Ведь он, как видно, сам заправляет всеми делами там, на скале.

— А может быть, он действует по чьей-то указке и ему самому противно заниматься всем этим? Что же тут странного, если предположить, что дело действительно мерзкое, а человек он порядочный?

— Трудно сказать, мы о нем ничего не знаем. Надо еще побеседовать с доктором. Я жду его с нетерпением.

— Ты, кажется, дождался, Вилли. Смотри, вон взбирается по тропинке наш милейший док.

На террасу кафе, шумно отдуваясь, поднялся высокий толстый доктор Мирберг. Он прошел прямо к столику, за которым сидели приятели, и, стуча по нему палкой, закричал:

— Пить! Побольше и похолодней!

Доктор с трудом втиснулся в заскрипевшее под ним плетеное кресло и обратился к Уорнеру и Бланку:

— Дело плохо, друзья. — Доктор вынул большой платок и стал вытирать пот, обильно струившийся с его красного добродушного лица. — В городе творится нечто совершенно непонятное. Мне и читать никогда не приходилось, чтобы за несколько дней в сравнительно небольшом населенном пункте было зарегистрировано столько случаев засыпания летаргическим сном. Мексиканское население в панике. Они черт знает какой вой над своими «покойниками» поднимают, и мне никак не удается убедить их, что это только сон, правда, летаргический, но все же сон. Беда в том, что симптомы в большинстве случаев весьма необычные, и я сам не уверен, проснутся ли заснувшие мексиканцы. Уже отмечено три случая засыпания у белых. Все зарегистрированные случаи с очень необычными симптомами. Но хуже другое… Не пугайтесь, друзья, — в городе началась эпидемия энцефалита. Я уже послал подробное донесение Обществу и дал телеграмму с просьбой прислать в Порто-Санто еще двух врачей.

— Первые случаи этой болезни, доктор, вами обнаружены двадцатого числа. Не так ли?

— Да, двадцатого, — несколько удивленно ответил Мирберг.

Уорнер многозначительно переглянулся с Бланком.

— А скажите, эпидемический энцефалит — это очень редкая болезнь?

— Теперь редкая. Первые случаи эпидемического энцефалита наблюдались в тысяча девятьсот пятнадцатом году, на фронте под Верденом. В тысяча девятьсот девятнадцатом-двадцатом годах эпидемия энцефалита, охватила почти все страны мира. После этого в некоторых странах были еще отдельные вспышки эпидемии, ну, а к концу двадцатых годов количество заболеваний стало резко снижаться, и в последнее время об этой форме энцефалита не слышно было ни в одной стране.

Мирберг выложил все известное ему об энцефалите и осушил пару стаканов «хайболла». Уорнер вынул из футляра прибор и поставил его перед доктором.

— Это что за машинка?

— Я и сам еще толком не знаю, но, кажется, она имеет отношение и к эпидемии и к этому таинственному сооружению. — Уорнер показал на скалу. — Вот видите этот плафончик, вделанный в боковую стенку? За ним помещена маленькая лампочка, и она время от времени вспыхивает. Видите?

Уорнер прикрыл плафончик ладонью от дневного света. Доктор огромным животом налег на стол и пристально стал всматриваться в темный промежуток между ладонью Уорнера и приборчиком.

Через равные промежутки времени плафончик озарялся тусклым красноватым светом.

— Ничего не понимаю. Что это за мигательный аппарат?

— Я сейчас расскажу вам, доктор, все, что знаю об этом приборчике.

На террасу вбежал полуголый тощий мальчонка и восторженно закричал:

— Мистер Уорнер! Мистер Уорнер! Вас срочно требуют в мастерскую!

— Не кричи так, Антонио. Беги, скажи Смидту, что я скоро приду. Пусть подождет минут пятнадцать.

— Да нет же, мистер Уорнер, — загорелый мальчишка подскакивал, как на пружинах, — надо скоро-скоро, надо сейчас. Вас там ждет моряк. Настоящий советский моряк. Я его видел! — Черные угольки глаз проворного мальчугана горели восторгом. — Он оттуда, из самой Москвы! Я побегу, мистер Уорнер, можно? Я скажу, что вы сейчас-сейчас придете, можно?

Нетерпение маленького Антонио еще раз повидать советского моряка было слишком велико и, не успев дождаться ответа Уорнера, он двумя прыжками пересек террасу и бросился вниз по тропинке.

Уорнер недоуменно посмотрел на своих собеседников.

— Антонио, наверное, что-нибудь напутал. Откуда у нас в мастерской мог взяться «моряк из Москвы»?

— А может быть, и не напутал. Видишь это судно на рейде? — Бланк указал на корабль, видневшийся милях в трех от Порто-Санто. — Это советское судно, оно бросило якорь сегодня утром. Весьма возможно, что моряк, о котором верещал Антонио, оттуда.

— Тогда я пойду в мастерскую, Генри. Я думаю, вернусь скоро. Ты расскажи, пожалуйста, доктору об опасениях мистера Крайнгольца и об его индикаторе.

Доктор Мирберг внимательно выслушал Бланка, взял в руки приборчик и стал его рассматривать.

— Бог знает, что творится в мире! Вы знаете, Генри, порой становится страшно, — нет, неправильно я сказал, — не так страшно, как противно жить. Да, противно, когда подумаешь, что тебя на каждом шагу ожидают какие-нибудь пакости. С нас вполне достаточно атомных штучек, а теперь еще это…

Доктор поставил перед собой прибор, помолчал немного и потом продолжал:

— Давайте попробуем разобраться во всем этом. Допустим, что индикатор не врет. Значит, в эфире сейчас действительно тревожно и какие-то электромагнитные волны наполняют пространство, проходят свободно сквозь стены домов и пронизывают наши тела. Но ведь это просто чудовищно! Кому же и для чего могла понадобиться такая адская затея?

— Вот это и нужно узнать.

— Но как это сделать?

— Многое нам станет ясно, если разузнаем, для чего сооружена эта чертова установка на скале. Мне говорил Вилли, что вы беседовали с инженером Питерсоном. Вам ничего не удалось узнать от него?

— Пока что нет. Он очень осторожен, и я не могу понять, что это за человек. Он руководит монтажом установки. Прислан какой-то нью-йоркской фирмой. Он в Порто-Санто больше месяца и последнее время усиленно интересуется прогрессивно настроенными людьми.

— Для чего это ему могло понадобиться?

— Это непонятно. Встреча с ним у меня была довольно оригинальная. Почему он подошел именно ко мне — затрудняюсь сказать. Может быть, ему рассказал кто-то о моих выступлениях на митингах и по радио, о моей работе во время сбора подписей под Воззванием. Не знаю. Во всяком случае, он решил поговорить именно со мной. Позавчера, когда я вечером не спеша возвращался из клиники к себе домой, на бульваре Олимпик меня догнал и пошел рядом со мной среднего роста, прилично одетый джентльмен. «Моя фамилия Питерсон, — сказал он, не поворачивая ко мне лица, — ради бога, не обращайте на меня внимания — за мной следят. Я руковожу работами там, на скале. Я знаю вас — вы доктор Мирберг. Мне нужно сообщить вам нечто чрезвычайно важное. Двадцать третьего, в одиннадцать вечера, у гостиницы „Эль Ритцо“.» Он проговорил это быстро, но очень отчетливо, ускорил немного шаг и, не оборачиваясь ко мне, прошел вперед. Я тоже не прибавил шага и продолжал идти все так же медленно. Когда он порядком обогнал меня, я заметил, что за ним и в самом деле неотступно следует пара ребят, смахивающих на джименов. Вот и все, что я могу сказать, Генри, о своей встрече с Питерсоном.

— Занятно, док. Значит, сегодня в одиннадцать вы хотите с ним встретиться?

— Хочу и встречусь непременно.

— Это еще нужно нам обсудить.

— То есть, как это «нам обсудить?» — побагровел доктор Мирберг.

— Не обижайтесь, док. Нам нужно все это обсудить с Вилли и Хэтчисоном. Мы должны предусмотреть все, чтобы с вами ничего не стряслось.

— Глупости! — пробурчал доктор.

На веранду поднялся утомленный, разморенный жарой Уорнер.

— А, Вилли! Ну как, Антонио не обманул? Действительно приезжали с судна?

— Да, Генри, это в самом деле был моряк с советского корабля, — ответил Уорнер, присаживаясь к столику. — Они на днях попали в шторм. Их немного потрепало и в лаборатории разбилось несколько очень нужных им радиоламп.

— В лаборатории?

— Это океанографическое судно, — пояснил Уорнер, — они проводят какие-то исследования в Атлантике. Ну вот, молодого помощника капитана направили в наш городок узнать, нельзя ли здесь достать лампы. В магазине их не оказалось, он зашел и к нам в мастерскую. Им нужны лампы типа РХ-29-8. У нас ведь нет таких. Я, к сожалению, ничем не мог ему помочь.

— Он отправился к себе на корабль?

— Да, ему больше ничего не оставалось. От мастерской он пошел прямо в порт. — Уорнер обернулся в сторону моря. — Смотрите, вон их моторка.

Моторка вышла из бухты и взяла курс на стоящий на рейде корабль. Все трое провожали взглядом удалявшихся от Порто-Санто советских моряков. На полпути моторка начала разворачиваться влево.

— О, да они никак возвращаются!

— Нет, не похоже. Смотрите, они сделали полный круг и снова забирают влево.

Все трое подошли к перилам веранды и стали пристально всматриваться в танцующую на спокойных водах моторку. Она делала все новые и новые круги, шла вихляя, как будто лишенная управления.

— С моторкой что-то произошло!

— Ты думаешь?

— Уверен.

— Да, похоже на это.

— Смотрите, смотрите! От корабля отвалила шлюпка. Они на веслах идут на помощь катеру.

— Впечатление такое, что они стараются поймать его.

— Позвольте, я что-то не вижу, есть ли в моторке люди.

— Ну, знаете, доктор, даже при вашей дальнозоркости отсюда этого не увидать.

— Шлюпка поймала моторку!

— Да, да. Эх, жаль, нет бинокля. Интересно, что там делается?

— Мне кажется, они буксируют ее к кораблю.

— Нет… а впрочем, действительно, они ее тянут по направлению к кораблю.

— В моторке, наверное, что-нибудь сломалось.

— Да, видно, что-нибудь случилось с рулевым управлением.

— Теперь, кажется, все будет в порядке: они подтащили ее к кораблю.

— Ну и прекрасно, а то я уже начал беспокоиться о моряках. Очень приятный человек молодой капитан. Мы с ним немного побеседовали. Он назвал мне свою фамилию — То-ло… Толок… Нет, — улыбнулся Уорнер, — выговорить не берусь: фамилия невозможная, а человек симпатичный…

Доктор рассказал Уорнеру о встрече с Питерсоном, и все принялись обсуждать, что предпринять в дальнейшем.

— Прежде всего, мы сегодня проверим, имеют ли отношение эти тревожные сигналы, — Уорнер указал на прибор, — к тому, что делается там, на скале.

— Ты так надеешься на Питерсона? — не без иронии спросил Бланк.

— Нет, я надеюсь на нашего Нормана.

— Нормана?

— Да, мы проверили его на практической работе. Он действительно человек честный и преданный. Не правда ли?

— О, несомненно, Норману можно многое доверить и многое поручить. Но чем он может помочь в данном случае?

Уорнер взял в руки индикатор и посмотрел на плафончик.

— Мигает. Мигает ведь все время! Если прав Крайнгольц, друзья, то, значит, на скале стоят генераторы, излучающие потоки губительных электромагнитных волн.

— Но как это проверить?

— По-моему, есть только один способ. Надо сделать так, чтобы излучатели на полчасика прекратили работу и посмотреть, будет ли продолжать мигать индикатор.

— А ведь это было бы здорово! Не правда ли, доктор?

— Здорово-то здорово, но кто это может сделать?

— Норман, — твердо сказал Уорнер.

Доктор Мирберг жил в самой центральной части городка, наискосок от гостиницы «Эль Ритцо».

Решили собраться у доктора — у него имелся телефон. Проверку, намеченную Уорнером, удобнее было произвести у него на квартире. Вечером он должен встретиться с Питерсоном около гостиницы.

Бланк явился к Мирберу заранее, а часам к десяти подошел и Уорнер.

— Ну как, Вилли, тебе удалось уговорить Нормана?

— Особенно уговаривать его не пришлось. Он сразу понял и согласился, но…

— Но что же?

— Он получил предписание от дирекции электростанций, что если в период с двадцатого по двадцать пятое сентября по его вине хотя бы на минуту будет прекращена подача электроэнергии на этот объект, он будет немедленно уволен.

— Так значит он…

Уорнер быстро подошел к зазвонившему телефону.

— Да, это я, Уорнер… Привет, Норман!.. Да, да, мы все на месте… Ровно в десять тридцать? Очень хорошо. Ждем, дорогой, ждем!

Уорнер поставил прибор на шаткий столик, пододвинул к нему стулья, все расселись, и он попросил Мирберга погасить в комнате свет. Никто не произносил ни слова.

Плафон прибора вспыхивал мутно-красным светом через каждые десять секунд и погасал. Погасал и вспыхивал с неумолимой точностью. В этой размеренности мигания было что-то неотвратимое, страшное.

В напряженной тишине кабинета время тянулось томительно долго. Казалось, никогда не окончится это зловещее мигание.

Короткий удар стенных часов заставил вздрогнуть каждого и насторожиться еще больше: перестанет мигать или нет?

Зазвонил телефон. Уорнер взял трубку и приглушенно спросил:

— Кто звонит? А, это ты! Я слушаю… Спасибо, товарищ Норман!

Приборчик мигнул еще три раза и погас.

Тишина. Время тянется медленно. Три пары глаз напряженно всматриваются-в темноту.

Вспышки не повторяются.

Проходит пять, десять минут. Уорнер встает, осторожно пробирается к телефону и вызывает электроподстанцию.

— Норман?.. Что, что? За это время уже успели звонить от дирекции?.. Хорошо. Давай!

Плафончик вспыхивает вновь и угасает. Через десять секунд новая вспышка и сигналы о бедствии уже не прекращаются.

— Теперь многое ясно, — тихо говорит Бланк.

— Многое? — переспрашивает Уорнер, зажигая свет в комнате. — Ясно только одно — надо начинать борьбу!

— Мне, кажется, пора, — засуетился доктор, посмотрев на часы. — Вы подождите меня здесь. Я вернусь и расскажу о Питерсоне.

— Хорошо, если бы Питерсон согласился придти сюда и побеседовать с нами со всеми.

— Не думаю, что он на это отважится. Пригласить — приглашу. Я пошел.

— Идите, док. Наши ребята будут неподалеку от вас на всякий случай. Я очень прошу вас — будьте осторожны. Мы не знаем, с кем имеем дело. Желаю вам успеха.

Доктор вышел. Уорнер устало опустился на диванчик, продолжая молча пристально смотреть на не перестававший мигать приборчик.

— Что же предпримем, Вилли?

— Надо собраться с мыслями, обсудить все. А пока что мне кажется совершенно необходимым в первую очередь найти Крайнгольца.

— Он пропал?

— Не знаю. Я получил письмо из Гринвилла. Это ответ на мою телеграмму. В письме сообщают, что мистер Крайнгольц больше не проживает в Пейл-Хоум — выбыл в неизвестном направлении.

Друзья продолжали обсуждать создавшееся положение.

Отсутствие доктора еще не успело вызвать беспокойства, как он шумно вошел в квартиру.

— Друзья! Питерсон убит!

— Убит?

— Кем?

Доктор грузно опустился на стул и вытер платком лоб.

— Я прохаживался у входа в гостиницу, как было условлено, и ровно в одиннадцать увидел подходившего ко мне Питерсона. Он, как и в первый раз, не обернулся ко мне и только на ходу бросил: «Пойдемте». Мы свернули в боковой переулочек и стали подниматься к Мексиканскому рынку. В темном переулке, казалось, никого не было, и Питерсон снова сказал, что хочет сообщить мне нечто очень важное. Я предложил ему пройти сюда, но он не согласился. Питерсон сказал, что это может быть обнаружено теми, кто следит за ним. «Мне, кажется, — продолжал он, — удалось уйти от своих охранников. Не будем терять время». Вдруг раздались выстрелы.

— Откуда?

— Вы же знаете, какая непроглядная тьма в этом переулке. Питерсон шел справа от меня, ближе к домам. Из ворот выскочил кто-то и разрядил свой револьвер в Питерсона. Подбежали наши ребята. Они испугались, не попало ли и мне, но я их успокоил и Смидт с Хэтчисоном бросились искать этого типа. Бесполезно, конечно.

— Ну, а Питерсон?

— Он еще жил несколько минут. Он открыл глаза и узнал меня, как видно. «Не надо, — говорит, — доктор. Со мной все. Меня послал Эверс… Майкл Эверс… 128, Брод-стрит, Нью-Йорк».