– Дом восемь, рекламное агентство «Новое время», – пробормотал Женя, глядя на вывеску. Он подошел ко входу. Стеклянные двери разъехались перед ним в стороны.

– Мне к Монину, – сказал он девушке, сидящей за конторкой.

– Вам назначено? – важным тоном спросила секретарша. Было заметно, что она считает себя неизмеримо выше посетителя.

– Ммм, – ежась под деловито-ледяным взглядом девушки, неуверенно замычал Иволгин, но потом внутренне подтянулся и выдавил из себя, – в общем, да.

– По какому вопросу? – осведомилась она.

– Я по поводу работы. Водитель я.

– Ваша фамилия?

– Иволгин…

– Ждите, – и девушка сняла трубку телефона.

– Комната номер тринадцать. Вас ждут, – отчеканила она, положив трубку.

Пройдя по узкому коридору, Иволгин нашел нужную комнату, на двери которой под номером тринадцать красовалась блестящая табличка «Монин». Иволгин негромко постучал, и, приоткрыв дверь, просунул в образовавшийся проем свою голову.

– Можно? – спросил водитель.

– Заходи, заходи, – услышал он в ответ и вошел в кабинет.

Перед ним был человек на вид лет тридцати пяти, небольшого роста, субтильного телосложения, с острыми чертами лица и длинной челкой, ниспадающей на правый глаз. Одет он был в костюм зеленого цвета в белую полоску и розовую рубашку. Из внешнего нагрудного кармана костюма торчал оранжевый платок. Сильно приспущенный галстук тоже был оранжевого цвета. На ногах его были сапоги из коричневой кожи с сильно заостренными носками, смотрящими вверх.

Обстановка помещения была также довольно необычная. Монин сидел за круглым стеклянным столом, вокруг которого стояло несколько стульев на колесиках. Справа находились открытые полки, на которых разместились цветные картинки. Больше мебели в комнате не было. Когда Иволгин вошел, Монин оторвал взгляд от компьютера, стоящего перед ним и спросил:

– Тебя как зовут?

– Женя.

– Садись, Женя.

Иволгин сел на один из стульев, стоявших вокруг круглого стола.

– Так, так, так, Женя, – пробормотал Монин, подбрасывая в руке фломастер, – значит, работать хочешь, Женя?

– Да.

– Но у меня работать непросто.

Женя неопределенно качнул головой в сторону и выдохнул.

– Да, непросто. С креативными, то есть с творческими, чтоб тебе понятней было, людьми работать вообще не просто. А в рекламном бизнесе других и не бывает. Нравится тебе, к примеру, мой кабинет? То-то, – без остановки продолжал Монин. – Тебе, кстати, сколько лет?

– Сорок два.

– Это ничего, – немного наморщив лоб, сказал Монин, – я думаю, ты справишься. Предыдущий, правда, не справился, – сам с собой продолжал беседу Монин, – но ты, я думаю, справишься. Слушай, меня зовут Игорь Станиславович. Для тебя просто Игорь. Я, знаешь, не люблю всех этих отчеств. «Иван Иванычей» там всяких. Демократичнее надо быть. Тогда и креативу прибавится. Ты что на эту тему думаешь?

– Ну…, – неопределенно промычал Иволгин, но его новоиспеченный начальник уже продолжал:

– Вот тебе ключи от машины, документы, оформишь доверенность. Завтра в девять часов у меня на Садово-Кудринской как штык должен быть. А, хотя, послушай, лучше в половине одиннадцатого… – Монин посмотрел в потолок и продолжил, – нет, к одиннадцати еще лучше будет. Точно, давай к одиннадцати. График у тебя рваный будет – привыкай. Все. Пока, – и Монин уткнулся в компьютер.

– А какая зарплата? – спросил Иволгин.

– Это все в «кадрах», в «кадрах» тебе скажут. Они этой ерундой занимаются. Ты мне не мешай больше. Пока, пока.

– А какая машина?

– БМВ пятой серии сойдет?

Иволгин кивнул.

– Ну и хорошо, – торопливо пробормотал Монин, глядя в компьютер, – давай, давай, до завтра.

Вечером следующего дня за ужином жена Иволгина Ольга расспрашивала мужа о том, как прошел первый рабочий день.

– Ну как, Женя, дела?

– Нормально.

– Как новый хозяин?

– Ничего так себе. Странный немного какой-то.

– Чем же?

– С утра я за ним заехал, он – все как полагается – на заднее сиденье сел. Вроде спокойный был. А после обеда звонит по телефону и говорит: «Сейчас за город поедем, подавай машину». Выходит, компьютер подмышкой, взлохмаченный весь какой-то, без галстука и говорит: «Давай, Жень, в магазин продуктовый дуй, вина купить надо». Подъезжаем к магазину «Перекресток», а он сидит, не выходит, что-то на компьютере все печатает. Потом голову поднял и говорит: «Ты куда это меня привез? Запомни, кроме «Глобус Гурме» пищу нигде покупать нельзя: отравят».

Подъехали мы к «Глобус Гурме». Он вышел, через десять минут возвращается. Садится на переднее сиденье, в руках три бутылки красного вина. «Поехали, – говорит, – на речку, купаться. А то жара, смотри какая». А сам бутылку вина открывает и пьет большими глотками. «Я, – говорит, – тебе, Женя, так скажу, – только красное вино пить можно. Оно для сердца очень полезно. Все врачи об этом говорят. Ничего другого никогда не пей». За таким разговором я и глазом не успел моргнуть, как он бутылку вина высосал. Потом включил радио погромче, открыл люк и туда руки просунул. Тут как раз нас машины с мигалками обогнали. Он как закричит: «Давай, Женя, за ними! Жми! Сейчас мы им покажем, тварям таким!» А сам в люк голову просунул и кричит: «Ууу, твари такие! Я вам покажу, уж вы у меня попляшете!». Около Триумфальной арки нас гаишник остановил. Я уж думал – он и на гаишника сейчас набросится. Так что ты думаешь? Все наоборот. Монина как подменили. Сидит спокойно и делает вид, что спит он. Я еле-еле гаишника уболтал. Без штрафа отделались, в общем.

– А потом что было? – Спросила жена Иволгина.

– Да так, ничего особенного. Заехали по пути за девчонкой какой-то. Помладше она его будет. Тоже выпить любительница, чувствуется. Они еще одну бутылку на двоих выпили, пока до пляжа доехали. Она искупалась, а он купаться не стал.

– Почему, такая ведь жара была?

– Да, как приехали, он заснул сразу же. И проспал часа четыре. Девчонка эта тоже на пляже заснула. Ей, видно, полбутылки вина хватило. Потом темнеть начало. Я ему говорю: «Вы бы искупались, что ли». А он мне отвечает: «Я, Женя, только в жару могу купаться. Мне моя энергетика, когда стемнеет, не позволяет в воду лезть». Потом я их по домам развез. Перед подъездом он мне и говорит: «Только ты, Жень, моей жене ничего не говори».

В течение того лета Женя не раз возил Монина на пляж. Бывает, выйдет он с утра, посмотрит на голубое небо и скажет:

– Знаешь, Жень, давай на пляж махнем.

Иногда они заезжали за какой-нибудь из его подружек. Без вина обходилось редко. На следующее утро Монин выходил из подъезда небритым, с хмурым лицом и просил остановиться у первого магазина. Покупал бутылку пива. Сразу же ее выпивал и потом неизменно веселел, говоря при этом:

– Ну вот, теперь и поработать можно. Только жвачки, Жень, дай, что ли.

Иволгин быстро усвоил повадки шефа, и жвачка у него всегда была при себе. Когда Монин не пил вина, он работал за компьютером, с которым никогда не расставался. Он всегда куда-то торопился. Бывало, едут они, Монину раздается телефонный звонок.

Он что-то возбужденно говорит в трубку. Потом кричит: «Давай, разворачивайся, едем назад!»

– Так сплошная ведь! Права отнимут, – пытается его урезонить Иволгин.

– Жми, тебе говорю! У меня все схвачено! Не боись, я кого хочешь порву.

Разворачиваются они через сплошную, а тут как раз гаишник их останавливает.

– Я их порву сейчас! Только остановимся, ох, порву! Будут знать, кого останавливать! – орет Монин.

Но когда до дела доходило, Монин неожиданно успокаивался и сидел тихо на своем месте, ожидая, пока водитель решит вопрос с представителями власти.

Бывало Монин так спешил, что выскакивал из машины, застрявшей в пробке, и ехал на метро. График у него действительно был рваный.

Незаметно пришла зима. Настало время новогодних корпоративных вечеринок. Отмечали Новый год и в рекламном агентстве «Новое время».

– На тебе пригласительный билет, – сказал как-то вечером Монин и протянул Иволгину пеструю бумажку с изображением Деда Мороза и Снегурочки.

– Спасибо, Игорь Станиславович, – отвечал тот. Водителю очень хотелось пойти на корпоративную вечеринку.

– Сколько раз говорил тебе, – рассердился Монин, – не называть меня на «Вы» и по имени отчеству.

– Да, да, конечно, Игорь. Спасибо, в общем.

С корпоративной вечеринки Иволгин вернулся в возбужденном состоянии.

– Что стряслось-то? – спросила жена.

– Ох, даже не знаю, что теперь будет, – садясь на табурет на кухне, сказал Женя. – Похоже, уволили меня. Работу новую искать теперь надо.

– Да что ты такого натворил-то?

– Я-то ничего особенного, а вот Монин мой сегодня отличился, – сказал Женя и встревожено замолчал.

– Давай рассказывай, не тяни.

– Ну, в общем, вечеринка была в полном разгаре. Монин поначалу вел себя хорошо. Потом, видно, поддал как следует да и упал навзничь в фонтан. Фонтан этот в самом центре ресторана находился. И уже натурально он захлебываться там начал. Но его оттуда выловили добрые люди – я среди них был, конечно же. Потом начальство его и говорит, что пора мне его уже домой транспортировать. Он, в общем-то, и не сопротивлялся. Я его под руку взял, и уже пошли мы к выходу, как он мне говорит: «Подожди, Жень, я сейчас». И пошел куда-то. Я его в толпе сразу же и потерял. Если бы я знал, не отпустил бы его от себя. Короче, у них на фирме главный бухгалтер есть. Тетка такая, лет пятидесяти. Высокого роста, полная. Строгая такая. Спина как шпала прямая. Ее все боятся у них. В тот вечер она в белом платье была. Расфуфыренная вся. Стоит она у фонтана, значит, беседует чинно так, как ей и полагается, в общем, с каким-то начальником. Вдруг я вижу, как к ней сзади крадется Монин, а в руках несет две бутылки красного вина. Лицо у него еще такое хитрое было. Подошел он, значит, сзади к ней. Потом возьми, да и опрокинь ей вино на голову. Жидкость сразу из бутылки вылиться не может. Так она, как назло, замерла и стояла без движения, пока на нее все содержимое не вылилось. Белое платье превратилось в красное. В зале наступила полная тишина. А Монин дико захохотал. В следующую минуту его схватили и силой засунули в нашу машину. А начальник отдела кадров на прощание сказал мне, чтобы я искал себе новую работу, так как возить мне больше некого: Монина, считай, уволили.

Три дня Иволгин сидел дома и обзванивал потенциальных работодателей. На четвертый раздался телефонный звонок. В трубке послышался невозмутимый голос Монина:

– Женя, завтра в девять на Садово-Кудринскую подавай.

На следующий день Монин вышел гладко выбритый, коротко подстриженный, в строгом синем костюме, белой рубашке и темном галстуке. На ногах вместо сапог были надраенные ботинки из черной кожи. В руках он сжимал ручку чемоданчика из черной кожи.

– Поехали в аэропорт «Домодедово», – сказал он деловито.

– А вас, что, не уволили? – спросил Иволгин.

– Ну почему, я бы так не сказал, – самодовольно отвечал Монин, – поначалу уволили, конечно. Но потом обнаружили, что под угрозой стоит подписание контракта на тридцать миллионов евро. Выяснилось, что с фирмой «Новое время» подписывают контракт только при условии, что я буду фактическим исполнителем наших обязательств. Я же говорю, Женя, – Монин, улыбаясь, хлопнул водителя по плечу, – креатив – он и в Африке креатив. И заканчивай ты меня на Вы называть, сколько раз тебе говорил: не люблю я этого.

Помолчав, он добавил:

– Так что пока придется в Лондон слетать. Подписать кое-что. Давай в Домодедово.

Время шло, а Монин оставался верным своим привычкам. Он по-прежнему пил красное вино, высовывался из люка автомобиля на скорости, встречался с девушками и всячески куролесил.

Однажды Иволгин привез хозяина на его дачу. Идти Монин после выпитого сам не мог, и Иволгину пришлось вести его. Оказавшись за своим забором, Монин устремился к стоявшему в отдалении от дома вековому дубу. Обхватил его руками, прижался к его коре щекой и замер. Прошло пять, десять, пятнадцать минут. Иволгин не выдержал и спросил:

– И долго вы так, Игорь Станиславович, с деревом обниматься намерены?

– Будет тебе известно, что дуб – это мое дерево, – пробормотал Монин, – я от него энергией заряжаюсь. Ты думаешь, почему я энергичный такой? Все от дуба, от него идет.

– Апрель месяц на дворе, – отвечал водитель, которому хотелось домой, и которого не сильно интересовали вопросы тонких энергий, – так и простудится недолго.

– Ты не понимаешь, Женя. Когда стоишь у своего дерева, простудится невозможно. Я и зимой так часами стоять могу. И как видишь – живой и здоровый пока.

– Вот именно, что пока…

– Все там будем, Женя, – вздохнув, сказал Монин, – ты иди, а я еще постою.

На следующий день, Монин находился в мрачном расположении духа. Однако бутылка пива оказала свое живительное воздействие, и его потянуло на разговоры.

– Знаешь, Женя, что означает с психологической точки зрения фраза древних римлян «Хлеба и зрелищ»?

– Нет, не знаю, – отвечал Иволгин.

– Так вот, кто-то писал об этом, то ли Юнг, то ли Фромм, не помню точно, но суть в том, что все люди делятся на две большие группы: на тех, кто проводит свою жизнь в погоне за богатством – читай «хлеб», и тех, кто постоянно бежит от одолевающей их скуки – читай «зрелищ им нужно».

– Понятно… – буркнул Иволгин.

– Так вот, я-то уж точно не отношусь к первой категории, – мрачно сказал Монин, и замолчал.

А когда они уже подъезжали к агентству «Новое время», Монин, прикончив вторую бутылку пива, неожиданно заявил:

– Поехали в аэропорт «Шереметьево». Слетаю я на Кипр. Буду завтра или, пожалуй, послезавтра.

Часа через четыре он действительно улетел.

– А еще, знаешь, что интересно, – как-то рассказывал своей жене Ольге Иволгин.

– Что? Ты, наверное, опять про своего пассажира? Жить без него не можешь. Только о нем и говоришь.

– Хороший мужик он, странный только немного, – сказал Иволгин.

– Ну ладно, давай рассказывай, – попросила жена.

– Так вот. Маманя у него такая смешная. Без конца ему звонит, спрашивает, поел ли он, попил ли он, тепло ли он одет. Недавно вез их вместе. Она его вопросами достала. Все шарф ему с заднего сидения поправляла. Он рассердился и говорит: «Женя, значит так. Меня сейчас домой завезешь, а маманю мою – в Свиблово. Я ему говорю: «Так она же на Котельнической набережной живет!» А он мне отвечает: «Вот именно, пускай на метро покатается!»

– Но только это он шутил, конечно, он и мухи не обидит, – улыбаясь, говорил Иволгин. – А маманя его и мне надоела, без конца по телефону мне звонит. Все спрашивает: поел ли он, попил ли, тепло ли одет. Смешная такая, в общем.

Как-то раз в мае Иволгин пришел домой под утро. За завтраком жена недовольно спросила:

– Ты где таскался до утра?

– Ну ты же знаешь его, – отвечал Иволгин, разводя руками.

– Опять Монин твой что-нибудь натворил?

– Ничего особенного, просто загулял он вчера. А день совершенно обычно начинался. Утром звонит он мне и говорит: «Так и так, Женя, жена просила кое-что ей помочь. Точно я не знаю что, но сказала, что ненадолго это. Ты съезди, помоги ей там, а потом возвращайся. Меня домой с работы как обычно заберешь». Я приезжаю, захожу в квартиру на Садово-Кудринской. Жена его меня встречает в дверях и говорит: «Женя, вы не могли бы вот эти чемоданы в машину отнести». Она, вообще, очень интеллигентная женщина. И всегда только на «Вы» обращается ко мне. Очень красивая она, утонченная такая, в общем. Я – что, я чемоданы упаковал. Чемоданов много было. Еле в машину поместились. Она тогда с дочкой – лет пять девчушке – выходит, в машину садится и адрес дает: «Фрунзенская набережная». Довез я их, помог выгрузиться.

Вечером Монин в машину садится и говорит: «Давай домой, Жень, жми скорее», а потом спрашивает: «А что жена моя хотела? Куда вы ездили?» Я ему рассказал, что все в порядке: отвез я ее на Фрунзенскую набережную с дочкой в целости и сохранности. И что чемоданы помог выгрузить – сказал. А он, как про чемоданы услышал, погрустнел сразу, осунулся даже. Как будто лет на десять старше стал. Помолчал немного и говорит: «Знаешь что, тут ресторан новый открыли, поедем, Жень, посмотрим, что это за место такое». Мне что – я привычный. Там он выпил крепко, и поехали мы по ночной Москве куролесить. В пару баров еще заехали. В одном клубе до трех утра он торчал.

С тех пор Жене еще чаще приходилось работать по ночам. Жена его поначалу сердилась, беспокоилась, где пропадает ее муж. Но потом понемногу привыкла и даже стала засыпать одна. Но по утрам, за чаем с интересом расспрашивала мужа, куда вчера возил он шефа, и что тот опять учудил.

Однажды жена спросила у Жени: «А что друзья у твоего Монина есть? Какие они? Ты их видел когда-нибудь?»

Водитель задумался. По ресторанам и клубам Монин ездил всегда один.

– А, вспомнил! – сказал Женя. – Был случай месяца два назад. Привез я его в ресторан «Бульвар». Примерно час его не было. Потом звонит мне по телефону и говорит: «Ты, Жень, знаешь что, съезди, забери двух моих друзей и привези их ко мне в ресторан». И адрес мне дает, куда ехать. Считай, у самого его дома они живут. Друзья детства, значит. Я, в общем, приехал по адресу, стою, жду. Тут два какие-то пьяные забулдыги в машину лезут. Грязные, драные все, как будто на помойке валялись. Натуральные забулдыги! И с бычками в зубах, значит. Я им говорю, значит: «в машине не курят!». А они мне: «Ничего, мы окошко откроем. Как оно у тебя тут открывается? Мы что-то разобраться не можем». Откуда же им разобраться, драни такой, как оно открывается, когда они в приличной машине и не ездили никогда? Я, в общем, бычки взял у них и в окно молча повыкидывал. Ну а в ресторане они само собой в хлам напились, я их насилу домой довез, все порывались еще песни попеть. А больше, что-то я не припомню, чтобы друзей каких его возил. Нет, больше никаких друзей не было.

В июле Монин улетел в Японию. Еще в институте он выучил японский. Всегда хотел в Японии оказаться. И теперь осуществил мечту своей юности. Когда он прилетел, то подарил Иволгину бутылку сакэ и квадратный деревянный стакан. Сам же, усевшись на переднее сиденье, откупорил бутылку японского пива и стал слушать японские песни. Ему мерещились японское море, гора Фудзи Яма и он сам, сидящий в позе лотоса и медитирующий на синтоистской мандоле. Когда они приехали на дачу, Монин долго стоял, прижавшись к своему дубу. Потом сказал:

– Поехали в Талдом, там деревенька одна есть, я покажу.

– Где это? – спросил Иволгин.

– Дмитровское направление, посмотри по карте – за час доедем.

– Учитывая пробки, минимум за три часа, это ведь другой конец Москвы, – ответил Иволгин.

Лицо Монина вдруг стало серьезным, и он сказал:

– Поехали, дружище, ты уж постарайся побыстрее, мне очень надо.

В дорогу Монин прихватил бутылочку красного вина. Они ехали очень долго, заплутали и в итоге добрались до места в начале двенадцатого ночи. В конце деревни стоял добротный дом, около которого Монин попросил остановиться. Он вышел из машины и тихо постучал в дверь. Иволгин тоже вышел из машины. Его взору отрылись поля и луга, вокруг него разливалась благодать и спокойствие вечерней летней свежести.

Дверь открыл мужчина лет пятидесяти пяти, широкий в плечах и высокого роста. Рядом с ним Монин казался мальчишкой. До Иволгина донеслись приглушенные голоса.

– Игорь, ты зачем приехал? – говорил мужчина.

– Посмотреть на свою дочь.

– Нашел время! Посмотри на часы: она уже давно спит.

– Послушайте, я ехал сюда черт знает сколько времени. И я не поеду назад просто так, даже не увидев свою дочь.

– Меня не интересует, сколько ты ехал; вопрос: когда ты приехал.

– Я повторяю, я хочу видеть свою дочь, – театрально повысил голос Монин.

– Что ты орешь? Ребенка разбудишь. Он хочет! – зашипел мужчина. – Я смотрю, ты, как всегда, навеселе и, к тому же, небрит. Посмотри на себя, на кого ты похож?

– Я провел в дороге черт знает сколько времени. Рейс из Японии задержали на четыре часа. А сам полет! Вы знаете, сколько часов непрерывного лета из Токио до Москвы? Не брит я, видите ли!

– Мне неинтересно, сколько часов лета от Токио до Москвы. Я знаю другое, что ты пришел черт знает как поздно, нетрезвый и небритый, и я знаю, что я не дам тебе будить ребенка.

– Тогда, давайте я переночую у вас, а утром побуду с дочерью.

– Об этом не может быть и речи. Мы давно обо всем договорились.

Силы были неравны. У Монина не было ни малейшего шанса справиться со здоровяком. Он вернулся, сел в машину и молчал всю дорогу до самого дома.

Как-то раз в октябре Иволгин пришел домой и за вечерним чаем сказал жене:

– Знаешь, Оль, я решил перейти на другую работу.

– Уходишь от Монина? – удивилась жена.

– Ухожу.

– Просто не могу в это поверить. Ты же жить без него не мог.

– Понимаешь, у него очередная подружка завелась. Уж больно капризная будет. С утра надо за ней заехать, потом за ним. Вечером все то же самое. В начале ее завезти, потом его. А живет она, между прочим, в конце Ленинградского проспекта.

– А почему бы ей у него ночевать не оставаться?

– Она замужем.

– Ааа, – протянула жена, тогда другое дело.

– К тому же, поговаривают, что его опять увольнять собираются, что-то он там вытворил в очередной раз. А у меня тут как раз предложение хорошее от солидной фирмы подвернулось – два дня через два. Работа спокойная, и без креатива.

– Без чего? – переспросила жена.

– Без ночных смен, в общем.